Текст книги "По волчьему следу"

Автор книги: Джеймс Оливер Кервуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

ГЛАВА XVII
ВОСПИТАНИЕ БАРИ

Лишившись родительских радостей после происшествия на Солнечной Скале, и Серая волчица, и Казан чувствовали бы себя совершенно иначе, если бы в свое время в их жизнь не вторглась рысь. Они вспомнили лунную ночь, когда рысь ослепила Серую волчицу и загрызла ее щенят, точно это было только вчера. И теперь, чувствуя около себя своего мягкого, маленького детеныша, старавшегося подобраться к ней еще ближе, Серая волчица сквозь слепоту видела трагическую картину той ночи еще живее, чем когда-либо, и вздрагивала при малейшем звуке, готовая броситься на своего невидимого врага и растерзать всякого, кто был не Казаном. И Казан, со своей стороны, ни на минуту не переставал следить за каждым долетавшим до него малейшим звуком и был настороже. Он не доверял двигавшимся теням. Малейший треск ветки уже заставлял его оскаливать зубы. Чуть только легкий ветерок доносил до него какой-нибудь незнакомый запах, как он тотчас же угрожающе обнажал клыки. Воспоминание о Солнечной Скале, о смерти их первых щенят и о слепоте Серой волчицы родило в нем какой-то новый инстинкт. Ни на одну секунду он не покидал своего поста. С такой же уверенностью, как люди ожидают, что Солнце все-таки взойдет, ждал и он, что рано или поздно к ним приползет из лесу их смертельный враг. Ведь приползла же тогда рысь! Ведь принесла же она с собой слепоту! Итак, день и ночь он ожидал, что к ним пожалует снова рысь. И горе тому созданию, которое осмелилось бы подойти к валежнику в эти первые дни материнства Серой волчицы!

Но мир уже распростер над болотом свои крылья, полные солнечной ласки и изобилия. Никто не вторгался, если не считать шумных лягушек, большеглазых соек, болтливых воробьев и полевых мышей да горностаев, если их только можно было назвать врагами. С первых же дней Казан почасту стал входить в логовище под валежником и, хотя всякий раз тщательно обшаривал Серую волчицу носом, но никак не мог обнаружить около нее более одного щенка. Дальше, на западе, индейцы-собачники назвали бы этого щенка Бари по двум основаниям: потому, что у него вовсе не было братьев и сестер, и потому, что он был помесью собаки с волчицей. Это был гладенький, веселый с первой минуты своего появления на свет щеночек. Он развивался с быстротой волчонка, а не так медленно, как развиваются щенки у собак. Целые три дня он не отрывался от матери, все время сосал ее, когда чувствовал голод, подолгу спал и беспрестанно охорашивался и обмывался языком преданной Серой волчицы. С четвертого дня он стал проявлять инициативу и с каждым часом становился все любознательнее. Он разыскал морду матери, с невероятными усилиями переползал через ее лапы и однажды совсем растерялся и попросил помощи, когда ему пришлось скатиться дюймов на пятнадцать с ее тела вниз. А еще некоторое время спустя он уже стал понимать, что Казан – это часть его матери, и дней через десять уже подполз к нему, примостился у него между передними лапами и заснул. Казана это удивило. Тогда и сама Серая волчица положила свою голову ему на передние лапы, глубоко вздохнула и, коснувшись носом детеныша, тоже в безграничном довольстве задремала. Целый час Казан не пошевельнулся.

