Текст книги "Целовать девушек"

Автор книги: Джеймс Паттерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

Глава 55

Кейт по-прежнему не могла вспомнить многих подробностей своего побега из ада. Она согласилась на сеанс гипноза, во всяком случае на попытку, хотя считала, что ее инстинкт самосохранения слишком силен для этого. Мы решили начать поздно вечером, когда она утомится и станет таким образом более восприимчивой.

Гипноз может быть процессом весьма простым. В первую очередь я попросил Кейт закрыть глаза и дышать ровно и спокойно. А вдруг мне удастся встретиться сегодня с Казановой? Вдруг увижу глазами Кейт, как он действует?

– Вдыхаем чистый воздух, выдыхаем всякую гадость, – прокомментировала Кейт со свойственным ей чувством юмора. – Правильно я говорю, доктор Кросс?

– Старайтесь ни о чем не думать, Кейт, – попросил я.

– Этому совету следовать довольно трудно. – Она улыбнулась. – Голова битком забита. Как чердак старыми чемоданами и сумками. – Голос ее звучал сонно. Обнадеживающий признак.

– А теперь считайте медленно от ста и обратно. Начинайте, когда захотите.

Она легко подчинилась. Это означало, что она мне доверяет, а доверие, в свою очередь, возлагало ответственность на меня.

Теперь Кейт была беззащитна, и я не хотел ни при каких обстоятельствах травмировать ее. Первые несколько минут мы просто болтали, как не раз случалось, когда она была в полном сознании. Нам с первой встречи общение доставляло радость.

– Помните ли вы, что было в доме Казановы? – задал я наконец главный вопрос.

– Да, теперь вспоминаю многое. Помню ночь, когда он появился у меня в доме. Помню, как нес меня по какому-то лесу к месту, где потом держал. Нес так легко, как будто я ничего не весила.

– Расскажите мне об этом лесе, Кейт. – Это был первый из самых драматических моментов. Она снова чувствовала себя с Казановой. В его власти. Пленницей. Я неожиданно понял, какая глубокая тишина стояла вокруг нас в больнице.

– Было совсем темно. Лес был очень густой, сплошные заросли. У него на шее, на шнурке или веревке, висел фонарь… Он невероятно силен. Как дикий зверь. Сам он сравнивал себя с Хитклиффом из «Вутеринговых высот». [18]18
  «Вутеринговы высоты» – художественный фильм.


[Закрыть]Он явно идеализирует и себя самого и то, чем занимается. Той ночью… он шептал мне какие-то нежности, будто пылкий любовник. Говорил, что любит меня… и звучало это… искренне.

– Что еще вы о нем помните, Кейт? Любое ваше слово очень ценно. Подумайте.

Она повернула голову, как будто смотрела на кого-то справа от меня.

– Он каждый раз надевал разные маски. Однажды появился в смертной маске. Самой страшной. Такие маски называются смертными, потому что с их помощью в клиниках и моргах реконструируют лицо покойника, изуродованное до неузнаваемости в результате несчастного случая.

– Это очень интересная подробность. Пожалуйста, продолжайте, Кейт. Все, что вы говорите, очень важно.

– Я знаю, что такую маску можно изготовить по черепу практически любого человека. Его фотографируют… покрывают фотографию калькой… и реконструируют черты лица. А потом изготавливают по рисунку маску. В фильме «Парк Горького» показана смертная маска. На самом деле они не предназначены для того, чтобы их носили живые люди. Не понимаю, каким образом он их достает.

«Ладно, Кейт, – думал я, – хватит об этом, продолжайте свой рассказ о Казанове».

– Что случилось в тот день, когда вы убежали? – спросил я, пытаясь вернуть воспоминания в нужное русло.

От этого вопроса она, видимо, занервничала. Глаза на мгновение открылись, как будто она дремала, а я разбудил, потревожил. Потом глаза снова закрылись. Правая нога начала непроизвольно отбивать дробь.

