Текст книги "Зверобой (Художник Г. Брок)"
Автор книги: Джеймс Фенимор Купер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
– Уа-та-Уа – краснокожая девушка, Зверобой, – возразил индеец. – Подобно молодой горлице, она должна носить свое собственное оперение. Я прошел бы мимо и не узнал ее, если бы она нарядилась в такой чехол. Надо одеваться так, чтобы друзья наши не имели нужды спрашивать, как нас зовут. Дикая Роза очень хороша, но эти яркие краски не делают ее более благоуханной.
– Верно, верно, так оно и есть. Когда человек нагибается, чтобы сорвать землянику, он не ждет, что найдет дыню; а когда он хочет сорвать дыню, то бывает разочарован, если оказывается, что она перезрела, хотя перезрелые дыни часто бывают красивее на взгляд.
Мужчины начали обсуждать, стоит ли еще рыться в сундуке Хаттера, когда снова появилась Юдифь, одетая в простое холстинковое платье.
– Спасибо, Юдифь, – сказал Зверобой, ласково беря ее за руку. – Я знаю, женщине нелегко расстаться с таким нарядом. Но, на мой взгляд, вы теперь красивее, чем если бы у вас на голове была надета корона, а в волосах сверкали драгоценные камни. Весь вопрос теперь в том, нужно ли приподнять эту покрышку, чтобы посмотреть, не найдется ли там какой-нибудь другой вещи для выкупа мастера Хаттера. Мы должны себе представить, как бы он поступил на нашем месте.
Юдифь была счастлива. Скромная похвала молодого человека произвела на нее гораздо большее впечатление, чем изысканные комплименты ветреных льстецов, которыми она была до сих пор окружена. Искусный и ловкий льстец может иметь успех до тех пор, пока против него не обратят его же собственное оружие. Человек прямой и правдивый нередко может обидеть, высказывая горькую правду, однако тем ценнее и приятнее его похвалы, потому что они исходят от чистого сердца. Все очень скоро убеждались в искренности простодушного охотника, поэтому его похвалы всегда производили хорошее впечатление. В то же время своей искренностью и прямотой суждений юноша мог бы нажить себе множество врагов, если бы его характер не возбуждал невольного уважения. Ему нередко приходилось иметь дело и с военными и с гражданскими властями, и у всех он в короткое время завоевал безграничное доверие. Юдифь тоже дорожила его мнением и была рада, когда он похвалил ее.
– Если мы узнаем, что хранится в этом сундуке, Зверобой, – сказала девушка, немного успокоившись, – легче будет решить, как нам поступать дальше.
– Это довольно разумно, девушка. Копаться в чужих секретах свойственно белым, а не краснокожим.
– Любопытство – чувство естественное и свойственно всем. Когда я жила вблизи форта, то заметила, что большинство тамошних жителей интересуется секретами своих соседей.
– Да, и часто выдумывают их, когда не могут доискаться правды. В этом и состоит разница между индейским джентльменом и белым джентльменом. Вот, например, Змей поспешил бы отвернуться в сторону, если бы ненароком заглянул в вигвам другого вождя. А в поселениях белых, где все напускают на себя такую важность, поступают совершенно иначе. Уверяю вас, Юдифь, Змей никогда не признается, что среди делаваров есть какой-то вождь, стоящий настолько выше его, что стоит утруждать мысли и язык, судача о нем, о его поступках и вообще болтая о всех тех пустяках, которыми интересуется человек, когда у него нет других, более серьезных занятий. Тот, кто так поступает, ничем не лучше самого обыкновенного негодяя, во что бы он ни наряжался и как бы ни чванился.
– Но это не чужой вигвам, этот сундук принадлежит моему отцу; это его вещи, и мы хотим оказать ему услугу.
– Верно, девушка, верно. Когда все будет у нас на глазах, мы действительно сможем лучше решить, что надо отдать в виде выкупа и что оставить себе.
