Текст книги "Акулья хватка"

Автор книги: Джеймс Мэйо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Мэйо Джеймс
Акулья хватка

ДЖЕЙМС МЭЙО

АКУЛЬЯ ХВАТКА

МС – с любовью

1

Слуга распахнул дверь на площадку и длинная тень скользнула по лестничной клетке.

Чарльз Худ поправил шелковое кашне, одарил слугу лучезарной улыбкой, попрощался и вышел из квартиры.

Дверь за его спиной тихо закрылась. Худ подумал, что Эсприту Лобэр, чью квартиру он только что покинул, оказался владельцем бесценных сокровищ, что, безусловно, свидетельствует об огромных средствах, находящихся в его распоряжении. Худ специально приходил в отсутствие хозяина, рассчитывая взглянуть чего на коллекцию его картин. Ведь частенько богачи покупали Бог весть что.

Он бесшумно пересек площадку, покрытую белоснежным ковриком, и приблизился к лифту. Рубиновый глаз кнопки сообщал, что лифт занят. Худ ждал. До него донесся слабый запах духов. "Голубые сумерки" от Гэрлена. Вспомнилась строчка из песенки "Мое сердце отдано моей киске", незатейливый мотив напомнил ему об очаровательной малышке, которую он когда-то любил.

Лифт миновал площадку, на которой стоял Худ, и остановился этажом выше. Вокруг стояла тишина. Воистину, этот дом был для миллионеров. Сюда не проникал вечерний шум парижских улиц. Подъезд выходил на Елисейские поля, но те словно находились в двадцати милях отсюда.

Красный глазок померк. Послышалась какая-то возня, словно кто-то спешно вбежал или, наоборот, выбежал из лифта. Худ нажал кнопку и вошел в спустившуюся кабину. Невысокий толстяк, стоявший в ней, явно не принадлежал к числу живущих в доме воротил. Худ подметил в нем что-то неуловимо английское: черты лица, их пропорцию, и особенно покрой зеленой фетровой шляпы. Плотно закрыв за собой дверь, он нажал на кнопку первого этажа.

Лифт плавно опускался. Слабо жужжал мотор, Худ стоял у самой двери. Его попутчик жался в дальнем углу. Худ почувствовал, что что-то не так. Попутчик неотрывно смотрел на него, даже не пытаясь скрыть свою дрожь. Прошла пара секунд, толстяк бросился вперед, к Худу, и схватил его за руку.

– Господи Боже, я...

Его лицо посерело и покрылось бисеринками пота. Искусственная челюсть ходила ходуном, то поднимаясь, то опускаясь от судорожных сотрясений подбородка. Ноги человека подкосились и Худу показалось, что он вот-вот упадет в обморок.

– Что с вами? Вы больны? Вам плохо?

Худ нажал кнопку экстренной остановки. Лифт замер. У человека искривился рот, он закрыл лицо руками и рухнул на колени. Шляпа слетела на пол.

– Попытайтесь прилечь, – сказал Худ, силясь припомнить, что следует делать в подобных случаях. Кажется, лучше расстегнуть воротничок. Человек что-то мычал, не сводя с Худа перепуганных глаз. Положение становилось довольно щекотливым, чего доброго, толстяк начнет отбиваться. Худ склонился над ним и протянул руки к шее, но толстячок издал душераздирающий вопль и резко отпрянул назад.

– Нет! Д-дайте мне шанс...

– О чем вы говорите?

Внезапно Худ понял, что для обоих будет гораздо лучше покинуть замкнутое пространство. Он повернулся и снова нажал кнопку первого этажа. Лифт плавно скользнул вниз и остановился. Худ раздвинул дверь.

– Побудьте здесь. Я вызову портье.

Но не успел он сделать и шага, как человек вскочил на ноги и вцепился в его запястье. Худ терпеливо не стал высвобождаться.

– Никого не надо звать. Все в порядке.

– По вашему виду этого не скажешь.

– Через минуту я буду в порядке. – Он тяжело дышал.

– Вы а этом уверены?

Худ внимательно пригляделся к человеку и все понял: толстяк был чем-то безумно напуган. Едва не до смерти. И все ещё хватался за Худа.