На десятый день Бари уже находил большое удовольствие в возне с кусочком шкурки от кролика. А потом для него настали целые открытия: он увидел свет, а затем и солнце. Солнце в это время находилось на такой послеполуденной высоте, что целиком могло быть видно через отверстие берлоги. В первую минуту Бари в удивлении уставился на его золотой круг. Затем ему захотелось поиграть с ним так, как он играл с кроличьей шкуркой. И с этой поры он с каждым днем стал все ближе и ближе подходить к отверстию, через которое Казан перелезал изнутри в громадное светлое пространство. В конце концов время все-таки настало, когда он добрался-таки до самого отверстия и лег около него, мигая глазами и испытывая страх перед всем, что ему пришлось увидеть. И Серая волчица теперь уже не оттаскивала его назад, но стала выползать на солнышко и сама и звать к себе и его. Это было за три дня перед тем, как глаза его окончательно окрепли и он мог смело следовать за матерью. Очень скоро после этого Бари полюбил солнце и тепло, и радость жизни и стал бояться мрака и глубины берлоги, в которой родился.

А что этот внешний мир был не так уж хорош, как показался ему с первого взгляда, он очень скоро узнал. При первых же мрачных признаках надвигавшейся бури Серая волчица однажды погнала его назад в глубину берлоги. Это было ее первым предостережением для Бари, но он не понял его. Первый урок, которого не удалось провести Серой волчице, дан был самой Природой. Бари был застигнут внезапным проливным дождем. Он поверг его в настоящий ужас и залил бы и потопил его совсем, если бы Серая волчица не схватила его в зубы и не отнесла вглубь убежища… И раз за разом после этого ему приходилось испытывать на себе странные капризы жизни, и постепенно в нем стали развиваться его инстинкты. Но самым великим из всех последовавших затем дней был для него тот, когда он впервые сунул свой любопытный нос в только что убитого и кровоточившего кролика. Это было его первое знакомство с кровью. Она показалась ему восхитительной. Она наполнила его каким-то странным возбуждением, и после этого он уже знал, что должно было означать то, что Казан приносил с собой в зубах. Затем он стал устраивать целые сражения с палками, кусая их так же, как и мягкие шкурки, и с каждым днем его зубы от этого становились такими же острыми, как и иголки.

Великая Тайна открылась для него, когда однажды Казан принес в зубах еще живого кролика, но настолько уже потисканного, что он все равно не мог убежать, будучи брошенным на землю. Тогда Бари понял, что кролики и куропатки содержали в себе именно то, что он уже успел полюбить больше материнского молока, а именно вкусную, теплую кровь. Но до сих пор он видел их только мертвыми. Он ни разу еще не видел этих чудовищ живыми. И вот кролик, которого Казан бросил на землю, с переломанными членами стал прыгать и бороться за жизнь и в первую минуту сильно испугал этим Бари. Несколько времени он с удивлением следил за умиравшей добычей Казана. И Серая волчица, и Казан поняли, что это было для Бари первым уроком в его воспитании как хищного и плотоядного животного, и они стояли около кролика, совершенно не собираясь положить конец его мучениям. Несколько раз Серая волчица нюхала кролика и затем поворачивала слепую морду к Бари. После третьего или четвертого раза Казан растянулся на животе в двух-трех футах в стороне и с большим вниманием стал следить за происходившим. Каждый раз, как Серая волчица опускала голову, чтобы понюхать кролика, ушки у Бари настораживались. Когда он убеждался, что не случилось ничего и что его мать от кролика не пострадала, он придвигался к нему ближе. Скоро он мог его уже касаться, но все еще готовый каждую минуту бежать и осторожный, и наконец ухватился за пушистое животное, которое еще проявляло признаки жизни. В последнем судорожном движении кролик удвоил силы и сделал задними ногами прыжок, которым отбросил Бари далеко в сторону. Щенок в ужасе завизжал. Потом он вскочил на ноги и в первый раз за всю свою жизнь почувствовал вдруг гнев и желание отомстить. Этот удар, полученный им от кролика, дополнил первые его уроки. Он возвратился к кролику уже смелее, хотя и не без готовности в случае надобности удрать, и в следующий за тем момент вонзил ему свои зубенки в шею. Он слышал, как под ним забились последние остатки жизни, как мускулы кролика вытянулись под ним в последней агонии, и вонзал в него зубы все глубже и глубже, пока не прекратился последний жизненный трепет в жертве первого совершенного им убийства. Серая волчица была довольна. Она стала ласкать Бари языком, и даже Казан снисходительно одобрил своего сына, когда тот возвратился к кролику. И никогда еще теплая кровь не казалась Бари такой вкусной, как в этот день.

