Текст книги "Книги Великой Альты"

Автор книги: Джейн Йолен

Король Калас и его сыновья

 
Их четверо было, сынков короля,
Под чьими шагами стонала земля,
По северным землям блуждали они.
Смятенье и страх порождали они.
По северным землям бродили-блуждали.
Чего пожелают – то силою брали,
И сеяли горе, и сеяли смерть —
Гончая, Бык, Кот и Медведь.
Охотник был тот, кто звал себя Гончей,
И стрелы пускал всех скорее и звонче.
Он был следопытом, лазутчиком был
И в цель, хоть за лигу, без промаха бил.
Охотился он в отдаленных лесах,
Убили его, точно дикого пса.
И кровью его обагрилась трава,
И Гончей не стало – а песня жива!
И трое осталось сынков короля,
Под чьими шагами стонала земля,
Но так же – все трое – блуждали они,
Смятенье и страх порождали они.
По северным землям бродили-блуждали,
Чего пожелают – то силою брали,
И сеяли горе, и сеяли смерть —
Были то Кот, Бык и Медведь.
Был воином тот, кто себя звал Быком,
И страх отродясь ему не был знаком.
Рожденный в кольчуге, из шлема он пил,
И был он могуч, и безжалостен был.
Убили его, как скотину на бойне,
На землю он рухнул, хрипящий от боли,
И некому было по нем горевать…
Не стало Быка – ну а песня жива!
Лишь двое осталось сынков короля,
Под чьими шагами стонала земля.
Но так же – лишь двое – блуждали они,
Смятенье и страх порождали они.
По северным землям бродили-блуждали,
Чего пожелают – то силою брали,
И сеяли горе, и сеяли смерть —
Звались те двое Кот и Медведь.
И Кот был как призрак, и Кот был – как тьма:
Возникнет, ударит и юркнет в туман.
Его не заметишь – хоть в шаге пройди.
Следа не найдешь – хоть глаза прогляди.
Но как ни невидим – не скроется боле.
Как хищную кошку, его закололи.
Убитого даже – сыскали едва…
Не стало Кота – а вот песня жива!
Один лишь остался сынок короля,
Под чьими шагами стонала земля.
По северным землям один он блуждал,
Но вчетверо ужас и страх порождал.
По северным землям скитался-блуждал,
Чего пожелает – то силою брал,
И сеял он горе, и сеял он смерть —
И имя последнему было Медведь.
Медведь был силач, горлопан, забулдыга,
Он ссоры искал, как желанного мига.
Медведь был не в силах свой норов сдержать -
Грозил, и сражался, и дрался опять.
Медведь был гневлив и хвастлив, и в итоге
Убили его, точно зверя в берлоге.
Упала на камни его голова -
Медведя не стало, а песня жива!
Погибли, погибли сынки короля!
Под шагом железным не стонет земля!
Уж некому стало бродить и блуждать,
И страх, и смятенье, и смерть порождать!
Но из дому в дом пробирается шепот:
В безлунные ночи в безлюдных чащобах
Выходят из мрака на мир поглядеть
Гончая, Бык, Кот и Медведь.
 

Расседлав, вычистив и пустив пастись лошадей, вновь прибывшие собрались в лишенной кровли кухне хейма. Дженна, безмолвно стоявшая рядом с Карумом, слышала обрывки рассказов о недавнем сражении. Принц чувствовал себя вполне свободно и участвовал в разговоре, не гнушаясь вольными шутками. Что приключилось с тихим ученым мальчиком, которого Дженна знала так недолго? С ним приключилась война, подумалось ей – и не только это. О том, что в перемене повинны пять прошедших лет, ей не хотелось и думать.

Врага они встретили близ какого-то городка – Карентона, как говорили воины. Численный перевес и неожиданность были за ними. Врагу не на что было надеяться. Кое-кто готов был даже сдаться, но не пощадили никого. Только Медведя взяли живым – Длинный Лук велел доставить его связанным к ногам короля.