– Не оставляйте меня, пожалуйста, не уходите, ради всего святого.

– Ладно.

– Простите, я, конечно, выгляжу нелепо.

– С чего вы взяли, что мне можно доверять?

На Худа таращились круглые от ужаса пуговички глаз. Толстяку пришлось перевести дух, прежде, чем он мог собраться с силами и ответить.

– Если кто-то спускается в лифте вместе с вами и не причиняет вам зла, значит все в порядке, так?

– Что вы имеете в виду, говоря "все в порядке"?

– Я считал, что вы... Не обращайте внимания. Выйдем отсюда. Прошу вас.

Они уже находились в белом мраморном холле со статуей греческой нимфы, на которую, по сведениям Худа, Лобэр не пожалел денег, выкупив её из римского дворца, только бы заполучить в свою коллекцию. Худ снова взглянул на спутника. Малорослый рыжеволосый субъект лет пятидесяти, чем-то неуловимо напоминавший то ли актера, то ли игрока. Маловатая шляпа туго сидела на голове. На шее пестрый галстук. Отставной жокей, вот кем он казался.

При выходе на улицу мужчина вновь занервничал и стал пошатываться. Именно здесь, откуда рукой подать до Елисейских полей, освещение было неважным. От взгляда Худа не ускользнуло, как глаза мужчины тревожно шарили по темным аллеям напротив. Неподалеку взад-вперед сновали машины, мелькали огни водоворота жизни, доносились сигналы и грохот проносящегося в сторону площади Конкорд и обратно транспорта, и на фоне этого вечернего оживления большого города аллеи выглядели ещё более уединенными и погруженными в застывшую тьму спускавшейся ночи. Затерянный среди деревьев фонарь, отбрасывавший тусклое пятно света, изредка освещал случайных прохожих.

Коротышка зашевелил губами, что-то неслышно бормоча.

– Это всего-навсего служащие, спешащие домой, – подбодрил его Худ.

– Не все.

– Что случилось? Я могу вам помочь?

Казалось, человек едва слышал, что к нему обращаются.

– У вас есть машина?

– Не здесь.

– Послушайте, я умоляю вас, не бросайте меня. Я вам верю. Возможно, единственному во всем Париже. Вам ничего не стоило прикончить меня в этом чертовом лифте. Если бы вы были... – он не договорил, прервав свое лихорадочное бормотание.

– Вас кто-то преследует? – спросил Худ.

Человек продолжал неотступно вглядываться в глубь аллей.

– Есть здесь какое-то место, куда мы могли бы отправиться вместе? Надежное и безопасное?

– Позволю заметить, что неподалеку есть неплохой бар.

Человек облизнул языком пересохшие губы и по его лицу словно пробежала тень воспоминания о чем-то хорошо известном, но потерянном из виду в кутерьме последних событий.

– Да, выпить чего-нибудь. Вы ведь не откажетесь?

Худ заколебался. Как секретному агенту, ему не хотелось рисковать, ввязываясь не в свое дело. Он уже задавал себе вопрос, не был ли этот испуганный человечек элементарной наживкой. Вроде бы такое лицо не фигурировало среди предъявленных ему картотекой спецслужб фотоснимков, хотя на все сто процентов ручаться не мог. Но даже самый искусный актер вряд ли смог бы сыграть это отчаяние, сумел бы так натурально покрыться холодным потом и леденящей душу мертвенной бледностью.

– Хорошо, – спокойно кивнул он.

Они зашагали по улице. Новый знакомый Худа передумал подниматься по Елисейским полям, и они повернули на авеню Мариньи. Человек придерживался внутренней стороны тротуара и льнул к Худу. Спустившись совсем немного вниз, они увидели на противоположной стороне улицы полицейского, стоявшего на часах возле караульной будки под стенами Елисейского дворца, бдительно сторожа покой его обитателей.

– Подойдем к нему? – осведомился Худ.

Коротышка отрицательно покачал головой. Потом спросил:

– Вы англичанин?

– Да. Меня зовут Чарльз Худ. А вас?