Юдифь была далеко не так бескорыстна, как старалась показать. Она помнила, что Гетти уже успела удовлетворить свое любопытство, а она до сих пор лишена была этой возможности. Поэтому девушка была рада случаю увидеть то, что уже видела ее сестра. Итак, все согласились, что надо продолжать осмотр, и Зверобой приподнял вторую холщовую покрышку.
Когда занавес снова взвился над тайнами сундука, на свет божий прежде всего появилась пара пистолетов, украшенных изящной серебряной насечкой. В городе они, должно быть, стоили недешево, но в лесах редко пользовались оружием такого рода. Только офицеры, приезжавшие из Европы, были до такой степени убеждены в превосходстве лондонских обычаев, что не считали нужным отказываться от них даже на далекой американской окраине.
Что повлекла за собой находка этих игрушек, выяснится в следующей главе.
Глава XIII
Достав пистолеты, Зверобой протянул их делавару и предложил ему полюбоваться ими.
– Ружье-дитя, – сказал Змей, улыбаясь и взяв в руки оружие с таким видом, как будто это была детская игрушка.
– Нет, Змей, эта штучка сделана для мужчины и может повалить великана, если уметь с ней обращаться. Погоди, однако… Белые удивительно небрежно хранят огнестрельное оружие по сундукам и углам. Дайка, я осмотрю их.
Сказав это, Зверобой взял оружие из рук приятеля и взвел курок. На полке был порох, затвердевший, как шлак, под действием времени, сырости и давления. При помощи шомпола легко было убедиться, что оба пистолета заряжены, хотя, по словам Юдифи, много лет пролежали в сундуке. Это открытие озадачило индейца, который привык ежедневно обновлять затравку своего ружья и тщательно осматривать его.
– Белые люди очень небрежны, – сказал Зверобой, покачивая головой, – и чуть не каждый месяц в их поселениях кто-нибудь за это расплачивается. Просто удивительно, Юдифь, да, просто удивительно! Сплошь да рядом бывает, что хозяин выпалит из ружья в оленя или в другую крупную дичь, порой даже в неприятеля, и из трех выстрелов два раза промахнется. И тот же самый человек, по оплошности забыв, что ружье заряжено, убивает наповал своего ребенка, брата или друга. Ну ладно, мы окажем хозяину услугу, разрядив эти пистолеты. И так как для нас с тобой, Змей, это новинка, давай-ка попробуем руку на какой-нибудь цели. Подсыпь на полку свежего пороху, я сделаю то же самое, и тогда мы посмотрим, кто из нас лучше управляется с пистолетом. Что касается карабина, то этот спор давно между нами решен.
Зверобой от всего сердца рассмеялся над собственным бахвальством, и минуты через две приятели стояли на платформе, выбирая подходящую мишень на палубе ковчега. Любопытство подстрекнуло Юдифь присоединиться к ним.
– Отойдите подальше, девушка, отойдите чуть подальше, – сказал Зверобой, – эти пистолеты уже давно заряжены, и при выстреле может случиться какая-нибудь неприятность.
– Так не стреляйте, по крайней мере, вы, Зверобой! Отдайте оба пистолета делавару или, еще лучше, разрядите их, не стреляя.
– Это будет против обычая, и некоторые люди, пожалуй, скажут, что это малодушие, хотя сам я не разделяю такого глупого мнения. Мы должны выстрелить из них, Юдифь, да, мы должны выстрелить. Хотя предвижу, что никому из нас не придется особенно хвастать своим искусством.
Юдифь была очень смелая девушка и, привыкнув постоянно иметь дело с огнестрельным оружием, совсем не боялась его, в отличие от многих женщин. Ей не раз приходилось разряжать винтовку, и при случае она могла даже подстрелить оленя. Итак, она не стала спорить, но отступила немного назад и поместилась рядом с Зверобоем, оставив индейца одного на краю платформы. Чингачгук несколько раз поднимал оружие, пробовал навести его обеими руками, принимал одну неуклюжую позу за другой и наконец спустил курок, почти не целясь. В результате он не только не попал в полено, служившее мишенью, но даже не задел ковчега. Пуля запрыгала по поверхности воды, словно камень, брошенный человеческой рукой.
