Текст книги "Врач-убийца"

Автор книги: Джеймс Уайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

Глава 5

Когда Лиорен закончил говорить, в зале суда стало тихо-тихо. Несмотря на то, что все присутствующие в подробностях знали о кромзагарской катастрофе и о том, какую ответственность за случившееся нес Лиорен, даже повторного рассказа обо всем этом хватило для того, чтобы в ужасе умолкло любое цивилизованное существо.

– Вина за случившееся целиком и полностью лежит на мне, – подытожил Лиорен. – А для того, чтобы никто не испытывал в этом ни малейших сомнений, я бы попросил дать показания Главного патофизиолога Торннастора.

Тралтан, медленно передвигая шесть слоновых ног, добрался до места, откуда было положено выступать свидетелю, и, обратив по глазу к председателю суда, Лиорену, О'Маре и к своим запискам, заговорил. Через несколько минут командор флота Дермод поднял руку и прервал Торннастора.

– Свидетель не обязан, – сердито проговорил председатель суда, – приводить в своих показаниях такое количество клинических деталей. Без сомнения, они представляют большой интерес для медиков, коллег свидетеля, но эти детали совершенно непонятны суду. Прошу вас, выражайтесь проще, диагност Торннастор, и переходите к объяснению того, почему кромзагарцы повели себя подобным образом.

Торннастор постучал по полу двумя средними конечностями, выражая тем самым недовольство – правда, точное значение этого жеста мог понять только другой тралтан, – и буркнул:

– Хорошо, сэр...

Торннастор объяснил, что в госпитале сигнал с «Веспасиана» получили вовремя для того, чтобы успеть предотвратить катастрофу, подобную той, которая случилась на Кромзаге. Кроме того, лечение в госпитале осуществлялось медленно, поэтапно. Всех кромзагарцев распределили по отдельным палатам. Отделение Психологии удвоило свои попытки преодолеть нежелание больных сотрудничать. Кромзагарцев старались уговорить ответить на вопросы.

И только тогда, когда больные стали хоть немного рассказывать о себе, было принято решение поведать им о том, что стряслось на их родной планете, – да и решение это было принято неохотно, после долгих дебатов о том, как таковое сообщение скажется на психике кромзагарцев. Пациентам сказали, что они – единственные оставшиеся в живых представители своей нации. Конечно, не обошлось без злобы и обвинений, однако кромзагарцы рассказали вполне достаточно для того, чтобы выстроить гипотезу, которую впоследствии подтвердили результаты археологических раскопок.

По самым точным оценкам, впервые чума появилась на Кромзаге примерно тысячу лет назад. Тогда на планете уже прекратились всякие войны, и уровень техники был таков, что местные жители освоили воздухоплавание в пределах атмосферы. Относительно причины и развития чумы сведения были таковы: болезнь передавалась при совокуплении от любого из родителей ребенку. Поначалу последствия болезни были не слишком опасными и скорее просто удручали кромзагарцев, чем грозили их жизни. Кромзагарцы путешествовали мало, беспорядочные связи среди них были явлением крайне редким – отношение к браку на планете предполагало прочную, долгую семью. Ряд наиболее дальновидных кромзагарцев сумел организовать здоровые общины, где не было ни одного больного чумой. Однако процесс заключения браков носил эмоциональный характер, и тут было не до медицинских препон. В конце концов болезнь преодолела и этот нематериальный барьер. Прошло еще три столетия, и чума стала гулять по планете, заражая всех поголовно – и взрослых, и детей. К тому времени выросла ее вирулентность, стали общим явлением случаи смерти кромзагарцев среднего возраста.

Ученые-медики никак не могли справиться с эпидемией, и к концу следующего столетия кромзагарская цивилизация скатилась до первобытного уровня, и никакой надежды на возрождение не было. Больше десяти лет после наступления зрелости никому прожить не удавалось. Кромзагарцам грозило вымирание, и притом очень скорое, поскольку чума оказала гибельное воздействие на рождаемость.

