Текст книги "Клиника «Амнезия»"

Автор книги: Джеймс Скадамор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

8

Это было задумано мной как своего рода жест. Элегантный, недоговоренный способ извиниться перед Фабианом за то, что усомнился в нем, знак того, что я верю его рассказу. Ничего более. Я подозревал, что допустил немало неточностей в обеих статьях, не говоря уже об абсурдном имени, которое придумал для главного врача клиники. Скорее всего и мое авторство, и намерения будут абсолютно очевидны, но сказать об этом вслух – значит пойти наперекор духу приключений и уничтожить мой замысел в зародыше. Поэтому когда Фабиан отнесся к моей фабрикации с явным доверием, ничуть не усомнившись в содержании статьи, а выразив лишь удивление странным именем главы клиники, я предположил, что мои извинения должным образом оценены и приняты. Во всяком случае, мы сделали вид, будто верим в то, что написано в вырезке. То есть доктор Меносмаль и его клиника для потерявших память действительно существуют, и этот самый Меносмаль вошел в пантеон вымышленных героев, которые – когда мы были моложе – спокойно уживались в нашем сознании с реальными историческими фигурами, такими как Черчилль, Боливар и Пеле. Мы в равной степени верили в Дракулу, Бэтмена и Хэна Соло не потому, что они были реальными личностями, а потому, что заслуживали право на существование в качестве таковых.

Похоже, мы приблизились к прощанию с детством на опасное расстояние, однако благодаря моему фальсификаторскому искусству получили возможность, как в добрые старые времени нашего детства, жизнерадостно нести всякую чушь. Довольный собой, я даже на короткое мгновение не подумал о том, что Фабиан мог поверить моей фальшивке.

В пятницу Суарес вернулся домой поздно. Он буквально лучился сарказмом, едко комментируя события двухнедельной давности, произошедшие в его библиотеке. Следовало отдать ему должное, он ни разу не обмолвился о нашем с ним отдельном разговоре, который состоялся после того, как Байрон отнес Фабиана в спальню.

– Анти, я рад снова видеть тебя у нас. Если бы я только знал, что вы, проказники, снова соберетесь вместе, то непременно заказал бы по этому случаю ящик текилы или пригласил проституток. Жаль, что сейчас у меня нет времени позаботиться об этом деле. Впрочем, еще не все потеряно. Ты не передашь мне телефонный справочник?

Последовало еще нескольких реплик подобного рода, после чего мы удалились в комнату Фабиана смотреть телевизор.

Если поглядеть со стороны, то вечер выдал вполне заурядный, именно такой, какого я боялся лишиться после моей короткой размолвки с Фабианом и о каком непременно тосковал бы больше всего, уехав из Эквадора. Сначала мы с моим другом обсудили достоинства низкопробного ужастика и фильма в жанре мягкого порно, которые недавно показывали по кабельному телевидению, после чего обменялись парой жалких лживых историй о девушках из нашей школы. Правда, в нашем поведении сквозила апатия, как будто кто-то попросил нас сыграть наши привычные роли, но нам не хватило воодушевления. Я уже был близок к тому, чтобы ретироваться из знакомой комнаты, где стены увешаны плакатами с полуобнаженными красотками и высятся груды давно надоевших видеокассет, но случайно заметил, что Фабиан листает дорожный атлас.

– Ну, куда поедем? – спросил он.

– Ты что имеешь в виду?

– Я думал, ты намерен побыть здесь какое-то время, прежде чем тебя навсегда засадят под замок в твоей Англичанин.

И тогда я поведал Фабиану о том, как застрял в лифте, когда у нас отключили электроэнергию. Поведал, конечно, не все – о слезах, разумеется, умолчал, – но кое в чем признался.

– Передай мне тогда, пожалуйста, атлас, – попросил я. – Хочу посмотреть кое-что.