Быстро развился Бари из смаковавшего только кровь во вполне плотоядное животное. Одна за другой тайны жизни усваивались им – отвратительная ночная брачная игра серых сов, треск упавшего дерева, раскаты грома, рев бегущей воды, вой водяного кота, мычание волчихи и отдаленные зовы волков. Но самой высшей тайной из всех, которая уже сделалась в нем частью его инстинкта, была тайна обоняния. Однажды он зашел за пятьдесят ярдов от логовища под валежником, и его маленький носик уже различил запах кролика. И вдруг без всякого рассуждения и без малейшего дальнейшего процесса в его воспитании он постиг, что для того, чтобы добыть мясо и кровь, которые он так полюбил, необходимо было руководствоваться именно обонянием. Он медленно заковылял вдоль следа, пока не добрался наконец до большого упавшего дерева, через которое учился перепрыгивать взад и вперед кролик, и от этого дерева он повернул обратно. Каждый день после этого он самостоятельно стал отправляться в экскурсии. В первое время он походил на исследователя, попавшего в незнакомую и неизведанную еще страну без компаса. Каждый день он наталкивался на что-нибудь новое, то приводившее его в удивление, то наводившее на него страх. Но его страхи становились все меньше и меньше, а уверенность в самом себе все росла и росла. Когда он убедился, что ни одно из тех существ, которых он боялся, не причиняло ему зла, он все более и более наглел в своих похождениях. Изменилась в нем и его наружность соответственно с его взглядом на вещи. Его круглое, как барабан, тело выровнялось и приняло другие формы. Он стал гибким и быстрым. Желтизна его шерсти побурела, и вдоль затылка обозначалась серовато-белая полоса, как это было у Казана. Он унаследовал от матери подбородок и красивые формы головы. Во всем остальном он представлял собою точную копию Казана. Его члены давали надежду на будущую силу и массивность. Он был широкогруд. Глаза у него были широко открыты, с небольшой краснотой во внутренних углах. Лесные жители отлично знают, чего можно ожидать от маленьких щенков, которые в таком раннем возрасте уже имеют в глазах подобные красные точки. Это было доказательством тому, что здесь не обошлось дело без дикого зверя и что либо мать, либо отец такого щенка обязательно должен бы быть волком. А в Бари эти точки другого значения иметь не могли: ведь он был только полусобакой и дикая кровь осталась в нем навеки.

Только со дня этого первого своего поединка с несчастным живым существом Бари стал проявлять вовне то, что унаследовал от матери и от отца. Он стал уходить от логовища дальше, чем обыкновенно, – на целые сотни ярдов. На своем пути он встретил новое чудо. Это был ручей. Он и раньше слышал его журчание, так как уже видел его издалека, с расстояния, по крайней мере, в пятьдесят ярдов. Но на этот раз он осмелился и дошел до самого ручья и простоял около него долгое время, вслушиваясь в его рокот под своими ногами и вглядываясь через него в открывшийся перед ним новый мир. Затем осторожно он стал идти вдоль ручья. Не прошел он и дюжины шагов, как около него вдруг раздалось какое-то трепыхание. Прямо на пути у него оказалась хищная большеглазая северная сойка. Она не могла летать. Одно крыло у нее не действовало вовсе и волочилось по земле, вероятно, изломанное в борьбе с каким-нибудь небольшим хищным животным. Но в первую минуту это показалось для Бари самым страшным и роковым для жизни моментом.