Рассказам о злодеяниях Медведя не было конца. Его называли «убийцей тысячи женщин» и «разорителем Бертрамова Приюта», но Дженне во всем этом слышалось невольное восхищение. Вся во власти страшных сказок о Медведе, она вышла и направилась к дереву, где он был привязан, – посмотреть, не отпечаталось ли такое душегубство у него на лице.

Одна из его кос расплелась, но в остальном он был таким же, как когда сидел на коне. Большой, волосатый, с широкой ухмылкой, он, однако, не больше походил на зверя, чем все мужчины вокруг.

Его охраняли двое часовых с мечами наголо.

– Ты лучше не подходи к нему близко, – сказал один, вытирая нос рукавом.

– Он большой ловкач, – сказал другой, со шрамом на глазу.

– Да ведь он связан, – заметила Дженна – Что он мне сделает, если не может шевельнуть ни рукой, ни ногой?

Медведь на это разразился громким гоготом и сказал первому часовому

– Она хочет знать, что я с ней сделаю без помощи рук и ног? Может, ты ей скажешь – или мне самому сказать?

Часовой ударил его по лицу так, что разбил губу, и рот Медведя наполнился кровью.

– Не смей говорить так с Белой Девой.

– С Белой Девой?

– Да. Это Анна. Та, что заставила твоих братцев Гончего и Быка склониться перед собой.

Медведь пососал кровоточащую губу и уставился на Дженну, ощерив в ухмылке измазанные кровью зубы.

– Так это ты – та девчонка, что забыла свою куклу у могилы Гончего Пса? Это ты отсекла руку Быку и обрекла его на долгую мучительную смерть от гнилой горячки. Вот, значит, кто ты. Что ж, для тебя я приберегу нечто особенное.

На этот раз его ударил воин со шрамом, и Медведь засмеялся опять.

– Чужая смерть не доставляет мне удовольствия, – сказала Дженна.

– А мне – да. И не только смерть.

Если Дженна надеялась, что ее простят и поймут, то напрасно – не только Медведь, но и часовые смотрели на нее с недоумением.

– Смерть этих двоих была сущим благодеянием, – сказал человек со шрамом.

– Едва ли смерть можно назвать благодеянием. Правду говорит старая пословица: «Убьешь однажды – каяться станешь всегда», – сказала Дженна и пошла прочь.

Медведь проревел ей вслед:

– У нас к этому прибавляют: «Убьешь дважды – не каешься никогда». Я кое-что приберег для тебя – и уж это ты точно будешь помнить всю жизнь.

Дженне померещился звук нового удара и смех, но она не обернулась.

Карум стоял со своим братом, Питом и Катроной в стороне от шумного воинства и, увидев Дженну, пошел ей навстречу. Она остановилась, он тоже – между ними не было и нескольких дюймов, но они не касались друг друга.

– Дженна… – начал он и потупился.

– Когда-то ты рассказывал мне, что есть такой народ – забыла, как он зовется, – который верит, что «любовь» было первым словом, изреченным богом, – прошептала Дженна, смущаясь многолюдства вокруг.

– Каролийцы, – шепнул Карум в ответ, по-прежнему не глядя на нее.

– Я много думала об этом, стараясь понять, – и, кажется, поняла тогда, но теперь опять не понимаю.

– Так много времени пролегло между нами, – кивнул, подняв глаза, Карум.

– И так много крови.

– Значит, все кончено? – с мукой в голосе спросил он. Она отвела прядь волос с его лба, как прежде сделал он.

– Последние пять лет ты жил, Карум Длинный Лук, – но я не жила.

– Что ты такое говоришь?

– Если я расскажу, ты не поверишь.

– Расскажи. Я поверю.

И Дженна рассказала ему о греннах, о пещере и о роще. Описала Альту в зеленом с золотом платье, поведала об ожерелье, браслете и короне. Все это время Карум качал головой, словно не веря своим ушам.

– Я же сказала, что ты мне не поверишь.

Карум взял ее руки в свои, потрогал кольцо жрицы на мизинце и переплелся с ней пальцами.