Я предполагал, что мы отправимся в однодневное путешествие в обществе Суареса – прогуляемся по склону Котопахи или в лучшем случае совершим тайную вылазку в какой-нибудь бар в горной деревушке. Я полистал атлас и предложил Фабиану несколько мест на выбор неподалеку от Кито, куда было бы легко добраться. Отавало. Куэнка. Кайамбе. Он лишь посмеялся в ответ.

– Неужели ты ничего еще не понял? – произнес он. – Мы поедем в Педраскаду.

Воображаемую клинику для больных амнезией я поместил в Педраскаду по нескольким причинам. Во-первых, само название показалось мне экзотическим и немного таинственным. Плюс слава этого местечка среди любителей серфинга. Какой-то уголок моего юношеского воображения воспаляла также возможность заняться поиском затонувших сокровищ Френсиса Дрейка. Четвертая, менее очевидная причина состояла вот в чем: несмотря на то что этот крошечный городок упоминался в энциклопедии, стоявшей в библиотеке Суареса, ни на одной географической карте Эквадора мне так и не удалось его отыскать. Что показалось мне идеальным решением проблемы: расположить несуществующую клинику в месте, которого нет в реальном мире. Я даже похвалил себя за несвойственную мне изобретательность. Мне еще предстояло узнать, что в Южной Америке имеется немало мест, не обозначенных на карте.

– Думаешь, нам следует отправиться в Педраскаду?

– А почему бы и нет? Зачем выбирать что-то наугад?

– Ну… пожалуй, верно. Но в атласе, похоже, такого названия нет.

– Я знаю, где это. Говорят, там прекрасный пляж, куда приезжают любители серфинга.

– Но…

– Ты хотя бы на секунду задумайся. Клиника, в которой полно людей, потерявших память, людей, которые не знают, кто они и откуда родом. Неужели тебе не хотелось бы заглянуть туда?

Моя растерянность, должно быть, не ускользнула от Фабиана. Он выхватил у меня атлас.

– Я знаю, что ты сейчас скажешь. Но я не сумасшедший. Я знаю, что никакой клиники там может и не быть, если она вообще там когда-то была. И даже если она по-прежнему там, шансы найти в ней мою мать равны нулю. Но, согласись, все-таки стоит попытаться съездить туда. Что ты на это отметишь?

Фабиан явно проверял меня. Он хотел убедиться, что я не спасую перед первым же препятствием, чего я сам никак не мог допустить. Мой промах свел бы на нет все мои усилия.

– Наверное, стоит, – осторожно ответил я. – Иначе зачем я показал тебе вырезку?

– И правильно сделал. В общем, решено, едем в Педраскаду. Нужно же смотаться куда-нибудь, пока предки не сплавили тебя назад в Англию. И вообще, – добавил Фабиан, понизив голос, – мне здесь до смерти надоело. Суарес меня уже просто достал, все время подкалывает меня нашей тогдашней пирушкой. Спрашивает, все ли со мной в порядке, не хочу ли я о чем-то поговорить. Этот старый извращенец даже предложил сходить с ним на корриду.

Я почувствовал, как кровь прилила к лицу, и поспешил отвести взгляд в сторону. Фабиан же не обратил на это внимания и продолжал говорить. Он или никак не связывал предложение Суареса относительно корриды со мной, или ему известно о моем предательстве. Возможно, теперь он пытается вовлечь меня в какой-то неведомый мне замысел.

– Хочу немного отдохнуть от него, – добавил он в заключение. – Вот было бы здорово. Мы с тобой могли бы снять себе проституток.

Короче, увильнуть мне никак не удалось. Оставалось лишь надеяться, что подобно прочим планам, которые мы строили вместе, этот утратит свою свежесть по причине своей полной невыполнимости. Прогулять уроки это одно, а вот найти убедительное объяснение длительному отсутствию – совершенно иное дело. Что ж, придется что-то соврать Суаресу. Правда, искусный выдумщик моментально учует неладное, как тот гурман, которому повар подсунул кусок несвежего мяса. Памятуя об этом, я решил, что самым разумным с моей стороны будет подыграть Фабиану сейчас, не рискуя пасть в его глазах позднее, когда станет очевидной нежизнеспособность его намерений.