Однако тот внезапно сжал его руку и вынудил остановиться. В свете уличного фонаря его лицо производило впечатление перекошенной маски, тронутой печатью мертвенной белизны. Щеки дрожали. Сзади послышались быстро приближавшиеся шаги. Они стояли на освещенном островке в центре темной улицы. Человечек сморщился и, словно осев, стал ещё ниже ростом. У него начали подгибаться коленки. Худ оглянулся назад. Полицейский из будки на противоположной стороне улицы смотрел в другую сторону. Вокруг было пустынно и, казалось, даже в уличном движении наступила пауза. Шаги сзади стремительно приближались. Мысль о том, какую превосходную мишень они оба представляют, заставила Худа вытолкнуть своего попутчика за пределы светлого пятна, отбрасываемого фонарем, а самому предусмотрительно спрятаться за его спиной. В следующее мгновение из темноты вынырнул капрал в военной форме и стремительно пронесся мимо них. Худ с облегчением вздохнул и улыбнулся.

Однако его попутчика это не ободрило. Он не сводил глаз с капрала до тех пор, пока тот не скрылся за завесой тьмы. Затем трясущимися руками закурил.

– Извините.

В самом начале рю Миромени находилось кафе, за стеклянным фасадом которого виднелись несколько столиков, занимавших половину зала. Внутри ярко горели люстры, освещая нескольких посетителей за столами. Не самое удобное место для приватных разговоров. Однако Худ не видел поблизости чего-нибудь поуютнее и, кроме того, кафе выглядело вполне нейтральным. На возвышении, покрытом красным линолеумом, в углу против стойки, находился удобный столик, за который они и присели.

– Два скотча, одинарный и двойной, – сделал заказ Худ подошедшему официанту. Затем обратился к незнакомцу.

– Так как вас зовут?

– Артур Тейт. Сокращенно Туки. Туки Тейт.

Худу имя ни о чем не говорило.

Сняв шляпу, Тейт принялся машинально приглаживать ладонью жидкие волосы на одну сторону. Он сидел на самом краешке стула, как подранок. Нервно хрустя суставами сплетенных пальцев, он периодически посматривал на стеклянную дверь. Когда принесли выпивку, одним залпом осушил двойной скетч, оттопыривая мизинец.

– Почему вы не обратитесь в полицию? – спросил Худ.

Тейт тревожно качнул головой.

– Нам не стоит здесь оставаться. Вы мне не закажете ещё стаканчик?

Он сделал знак официанту. Худ выполнил его просьбу. Молодая парочка переместилась к дверям, чтобы поиграть в кегли, и Тейт вынужден был склоняться вбок, пытаясь не выпускать вход из поля зрения. Дважды он порывался что-то сказать и прерывал себя на полуслове, как будто ему хотелось поведать что-то важное, но никак не мог собраться с силами и выдавить из себя хотя бы слово. Принесли новую выпивку.

В это время по радио прозвучали сигналы точного времени и Худ вспомнил об информации, которую следовало передать.

– Мне очень жаль, мистер Тейт, но я вынужден вас покинуть. Весьма сожалею, что нам не довелось познакомиться в более приятной обстановке.

Тейт перевел взгляд с двери на Худа и в его глазах застыл ужас, а лицо начало подергиваться. Невероятным усилием воли он заставил себя прошептать:

– Сделайте одолжение, мистер Худ, не уходите. Побудьте со мной, прошу вас.

Худ задумался над его словами. Сообщение Вальдоку следовало оставить в посольстве до восьми тридцати. А передать по телефону такую информацию невозможно. Осторожно, как больному, объяснил он Тейту ситуацию.

– У меня есть неотложные дела, и время не терпит. Они займут не больше пятнадцати минут. Если хотите, потом я вернусь сюда.

Тейт не проронил ни слова, будто потерял дар речи. Он нащупал и с трудом прикурил новую сигарету. Потом кивнул.

– Ждите меня здесь, – Худ поднялся из-за стола. – Я вернусь через четверть часа.

На улице было довольно свежо. Худ прошелся по Фобур Сент-Оноре, заглянул в британское посольство и направился в западное крыло здания, где ему никто не смог бы помешать. Там он написал записку для Вальдока и оставил её у доверенного лица.

