Текст книги "Певец из Кастагвардии"

Автор книги: Джейн Уэлч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 34 страниц)

Он обращался с охотниками немного свысока и очень дружелюбно; по беспокойству в его голосе Каспар понял, что эти юноши некогда играли у ног старика, как нынешние дети с цыплятами.

– Да нет, не становимся! Он был уже дохлый.

– Уже дохлый? – Старик недоверчиво взглянул на ящера.

– Ну да. Ты посмотри! На нем же нет следов от наших копий!

– Все назад! Может быть, он только спит, – скомандовал Элергиан, выхватывая у одного из охотников длинный нож.

Но жабоед не выказал ни малейших признаков жизни, когда маг проткнул ему горло ножом. Элергиан успокоился. Охотники подняли ящера, чьи короткие лапы болтались, как у дохлого крота, и Каспар взглянул на его выпуклые мутные глаза, сочившиеся кровью. Он невольно содрогнулся.

– Несите его в дальнюю комнату, – приказал маг. – Сегодня у нас будет праздник.

Элергиан, сияя, пошел за молодыми людьми, с трудом тащившими мертвую рептилию. Хвост ее свисал и волочился по плитам.

Все еще плещась в тазу, Трог скулил, взывая о пощаде. А вот Рунке понравилось купаться. Она лакала серебристую жидкость и брызгалась, как ребенок.

Каспар уже начал волноваться, что скоро совсем размокнет. Кожа у него на ладонях и на ступнях побелела и сморщилась. Но от мыслей о себе его отвлек процесс разделки жабоеда. Восемь человек не без труда уложили рептилию брюхом вверх. Маг в изгнании, бормоча заклинания и производя кривым длинным ножом какие-то ритуальные движения, сделал первый разрез на белом брюхе ящера. Кожа разошлась, заблестели темные внутренности. Охотники смотрели с интересом, как будто при них открывали раковину устрицы, ища жемчужины. Потом дружно выдохнули с облегчением, а Элергиан довольным голосом потребовал золотое блюдо.

– Осторожно, теперь очень осторожно, – приговаривал он, когда охотники подставляли под жабоеда большое блюдо. Он аккуратно разрезал ножом кровавые кишки, пальцы мага ищуще шарили между темными органами. – Нашел! – воскликнул он радостно. – Рейна! Помогай!

Беременная женщина поспешила к нему, сияя улыбкой взамен своего обычного встревоженного выражения лица. Она протянула руки, принимая на ладони вздутый темный пузырь. Вместе с магом они бережно опустили его на блюдо.

– Он переполнен и готов прорваться, – предупредил Элергиан.

Они с Рейной осторожно водрузили блюдо на плиту алтаря у стены, где маг зазвякал чем-то. Каспар пораженно смотрел, как он снова идет к туше, неся несколько крюкообразных инструментов. На лице у него было выражение мрачной решимости. Сжав зубы, Элергиан начал кромсать и копаться в плоти ящера, запачкав руки до локтей темной кровью.

– Оно зацепилось за позвоночник, – пыхтел он недовольно.

Еще несколько усилий – и маг наконец вытащил наружу то, что так старательно искал. Это был пузырь поменьше, ядовито-зеленого цвета. Элергиан уложил его на другое блюдо.

– Нам повезло с жабоедом. Похоже, он умер от обжорства. Никогда не видел такого полного желудка.

Он осторожно отнес пузырь в один из котлов, где тихо побулькивала серебристая жидкость. Встретив удивленный взгляд Каспара, маг улыбнулся.

– Если бы он прорвался на этой стадии, все, кто находится в этой комнате, потеряли бы от вони сознание на целую неделю. Но эта штука стоит больше, чем все здешние одежки. В тысячу раз больше.

Каспар был немало впечатлен. Одежды, о которых говорил маг, казались шелковыми, а шелк стоил дорого. Да еще таких красивых цветов…

– Вы имеете в виду, что все прекрасные краски делаются из жабьего яда?

Элергиан закивал.