– Заметано. Едем. Вот только как мы туда доберемся?

– Я знаю как. Автобусом-поездом-автобусом. Или же автобусом-поездом-автобусом-автобусом-такси-лодкой. Об этом можешь не беспокоиться. Это не проблема, добраться можно куда угодно, были бы деньги. Материально-техническое снабжение я беру на себя.

Наш разговор прервал стук в дверь. Фабиан сунул атлас мне в руки. Я в спешном порядке убрал улику под покрывало, а сам поспешил занять небрежную позу перед экраном телевизора. В комнату вошел Суарес. Он явно заметил, что мы что-то поспешно прячем. Однако дал нам время принять более убедительные позы и только после этого заговорил:

– Я пришел предложить вам перемирие. Внизу есть две бутылки холодного пива. Можете взять их, если хотите. Но сначала хотя бы придите ко мне и расскажите, что за дьявольский план вы задумали.

Мы встали и отправились вслед за ним.

Тогда мне казалось, что нам лучше довериться Суаресу. Ему не меньше, чем нам с Фабианом, понравилась бы идея с клиникой для больных амнезией. Причем по тем же самым причинам: по притягательности замысла плюс по тому, что нечто такое непременно должно существовать где-нибудь в мире. Расскажи мы ему тогда о нашей задумке, он, возможно, не имел бы ничего против. Но Фабиан воспринимал своего дядюшку совсем иначе. Хотя именно я подсказал Фабиану идею клиники, теперь эта идея стала его исключительно собственностью. Он спрячет ее подальше от Суареса вместе с другими своими тайнами, придуманными, чтобы скрыть унылую, неприглядную истину. Несмотря на это, мне казалось, что общение с Суаресом вкупе с двумя бутылками и холодного пива сильно осложнит Фабиану задачу, если тот задумал обмануть дядю. Я надеялся, что Фабиан, как обычно, пойдет расслабиться в библиотеку, столь дивно сочетающуюся с интересными историями, а его мысли тем временем перенесутся из Педраскады в другое место, как уже не однажды случалось. Увы, я в который раз недооценил его.

– Итак, молодые люди, – произнес Суарес, топая подошвами своих жукодавов по скользкому полу холла, а затем кухни, – что вы там такое задумали? Если что-то вроде военного переворота, то позвольте сообщить вам, что в этом деле есть свои правила, которые важно знать.

– Мы вообще-то не собирались тебе ничего рассказывать, – признался Фабиан, когда мы с ним вошли в кухню.

– Так о чем вы мне не собирались рассказывать? Да вы садитесь, – сказал Суарес и поставил на стол перед нами по бутылке пива.

– Мы… – начал Фабиан и с беспомощным видом посмотрел на меня. – В принципе мы могли бы ему рассказать… Как ты считаешь?

Я пожал плечами, восхитившись в душе актерскими способностями моего друга. Я не знал, что последует дальше.

– На следующей неделе мы всей школой отправляемся на экскурсию. Поедем смотреть развалины городов древних инков. Участвовать в индейском празднике. Короче, бессмысленная поездка, якобы имеющая целью пробудить в нас культурное самосознание. Мы всего лишь строили планы насчет того, как увильнуть от этой бодяги. Анти говорит, его родители ни за что не согласятся написать в школу записку, что он якобы болен. Но я ему сказал, что ты иногда делал мне липовые справки. Ты не поможешь нам в этом деле?

Даже по стандартам Фабиана это был высший пилотаж обмана. Ответ Суарееа не оставил нам никакой надежды. Прежде всего он упрекнул племянника за то, что тот раскрыл их махинации с липовыми справками о болезни, после чего заявил, что в дальнейшем крепко подумает, прежде чем в очередной раз откликнуться на подобную просьбу. После он принялся мерить шагами комнату и, обращаясь к нам каждый раз тыкал пухлым пальцем в нашу сторону, отчего в такт словам и выразительным жестам на пол каждый раз летел пепел его сигареты.

