Текст книги "Избранные сочинения в 9 томах. Том 1 Зверобой; Последний из могикан"

Автор книги: Джеймс Фенимор Купер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 58 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]

– Может ли моя сестра повторить слова песни? О чем больше всего поет птичка, как она выглядит, часто ли смеется?

– Она пела «Чин-гач-гук» чаще, чем что-либо другое, и смеялась от всего сердца, когда я рассказала ей, как ирокезы бежали за вами по воде и не могли поймать вас. Надеюсь, что эти бревна не имеют ушей, Змей?

– Не бойся бревен, бойся сестры в соседней комнате. Не бойся ирокеза – Зверобой заткнул глаза и уши чужой скотине.

– Я понимаю вас, Змей, и я понимала Уа-та-Уа. Иногда мне кажется, что я совсем не так слабоумна, как говорят. Теперь глядите на потолок… Но вы пугаете меня, вы смотрите так страшно, когда я говорю об Уа-та-Уа.

Индеец постарался умерить блеск своих глаз и сделал вид, будто повинуется желанию девушки.

– Уа-та-Уа велела мне сказать потихоньку, что вы не должны доверять ирокезам. Они гораздо хитрее, чем все другие индейцы, которых она знает. Затем она сказала, что есть большая яркая звезда, которая поднимается над холмом час спустя после наступления темноты. (Уа-та-Уа имела в виду планету Юпитер, хотя сама не подозревала об этом.) И, когда звезда покажется на небе, девушка будет ждать вас у того места, где я сошла на берег прошлой ночью, и вы должны приплыть за нею в пироге.

– Хорошо, Чингачгук теперь достаточно понял, но он поймет лучше, если сестра пропоет ему еще раз.

Хетти повторила свои слова, рассказала более подробно, о какой звезде шла речь, и описала то место на берегу, к которому индеец должен был пристать. Затем она пересказала со своей обычной бесхитростной манерой весь свой разговор с индейской девушкой и воспроизвела несколько ее выражений, чем сильно порадовала сердце жениха. Кроме того, она достаточно толково сообщила о том, где расположился неприятельский лагерь и какие передвижения произошли там начиная с самого утра. Уа-та-Уа пробыла с нею на плоту, пока он не отвалил от берега, и теперь, без сомнения, находилась где-то в лесу против «замка». Дела-варка не собиралась возвращаться в лагерь до наступления ночи; она надеялась, что тогда ей удастся ускользнуть от своих подруг и спрятаться на мысу. Видимо, никто не подозревал о том, что Чингачгук находится поблизости, хотя все знали, что какой-то индеец успел пробраться в ковчег прошлой ночью, и догадывались, что именно он появлялся у дверей «замка» в одежде бледнолицего. Все же на этот счет оставались еще кое-какие сомнения, ибо в это время года белые люди часто приходили на озеро, и, следовательно, гарнизон «замка» легко мог усилиться таким образом. Все это Уа-та-Уа рассказала Хетти, пока индейцы тянули плот вдоль берега. Так они прошли около шести миль – времени для беседы было более чем достаточно.

– Уа-та-Уа сама не знает, подозревают ли они ее и догадываются ли о вашем прибытии, но она надеется, что нет. А теперь, Змей, после того как я рассказала так много о вашей невесте, – продолжала Хетти, бессознательно взяв индейца за руку и играя его пальцами, как дети играют пальцами родителей, – вы должны кое-что обещать мне. Когда женитесь на Уа-та-Уа, вы должны быть ласковы с ней и улыбаться ей так, как улыбаетесь мне. Не надо глядеть на нее так сердито, как некоторые вожди глядят на своих жен. Обещаете вы мне это?

– Всегда буду добрым с Уа! Слишком нежная, сильно скрутишь – она сломается.

– Да, а поэтому надо улыбаться ей. Вы и не знаете, как ценит девушка улыбку любимого человека. Отец едва улыбнулся мне, пока я была с ним, а Гарри громко говорил и смеялся. Но я не думаю, чтобы он улыбнулся хоть разочек. Знаете ли вы разницу между улыбкой и смехом?