– Недурно, Змей, очень недурно, – сказал Зверобой, беззвучно смеясь по своему обыкновению. – Ты попал в озеро; для иных стрелков и это подвиг. Я заранее знал, что так будет, и сказал об этом Юдифи. Краснокожие не привыкли к короткоствольному оружию. Ты попал в озеро, и это все же лучше, чем попасть просто в воздух. Теперь отойди назад – мы посмотрим, чего стоят привычки белых при стрельбе из белого оружия.
Зверобой прицелился быстро и уверенно. Едва только ствол поднялся вровень с мишенью, раздался выстрел. Но пистолет разорвало, и обломки полетели в разные стороны. Одни упали на кровлю «замка», другие на ковчег и один в воду. Юдифь вскрикнула, и когда двое мужчин с испугом обратились к ней, девушка была бледна, как смерть, и дрожала всем телом.
– Она ранена, да, Змей, бедная девочка ранена, хотя нельзя было предвидеть, что это может случиться на том месте, где она стояла. Отнесем ее в каюту, постараемся сделать для нее все, что только можно.
Юдифь позволила отнести себя в хижину, выпила глоток воды из фляжки, которую поднес ей Зверобой, и, не переставая трястись всем телом, разразилась слезами.
– Надо потерпеть, бедная Юдифь, да, надо потерпеть, – сказал Зверобой, утешая ее. – Не стану уговаривать вас не плакать: слезы нередко облегчают девичью душу… А куда ее ранило, Змей? Я не вижу крови, не вижу и дыры на платье.
– Я не ранена, Зверобой, – пролепетала девушка сквозь сле зы, – я просто испугалась, и больше ничего, уверяю вас. Слава богу, я вижу, что никто не пострадал от этой глупой слу чай ности!
– Это, однако, очень странно! – воскликнул ничего не подозревающий и простодушный охотник. – Я думал, Юдифь, что вы стоите выше подобных слабостей и что такую девушку, как вы, нельзя напугать треском разорвавшегося оружия. Нет, я не считал вас такой трусихой. Гетти, конечно, могла испугаться, но вы слишком умны и рассудительны, чтобы бояться, когда опасность уже миновала… Приятно смотреть на молодых девушек, вождь, но они очень непостоянны в своих чувствах.
Стыд сковал уста Юдифи. В ее волнении не было никакого притворства; все объяснялось внезапным непреодолимым испугом, который был непонятен и ей самой, и ее двум товарищам. Однако, отерев слезы, она снова улыбнулась и вскоре могла уже смеяться над собственной глупостью.
– А вы, Зверобой, – наконец удалось произнести ей, – вы действительно не ранены? Просто чудо: пистолет разорвался у вас в руке, а вы не только остались в живых, но даже ничуть не пострадали.
– Подобные чудеса нередко случаются с теми, кому часто приходится иметь дело со старым оружием. Первое ружье, которое мне дали, сыграло со мной такую же шутку, и, однако, я остался жив, хотя и не настолько невредим, как сегодня. Томас Хаттер потерял один из своих пистолетов. Но произошло это потому, что мы хотели услужить ему, а стало быть, он не вправе жаловаться. Теперь подойдите ближе, и давайте посмотрим, что там еще осталось в сундуке.
Юдифь тем временем настолько оправилась от своего волнения, что снова могла сесть на табурет, и осмотр продолжался.
Предмет, извлеченный теперь наружу, был завернут в сукно. Когда сукно развернули, там оказался один из тех математических инструментов, которые в то время употреблялись моряками. На нем были медные детали и украшения.
Зверобой и Чингачгук воскликнули от изумления и восторга, увидя незнакомую им вещь, которая ярко искрилась и сверкала, так как за ней, очевидно, в свое время тщательно ухаживали.
– Такие штуки постоянно носят при себе землемеры, Юдифь, – сказал Зверобой, несколько раз повернув блестящую вещицу в руках, – я часто видел их инструменты. Надо сказать, что люди они довольно злые и бессердечные: приходя в лес, они всегда пролагают дорогу для опустошений и грабежа. Но ни у одного из них не было такой красивой игрушки. Это, однако, заставляет меня бояться, что Томас Хаттер явился в здешнюю пустыню с недобрыми намерениями. Не замечали ли вы в вашем отце жадности землемера, девушка?