– Мой тебе совет: в следующий раз даже не пытайся просить меня о том, чтобы я пошел наперекор собственной совести лишь затем, чтобы ты остался дома и смотрел американские телепрограммы, вместо того чтобы знакомиться с богатейшей культурой мира. Культурой, которая по-прежнему определяет уклад жизни в твоей родной стране вопреки усилиям тех, кому это не по вкусу. Такое поведение двух одаренных богатым воображением юношей представляется мне просто недостойным. Я вам заявляю со всей серьезностью. Тебе нужно проявлять больше активности, Фабиан, в получении образования, иначе ты рискуешь вылететь из школы и угодить прямиком в какой-нибудь ресторан мойщиком посуды. Что касается тебя, Анти, то что ты ответишь, вернувшись в Англию, тем, кто спросит тебя: «Ну и как там было в Южной Америке?» Неужели ответишь, что самое интересное о тамошней жизни ты узнавал исключительно из передач канала Эйч-би-оу, который смотрел в Кито?

Под конец своей обличительной речи Суарес категорично заявил, что непременно поехал бы вместе с нашей школой на эту экскурсию и не сомневается, что лично ему она очень понравилась бы. Более того, когда мы вернемся, он ожидает от нас обоих полного отчета о поездке плюс выводов о полезности подобных мероприятий. Затем поинтересовался датой отъезда.

– В эту среду, а вернемся в воскресенье ночью, – ответил Фабиан, с трудом пытаясь скрыть улыбку. Он был доволен тем, что его уловка удалась. Дядюшка клюнул на наживку. Что касается меня, то надо было не подать виду, что я трушу. Разве мог я предполагать, какой непредсказуемый оборот примет моя затея с газетной вырезкой.

– Я вас умоляю, будьте мужчинами и не смотрите на меня с таким несчастным видом, – сказал Суарес. – Вы прекрасно проведете время.

– Ну, если ты так считаешь, – отозвался Фабиан, – то мы постараемся.

Я мог бы легко оправдать свое малодушное молчание, хотя именно оно привело в конечном итоге к непоправимым последствиям.

Я мог бы сказать, что просто не верил, что мы с Фабианом на самом деле отправимся в Педраскаду.

Я мог бы сказать, будто пребывал в полной уверенности, что Фабиан воспринимал газетную вырезку как очередной прикол и потому не возражал, если бы мы действительно туда отправились и он узнал, что никакой клиники доктора Меносмаля в природе не существует.

Я мог бы сказать, что мой друг вновь производил впечатление счастливого человека, и мне этого было достаточно.

Я мог бы даже сказать, что в некотором роде следовал совету Суареса, который он дал мне в тот вечер, когда мы с Фабианом напились в библиотеке.

Любое из этих заявлений правдиво лишь до известной степени. Ни одно из них нельзя назвать истинной причиной, почему я тогда ничего не сказал. Истина же состоит в том, что я завидовал Фабиану, сотвори вшему свой собственный мир, в котором его видение во время пасхальной процессии соседствовало с трагической корридой в далекой горной деревушке. Это был мой последний шанс отправиться в путешествие в его иллюзорный мир. Мне хотелось проникнуть в него и, покуда существовала такая возможность, которой я скоро навсегда лишусь, занять в нем свое место.

Я был настолько напуган, что тело отказывалось повиноваться мне.