– К настоящему времени симптомокомплекс болезни, – продолжал Торннастор, – изучен в деталях, и о нем можно рассказывать очень долго, в частности о том, как влияет заболевание на эндокринную систему и в итоге сказывается на росте и созревании организма... но для уважаемого суда я постараюсь сказать попроще... Для взрослых обоих полов, – тралтан на секунду замешкался, – одним из факторов, сказавшихся на снижении рождаемости, оказались неприятные с визуальной точки зрения изменения кожных покровов. Однако это имело второстепенное значение. Даже если кожные покровы обоих партнеров оставались безупречными, из-за болезни происходило угнетение эндокринной системы, настолько выраженное, что сам акт совокупления и зачатия становился невозможным без сверхсильной эмоциональной стимуляции.

Торннастор умолк. Внешность тралтана не позволяла предположить наличие у него каких-либо эмоций. Наверное, внутри его громадной, куполообразной головищи в это время мелькали какие-то картины, которые и заставили его сделать паузу. Затем диагност заговорил снова:

– Были попытки преодолеть эти трудности медицинским путем, они пробовали применить вещества, выделенные из дикорастущих растений, вещества, усиливающие чувственность и оказывающие галлюцинаторное действие. Эти методы оказались неэффективными. От них отказались, опасаясь пагубного привыкания к вышеупомянутым веществам, смертей из-за передозировки и рождения нежизнеспособных младенцев, наделенных серьезными врожденными деформациями. Впоследствии было найдено решение, вообще не имевшее отношения к медицине и заключавшееся в добровольном возврате в области социального поведения к правилам первобытного строя.

Кромзагарцы начали войну.

Торннастор рассказал о том, что войну кромзагарцы вели не ради захвата земель, не ради обретения преимуществ в торговле. Военные действия велись не на расстоянии, не с укрепленных позиций, не профессиональными военными при поддержке военной техники. Воевали не насмерть, потому что противники не имели намерений убивать друг друга: ведь зачастую они могли оказаться родственниками или друзьями. Да и вообще нельзя было говорить о наличии воюющих сторон – шли рукопашные схватки между мужскими особями, и единственной целью этих схваток было максимальное устрашение противника, причинение ему боли, создание опасности, но убивать соперника по возможности не следовало. Побитый, израненный противник угрозы не представлял, поэтому его бросали на месте драки в надежде, что к утру он оправится от ран и сможет снова драться.

Жизнь для кромзагарцев стала драгоценностью. И с каждым годом она становилась все драгоценнее и драгоценнее. Рождаемость все снижалась и снижалась. Поэтому кромзагарцы изо всех сил старались сберечь нацию.

Только за счет жуткой перегрузки органов чувств болью, за счет страшного напряжения мышц, за счет величайшего эмоционального стресса уснувшая под действием чумы эндокринная система просыпалась и возвращалась к некоему подобию нормальной активности. Эту активность эндокринная система сохраняла в течение времени, достаточного для того, чтобы произвести совокупление и зачатие.

Однако смертность от чумы не снижалась, а рождаемость не возрастала. Численность населения неуклонно падала, а вместе с ней уменьшалась и населенная территория. Кромзагарцы сбились на одном континенте, чтобы сохранить остатки нации и природных ресурсов, а также для того, чтобы находиться поближе друг к другу. Данные археологических раскопок свидетельствовали, что прежде кромзагарцы вовсе не были воинственной нацией. Такими их сделала нужда в схватках, во время которых они время от времени друг друга убивали. К тому времени, как планета Кромзаг была обнаружена исследовательским кораблем «Тенельфи», практика рукопашных схваток среди взрослых глубоко укоренилась в сознании кромзагарцев.