– Он не землемер, Зверобой, и, конечно, не умеет пользоваться этим инструментом, хотя и хранит его у себя. Неужели вы думаете, что Томас Хаттер когда-нибудь носил этот костюм? Эта одежда ему так же не по росту, как этот инструмент превышает его познания.
– Пожалуй, так оно и есть, Змей. Старик неведомо какими путями унаследовал вещи, принадлежавшие кому-то другому. Говорят, что он был моряком, и, без сомнения, этот сундук и все, что заключается в нем… А это что такое? Это еще удивительнее, чем медь и черное дерево, из которого сделан инструмент!
Зверобой развязал маленький мешочек и стал оттуда вынимать одну за другой шахматные фигурки. Искусно выточенные из слоновой кости, они были больше обыкновенных. Каждая фигурка по форме соответствовала своему названию: на конях сидели всадники, туры помещались на спинах у слонов [52]52
Старинные шахматные фигуры, о которых рассказывает Купер, по форме отличались от современных.
[Закрыть], и даже у пешек были человеческие головы и бюсты. Игра была неполная, некоторые фигурки поломались, но и сломанные и уцелевшие заботливо хранились в мешочке. Даже Юдифь ахнула от изумления, увидев эти совсем новые для нее предметы, а удивленный и восхищенный Чингачгук совсем позабыл свою индейскую выдержку. Он поочередно брал в руки каждую фигурку и любовался ею, показывая девушке наиболее поражавшие его подробности. Особенно пришлись ему по вкусу слоны. Не переставая повторять «Хуг! Хуг!», он гладил их пальцем по хоботам, ушам и хвостам. Не пропустил он без внимания и пешек, вооруженных луками. Эта сцена длилась несколько минут, в течение которых Юдифь и индеец не помнили себя от восторга. Зверобой сидел молчаливый, задумчивый и даже мрачный, хотя глаза его следили за каждым движением молодой девушки и делавара. Ни одного восклицания удовольствия, ни одного слова одобрения не вырвалось из его уст. Наконец товарищи заметили его молчание, и тогда он заговорил, впервые после того как нашли шахматы.
– Юдифь, – спросил он серьезно и встревоженно, – беседовал ли когда-нибудь с вами ваш отец о религии?
Девушка густо покраснела. Однако Зверобой уже настолько заразил ее своей любовью к правде, что она, не колеблясь, отвечала ему совершенно искренне и просто:
– Мать говорила часто, отец – никогда. Мать учила нас молитвам и нашим обязанностям, но отец ни при ее жизни, ни после ее смерти ни разу не говорил с нами об этом.
– Так я и думал, так я и думал. Он не признает бога, такого бога, какого подобает чтить человеку. Эти вещицы – идолы.
Юдифь вздрогнула и на миг, кажется, серьезно обиделась. Затем, немного подумав, она наконец рассмеялась.
– И вы думаете, Зверобой, что эти костяные игрушки – боги моего отца? Я слыхала об идолах и знаю, что это такое.
– Это идолы! – убежденно повторил охотник. – Зачем бы ваш отец стал хранить их, если он им не поклоняется?
– Неужели он держал бы своих богов в мешке и запирал их в сундук? – возразила девушка. – Нет, нет, Зверобой, мой бедный отец повсюду таскает с собой своего бога, и этот бог – его собственная корысть. Фигурки действительно могут быть идолами, я сама так думаю, судя по тому, что я слышала и читала об идолопоклонстве. Но они попали сюда из какой-нибудь далекой страны и достались в руки Томасу Хаттеру, когда он был моряком.