9

Чем старше я становлюсь, тем большую важность приобретают для меня имена. Возьмем, например, мореходный район Финистерре, который ныне не существует. Его название образовано латинским словами finis terrae – древние мореходы назвали это место так потому, что были уверены: они достигли края земли.Автобусная станция в Старом Кито называлась Терминал Террестре, что сейчас, по прошествии лет, навевает любопытные ассоциации с Финистерре. Уже само название наводит на мысль о том, что вы достигли конечного пункта назначения. Однако когда мы с Фабианом в среду после уроков оказались там и я в первый раз увидел эту автобусную станцию, то ни на мгновение не усомнился в том, что мы достигли края света, ибо это было очевидно. Молодые женщины-индианки не то с детьми, не то со своими братьями и сестрами сидели в углах зала в ожидании подаяния – денег или пиши. Прокаженные махали культями изъеденных болезнью конечностей. Туристы и предприниматели не обращали на них никакого внимания, словно нищие были чем-то вроде рисунков на стенах. Как будто в ответ на их безразличие какая-то девочка примерно моих лет села, прислоняясь спиной к стене и, расстелив перед собой свою бирюзового цвета юбку, энергично постукивала монет кой о грязную металлическую коробочку, которая лежал нее на коленях. Трудно сказать, на что была рассчитана эта пусть малая, но все-таки решительная акция: то ли девчонка вознамерилась тем самым привлечь внимание потенциальных филантропов, то ли напомнить самой себе, что она все еще жива. Но может, у нее вообще ничего такого не было в мыслях, может, ей просто хотелось чем-то заняться, чтобы скоротать время. Правда, вскоре я понял, что лично мне не до умозаключений, отчего пребывание в столь опасном месте еще сильнее щекотало нервы. Мы были готовы к прыжку в неизвестность.

Ну и название, Терминал Террестре. В принципе оно могло означать нечто большее, чем край земли. Он могло означать и «конец всего сущего». В этом названии ощущается жизнь и надежда. Здесь центр событий, схождение нитей в одной точке, решение, которое еще только предстоит принять. Тут даже воздух кажется густо насыщенным надеждой, а не только запахами жарящейся пищи, грязных тел и громкими голосами.

Немало хороших названий имеется и внутри самого здания. Автобусные компании «Флота Имбабура» и «Макучи» – в звучании этих слов слышится клекот кондоров и рокочущее извержение вулканов – продавали пассажирам билеты из бетонных киосков, тянувшихся чередой вдоль внутренних стен. По главному вестибюлю вокзала бродили зазывалы с логотипами фирм на рубашках и выкрикивали названия маршрутов, будто пребывая в уверенности, что чем громче выкрикивать название маршрута, тем больше желающих будет туда поехать. Чего стоят одни названия – Тулкан, Риобамба, Гуаякиль!

Фабиан отправился за билетами. Я остался в вестибюле, все еще не веря, что мы отправляемся в путешествие. И хотя я слегка волновался, настроение мое было отнюдь не паническим. Если завтра, пройдя половину пути, мы решим отказаться от нашего замысла, нам ничего не стоит вернуться домой. Для этого достаточно лишь сформулировать более или менее удовлетворительное объяснение отказу от поездки в Педраскаду. Мои родители без каких-либо расспросов восприняли историю о том, что мы всей школой отправляемся на экскурсию; оставалось лишь обезопасить тылы, чтобы в школе не забили тревогу по поводу того, что мы не появились на занятиях в четверг и пятницу. Фабиан сфабриковал липовую записку о болезни, которую пообещала доставить в школу Верена. Я же сослался на то, что вместе с родителями на несколько дней уезжаю из Кито. Если память мне не изменяет, я промямлил что-то про день рождения английской королевы, и это не вызвало ни у кого удивления. Даже не верится, как такое хлипкое объяснение сошло мне с рук. Как бы то ни было, но до понедельника у нас имелось прикрытие, и мы могли ехать куда угодно.

Мне ничто не мешало попросить у родителей для поездки портплед или чемодан, однако по какой-то причине, видимо, не желая выдать себя, я решил взять с собой школьный холщовый рюкзак, в который запихнул несколько смен белья и одежды. Фабиан, напротив, утром появился в школе с настоящим туристическим рюкзаком. Я с опаской ожидал, что его станут расспрашивать о том, куда он собрался. Было нечто волнующее в этом первом путешествии со столь малым багажом. Теперь, по прошествии лет, я почти маниакально стремлюсь брать с собой минимум вещей и путешествую налегке.