– И хотя решение Лиорена было продиктовано соображениями клинического плана, – продолжал свой рассказ Торннастор, – и хирург-капитан думал о спасении множества жизней, он никак не мог предусмотреть, что может произойти вследствие полного и быстрого излечения от чумы, поскольку не знал об истоках странной кромзагарской традиции рукопашных схваток. Не исключено – и Главный психолог О'Мара со мной в этом согласен, – что вылеченные кромзагарцы понимали, что чувствуют себя гораздо лучше, чем прежде, что у них прибавилось сил. Вероятно, подсознательно они даже чувствовали, что им больше не нужно драться, не нужно создавать для себя ситуации повышенной опасности ради того, чтобы ощутить сексуальное возбуждение. Однако много веков кромзагарцев учили: для того чтобы совокупление с особью противоположного пола прошло успешно, предварительно надо как следует подраться. В сознании кромзагарца соединены результаты воспитания с эволюционным императивом. Поэтому, чем лучше себя чувствовали кромзагарцы, тем сильнее было их желание драться и размножаться. У многих юных особей, чье физическое развитие и рост были задержаны чумой, очень резко наступила зрелость, и они тут же ощутили потребность драться.

Но настоящая трагедия, – тралтан тяжело вздохнул, – заключалась в том, что после лечения кромзагарцы стали намного сильнее физически – и по отдельности, и все вместе. Раньше они все были больны, слабы и неспособны на значительные физические усилия. А новообретенная сила погасила в них страх боли и смерти. Им стало трудно оценивать опасность, исходящую как от них самих, так и от их противников. В итоге они переубивали друг друга. Погибли все взрослые на Кромзаге, в живых остались только младенцы и подростки.

Вот вкратце, – завершил свое выступление Торннастор, – то, что произошло на Кромзаге.

За долгой речью Торннастора последовала еще более долгая пауза. Наконец стало слышно, как тихо урчит холодильная система жизнеобеспечения находившегося в зале суда СНЛУ. Было похоже на Воспоминательное Молчание, принятое у тарлан после смерти друга, вот только здесь речь шла о смерти населения целой планеты, и, казалось, никто не решится это молчание нарушить.

– При всем моем уважении к суду, – неожиданно проговорил Лиорен, – я прошу, чтобы суд был окончен здесь и сейчас, во избежание дальнейших споров и ненужной траты времени. Я обвиняюсь в геноциде на почве халатности. Я виновен безусловно. Ответственность за случившееся и вина – полностью мои. Я требую для себя смертного приговора.

О'Мара встал, когда Лиорен еще не договорил. Главный психолог отчеканил:

– Защите хотелось бы внести поправку в выступление обвиняемого по весьма важному пункту. Хирург-капитан Лиорен не совершал геноцида. Во время печальных событий он действовал быстро и верно для создавшейся обстановки. Он предупредил госпиталь, он организовал спасение и проявил заботу об осиротевших кромзагарских детях – все это в то время, когда его подчиненные так растерялись, что даже не успели вовремя пустить усыпляющий газ, дабы прекратить схватки кромзагарцев. В этот период действия капитана-хирурга Лиорена были безукоризненны, и хотя свидетели здесь сейчас не присутствуют, их показания переданы гражданскому суду на Тарле, они этим судом приняты и имеются...

– С этими показаниями никто не спорит, – нетерпеливо прервал О'Мару Лиорен. – Они отношения к делу не имеют.

– Полученное вовремя предупреждение, – продолжал О'Мара, казалось, даже не обратив внимания на то, что Лиорен прервал его, – и последующие действия Лиорена привели к тому, что всех взрослых кромзагарцев, проходивших курс лечения в стенах нашего госпиталя, отделили друг от друга, дабы они не смогли друг друга убить. Дети же и здесь, и на Кромзаге были спасены. Всего сейчас живы и здоровы тридцать семь взрослых и двести восемьдесят три ребенка. Число особей обоих полов примерно одинаково. У меня нет сомнений, что после длительного обучения, переселения и оказания кромзагарцам специальной психологической помощи, направленной на ломку стереотипного поведения, Кромзаг снова будет заселен, и теперь, когда чума ликвидирована, население планеты вернется к мирной жизни.