– Смех лучше. Слушай Уа: смеется – думаешь, птица поет.

– Я знаю, ее смех очень приятен, но вы должны улыбаться. А еще, Змей, вы не должны заставлять ее таскать тяжести и жать хлеб, как это делают другие индейцы. Обращайтесь с ней, как бледнолицые обращаются со своими женами.

– Уа-та-Уа не бледнолицая; у нее красная кожа, красное сердце, красные чувства. Все красное. Она должна таскать малыша.

– Каждая женщина охотно носит своего ребенка, – сказала Хетти улыбаясь, – и в этом нет никакой беды. Но вы должны любить Уа, быть ласковым и добрым с нею, потому что сама она очень ласкова и добра.

Чингачгук важно кивнул головой в ответ и затем, по-видимому, решил, что тему эту лучше оставить. Прежде чем Хетти успела возобновить свой рассказ, послышался голос Зверобоя, призывавший краснокожего приятеля в соседнюю комнату. Змей поднялся со своего места, услышав этот зов, а Хетти вернулась к сестре.

Г л а в а XIV

Смотрите, что за странный зверь,

Такого не было еще под солнцем!

Как ящерица узкий, рыбья голова!

Язык змеи, внизу тройные когти,

А сзади длинный хвост к нему привешен!

М е р р и к

[54]54
  Перевод Л. Рубинштейна.


[Закрыть]

Выйдя к другу, делавар прежде всего поспешил сбросить с себя костюм цивилизованного человека и снова превратился в индейского воина. На протесты Зверобоя он ответил, что ирокезам уже известно о присутствии в «замке» индейца. Если бы делавар и теперь продолжал свой маскарад, ирокезам это показалось бы более подозрительным, чем его открытое появление в качестве одного из представителей враждебного племени. Узнав, что вождю не удалось проскользнуть в ковчег незамеченным, Зверобой перестал спорить, понимая, что скрываться дальше бесполезно. Впрочем, Чингачгук хотел снова появиться в облике сына лесов не только из одной осторожности: им двигало более нежное чувство. Он только что узнал, что Уа-та-Уа здесь – на берегу озера, как раз против «замка», и вождю было отрадно думать, что любимая девушка может теперь увидеть его. Он расхаживал по платформе в своем легком туземном наряде, словно лесной Аполлон, и сотни сладостных мечтаний теснились в душе влюбленного и смягчали его сердце.

Все это ровно ничего не значило в глазах Зверобоя, думавшего больше о насущных заботах, чем о причудах любви. Он напомнил товарищу, насколько серьезно их положение, и пригласил его на военный совет. Друзья сообщили друг другу все, что им удалось выведать от своих собеседников. Чингачгук услышал всю историю переговоров о выкупе и, в свою очередь, рассказал Зверобою о том, что ему говорила Хетти. Охотник принял близко к сердцу тревоги своего друга и обещал ему помочь во всем.

– Это наша главная задача, Змей, да ты и сам это знаешь. В борьбу за спасение замка и дочек старого Хаттера мы вступили случайно. Да, да, я постараюсь помочь маленькой Уа-та-Уа, этой поистине самой доброй и самой красивой девушке вашего племени. Я всегда поощрял твою склонность к ней, вождь; такой древний и знаменитый род, как ваш, не должен угаснуть. Я очень рад, что Хетти встретилась с Уа-та-Уа; если Хетти и не слишком хитра, зато у твоей невесты хитрости и разума хватит на обеих. Да, Змей, – сердечно рассмеялся он, – сложи их вместе, и двух таких умных девушек ты не найдешь во всей колонии Йорк.

– Я отправлюсь в ирокезский лагерь, – серьезно ответил делавар. – Никто не знает Чингачгука, кроме Уа, а переговоры о жизни пленников и об их скальпах должен вести вождь. Дай мне диковинных зверей и позволь сесть в пирогу.

Зверобой опустил голову и начал водить концом удочки по воде, свесив ноги с края платформы и болтая ими, как человек, погруженный в свои мысли. Не отвечая прямо на предложение друга, он, по обыкновению, начал беседовать с самим собой.

