Текст книги "У последней границы"

Автор книги: Джеймс Оливер Кервуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Капитан Райфл видел, каких усилий Алану стоило говорить, и когда тот кончил, капитан схватил его руку, как бы проникнув в его душу.

– Если вы и виноваты, то далеко не в такой степени, как вы думаете, – сказал он. – Не принимайте этого так близко к сердцу, Алан. Но найдите ее. Найдите ее, если сможете, и дайте мне знать. Вы это сделаете, вы сообщите мне?

– Да, я вам сообщу.

– А что до Росланда, то у него было много врагов. Я уверен, что тот, кто покушался на него, еще и сейчас находится на пароходе.

– Несомненно.

Капитан некоторое время колебался и, не глядя на Алана, сказал:

– В каюте мисс Стэндиш ничего нет, даже ее саквояж исчез. Мне кажется, я видел там кой-какие вещи, когда заходил тогда с вами. Помнится даже, я что-то видел в вашей руке. Но я, должно быть, ошибся. Она, вероятно, выбросила все в море раньше чем бросилась сама..

– Это вполне возможно, – уклончиво согласился Алан.

Капитан Райфл кончиками пальцев барабанил по столу. При тусклом свете каюты его лицо казалось суровым и старым.

– Это все, Алан. Я отдал бы свою жизнь, чтобы вернуть ее, если бы я только мог. Для меня она была живым воспоминанием… о человеке, который умер много лет тому назад. Вот почему я нарушил пароходные правила, когда она таким странным образом, не запасшись билетом, явилась ко мне на борт в Сиэтле. Я жалею теперь об этом. Я должен был отослать ее на берег. Но она умерла. И будет лучше, если вы и я будем хранить про себя то немногое, о чем мы догадываемся. Я надеюсь, вы найдете ее. И если найдете…

– Я сообщу вам.

Они обменялись крепким рукопожатием. Когда они подошли к двери и открыли ее, капитан Райфл все еще сжимал руку Алана. На небе произошла быстрая перемена. Звезды исчезли, и порывы ветра стеная проносились над потемневшим морем.

– Быть грозе, – сказал капитан.

Его сдержанность надломилась. Он как-то сгорбился, в его голосе послышались дрожащие нотки. Алан вперил глаза во мрак. Затем капитан произнес:

– Если Росланд выживет, то он будет в госпитале в Кордове.

Алан ничего не ответил. Дверь за ним тихо закрылась. Он вышел на окутанную мраком палубу, подошел к перилам и остановился там, прислушиваясь к вою ветра, проносившегося над темной пропастью моря. Вдали раздавались глухие раскаты грома.

Вернувшись в каюту, Алан попытался взять себя в руки. «Горячка» Смит ждал его; свои вещи он упаковал в брезентовый мешок. Алан объяснил ему причину перемены в его планах. Дела в Кордове вынудят его пропустить пароход и по меньшей мере на месяц отсрочить возвращение в тундру. Смит должен отправиться туда один. Путь до Танана он сможет быстро проделать по железной дороге. Оттуда он двинется в Алакакат, а потом дальше к северу в область Эндикоттских гор. Такому человеку, как он, нетрудно будет найти ранчо Алана. Алан достал карту, дал ему кой-какие письменные наставления, снабдил деньгами и под конец посоветовал не терять головы и не бросаться с места в карьер в погоне за золотом. Ему лично необходимо сойти на берег немедленно, но Смиту он рекомендовал до утра не покидать парохода. Тот поклялся, что все исполнит в точности.

Алан не стал объяснять ему причину своей собственной поспешности и был рад, что капитан Райфл не слишком настойчиво расспрашивал его. Он не пытался анализировать, насколько благоразумен его поступок. Он знал только, что каждый мускул его тела жаждал физического действия; он должен немедленно начать что-нибудь делать, если не хочет оказаться сломленным всем обрушившимся на него. Это желание жгло мозг, грозя безумием; невероятным напряжением воли Алан сдерживал себя. Он пытался отогнать стоявший перед глазами образ бледного лица, качавшегося на волнах океана, и упорно старался вернуть свое обычное бесстрашное душевное равновесие. Но сам пароход, казалось, намеревался сломить его сопротивление. За этот час, что прошел с той минуты, когда он услышал крик женщины, Алан возненавидел это судно. Ему хотелось ощущать под ногами твердую почву. Он всей душой стремился очутиться у той узкой полоски берега, куда должно было отнести тело Мэри Стэндиш.