Вполне понятно, что обвиняемый испытывает по поводу случившегося гипертрофированное чувство вины, – чуть тише добавил психолог. – Не будь это так, он бы не стал созывать этот трибунал. Однако вероятно, что испытываемое обвиняемым чувство вины и его желание как можно скорее от этой вины избавиться, получив наказание за приписанное себе преступление, – все это привело к тому, что обвиняемый сгустил краски. Как психолог, я вполне понимаю чувства Лиорена и симпатизирую им, понимаю, как ему хочется сбросить бремя вины. Я уверен, мне не стоит напоминать суду, что среди шестидесяти пяти наций, составляющих Галактическую Федерацию, нет ни одной, которая практиковала бы в качестве наказания смертную казнь.

– Вы правы, майор О'Мара, – кивнул командор флота. – Напоминание совершенно ненужное. Пустая трата времени. Будьте кратки.

Кожа лица О'Мары опять приобрела красноватый оттенок. Он сказал:

– Кромзагарцы не уничтожены, они выживут как нация. Капитан-хирург Лиорен виновен лишь в преувеличении полномочий, но никак не в геноциде.

Лиорен разом ощутил гнев, отчаяние и жуткий страх. Сохранив взгляд одного глаза на О'Маре, остальные три он устремил на каждого из членов суда и, стараясь сдерживаться, проговорил:

– Не стоит говорить о преувеличениях. Вина моя безмерна. И мне нет нужды напоминать майору О'Маре о том наказании, которое должен нести всякий медик, чья беспечность или халатность повлекли за собой смерть пациента. У такого медика нет будущего.

Я виновен в халатности, – упрямо продолжал Лиорен, всем сердцем желая, чтобы транслятор смог воспроизвести звучащее в его голосе отчаяние. – Мне смешны попытки защиты приуменьшить и простить мои деяния. Тот факт, что остальные, включая и персонал госпиталя, занятый в исследовании по апробации противочумного препарата, были потрясены поведением кромзагарцев, для меня не извинение. Сам я ни в коей мере не должен был удивиться такому обороту событий, поскольку к моим услугам была вся информация, все ключи к разгадке – мне бы только верно угадать! Но я не угадал, потому что интуицию мою затмевала гордыня и амбиции, потому что я самонадеянно полагал, что быстрое и полное излечение кромзагарцев улучшит мою профессиональную репутацию. Я не угадал правду, потому что был халатен, ненаблюдателен, потому что мышление мое было косным. Я проявил преступное ханжество, отказавшись подслушать разговоры кромзагарцев о взаимоотношениях между полами – это могло бы дать мне четкое представление о возможном развитии событий, я был нетерпелив, не слушал начальство, призывавшее к осторожности...

– Амбиция, гордыня и нетерпеливость, – поспешно вставил О'Мара, – это не преступления, и уж если суду стоит за что-то наказывать Лиорена, так это за некоторую степень профессионального небрежения. Самое страшное наказание в таких случаях – небольшое понижение по службе.

– Мы, – чванливо проговорил командор флота Дермод, – не можем позволить защите диктовать суду, что ему делать, а что нет, а также вмешиваться в последнее слово обвиняемого. Сядьте, майор. Хирург-капитан Лиорен, вы можете продолжать.

Вина, страх и отчаяние настолько переполнили сознание Лиорена, что он вдруг позабыл о прибереженных напоследок убийственных аргументах. Говорить он теперь мог только о своих чувствах, говорить и надеяться на то, что эти чувства будут поняты.

– Мне почти нечего добавить к сказанному, – вяло проговорил Лиорен. – Я виновен в чудовищной ошибке. Я вызвал смерть многих тысяч кромзагарцев, и я не достоин того, чтобы жить дальше. Я прошу у суда милосердия и смертного приговора.