– Ну, конечно, не без помощи некоторых добавок. Но получается хорошо, не так ли? Жаба выплескивает свои чернила за секунду, и чтобы набрать столько, потребовались бы годы. Кроме того, в их яде содержится и еще одно вещество, то самое, которое воняет. Но наш добрый друг жабоед переваривает жабу, и чернила для краски выделяются в один его желудок, а яд – в другой. В этой стране я мог бы продать желудочек с ядом по цене небольшого королевства. Яд совершенно смертелен, но мы открыли, что, если его варить и очищать с помощью специальных трав, ядовитость выпаривается. И мы по капельке получаем триночницу.

Каспар поперхнулся воздухом от изумления.

– Но это же просто история! Триночницы не бывает! Перрен, сидевший у стены, как будто проснулся.

– Э, кто тут сказал про историю? Сейчас будет история?

– Нет тут никакой истории. – Элергиан махнул рукой на ряды серебряных сосудов по полкам. – Триночница – могущественное средство, оно исцеляет даже самые глубокие раны. Известно, что помогает даже против чумы. Но на триночнице я заработал бы вдесятеро меньше, чем на торговле необработанным ядом. Каждый день ко мне приходят заказы. Но…

– Понятно, совесть не позволяет, – понимающе закивал Каспар.

– В основном это совесть Рейны, – засмеялся маг. – Ага, наконец ты мне поверил! Вообще-то в Кабаллане никто не верит в подобные чудеса, и мне или супругу Рейны, Каликсу, раз в несколько лет приходится плавать за Алмазные моря, чтобы продать свой товар. Конечно, красками мы торгуем повсюду, их покупают даже в Ориаксии и так далее. – Он помахал рукой туда-сюда, подразумевая многие неведомые страны. – Сейчас Калике как раз уехал с новой партией. Его нет уже месяц.

Рейна взглянула на свой вздутый живот и тихо вздохнула. Маг взглянул на нее с тем же выражением, что и на охотников. Она слишком стара, чтобы носить ребенка, снова подумал Каспар. Приглядевшись к лицам девушек и девочек, он понял, что, должно быть, они все дочери Рейны.

– Я каждый день купаюсь в триночнице, чтобы она дала мне сил выносить ребенка и уничтожить проклятие. – В глазах беременной женщины блеснула надежда. Она смотрела на серебряную гладь котла, как в окно в неизвестность. – Что же, юноша, я полагаю, довольно с тебя. Вылезай, теперь вам нужно выпить триночницы, и вы трижды впадете в глубокий сон. Это единственный способ одолеть яд, который, хотя и действует медленно, уже начал свою работу. Он попадает внутрь через кожу и всасывается в кровь. Ваша смерть была бы ужасна, потому что яд клокотал бы в самом горле. Это отвратительная смерть.

Каспара словно окатило жаром. Он поспешно выбрался из котла, чувствуя, что кожа его дышит, а боль в колене окончательно исчезла. Впервые за долгие дни он был здоров и крепок! Каспар широко улыбнулся – но тут вспомнил про Урсулу и Огнебоя, у которых нет триночницы, чтобы исцелиться.

– Нам… Нам надо идти. Нельзя терять времени.

– Только после того, как вы трижды поспите, – настаивала Рейна. – За это время как раз высохнет ваша одежда. – И, повернувшись к Элергиану, добавила: – Может быть, время нашего изгнания подходит к концу.

– Я наблюдал звезды этой ночью. Небеса не дают никаких знаков, – отозвался он.

– Ха! Ты разучился читать по звездам с тех пор, как начал собирать лунное серебро и добавлять в наши краски, – рассмеялась Рейна.

Маг закивал.

– В этом есть доля правды, моя госпожа. Но лишь доля. Как и предсказывала Рейна, Каспар начал чувствовать легкую сонливость. Вскоре он уже клевал носом, и охотники отвели его в богатую спальню с широкими кроватями и бархатными скамьями, которые сделали бы честь любому замку. Гобелены самых удивительных расцветок закрывали стены. На них изображались прекрасные рыцари в доспехах, с обнаженными мечами и длинными копьями; все они были явно вооружены для войны, а не для турнира.