– В нашем клане говорят: «Коли нет мяса, ешь хлеб». В то, что ты говоришь, Дженна, поверить невозможно – но иного объяснения у меня нет. А лгать мне ты бы не стала. Все эти пять лет тебя не было – только слухи о тебе ходили. Ты говоришь, что провела их в глубине холма вместе с греннами и Альтой, и что эти пять лет уместились в один день и одну ночь. Ты предлагаешь мне хлеб вместо мяса – и мне ничего не остается, как только принять его из твоих рук. – Он прижал ее руки к своей груди, и она почувствовала, как бьется сердце под его кожаным камзолом.

– Тебе семнадцать и еще пять, и ты все эти годы прожил. Мне тринадцать и пять, но я по-прежнему чувствую себя тринадцатилетней.

Он поцеловал ее в лоб.

– Ты никогда не была тринадцатилетней, Дженна. У тебя нет возраста. Но я терпелив, как дерево. Я подожду.

– Как долго?

– А как долго ждет лавр? Или дуб? – Он отпустил ее руки, но Дженна по-прежнему чувствовала тепло его кожи.

Бок о бок они вернулись к королю, Питу и Катроне.

Солнце опускалось, заливая небо красным пламенем, и холодный ветерок гулял в развалинах, поднимая маленькие вихри пыли из-под ног. Вечерние трели птиц за дорогой оттеняли басовитые голоса мужчин.

Петра и мальчики, подойдя к Дженне, стали плечом к плечу, и король вполголоса обратился к ним:

– Мы долго ждали вас, Дженна, – или кого-то вроде вас. Наши люди бьются доблестно, но мы так одиноки.

– Тут все наше войско, – вмешался Пит. – Славные ребята, храбрые и верные, – но, кроме них, у вас нет никого.

Катрона, подсчитав, видимо, их численность, кивнула.

– Но что же мы можем? – сказала Дженна. – Нас всего-то шесть человек. Однако мы готовы помочь вам, если это поможет сестрам.

Пит прочистил горло, но король его опередил:

– Люди уже говорят о тебе – Белой Деве, Анне, которая заставила преклониться Быка и Гончую. Старые предания у всех на устах.

– Они хорошие ребята, – добавил Пит, – но готовы верить во что угодно.

– Однако ты не веришь, что я Анна, – со смесью облегчения и досады сказала Дженна.

– «Вера – это старая собака в новом ошейнике», – ответил Пит.

– Но ведь есть знаки, – сказал Карум и продолжил, загибая пальцы: – Три матери, белые волосы, Бык и Гончая…

– Меня не надо уговаривать, братец, – сказал король. – Я и без того знаю, как сильно мы в ней нуждаемся. И Пит тоже. Мы и без веры обойдемся. Что же до наших людей…

– Если Анна будет с нами, – подхватил Пит, – многие, думаю, примкнут к нам, чтобы следовать за ней.

– Но прежде чем начать сызнова, я должна покончить со старым, – заметила Дженна. – Не забывайте – об этом тоже сказано в пророчестве.

– От старого и без того осталось не так уж много. – Король хлопнул себя по больной ноге. – Мой отец убит и мачеха тоже. Моего старшего брата злодейски зарезали в ванне, выпустив его кровь в мыльную воду, и я теперь по праву король. Но на троне сидит эта жаба, Калас, отравляя самый воздух, которым он дышит, вонью своего пиджи, мы же вынуждены обитать в этих развалинах, где троном мне служит камень. – Голос короля стал хриплым от гнева, и глаза превратились в узкие щели.

Дженне снова подумалось, что он похож на волка или на одичавшую в лесу собаку.

– Да и ваша старая жизнь кончилась, – мягко напомнил Дженне Карум.

Она содрогнулась, вспомнив мертвых сестер в залитых кровью камзолах и передниках.

– Да, – точно спохватившись, добавил Горум, – женщины в десяти хеймах зверски перебиты, а их дочери подверглись насилию. – Он выговаривал слова медленно, но хрипота в его голосе не проходила. – Не кажется ли тебе, Анна, что это и есть конец?