– Да, да, – говорил он, – должно быть, это и называют любовью. Мне приходилось слышать, что любовь иногда совсем помрачает разум юноши, и он уже не в состоянии что-либо соображать и рассчитывать. Подумать только, что Змей до такой степени потерял и рассудок, и хитрость, и мудрость! Разумеется, надо поскорее освободить Уа-та-Уа и выдать ее замуж, как только мы вернемся домой, или вождю от этой войны не будет никакой пользы. Да, да, он никогда не станет снова мужчиной, пока это бремя не свалится с его души и он не придет в себя. Змей, ты теперь не способен рассуждать серьезно, и потому я не стану отвечать на твое предложение. Но ты вождь, тебе придется скоро водить целые отряды по военной тропе, поэтому я спрошу тебя: разумно ли показывать врагу свои силы прежде, чем началась битва?

– Уа! – воскликнул индеец.

– Ну да, Уа. Я хорошо понимаю, что все дело в Уа, и только в Уа. Право, Змей, я очень тревожусь и стыжусь за тебя. Никогда я не слышал таких глупых слов из уст вождя, и вдобавок вождя, который уже прославился своей мудростью, хотя он еще молод и неопытен. Нет, ты не получишь пирогу, если только голос дружбы и благоразумия чего-нибудь да стоит.

– Мой бледнолицый друг прав. Облако прошло над головой Чингачгука, глаза его померкли, и слабость прокралась в его ум. У моего брата сильная память па хорошие дела и слабая па дурные. Он забудет.

– Да, это нетрудно. Не будем больше говорить об этом, вождь. Но, если другое такое же облако проплывет над тобой, постарайся отойти в сторону. Облака часто застилают даже небо, но, когда они помрачают наш рассудок, это уже никуда не годится. А теперь садись со мной рядом, и потолкуем немного о том, что нам делать, потому что скоро сюда явится посол для переговоров о мире, или же нам придется вести кровавую войну. Как видишь, эти бродяги умеют ворочать бревнами не хуже самых ловких сплавщиков на реке, и ничего мудреного не будет, если они нагрянут сюда целой ватагой. Я полагаю, что умнее всего будет перенести пожитки старика Тома в ковчег, запереть замок и уплыть в ковчеге. Это подвижная штука, и с распущенным парусом мы можем провести много ночей, не опасаясь, что канадские волки отыщут дорогу в нашу овчарню.

Чингачгук с одобрением выслушал этот план.

Было совершенно очевидно, что, если переговоры закончатся неудачей, ближайшей же ночью начнется штурм. Враги, конечно, понимали, что, захватив «замок», они завладеют всем его богатством, в том числе и вещами, предназначенными для выкупа, и в то же время удержат в своих руках уже достигнутые ими преимущества. Надо было во что бы то ни стало принять необходимые меры; теперь, когда выяснилось, что ирокезов много, нельзя было рассчитывать на успешное отражение ночной атаки. Вряд ли удастся помешать неприятелю захватить пироги и ковчег, а засев в нем, нападающие будут так же хорошо защищены от пуль, как и гарнизон «замка». Зверобой и Чингачгук уже начали подумывать, чтобы затопить ковчег на мелководье и самим отсиживаться в «замке», убрав туда пироги. Но, поразмыслив немного, они решили, что такой способ обороны обречен на неудачу: на берегу легко было собрать бревна и построить плот любых размеров. А ирокезы непременно пустят в ход это средство, понимая, что настойчивость их не может не увенчаться успехом. Итак, по зрелом обсуждении, два юных дебютанта в искусстве лесной войны пришли к выводу, что ковчег является для них единственно надежным убежищем. О своем решении они немедленно сообщили Джудит. У девушки не нашлось серьезных возражений, и все четверо стали готовиться к выполнению своего плана.