Но Каспар отвлекся от гобеленов на еще более удивительный предмет. На столике за стеклом лежала на атласной подушке корона. Сработанная из белого золота и украшенная солнечными рубинами на каждом из двенадцати зубцов, она, должно быть, стоила безмерно много. Каспар успел подивиться, как подобное сокровище могло сюда попасть, – но вскоре провалился в глубокий сон.

Проснулся он от сильного голода и жажды. Его сухая одежда лежала рядом на стуле. Юноша быстро оделся и помог Перрену замотать лицо и кисти рук чистыми полосками ткани. В зале уже ожидал накрытый стол. Напротив каждого места стоял прибор. Перрену надоело доказывать всем и каждому, что он вовсе не обожжен вулканической пылью, и он решил вернуться к старой маскировке.

Похоже, изготовители красок не привыкли к столь волчьему аппетиту. Они смотрели, широко раскрыв глаза, как Папоротник выхватывает куски с соседних тарелок и обеими руками запихивает себе в рот. Лёсик выбрал момент, когда Каспар обернулся к Рейне, и стащил у него кисть винограда.

За едой Каспар несколько раз обратил внимание, что Элергиан обращается к Рейне «моя госпожа». Это казалось странным, потому что остальные не выказывали ей никаких особых знаков почтения, никто и не думал кланяться ей или простираться у ног.

– Куда ты идешь, Каспар? – спросила она, поймав его пристальный взгляд.

Юноша помедлил перед ответом, ища слов.

– Мы охотимся на волка, очень опасного волка, – наконец сказал он. Это была вполне правдоподобная история, не менее удивительная, чем весь этот странный дом и рассказы о триночнице, а кроме того не содержала в себе ни слова лжи. – Но когда я посплю в третий раз, я должен купить у вас триночницы – заплачу, сколько вам угодно.

Мне нужно исцелить мою подругу и коня. Их ведут в Кастагвардию, это в…

– В Кеолотии, – закончила за него Рейна и с трудом поднялась на ноги. Она с восторженным удивлением взглянула на собственный округлый живот и провела по нему рукой. – Моя цена проста: вы берете меня с собой.

Старый маг вскричал, что это просто смешно. Рейне нельзя странствовать в таком состоянии! А триночница стоит очень много, пятнадцать солнечных рубинов за пузырек, и ее нельзя раздавать направо и налево!

– Кроме того, что сказал бы Калике? Он бы не отпустил вас!

Женщина фыркнула, не обратив на взрыв негодования особого внимания.

– Но Каликса здесь нет! – В голосе ее слышалось скрытое торжество, как будто это она сама все подстроила. – Мне нужно добраться до Кастагвардии до дня родов. Это цена триночницы, и юноша меня отведет.

Каспару меньше всего хотелось брать с собой чужаков.

– У меня есть обязательства, – начал он протестующе, но Рейна не слушала.

– Мимо нас проходит так мало странников, и подумать только, что вы идете именно в Кастагвардию… Это знак судьбы!

– Вы не больше понимаете в знаках, чем я, – негодовал Элергиан.

– Может быть, но я беременна. Женщина, носящая ребенка, куда более чувствительна к знакам. В особенности, – выговорила Рейна торжественно, – если она носит истинного наследника всей Кеолотии.

Каспар поперхнулся вином. Где же король Дагонет мог успеть овладеть этой женщиной? Однако эта новость произвела на остальных сотрапезников совсем другое воздействие. Девушки повскакивали и запрыгали от восторга, некоторые бросились в прихожую, потому что им стало плохо от таких прыжков на полный желудок; остальные бурно радовались, обливая друг друга вином. Кто-то бросался виноградом, а самая старшая девушка принесла корону и бросила ее своей матери. Та, со смехом поймав венец на лету, приложила его к своему животу. Все завизжали от восторга и захлопали в ладоши. Маг стучал посохом по полу, призывая к тишине.

– Моя дорогая Рейна, – заговорил он, едва все утихли, и забрал у нее корону, чтобы церемонно возложить ее на прежнее место. Он даже сдул с венца невидимые пылинки, недовольно качая головой. Остальные смирно уселись за стол и ждали. – Вы родили двенадцать детей, так же как и ваша мать, и ваша бабка, и прабабка, и мать прабабки – и так далее, на протяжении двадцати семи поколений. Я умолял вас не решаться на тринадцатые роды. Двенадцать истощили вас, кроме того, вы уже не в том возрасте.