– Я очень рад, право, я очень рад слышать это, Юдифь, так как вряд ли мог бы заставить себя помогать белому язычнику. У старика кожа такого же цвета, что и у меня, и я готов помогать ему, но мне не хотелось бы иметь дело с человеком, который отрекся от своей веры… Это животное, как видно, очень нравится тебе, Змей, хотя оно всего-навсего идол…
– Это слон, – перебила его Юдифь. – Я часто видела в крепости картинки, изображавшие этих животных, а у матери была книжка, в которой рассказывалось о таких созданиях. Отец сжег ее вместе с другими книгами, потому что, по его словам, матушка слишком любила читать. Это случилось незадолго до того, как мать умерла, и я иногда думаю, что эта потеря ускорила ее кончину.
– Ну, слон или не слон, во всяком случае, это идол, – возразил охотник, – и не подобает христианину держать его у себя.
– Хорошо для ирокеза, – сказал Чингачгук, неохотно отдавая одного из слонов, которого его друг хотел положить обратно в мешочек. – За этого зверя можно купить целое племя, можно купить даже делаваров.
– Пожалуй, ты прав. Это понятно всякому, кто знает натуру индейцев, – ответил Зверобой. – Но человек, сбывающий фальшивую монету, поступает так же плохо, как тот, кто ее делает. Знаешь ли ты хоть одного честного индейца, который не погнушался бы продать шкуру енота, уверяя, что это настоящая куница, или выдать норку за бобра? Я знаю, что несколько штук этих идолов, быть может, даже один только слон, дадут нам возможность выкупить Томаса Хаттера на волю. Но совесть не позволяет пускать по рукам такие худые деньги. Я думаю, ни одно индейское племя не предается настоящему идолопоклонству, но некоторые из них так близки к этому, что белые люди обязаны как можно тщательнее оберегать их от искушения.
– Но, Зверобой, быть может, эти костяные фигурки совсем не идолы! – воскликнула Юдифь. – Теперь я вспоминаю, что видела у офицеров в гарнизоне игру в гусей и лисицу, немного похожую на эту… А вот еще что-то твердое, завернутое в сукно и, вероятно, имеющее отношение к вашим идолам.
Зверобой взял пакет из рук девушки и, развернув его, достал большую шахматную доску с квадратами из слоновой кости и черного дерева.
Подробно обсудив все, охотник, хотя и с некоторым колебанием, присоединился наконец к мнению Юдифи и признал, что мнимые идолы, быть может, просто изящно выточенные фигурки какой-то неизвестной игры.
Юдифь оказалась настолько тактичной, что не стала злоупотреблять своей победой и больше ни одним словом не намекнула на смешную ошибку своего друга.
Находка этих диковинных на вид маленьких фигурок решила вопрос о выкупе. Зная слабости и вкусы индейцев, нельзя было сомневаться, что прежде всего слоны должны возбудить их алчность. К счастью, все четыре туры оказались налицо, и потому решено было предложить их в качестве выкупа. Остальные фигурки и все другие вещи, хранившиеся в сундуке, поспешили убрать с глаз долой, с тем чтобы воспользоваться ими лишь в самом крайнем случае. Сундук привели в порядок, и если бы Хаттер снова вернулся в «замок», он вряд ли догадался бы, что чья-то посторонняя рука прикасалась к его заветному сокровищу. Разорвавшийся пистолет мог разоблачить тайну, но его все-таки положили на место рядом с уцелевшим, а шесть пакетов на самом дне сундука так и не разворачивали. Когда со всем этим было покончено, опустили крышку, повесили на место замки и заперли их на ключ. Потом положили ключ обратно в холщовый мешок.
За разговорами и за укладкой вещей прошло больше часа. Зверобой заметил, как много времени потрачено понапрасну, и сказал товарищам, что надо скорее приступить к выполнению намеченного плана. Чингачгук остался в спальне Хаттера, куда поставили слонов. Делавару хотелось полюбоваться этими удивительными и неизвестными ему животными; кроме того, может быть, он инстинктивно чувствовал, что его присутствие не особенно желательно белым друзьям и что они предпочитают остаться наедине.