Пробираясь назад через толпы праздных зевак, гуляющих в районе фешенебельных магазинов, он глянул на часы. Пятнадцать минут истекли; он запаздывал.

В кафе все та же парочка продолжала игру в кегли перед самым входом. Худ с ободряющей улыбкой повернулся к Тейту, но вместо того за столиком сидел совсем другой человек – работяга-француз, читавший вечернюю газету и попыхивавший трубкой. Остальные столики на возвышении пустовали.

Худ посмотрел по сторонам. Тейта нигде не было. Он ощутил внезапный холодок в спине. В туалете Тейта тоже не оказалось.

Официант пожал плечами.

– Не знаю. Он ушел? Я его не видел.

Тут Худ обратил внимание, что это совсем не тот официант, что обслуживал их с Тейтом. Он подошел к кассирше. В ответ на её вопрос официант из зала крикнул:

– Жюль только что сменился.

Женщина покачала головой.

– Официант, обслуживавший вас, только что ушел. А на вашего друга я не обратила внимания.

От неё веяло спокойствием и уверенностью. Она вовсе не выглядела встревоженной и даже одарила Худа милой улыбкой.

Худ вгляделся в лица остальных посетителей бара. Заурядная внешность ничем не примечательных людей. Все в высшей степени обыкновенно, ничего особенного. Он вновь пристально посмотрел на работягу, попыхивавшего трубкой. На столике все ещё стояла пепельница, в которой тлела недокуренная сигарета, неумолимо превращающаяся в горстку пепла.

2

Верхушка клиновидного здания штаб-квартиры НАТО прорезала кроны деревьев Булонского леса. Под стенами её совершали чинный променад элегантнейшие парижские няни, выгуливая своих подопечных. Стареющие графини выводили своих пудельков, задиравших лапки на хромированные перила. С высоты здания самым настойчивым из бдительных сотрудников порой удавалось высмотреть в кустах сценки поинтереснее, особенно в сумерках. Место способствовало романтическим приключения.

На седьмом этаже у окна своего кабинета стоял сэр Ричард Кэлверт, постоянный и полномочный представитель Великобритании в Атлантическом Союзе. На верхушках деревьев проклевывались первые зеленые листочки. Неподалеку возвышалась громада Монт Валери. Два коротких телефонных звонка заставили сэра Ричарда отвлечься от созерцания пейзажа и снять трубку красного телефона.

– Министр, сэр Ричард, – доложила телефонистка.

– Эй, Дик, – раздался знакомый голос. – Звоню тебе очень коротко, поскольку мне сейчас предстоят две встречи.

Однако беседа затянулась. Ричард Кэлверт довольно долго обсуждал с министром детали и несколько раз громко хохотал. Затем он повесил трубку. Наряду с даром непринужденного общения, у него было ещё одно весьма редкое качество – отсутствие мании величия. Внутренний телефон зазвонил, когда он делал пометки в блокноте.

– Звонит мистер Худ, сэр Ричард. Будете говорить?

– Ну конечно, – улыбнулся Ричард Кэлверт. – Чарльз, старина, сколько лет, сколько зим! Что ты здесь делаешь?

– Да вот проходил мимо. В общем-то, я торгую картинами.

– Картинами? – Ричард Кэлверт сразу осекся, зная, что по телефону не стоит уточнять.

– У меня есть Шарден, лакомый кусочек. Кстати, страшно непристойный.

– Почему бы тебе не ввести в искушение наши блистательные корпорации? Только вообрази себе те суммы, которые они нажили, продавая картины Ван Рога, Пикассо или кого-нибудь в этом роде, купленные лет тридцать назад за гроши.

– На картине изображена молодая женщина, демонстрирующая свой пухлый зад воздыхателю. Я просто вижу её в министерстве на Ломбард-стрит.

– И не говори... А ты как? Надолго к нам?

– Сегодня вечером отбываю. Решил просто передать мои добрые пожелания. Как Дези?

– Отлично. Я бы пригласил тебя на обед или просто пропустить по стаканчику, да нет ни минуты времени. На подходе целая серия встреч и совещаний на высшем уровне. Меня только что вызвали в Лондон.

