Текст книги "Пенитель моря"

Автор книги: Джеймс Фенимор Купер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Глава XXII

Так как Луфф, на попечение которого была оставлена «Кокетка», никогда не пренебрегал своими обязанностями, то крейсер скоро приблизился к шлюпкам. Пока их поднимали на судно, бригантина уже успела выйти из-под пушечных выстрелов. Отдав приказание продолжать погоню, Лудлов поспешил в свою каюту, чтобы там отдаться своему горю.

– Счастье непостоянно. Барыши служат наградой купцу за его благоразумие, – наставительно произнес альдерман, едва скрывая свою радость от неудачного исхода экспедиции. – Нередко купец получает дублоны вместо простых долларов, но зато и цены на товары понижаются прежде, чем они выйдут из таможни. Разве мало французов, капитан Лудлов, чтобы поддерживать дух отважного офицера? Стоит ли горевать из-за безделицы?

– Не знаю, во сколько вы оцениваете вашу племянницу? Во всяком случае, я на вашем месте при одной мысли, что она стала жертвой ухищрений негодяя, сошел бы с ума!

– К счастью, вы не дядя ей, а следовательно, и не имеете причин для беспокойства. Молодая девушка – француженка, и я уверен, что в настоящую минуту она преспокойно роется в материях и кружевах контрабандиста. Когда ее выбор будет сделан, она возвратится более нарядной, чем когда-либо.

– Ах, Алида, Алида! Не того я ожидал от образованной и гордой девушки.

– Образование ее – дело моих рук, а гордость она унаследовала от старого Этьена де-Барбри, – сухо ответил Миндерт. – Но жалобы не помогут делу. Позовите патрона Киндергука, и мы обсудим сообща, что нам надо делать.

– Ваш патрон присоединился к вашей племяннице, и теперь оба они совершают увеселительную поездку. Мы его потеряли во время последней экспедиции на шлюпках.

Альдерман казался пораженным.

– Олоф ван-Стаатс погиб! Вы сами, сударь, не знаете, что говорите, если высказываете такую ужасную мысль. Смерть этого достойного молодого человека прекратила бы существование одной из самых богатых и уважаемых фамилий и оставила бы без наследников чуть ли не одну треть всех земель колонии.

– Ну, до этого еще не дошло! – с горечью ответил капитан. – Патрон просто бросился на палубу бригантины и отправился вместе с прекрасной Алидой обозревать материи и кружева.

– В самом деле? Ну, тогда узнаю сына моего друга Стефана! – произнес альдерман, потирая от удовольствия руки. – Настоящий голландец не живое серебро[31]31
  Ртуть. (Прим. ред.).


[Закрыть], называемое французом, который хватается за волосы и морщит лицо, если переменится ветер или изменит женщина. Это и не сорви-голова, называемый англичанином, нет, это настоящий сын Батавии, настойчивый и энергичный, который сломя голову не бросается даже на своего…

– На кого? – спросил Лудлов, заметив колебание альдермана.

– Ну, конечно, на своего врага. Браво, Олоф! Ты человек как-раз такой, какой мне нравится, и я не сомневаюсь… нет сомнения, что счастье будет тебе благоприятствовать.

Лудлов встал, улыбнувшись несколько иронически, хотя он не испытывал никакой злобы при виде откровенной радости альдермана.

– Господин ван-Стаатс не может пожаловаться на судьбу, – сказал он, – хотя я не думаю, чтобы он одолел человека, такого ловкого и, по-видимому, увертливого. Впрочем, мне нет до других никакого дела, альдерман ван-Беврут! Я должен исполнить свою обязанность. Контрабандист три раза уходил от меня. Будем надеяться, что в четвертый раз он будет не так счастлив. Мой корабль достаточно силен, чтобы уничтожить корсара, и судьба его свершится!

Высказав эту угрозу, Лудлов вышел из каюты и, поднявшись на палубу, занял обычное место. С новой энергией он следил за движениями бригантины.