– Ну, Юдифь, – сказал Зверобой после разговора, продолжавшегося гораздо дольше, чем он сам предполагал, – очень приятно болтать с вами и обсуждать все эти вопросы, но долг призывает нас в другое место. В это время Непоседа и ваш отец, не говоря уже о Гетти…
И слово замерло на его губах, потому что в этот самый миг на платформе послышались чьи-то легкие шаги, человеческая фигура заслонила свет, падавший сквозь дверь, и перед присутствующими появилась Гетти собственной персоной. У Зверобоя вырвалось тихое восклицание, а Юдифь вскрикнула, когда рядом с сестрой внезапно вырос индейский юноша лет пятнадцати-семнадцати. Оба они были обуты в мокасины и ступали почти бесшумно. Несмотря на внезапность их появления, Зверобой не растерялся. Прежде всего он быстро произнес несколько слов на делаварском наречии, посоветовав приятелю до поры до времени не покидать заднюю комнату. Затем он пошел к двери, чтобы определить размеры опасности. Однако снаружи не было ни души, и очень простое приспособление, несколько напоминавшее плот и колыхавшееся на воде рядом с ковчегом, тотчас же объяснило ему, каким способом Гетти добралась до «замка». Два давно высохших ствола были скреплены шипами и лыком, а на них помещалась маленькая платформа, сплетенная из ветвей речного орешника. Гетти посадили на бревна, а юный ирокез, работая веслом, пригнал к «замку» примитивный, но совершенно безопасный плот. Внимательно осмотрев плот и убедившись, что поблизости нет других индейцев, Зверобой покачал головой и, по своему обыкновению, пробормотал сквозь зубы:
– Вот что значит рыться в чужом сундуке! Если бы мы были начеку, то не дождались бы такого сюрприза. На примере этого мальца мы видим, что может произойти, когда за дело возьмутся старые воины. Однако перед нами теперь открытый путь для переговоров, и я хочу послушать, что скажет Гетти.
Оправившись от изумления и страха, Юдифь с искренней радостью приветствовала сестру. Прижимая Гетти к груди, она целовала ее, как в те дни, когда обе были еще детьми. Гетти была спокойна, так как во всем случившемся для нее не было ничего неожиданного. По приглашению сестры она села на табурет и стала рассказывать о своих приключениях. Едва успела она начать свою повесть, как Зверобой вернулся и тоже стал внимательно слушать ее. Молодой ирокез стоял у дверей, относясь ко всему происходящему равнодушно, как дверной косяк.
В рассказе девушки, до того момента, когда мы покинули лагерь после ее беседы с вождями, для нас нет ничего нового. Продолжение этой истории надо передать ее собственными словами.
– Когда я прочитала вождям несколько мест из Библии, Юдифь, ты не заметила бы в них никакой перемены, – сказала она, – но зерно было брошено, оно выросло… Я недолго побыла с отцом и Непоседой, а потом пошла завтракать с Уа-та-Уа. Когда мы поели, вожди подошли к нам, и тут мы увидели плоды посева. Они сказали, что прочитанное мной по книге правильно, и велели вернуться обратно и повторить то же самое великому воину, который убил одного из храбрецов, а также передать вам, что они очень рады побывать у нас в «замке» и послушать, как я опять стану читать им эту священную книгу. Только вы должны дать им несколько челноков, чтобы они могли доставить сюда отца и Гарри, а также своих женщин. И тогда все мы будем сидеть здесь на платформе перед «замком» и слушать гимны бледнолицего Маниту. А теперь, Юдифь, скажи, слыхала ли ты о каком-нибудь другом событии, которое бы так ясно доказывало могущество Библии?
– В самом деле, это было бы настоящее чудо, Гетти! Но все это только хитрость и коварство. Они стараются обмануть нас, так как видят, что ничего не могут добиться открытым путем.
– Ты сомневаешься в могуществе Библии, сестра, если судишь о дикарях так жестоко.
– Я не сомневаюсь в могуществе Библии, бедная Гетти, но сильно сомневаюсь в честности индейцев и особенно ирокезов… Что вы скажете об этом предложении, Зверобой?