– В десяти? – глядя перед собой невидящим взором, повторила Катрона. – В десяти хеймах?

– Я не знаю. Не знаю, конец это или нет, – прошептала Дженна, кладя руку ей на плечо.

Горум улыбнулся своей волчьей улыбкой.

– Для моих людей и этого довольно. И потому они охотно пойдут за своим королем и своей королевой – ведь в пророчестве сказано и об этом.

– Нет! – вскричал Карум, раньше других поняв, о чем речь.

– Людям нужен какой-то знак, – терпеливо, словно говоря с детьми, сказал король. – Нужен прямо сейчас. А что же может быть лучше свадьбы? Мой отец женился на женщине из Долин – почему бы и мне не сделать того же?

– Никогда! – снова воскликнул Карум. – И думать не смей!

– Мне приходится думать о многом, брат, ибо я, как подобает королю, думаю о благе моего королевства. Из тебя поэтому вышел бы скверный король – счастье для Долин, что я еще жив.

– Но не можешь же ты ее принудить.

– Я сделаю то, что должен сделать. – Горум больше не улыбался. – Так же поступишь и ты. И она.

В наступившей тишине птичий щебет прозвучал, как боевой клич, и Дженна сказала:

– Никогда! Здесь для тебя нет ничего. – Она ударила себя кулаком в грудь.

– Милое мое дитя, – сказал, подавшись к ней, Горум. – Первое, что преподал мне отец как будущему властителю было: «В совете королей сердце не имеет голоса». Здесь, – он стукнул себя в грудь, – тоже нет ничего для тебя. Я люблю тебя лишь глазами моего младшего брата. Зато мой народ полюбит тебя – за твои белые косы и твою историю. Всякое царствование – это череда символов и знаков.

– Нет! – сказала Дженна. – Ты меня не принудишь. А если ты это сделаешь, то будешь не лучше той жабы на троне, хоть твое дыхание и чище. Зачем тогда власть, если сердце не смеет высказаться?

– Она права, – сказала Катрона. – И мне ты ни слова не сказал о женитьбе, хотя много чего наговорил.

– Брачные намерения короля не касаются тебя, женщина из хейма, – бросил король.

Но тут, не дав Катрене ответить, в круг вышла Петра и заговорила подвывающим жреческим голосом:

– Пока мужчина говорит так с женщиной, о конце не может быть и речи, сколько бы хеймов ни погибло – один, десять или все до единого.

– Верно! – воскликнул Марек.

– Эта война не только твоя, но и наша, государь, – сказала Катрона. – Даже больше наша, чем твоя.

– Ваша, хотя Калас украл у меня трон? Никогда! – вскричал Горум.

– Началось все с того, что Гаруны украли у нас землю, – брякнул Сандор, сам не меньше других изумившись собственной смелости.

Джарет, схватившись рукой за горло, тоже пытался что-то сказать, но слова его так и остались непроизнесенными.

– Чьей бы, ни была эта война, – сказал Карум, положив руку на плечо Дженны, – негоже выкупать королевство такой ценой.

– Это мое королевство, брат. Не твое. Не забывай об этом. Оно мое, пока жив я и мои наследники.

– Не стану я женой короля и не дам ему наследников, – сказала Дженна. – Не стану, что бы там ни говорилось в пророчестве.

– Вприщурку, – тем же вещим голосом изрекла Петра. – Пророчества следует читать прищурясь, иначе мы прочтем их неверно.

– Но должен же быть какой-то знак, – сказал король, пытаясь вернуть себе главенство. – И этот знак…

– Я знаю, какой знак нужен людям, – сказал внезапно Пит. – И это не свадьба. – Он оставил своих собеседников и крикнул воинам: – Все сюда. Сейчас вы убедитесь, что Белая Дева вернулась.

Войско собралось в круг около короля и остальных. Пит шепнул что-то одному воину, и тот отошел куда-то с серьезным лицом.