Серая полоса у него на спине ощетинилась, и он отправился далее. Сойка где-то притаилась, когда он прошел мимо нее всего только в трех шагах. Короткими быстрыми скачками она стала убегать от него. Тотчас же вся нерешительность Бари разлетелась в пух и в прах, и, охваченный налетевшим на него порывом возбуждения, он бросился на раненую птицу. После двух-трех приемов страстной борьбы Бари вонзил в ее перья свои острые зубы. Птица стала долбить его клювом. Сойка – ведь это король среди маленьких птиц. В брачный сезон она убивает воробьев, синичек и снегирей с кроткими глазами. Раз за разом она поражала клювом Бари, но сын Казана уже достиг того возраста, когда уже стал понимать толк в борьбе, и причиняемая ему боль от ударов только заставляла его вонзать зубы поглубже. Наконец он добрался до ее тела и с детским ворчанием схватил ее потом за горло. Только пять минут спустя он высвободил из нее свои зубы и отступил на шаг, чтобы взглянуть на свою помятую, недвижимую жертву. Сойка была уже мертва. Он выиграл свое первое сражение. И с первой победой для него настал удивительный рассвет того великого инстинкта, самого величайшего из всех, который подсказал ему, что он уже не был трутнем в великом механизме еще не испорченной человеком жизни и что с этой минуты уже стал составлять собою его составную часть, потому что он убил.

Через полчаса по его следу пошла Серая волчица. Сойка была разодрана на куски. Ее перья разлетелись кругом, и маленький носик Бари был в крови. Бари с торжеством победителя лежал около своей жертвы. Серая волчица тотчас же поняла, в чем дело, и стала его радостно ласкать. Когда они возвращались обратно к логовищу, то Бари нес в зубах трофей.

С этого часа его первого убийства охота сделалась главной страстью в жизни Бари. Когда он не спал на солнце или ночью под валежником, то он разыскивал живые существа, которые мог бы погубить. Он погубил целое семейство лесных мышей. Он разделался с горностаем, хотя этот лесной беззаконник и нанес ему сперва поражение. Это поражение несколько сократило в Бари его пыл в следующие дни, но научило его понимать, что и у других животных тоже были когти и клыки и что среди других живых существ тоже были кровожадные.

Все дальше и дальше стал уходить Бари от своей кучи валежника, все время придерживаясь ручья. Иногда он пропадал целые часы. Сначала Серая волчица беспокоилась о нем, когда он долго не возвращался, но с течением времени привыкла и успокоилась. Природа совершала свою работу быстро. Теперь уже пришла очередь беспокоиться Казану. Наступили лунные ночи, и желание бродить становилось в нем все сильнее и сильнее. И Серая волчица тоже испытывала странную тягу, влекшую ее в великое мировое пространство.

Наступил наконец день, когда Бари отправился на свою самую продолжительную охоту. Пройдя с полмили, он загрыз своего первого кролика. Здесь он оставался до сумерек. Взошла луна, полная и яркая, распространяя по лесам, долинам и холмам свой прозрачный, почти дневной свет. Это была роскошная ночь. И Бари нашел луну и позабыл о своих жертвах. Направление, в котором он отправился далее, было как раз противоположно дому.

Всю ночь Серая волчица не спала и ожидала. А когда наконец луна стала спускаться к юго-западу, она села на задние лапы, подняла слепую морду к небу и в первый раз со дня рождения Бари завыла. Природа совершала свою работу и над нею. Далеко-далеко ее услышал Бари, но не послал ей ответа. Перед ним открывался новый мир. Он навеки сказал «прощай» валежнику и дому и убежал.