Даже «Горячка» Смит, и тот не заметил признаков того внутреннего огня, который сжигал Алана. И только тогда, когда Алан очутился на берегу и окруженная кольцом гор Кордова развернулась перед ним, только тогда покинуло его душевное напряжение. Он ушел с пристани и остановился один во мраке, глубоко вдыхая горный воздух и раздумывая, куда направиться. Вокруг него все было окутано непроницаемой мглой. Редкие огоньки тускло горели здесь и там, еще больше подчеркивая кромешный мрак, охвативший его со всех сторон. Гроза еще не разразилась, но в воздухе чувствовалось ее приближение. Раскаты грома хотя и раздавались очень близко, но звучали глухо; казалось, какая-то могущественная рука сдерживала ураган, готовясь захватить землю врасплох.

Сквозь эту темень Алан прокладывал свой путь. Он не потерял направления. Три года тому назад ему много раз случалось ходить к хижине старого Улафа Эриксена, жившего в полумиле от берега. Он знал, что Эриксен все еще живет там, где он поселился двадцать лет тому назад, поклявшись остаться на этом месте до тех пор, пока море не пожелает поглотить его. Таким образом, Алан шел знакомой дорогой. Сильный раскат грома раздался прямо над его головой. Грозные стихии сбросили с себя оковы. Он слышал все усиливающийся грохот в горах, скрытых во мраке ночи. Внезапно блеск молний осветил путь. Это помогло ему. Он увидел впереди белую песчаную полосу и ускорил шаг. Еще более отчетливо послышался усиливавшийся рев океана. Казалось, что Алан находится между двумя гигантскими армиями, сотрясавшими землю и море, готовясь к смертельной схватке.

Снова сверкнула молния. За ней последовал удар грома, от которого задрожала земля, и эхом рассыпался по горам, постепенно замирая вдали. Холодный порыв ветра ударил Алану в лицо, и что-то в его душе пошло навстречу буре.

Он всегда любил прислушиваться к раскатистому эху грома в горах, наблюдая за вспышками молнии на вершинах. Он сам тоже родился в такую ночь, когда вокруг хижины его отца все трещало, и грохот гор наполнял собою мглу. Любовь к грозным силам природы была заложена у него в крови, она была частицей его души, и порой он страстно ждал этого «разговора гор», как другие ждут наступления весны. Приветствуя его теперь, Алан вглядывался в темноту, стараясь различить мерцание огонька, который горел в хижине Улафа Эриксена всю ночь напролет.

Наконец он его увидел – желтый глазок, выглядывавший из мрака. Минуту спустя темная тень хижины выросла перед ним. Блеснувшая молния осветила дверь. Когда наступало затишье, слышно было, как дождь барабанил по крыше. Алан принялся стучать кулаком, чтобы разбудить шведа. Потом он распахнул незапертую дверь, вошел, сбросил вещи на пол и прокричал традиционное приветствие, которое Эриксен вряд ли мог забыть, хотя прошло почти четверть века с тех пор, как он и отец Алана вместе бродили по горам.

Алан прикрутил фитиль в керосиновой лампе, стоявшей на столе. Из внутренней двери показался Эриксен – широкоплечий мужчина с массивной головой, свирепыми глазами и большой седой бородой, спускавшейся на голую грудь. Он несколько секунд пристально всматривался в Алана, который снял с головы шапку. И в то время, как 6уря разразилась наконец оглушительными ударами грома, а ветер и дождь накинулись на хижину, Эриксен испустил радостный крик – он узнал Алана. Они крепко пожали друг другу руки.

Голос шведа покрывал шум бури и хлопанье неплотно закрытых ставен. Протирая заспанные глаза, Эриксен стал что-то такое вспоминать, что случилось три года тому назад, но вдруг он заметил странное выражение на лице Алана и остановился, чтобы узнать причину этого.

Пять минут спустя швед открыл дверь и стал глядеть в сторону черневшего океана. Ветер ворвался в комнату и разметал бороду старика по его плечам, а вместе с ветром хлынул поток дождя, промочивший его до костей. С трудом закрыв за собой дверь, Эриксен обернулся к Алану. При желтом свете керосиновой лампы он походил на огромное серое привидение.

Потом они стали дожидаться рассвета. А с первым проблеском зари длинный черный баркас шведа Улафа резал носом волны, держа путь в открытое море.