– Сперва дайте мне поговорить немножко с Гетти, – ответил охотник. – Мне хочется знать, был этот плот уже готов, когда вы завтракали, девушка, или вам пришлось идти пешком по берегу до места, лежащего прямо против нас?
– О нет, Зверобой! Плот был уже готов и покачивался на воде. Разве это не чудо, Юдифь?
– Да, да, индейское чудо, – подхватил охотник. – Они мастера на чудеса такого рода. Стало быть, плот был уже совсем готов и только поджидал на воде своих пассажиров?
– Все было так, как вы говорите. Плот находился вблизи лагеря, индейцы посадили меня на него, там были лыковые веревки, и воины доволокли плот до места, лежащего против «замка», а затем велели молодому человеку перевезти меня.
– Это значит, что весь лес полон бродяг, поджидающих, чем кончится это чудо. Теперь понятно, в чем дело, Юдифь. Прежде всего я постараюсь отделаться от этого молодого канадского кровопийцы, а потом обсудим, как нам быть. Вам и Гетти придется уйти отсюда, но сперва принесите мне слонов, которыми любуется Змей, потому что этого прыгуна нельзя оставлять одного ни на минуту; иначе он одолжит у нас челнок, не дожидаясь позволения.
Юдифь принесла шахматные фигурки и потом вместе с сестрой удалилась к себе в комнату. Зверобой знал с грехом пополам большинство индейских наречий, существовавших в том краю, и мог довольно бегло говорить по-ирокезски. Кивнув головой молодому человеку, он предложил ему сесть на сундук и затем внезапно поставил перед ним двух слонов. До этого мгновения юный дикарь не обнаруживал никаких чувств. Почти все вещи в ковчеге были для него совершенной новинкой, но он с философским глубокомыслием сохранял полнейшее самообладание. Правда, Зверобой подметил, что черные глаза ирокеза пристально впивались в оборонительные приспособления и оружие, но делалось это с таким невинным видом, с такой небрежной, скучающей повадкой, что лишь человек, прошедший такую же школу, мог бы догадаться об этом. Однако, когда взор дикаря упал на игрушки из слоновой кости и он впервые увидел изображения неведомых, чудесных зверей, удивление и восхищение овладели им. Молодой ирокез испустил крик восторга, но тотчас же запнулся, как человек, совершивший что-то очень неприличное. Не отрываясь смотрел он на слонов и после короткого колебания решился даже потрогать одного из них.
Зверобой не прерывал его в течение добрых десяти минут, зная, что парень так внимательно рассматривает эти диковины потому, что хочет точно и подробно рассказать о них своим вождям. Наконец, решив, что времени прошло вполне достаточно и желаемый эффект достигнут, охотник положил палец на голое колено юноши и привлек к себе его внимание.
– Слушай, – сказал он, – мне нужно поговорить с моим юным другом из Канады. Пусть он забудет на минуту об этой диковине.
– А где второй бледнолицый брат? – спросил мальчик, оглядываясь по сторонам и невольно высказывая мысль, которая была у него на уме до появления шахматных фигур.
– Он спит или собирается уснуть; во всяком случае, он в комнате, где обыкновенно спят мужчины, – отвечал Зверобой. – А откуда мой юный друг знает, что здесь есть второй бледно лицый?
– Видел его с берега. У ирокезов острые глаза – видят сквозь облака, видят дно великого источника.
– Ладно, ирокез пришел сюда. Двое бледнолицых находятся в плену в лагере твоих отцов, мальчик.
Юноша равнодушно кивнул головой, но спустя минуту расхохотался, как будто его восхитила мысль о ловкости людей его племени.
– Можешь ли ты рассказать мне, мальчик, что собираются сделать ваши вожди со своими пленниками? Или они еще сами этого не решили?
Индеец взглянул на охотника с некоторым изумлением, а потом хладнокровно приложил конец указательного пальца к голове чуть-чуть повыше левого уха и очертил свои волосы кругом с точностью и быстротой, показывавшей, как он хорошо изучил это совсем особое искусство своего народа.
