Текст книги "Красный корсар"

Автор книги: Джеймс Фенимор Купер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава III

А л о н з о. Добрый боцман, мы полагаемся на тебя.

Шекспир, Буря

Едва незнакомец расстался с легковерным портным, как лицо его утратило напряженность, приняв другое, более спокойное и естественное выражение. Со стороны могло показаться, что задумчивость ему несвойственна и не слишком приятна, ибо он вышел на главную улицу беспечным шагом, продолжая похлопывать себя хлыстиком по сапогу и рассеянно поглядывая по сторонам. Несмотря, однако, на эту видимую рассеянность, он окидывал быстрым внимательным взглядом всех, кто встречался ему па пути, и это явственно доказывало, что ум его сейчас так же деятелен, как тело.

Незнакомец, так необычно одетый и всем своим поведением показывавший, что в город он прибыл совсем недавно, сразу привлек к себе настороженное внимание содержателей гостиниц, о коих мы упомянули в первой главе. Отвергнув любезные зазывания владельцев самых лучших заведений такого рода, он неожиданно принял приглашение одного, в доме которого особенно любили собираться все местные бездельники.

Войдя в бар таверны, как именовалось это учреждение, – впрочем, в любой другой стране оно, наверно, не претендовало бы на более громкое название, чем кабак, – он обнаружил, что гостеприимное помещение уже переполнено завсегдатаями. Появление гостя, чья наружность и одежда говорили о том, что он рангом повыше других, вызвало среди посетителей легкое движение, которое сразу же улеглось, как только незнакомец опустился на скамью и спросил вина. Принеся заказ, хозяин извинился достаточно громко, чтобы слышали все окружающие, за поведение некоей личности, сидевшей в другом конце длинного узкого зала: человек этот что-то рассказывал и не только никому не давал слова вымолвить, но, казалось, от каждого требовал внимания к своей необычной истории.

– Это боцман с работорговца, что стоит во внешней гавани, сквайр, – сообщил достойный служитель Бахуса 2222
  Бахус – в античной мифологии бог вина.


[Закрыть], – человек, немало дней проведший в море и навидавшийся таких чудес, что их хватило бы на толстенную книгу. Его прозвали Старик Борей 2323
  Борей – в античной мифологии олицетворение северного ветра.


[Закрыть], хотя настоящее имя его Джек Найтингейл. По вкусу ли вашей милости мой тодди 2424
  Тодди – горячий спиртной напиток.


[Закрыть]?

Незнакомец только причмокнул и слегка поклонился в ответ, но до напитка едва дотронулся и тут же поставил стакан на стол. Затем он повернулся к рассказчику, который разглагольствовал так рьяно, что, пользуясь местным выражением, его тоже можно было бы назвать «оратором дня».

Человек этот был ростом более шести футов; огромные бакенбарды закрывали нижнюю половину его мрачного лица, которую некогда чуть-чуть не рассекла еще на две части плохо залеченная рана, оставившая после себя большой шрам; руки и ноги были такие же огромные, как и вся фигура, и это особенно резко бросалось в глаза благодаря матросскому платью. Но особенно примечательным делала моряка свисавшая с его шеи серебряная дудка на потемневшей серебряной цепочке. Не обратив, по всей видимости, никакого внимания на появление гостя, принадлежащего к значительно более изысканному обществу, чем обычные его слушатели, этот сын океана продолжал свое повествование голосом, который природа, казалось, нарочно дала ему в насмешку над его благозвучным именем 2525
  Найтингейл – по-английски соловей.


[Закрыть]. Голос его так походил на глухое мычание быка, что, не привыкнув к нему, трудно было понимать столь странно произносимые слова.

– Ну так вот, – продолжал он, выбрасывая вперед мускулистую руку и ткнув большим пальцем куда-то в сторону горизонта, – гвинейский берег был, скажем, вон там, а ветер, понимаете, дул с берега, как кошка фырчит, – словно тот старик, что нам, морякам, на потребу держит ветры в большом бурдюке и то вынимает втулку, то опять накрепко ввинчивает ее в горлышко этого самого бурдюка. Ты знаешь, что такое бурдюк, братец?