Ветер вполне благоприятствовал ей и она уходила все дальше и дальше. «Кокетке» не оставалось ничего другого, как распустить все свои паруса, чтобы хотя не упустить из виду своего противника в течение наступивших сумерок, но увы!.. Прежде чем солнце опустилось в океан, корпус бригантины исчез, и от нее оставались лишь верхушки мачт. Спустя несколько минут наступила ночь, и «Кокетка» двигалась за корсаром наудачу, не видя его.

Как только стало светать, Лудлов вышел на мостик. Напрасно он пронизывал горизонт испытующим взглядом: бригантина скрылась. Кругом расстилался безбрежный океан, по которому пенились лишь зеленоватые волны да кричали чайки.

В течение следующей недели «Кокетка» бороздила океан по всем направлениям. То идя по ветру, то против ветра, она с легкостью преодолевала все препятствия. Голова почтенного коммерсанта кружилась от этой «скачки». Он уже потерял представление, где они и куда направляются. Наконец он увидел явные признаки окончания непривычного для него плавания: движения моряков стали медленнее, число парусов начали постепенно уменьшать.

Франсуа вылез из внутренних помещений корабля и заковылял к середине палубы, где он обычно в хорошую погоду совершал прогулку; там его не тревожили ни офицеры, ни матросы.

Бросив взгляд на море, старый слуга испустил радостный крик.

– Ах, какое счастье! Земля! – вскричал он, обращаясь к мичману Гопперу. – Море – очень приятная вещь, сударь, но, знаете, я не моряк. Какая это страна?

– Это Франция, – ответил шутник, желая подшутить над чудаком. – Говорят, очень хорошая страна для тех, кто ее любит.

– Не может быть! – вскричал изумленный и обрадованный Франсуа. – Скажите мне, господин Гоппер, – продолжал он, дотрагиваясь до офицера дрожащей рукою, – точно ли это Франция?

– Казалось бы, для человека вашего возраста излишен подобный вопрос. Разве вы не видите колокольни церквей, замка на заднем плане и деревни, как-будто груду камней на берегу? Затем видите этот парк: в нем прямая аллея и… раз… два… три… о, целых одиннадцать статуй, у которых лишь один нос на всех.

– Честное слово? Я не вижу ни парка, ни замка, ни статуй. Впрочем, это неудивительно: мое зрение так слабо. Так это Франция?

– Ну, так что же, что у вас плохое зрение? Я буду говорить вам о всем, что увижу. Видите этот склон холма, похожий на книгу сигналов, где нарисованы целые ряды флагов всех наций? Эго поля. А вот и лес, деревья которого расположены в таком стройном порядке, как новобранцы перед ученьем.

Доверчивость старого француза не простиралась, однако, так далеко. Он понял, что над ним шутят, и удалился с грустным и в то же время полным достоинства видом.

Между тем «Кокетка» продолжала подвигаться вперед. Замок, церковь и деревня мичмана превратились скоро в песчанную косу, позади которой виднелись тощие сосенки с разбросанными между ними полянками и многочисленными домиками. Виднелись и нарядные дачи.

После полудня вынырнула, казалось, из воды вершина горы, а когда солнце скрылось за нею, «Кокетка» обогнула песчаный мыс и бросила якорь против виллы Луст-ин-Руст. Паруса убрали. Лудлов с альдерманом спустились в лодку и направились к устью речки Шрюсбери. Хотя была уже ночь, но окружающие предметы были еще видны. Направляясь к берегу, наши друзья заметили странный предмет, качавшийся в воде. Из любопытства они подъехали к нему.

– Крейсеры и волшебницы! – пробормотал Миндерт. – Эта мошенница преследует нас так настойчиво, как-будто мы украли у нее деньги. Ну, уж отныне ни за что не выйду из своего дома!

Лудлов с досадою повернул лодку и продолжал путь к реке. Он увидел, в какую грубую ловушку попался он в ночь неудачного нападения на бригантину. То, что он принимал тогда за нос, оказалось просто-на-просто бочкой с укрепленным на ней фонарем, теперь уже потухшим.