ГЛАВА XVIII
КОЛОНИСТЫ

Был тот восхитительный сезон между весной и летом, когда северные ночи блистают звездами и луной, и в него-то Казан и Серая волчица и отправились на продолжительную охоту в долину между двух горных кряжей. Это были для них первые дни их желания бродить, которое всегда охватывает пушных и хищных зверей пустыни немедленно же после того, как рожденные ранней весной дети покидают своих отцов и матерей навсегда, чтобы идти уже своей дорогой в этом громадном, просторном мире. От своего дома под валежником они направились к западу. Они охотились главным образом только по ночам и оставляли позади себя след, который обозначался недоеденными трупами кроликов и куропаток. Это был сезон не голода, а истребления. В десяти милях к западу от болота они загрызли молодую лань. Их аппетиты удовлетворялись только самым теплым мясом и самой горячей кровью. Они разжирели, и шерсть на них стала лосниться, и каждый день они все более и более разнеживались на солнце. У них было мало соперников. Рыси уже ушли в более густые леса к югу. Волков не было. Водяной кот, куница и норка еще держались в больших количествах вдоль речек, но охотиться на них было неинтересно, да и забияки они были плохие. Однажды они наткнулись на старую выдру. Она была гигантской для своей породы и с наступлением лета стала даже вся светло-серой. Разжиревший и обленившийся Казан посмотрел на нее свысока. Слепая волчица почуяла от нее рыбный запах, распространявшийся в воздухе. Для них эта выдра не представляла собой никакого интереса – она плавала, была животным своего рода, питалась рыбой, – и они продолжали свой путь, совершенно даже и не предполагая, что это неизвестное создание с черными перепонками на лапах скоро сделается их верным союзником в странной и смертной вражде, такой же кровавой в жизни зверей в пустыне, как и смертоноснейшая родовая месть в жизни людей.

На следующий день после их встречи с выдрой Серая волчица и Казан продвинулись еще на три мили к западу, все время придерживаясь речки. Здесь они наткнулись на препятствие, которое заставило их прервать путь и направиться уже к северу, в сторону горного кряжа. Этим препятствием оказалась громадная плотина, выстроенная бобрами. Она тянулась на двести ярдов в оба конца, и благодаря ей на целую милю оказались затопленными болото и лес. Ни Серая волчица, ни сам Казан не были заинтересованы в бобрах. Они также представляли собою животных особого порядка, как и рыбы, выдры и быстрокрылые птицы.

Они уже повернули к северу, совершенно даже и не представляя себе, что природа уже распланировала так, что все они четверо – собака, волк, выдра и бобр – скоро должны будут втянуться в одно из тех безжалостных и беспощадных истреблений, трагический смысл которых так и остается секретом под луною, звездами и ветрами, которые лишены возможности сделать об этом свои доклады.

Много уже лет не появлялся в этой долине между двух горных кряжей человек, чтобы обеспокоить своим приходом бобров. Если бы индейский следопыт отправился вдоль этой безымянной речки и наткнулся вдруг на патриарха и главу одной из таких колоний бобров, то он сразу увидел бы, что ему громадное количество лет, и дал бы ему на своем индейском языке подходящее название. Он непременно назвал бы его «Сломанный Зуб», потому что один из четырех длинных зубов, которыми и этот старый бобр перегрызал деревья и строил плотину, оказался бы обязательно сломанным. За шесть лет перед этим Сломанный Зуб привел сюда с собою несколько бобров, и они выстроили свою первоначальную маленькую плотнику и устроили свое первое жилище. В следующем апреле его самка уже привела ему четырех маленьких бобрят, и каждая из других матерей тоже увеличила население колонии на два, три или четыре детеныша. К концу четвертого года это молодое поколение, следуя закону природы, должно было обзавестись супругами, оставить эту колонию и начать строить свою собственную и возводить свою собственную плотину. Все они действительно обзавелись подругами, но не покинули родного гнезда. На следующий год оженилось еще новое поколение, достигнув четырехлетнего возраста, и вновь не оставило родного гнезда, и, таким образом, ранним летом шестого года колония так разрослась, что стала похожей на целый город, долгое время осаждавшийся неприятелем. Она насчитывала в себе пятнадцать кварталов и более сотни бобров, не считая тех четверок молодняка, которые родились в течение марта и апреле. Плотину пришлось удлинить до двухсот ярдов в оба конца. Везде пришлось затопить большое пространство земли с ее березами, тополями и вязкое болото с его нежными ивами и ольхой. Но, несмотря на это, у бобров пищи все-таки не хватало и жилища были переполнены. Так вышло потому, что в привязанности к своему жилищу бобры напоминают людей. Жилище Сломанного Зуба было девять футов в длину и семь в ширину и все было переполнено детьми, внуками и правнуками, числом до двадцати семи. Ввиду этого Сломанный Зуб решил начать расселение своего потомства. Когда Казан и Серая волчица беззаботно внюхивались в острый запах этого бобрового городка, то Сломанный Зуб уже шествовал во главе своей фамилии, а два его сына – во главе своей семьи, и все они совершали ветхозаветный исход.