С этим внезапным вопросом он обратился к уже известному читателю зеваке-фермеру, который стоял тут же, держа под мышкой полученный от портного костюм: он задержался, чтобы пополнить рассказом боцмана запас занятных историй, заготовленный им для развлечения односельчан. Все кругом загоготали, потешаясь над развесившим уши Пардоном. Найтингейл же многозначительно подмигнул кое-кому из приятелей и воспользовался случаем, чтобы «чуточку освежиться» (это изящное выражение означало, что он проглотил добрую пинту разбавленного водою рома), после чего продолжал назидательным тоном:

– Может, наступит время, когда и тебе придется изведать, что такое крепкий береговой ветер, коли ты выпустишь из рук руль добропорядочности. Шея, братец, дана человеку, чтобы держать голову над водой, а не для того, чтобы вытягивать ее, словно плохо прилаженный юферс. А потому, когда тебя несет на мель искушения, вычисляй своевременно курс да поглубже опускай лот совести.

Дожевав свой табак, он горделиво, словно исполнив некий нравственный долг, огляделся по сторонам и продолжал:

– Итак, вон там была земля, а ветер дул с юго-востока, а может быть, с юго-юго-востока. Он то несся на нее, словно кит в шквалистой волне, то полоскал паруса, как будто добрая штука парусины стоит не дороже, чем доброе слово богача. Не нравилась мне эта погода – слишком она была неустойчива для спокойной вахты. Пошел я к корме, чтобы в нужную минуту оказаться на месте и выложить свое мнение, будто его у меня спросят.

Скажу вам, братишки, что я так разумею насчет благочестия и вежливости: не многого стоит человек, если он не знает правил обхождения. А потому – всем известно – я никогда не лезу со своей ложкой за капитанский стол, пока меня не пригласят, по той простой причине, что моя койка на носу, а капитанская – на корме. Я не говорю, на каком конце судна помещается настоящий человек: на этот счет мнения бывают разные, хотя все понимающие люди между собой согласны. Но, во всяком случае, я пошел к корме, чтобы выложить свое мнение, будто его у меня спросят, и очень скоро все и вправду так случилось, как я предполагал. «Мистер Найтингейл, – сказал капитан, а он у нас человек обходительный и всегда по-благородному ведет себя на палубе и вообще, когда рядом кто-нибудь из команды. – Мистер Найтингейл, что вы думаете об этой клочковатой туче на северо-западе? » – «Что ж, сэр, – говорю я смело, ибо никогда не затрудняюсь ответом, когда со мной обращаются как следует, – что ж, сэр, конечно, ваша честь лучше меня понимает дело (это, конечно, была чушь, ведь годами и опытом он передо мной совершенный цыпленок, но я никогда не бросаю против ветра золу с углями), что ж, – говорю, – сэр, мое мнение – убрать все три марселя и закрепить кливер. Торопиться нам некуда по той простой причине, что завтра Африка будет на том же самом месте, что и сегодня. Ну, а чтобы судно не трепало, если поднимется шквал, для этого у нас есть грот… ».

– Вы должны были убрать и грот, – раздался откуда-то сзади голос, такой же безапелляционный, как у говорливого боцмана, но несколько менее грубый.

– Что за невежда сказал это? – спросил Найтингейл с яростью, мгновенно пробудившейся в нем от столь резкого и дерзновенного вмешательства.

– Человек, не раз огибавший Африку от мыса Бон до Доброй Надежды и умеющий отличить шквал от радуги, – ответил Дик Фид энергично, несмотря на свой малый рост, расталкивая могучими плечами толпу и протискиваясь к взбешенному противнику. – Да, братец ты мой, кто бы я там ни был, невежда или мудрец, я-то уж никогда не посоветовал бы своему капитану оставлять столько задних парусов, когда, похоже, вот-вот налетит шквал.

В ответ на столь решительно высказанное утверждение, которое присутствующие нашли слишком дерзким, со всех сторон послышался громкий ропот. Ободренный явным всеобщим сочувствием, Найтингейл не замедлил ответить и притом без всякой кротости. Затем последовал оглушительный концерт: высокие, резкие голоса собравшихся в таверне создавали некий звуковой фон, а решительные и энергичные утверждения, выражения и прочие высказывания двух главных спорщиков выделялись на этом фоне низкими, глубокими басовыми тонами.