Я заметил, что ко мне, слегка сгорбясь под тяжестью ребенка, которого она несла на спине в ярко-зеленой шали, приближается какая-то индианка. Лицо ее было грязным и обветренным. Я принялся шарить в карманах в поисках мелочи, чтобы подать ей, и до меня не сразу дошло, что она не просила милостыню, а лишь поинтересовалась, который нынче час. Тем не менее я высыпал ей в ладонь пригоршню мелочи, а сам отправился выпить чашку кофе. На пути к кафетерию мне попался продавец билетов с веером разноцветных карточек в руке.

– Аааааа Ибарра ибарраибарраибарраибарраааа! – не то пропел, не то прорычал он, яростно пытаясь перехватить мой взгляд, как будто мне были не ясны его намерения.

–  No voy a Ibarra, – не останавливаясь, ответил я по-испански и смущенно улыбнулся, как будто испытывал неловкость от того, что мне не нужно в Ибарру.

Потерпев неудачу со мной, он не менее яростно принялся предлагать тот же маршрут другим потенциальным пассажирам. Я же направился к стойке кафетерия. Кофе оказался растворимым и горьковатым, но, к счастью, горячим. Я снова вышел в вестибюль и увидел там Фабиана – он пробирался ко мне через толпу. Он возвышался над головами остальных людей внутри автобусной станции, как будто предвкушение путешествия, которое все-таки состоится, добавило ему роста. Мой друг слишком давно ожидал этого момента, и вот он настал.

– Автобус отходит через десять минут, нужно успеть на него, – сообщил он, подойдя ко мне. – Спасибо, что принес мне кофе.

– Бери, – ответил я и протянул ему стаканчик.

Фабиан отпил глоток.

– Давай купим несколько банок кока-колы и какой-нибудь еды. Ехать придется несколько часов.

Я ожидал, нет, даже надеялся, что мы поедем на одном из ярко раскрашенных автобусов, которые здесь можно увидеть повсюду, – готовых в любой миг развалиться от дряхлости, изрыгающих вонючий дым дизельного топлива, набитыхлюдьми так, что, кажется, они вот-вот лопнут по швам Однако, когда мы вышли наружу, Фабиан повел меня к новенькому, чудовищных размеров «мерседесу» с тонированными стеклами, массивными двойными задними колесами и низко посаженными передними фарами, напоминающими глаза хищника. Я мечтал совсем о другом и посмотрел в сторону настоящих автобусов, битком набитых индейцами в широкополых шляпах и пончо. Пассажиры везли с собой клетки с живыми цыплятами, а их обшарпанные чемоданы тем временем путешествовали на крыше.

– Я подумал, что лучше проехаться с шиком, – пояснил Фабиан. – Если мы собираемся найти сегодня местечко для ночлега, нам нужна хорошая скорость.

У меня возникло подозрение, что Фабиан захватил с собой денег намного больше той суммы, которую мы с ним предварительно оговорили. Я же взял в дорогу практически все, что мне удалось к этому времени скопить.

Двери «мерседеса» с шипением отворились.

– Бери рюкзак в салон, – сказал Фабиан, не обращая внимания на жесты водителя, указывавшего на багажное отделение в подбрюшье автобуса. – Тогда не придется беспокоиться о вещах.

Я бросил прощальный взгляд на автобусную станцию. На торговые ряды, где под желтым светом электрических ламп, ставшим как будто еще ярче в надвигающихся сумерках, продавали недозревшие бананы.

– Давай, – подбодрил меня Фабиан, – заходи и шагай к нашим местам.

Я повиновался и, преодолев незримую стену кондиционированного воздуха, вошел внутрь.

Мы опустились в обтянутые серым кожзаменителем кресла. Наконец салон заполнился пассажирами и двери с шипением закрылись. Автобус тронулся и вскоре влился в сумасшедший поток вечернего уличного движения, типичный для этого дня недели. Мимо проплыли красные крыши Старого Кито, затем автобус набрал скорость и вырвался на загородное шоссе. Я посмотрел на держатель для стаканов, прикрепленный к спинке переднего кресла рядом с чисто вымытой пепельницей. Он ритмично подскакивал вверх-вниз, как будто махая кому-то на прощание. Мы выехали на окраину города и примерно через полчаса оказались в самой настоящей сельской местности, стремительно летя по панамериканской магистрали, именуемой Авенида де лос Волканес.