– Я плохо помню этот день, Алекс. Думаю, была до основания накачана наркотиками, витала где-то в небесах.

– Понятно. Все, что вы вспомните, очень для меня ценно. Вы все делаете замечательно. Вы как-то сказали, что ударили его. Вы ударили Казанову?

– Ударила. Насколько сил хватило. Он вскрикнул от боли и упал.

Она надолго замолчала. А потом неожиданно заплакала. Глаза наполнились слезами, и она горько разрыдалась.

На лбу ее выступила испарина. Я понял, что пора завершать сеанс гипноза. Не знал, что с ней происходит, и испугался.

Я старался говорить как можно спокойнее:

– В чем дело, Кейт? Что случилось? Как вы себя чувствуете?

– Там остались другие женщины. Я сначала не могла их найти. А потом так невероятно растерялась… Я всех бросила.

Глаза ее открылись, в них стояли страх и слезы. Она сама вывела себя из гипноза. Сколько же сил у этой женщины?

– Что меня так напугало? – спросила она меня. – Что случилось?

– Точно не знаю, – сказал я. Мы поговорим с ней об этом позже, не сейчас.

Она отвела от меня взгляд. Это совсем на нее не похоже.

– Можно мне побыть одной? – прошептала она. – Мне хочется остаться одной. Пожалуйста.

Я вышел из палаты с таким чувством, как будто предал Кейт.

Но что я мог поделать? Ведь ведется следствие по делу о целой серии убийств. И ничего пока не прояснилось. Как же так?

Глава 56

В конце недели Кейт выписали из больницы. Она спросила, не соглашусь ли я встречаться с ней каждый день для беседы. Я с готовностью согласился.

– Только совсем не в лечебных целях, ни в коей мере, – объяснила она. Ей просто хотелось открыть кому-то душу, поделиться самым сокровенным. Частично оттого, что тут была замешана Наоми, мы довольно скоро добились взаимопонимания.

Никакой дополнительной информации, никаких свидетельств связи Казановы с Джентльменом-Ловеласом из Лос-Анджелеса не поступало. Бет Либерман, журналистка из «Лос-Анджелес Таймс», наотрез отказалась разговаривать со мной. Она распродавала свой литературный шедевр в Нью-Йорке.

Я хотел было слетать в Лос-Анджелес, чтобы с ней встретиться, но Кайл Крейг отговорил. Он заверял меня, что я знаю все, что известно журналистке. Кому-то надо было верить, вот я и поверил Кайлу.

В понедельник днем мы отправились с Кейт на прогулку по лесу в окрестностях реки Викаджил, то есть в тех местах, где ее обнаружили мальчики. Разговора мы об этом не заводили, но понимали, что теперь повязаны этим общим для нас делом. Без сомнения, никто не знал о Казанове больше Кейт. Если бы она еще что-то припомнила, это было бы весьма кстати. Самая на первый взгляд непритязательная деталь могла оказаться ключом к разгадке.

Оказавшись в темном лесу к востоку от реки Викаджил, Кейт стала непривычно молчаливой и подавленной. Монстр в человеческом образе мог бродить прямо сейчас где-то поблизости, совсем рядом. Может быть, даже следил за нами.

– Я когда-то любила гулять по такому лесу. Повсюду заросли ежевики и лавра, в них щебечут голубые сойки. Все это напоминает мне детство, – рассказывала Кейт по пути. – Мы с сестрами каждый Божий день бегали купаться к такой же речке, как эта. Плескались голышом, что нам строго запрещал отец. Мы делали всегда именно то, что он строго запрещал.

– Вот теперь умение плавать и пригодилось, – сказал я. – Может быть, именно благодаря этому вы благополучно выплыли из Викаджил.

Кейт покачала головой:

– Нет, просто из-за своего упрямства. Я поклялась не умереть в тот день. Не желала его радовать.