Некоторое время стоял такой шум, что спорящих было не расслышать. Появились также явные признаки того, что для разрешения спора Фид и боцман намереваются перейти от слов к действиям. Пользуясь всеобщей неразберихой, Фид прорвался к великану противнику и привел свой крепко слаженный корпус в боевое положение. Уже заходили взад и вперед четыре мускулистые ручищи, бугрясь, словно стволы индийского тростника, узлами мышц, суставов и сухожилий и грозя гибелью всему, что осмелится им противостоять. Однако нестройный гул наконец затих, и стало возможно разобрать, что именно говорят друг другу оба спорщика. И вот, словно удовлетворившись тем, что они могут положиться на силу своего красноречия, оба постепенно умеряли свой пыл, видимо склоняясь к тому, чтобы по-прежнему защищать свои позиции лишь с помощью языка.

– Ты, брат, добрый моряк, – сказал Найтингейл, снова усаживаясь на место. – И, если бы слово было то же самое, что дело, не сомневаюсь, судно слушалось бы тебя, как малое дитя. Но я-то видел, как целые эскадры двух– и трехпалубников, и притом под всеми флагами, – кроме разве флагов ваших мохоков 2626
  Мохоки – одно из североамериканских индейских племен.


[Закрыть], ибо их судов, признаюсь, я никогда не встречал, – тихонечко, словно стаи белых чаек, полоскались под зарифленными парусами 2727
  Зарифить паруса, или взять рифы – уменьшить площадь парусов путем связывания нашитых с обеих сторон паруса тонких тросов – рифштертов.


[Закрыть], и потому знаю, что надо делать, чтобы судно не трепало и все переборки на нем остались целы.

– А я считаю, что нельзя класть судно в дрейф под задними четырехугольными парусами. Распусти, если хочешь, штаговые – вреда не будет. Но ни один моряк, если он хоть немного знает свое дело, не поймает ветра между грот-мачтой и подветренными вантами. Да что там, ведь всё это – слова вроде грома, что грохочет себе в небесах, а никого не ударит. Давайте спросим кого-нибудь еще, кто побывал на море и знает морскую жизнь и флот не меньше нашего.

– Если бы самый старший адмирал флота его величества был здесь, он бы сразу сказал, кто из нас прав, а кто нет. Так вот, братишки, если есть среди вас человек, кому посчастливилось получить морское воспитание, пусть скажет свое слово, чтобы правда тут не затерялась, словно свайка, упавшая между брас-блоком и реем.

– Есть такой человек! – вскричал Фид; он протянул руку, схватил за шиворот Сципиона и бесцеремонно втащил его на середину круга, образованного толпой, которая обступила обоих спорщиков. – Вот самый подходящий человек. Во всяком случае, против меня у него на один рейс больше – ведь он родился в Африке. Ну, отвечай, Сцип, да погромче, словно ты кричишь, когда ветер дует в лицо: под какими парусами ты положил бы в дрейф судно у берегов твоей родины, если бы была опасность внезапного шквала?

– Я бы не клал его в дрейф, – ответил негр. – Я бы пустил его на фордевинд 2828
  Фордевинд – направление ветра, дующего прямо в корму судна.


[Закрыть].

– Ладно, парень, но на случай шквала прижал бы ты его гротами или пустил двигаться посвободнее под одним фоком?

– Да это же каждый дурак понимает! – проворчал Сципион, которому явно надоел этот допрос. – Как можно ставить грот, если вы хотите, чтобы судно шло устойчивей по курсу? Сами посудите, мистер Дик.

– Джентльмены, – промолвил Найтингейл, оглядевшись по сторонам с видом оскорбленного достоинства, – скажите по чести, слыханное ли это дело таким неприличным манером выволакивать вперед негра, чтобы он тут высказывался прямо в лицо белому?

Этот призыв к предрассудкам собравшихся встречен был всеобщим одобрительным гулом. У Сципиона, который готов был отстаивать свою профессиональную точку зрения перед любым противником, не хватило мужества противиться столь явным признакам неудовольствия, вызванного его появлением. Не выразив ни малейшего негодования, не сказав ни слова в свою защиту, он скрестил руки и вышел из таверны с покорностью человека, слишком привыкшего к смирению, чтобы возмущаться. Однако Дик Фид, неожиданно лишившийся поддержки негра, отнесся к бегству своего товарища не столь спокойно. Он громко потребовал его возвращения, но, видя, что все напрасно, набил себе рот табаком и последовал за африканцем, изрыгая проклятья и поминутно оглядываясь на своего противника. По его мнению, заявил Фид, если с парня содрать его черную кожу, окажется, что он-то и есть настоящий белый.