Глава XXIII

Было уже совершенно темно, когда альдерман ван-Беврут и капитан Лудлов подходили к Луст-ин-Русту. Гора, за которой находилась вилла, отбрасывала длинную тень на реку, на песчаную косу, отделявшую реку от моря, и на самое море. Когда они, пройдя лужайку, находились уже у дверей виллы, альдерман обратился к Лудлову:

– Вы, конечно, понимаете, что вся эта маленькая экскурсия, с которой мы возвращаемся, имеет, так сказать, семейный характер. Я понимаю, что доходы – неотъемлемая принадлежность государства. Я признаю всю важность этого! принципа. Но не нужно увлекаться им. Если эта бригантина действительно пресловутая «Морская Волшебница», то, конечно, она сделалась бы вашей законной добычей, если бы попала в ваши руки. Но она от вас ускользнула, и я не знаю, каковы теперь ваши намерения. Скажу одно: если бы жив был ваш отец, этот превосходный человек, то он подумал бы, прежде чем сообщать кому бы то ни было относительно этой истории.

– К какому бы решению ни принудил меня мой долг, вы можете быть спокойны: я не нарушу тайны изумительного поступка вашей племянницы! – ответил капитан. При этом голос его слегка дрогнул от тяжелого сдавившего его чувства.

– Ваши слова делают вам честь, напитан Лудлов, – ответил альдерман, – хотя, собственно, вы не вполне поняли меня. Но к чему беседовать нам на открытом воздухе? Войдемте в дом. Теперь аппартаменты моей своенравной племянницы заняты этими канальями – неграми, которым ничего не стоит загнать самого дорогого рысака.

Здесь альдерман остановился. Глаза его расширились. Напоминание о павильоне заставило и Лудлова поднять глаза туда, куда прежде он всегда так стремился. Он вздрогнул и также остолбенел: против раскрытого окна павильона сидел не кто иной, как пропавшая Алида. Первым движением молодого офицера было броситься к ней, но благоразумный альдерман удержал его.

– Не торопитесь! – хладнокровно проговорил он. – Надо прежде подумать, а затем уже бежать. Несомненно, это фигура моей племянницы, если только не двойник ее! Франсуа, видишь ты эту фигуру у окна павильона, или у нас мерещится в глазах?

– Ну, конечно! – радостно вскричал старый слуга. – И зачем только мы ездили, когда мадемуазель Алида и не думала покидать дом?! Я был уверен, что мы ошибались, так как семейство де-Барбри никогда не любило моря.

– Иди, добрый Франсуа, на кухню, сообщи мошенникам-неграм о моем приезде и держи язык за зубами обо всем том, что пришлось тебе видеть на океане. Капитан Лудлов, идемте сейчас к моей покорной племяннице, но только тихо, не производя шуму.

Капитан Лудлов с радостью принял это приглашение и немедленно последовал за рассудительным альдерманом, на лице которого не было заметно ни малейших следов волнения. Перед тем, как войти в павильон, они невольно остановились и вторично взглянули в открытое окно. Молодая девушка сидела перед маленьким столиком красного дерева и казалась глубоко погруженной в чтение лежавшей перед ней книжки. На столе стоял чайный сервиз из китайского фарфора. Вся фигура Алиды дышала спокойствием.

– Вот та картина, о которой я часто мечтал, – тихо произнес Лудлов, – когда бури и ветры удерживали меня в течение долгих ночей на палубе, когда душа и тело ныли от усталости. Вот тот покой, вкусить который, я жаждал и надеялся!

– Вы хороший ценитель мирной домашней жизни, мистер Лудлов! – ответил альдерман, – Не правда ли, у Алады такой свежий вид, что как-то не верится; чтобы она подвергалась влиянию бурь и морской качки? Идемте.

Альдерман ван-Беврут вообще не привык церемониться, когда ему приходилось навещать племянницу. Так и теперь почтенный коммерсант отворил двери и вошел в комнату, втолкнув туда же Лудлова.