Сломанный Зуб все еще представлял собою признанного главу всей колонии. Ни один другой бобр не мог сравниться с ним в силе и величине. Его плотное тело имело целых три фута длины. Он весил по крайней мере полтора пуда. Его хвост был четырнадцать дюймов в длину и пять в ширину, и в тихие ночи он мог стучать им по воде с такой силой, что было слышно за целую четверть мили в стороне. Его задние ноги с перепонками были вдвое длиннее, чем у самки, и он считался самым лучшим пловцом во всей своей колонии.

В тот вечер, когда Серая волчица и Казан отправились на север, было совсем еще светло, и Сломанный Зуб взобрался на вершину плотины, стряхнул с себя воду и огляделся, вся ли его армия была при нем в сборе. Освещенная звездами вода в образовавшемся перед плотиною бассейне заволновалась и заплескалась от множества двигавшихся в ней тел. Некоторые из пожилых бобров всползли вслед за Сломанным Зубом, и старый патриарх спрыгнул в уже узкую реку по ту сторону плотины. Блестящие, шелковые фигуры эмигрантов последовали за ним при ярком свете звезд. Они переползали через плотину по одному, по два и по три и вели с собой по целой дюжине бобрят, родившихся всего только три месяца тому назад. Легко и быстро они шествовали вдоль реки, причем молодежь, чтобы поспеть за взрослыми, старалась плыть изо всех сил. Всех их было, в общем, около сорока штук. Сломанный Зуб плыл впереди всех со своими старыми сотрудниками и бойцами позади. В хвосте же следовали матери и за ними дети.

Путешествие продолжалось всю ту ночь. Выдра, самый злейший их враг, более злой, чем человек, тотчас же при их приближении спряталась в самую гущу ивняка. Природа, которая гораздо дальновиднее человека, нарочно создала ее врагом для этих созданий, которые проходили ночью мимо ее убежища. Питаясь исключительно рыбою, выдра так же хорошо и охраняла тех животных, за счет которых питалась, как и уничтожала их. Может быть, природа подсказывала ей, что устроенные бобрами плотины задерживали ход рыбы, поднимающейся вверх по реке, чтобы метать икру, и что там, где селились бобры, всегда было мало рыбы. Возможно, что она в то время голодала и решила, что охота все равно будет плохая. Поэтому, будучи не в силах справиться в единственном числе с целой армией бобров, она подтачивала с усердием их плотину. А как это, в свою очередь, расстраивало планы бобров, будет видно из той непримиримой борьбы, в которой природа уже назначила заранее играть роль Казану и Серой волчице.