– Не расстраивайся. Мы встретимся, когда я снова заеду в Париж.

Они поболтали ещё пару минут, и Худ стал прощаться.

Сэр Ричард набрал номер телефона своей секретарши.

– Завтра утром нам нужно быть дома, Элисон. Премьер-министр приглашает министра на выходные в свою загородную резиденцию.

– И вас тоже?

– Нет. Наша задача – подготовить документы. Судя по всему, повестка дня вполне конкретна. Нам предстоит пробыть там всего тридцать шесть часов. Берем все: протоколы последнего совещания, отчеты военных ведомств, секторов А2 и АЗ, доклад – обоснование и э-э...

– И дело Хэнзингера?

– Да. Сколько у нас копий?

– У нас одна. Всего их шесть. Дело возвели в ранг новейшего сверхсекретного космического проекта.

– Прекрасно, Элисон. Вы, как всегда, займитесь документами и билетами. Хорошо бы выехать восьмичасовым завтра утром. Кстати, шведы ещё не нашли мой плащ?

Плащ сэра Ричарда пропал в гардеробе шведского посольства.

– Нет. Они в смятении. Утверждают, что бессменно дежурили в гардеробе штатные сотрудницы посольства. Выдвигают версию, что кто-то из гостей по ошибке надел не свой плащ, и сейчас проверяют весь список приглашенных.

– Будем надеяться... Приступайте, Элисон, и пришлите ко мне мисс Паркинсон. Надо кое-что продиктовать.

3

Восхитительным утром Чарльз Худ прогуливался по рю де ля Пэ. Улица славилась своим блеском во всем мире. Ее знаменитость вытекала не от величественных пространств, и не от роскоши стоявших на ней особняков. Фасады зданий тут не поражали очарованием, ширина улицы не подталкивала прохожих расправлять крылья. Великолепие магазинов, предлагающих товары невиданной красоты и редкости, также не являлись причиной её известности далеко за пределами Франции. Все, что есть в этой улице – это какая-то неуловимая дымка французского шарма, неповторимая гармония и атмосфера чуда. А каким шиком веет от женщин, которых можно здесь встретить...

Этим утром особенно чувствовалось приближение весны, посылавшей своих предвестников в виде дуновений теплого ветерка и роя запахов пробуждающейся жизни. Худ шел за какой-то девушкой, наслаждаясь божественной грацией её движений, особенно в нижней части тела, плавной линией шеи и элегантной хрупкостью фигурки, на которой безупречно сидел костюмчик от Шанель.

Она задержалась у витрины магазина Картье. На черном бархате сверкало бриллиантовое колье с изумрудами. Он узнал это колье. Во времена правления Луи-Наполеона оно принадлежало Евгении. Взгляды Худа и девушки встретились в отражении.

– Вы, как никто другой, достойны этого ожерелья императрицы Евгении, заметил он. Она окинула его долгим внимательным взглядом и пошла дальше. Он отстал от неё на несколько ярдов. Девушка вошла в модный магазин и через стеклянную дверь одарила его приветливой улыбкой. Кивнув ей с нескрываемым восхищением, он прошествовал далее.

В зеркалах вращающейся витрины отразился облик самого Худа – мужчины рослого и хорошо сложенного. Он на полдюйма превышал шесть футов и весил около ста семидесяти семи фунтов, в основном за счет мускулов. Это чуть выводило его за рамки полутяжелого веса, но будучи всего на четверть фунта легче, он успешно боксировал в полутяже и даже выигрывал соревнования в Кембридже.

У него были темные насмешливые глаза; при улыбке в уголках его губ рассыпались симпатичные ямочки, вокруг глаз – морщинки. Ладно скроенный англичанин с большим жизненным опытом, – такое впечатление он производил на окружающих. И таков был на самом деле. Обладатель слегка вьющихся темно-каштановых волос и великолепных зубов, он притягивал женщин своим голосом, который многие находили завораживающим.