Глава X

Ветер прекратился, но дождь все лил как из ведра. В горах еще раздавались отдаленные раскаты грома. Город был окутан водяной завесой. Стоя на носу баркаса, Алан в пятидесяти футах от себя мог видеть только серую стену. Вода потоками стекала с его резинового плаща. С седой бороды Улафа лило, как из мокрой швабры. Не взирая на непроницаемую мглу, швед развил максимальную скорость, и «Норден»с быстротою торпеды мчался по морю.

Находясь еще в хижине Улафа, Алан услышал от последнего, что было бы безумием надеяться найти тело Мэри Стэндиш. Между рекою Айяк и Каталла тянется берег, окаймленный скалами и подводными рифами, а рядом лежит целый архипелаг островов, среди которых флот пиратов мог бы найти сотню убежищ. За все двадцать лет пребывания в этих местах Эриксен не помнил случая, чтобы волны прибили утопленника к берегу. И он высказал определенную уверенность, что тело девушки покоится на дне моря. Но это нисколько не поколебало решения Алана начать поиски. По мере того, как «Норден» рвался вперед, ловко и искусно взбираясь на гребни волн, это решение все усиливалось в нем.

Даже раскаты грома и дождь, хлеставший в лицо, поощряли его идти дальше. Он не находил ничего абсурдного в тех поисках, которые он затевал. Это было, по его мнению, единственное, чего, по меньшей мере, требовал от него долг. И была также некоторая надежда, что они найдут ее. Надежда вообще ни на минуту не покидала Алана даже тогда, когда он боролся без всяких шансов на успех. И он побеждал. И теперь в сером рассвете в нем жило убеждение, что он выйдет победителем, что он найдет Мэри Стэндиш где-нибудь в море или около берега между рекою Айяк и ближайшими островами, куда ее тело прибьет течением. А когда он найдет ее…

Алан раньше не задумывался над вопросом, что произойдет дальше. Но сейчас эта мысль овладела им, и перед ним предстал образ девушки, который он старался выкинуть из головы. Ее смерть придала необычайную ясность его воображению. Перед его глазами стояла белая полоса берега, а на ней в ожидании его лежало стройное тело Мэри Стэндиш. Ее бледное лицо было обращено к восходящему солнцу, а длинные волосы разметались по песку. Это видение потрясло его. Алан всеми силами старался стряхнуть его с себя. Если он найдет ее такой, то он знает теперь, что ему нужно сделать. В нем произошла какая-то перемена: прежний Алан Холт, эгоизм и намеренная слепота которого послали Мери Стэндиш на смерть, был сломлен.

Действительность, казалось, издевалась над ним и хлестала его бичом за его неуязвимость и спокойствие, которым он так эгоистично гордился. Девушка пришла к нему в минуту душевного смятения, хотя на «Номе» было еще пятьсот человек помимо него. Она поверила в него, она дарила его своей дружбой и доверием и, наконец, отдала свою жизнь в его руки. А обманувшись в нем, она не обратилась к другому. Она сдержала слово, доказав ему, что она не лгунья и не обманщица. Только теперь Алан понял, сколько храбрости может быть в женщине, и как справедливы были слова девушки: «Вы поймете – после завтрашнего дня».

В его душе продолжалась все та же борьба. Улаф ничего не замечал. Заря быстро занималась и переходила в день. В напряженных чертах лица Алана и в угрюмой решительности его взгляда ничего не изменилось. Улаф больше уже не пытался доказать ему безумие их затеи. Он правил прямо в открытое море, развивая все большую скорость, и наконец со стороны острова Хинчинбрук показались туманные очертания материка.

С наступлением дня дождь пошел на убыль. Некоторое время еще моросило, а потом дождь совсем прекратился. Алан сбросил свой плащ и стал протирать глаза и волосы. Молочно-белый туман понемногу рассеивался, и сквозь него пробивались розоватые лучи солнца. Улаф выжимал свою бороду и одобрительно ворчал. Из-за вершины гор выглянуло солнце, а когда туман рассеялся, прямо над головой показалось ясное голубое небо.

В ближайшие полчаса наступила чудесная перемена. После бури воздух стал свежим и действовал опьяняюще. Запах соленой влаги поднимался с моря. Улаф встал, потянулся и, отряхиваясь, жадно вдыхал живительный воздух. На берегу начали обрисовываться горы, выплывая одна за другой, как живые существа; лучи солнца ярко играли на их гребнях. Темная громада лесов переливчато заблестела. Зеленые склоны выступили из-за завесы клубящегося тумана. И внезапно, вместе с окончательным торжеством солнца, показался во всем своем величии берег Аляски.