– Когда? – спросил Зверобой, у которого судорога сжала горло при виде такого равнодушия к человеческой жизни. – А почему бы вам не отвести их с собой в ваши вигвамы?
– Дорога длинна и полна бледнолицых. Вигвамы полны, а скальпы дороги. Мало скальпов, много золота.
– Ладно, все совершенно понятно, да, совершенно понятно. Яснее и нельзя высказаться. Теперь ты знаешь, парень, что старший из ваших пленников приходится отцом двум молодым женщинам, живущим здесь, а другой ухаживает за старшей. Девушки, естественно, хотят спасти скальпы своих друзей и в качестве выкупа дадут двух костяных зверей, по одному за каждый скальп. Ступай обратно, скажи об этом твоим вождям и принеси мне их ответ до захода солнца.
Мальчик согласился с готовностью и искренностью, не оставлявшей ни малейшего сомнения в том, что он толково и быстро выполнит поручение. На один миг он позабыл любовь к славе и врожденную ненависть к англичанам и английским индейцам – так ему хотелось добыть для своих сородичей редкостное сокровище. Зверобой остался доволен произведенным впечатлением. Правда, парень попросил дать ему одного из слонов в качестве образца, но бледнолицый брат был слишком предусмотрителен, чтобы согласиться. Зверобой хорошо знал, что слон, по всей вероятности, никогда не доберется по назначению, если доверить его подобным рукам. Эта мелкая размолвка, впрочем, быстро закончилась, и мальчик начал готовиться к отплытию. Остановившись на платформе и уже собираясь ступить на плот, он вдруг передумал и вернулся обратно с просьбой одолжить ему челнок, потому что, мол, это могло ускорить переговоры. Зверобой спокойно ответил отказом, и, помешкав еще немного, мальчик стал грести прочь от «замка» по направлению к густой заросли на берегу, до которого было не больше полумили. Зверобой сел на табурет и следил за удалявшимся посланцем, пока тот не исчез из виду. После этого охотник окинул внимательным взглядом всю линию берега, насколько хватал глаз, а затем долго сидел, облокотившись на колено и опершись подбородком на руку.
Во время переговоров между Зверобоем и мальчиком в соседней комнате разыгрывалась совсем другого рода сцена. Гетти спросила, где находится делавар, и когда сестра сказала ей, что он вынужден прятаться, она направилась к нему. Чингачгук встретил посетительницу ласково и почтительно. Он знал, с кем имеет дело, и, кроме того, его симпатии к этому невинному существу усугублялись надеждой услышать какие-нибудь новости о невесте. Войдя в комнату, девушка села, пригласила индейца занять место рядом, но продолжала молчать, предполагая, что вождь первый должен обратиться к ней с вопросом. Однако Чингачгук не понял ее намерений и продолжал почтительно ожидать, когда ей будет угодно заговорить.
– Вы Чингачгук, Великий Змей делаваров, не правда ли? – начала наконец девушка, по своему обыкновению совершенно просто.
– Чингачгук, – с достоинством ответил делавар. – Это означает Великий Змей на языке Зверобоя.
– Ну да, это и мой язык. На нем говорят и Зверобой, и отец, и Юдифь, и я, и бедный Гарри Непоседа. Вы знаете Гарри Марча, Великий Змей? Впрочем, нет, вы его не знаете, потому что иначе он тоже рассказал бы мне о вас.
– Назвал чей-нибудь язык имя Чингачгука Поникшей Лилии? (Ибо вождь этим именем решил называть бедную Гетти.) Пропела ли маленькая птичка это имя среди ирокезов?
Сначала Гетти ничего не ответила. Она опустила голову, и щеки ее зарумянились. Потом она поглядела на индейца, улыбаясь простодушно, как ребенок, и вместе с тем сочувственно, как взрослая женщина.
– Моя сестра, Поникшая Лилия, слышала такую птичку! – прибавил Чингачгук так ласково и мягко, что мог бы удивить всякого, кто привык слышать раздирающие вопли, так часто вырывавшиеся из той же самой глотки. – Уши моей сестры были открыты, почему же она потеряла язык?