– Скажи им слово, – тихо сказал Пит королю. – Скажи, кто она, и прибавь, что скоро они увидят это воочию.

Король вскинул руку, и тут же настала тишина. Дженна никогда бы не подумала, что столько мужчин могут вести себя так тихо.

– Все вы слышали о Ней, – начал король. – И говорили о Ней.

Дженна невольно расправила плечи и вскинула голову.

– Это Белая Дева.

Петра подхватила высоким, всем слышным голосом:

– «И сказал пророк: „Белое дитя с черными глазами родится от девы в зимнюю пору. Бык в поле, гончая у огня, медведь в берлоге, кошка на дереве – все склонятся перед нею и воспоют…“

Воины, происходящие из Гарунов, подхватили нараспев:

– «Славься, славься, славнейшая из сестер, ты, что бела и черна, ты, что сочетаешь в себе свет и тьму, чье пришествие означает и начало, и конец».

Петра завершила пророчество:

– «Трижды ее мать будет умирать, и трижды она осиротеет, и будет она отделена от других, дабы все могли узнать ее».

– Верно, она бела и черна, – крикнул кто-то.

– И я слышал, как она говорила о трех матерях, – подхватил другой.

– И это ее меч сразил Гончего Пса, – сказал король, – и уложил его в безымянную могилу, и спас принца Карума.

Воины после мгновения тишины взревели в один голос:

– Гончая!

– И это ее меч отсек руку Быку, большому бугаю Каласа, который после умер от гнилой горячки, – сказал король.

– Бык! – в тот же миг взревели воины.

Посланник Пита вернулся, расталкивая толпу. Он тащил за рубаху связанного пленника.

Пит пошептал что-то на ухо королю, и тот медленно улыбнулся. Дженне не понравилась эта улыбка.

– В пророчестве сказано: бык и гончая, медведь и кошка склонятся перед нею и воспоют…

– Преклонись. Преклонись, – заявили хором воины, а Пит толкнул Медведя на колени перед королем, распахнув рубаху пленного так, что открылась поросшая черными волосами грудь.

– Пой, ублюдок, – приказал король. – Пой.

Медведь, подняв голову, плюнул на руку короля, и все умолкли. Пит выхватил меч. Медведь встретил это ухмылкой, а Пит протянул меч Дженне.

– Убей его. Убей его, девочка. Тогда они все пойдут за тобой, как один, и ты сможешь выйти, за кого хочешь!

Дженна взяла меч обеими руками – он был вдвое тяжелее ее собственного – и приблизилась к коленопреклоненному пленнику.

– Что ты скажешь на это? – шепнула она в его запрокинутое лицо.

– Скажу, что ты Альтина сука и ничем не лучше кобелей, которые бегают за тобой. Бей – другого случая у тебя не будет.

Она подняла меч над головой, сделала три вдоха латани и начала стократ читать заветный стих, чтобы успокоиться. Досчитав до десяти, она ощутила знакомую легкость и вылетела из тела, глядя на сцену внизу. Коленопреклоненный узник смеялся ей в лицо. Позади него стояли Пит, Карум и король, а впереди – оборванное королевское воинство и ее друзья. Чуть подальше, чуя людское волнение, топтались стреноженные кони.

Дженну влекло к троим за спиной у Медведя, прочь от слитного жара толпы. Ее прозрачные пальцы поочередно коснулись головы каждого из троих. Пит горел ровным белым огнем, не меняясь. Король был вместилищем синевато-белого обжигающего льда. А Карум…

Дженна не сразу решилась коснуться его. Она живо помнила тот раз в Ниллском хейме, когда обнаружила у него внутри неистовый, чуждый ей жар. Тогда она отпрянула, убоявшись его неведомых страстей.

Но теперь она стала крепче. Дженна коснулась Карума и позволила себе погрузиться в него.