Если они думали удивить молодую, девушку своим мнимым равнодушием и спокойствием, то они очень ошиблись. При входе их Алида спокойно отложила книгу и с такою непринужденностью приветствовала своих гостей, как-будто рассталась с ними не далее, как час тому назад. При виде этого спокойствия племянницы альдерман впал в глубокое раздумье. Что же касается моряка, то он не знал, чему больше удивляться: очаровательности ли молодой девушки или ее поразительному самообладанию. Алида с своей стороны не чувствовала, повидимому, ни малейшего желания вступать в объяснения по поводу своего недавнего исчезновения. Когда гости сели, она сказала:

– Я уже приготовила для вас чай какого-то особенного сорта. Не угодно ли, господа, попробовать этого восхитительного напитка?

– Да, этот чай я могу порекомендовать каждому. Но, дорогая племянница, будьте так добры сообщить командиру крейсера ее величества и скромному альдерману доброго города Нью-Йорка, сколько времени вы ждете нас?

Алида вынула из-за пояса изящные золотые часики и внимательно посмотрела на них.

– Теперь девять часов, – сказала она. – Кажется, часа в два пополудни Дина доложила мне, что я могу надеяться видеть вас. Однако, дядя, вас давно дожидаются пакеты из города.

Последние слова дали новое направление мыслям альдермана. Он боялся в душе вступать теперь же в объяснения с своей племянницей и притом в присутствии Лудлова, вполне основательно полагая, что речь может коснуться таких предметов, которые он не желал бы задевать в присутствии капитана «Кокетки».

Обрадовавшись предлогу отдалить неприятное объяснение, почтенный коммерсант залпом осушил чашку чая и, пробормотав несколько слов извинения перед Лудловым, поспешно вышел из комнаты, держа в руках пакеты.

До сих пор капитан Лудлов хранил упорное молчание. Изумление, смешанное с негодованием, мешало ему говорить. Только своим взглядом он старался проникнуть в ту тайну, которою Алида окружила свое непонятное поведение. Ему удалось подметить на лице девушки сквозь маску видимого спокойствия печальную улыбку.

После ухода дяди Алида взглянула украдкой на Лудлова и, увидев, что тот перехватил ее взгляд, решилась первая прервать неприятное молчание.

– Имела ли «Кокетка» встречу с неприятелем, – спросила она, – или враги королевы устрашились мужества, которое уже раз едва не принесло им гибель?

– Страх, благоразумие или, быть-может, совесть сделала их более благоразумными! – отвечал Лудлов, подчеркивая последнее слово. – Мы обошли все соседние берега, но их не встречали.

– Жаль! Но если французы ускользнули от вас, то, может-быть, вам удалось захватить какого-нибудь контрабандиста? Здесь среди негров ходит слух, будто бригантина, недавно бывшая близ наших берегов, находится на подозрении у правительства.

– На подозрении! Это я должен спросить у прекрасной Алиды, заслуживает ли ее командир такой репутации?

Алида улыбнулась, и Лудлов с болью в сердце должен был сознаться, что никогда еще улыбка молодой девушки не была так очаровательна.

– Капитан Лудлов был бы слишком любезен, если бы стал спрашивать у молодых девиц здешней колонии инструкции для своих действий. Мы можем тайно поощрять контрабанду, но, конечно, нас никто не заподозрит в какой-либо интимности с этими людьми. Все эти косвенные намеки заставят меня, кажется, покинуть Луст-ин-Руст и искать в другом месте свежего воздуха. К счастью, берега Гудзона могут доставить те удовольствия, от которых было бы неразумно отказываться.

– В том числе и ферма Киндергука?

Алида снова улыбнулась, как показалось Лудлову, торжествующе.

– Дом ван-Стаатса, говорят, имеет живописное местоположение и полон удобств. Я его видела…

– В ваших мечтах о будущем? – пробормотал Лудлов, видя, что девушка умолкла.