Триумф боцмана был полный, и он отнюдь не скрывал своего торжества.

– Джентльмены, – обратился он еще более самоуверенным тоном к окружавшей его толпе, – вы и сами видите, правда – словно судно, что идет с наветра с лиселями по обе стороны, оставляя за собой чистую, прямую кильватерную струю. Я не терплю хвастовства и не знаю, кто этот парень, что вовремя убрался от позора, но одно я должен сказать: от Бостона до Вест-Индии не найти человека, который бы лучше меня знал, как вести судно по курсу или как положить его в дрейф, лишь бы…

Но тут зычный голос Найтингейла вдруг ослабел, а взгляд его, словно по волшебству, приковался к острым глазам незнакомца в зеленом, чье лицо возникло вдруг среди грубых физиономий собравшегося в таверне люда.

– Может быть, – произнес боцман, так и не закончив начатой фразы, настолько он растерялся, неожиданно встретившись с таким строгим взглядом, – может быть, вот тот джентльмен тоже понимает в морском деле и разрешит наш спор?

– В университетах морской науке не обучают, – с живостью ответил незнакомец, – но, исходя из того немногого, что мне известно, должен признаться – я бы стал удирать по ветру…

Последнее слово незнакомец произнес с ударением, словно желая подчеркнуть намек, после чего, бросив на стол деньги, тотчас же вышел, и поле битвы осталось за Найтингейлом. После краткой паузы боцман продолжал рассказ, хотя заметно было, что то ли от усталости или по какой-либо другой причине голос его звучал не так решительно, как раньше. Он быстро закончил свою историю, допил грог и, шатаясь, поплелся на берег, куда вскоре прибыла шлюпка, чтобы доставить его на корабль, за которым в течение всего этого времени простак Хоумспан не переставал наблюдать с особым тщанием.

Между тем незнакомец в зеленом продолжал свою прогулку по главной улице города, а Фид пустился вдогонку за растерявшимся Сципионом, ворча и отпуская на ходу не слишком лестные замечания насчет мореходных познаний боцмана. Вскоре он нагнал негра и принялся изливать свое раздражение, ругательски ругая приятеля.

Незнакомец шел за ними, то ли забавляясь своеобразными взаимоотношениями двух друзей, то ли увлекаемый собственной причудой. Отойдя от моря, они поднялись на холм, а незнакомец так от них отстал, что даже потерял их из виду за поворотом улицы или, вернее, дороги, ибо теперь они оставили позади уже и городские предместья. Юрист, как он назвал себя, сперва подумал, что совсем потерял из виду достойных друзей, но, прибавив шагу, с радостью убедился, что они сидят под изгородью. Оба закусывали тем немногим, что нашлось в мешочке у белого, который по-братски поделился со своим спутником. Негр сидел почти рядом с белым – в доказательство того, что между ними снова мир, и все-таки чуть-чуть позади – из почтения к цвету его кожи. Подойдя к ним поближе, незнакомец заметил:

– Вы так усердно опустошаете свой мешок, ребята, что вашему третьему товарищу, пожалуй, придется лечь без ужина.

– Кто там подает голос? – спросил Дик, поднимая глаза от кости, которую грыз с такой жадностью, что был похож на большую дворнягу.

– Я только хотел напомнить вам, что у вас есть еще один спутник, – учтиво ответил незнакомец.

– Хочешь пожевать, братишка? – спросил матрос, усмотревший в словах незнакомца намек, и с обычной у моряков щедростью протянул ему свой мешочек.

– Вы опять меня не поняли: на пристани с вами был еще один товарищ.

– Да, да, он вон там, в открытом море, обследует маячок, который стоит в довольно-таки неудачном месте, если только его поставили не затем, чтобы показывать фарватер вашим воловьим упряжкам и торговому люду с материка. Вон там, джентльмен, вон там, где вы видите груду камней.