Читатель легко может себе представить, что имущество Плавучего Тома было невелико. Наиболее существенным в нем были две кровати, кое-какое платье, оружие, скудная кухонная утварь, а также таинственный и лишь до половины обследованный сундук. Все это вскоре собрали, а ковчег пришвартовали к восточной стороне дома, чтобы с берега не заметили, как выносят из «замка» вещи. Решили, что не стоит сдвигать с места тяжелую и громоздкую мебель, так как она вряд ли понадобится в ковчеге, а сама по себе не представляет большой ценности.

Переносить вещи приходилось с величайшими предосторожностями. Правда, большую часть их удалось передать в окно, но все же прошло не меньше двух или трех часов, прежде чем все было сделано. Тут осажденные заметили плот, приближавшийся к ним со стороны берега. Зверобой схватил трубу и убедился, что на плоту сидят два воина, видимо безоружные. Плот подвигался очень медленно; это давало важное преимущество обороняющимся, так как ковчег двигался гораздо быстрее и с большей легкостью. В распоряжении обитателей «замка» оставалось достаточно времени, чтобы подготовиться к приему опасных посетителей; все было закончено задолго до того, как плот подплыл на близкое расстояние. Девушки удалились в свою комнату. Чингачгук стал в дверях, держа под рукой несколько заряженных ружей. Джудит следила в окошко. Зверобой поставил табурет на краю платформы и сел, небрежно держа карабин между коленями.

Плот подплыл поближе, и обитатели «замка» напрягли все свое внимание, чтобы убедиться, нет ли у гостей при себе огнестрельного оружия. Ни Зверобой, ни Чингачгук ничего не заметили, но Джудит, не доверяя своим глазам, высунула в окошко подзорную трубу и направила ее на ветви хемлока, которые устилали плот и служили сиденьем для гребцов. Когда медленно подвигавшийся плот очутился на расстоянии пятидесяти футов от «замка», Зверобой окликнул гуронов и приказал им бросить весла, предупредив, что он не позволит им высадиться. Ослушаться этого требования было невозможно, и два свирепых воина в ту же минуту встали со своих мест, хотя плот еще продолжал тяжело двигаться вперед.

– Вожди вы или нет? – спросил Зверобой с величественным видом. – Вожди ли вы? Или минги послали ко мне безыменных воинов для переговоров? Если так, то чем скорее вы поплывете обратно, тем раньше здесь появится воин, с которым я могу говорить.

– У-у-ух! – воскликнул старший индеец, обводя огненным взором «замок» и все, что находилось вблизи от него. – Мой брат очень горд, но мое имя Расщепленный Дуб, и оно заставляет бледнеть делаваров.

– Быть может, это правда, Расщепленный Дуб, а быть может, и ложь, но я вряд ли побледнею, поскольку и так родился бледным. Но что тебе здесь понадобилось и зачем ты подплыл к легким пирогам из коры на бревнах, которые даже не выдолблены?

– Ирокезы не утки, чтобы гулять по воде. Пусть бледнолицые дадут им пирогу, и они приплывут в пироге.

– Неплохо придумано, но только этот номер не пройдет. Здесь всего лишь четыре пироги, и так как нас тоже четверо, то как раз приходится по пироге на брата. Впрочем, спасибо за предложение, хотя мы просим разрешения отклонить его. Добро пожаловать, ирокез, на твоих бревнах!

Благодарю! Юный бледнолицый воин уже заслужил какое-нибудь имя? Как вожди называют его?

Зверобой колебался одно мгновение, но вдруг им овладел приступ человеческой слабости. Он улыбнулся, пробормотал что-то сквозь зубы, затем гордо выпрямился и сказал:

– Минг, подобно всем, кто молод и деятелен, я был известен под разными именами в различные времена. Один из ваших воинов, дух которого вчера утром отправился к предкам в места, богатые дичью, сказал, что я достоин носить имя Соколиный Глаз. И все потому, что зрение мое оказалось острее, чем у него, в ту минуту, когда между нами решался вопрос о жизни и смерти.

Чингачгук, внимательно следивший за всем происходящим, услышал эти слова и понял, на чем была основана мимолетная слабость его друга. При первом же удобном случае он расспросил его более подробно. Когда молодой охотник признался во всем, индейский вождь счел своим долгом передать его рассказ своему родному племени, и с той поры Зверобой получил новую кличку. Однако, поскольку это случилось позже, мы будем продолжать называть молодого охотника тем прозвищем, под которым он был впервые представлен читателю.