Молодая девушка рассмеялась от чистого сердца. Однако, она быстро овладела собой и ответила:

– Ну, далеко не таким поэтическим образом. Все мое знакомство с красотами фермы господина ван-Стаатса ограничилось несколькими взглядами, которые мне привелось бросить туда во время поездки по реке. Дымовые трубы построены в чисто голландском вкусе, и хотя на них не видно гнезда аиста, но все дышит таким миром и покоем, что способно возбудить зависть в женщине. Хозяйственные постройки тоже имеют привлекательный для доброй хозяйки вид.

– И место этой хозяйки недолго будет благодаря вам пустовать?

Алида небрежно играла чайной ложечкой, на которой были художественно выгравированы ласточки. При последних словах капитана она вздрогнула и подняла на него глубокий, внимательный взгляд.

– Оно никогда не будет занято мною, Лудлов! – твердо ответила она.

Лудлоз вздохнул облегченно.

– Гора свалилась с моих плеч. Ах, Алида, если бы вы так же легко могли…

– Тс! – тихо сказала молодая девушка, приподнявшись немного и вслушиваясь во что-то с видимым волнением. – Разве вы ничего не слышали?

Разочарованный молодой человек хранил угрюмое молчание и только невольно любовался разгоревшимся личиком своей собеседницы. Убедившись, должно-быть, в своей ошибке, Алида основа заняла свое место.

– Вы говорили о горе, – спросила она с рассеянным видом. – О какой это?

– Я говорил о той горе, которую вы сейчас сняли с моих плеч, говоря об Олофе ван-Стаатсе. Теперь вам стоит лишь объяснить ваше отсутствие, и мое сердце будет опять в вашей власти.

Алида казалась тронутой. Взгляд ее, обращенный на моряка, сделался мягче. Самый голос ее не имел уже прежней твердости. Она спросила:

– Разве эта власть ослабела?

– Вы бы стали презирать меня, если бы я сказал «нет». Вы бы стали подозревать меня, если бы я сказал «да».

– В таком случае лучше всего молчать. Положительно, я слышала сейчас легкий стук в ставню.

– Надежда обманчива. Вы, значит, ждете визита кого-то?

Легкий удар отчетливо послышался со стороны окна. Алида, побледнев, тревожно посмотрела на капитана. Она хотела что-то сказать, но благоразумие или какое-то другое чувство удержало ее. Наконец она собралась с духом и сказала:

– Капитан Лудлов, надеюсь, что вы, как благородный человек, извините слабость женщины. Я жду одного визита, при котором королевскому офицеру присутствовать не полагается.

– Я не таможенный чиновник и не интересуюсь тайнами женского туалета. Я офицер и обязанность моя – действовать лишь в открытом море против нарушителей закона. Поэтому можете не стесняясь пригласить того человека. Мы сведем с ним счеты в более приличном для этого месте.

Алида с благодарностью взглянула на Лудлова. Затем она слегка ударила ложечкой по чашке. В ответ на это кусты под окном раздвинулись и на балконе появился Сидрифт. Тотчас же легкий тюк упал на средину комнаты.

– Посылаю предварительно мой паспорт! – произнес контрабандист. С этими словами он приветливо поклонился хозяйке и довольно сухо – капитану Лудлову. Надев затем свою бархатную шапочку, обведенную золотым шнуром, он подошел к тюку.

– Вот неожиданный покупатель, – прибавил он. – Что ж! Тем больше барышу. Капитан Лудлов, мы с вами уже встречались?

– Да, господин Пенитель Моря, и, надеюсь, не в последний раз. Ветры могут перемениться, и счастье может оказаться на стороне закона.

– Мы полагаемся на защиту нашей «Морской Волшебницы», – ответил Сидрифт, указывая на ее изображение, вышитое по бархату шапочки. – Здесь мы, надеюсь, на нейтральной почве?

– Я командир королевского крейсера, сударь! – гордо ответил Лудлов.