Незнакомец посмотрел туда, куда указывал матрос, и увидел упомянутого молодого моряка неподалеку, у подножия сильно разрушенной временем, полуразвалившейся башни. Бросив матросам несколько мелких монет, он пожелал им приятного ужина и перебрался через изгородь с явным намерением тоже осмотреть развалины.

– Этот парень не жалеет своих медяков, – сказал Дик, переставая жевать, чтобы получше разглядеть незнакомца, – но раз они все равно не прорастут там, где он их посеял, ты можешь сунуть их мне в карман, Сцип. Человек он щедрый и не страдает робостью. Впрочем, все эти законники получают деньги от самого черта, и, когда в кармане у них мелеет, они знают, что это ненадолго.

Предоставим негру собрать деньги и вручить их, словно так и должно быть, тому, кто хотя и не являлся его господином, но готов был весьма охотно и во всякое время проявлять над ним власть, и последуем за незнакомцем к старинному строению. Правда, сами по себе развалины эти вряд ли могли привлечь внимание человека, который, судя по его словам, часто имел возможность обозревать гораздо более замечательные памятники былых времен на другом берегу Атлантики. Небольшая круглая башня на грубо сложенных столбах, соединенных арками, была, возможно, построена в младенческие годы страны, чтобы служить опорным пунктом, хотя гораздо вероятнее, что назначение ее было не таким уж воинственным. Более чем через полвека после описываемого нами времени это строеньице, примечательное своей формой, степенью разрушенности и материалом, из которого оно было сложено, внезапно стало предметом исследований и споров со стороны ученейшей породы людей – американских любителей старины. Пока рыцари, подвизающиеся в области искусства и отечественных древностей, доблестно ломали копья вокруг разрушающихся стен, люди, менее ученые и менее увлекающиеся, наблюдали за пылкими бойцами с удивлением, которое они проявили бы, увидев, как прославленный рыцарь Ла Манчи с копьем устремляется против других мельниц, столь блистательно описанных бессмертным Сервантесом 2929
  Сервантес Сааведра Мигель де (1547-1616) – великий испанский писатель эпохи Возрождения, автор романа «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский». Речь идет об известном эпизоде сражения Дон Кихота с ветряными мельницами.


[Закрыть].

Дойдя до подножия башни, незнакомец в зеленом громко хлопнул себя хлыстиком по сапогу, словно желая привлечь внимание молодого моряка, совершенно поглощенного своими мыслями, и в то же время преспокойно начал разговор, как будто все время был его спутником, а не вторгшимся непрошенно чужаком.

– Эта штука была бы очень мила, если бы стояла где-нибудь на лесной просеке, увитая плющом, – сказал он, – но прошу прощения: джентльмены вашей профессии имеют мало отношения к рощам и развалившимся стенам. Вон башни, на которые вам, вероятно, приятно смотреть, – и он указал на мачты судна, стоявшего на рейде, – а единственные руины, которые вас интересуют – наверно, обломки разбитого корабля.

– Вы, видно, хорошо знаете наши вкусы, – холодно ответил моряк.

– Значит, это у меня врожденное: я ведь никогда близко не общался с людьми в морской форме и от них ничего подобного узнать не мог. Похоже, что и сейчас мне не слишком везет! Будем откровенны, друг мой, и поговорим по душам. Чем привлекла вас эта груда камней, почему ради нее вы так надолго отвели взгляд от того прекрасного и благородного судна?

– Разве удивительно, что моряк без места рассматривает судно, которое ему нравится? Может быть, он намерен проситься туда на службу.

– Со стороны капитана было бы величайшей глупостью отказаться от услуг такого отличного парня! Но вы, кажется, слишком хорошо изучили морское дело, чтобы удовольствоваться второразрядной койкой.

– Койкой! – повторил моряк, вновь пристально и с каким-то странным выражением взглянув на незнакомца в зеленом.

– Койкой. Ведь вы, моряки, кажется, этим словом обозначаете «положение», «состояние», не правда ли? Мы, юристы, плохо знаем морские словечки, но думаю, что в данном случае я не ошибся. Как ваше авторитетное мнение?

– Слово это действительно еще не стало архаичным, и могу сказать, что как метафора оно может быть употреблено в том смысле, какой вы ему придали.