О'Мара снова встал.

– Я знаю, – проворчал он, – что последнее слово – за обвинением. Но позвольте выразить вам все мое уважение, сэр, и сказать, что я обратился к суду с прошением по этому делу. В прошении высказано представление, которое пока не было возможности обсудить.

– Ваше прошение принято и рассмотрено, – отрезал Дермод. – Копия прошения была передана обвиняемому, который, по вполне понятным причинам, прошение отклонил. И да будет мне позволено напомнить защите, что последнее слово за мной. Прошу вас сесть, майор. Суд удаляется на совещание.

Трех офицеров, членов трибунала, окутало серое полушарие – дымчатое защитное поле.

Казалось, оно лишило дара речи и всех остальных. Присутствующие в зале смотрели на Лиорена, а Лиорен увидел в последнем ряду Приликлу. Расстояние для эмпата было большим, и все же маленький цинрусскиец дрожал. Но сейчас Лиорен никак не мог сдерживать свое эмоциональное излучение. Как только он вспомнил содержание прошения, поданного О'Марой в суд, он ощутил такой непередаваемый ужас, такое отчаяние, такой гнев, что ему впервые в жизни сознательно захотелось лишить жизни другое существо.

О'Мара заметил, что один из глаз Лиорена смотрит на него в упор, и едва заметно наклонил голову. Лиорен знал, что О'Мара – не эмпат, но, наверное, и хороший психолог мог сейчас прочитать, что творится в душе у Лиорена.

Вдруг защитное поле исчезло, и председатель суда склонился к столу.

– Прежде чем вынести приговор, – сурово проговорил командор флота, глядя на О'Мару, – суду хотелось бы получить от защиты разъяснения и заверения относительно возможного поведения обвиняемого в случае вынесения ему не смертного приговора, а приговора, предусматривающего лишение свободы. Учитывая нынешнее состояние психики хирурга-капитана Лиорена, нет ли вероятности, что и в том, и в другом случае быстро наступит смерть обвиняемого?

О'Мара встал и, глядя скорее на Лиорена, чем на Дермода, отчеканил:

– Мое профессиональное мнение таково: этого не случится. Заключение мое основано на наблюдении за обвиняемым во время его обучения здесь и за его поведением после кромзагарской катастрофы. Хирург-капитан – существо с высокоразвитыми морально-этическими нормами, он сочтет бесчестным уход от назначенного ему наказания путем самоубийства. Правда, лишение свободы можно рассматривать как более суровую меру, если говорить о муках совести. Однако, если суд обратится к моему прошению, то там я говорю не о лишении Лиорена свободы, а лишь об ограничении этой свободы. Я могу высказаться и более определенно: сам себя обвиняемый не убьет, но будет благодарен суду, если суд сделает это за него.

– Благодарю вас, майор, – кивнул Дермод и повернул голову к Лиорену. – Хирург-капитан Лиорен, – громко и отчетливо проговорил председатель суда. – Настоящий трибунал подтверждает приговоры, вынесенные гражданским и медицинским судами вашей родной планеты Тарла. Вы признаетесь виновным в непростительной ошибке, которая, увы, привела к ужасной катастрофе, и, хотя в сложившихся обстоятельствах, наверное, милосерднее было бы поступить именно так, как вы просите, мы не отступим от юридической практики, сложившейся в Федерации на протяжении трех столетий, и не вынесем вам смертного приговора. Вместо этого вы приговариваетесь к ограничению свободы, к исправительным работам сроком на два года, вы лишаетесь медицинской степени и своего звания в рядах Корпуса Мониторов. Вам запрещается покидать этот госпиталь. Места здесь вполне достаточно для того, чтобы ваше заключение не тяготило вас. По вполне понятным причинам вам также запрещается приближаться к отделению, где лежат кромзагарцы. Вы будете работать под руководством и под наблюдением Главного психолога О'Мары. За время вашего пребывания здесь майор собирается провести вашу психокоррекцию, что поможет вам начать свою карьеру заново.