Швед протянул перед собой свободную руку, выражая этим жестом свое восхищение. Его бородатое лицо сияло гордостью и радостью жизни, когда он улыбнулся своему спутнику. Но лицо Алана не изменилось. Когда солнце, поднявшись над могучими цепями гор, осветило море, он, конечно, не преминул заметить красоту дня, но чего-то ему недоставало. Все это потеряло смысл, былой трепет восторга исчез. Алан почувствовал весь ужас этого, и его губы сурово сжимались даже тогда, когда его взгляд встретил улыбку Улафа. Он больше не старался закрывать глаза на правду.

Об этой правде начал смутно догадываться и Эриксен, когда он увидел лицо Алана при безжалостном свете дня. Через некоторое время он окончательно понял, в чем дело. Поиски не были только вопросом долга, и отнюдь не по инициативе капитана «Нома» (как дал ему понять Алан) производились они. Лицо его спутника носило не просто суровое выражение; какая-то странная душевная мука светилась в этих глазах. Немного спустя швед заметил, каким напряженным, ищущим взглядом впился Алан в слегка волнующуюся поверхность моря.

– Если капитан Райфл был прав, то девушка упала за борт в этом месте, – сказал наконец Алан, указывая пальцем.

Он встал.

– Но сейчас она уже не может быть здесь, – добавил Улаф.

В глубине души, однако, он был уверен в том, что она тут прямо под ними, на дне моря. Он направил свое судно к берегу. В трех-четырех милях от них выплывала из тени гор песчаная полоса берега. Четверть часа спустя можно было различить дымок, струившийся над скалами, подступавшими к самому морю.

– Это жилище Мак-Кормика, – заметил швед.

Алан ничего не ответил. В бинокль Улафа он нашел хижину шотландца. Санди Мак-Кормик, если верить Улафу, знал каждый водоворот и каждую отмель на протяжении пятидесяти миль, и он с закрытыми глазами найдет тело Мэри Стэндиш, если только его прибило к берегу. И пока Эриксен бросал якорь на отмели, Санди сам уже спускался им навстречу.

Алан и Эриксен выскочили и по колено в воде добрались до берега. В дверях хижины Алан заметил женщину, с удивлением смотревшую на них. Санди был молодой краснощекий парень и больше походил на мальчика, чем на мужчину. Они поздоровались. Алан рассказал ему о той катастрофе, которая случилась на борту «Нома», и о цели своего приезда. Ему стоило больших усилий говорить спокойно, но он надеялся, что ему удастся владеть собой. В его холодном бесстрастном голосе не слышалось ни малейшего признака волнения, но в то же время ни от кого не могла ускользнуть трагическая серьезность его тона. Мак-Кормик, у которого были весьма скудные средства к существованию, выслушал почти с ужасом цифру вознаграждения за его услуги: пятьдесят долларов в день за поиски и пять тысяч долларов вдобавок, если он найдет тело девушки.

Для Алана эта сумма ничего не значила. Он не намеревался высчитывать доллары, – он с таким же успехом мог бы предложить десять или двадцать тысяч. У него было как раз столько в банках Нома, даже немного больше. В случае надобности он охотно предложил бы свои стада оленей, если бы только ему дали гарантию, что тело Мэри Стэндиш будет найдено.

Мак-Кормик уловил взгляд, который бросил ему Улаф, и это в некоторой степени объяснило шотландцу положение. Алан Холт отнюдь не лишился рассудка. Он вел себя так, как вел бы себя всякий другой, кто потерял самое дорогое, что было у него в мире. И, приняв предложенные ему условия, Мак-Кормик совершенно бессознательно посмотрел на маленькую женщину, стоявшую в дверях хижины.

Алан подошел к ней. Это была спокойная миловидная молоденькая женщина. Она с серьезным видом улыбнулась Улафу и подала руку Алану. Когда она услышала, что произошло на «Номе», ее голубые глаза расширились от ужаса. Алан покинул всех троих и вернулся к берегу.

Когда он ушел, швед, набивая трубку, высказал свое предположение, что эта девушка, тело которой море никогда не прибьет к берегу, была для Алана Холта всем на свете.