– Я выдержу! – яростно ответила Рейна. – Я смогу. Я должна. Я не могу допустить, чтобы моя старшая дочь прошла через те же самые мучения. Мне плевать, станет мой сын королем или нищим, но я разорву путы древнего проклятия, лежащего на нас.

Элергиан взял ее за руку, и Каспар впервые заметил в его взгляде непреходящую боль. Маг обернулся к юноше и выговорил с тоской:

– Она же умрет. Предсказано, что только тринадцатый ребенок может быть мальчиком, и только мальчик может унаследовать трон. Но до сих пор все матери умирали в попытке родить тринадцатое дитя. Уже множество поколений они умирают, в муках, в агонии, потому что дитя оказывается слишком велико для чрева собственной матери и убивает ее изнутри до собственного рождения. И проклятие вместе с тяжелым жребием переходит к старшей дочери.

– Я разобью это проклятие. – Рейна выпрямилась, глаза ее сверкали. – Я выживу. Я принимаю триночницу каждый день вот уже много лет, купаюсь в ней и пью ее, и у меня достаточно силы.

Голос ее звучал решительно, но по бледности женщины Каспар понимал, что все далеко не так хорошо.

– Мой ребенок должен родиться в Кеолотии. Принцы не могут рождаться в изгнании. И поэтому ты, юноша, возьмешь меня с собой.

Рейна не просила, она приказывала.

Последнее, чего желал Каспар в своем путешествии, – это возиться с беременной и полусумасшедшей женщиной. Он замотал головой.

– Я никуда вас не возьму. – Он старался, чтобы голос звучал спокойно и твердо. – По крайней мере пока мне не объяснят, что происходит.

– Сядь на место и пей свое вино, потому что я расскажу тебе правду, – неожиданно вмешался Перрен. Голос его звучал глухо из-под повязок на лице. – Семь веков назад король Кеолотии изменил своей бездетной жене. Весь мир знал, что у него не может быть сына, но он зачал ребенка и представил его как своего единственного наследника. Мальчик же походил не на жену короля, но на сестру, которая, как считалось, в это время была в паломничестве. После этого на королевский дом Кеолотии пало проклятие. В каждом поколении старший сын должен был рождаться слабоумным и неспособным наследовать престол. Таковы последствия кровосмешения. До сих пор в Кеолотии наследуют корону вторые сыновья.

Перрен перевел дыхание и похрустел пальцами. Звук получился неожиданно громкий.

– Все понимают, что по человеческим меркам король Кеолотии совершил зло и грех.

Все дружно закивали.

– Но мало кто знает, что у королевы уже был ребенок от короля. Дочь. Именно поэтому владыка и возлег со своей сестрой: у него не было сына, а роды так сильно повредили королеве, что она больше не могла выносить ребенка. Однако по праву наследницей Кеолотии была именно эта девочка, принцесса. По тамошним законам она не могла стать правящей королевой, но должна была избрать себе мужа и повиноваться ему до тех пор, пока не родит сына. Сестра короля узнала о принцессе и решила избавиться от нее, чтобы правил ее собственный сын. Тогда она отослала маленькую племянницу прочь под охраной дядюшки, мага. Это было совсем нетрудно сделать, потому что народ Кеолотии с радостью принял наследника мужского пола и не задавался вопросом, где принцесса. Наследник женского пола их бы не порадовал.

К счастью, королевская сестра не желала марать руки убийством. Она лишь наложила на девочку проклятие, сказав, что та должна выносить двенадцать дочерей, прежде чем родит мальчика, способного наследовать престол. И этот ребенок выживет в родах не раньше, чем волки вернутся в сердца человеческие желанными гостями. Это, надо полагать, означало «никогда».

Рейна обернулась к Каспару.

– И тут появляешься ты! В компании ручного волка ты проходишь через нашу деревню по пути в Кастагвардию! Из всех мест на свете именно туда. И как раз во время моей тринадцатой беременности. Я пойду с тобой.

– Вы имеете в виду, что вы все – потомки древнего кеолотианского короля? – спросил Каспар невнятно, так как рот его был набит едой.