Позвольте выразить вам сочувствие членов суда, бывший хирург-капитан Лиорен, и наши наилучшие пожелания.

Глава 6

Лиорен стоял на голом полу перед письменным столом О'Мары. С трех сторон тарланина окружали сиденья, предназначенные для особей разных физиологических классификаций. Лиорен смотрел на психолога во все глаза. Со времени вынесения приговора и назначения такого режима, в котором Лиорен при всем своем желании ничего не мог изменить, отношение тарланина к этому приземистому седовласому двуногому, отличавшемуся привычкой никогда не отводить взгляд, несколько изменилось: из жгучей ненависти, граничащей с желанием убить, оно превратилось в неприязнь. Неприязнь эта так глубоко укоренилась в сознании Лиорена, что он сомневался, удастся ли ему когда-либо от нее избавиться.

– Для того, чтобы лечение прошло успешно, вовсе не обязательно, чтобы вы питали ко мне симпатию. – О'Мара словно прочел мысли Лиорена. – К счастью, это так, иначе в госпитале не осталось бы ни одного сотрудника. Я взял вас под свою ответственность, а вы, прочитав копию моего прошения в трибунал, должны были понять, по какой причине я так поступил. Нужно ли мне повторить, по какой именно?

О'Мара утверждал, что главной причиной того, что стряслось на Кромзаге, были определенные черты характера Лиорена. Эти недостатки можно было выявить и скорректировать во время курса стажировки в госпитале, и за это упущение вина целиком и полностью лежала на Отделении Психологии. В этом случае, а также учитывая тот факт, что Главный Госпиталь Сектора психиатрической клиникой не являлся, Лиорена следовало рассматривать не как больного, а как практиканта, недостаточно успешно закончившего курс обучения. Его определили в отделение к О'Маре, под надзор к Главному психологу. И несмотря на то, что Лиорен уже доказал свои медицинские таланты, несмотря на то, что он частенько работал с представителями других видов, становясь стажером он приобретал статус ниже квалифицированной палатной медсестры.

– Нет, – отозвался Лиорен.

– Хорошо, – кивнул О'Мара. – Терпеть не могу терять сотрудников и время. Сейчас у меня для вас нет никаких особых поручений. Вы можете свободно передвигаться по госпиталю. Поначалу вас будет сопровождать кто-нибудь из отделения. Если же подобное сопровождение вызовет у вас замешательство или сильное огорчение, то вам будет поручена несложная кабинетная работа. Вы поближе познакомитесь с нашим отделением, с психологическими файлами сотрудников, многие из которых будут для вас в свободном доступе. Если же вы вдруг заметите какие-либо случаи необычного поведения, необычной реакции представителей разных видов друг на друга, необъяснимое снижение профессионального уровня у кого-либо из своих коллег, то обо всем этом вы будете сообщать мне, предварительно обсудив это с кем-нибудь из сотрудников отделения – вам скажут, достойно ли сообщение моего внимания.

Важно помнить, – продолжал психолог, – что за исключением нескольких особо тяжелых больных в госпитале все до единого знают о происшествии на Кромзаге.

Многие будут задавать вам вопросы. Большей частью вопросы будут вежливы и тактичны – так к вам будут обращаться все, кроме кельгиан, которым понятие вежливости неведомо. Кроме того, вам будут непрестанно предлагать помощь, поддержку и выказывать всяческие симпатии.

О'Мара на минуту умолк, затем мягко проговорил:

– Я, со своей стороны, сделаю все, чтобы помочь вам. На самом деле вы пережили и переживаете сильнейшее душевное потрясение. Вина давит на вас тяжелым грузом – ничего подобного мне не встречалось не только в жизни, но и в литературе. Любой другой разум уже не выдержал бы. Я глубоко тронут тем, как вам удается сдерживаться, но мысли о том, какие вы испытываете страдания, поистине пугают меня. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы эти страдания облегчить. Я также искренне выражаю вам свое сочувствие, а я после вас – тот, кто лучше других знает и понимает положение дел.