– Королева Анна должна быть довольна, имея такого преданного офицера. Прошу извинения, прелестная хозяюшка! Разговор двух грубых моряков оскорбляет вас и противоречит тому уважению, на которое вы имеете право. Ну, теперь все церемонии закончены и, следовательно, я могу начать осмотр вещей, от которых ваши глазки засверкают еще больше и которые возбуждали зависть не одной герцогини.

– Как вы спокойно говорите о своих титулованных покупателях! Можно подумать, что вы занимаетесь торговлей государственными должностями.

– Этот бравый офицер подтвердит вам, сударыня, что ветер, который в Атлантическом океане свирепствует бурей, едва освежает пылающие щечки молодой девушки на суше. Нити жизни переплетаются между собою подобно корабельным канатам. Храм Эфесский и индейский вигвам лежат на одной и той же почве.

– Отсюда вы заключаете, что природа дает себя чувствовать, несмотря ни на какие чины? Надо признаться, капитан Лудлов, что мистер Сидрифт очень хорошо знает женские сердца, выставляя напоказ такие прелестные вещи, как, например, вот эти.

Лудлов молча следил за молодой девушкой и контрабандистом. Ценою больших усилий воли он старался оставаться спокойным до конца, хотя было мгновение, когда это спокойствие готово было изменить ему: это было именно тогда, когда он заметил, что они обменялись друг с другом взглядом, как видно, прекрасно понимая один другого.

Преодолев свой гнев, капитан отвечал внешне спокойно:

– Если так, то мистер Сидрифт должен гордиться своей удачей.

– Этому способствовали мои частые сношения с женщинами, моими лучшими покупателями. Вот парча, которую носят придворные дамы английского двора, хотя она вышла из рук итальянских мастеров. Один раз в году, а именно, отправляясь на патриотический бал, эти дамы надевают в угоду публике платья из материй отечественного производства. Остальное же время года они носят эти более красивые ткани. Скажите, почему англичанин при своем туманном солнце тратит тысячи фунтов стерлингов в погоне за красками тропического мира, как не потому, что запрещенный плод имеет особенную прелесть! Почему, скажите, изысканный гастроном Парижа восторгается смоквой, которую последний нищий Неаполя с презрением бросил бы в воду, как не потому, что его самолюбию лестно употреблять такой плод, который составляет принадлежность других широт. Вот секрет успеха нашей торговли! А так как женщины вообще больше тщеславны, то и мы должны быть им более признательны.

– Вы много ездили, мистер Сидрифт, – смеясь, заметила Алида, развертывая на ковре богатое содержимое тюка. – Вы так уверенно говорите о нас.

– О, мы не любим оставаться без дела. То мы направляемся к островам Адриатики, то к вашим негостеприимным берегам Америки. Мало стран в Европе между Гибралтарским проливом и Каттегатом, где бы я не был.

– Судя по вашим тканям, вы предпочитаете всем странам Италию.

– Вы правы. Я провел все свое детство на этих чарующих берегах. Здесь, на равнине Сорренто, я получил свое воспитание.

– А где это? Я спрашиваю это потому, что, быть-может, эта родина знаменитого корсара будет впоследствии воспета в песнях и займет досуги любопытных.

– Только ради вашей красоты прощаю вам вашу иронию. Сорренто – это очаровательное местечко на южном берегу знаменитого Неаполитанского залива. Вся его почва вулканического происхождения, и, собственно говоря, соррентинец всю свою жизнь проводит на кратере действующего вулкана. Если когда-либо из моря брызнет гигантский фонтан воды, а земля разверзнется и выбросит на свою поверхность потоки огненной лавы, – а в это глубоко верит каждый соррентинец, – то это место первое подвергнется опустошению. Я много видел стран. Я видел природу в самых различных климатах, но ни одно из этих мест не ласкало так глаза красивыми сочетаниями роскошных ландшафтов, не вызывало таких жгучих воспоминаний, как этот бесподобный уголок Соррентской скалы.

– Расскажите нам ваши воспоминания, а я между тем исподволь ознакомлюсь с вашими товарами.