Ирокез был изумлен словами бледнолицего. Он знал о смерти своего товарища и без труда понял намек. Легкий крик изумления вырвался у дикого сына лесов. Потом последовали любезная улыбка и плавный жест рукой, который сделал бы честь даже восточному дипломату. Оба ирокеза обменялись вполголоса несколькими словами и затем перешли на тот край плота, который был ближе к платформе.

– Мой брат Соколиный Глаз послал гуронам предложение, – продолжал Расщепленный Дуб, – и это радует их сердца. Они слышали, что у него есть изображения зверей с двумя хвостами. Не покажет ли он их своим друзьям?

– Правильнее было бы сказать – врагам, – возразил Зверобой. – Слово – только пустой звук, и никакого вреда от него быть не может. Вот одно из этих изображений. Я брошу его тебе, полагаясь на твою честность. Если ты не вернешь мне его, нас рассудит карабин.

Ирокез, видимо, согласился на это условие. Тогда Зверобой встал, собираясь бросить одного из слонов на плот. Обе стороны постарались принять все необходимые предосторожности, чтобы фигурка не упала в воду. Частое упражнение делает людей весьма искусными, и маленькая игрушка из слоновой кости благополучно перекочевала из рук в руки. Затем на плоту произошла занятная сцена. Удивление и восторг снова одержали верх над индейской невозмутимостью: два угрюмых старых воина выказывали свое восхищение более откровенно, чем мальчик. Он умел обуздывать свои чувства – в этом проявлялась недавняя выучка, тогда как взрослые мужчины с прочно установившейся репутацией не стыдились выражать свой восторг. В течение нескольких минут они, казалось, забыли обо всем на свете – так заинтересовали их драгоценный материал, тонкость работы и необычайный вид животного. Длинная губа американского оленя, быть может, всего больше напоминает хобот слона, но этого сходства было явно недостаточно, чтобы диковинный Неведомый зверь казался индейцам менее поразительным: чем дольше рассматривали они шахматную фигурку, тем сильнее дивились. Эти дети лесов отнюдь не сочли сооружение, возвышавшееся на спине слона, неотъемлемой частью животного. Они были хорошо знакомы с лошадьми и вьючными волами и видели в Канаде крепостные башни. Поэтому ноша слона нисколько не поразила их. Однако они, естественно, предположили, будто фигурка изображает животное, способное таскать на спине целый форт, и это еще больше потрясло их.

– У моего бледнолицего друга есть еще несколько таких зверей? – спросил наконец старший ирокез заискивающим тоном.

– Есть еще несколько штук, минг, – отвечал Зверобой. – Однако хватит и одного, чтобы выкупить пятьдесят скальпов.

– Один из моих пленников – великий воин: высокий, как сосна, сильный, как лось, быстрый, как лань, свирепый, как пантера. Когда-нибудь будет великим вождем, будет командовать армией короля Георга [55]55
  Король Георг II – в то время король Англии.


[Закрыть].

– Та-та-та, минг! Гарри Непоседа – это только Гарри Непоседа, и вряд ли из него получится кто-нибудь поважнее капрала, да и то сомнительно. Правда, он довольно высок ростом. Но от этого мало толку: он лишь стукается головой о ветки, когда ходит по лесу. Он действительно силен, но сильное тело – это еще не сильная голова, и королевских генералов производят в чины не за их мускулы. Согласен, он очень проворен, но ружейная пуля еще проворнее, а что касается жестокости, то она совсем не пристала солдату. Люди, воображающие, что они сильнее всех, часто сдаются после первого пинка. Нет, нет, ты никогда и никого не заставишь поверить, будто скальп Непоседы стоит дороже, чем шапка курчавых волос, прикрывающая пустую голову.

– Мой старший пленник очень умен, он король озера, великий воин, мудрый советник.