Рейна кивнула.

– Почему бы вам, леди, тогда самой не претендовать на трон, вместо того чтобы ожидать сына? – спрашивая, Каспар опасливо косился на блюдо перед собой. Там в окружении салата лежала длинная жареная лягушачья нога. – В Кабаллане очень много правящих королев.

– Но только не в Кеолотии. Народ тут же взбунтуется, – объяснила Рейна. – Кроме того, я хочу не трона, а спасения от проклятия. Если я выношу сына, моя старшая дочь сможет жить, как все остальные женщины, и ее старшая дочь – тоже… Я не хочу, чтобы мои потомки страдали еще семьсот лет.

Она стиснула зубы, бледные щеки ее полыхали. Каспар замер, пораженный силой ее чувств.

– Но я не могу взять вас с собой, – выговорил он твердо. – В любое другое время… – Под взглядом умоляющих глаз он попробовал оправдаться: – Вас очень много. Почему бы не попробовать добраться до Кастагвардии без меня?

Рейна покачала головой:

– Но с тобою волк.

– Вы про Рунку?

Каспар кивнул на белого волчонка, который свернулся рядом с Трогом и посапывал во сне.

– Да… И не только. Куда больше. Ведь ты – защитник волков.

Каспар недоумевал, откуда она может это знать.

– Первая мать, – продолжала женщина царственной крови, несомненно, имея в виду отвергнутую королеву, – хорошо разбиралась в древних искусствах. Это было еще до того, как наши земли захватила Новая Вера, и пришлось долго ждать, пока истинная вера вернется. Мы всегда хранили верность Великой Матери в своих сердцах – и в учении.

Она опустила руку в карман и вытащила на свет что-то маленькое и белое.

– Боюсь, ты не простишь меня. Я позволила себе обыскать твою одежду, прежде чем положить ее в котел. И нашла вот это.

Рейна раскрыла ладонь, и Каспар узнал резную пластинку из кости.

– Здесь начертана руна, руна волка. В твоем сердце волк – желанный гость. Значит, мое время пришло!

Каспар порывисто поднялся и перегнулся через стол, опрокинув свой кубок с вином, чтобы схватить руну, данную ему Морригвэн.

– Но я не могу вас взять с собой! У меня есть дело… Очень срочное!

Хотя он старался говорить непреклонно, сердце уже дало слабину. Ведь эта женщина может умереть родами, если проклятие в самом деле существует. Тогда двенадцать девушек Старой Веры останутся сиротами.

Рейна откинулась на спинку стула, торжествующе улыбаясь.

– Нет, можешь. И ты возьмешь меня в Кастагвардию. Ты – человек, хранящий в сердце любовь к волку, и это защитит меня от проклятия. Кроме того, если ты откажешься взять меня с собой, я не дам тебе триночницы для твоих друзей.

ГЛАВА 21

Май отшатнулась, дрожа от ужаса и изнеможения. В этот самый миг и послышались звуки голоса, исполненного магической силой. Песня волной нахлынула на животных у колен Май, превращая их в полупрозрачные тени. Сумасшедший солдат вздрогнул, выронив меч, и бросился бежать.

Когда твердая рука легла Май на плечо, она не смогла сдержать возгласа облегчения.

– Амариллис! Амариллис, о, ты пришел…

Сумасшедший на бегу наткнулся на угол стола, поскользнулся на полу – и пробежал несколько шагов на четвереньках. Потом поднялся на ноги и вскоре затерялся в густом дыму дальнего конца зала. Амариллис обратил свой голос на ближайшего из солдат, который на миг закостенел – и бросился вслед за своим соратником, только для того, чтобы вернуться через несколько минут со словами, что тот убежал куда-то в Дальние коридоры, и его уже не поймать.

Как ни дико, остальные кеолотианцы сидели смирно, сложив руки на коленях и слушая Амариллиса. Интонация его изменилась: теперь он завел одну из здешних солдатских песенок, ту, что Май не так давно слышала в этом зале. Но в устах Амариллиса простенькие слова сделались почти неузнаваемыми из-за глубокого чувства, вложенного в них. Грубые куплеты заблистали невиданной красотой.