Женщины, для которых он был прекрасным незнакомцем, часто принимали его за плейбоя и богатого искателя приключений. Но они ошибались. Его внешность нельзя было причислить к какому-нибудь определенному типу. Скорее наоборот, был в нем некий налет космополитизма, та непринужденность и свобода, которая приходит к человеку, бывавшему во многих странах и много повидавшему, знавшему не только победы, но и поражения, тонко чувствующему и понимающему людей.

Одевался он хорошо, хотя и без претензий, скорее с подчеркнутой небрежностью. Ему шили по мерке несколько портных в Лондоне, Нью-Йорке, Париже и Гонконге. Обувь он заказывал в Сент-Джеймсе, оружие – в Берне, а спортивную одежду – в Рио.

Космополитом Худ стал по профессии и по призванию. В ежегоднике "Кто есть Кто" его характеризовали спортсменом и тонким знатоком искусств. До сих пор он успешно выступал на беговой дорожке. Однажды для развлечения Роджер Баннистер дал ему сорок ярдов форы на средней дистанции в четверть мили, и Худ пробежал это расстояние с приличной скоростью, не сумев, правда, удержать свой отрыв от Баннистера. Он был метким стрелком и на Олимпийских играх 1956 года в Мельбурне стал пятым в соревнованиях по пятиборью; на двухместных санях в соревнованиях по бобслею в Сент-Морице вместе с Гансом Фрозеком превысил рекордное время на шесть десятых секунды.

Он действительно занимался торговлей произведениями искусства, и среди его клиентов числились воротилы из европейских, американских и азиатских столиц. Но все это служило только прикрытием истинной работы Худа. Его закадычный друг сэр Джордж Трид, глава военной разведки МИ5, член знаменитого карточного клуба "Уайтс и Бэдлз", некогда служивший в королевской конной гвардии, однажды попросил оказать ему услугу, выполнив некую секретную миссию, которая оказалась первой в длинной цепочке. Во время войны Худ был одним из агентов шефа секретных служб сэра Уильяма Стефенсона в Америке, и до сих пор то военная разведка, то Министерство иностранных дел время от времени прибегали к его услугам.

Худ всегда имел право отказаться от возложенной на него задачи, если та была ему не по душе. С другой стороны, по молчаливому уговору он всегда обязан был информировать соответствующие органы, доведись ему столкнуться с чем-то подозрительным. Кто займется расследованием – он сам или другой сотрудник, – не имело значения. По желанию он мог пользоваться привилегиями секретного агента; за ним всегда оставались право выбора и право личной оценки происходящего.

Однако ежегодник "Кто есть Кто" умалчивал не только про этот род его деятельности.

Чарльз Худ был секретным агентом консорциума, объединяющего крупнейшие финансовые компании королевства. Так случилось, что некоторые влиятельные друзья, знавшие о его работе на ведомство Трида и Министерство иностранных дел, обратились с просьбой о содействии в разрешении некоторых дел, связанных с сверхсекретными финансовыми операциями, проводимыми за рубежом. Худ согласился, успешно справился с делом и был приглашен вновь. Не испытывая материальных проблем, он не нуждался в вознаграждении и работал только ради собственного удовольствия.

В первые годы возникали неизбежные трудности, когда Худ, выполняя возложенную на него миссию, иногда попадал в переплет и ему ничего не оставалось, как сдаваться на милость властей иностранных держав. Однако в высших эшелонах Вестминстера быстро признали, что такое положение не лишено и ряда преимуществ. За Худом закрепилась слава надежного, проверенного и весьма осмотрительного человека, который мог принести гораздо больше пользы чем кто-либо другой, "за поведение которого на чужой территории пришлось бы краснеть, если не опасаться", как выразился в закрытых дебатах министр иностранных дел.

Это служило прекрасной возможностью прикрывать Худа на тот случай, если бы ему пришлось принимать экстренные меры по собственному спасению. Так что его деятельность представляла из себя финансируемую частным образом разведслужбу, с возможностью прибегнуть к привилегиям служебного иммунитета и помощи в трудных ситуациях.

Но сейчас, этим солнечным апрельским утром в Париже, он не работал на финансистов. Он приступал к выполнению очередной правительственной миссии, поручения военной разведки.