Он показался ей более глубоким, чем прежде, и у него стало больше потаенных мест. Были среди них и тревожные, и боязливые, и полные чего-то странного и манящего, незнакомого ей. Чуждый жар остался там, где был, но теперь он почему-то не путал Дженну. Она опускалась все ниже, не находя дна, – и могла бы так опускаться вечно…

Но вечности у нее в запасе не было. Руки ее ныли, и она вдруг вспомнила о том, что держит меч. Она рывком вернулась в свое тело и увидела перед собой ухмылку Медведя.

– Убей… убей… убей… – повторяли воины. Руки у Дженны задрожали, и она медленно опустила меч. Она приставила его к груди Медведя над сердцем и нахмурилась.

Воины умолкли. Медведь широко раскрыл глаза, готовясь встретить смерть. Казалось, что все затаили дыхание.

– Я… Я не могу убить его вот так. – Дженна отступила на шаг и опустила меч к земле.

Медведь залился громким хохотом.

– Ну и дура же ты, сучонка. Что, по-твоему, сделают теперь с тобой твои псы?

– Пусть делают что хотят. Но если я стану такой же, как ты, значит, конец и правда близок – только никакого начала после не будет. – Дженна бросила меч и пошла прочь.

Карум последовал за ней. Люди расступались, пропуская их, а Джарет, единственный из всех, улыбался.

Они молча вышли за разрушенную стену и перешли через дорогу в лес. Дженна, закусив губы, прислонилась к толстому дубу и отпрянула, когда Карум протянул к ней руку.

– Нет.

– Я тебя понимаю.

– Что ты можешь понять, если я сама себя не понимаю.

– Дженна, тебе давно уже не тринадцать. Разве можно убивать безоружного человека?

– Он не человек. Он чудовище.

– Да, он душегуб, он убийца женщин и детей, которого ничто уже не исправит, – и все-таки он человек.

– А я – всего лишь слабая женщина?

– Нет. Ты Анна. Ты лучше его, лучше Горума, лучше всех нас.

– Неправда. Я Дженна, Джо-ан-энна. Женщина из хейма, женщина из Долин. Не приписывай мне чужого. Моя Мать Альта как-то сказала, что я дерево, затеняющее маленькие цветы, – но я не такая.

Карум улыбнулся, и она увидела перед собой памятное ей мальчишеское лицо.

– Для меня ты не дерево, не цветок и не богиня. Ты Дженна. Я целовал тебя – мне ли не знать, кто ты. Но для всех остальных ты Анна. И когда ты облачаешься в Ее мантию, ты уже не просто Дженна.

– Дженна не способна убить связанного, чего бы там ни ожидали от Анны.

– Джен, Анна – это лучшее, что есть в тебе. Она бы тоже не смогла.

Дженна, подавшись вперед, быстро чмокнула его в губы.

– Спасибо тебе, Карум. Твой брат неправ: это тебе следовало бы быть королем. – И она, прежде чем он успел ответить, пошла обратно через дорогу. Ему пришлось бегом догонять ее.

Большой круг разбился на множество малых, и в каждом шел яростный спор. Пленника не было видно. Катрона стояла среди самых громогласных спорщиков, вовсю размахивая руками.

Дженна окликнула ее, и мужчины, расступясь, оставили их лицом к лицу.

– Один удар, Дженна, – сказала Катрона. – Один удар, и они были бы наши. Не я ли учила тебя, как это делать? – Катрона потрясла правой рукой. – Выходит, вся моя наука пошла насмарку.

– Ты также учила меня тому, что написано в Книге Света: «Убить – не значит исцелить». И это, уж конечно, относится к убийству безоружного.

– Нечего тыкать меня носом в Книгу – ты не жрица. В Книге также сказано: «Один удар может спасти пораженный член». В священной книге всякий находит то, что ему угодно. – Катрону трясло от гнева. – Подумай, Дженна. Подумай. Нам нужны эти люди. Нам нужен этот король. Я не стала бы гнать тебя за него замуж, но Пит был прав. Был способ вернее и лучше. Мужчины все равно убьют Медведя – вон как они злы на него. Если бы ты сделала это хладнокровно, о тебе слагали бы легенды.

– Не надо мне никаких легенд. Я живая. У меня есть сердце. Я не могу убивать без зазрения совести.