Он тем временем обнял Май за плечи, делясь с ней своей силой, и в паузу меж песнями успел шепнуть ей на ухо:

– Милая Радостная Луна, не бойся, я тебя защищу. Но прежде чем бежать, тебе надлежало оставить мне крылатую лошадь, чтобы я мог угнаться за твоим единорогом. Я ведь чуть не опоздал.

Май не в силах была понять, как Амариллис вообще умудрился ее догнать и найти. Никто не мог сравниться с единорогом в быстроте! И как он догадался, где ее искать? Правда, сейчас это мало заботило Май. Она обмякла в его объятиях и закрыла глаза, когда Амариллис запел новую, балладу.

Солдаты слушали с величайшим вниманием и бешено зааплодировали, едва песня кончилась. Певец вздохнул:

– Легко в исполнении, но мне что-то надоели кеолотианские баллады. В них мало благородства.

Беззаботно рассмеявшись, он завел колыбельную, негромкую и ласкающую слух. Май тут же начала задремывать. Она видела, что на солдат колыбельная действует точно так же: один за другим вояки роняли головы на стол, некоторые уже громко храпели.

Глаза Май слипались. Она прислонилась к плечу Амариллиса и ровно задышала. Тот откинул ей волосы со лба и поцеловал девушку в щеку. Май не могла противиться. Она вообще больше не могла ему сопротивляться. Амариллис дарил ей спокойствие, и Май была рада, что он пришел.

– Бедная моя Радостная Луна, – тихонько приговаривал он. – Бедная моя, милая моя. Я не могу применять к тебе свои чары.

Он легонько похлопал девушку по щеке, и та проснулась. Оглядевшись, она увидела, что все солдаты погружены в блаженный сон.

– Как ты добрался сюда?

– Прибежал! – хохотнул Амариллис.

– На таких коротких ножках? – поддразнила его Май.

– По твоим меркам я невысок, – легко согласился он. – Зато я сильный и быстрый хотя и не столь быстроногий, как единорог. Любое другое создание в мире я бы обогнал, но не единорога.

Он взял со стола кусок черного хлеба и надкусил, но тут же сморщился от отвращения и взглянул на хлеб внимательнее. Тот был черствый и засаленный многими руками. Однако Амариллис поборол отвращение и взял другой кусок, оглядывая стол в поисках еще чего-нибудь съедобного.

– Гадость, конечно. Но нам надо поесть.

Май последовала его примеру и принялась за кусочек мяса, на ее вкус, совершенно недожаренный. Тут только она с удивлением заметила, что Амариллис тоже помечен на руке красным кружком.

– Ты что, нанялся сюда на работу? Кем? Певцом?

– Певцом! – презрительно фыркнул тот. – Им нужны певцы не больше, чем сказители.

– Но меня же наняли на работу сказительницей!

– И где ты теперь? Сдается мне, тебя наняли как хорошенькую девушку для развлечения солдат. Нужны им наши сказки и песни! Нет, я нанялся сюда волшебником и алхимиком. Сказал, что могу отыскивать новые месторождения. Я ведь, в конце концов, маг с Горты. Объяснил, что моя помощница – прелестная, но совершенно сумасшедшая – меня обогнала и, возможно, находится где-то здесь. По описанию они сразу тебя узнали. Так что пока твоя миссия не завершилась, и мы не погребли это в глубочайшей шахте короля Дагонета, тебе придется играть мою помощницу. Но не огорчайся, в этом есть свои выгоды. – Он игриво подмигнул Май. – Мы уйдем отсюда не с пустыми руками. Алхимикам очень хорошо платят. Мне пообещали горы золота за хорошую работу.

Амариллис засмеялся, развлекаясь этой мыслью, как будто богатство совершенно его не интересовало, но потом снова посерьезнел, оглядывая спящих.

– А всех ты усыпить не можешь? – с надеждой спросила Май. – Ну, все эти копи…

Он улыбнулся.

– Хотел бы я усыпить весь мир, чтобы остались только мы с тобой, вдвоем… Но песенные чары распространяются только на тех, кто находится в пределах досягаемости. Есть и такие сердца, на которых пение вообще не действует. Нет, моя Радостная Луна, нам придется положиться на хитрость и удачу, а не на песенные чары.