Худ вышел на площадь Бандам, отметив белый "роллс-ройс" с мексиканскими номерами, на переднем сидении которого сидела рыжеволосая девушка. Он представлял, кому могут принадлежать машина и девушка, и у него даже возникло искушение, но он подавил соблазн.

В галерее Харуэлла он провел около часа, переходя от картины к картине, но цены там были заявлены совершенно абсурдные.

Выйдя из галереи, он немного прошелся и, свернув за угол, направился по рю дю Монт-Табо. Не прошло и секунды, как сзади послышался громкий лязг металла. Оглянувшись, Худ успел мельком заметить стремительно надвигающуюся и грохочущую серую массу. Судорожно рванувшись, он врезался в стеклянную дверь магазина, широко распахнувшуюся под тяжестью его тела. Падая, он услыхал звук приглушенного выстрела. Его окатил ливень осколков разбившегося стекла.

Дикий визг из магазина смешался с криками на улице. Худ поднялся из-под груды обрушившегося на него стекла. Боли, похоже, не было. Позволив продавщицам покудахтать вокруг своей персоны, он вышел на улицу. И как раз вовремя, чтобы заметить серый фургон "ситроен", который, качаясь и громыхая, уже поворачивал за угол. Еще мгновение, и тот бы пропал из вида. Шоферы и посыльные расположенного напротив отеля "Морис" высыпали на улицу и обменивались негодующими возгласами. Продавщицы магазина продолжали визжать.

– Он сумасшедший!

– Ни с того, ни с сего так вылететь на тротуар!

– Шоферня просто распоясалась! Что они себе позволяют!

– Да он пьян. Разве вы не видели, как он петлял?

Возбуждение нарастало и обещало достичь апофеоза. Худ снял плащ и осмотрел разорванное место. Фургон со всего хода влетел на единственное пустующее место у тротуара, незанятое стоящими впритык автомобилями, причем в тот самый момент, когда там проходил Худ, затем резко откатился назад и понесся вперед, не остановившись. В тот момент из-за ворот напротив осторожно выруливал длинный лимузин. Была какая-то вероятность, что фургон шарахнулся, чтобы избежать столкновения. Но у Худа было неприятное ощущение, что все слишком напоминает покушение на убийство. Судя по всему, стреляли из пистолета с глушителем.

Стряхнув с себя остатки стекла. Худ быстро осмотрелся в поисках следов пули. Однако в гуще осколков и в беспорядке попадавших на пол товаров найти что-либо было трудно, если вообще возможно. Он поискал взглядом стреляную гильзу на тротуаре, но опять безуспешно. Одна из продавщиц протянула его плащ, сколотый наспех булавками.

– Мы вызовем полицейского. Мишель за ним уже побежала.

Худ сделал вид, что не слышит. Выходя на тротуар, он увидел боковым зрением, как к магазину приближается одна из продавщиц с полицейским, и поспешно двинулся в противоположную сторону. Немедленно раздался призывный хор наивных и добропорядочных зевак. Он не обращал на них никакого внимания. Многоголосие хора переходило в крещендо.

– Вот он, вот он, мсье! Мсье!

Каждую минуту любой из них мог подбежать и схватить его за руку.

Худу только не хватало разборок с французской полицией. Слева загудело такси, отозвавшись на его вытянутую руку. Худ одним прыжком очутился возле дверцы и они умчались.

У Северного вокзала Худ расплатился с таксистом. Купив билет на пригородную электричку до Пьерфона, он отправился в туалет. Потом заглянул в буфет, и, выйдя оттуда через другие двери на шумную привокзальную площадь, прыгнул в такси, отъезжающее от стоянки. Теперь он был совершенно уверен, что за ним не следят.