Мне и самому становилось не по себе в этом лесу. Каким-то образом беспокойство было связано с печальной историей этих лесов и окружающих их полей. Когда-то в этих местах располагались табачные фермы. На них использовался рабский труд. Кровь и плоть моих предков. Беспрецедентное похищение и порабощение более четырех миллионов африканцев, когда-то завезенных в Америку. Они были похищены. Оказались здесь против своей воли.

– Этой местности я совсем не помню, Алекс, – сказала Кейт.

Когда мы выходили из машины, я нацепил заплечную кобуру. Кейт нахмурилась и покачала головой при виде оружия, но возражать не стала. Понимала, что я охочусь на вампиров, один из которых бродит на свободе. Ей приходилось с ним встречаться.

– Помню, что, когда сбежала, очутилась в лесу наподобие этого. Высокие корабельные сосны.

Темно, мрачно, как в пещере с летучими мышами. Помню, как внезапно исчез дом. И больше ничего. Дальше провал. Даже не могу вспомнить, как в реке очутилась.

Мы находились примерно в двух милях от того места, где оставили машину. Теперь мы шли в направлении на север и все время вдоль реки, по которой плыла Кейт во время ее невероятного побега, удавшегося «просто из-за упрямства». Каждое деревце, каждый куст жадно тянулся к слабому, едва пробивавшемуся солнечному свету.

– Мы попали в царство леса. Вот оно – торжество мрака, хаоса, варварства над человеческим разумом, – сказала Кейт, скривив верхнюю губу. Казалось, будто мы с усилием бредем против течения в могучем грозном потоке растительности.

Я понимал, что Кейт пытается завести разговор о Казанове и о жутком доме, где до сих пор оставались женщины. Она старалась понять его. Мы оба старались.

– Он не желает подчиняться нормам морали цивилизованного общества, не желает подавлять какие-либо свои порывы, – проговорил я. – Делает все, что в голову взбредет. Настоящий искатель наслаждений, как мне кажется. Гедонист наших дней.

– Вы бы слышали, как он разговаривает, Алекс. Он очень неглуп.

– Мы тоже не лыком шиты, – напомнил я. – Когда-нибудь он непременно совершит ошибку.

Я все лучше узнавал Кейт. Она узнавала меня. Я рассказал ей о своей жене Марии, погибшей в бессмысленной уличной перестрелке в Вашингтоне. Рассказал о детях, Дженни и Деймоне. Она умела слушать, вникать, сочувствовать. Доктор Кейт должна была стать превосходным врачом.

К трем часам дня мы прошли мили четыре-пять. Я раскис и здорово устал. Кейт не жаловалась, но тоже, вероятно, чувствовала себя не лучшим образом. Слава Богу, занятия каратэ не прошли даром и теперь помогали ей держаться в форме. Мы так и не нашли тех мест, где она бежала, скрываясь от Казановы. Знакомых ориентиров она не обнаружила. Исчезнувшего дома не было и в помине. Как, впрочем, и Казановы. Никаких серьезных улик в темном густом лесу. Зацепиться не за что.

– Как же ему удается все это, будь он трижды проклят? – ворчал я на обратном пути к машине.

– Практика, – хмуро подсказала Кейт. – Практика, практика и еще раз практика.

Глава 57

Мы остановились, чтобы пообедать в ресторанчике «У Спэнки» на Фрэнклин-стрит в Чепел-Хилле. Мы устали до полного изнеможения, проголодались и, главное, очень страдали от жажды. Все знали Кейт в этом популярном баре-ресторане и сразу засуетились вокруг нас. Мускулистый светловолосый бармен по кличке Громила оглушительно зааплодировал.

Официантка, знакомая Кейт, проводила нас к столику для почетных гостей – у окна, выходившего на Фрэнклин-стрит. Кейт сообщила мне, что эта женщина – кандидат философских наук. Верда – официантка-философ из Чепел-Хилла.