Несколько раз в течение этой ночи Сломанный Зуб останавливался, чтобы оглядеть запасы пищи, имевшейся на берегах. Но в двух или трех местах, где имелось в достаточном количестве на деревьях коры, которой бобры, собственно, и питаются, оказалось довольно трудным делом построить плотину. Его удивительные инженерные способности стояли в нем впереди всяких других практических соображений. И всякий раз, как он вновь отправлялся вперед, ни один из сопровождавших его бобров не заявлял протеста и не оставался позади. На рассвете они пересекли погорелое место и уже вторглись в те места, которые Казан и Серая волчица считали своими. По праву находки и первого завладения это болото принадлежало собаке и волку. В каждом месте его можно было увидеть признаки их собственности на него. Но Сломанный Зуб был животным водяным и обонянием вовсе не обладал. Он шел и шел, продвигаясь вперед уже гораздо медленнее, когда бобры вступили в заросли. Только около самого логовища Казана и Серой волчицы под валежником старый вожак остановился, выполз на берег ручья, поднялся на задние лапы с перепонками, побалансировал на них и подперся своим широким четырехфунтовым хвостом. Вот именно здесь он нашел самые идеальные условия для постройки плотины. Не представит ни малейшего труда возвести плотину поперек этой узенькой речки, а затем вода затопит всю местность вокруг и окажутся в ней все эти тополя, березки, ивы и ольхи. К тому же и все эти поросли находятся близко от строевого леса, следовательно, будет тепло и зимой. Сломанный Зуб тотчас же дал знать всей своей команде, что ее новое жилище будет именно здесь. Они тотчас же стали подкатывать к ручью с обоих берегов его бревна и закопошились, как рой пчел. Их ребятишки, проголодавшиеся за дорогу, принялись за обгладывание нежной коры на тополях и ольхах. Взрослые, каждый став инженером, с самым деловым видом производили изыскания, только изредка успевая набить рот корой и жуя ее во время работы.

В этот день началась постройка только жилищ. Сломанный Зуб сам выбрал для себя огромный пень от сломавшейся когда-то и упавшей поперек ручья березы и стал обрабатывать его своими острыми зубами на десять дюймов от земли. Хотя этот патриарх и потерял уже один зуб, но у него остались еще целых три, которые не были испорчены его старостью. Концы их были покрыты самой твердой эмалью, а внутренняя часть была мягка, как слоновая кость. Они походили на самые лучшие стальные долота, эмаль на них никогда не стиралась, а мягкая часть восстанавливалась с каждым годом, как бы сильно ни изнашивалась. Усевшись на задние лапы, охватив передними пень и опершись на свой тяжелый хвост, Сломанный Зуб стал выгладывать вокруг пенька узкое кольцо. Он работал без устали целые часы, и когда наконец останавливался, чтобы отдохнуть, то его тотчас же заменял другой. Тем временем другие бобры пилили зубами деревья. И прежде чем часть пня, которым был занят Сломанный Зуб, успела перевалиться по ту сторону ручья, небольшие соседние тополя уже валялись в самой воде. Поверхность же пня от березы оказалась такою гладкою и такой формы, как стекло на часах. И хотя все вообще бобры большую часть своей работы исполняют обыкновенно только по ночам, но и как дневные работники эти именно бобры оказались превосходными; Сломанный Зуб и во все следующие затем дни не баловал их отдыхом. Почти с человечьим разумением эти маленькие инженеры исполняли свою сложную работу. Малые деревья были подпилены и затем каждое из них разрезано на четырех– или пятифутовые куски. Один за другим эти куски были вкатаны в речку, причем бобры подталкивали их лбами и передними лапами, и привязаны лыком к поперечной березе. Когда эта подготовительная работа была выполнена, то началась уже удивительная постройка из цемента. В этом отношении бобры были учителями еще первобытного человека. Под своими похожими на чашки подбородками бобры стали сносить с берега смесь из грязи и мелких веточек, каждый не более как по полуфунту, и принялись смазывать этой смесью уже устроенный ими каркас из бревен. Это их работа казалась поразительной по медленности, и, тем не менее, инженеры Сломанного Зуба за день и ночь успели перенести этой смеси грязи с ветками целую тонну. Через три дня вода в речке уже стала подниматься, пока наконец не покрыла пеньки и не затопила кустарники. Тогда работа пошла скорее. Можно было уже заняться пилкой прямо в воде и гнать сплавом. И пока одна часть бобров заработала именно в воде, другая все еще подкатывала деревья к берегам речки по суше и тем удлинила остов плотины до ста футов с каждой стороны.

Они почти уже окончили свою работу, когда однажды утром Серая волчица и Казан вернулись к себе домой.