Красивое лицо его сияло от улыбки.

– Ты рада, что я пришел?

Это прозвучало не очень-то вопросительно.

Май смотрела на грязный каменный пол. Она так молилась, чтобы пришел Каспар, но пришел Амариллис, и – да, Май была ему рада. Она взглянула ему в глаза, отвечая на улыбку. Девушка не понимала истинной цели Амариллиса, не знала, кто он такой, – но он спас ее вот уже несколько раз. И вот теперь своими объятиями продолжал спасать от страшнейших мук одиночества, смягчая боль безответной любви к Каспару.

В последующие дни Амариллис не спускал с Май глаз. Он держался рядом каждую минуту их долгого путешествия к новым рабочим шахтам. Путь по большей части лежал под горами. Май узнала, что горы вблизи Кастагвардии уже давно исследованы и обработаны, и система шахт и туннелей протянулась далеко к северу в поисках новых минералов и рудных жил. Рабов заставляли вкапываться все глубже в глубины ледяных Каланзирских гор.

С помощью Амариллиса, который отлично говорил по-кеолотиански, Май учила незнакомый язык. Солдаты настаивали на том, чтобы все говорили на их языке, и перед лицом необходимости Май явила себя способной ученицей. Теперь она уже без труда составляла простейшие фразы и понимала много из того, что говорится вокруг, даже если не могла быстро подобрать слова для ответа.

Местами коридоры были перегорожены обвалами, и путникам приходилось вылезать на поверхность и какое-то время продолжать путь поверху. Яростный ветер бил в лицо, Май жмурила слезящиеся глаза. Девушка опиралась на руку Амариллиса, с трудом взбираясь по крутым уступам гор.

После полдневного пути поверху Май была даже рада, когда их снова загнали в туннель. Теперь подгорная дорога шла вдоль бурной реки; тропа была очень узка и вилась скользкой лентой над ревущей подземной водой. Они шли кучками – рабы отдельно от свободных, и Май вздрагивала при звуке удара кнута, который то и дело хлестал по спине кого-нибудь из несчастных. Некоторые даже бросались в реку, предпочитая бурные воды постоянным издевательствам. Надсмотрщики и не думали их спасать, так что Май сомневалась, что кто-нибудь из отчаянных выжил.

Амариллис крепко держал Май за руку, не давая ей оступиться. В узких невысоких коридорах им обоим приходилось не очень тяжело – и девушка, и ее помощник были ниже среднего роста. Но большинство рабов и наемных рабочих шли, согнувшись, чтобы не ушибиться головой о низкий потолок.

Каждую ночь они останавливались на специальных постах, где получали свой ужин – в основном сухой хлеб. Май очень издергалась, ее утомил постоянный сумрак. Девушка совсем позабыла о том, как снаружи холодно, и была рада, когда они наконец снова вылезли на поверхность – поднявшись по крутым подземным дорогам и каменным ступеням.

Когда сверху последней лестницы забрезжил свет, Май обрадовалась было – но ненадолго. От холода у нее перехватило дыхание. Хорошо еще, что девушка была в меховом плаще. И еще лучше, что Амариллис помог ей идти. Май понимала: без него ни за что бы не осилила этот путь. Слабых, которые падали на горной дороге, солдаты бросали на верную смерть в горах. И Май ничем не могла помочь этим несчастным.

Под конец дня поднялся сильный встречный ветер, бросавший в лица идущим жесткий снег. Май, совсем вымотавшись, споткнулась о камень и упала на колени. Солдат сзади грубо пнул ее, приказывая встать. Амариллис помог Май подняться, а когда она споткнулась снова, посадил девушку на плечи и понес – как когда-то в детстве носил ее отец. Все вокруг дивились не столько силе и выносливости небольшого человечка, сколько его жертвенности. В этом походе люди чаще шли по трупам, пробивая себе дорогу к жизни любой ценой.