– Ну, против этого тоже можно кое-что возразить, мпнг. Умный человек не попался бы так глупо в западню, как мастер Хаттер. У этого озера только один король, но он живет далеко отсюда и вряд ли когда-нибудь увидит его. Плавучий Том – такой же король здешних мест, как волк, крадущийся в чаще, – король лесов. Зверь с двумя хвостами с избытком стоит двух этих скальпов.

– Но у моего брата есть еще один зверь! И он отдаст двух (тут индеец протянул вперед два пальца) за старого отца.

– Плавучий Том не отец мне, и от этого он ничуть не хуже. Но отдать за его скальп двух зверей, у каждого из которых два хвоста, было бы ни с чем не сообразно. Подумай сам, минг, можем ли мы пойти на такую невыгодную сделку?

К этому времени Расщепленный Дуб уже оправился от изумления и снова начал, по своему обыкновению, лукавить, чтобы добиться наиболее выгодных условий соглашения. Не стоит воспроизводить здесь со всеми подробностями последовавший за этим прерывистый диалог, во время которого индеец всячески старался выиграть упущенные на первых порах преимущества. Он даже притворился, будто сомневается, существуют ли живые звери, похожие на эти фигурки, и заявил, что самые старые индейцы никогда не слыхивали о таких странных животных. Как часто бывает в подобных случаях, он начал горячиться во время этого спора, ибо Зверобой отвечал на все его коварные доводы и увертки со своей обычной спокойной прямотой и непоколебимой любовью к правде. О том, что такое слон, он знал немногим больше, чем дикарь, но был уверен, что точеные фигурки из слоновой кости должны представлять в глазах ирокеза такую же ценность, как мешок с золотом или кипа бобровых шкур в глазах торговца. Поэтому Зверобой решил, что будет гораздо благоразумнее не проявлять сразу особой уступчивости, тем более, что было много почти неодолимых препятствий для обмена даже в том случае, если бы удалось сговориться.

Ввиду этих трудностей он предпочел придержать остальные шахматные фигурки в резерве, как средство уладить дело в последний момент.

Наконец дикарь объявил, что дальнейшие переговоры бесполезны: он не может, не опозорив своего племени, отказаться от славы и от награды за два отличных мужских скальпа, получив за это в обмен такую пустяковину, как две костяные игрушки.

Теперь обе стороны испытывали то, что обычно испытывают люди, когда сделка, которую каждый из них страстно желает заключить, готова расстроиться из-за излишнего упрямства, проявленного при переговорах. Это разочарование, однако, произвело весьма различное действие на участников спора. Зверобой казался встревоженным и грустным. Он беспокоился об участи пленников и всей душой сочувствовал обеим девушкам, поэтому срыв переговоров глубоко огорчил его. Что касается индейца, то неудача пробудила в нем дикую жажду мести. Он громко объявил, что не скажет больше ни слова, но при этом злился и на самого себя и на своего хладнокровного противника, выказавшего сейчас гораздо больше выдержки и самообладания, чем краснокожий вождь. Когда гурон отводил плот от платформы, голова его потупилась и глаза загорелись, хотя он заставил себя дружески улыбнуться и вежливо помахать рукой на прощание.

Понадобилось некоторое время, чтобы привести плот в движение. Пока этим занимался второй индеец, Расщепленный Дуб в молчаливом бешенстве раздвигал ногами ветви, лежавшие между бревнами, а сам не отрывал пронизывающего взгляда от хижины, платформы и фигуры своего противника. Тихим голосом он быстро сказал товарищу несколько слов и, как разъяренный зверь, продолжал разгребать ветви. Тут обычная бдительность Зверобоя несколько ослабела: он размышлял, как бы возобновить переговоры, не давая противной стороне слишком больших преимуществ. На его счастье, ясные глаза Джудит оставались зоркими, как всегда. В то мгновение, когда молодой охотник совсем позабыл, что необходимо быть настороже, и его враг уже готовился к бою, девушка крикнула взволнованным голосом:

– Берегитесь, Зверобой! Я вижу в трубу ружья, спрятанные между ветвями, ирокез старается вытащить их ногами!