– Звучит почти как чей-то адрес, – произнес я. – Авенида де лос Волканес, дом 66.

– Точно. Отныне это наш адрес, – вяло согласился Фабиан, глаза которого уже слипались.

Мы ехали на юг. В динамиках салона на умеренной громкости звучали ритмы духовой секции какой-то песни в стиле сальсы. Тонированные стекла выполняли функцию огромных солнечных очков, затемняя и в чем-то улучшая внешний мир, превращая все в собственное отражение. Солнце опускалось за линию горизонта, и салон автобуса залило красным светом. Мы по-прежнему проносились мимо придорожных деревушек, состоявших из крошечных, неряшливо сложенных домиков. В пыли катались жалкого вида тощие собаки, возле домов, сгорбленные под тяжестью мешков с зерном, сновали индейцы. Все эти сценки стремительно сменяли друг дружку и быстро растворялись в пространстве, оставаясь далеко позади. Лишь вершины вулканов не двигались с места. Они величественно возвышались над пролетавшим в окне ландшафтом, подавляя его своими внушительными размерами. Остальные пассажиры читали журналы, спали или болтали друг с другом. В окнах автобуса, похожих на экраны огромных телевизоров, по-прежнему мелькали быстро сменяющиеся картинки окружающего мира.

Автобус поднимался все выше в горы, и перед моим взглядом мелькали окутанные тьмой участки заброшенной земли да изредка огни небольших городков, которые как будто опускались все ниже и ниже. Деревни, которые мы проезжали, часто представляли собой немногочисленные деревянные лачуги, прилепившиеся к обочине. В тумане порой можно было увидеть одинокую собаку, то ли дохлую, то ли спящую под единственным уличным фонарем. Автобус неутомимо продолжал взбираться в гору. Я не раз бросал взгляд в окно, чтобы полюбоваться простиравшейся внизу головокружительной панорамой. При этом я старался не думать о родителях Фабиана.

Сначала мы увидели россыпь городских огней в раскинувшейся под нами горной долине и лишь затем начали спускаться вниз по гигантскому горному серпантину. В некоторых местах дорога поворачивала так круто, что временами автобус был вынужден маневрировать взад-вперед. Церковная колокольня в центральной части города была изнутри освещена желтым светом, и лишь избрав ее качестве ориентира, я мог судить, какое расстояние мы преодолели при спуске в долину. Колокольня сияла так ярко, что на фоне окружавшего ее ночного мрака казалась нереальной, словно игрушечной. Спуск в долину показался мне бесконечным, однако довольно скоро мы уже неслись по пустынным улочкам, пыльным и унылым. Через какое-то время автобус остановился.

– Ты уверен, что нам выходить именно здесь? – поинтересовался я у Фабиана. Мы были единственными из пассажиров, кто пожелал высадиться в этом городке.

– Разумеется. Здесь никто не выходит, кроме нас, лишь потому, что сейчас поздняя ночь. Заявись мы сюда в дневное время, тут было бы полно туристов.

Мы остались одни на безлюдной рыночной площади. В нос била явственно ощутимая вонь подгнивших плодов маракуйи и манго. Определить высоту гор в ночной темноте можно было лишь приблизительно, избрав за ориентир крест прилепившейся к горной вершине церкви, которая, казалось, парила в воздухе примерно на высоте мили у нас за спиной.

– Светоч Божий, – произнес Фабиан, задрав голову вверх, и, сделав глубокий вдох, добавил: – Типичный запах высокогорного воздуха. Бесподобно. Мне нравится это местечко.

– Мне тоже, – отозвался я и огляделся по сторонам. Площадь была застроена зданиями в колониальном стиле – балкончики из изящного чугунного литья, закрытые резными деревянными ставнями окна. Где-то в переулке, нарушив ночную тишину, взвыли невидимые коты: не иначе как сцепились из-за какой-нибудь лакомой находки под рыночными прилавками.