Однако сочувствие, – землянин тяжело вздохнул, – это в лучшем случае – паллиативная мера лечения, и эффективность такой меры снижается при ее многократном применении. Поэтому впредь сочувствия от меня не ждите. С этих пор вы будете делать все, что вам скажут, выполнять все, даже самые скучные задания. В этом отделении сочувствовать вам никто не будет. Вы меня понимаете?

– Я понимаю, – отозвался Лиорен, – что гордыня моя должна быть унижена, что мое преступление должно быть наказано, потому что я это заслужил.

О'Мара издал непереводимый звук.

– Пока вам кажется, что вы это заслужили, Лиорен. А вот когда вы начнете чувствовать, что, пожалуй, вы этого не заслужили, вот тогда вы – на пути к выздоровлению. А сейчас я познакомлю вас с сотрудниками, работающими в приемной.

* * *

Как и обещал О'Мара, работа в офисе оказалась скучной и нудной, однако в первые несколько недель для Лиорена тут все было так ново, что прискучить не успело. За исключением того времени, когда Лиорен спал, или хотя бы отдыхал, или пользовался устройством доставки питания в свою комнату, он отделения не покидал и не занимался ничем иным, кроме как напряжением собственного мозга. Он полностью погрузился в выполнение своих новых обязанностей. В результате его работа – объем, качество и отношение к ней – заслужила похвалы лейтенанта Брейтвейта и стажера Ча Трат, но не майора О'Мары.

Главный психолог никогда никого не хвалил, он сам так и сказал Лиорену, поскольку его работа заключалась не в накачивании, а в выкачивании мозгов. Лиорен не сумел сделать из этого заявления ни клинического, ни семантического вывода и решил, что, наверное, это было нечто такое, что земляне-ДБДГ называют шутками.

Лиорен ничего не мог с собой поделать – к своим двоим коллегам он проявлял все больше любопытства. Однако сотрудникам отделения запрещалось просматривать психологические файлы друг друга, а Брейтвейт и Ча Трат не задавали Лиорену вопросов личного характера и не рассказывали о себе. Вероятно, такова была традиция отделения, а может быть, О'Мара запретил Брейтвейту и Ча Трат приставать к Лиорену с расспросами, дабы пощадить его чувства. Но вот как-то раз Ча Трат дала Лиорену понять, что это правило не действует за пределами офиса.

– Отвлекитесь вы ненадолго от своего дисплея, Лиорен, – сказала соммарадванка, собираясь выйти перекусить. – Вы с утра просматриваете занудные сообщения Креск-Сара об успехах стажеров и, по-моему, совсем замучились. Пойдемте заправимся.

Лиорен на миг растерялся, задумавшись об обстановке в переполненной столовой для теплокровных кислорододышащих, о том, что на пути к столовой ему повстречается множество самых разнообразных существ. Да и вообще – готов ли он к такому путешествию?

Но прежде чем он успел ответить, Ча Трат добавила:

– Столовский компьютер уже снабжен полным тарланским меню – вся еда, конечно, синтезированная, но все равно повкуснее, чем та, которую подают в комнату. Представляете, как огорчается компьютер – ведь его программа по кормлению единственного тарланина бездействует! Ну почему бы вам его не осчастливить? Пойдемте!

Компьютеры не наделены никакими чувствами, и ведь Ча Трат об этом знает не хуже Лиорена. Наверное, это такая соммарадванская шутка.

– Я пойду, – решил Лиорен.

– И я с вами, – заявил Брейтвейт.