Как видно, неприятели догадались отправить к «замку» посланца, понимавшего по-английски. Все предшествующие переговоры велись на ирокезском наречии, но, судя по тому, как внезапно Расщепленный Дуб прекратил свою предательскую работу и как быстро выражение мрачной свирепости уступило на его физиономии место любезной улыбке, было совершенно ясно, что он понял слова девушки. Движением руки он велел своему товарищу положить весла, перешел на тот край плота, который был ближе к платформе, и заговорил снова.

– Почему Расщепленный Дуб и его брат позволили облаку встать между ними? – спросил он. – Оба они мудры, храбры и великодушны. Им надо расстаться друзьями. Один зверь будет ценой одного пленника.

– Ладно, минг, – ответил охотник, обрадованный возможностью возобновить переговоры на любых условиях и готовый облегчить заключение сделки маленькой надбавкой. – Ты увидишь, что бледнолицые умеют давать настоящую цену, когда к ним приходят с открытым сердцем и с дружески протянутой рукой. Оставь у себя зверя, которого ты забыл вернуть, когда собирался отплыть, да и я забыл потребовать его обратно, потому что мне неприятно было расстаться с тобой в гневе. Покажи его своим вождям. Когда доставишь сюда наших друзей, ты получишь еще двух других, и… – тут он поколебался одно мгновение, не зная, разумно ли будет идти на слишком большие уступки, но затем решительно продолжал: —… и, если мы увидим их здесь до заката, у нас, быть может, найдется еще и четвертый для круглого счета.

На этом они и покончили. Последние следы неудовольствия исчезли с темного лица ирокеза, и он улыбнулся столь же благосклонной, хоть и не столь привлекательной улыбкой, как у самой Джудит Хаттер. Шахматная фигурка, которую он держал в руках, снова подверглась подробнейшему осмотру, и восторженное восклицание доказало, как он обрадовался неожиданному соглашению. После этого индейцы, кивнув головой на прощание, тихонько поплыли к берегу.

– Можно ли хоть в чем-нибудь положиться на этих негодяев? – спросила Джудит, когда они с Хетти снова вышли на платформу и встали рядом с Зверобоем, следившим за медленно удалявшимся плотом. – Я боюсь, что они оставят у себя игрушку и пришлют кровавое доказательство того, что им удалось перехитрить нас. Они способны сделать это ради простого бахвальства. Я не раз слышала о таких историях.

– Без сомнения, Джудит, без всякого сомнения! Но я совсем не знаю краснокожих, если этот двухвостый зверь не взбудоражит все племя, подобно прутику, всунутому в пчелиный улей. Вот, например, Змей: человек крепкий, как кремень, и в обычных житейских делах любопытный лишь в пределах благоразумия. Но и он так увлекся этой выточенной из костяшки тварью, что мне просто стыдно стало за него. Однако здесь заговорило врожденное чувство, а человека нельзя осуждать за врожденные чувства, если они естественны. Чингачгук скоро преодолеет свою слабость и вспомнит, что он вождь из знаменитого рода, обязанный блюсти славу своего имени. Ну, а бездельники минги не успокоятся, пока не завладеют всеми точеными костяшками из кладовых Томаса Хаттера.

– Они видели только слонов и не имеют представления пи о чем другом.

– Это верно, Джудит. Но все-таки алчность – ненасытное чувство. Они скажут: если у бледнолицых есть диковинные звери с двумя хвостами, то, как знать, быть может, у них есть и с тремя хвостами или, пожалуй, даже с четырьмя. Школьные учителя назвали бы это натуральной арифметикой. Дикари ни за что не успокоятся, пока не доищутся правды.

– Как вы думаете, Зверобой, – спросила Хетти, по своему обыкновению, бесхитростно и просто: – неужели ирокезы не отпустят отца и Непоседу? Я прочитала им самые лучшие стихи из всей библии, и вы видите, что они уже сделали.

Охотник, как всегда, ласково выслушал замечание Хетти.