Минуту контрабандист молчал, как бы погруженный в воспоминания прошлого, затем с печальной улыбкой начал:

– Много лет прошло, а впечатления так живы, как если бы они восприняты были мною лишь вчера. Помню, наш домик стоял на склоне скалы. Прямо перед нами расстилалось голубое море, а кругом такое разнообразие, какое редко встречается в действительности. Представьте себе, что вы лицом обращены к северу. Вы идете вдоль извилистого берега залива. Слева от себя вы видите высокую гору и остров, берега которого изрыты волнами: это Иския. Тот низменный продолговатый кусок земли – Прочида, отпрыск древней Греции. И до сих пор в костюмах и языке жителей обнаруживается греческое происхождение. Пролив приведет вас к голой скалистой возвышенности: это города Мизена и его порт. Сюда пристал легендарный Эней[32]32
  Герой поэмы Виргилия «Энеида».


[Закрыть], Рим держал здесь свой флот. В этом же месте Плиний сел на корабль, чтобы отправиться к Везувию, пробудившемуся от своего векового сна. В ложбине между двумя вершинами, как утверждает поэт Мантуи[33]33
  Виргилий – знаменитейший поэт древнего Рима, род, в 70 году до Р. X. близ Мантуи.


[Закрыть], находился знаменитый Стикс, Елизиум, «место вечного успокоения». Далее, на возвышенности, ближе к морю, находятся огромные своды Писцины, а также мрачные вертепы знаменитого дворца Ста Комнат, – места, могущие служить одновременно доказательством как роскоши, так и деспотизма Рима. Недалеко отсюда виднеется грациозный Байский залив. На возвышенностях его берега некогда виднелся целый город вилл. Императоры, консулы, поэты приезжали сюда подышать чистым воздухом, отдохнуть от шума столицы, где к тому же язва свила себе прочное гнездо. И до сих пор видны остатки былого величия: развалины храмов и бань, на которых растут теперь фиговые деревья и оливки. На севере этот заливчик замыкается крутым возвышением, на вершине которого прежде находился дворец римских императоров. Цезарь любил здешний покой, а горячие источники, текущие здесь, и теперь называются банями страшного Нерона. Эта небольшая коническая гора, так выделяющаяся своею свежею зеленью, образована действием вулканических сил. Отчасти она лежит на месте Лакримского озера, от которого остался лишь небольшой разлив, отделяющийся от моря песчаной полосой. Сзади его – Авернское озеро. Здесь еще видны остатки храма, посвященного подземным божествам. Налево возвышается Сивилльский грот, а несколько отступя – Кумский проход. Направо, в расстоянии одной мили, виден город Пуццоли, порт древних, замечательный остатками храмов Юпитера, Нептуна, а в особенности своим огромных размеров амфитеатром. Здесь Калигула[34]34
  Калигула – кровожадный и безумный римский император. Родился в 12-м году, убит в 41-м году. Этому «повелителю» приписывается фраза, в которой он сожалел, что народ «не имеет одной головы, чтобы ее сразу можно было… отсечь». (Прим. ред.).


[Закрыть] пытался навести мост в Кумы и, как предполагают, здесь же Нерон покушался на жизнь своей матери, отправлявшейся в Байи. Прямо против него виднеется Низида, небольшой, но скалистый остров. Сюда удалился Марк Брут, убивший Цезаря у подножия статуи Помпея. Далее – шумный Неаполь, увенчанный замком св. Эльмы. Направо от него расстилается обширная Кампанская равнина, на которой прежде стояла роскошная Капуя. Далее идет Везувий со своими тремя вершинами. Говорят, под теми виноградниками и виллами, которые окружают подножие этого вулкана, погребены целые города и селения. А там следует высокий мыс, который и образует берег Сорренто.

– Человек с такими познаниями мог бы дать им лучшее употребление! – печально сказал Лудлов, когда контрабандист кончил свою речь.

– В других странах почерпают познания из книг. В Италии даже дети приучаются читать из великой книги природы.