– Как вам нравится участь звезды? – подтрунивал я, когда мы устроились за столом.

– Не нравится. Терпеть не могу, – процедила она сквозь сжатые зубы. – Послушайте, Алекс, может быть, выпьем сегодня чего-нибудь покрепче? – внезапно предложила она. – Напьемся в стельку. Мне, пожалуйста, кувшин пива и бренди, – сказала она подошедшей Верде. Официантка-философ от такого заказа выкатила глаза и сморщила нос.

– Мне то же самое, – сказал я. – Гулять так гулять.

– Это, конечно, тоже не в лечебных целях, – предупредила Кейт, когда Верда ушла. – Просто порезвимся сегодня.

– Такое мероприятие может оказаться эффективным лечением.

– Если так, значит, лечимся оба.

В течение первого часа или около того мы болтали о всякой всячине: о машинах, о соперничестве провинциальных больниц с центральными клиниками, о разнице между обучением в университетах Дьюк и Северной Каролины, о литературе прошлого века на Юге, о рабстве, воспитании детей, зарплате врачей и кризисе здравоохранения, о преимуществах рок-н-ролла перед блюзами и наоборот, о книге, которая нам обоим нравилась, – «Английский пациент». Мы с самого начала находили общий язык. С той первой встречи в клинике университета вспыхивали между нами некие искры взаимопонимания.

После первого алкогольного блицкрига, мы слегка угомонились и предпочли каждый свое: я – пиво, Кейт – вино. Слегка накачались, конечно, но не слишком. Кейт была права в одном: нам явно следовало расслабиться от постоянного напряжения, связанного с делом Казановы.

На третьем часу нашей ресторанной гулянки Кейт поведала мне о себе такое, что потрясло не меньше, чем ее похищение. Широко распахнутые карие глаза ее блестели в полумраке бара, когда она рассказывала свою историка.

– Сейчас все выложу, – начала она. – Южане любят рассказывать сказки, Алекс. Мы последние хранители американской изустной истории.

– Рассказывайте, Кейт. Я люблю слушать. Настолько люблю, что сделал это своей профессией.

Кейт накрыла мою руку своей и глубоко вздохнула. Голос ее зазвучал тише и проникновеннее.

– Жила-была в Берче семья Мактирнан. Развеселая была компания, Алекс. Очень дружная, в особенности девочки: Сюзанна, Марджори, Кристин, Кэрол Энн и Кейт. Мы с Кристин были самыми младшими девчатами, как там говорили, – близнецами. Еще с нами жила Мери, наша мама, и Мартин – папа. О Мартине я не стану подробно рассказывать. Мама выгнала его из дома, когда мне было четыре года. Он был страшно властным и упрямым как осел. К черту его. Больше не буду о нем говорить.

Кейт замолчала и заглянула мне в глаза.

– Вам никто никогда не говорил, какой вы прекрасный, просто потрясающий слушатель? Такое впечатление, будто вам интересно каждое мое слово. Поэтому мне так хочется с вами разговаривать. Я никому еще не рассказывала всей этой истории, Алекс.

– Ну, конечно, мне интересен ваш рассказ, Кейт. Мне приятно, что вы хотите со мной поделиться, что доверяете мне.

– Да, я доверяю вам. История эта не слишком радостная, поэтому я не стала бы рассказывать, если бы не доверяла.

– Я рад, что это так.

Я в который раз поразился ее красоте. Глаза огромные, сияющие. Губы не слишком полные, но и не тонкие. Я все время помнил, что Казанова не зря остановил на ней свой выбор.

– Мои сестры и мать были для меня всем в детстве. Я стала их маленькой рабыней и баловнем одновременно. Денег всегда не хватало, поэтому и работы было куча. Мы выращивали и консервировали овощи, варили варенье, компоты. Подрабатывали стиркой и глажкой. Сами плотничали, слесарничали, чинили машину. Мы были счастливы, потому что любили друг друга. Всегда смеялись и распевали новомодные песенки, которые передавали по радио. Мы много читали и обсуждали все подряд, от права на аборты до кулинарных рецептов. Чувство юмора было обязательным в нашем доме. «Улыбнись» – это слово считалось девизом нашей семьи.