Некоторое время он молча размышлял о чем-то. Легкий румянец покрыл его щеки, когда он наконец ответил:

– Я не знаю, должен ли белый человек стыдиться того, что он не умеет читать. Но такова уж моя судьба, Джудит. Я знаю, вы очень искусны в такого рода вещах, а я умею читать только то, что написано на холмах и долинах, на вершинах гор и потоках, на лесах и источниках. Отсюда можно узнать не меньше, чем из книг. И, однако, иногда мне кажется, что для белого человека чтение – природный дар. Когда от моравских братьев я в первый раз услышал слова, которые повторяет Хетти, мне захотелось самому прочитать их. Но летняя охота, рассказы индейцев, их уроки и другие заботы всегда мешали мне.

– Хотите, я буду учить вас, Зверобой? – спросила Хетти очень серьезно. – Говорят, я слабоумная, но читать умею так же хорошо, как Джудит. Если вы научитесь читать библию дикарям, то когда-нибудь сможете спасти этим свою жизнь и, во всяком случае, спасете себе душу. Мать много раз говорила мне это.

– Благодарю вас, Хетти, благодарю вас от всего сердца. Теперь, как видно, наступают крутые времена, и некогда заниматься такими делами. Но, когда у нас опять настанет мир, я приду погостить к вам на озеро, и мы соединим приятное с полезным. Быть может, мне следует стыдиться этого, Джудит, но правда выше всего. Что касается ирокезов, то вряд ли они позабудут зверя с двумя хвостами ради двух-трех стихов из библии. Думаю, что скорее всего они вернут нам пленников, а потом будут ждать удобного случая, чтобы захватить их обратно вместе с нами и со всем, что есть в замке, да еще с ковчегом в придачу. Однако мы должны как-нибудь умаслить этих бродяг: прежде всего – для того чтобы освободить вашего отца и Непоседу, и затем – чтобы сохранить мир, по крайней мере, до тех пор, пока Змей успеет освободить свою суженую. Если индейцы очень обозлятся, они сразу же отошлют всех своих женщин и детей обратно в лагерь, а если мы сохраним с ними приятельские отношения, то сможем встретить Уа-та-Уа на месте, которое она указала. Чтобы наша сделка не сорвалась, я готов отдать хоть полдюжины фигурок, изображающих стрелков с луками; у нас в сундуке их много.

Джудит охотно согласилась, она готова была пожертвовать даже расшитой парчой, лишь бы выкупить отца и доставить радость Зверобою.

Надежда на успех приободрила всех обитателей «замка», хотя по-прежнему надо было следить в оба за всеми передвижениями неприятеля. Однако час проходил за часом, и солнце уже начало склоняться к вершинам западных холмов, а никаких признаков плота, плывущего обратно, все еще не было видно. Осматривая берег в подзорную трубу, Зверобой наконец открыл среди густых и темных зарослей одно место, где, как он предполагал, собралось много ирокезов. Место это находилось неподалеку от тростников, откуда впервые появился плот, а легкая рябь на поверхности воды указывала, что где-то очень близко ручей впадает в озеро. Очевидно, дикари собрались здесь, чтобы обсудить вопрос, от которого зависела жизнь или смерть пленников. Несмотря на задержку, еще не следовало терять надежды, и Зверобой поспешил успокоить своих встревоженных товарищей. По всей вероятности, индейцы оставили пленников в лагере и запретили им следовать за собой по лесу. Нужно было немало времени, чтобы отправить посланца в лагерь и привести обоих бледнолицых на то место, откуда они должны были отплыть. Утешая себя, обитатели «замка» вновь запаслись терпением и без особой тревоги следили за тем, как солнце постепенно приближается к горизонту.

Догадка Зверобоя оказалась правильной. Незадолго до того, как солнце совсем село, плот снова появился у края зарослей.

Когда ирокезы подплыли ближе, Джудит объявила, что ее отец и Непоседа, связанные по рукам и ногам, лежат на ветвях посреди плота. Ирокезы, вероятно, понимали, что ввиду позднего времени следует торопиться, и вовсю налегали на грубые подобия весел. Благодаря этим усилиям плот подошел к «замку» вдвое быстрее, чем в прошлый раз.