Когда такси доставило его до ворот де ля Виллетт, к нему уже вернулось спокойствие, а с ним и аппетит. Он направился в бистро, которое, помимо стопроцентной гарантии не встретиться ни с кем из знакомых, сулило отменную отбивную. Так и вышло. К отбивной он заказал полбутылки молодого свежеохлажденного "божоле". В бар ввалились рубщики мяса с виллеттских скотобоен и, не снимая фартуков, заляпанных пятнами крови, устроились у стойки, попивая винцо. Завсегдатаи знали, что в этом бистро подавали великолепные мясные блюда, с которыми не могли идти ни в какое сравнение изделия изысканнейших парижских ресторанов. Здесь всегда царили оживление и вам всегда были рады. Официанты обслуживали проворно, любезно и внимательно. Ничто не напоминало о тяжелой атмосфере чревоугодия парижских ресторанов, где бизнесмены поглощали свиные ребрышки или гигантские шницеля, сдобренными бесчисленным количеством вина и двойного бренди на десерт.

Однако вместо того, чтобы по обыкновению наслаждаться уютом и умеренностью цен, Худ приуныл. Происшествие с фургоном отодвинулось в дальний уголок памяти: бессмысленно думать об этом, если все равно ничего нельзя сделать. Но его настойчиво и с завидной регулярностью посещали мысли о Тэйте.

Почему тот был так испуган? Перед ним вновь встала странная сцена в лифте. Куда толстяк исчез из кафе? Он чувствовал, что в этом человеке таилось нечто необычное, за всем его обликом скрывалась какая-то тайна, ожидающая разгадки. Возможно, он тогда ушел, чтобы напиться где-нибудь на Монмартре, или в одном из баров на плас Пигаль с тамошними девицами. Хотя в глубине души Худ признавал, что нарисованная в его мозгу картинка казалась неправдоподобной.

Впереди у Худа оставалось полдня. Ночной поезд увезет его в городишко Болью к Лобэру. Все, что он мог сделать за это время – отправиться в то же кафе и понаблюдать там часок.

Вернувшись в центр, он прогулялся вверх по бульвару Мальзерб к площади Сент-Августин. Безобразная серая громада церкви возвышалась, словно утес, над вереницей машин и снующими толпами. Худ огляделся, потом направился на рю Миромени и завернул к кафе.

На этот раз он подходил к кафе с другой стороны и потому, только добравшись до конца квартала и не заметив стеклянной витрины, сообразил, что пропустил нужную дверь. Тогда он извернулся и зашагал обратно. Медленным шагом он вернулся туда, откуда вышел. Кафе на улице не было. Остановившись на углу. Худ ощутил, как по его спине пробежал слабый холодок, сигнал опасности. Не раз в прошлом, когда ситуация становилась непонятной, такое состояние заставило его быть настороже и готовиться к чему-то непредвиденному. Вот и сейчас все чувства Худа предельно обострились.

Худ пошел назад по собственным следам, отслеживая каждый шаг. Он был уверен, что ошибки не произошло. По узкому тротуару сновали прохожие. Он узнал картинную галерею с картиной Мунка на витрине. Прямо за ней располагалась лавка шляпника, а следом антикварный магазин, который он хорошо помнил. Кафе не было...

И тут он его увидел. Витрина была загорожена деревянным щитом, который ставились, когда точка переходила в другие руки и начинались переоборудование и ремонт. На щите была наклеена афиша с изображением танцовщицы из кабаре, тело которой стыдливо-вызывающе прикрывали несколько перьев марабу.

Худ толкнул дверь за щитом и заглянул внутрь. Несколько рабочих с инструментами молча передвигались по залу. Интерьер преобразился до неузнаваемости: на полу валялся мусор, на голых стенках зияли дырки от выдранных розеток. Он посмотрел наверх. Вывеска исчезла.

Всего лишь день назад это место казалось хорошо обустроенным и процветающим. Он ещё помнил запах свежего линолеума, покрывающего помост. Его перестилали совсем недавно. И он прекрасно помнил впечатление новизны, которой веяло в свете розового неона от сверкающей кофеварки, и свежий блеск зеркал.

– Мсье? – один из рабочих заметил его.

– Что случилось с кафе?

– С кафе? Откуда я знаю? – рабочий был крупным мужчиной с большими висячими усами.

– А хозяин здесь? Или кто-нибудь из начальства?

– Я прораб. Больше здесь никого.

– Вчера вечером здесь за кассой сидела женщина. Похоже, хозяйка. Не знаете, где её найти?

Мужчина прервал его.

– Не знаю. Мы только рабочие, мсье. Нам ничего не известно.