А потом Кейт поведала мне о том, что случилось с семьей Мактирнан, и лицо ее потемнело от горя, когда тайна выплеснулась наружу.

– Первой заболела Марджори. У нее обнаружили рак яичников. Она умерла в возрасте двадцати шести лет. К этому времени у нее уже было трое детей. А затем по очереди: Сюзанна, мой близнец Кристин и мама. Все умерли. И все от рака яичников или груди. В живых остались Кэрол Энн, я и отец. Мы с Кэрол Энн шутили, что унаследовали отцовскую зловредность и поэтому нам суждено умереть от инфаркта.

Кейт внезапно отвернулась и опустила голову. Потом снова взглянула на меня.

– Знаете, я не пойму сама, зачем все это вам рассказываю, но зато точно знаю, что вы мне по душе. Я хочу стать вашим другом. Это возможно?

Я попытался объяснить Кейт собственные чувства, но она перебила меня. Прижала кончики пальцев к моим губам.

– Не стоит прямо сейчас впадать в сентиментальность. И не спрашивайте больше ничего о моих сестрах. Просто расскажите что-нибудь такое, чего не рассказывали больше никому. Начинайте сразу, пока не передумали. Поведайте мне самую большую вашу тайну, Алекс.

Я не думал, о чем стану говорить. Само собой получилось. И это казалось вполне естественным и справедливым после признания Кейт. И потом, мне самому хотелось поделиться с ней своей тайной, довериться Кейт, во всяком случае попытаться.

– Я перестал существовать с тех пор, как не стало моей жены Марии, – открыл я самую глубокую свою тайну. – Я каждое утро одеваюсь, напяливаю приличное выражение лица, иногда беру с собой оружие… но внутри меня остается пустота. Я пытался встречаться с одной женщиной после смерти Марии, но ничего не вышло. Попытка с треском провалилась. И теперь я тоже не готов к этому. Не уверен, что это вообще когда-нибудь со мной случится.

Кейт заглянула мне в глаза.

– Вы не правы, Алекс. Вы к этому готовы полностью. – В ее взгляде и голосе была непоколебимая уверенность.

Искры.

Друзья.

– Мне бы тоже хотелось с вами подружиться, – сказал я наконец. Нечасто это со мной случалось и уж во всяком случае не так скоропалительно.

Глядя на сидевшую напротив Кейт, на трепетный огонек свечи между нами, я снова вспомнил о Казанове. Как там ни говори, но он оказался непревзойденным ценителем женской красоты и характера. Безупречным, как и во всем остальном.

Глава 58

Пленницы медленно и настороженно продвигались к гостиной, расположенной в конце длинного извилистого коридора таинственной и жуткой темницы. В доме было два этажа. На первом находилась всего одна комната. На втором – не меньше десяти.

Наоми Кросс шла вместе с остальными женщинами. Им было приказано явиться в общую комнату. С тех пор как она сюда попала, число пленниц увеличилось с шести до восьми. Иногда одна из них уходила или исчезала, но вместо нее всегда появлялась другая.

В гостиной их дожидался Казанова. На нем была очередная маска. Эта была расписана от руки белыми и ярко-зелеными штрихами. Карнавальная. «Праздничное лицо». Он был одет в золотистый шелковый халат на голое тело.

Комната была большая и обставлена со вкусом. Пол покрыт восточным ковром. Стены бежевые, свежевыкрашенные.

– Входите, дамы, добро пожаловать. Не стесняйтесь, не робейте, – приглашал он из дальнего конца комнаты. Поза театрально-лихая, в одной руке револьвер, в другой – электрошоковый пистолет.