– «Архаичным», – повторил незнакомец в зеленом, в свою очередь бросив на моряка понимающий взгляд. – Это что, какой-нибудь морской термин? Может быть, под метафорой вы подразумеваете марсель, а «архаичный» значит «оснащенный»?

Молодой моряк рассмеялся. Эта шутка, казалось, сломала лед, и в дальнейшем разговоре он уже не был так сух и сдержан.

– Вы бывали в море, – сказал он. – Это так же ясно, как то, что я учился в школе. А раз уж нам обоим в этом повезло, мы можем проявить взаимное великодушие и перестать говорить загадками. Ну вот, как вы думаете, каково было назначение этих развалин в лучшие времена?

– Чтобы судить об этом, – ответил незнакомец, – осмотрим их повнимательней. Давайте поднимемся.

С этими словами юрист поднялся по шаткой лестнице и через открытый люк проник на второй этаж, расположенный как раз над верхними краями арок. Спутник его сперва помедлил, но, увидев, что тот дожидается на верху лестницы и весьма предупредительно обращает его внимание на одну непадежную ступеньку, бросился вперед и поднялся с проворством и уверенностью человека своей профессии.

– Вот мы и здесь! – воскликнул незнакомец в зеленом, оглядывая голые стены, сложенные из мелких камней такой неправильной формы, что все строение казалось как-то особенно непрочным. – Что ж, в качестве палубы, как вы бы сказали, тут добрые дубовые доски, а вместо кровли небо. Но вернемся на землю… Простите, я позабыл, как, вы сказали, вас зовут?

– Это смотря по обстоятельствам. В разных случаях меня звали по-разному. Впрочем, если вы будете звать меня Уайлдер, я охотно буду отзываться.

– Уайлдер! Отличное имя, хотя, осмелюсь сказать, оно подошло бы вам, если бы звучало и просто Уайлд 3030
  Уайлд (англ.) – дикий. Уайлдер – сравнительная степень этого прилагательного.


[Закрыть]. Вы, молодые моряки, вообще отличаетесь некоторой неуравновешенностью. Сколько нежных сердец вздыхает из-за ваших заблуждений, в то время как вы бороздите – кажется, это так называется? – соленые воды океана!

– Обо мне мало кто вздыхает, – задумчиво ответил Уайлдер, которого начинал уже раздражать этот своеобразный допрос под видом легкой беседы. – Давайте же осматривать башню. Как по-вашему, для чего она служила?

– Для чего она служит сейчас вполне ясно, да и прежнее ее назначение тоже нетрудно угадать. Сейчас она укрывает двух человек с легким сердцем и, кажется, столь же легкой головой, не обремененной житейской мудростью. А прежде в ней хранилось зерно и, без сомнения, проживали маленькие четвероногие зверьки с лапками такими же легкими, как наши головы и сердца. Одним словом, это была мельница.

– Некоторые считают, что это была крепость.

– Гм! При случае башня могла служить и этой цели. – ответил незнакомец в зеленом, бросая вокруг быстрый и проницательный взгляд. – И все же это была мельница, как ни заманчиво считать, что это было нечто более благородное. Расположена на самом ветру, стоит на столбах, чтобы затруднить доступ грызунам, весь внешний вид, самый характер постройки – все это доказывает, что я прав. Да, в свое время здесь было довольно шума и треска, ручаюсь вам. Но тс-с! Шум и сейчас не утих!

Осторожно приблизившись к одному из небольших отверстий, некогда служивших окнами, он тихонько просунул в него голову. Понаблюдав с минуту, он отодвинулся и сделал предостерегающий знак внимательно следившему за ним Уайлдеру. Тот прислушался, и вскоре причина этой предосторожности разъяснилась.

Невдалеке послышался серебристый женский голосок. Затем, когда говорившие приблизились, их голоса раздались уже у самого подножия башни. По какому-то молчаливому согласию Уайлдер и юрист выбрали себе наиболее удобные места, и в течение всего того времени, что вновь пришедшие находились у развалин, наши герои, сами оставаясь невидимыми, – к сожалению, нам приходится упрекнуть в этом двух таких важных действующих лиц нашего рассказа, – разглядывали их и подслушивали не только внимательно, но и с удовольствием.