Амариллис не покидал девушку ни на минуту, не подпуская к ней никого чужого. Май всерьез задумалась, уж не явился ли к ней ее дух-хранитель. Хотя она и была благодарна Амариллису, однако не позволяла ему спать рядом, и он подчинялся. Если она просыпалась от кошмара или от дразнящего сна о мастере Спаре, подоспевшем на помощь, – девушка заставляла себя думать об Амариллисе. Это помогало справиться со страхом… или с болезненным вожделением.

Одежда Май задубела от мороза, лицо покраснело и обветрилось. Опустив голову, она из последних сил тащилась, ведомая Амариллисом, то и дело увязая в снегу. И так тянулось время, покуда они наконец не добрались до новой рабочей копи.

Вход в нее был вырублен в скале в форме великаньей головы с длинными зубами, торчащими из открытой пасти. Широкий язык делился на девять частей, и это были мостики, по которым новых работников погнали в утробу земли. Перед тем как войти, Амариллис обернулся и долго, не мигая, глядел на солнечный диск, потом поклонился ему с почтением.

Вот еще одна странность, которую Май не могла в нем понять. Этот человек мог подолгу смотреть на солнце, не щурясь и не мигая. Золотые лучи омывали прекрасное лицо, заставляя его ярко светиться. Глаза Амариллиса блестели, набирая от солнца его желтизны. Развернувшись наконец, он зашагал вперед, но и в сумраке пещеры сохранил частичку солнечного блеска. Однако находиться под землей ему не нравилось.

– Лучше остаться без еды, чем без солнечного света, – посетовал он.

Май пугал не столько сумрак, сколько мысль о том сумасшедшем солдате. Не мог ли он, убежав в темноту, каким-либо образом ее выследить? Она усилием воли прогнала страшную мысль, притворившись, что просто испугалась рабов. Те давно злобно косились в ее сторону, ненавидя всех, кто избежал побоев. Кроме того, что наемных рабочих не били, им еще по утрам выдавали добавочную порцию еды, так что рабы завидовали и роптали.

Их отвели в широкое помещение, откуда вели пути во многие штольни. Здесь ожидали маленькие лохматые пони, тяжело нагруженные коробами с гравием. Лошадки вытягивали шеи в сторону новичков и фыркали. Во все стороны вели выбитые в скале туннели. Эти разработки и предназначались для поисков бесценных рубинов. Для того чтобы добыть горстку камней, нужно было прорубиться через тонны и тонны камня. Отовсюду из каменоломен слышался перестук кирок, двоившийся и троившийся эхом в гулком пространстве.

– Похоже, они опять вскрыли старые шахты, чтобы выскрести последние остатки рубинов, – заметил Амариллис. – Новых разработок тут нет.

Май не слушала, пораженно рассматривая грязных рудокопов. Большинство из них кашляло и харкало кровью, кто-то то и дело прерывался, чтобы со стоном растереть больной бок или грудь. Девушка не знала, болеют они от пыли и каменной крошки или от заразы.

Рабы-мужчины все были скрюченные, почти горбатые, со спинами, согнутыми тяжестью корзин и коробов. Хуже того, кожа у всех была нездорового мертвенного цвета. Май разглядела нескольких еще крепких и здоровых людей, которые уже обрели сероватую бледность из-за отсутствия света. Амариллис нахмурился, бормоча, что хорошо бы им с Май поскорее завершить здесь свои дела.

Как ни странно, Май порадовало ворчание Амариллиса. Он казался более человечным, менее совершенным. Он взял ее за руку, будто почувствовав этот прилив приязни, и Май неожиданно улыбнулась ему. Что бы она делала без этого человека? Но вместо слов благодарности девушка спросила:

– Что с нами будет, когда они поймут, что ты не умеешь находить рубиновые жилы?

– Милая Радостная Луна, ты во мне сомневаешься? Я оскорблен.

Она рассмеялась, не понимая, шутит он или нет.

– Амариллис, но ведь это же невозможно. Даже предсказатели не умеют находить месторождения!

– Имей веру, Радостная Луна. Неспроста же я твой дух-хранитель!

– Ты просто эльф, – поддразнила она его. – Все, что Морригвэн о них говорила, к тебе подходит… Но я все равно не верю, что даже эльфы умеют находить россыпи камней.