Наоми казалось, что он под маской улыбается. Больше всего на свете ей хотелось хоть раз увидеть его лицо, а затем растерзать его, разорвать в клочья и стереть эти клочья в пыль.

Сердце у нее екнуло, когда она оказалась в просторной, красиво обставленной гостиной и увидела на столе свою скрипку. Казанова притащил ее сюда, в это ужасное место.

Он вальсировал по комнате с низким потолком, словно церемониймейстер на маскараде. Он умел быть элегантным и даже галантным. Держался с непревзойденной уверенностью.

Щелкнув золотой зажигалкой, он закурил длинную тонкую дамскую сигарету. Остановился по очереди перед каждой женщиной, поговорил. Трогал обнаженные плечи, гладил по щекам, по чьим-то длинным светлым волосам.

Все женщины были великолепны. Красивая одежда, умело наложенная косметика. Аромат духов заполнил комнату. «Вот если бы им всем, скопом, броситься на него, – думала Наоми. – Ведь можно же его как-то одолеть».

– Как, наверное, многие из вас уже догадались, – он слегка возвысил голос, – к сегодняшнему торжеству приготовлен приятный сюрприз. Вечерний концерт.

Он указал пальцем на Наоми и жестом приказал ей подойти. Он всегда, собирая их вместе, вел себя очень осторожно. Не выпускал из рук оружие.

– Прошу тебя, сыграй нам что-нибудь, – сказал он Наоми. – Что хочешь. Наоми играет на скрипке, и играет замечательно, должен заметить. Не смущайся, дорогая.

Наоми не в силах была отвести взгляд от Казановы. Полы его халата были распахнуты, демонстрируя его наготу. Временами он заставлял их играть на музыкальных инструментах, петь, читать стихи или просто рассказывать о себе, о своей жизни, какой она была до низвержения в эту преисподнюю. В тот вечер настала очередь Наоми.

Она понимала, что выбора у нее нет. Она решила быть храброй, не терять достоинства.

Она взяла в руки скрипку, свой бесценный инструмент, и множество больно ранивших воспоминаний обрушилось на нее. «Храбрость… достоинство», – твердила она мысленно. Это было ее жизненное кредо.

Ей, молодой чернокожей женщине, пришлось научиться искусству самообладания. И теперь предстояло показать все, на что она способна.

– Я хочу сыграть вам Первую сонату Баха, – спокойно объявила она. – Первая часть, адажио. Прекрасная музыка, и я постараюсь ее не испортить своим исполнением.

Наоми подняла скрипку на плечо и закрыла глаза. Затем опустила голову на подбородник, открыла глаза и принялась настраивать инструмент.

«Храбрость… достоинство», – напоминала она себе.

А потом заиграла. Технически это было далеко от совершенства, но зато очень выразительно. Исполнение Наоми всегда отличалось индивидуальностью. Главным для нее была музыкальность, а не техника. Ей хотелось плакать, но она сдерживала свои чувства. Они рвались наружу вместе с музыкой, вместе со звуками прекрасной сонаты Баха.

– Браво! Браво! – закричал Казанова, когда она закончила играть.

Женщины зааплодировали. Это разрешалось. Наоми смотрела на их красивые лица. Она разделяла их страдания. Ей так хотелось с ними поговорить. Но собирал он их вместе лишь для того, чтобы лишний раз продемонстрировать свою неограниченную власть над ними.

Казанова протянул руку и дотронулся до плеча Наоми. Пальцы его были горячи и, казалось, обожгли кожу.

– Сегодня ты останешься со мной на ночь, – вкрадчиво произнес он. – Это было великолепно, Наоми. И ты такая красивая, самая красивая из всех здесь. Тебе известно об этом, милая? Конечно, известно.

«Храбрость, стойкость, достоинство», – без конца повторяла про себя Наоми. Она была урожденной Кросс. Она не позволит ему увидеть ее страх. Найдет способ одолеть его.