В этот день он и Улаф обшарили берег на протяжении многих миль, между тем как Санди Мак-Кормик в легком баркасе обыскал острова на восток и на юг. Он был парень себе на уме и с шотландской предприимчивостью заключил выгодную сделку. В десятке хижин он рассказал подробности несчастного случая и предложил вознаграждение в пятьсот долларов тому, кто найдет тело девушки. Таким образом, еще до наступления ночи около двадцати мужчин и мальчиков и с десяток женщин отправились на поиски тела.

– И помните, – говорил Санди каждому из них, – существует возможность, что ее прибьет к берегу в ближайшие три дня, если ее только вообще прибьет.

Когда наступили сумерки первого дня, Алан оказался в десяти милях от хижины. Он был теперь один, так как Улаф Эриксен взял противоположное направление. Тот человек, который сейчас наблюдал, как заходящее солнце погружается на западе в море, между тем как золотистые склоны гор отражали его величие, нисколько не походил на прежнего Алана Холта. Казалось, что он перенес тяжелую болезнь; и от родной земли медленно поднималось в его душу и тело новое понимание жизни. Лицо его носило более мягкое выражение, чем раньше, хотя на нем было написано отчаяние. Жесткие складки вокруг рта – знак непреклонной воли – сгладились, а глаза больше не пытались скрывать печали. Что-то такое в его манерах говорило о внутреннем огне, сжигавшем его.

Когда Алан возвратился, уже начали сгущаться сумерки. С каждой милей обратного пути в нем нарастало то, что пришло к нему через смерть, что никогда уже не могло покинуть его. Сознавая эту перемену в самом себе, он, казалось, слышал, как мягкий трепет ночи нашептывал ему: море никогда не возвращает своих мертвецов.

В полночь, когда он вернулся в хижину, Улаф и Санди Мак-Кормик с женой были уже там. Алан чувствовал сильное утомление, которое он объяснил семимесячным пребыванием в Штатах, изнежившим и его. Он не стал расспрашивать о результатах поисков. Он знал и так. Глаза женщины все сказали ему в ту минуту, когда она показалась в дверях; он уловил в ее лице почти материнскую жалость.

Кофе и ужин были поданы на стол, и Алан заставил себя есть. Санди сообщил, что им было сделано за день, а Улаф пыхтел трубкой и пытался непринужденно говорить о том, что завтра будет прекрасная погода. Никто не упоминал имени Мэри Стэндиш.

Алан чувствовал напряженное состояние всех присутствующих и знал, что причиной тому был он. Поэтому, покончив с ужином, он зажег трубку и заговорил с Элен Мак-Кормик о величии гор, расположенных вдоль реки Айяк, и о том, как она должна быть счастлива, живя в этом маленьком райском уголке. Он уловил в ее глазах кое-что такое, чего она не высказывала: место было слишком уж пустынное для женщины, не имевшей детей. Алан, улыбаясь, заговорил с Санди о детях. Они непременно должны иметь детей, целую кучу! Санди покраснел, а Улаф громко расхохотался. Но лицо женщины не покрылось румянцем и хранило то же серьезное выражение; только глаза выдали ее, когда она пристальным взглядом, словно умоляя о пощаде, посмотрела на мужа.

– Мы строим новую хижину, – сказал Санди, – и там будет две комнаты, специально для ребят.

Гордость звучала в его голосе, когда он делал вид, будто зажигает Уже раскуренную трубку, и гордость была в его глазах, когда он взглянул на свою молодую жену.

Несколько секунд спустя Элен Мак-Кормик проворно прикрыла передником какой-то предмет, лежавший на маленьком столе около Двери, через которую должен был пройти Алан в отведенную ему комнату. Улаф подмигнул ему, но Алан ничего не видел. Он знал только одно: здесь жила настоящая любовь и здесь должны быть дети. Раньше такая мысль просто не могла прийти ему в голову.

На следующее утро поиски возобновились. Санди вытащил грубую карту некоторых скрытых уголков на восточном берегу, куда течением всегда выбрасывало обломки кораблей после кораблекрушения. Алан вместе с Улафом, снова сидевшим за рулем «Нордена», отправились вдоль берега. Только к закату солнца они вернулись. В тишине чудесного вечера, когда горы навевают покой на душу, Улаф решил, что настало время открыть то, что было у него на уме. Сначала он заговорил о дьявольских шутках вод Аляски, о странных, непонятных ему силах, таившихся в глубине ее вод, о том, как он однажды уронил в море бочонок и неделю спустя наткнулся на него, когда его уже уносило течением в сторону Японии, Он особенно подчеркнул исключительное непостоянство и переменчивость встречных нижних течений.