За все время с начала работы Лиорена в Отделении Психологии приемную оставили безо всякого присмотра, и тарланин подумал, не вызовет ли это недовольство шефа. Однако то, как вели себя Ча Трат и Брейтвейт по дороге в столовую, то, как они вежливо, но решительно отшивали любого сотрудника, пытавшегося заговорить с Лиореном, показывало, что действуют они с одобрения Главного психолога. Когда же они нашли три свободных места за столиком, разработанным для мельфиан-ЭЛНТ, Брейтвейт и Ча Трат сели так, что Лиорен оказался между ними. Кроме них, за столиком сидели пятеро кельгиан-ДБЛФ, которые шумно обсуждали характер какой-то безымянной Старшей сестры. Поболтав некоторое время, кельгиане собрались было уходить, но любопытство пересилило.

– Я – медсестра Тарзедт, – представилась одна кельгианка, развернув заостренную головку в направлении Лиорена. – Ваша соммарадванская подружка меня хорошо знает, мы с ней учились вместе, вот только она меня не узнает почему-то – все твердит, что не умеет нас, кельгиан, различать, – а ведь у нее целых четыре глаза. Ну, это ладно, а я вот вас хочу спросить, хирург-капитан. Как вы себя чувствуете? Не проявляется ли ваше чувство вины в приступах психосоматических болей? Какое лечение вам назначил О'Мара? Эффективно ли оно? А если нет, то не могу ли я вам чем-нибудь помочь?

Брейтвейт вдруг начал издавать непереводимые звуки, и цвет его лица сменился с желтовато-розового на багрово-красный.

Тарзедт бросила на него быстрый взгляд и сделала заключение:

– Такое часто случается, если пищевод и воздушные пути имеют общий вход. Вообще надо сказать, с анатомической точки зрения эти земляне-ДБДГ – сплошное недоразумение.

«А вот кельгианка, – Лиорен постарался думать о содержании заданных ему вопросов, а не о той боли, какую они ему причинили, – анатомически очень красива». Код физиологической классификации кельгиан – ДБЛФ, это были теплокровные кислорододышащие многоножки с удлиненным, очень гибким цилиндрическим телом, покрытым подвижной серебристо-серой шерстью. Шерсть находилась в постоянном движении. Медленные волны расходились от остроконечной головки до хвоста, их движение сопровождалось появлением перпендикулярно направленной ряби. Казалось, будто бы это и не шерсть, а какая-то жидкость, колеблемая невидимым ветерком. Именно эта шерсть и объясняла, почему кельгиане казались такими грубыми и прямолинейными.

Из-за того, что органы речи у кельгиан были слабо развиты, их разговорному языку не хватало гибкости, интонационных тонкостей и вообще какой бы то ни было эмоциональной окрашенности. Все это, однако, компенсировалось шерстью – она действовала при разговоре кельгиан друг с другом как совершенное, беспристрастное зеркало, отражающее все эмоции говорившего. В результате такие понятия, как ложь, дипломатия, тактичность и даже вежливость, были кельгианам совершенно чужды. Кельгиане что думали, то и говорили, потому что шерсть все равно выдавала их чувства, и поступать иначе у них считалось дурацкой тратой времени. Кельгиан ужасно раздражала чужая вежливость и словесные увертки представителей иных видов.

– Медсестра Тарзедт, – неожиданно проговорил Лиорен, – я чувствую себя очень неважно, но скорее психологически, нежели физически. Лечение, назначенное мне О'Марой, пока остается для меня непонятным, однако сегодня я нахожусь здесь, в общей столовой, пускай и в сопровождении двоих защитников, а это, видимо, говорит о том, что определенный эффект достигнут. Вероятно, мое состояние улучшается независимо от лечения. Если ваши вопросы обусловлены не простым любопытством и предложение помощи мне следует рассматривать как нечто большее, нежели вежливые слова, то я прошу вас спросить Главного психолога о том, каковы детали назначенного мне лечения, и о том, каковы на сегодняшний день успехи.