– Похоже, здесь все закрыто на ночь. Где же у них гостиница? – спросил я.

Фабиан уверенно зашагал через всю площадь в направлении одного из переулков. Я покорно последовал за ним.

Крепкие двери домов, мощенная камнем мостовая с давно заброшенными ржавыми трамвайными рельсами. За темными ставнями одного из домов я услышал попискивание радиоприемника. После кондиционированного воздуха автобусного салона местный воздух показался мне особенно свежим, хотя и довольно разряженным. Я шел медленно, чувствуя, как трудно мне дышать.

– Смотри! Мои догадки увенчались успехом! – услышал я впереди голос Фабиана.

Повернув за угол, я увидел белесую неоновую вывеску торчавшую над массивными деревянными дверями. Хотя она' не светилась, я все-таки разобрал буквы, которые складывались в испанское слово Hostal. [2]2
  Гостиница, постоялый двор (исп.).


[Закрыть]Фабиан принялся беззастенчиво и требовательно стучать в одну из створок, после чего отступил немного назад и заглянул в окна гостинцы. Его никто не услышал. Дверь была такой массивной, что в ней попросту утопали все звуки. С моей стороны двери я заметил кнопку старого металлического звонка, покрашенную черной краской, а под ней современную пластмассовую кнопку. Я нажал на нее. На сей раз изнутри послышался писк звонка, скрежет поворачиваемого в замочной скважине ключа и позвякивание открываемых засовов. Через несколько секунд на пороге появилась средних лет женщина, одетая в пляжный халат и розовые шлепанцы.

Я был морально готов к тому, что сейчас она спросит, сколько нам лет. Фабиан выглядел старше меня, я же – как выяснилось позднее – с моей европейской внешностью обычно провоцировал в окружающих целую последовательность шаблонных представлений об иностранце-гринго, даже несмотря на юный вид. Прежде всего во мне видели потенциальный источник наживы. Мы заплатили Розовым Шлепанцам долларами за ночлег и попросили разбудить рано утром, чтобы успеть на поезд, отправляющийся на юг. По безмолвному кивку хозяйки гостиницы я понял, что это обычная просьба всех ее постояльцев.

Мы последовали за ней через темный внутренний дворик, уставленный горшками с какими-то папоротниками. Главное место в нем занимало фиговое дерево. Ветви были увешаны клетками с крошечными певчими птичками. Выложенный терракотовой плиткой пол испачкан потеками гуано. Неужели, подумал я, хозяйка не выпускает на волю этих пернатых созданий, чтобы они могли оправиться? Когда мы стали подниматься вслед за Розовыми Шлепанцами по лестнице на второй этаж, я посмотрел вверх и понял истинный источник этих обильных выделений. В том месте, где беленные известью стены сходились со стропилами крыши, перевернувшись вниз головой подобно летучим мышам, устроились на ночлег тридцать или сорок пар лесных птиц. На всякий случай на полу буквально на каждом шагу были разложены газеты.

По планировке здание напоминало тюрьму. Каждая комната имела балкон, который выходил на внутренний двор, и с каждого такого балкона можно было бросить взгляд вверх или вниз на любой другой. Если из колодца внутреннего дворика доносилось несмолкаемое чириканье певчих птах, то под крышей было тихо. Лишь дикие птицы безмолвно взирали со стропил на то, что происходит внизу. Каким целям служило это здание раньше? Когда оно было построено? В эпоху бананового бума? Сейчас это птичник и пристанище для туристов с рюкзаками – именно в таком порядке.

– Что у тебя с рукой, паренек? – поинтересовались Розовые Шлепанцы.

– Упал с лестницы, – коротко ответил Фабиан.

Наша комната оказалась помещением с высоким потолком и желтыми, кое-где отставшими обоями. Обстановка была скудной – две металлические кровати, гардероб и потрескавшийся фаянсовый умывальник. Воду, как выяснилось, можно было при необходимости принести из ванной комнаты, располагавшейся дальше по коридору.