Потом Улаф резко перешел к сути дела. Лучше будет, если тело Мэри Стэндиш никогда не прибьет к берегу. Пройдут дни, а возможно и недели – если это вообще когда-нибудь случится, – и Алан уже не сможет узнать девушку. Лучшее место вечного успокоения – это глубина моря. Он так и сказал, что морское дно – это «желанное место мирного успокоения». В своем стремлении облегчить горе Алана, он – начал описывать весь этот ужас: во что может превратиться тело, выброшенное на берег, после многих дней пребывания в воде.

Алан почувствовал желание стукнуть его кулаком и заставить замолчать. Он очень обрадовался, завидев Мак-Кормика.

Санди поджидал их, когда они вброд шли от баркаса до берега. Что-то необычайное можно было прочесть в его лице – так, по крайней мере, показалось Алану, – и на одно мгновение его сердце замерло. Но шотландец отрицательно покачал головой и подошел к Улафу Эриксену. Алан не заметил взгляда, которым те обменялись между собой. Он направился к хижине, а когда он вышел, Элен Мак-Кормик взяла его за руку. Никогда еще она этого не делала. В глазах молодой женщины светился огонь, которого Алан не видел вчера; ее щеки пылали; когда она заговорила, в ее голосе послышались новые странные нотки. Казалось, она с трудом сдерживает свое возбуждение.

– Вы… вы не нашли ее? – спросила она.

– Нет. – Голос Алана звучал устало и даже как-то старчески. – Думаете вы, что я когда-нибудь найду ее?

– Не такой, как вы предполагаете, – спокойно ответила Элен. – Такой она никогда не вернется к вам.

Она, очевидно, делала невероятные усилия над собой.

– Вы… вы многое дали бы, чтобы вернуть ее, мистер Холт?

Вопрос звучал по-детски абсурдно, и Элен, как ребенок, смотрела на Алана в этот момент. Он заставил себя улыбнуться.

– Конечно. Я отдал бы все, что у меня есть.

– Вы… вы… любили ее?

Ее голос дрожал. Казалось весьма странным, что она задает такие вопросы. Но эти расспросы не причиняли боли Алану. Не женское любопытство было причиной тому, просто успокоительно-мягкий голос молодой женщины доставлял ему удовольствие. Он прежде не отдавал себе отчета в том, как жаждал он ответить на этот вопрос, – не только самому себе, но и кому-нибудь другому… и вслух.

– Да. Любил.

Его почти изумило собственное признание. Такая откровенность была странной при всяких обстоятельствах, а тем более после такого короткого знакомства. Алан не прибавил ни слова, хотя в лице и в глазах Элен Мак-Кормик светилось какое-то трепетное ожидание.

Он прошел в маленькую комнату, служившую ему спальней, и вернулся с вещами. Саквояж, в котором находилось имущество Мэри Стэндиш, он передал Элен. Теперь вопрос шел о деле, и он старался говорить деловым тоном:

– В саквояже ее вещи. Я взял их из каюты. Если после моего отъезда вы найдете ее, они вам пригодятся. Вы, конечно, меня понимаете. А если не найдете, сохраните их для меня. Когда-нибудь я вернусь.

Ему, очевидно, нелегко было давать эти простые наставления. Алан продолжал:

– Я не собираюсь больше задерживаться здесь. В Кордове я оставлю чек, с предписанием выдать его вашему мужу, если она будет найдена. Если вы ее найдете, позаботьтесь сами о ней. Вы это сделаете, миссис Мак-Кормик?

Элен Мак-Кормик, чуть запинаясь, обещала ему исполнить просьбу. Алан говорил себе, что всегда будет помнить ее – это маленькое существо, полное сочувствия. Полчаса спустя, дав инструкции также и Мак-Кормику, он пожелал им счастья. Когда он пожимал Элен на прощание руку, пальцы молодой женщины дрожали. Алан удивился ее волнению. Спускаясь к берегу, он сказал Санди, какое огромное счастье послала ему судьба, дав ему такую жену.

Звезды мерцали на бархате темного неба, когда «Норден» снова заскользила по волнам, направляясь в открытое море. Алан смотрел на звезды, и его мысли уносились в лежавшую за ними бесконечность. Никогда раньше он не задумывался над этим. Жизнь была всегда слишком полна. Но теперь она казалась ему такой пустой, а его тундры находились так далеко, что чувство одиночества охватило Алана, когда он оглянулся назад – на белесоватую полоску берега, выступавшего из тени нависших гор.