– Здесь некоторые утешают себя мыслью, что будто бы наш залив, летние облака и вообще климат те же самые, как и в странах, лежащих в одной и той же широте с нашей землей, – поспешно заметила Алида, предупреждая таким образом спор, который мог разгореться между ее гостями.

– Нельзя отрицать, что Мангаттан и Раритон – чудные реки, на берегах которых живут очаровательные особы, – галантно ответил незнакомец, приподнимая свою шапочку, – но надо взять для сравнения другие стороны вашего отечества. Конечно, ваша страна лежит под одною широтою с Италией, солнце светит ярко и тепло как в той, так и в другой. Но леса Америки наполнены испарениями, мешающими прозрачности воздуха. Я знаю очень хорошо как берега Средиземного моря, так и ваши. Между их климатами существует сходство, но есть и различие, и причины тому ясны.

– Сообщите их нам, чтобы и мы имели представление о вашем заливе.

– О, вы слишком добры, сударыня! Я не ученый и не обладаю красноречием. Однако, выскажу наблюдения, которые мне привелось сделать. Итальянская атмосфера редко бывает туманной. О больших дождях там почти не слышно. Летом речки под жгучими лучами южного солнца часто высыхают. Поэтому воздух Италии необыкновенно сух и прозрачен.

– Вы что-то не решаетесь заговорить о наших облаках, этом заливе, о заходе нашего солнца.

– Сейчас скажу. Что касается Неаполитанского и Нью-Йоркского заливов, то и на них, повидимому, отражается климат тех стран, к которым они принадлежат. Один – грациозный, дремлющий в неге, более красивый, чем приносящий реальную пользу; другой же сделается со временем всемирною гаванью.

– Но вы ничего не говорите об их красоте, – капризно возразила Алида, хотя чувствовала полнейшее равнодушие к предмету разговора.

– Обыкновенная слабость старых народов – гордиться собою и презирать новые народы, вступающие на мировое поприще, – отвечал Сидрифт, с удивлением заметив неудовольствие на лице молодой девушки. – Но в данном случае Европа не совсем права. В самом деле, надо иметь слишком пылкую фантазию, чтобы находить полное сходство между Неаполитанским заливом и Нью-Йоркским. Первый – настоящий залив, второй – только расширенный рукав реки. Вода в Неаполитанском заливе чудного голубого цвета, свойственного глубокому морю. Вода Мангаттанского залива мутна, зеленого цвета от примеси речной воды, которую несут сюда многочисленные реки, впадающие в залив. Я не говорю о чудных итальянских горах с их переливами теней розового и золотистого цвета, о тысячелетних воспоминаниях, которыми исполнен, можно сказать, каждый клочок итальянской почвы.

– Тогда и наши облака хуже итальянских?

– Ну, не совсем. В Италии таких облаков, как здесь, не встретите. Там, как я уже говорил, климат сухой, а воздух прозрачный. Помню, раз вечером я стоял со своим патроном на мысе Димонте, откуда открывается чудный вид на поэтическую Марина-Гранде. Мой спутник, указывая на ярко блестевшую луну, сказал: «Вот луна Америки». Звезды искрились подобно ракетам, так как ветер унес все испарения, и воздух был совершенно чистый. Но подобные ночи – редкость даже и там; в северных же широтах их совсем не бывает.

– Неужели и чудный закат нашего солнца не может соперничать с закатом итальянского солнца?

– Совсем не то. Они оба одинаково красивы, только с различных сторон. Небо Италии удивительно нежно. Но если ваши вечерние облака и не имеют той прозрачности, того тончайшего розового оттенка, который заливает по вечерам небо Италии, то зато они отличаются более блестящими тонами, богатством своих красок. Те – более нежны, эти – более ярки. Но, я вижу, вас утомляют мои рассуждения. Давайте-ка займемся этими материями, оттенки которых имеют для молодого и пылкого воображения большую прелесть, чем даже краски самой природы.

При этих словах контрабандиста Алида улыбнулась и уже готовилась ответить, как вдруг в прихожей послышались шаги ее дяди.