– Воин вспоминает о совести, когда война окончена, – сказала Катрона.

Дженна закрыла лицо руками и разрыдалась, а Катрона отвернулась от нее.

Бледный месяц, взойдя над разрушенным хеймом, уселся на печную трубу. Дженна стояла одна, а споры в лагере все не утихали.

– Ты была права, – сказал чей-то голос сзади. Дженна обернулась и увидела Скаду.

– Но и неправа тоже.

– Как можно быть и правой, и неправой?

– Ты правильно сделала, что не убила его, но надо было найти такие слова, которые убедили бы всех и без этого.

– Какие еще слова?

– Ты могла бы сказать: «Медведь склонился передо мной, и ему нет нужды умирать от моей руки».

– Ага. И прибавить заодно, что луна черная. Что поделаешь – оплошала.

– Верно, оплошала, – засмеялась Скада. – И теперь, милая моя Анна, темная, – она указала на себя, – и светлая, – она указала на Дженну, – дела твои куда как плохи.

– Не мои, а наши.

– Ах, теперь уже наши? Наконец-то ты позволила мне разделить с тобой вину.

– Как можешь ты смеяться в такое время?

– Дженна, для смеха всегда есть время. И что-то в тебе смеется, раз я это делаю. Я ведь не чужая. Я – это ты.

– Но мне ничуть не хочется смеяться, – с несчастным видом сказала Дженна.

– Зато мне хочется. – Скада откинула голову и расхохоталась.

Дженна помимо воли присоединилась к ней.

– Ну как, полегчало теперь? – спросила Скада.

– Не совсем.

– Так-таки и ни чуточки?

– Скада, ты просто невозможна.

Скада покачала головой в подражание Дженне.

– Это потому, что я голодная. Пойдем-ка подкрепимся чем-нибудь.

И они рука об руку отправились на кухню.

На полдороги их остановил Джарет. Он делал руками отчаянные знаки, пытаясь что-то передать. Его пальцы плели в воздухе самые замысловатые узоры, но Дженна поняла только, что он о чем-то предостерегает.

– Кошка… – разгадала она.

– И бык… – добавила Скада.

Джарет смотрел на них с мольбой, и горло его напрягалось от усилия что-то сказать.

– Мы будем осторожны, – сказала Дженна. – Не беспокойся. Спасибо, что предупредил нас. – Но, отойдя, она шепнула Скаде: – Жаль, что я не срезала с него это ожерелье и не дала ему высказаться.

– Несмотря на все последствия? – спросила Скада.

– Да! – сердито сказала Дженна. – Как может волшебство Альты быть добрым, если оно вредит Ее сторонникам не меньше, чем Ее врагам? Десять хеймов погибло, Джарет лишился дара речи, а мы все стали убийцами во имя Ее.

– Но и героями тоже, – сказала Скада.

Дженна повернулась к ней лицом.

– Погляди вокруг, сестра. Погляди хорошенько. Где ты тут видишь героев?

Они поглядели вместе. У трубы стоял король с кубком в руке, мрачно глядя в него, словно читая там свое незавидное будущее. Рядом несли караул двое солдат в грязных бурых камзолах и рваных штанах. Один чистил клинок рукавом. Вокруг костров пили и болтали воины. Огонек у ворот высвечивал чумазые лица Петры и мальчиков. Она рассказывала им что-то, помогая себе руками. В дальнем углу, около пяти уцелевших еще ступенек разрушенной лестницы, сидели Пит с Катроной по одну сторону и Катри по другую. Они шептали ему что-то в оба уха, а он с улыбкой обнимал их. Потом они встали и ушли куда-то по освещенной луной дороге.

– А каким, по-твоему, должен быть герой? – спросила Скада. – Блестящий шлем, свежий камзол, чисто вымытые волосы и рот, полный белых зубов?

– Во всяком случае, не таким, как они.

Скада потрясла головой, словно ветерок дунул в лицо Дженне.

– Ошибаешься, сестра. Мы здесь все герои.