Текст книги "Зверобой (Художник Г. Брок)"
Автор книги: Джеймс Фенимор Купер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
Это было произнесено тихим голосом, но отчетливо и внушительно.
Затем девушка встала и спокойно направилась в отведенный ей шалаш, как бы потеряв всякий интерес к тому, что делали бледнолицые.
Глава XII
Мы оставили обитателей «замка» и ковчега погруженными в сон. Правда, раз или два в течение ночи то Зверобой, то делавар поднимались и осматривали неподвижное озеро, затем, увидев, что все в порядке, возвращались на свои тюфяки и вновь засыпали, как люди, не желающие даже при самых трудных обстоятельствах отказываться от своего права на отдых. Однако при первых проблесках зари белый охотник встал и начал готовиться к наступающему дню. Его товарищ, который за последние ночи спал лишь урывками, продолжал нежиться под одеялом, пока не взошло солнце. Юдифь в это утро также поднялась позднее обыкновенного, потому что долго не могла сомкнуть глаз. Но лишь только солнце взошло над восточными холмами, все трое были уже на ногах. В тамошних местах даже завзятые лентяи редко остаются в своих постелях после появления великого светила.
Чингачгук приводил в порядок свой лесной туалет, когда Зверобой вошел в каюту и протянул ему грубый, но удобный костюм, принадлежавший Хаттеру.
– Юдифь дала мне это для тебя, вождь, – сказал он, бросая куртку и штаны к ногам индейца. – С твоей стороны было бы неосторожно разгуливать здесь в боевом наряде и раскраске. Смой эти страшные узоры с твоих щек и надень эту одежду. Вот и шляпа, которая сделает тебя похожим на ужасно нецивилизованного представителя цивилизации, как говорят миссионеры. Вспомни, что Уа-та-Уа близко. А заботясь о девушке, мы не должны забывать и о других. Я знаю, тебе не по нутру носить одежду, скроенную не по вашей краснокожей моде. Но тут ничего не поделаешь: одевайся, если даже тебе будет немного противно.
Чингачгук поглядел на принесенный ему костюм с искренним отвращением, но понял, что переодеться полезно и, пожалуй, даже необходимо. Заметив, что в «замке» находится какой-то неизвестный краснокожий, ирокезы могли встревожиться, и это неизбежно должно было направить их подозрения на пленницу. Поскольку речь шла о его невесте, вождь готов был снести что угодно, кроме неудачи. Поэтому, иронически осмотрев различные принадлежности костюма, он последовал указаниям своего товарища и вскоре остался краснокожим только по цвету лица. Этого не стоило особенно опасаться, так как, не имея подзорной трубы, дикари с берега не могли как следует рассмотреть ковчег. Зверобой же так загорел, что лицо у него было, пожалуй, не менее красным, чем у его товарища могиканина. Делавар в новом наряде двигался так неуклюже, что не раз в течение дня вызывал улыбку на губах у своего друга.
Однако Зверобой не позволил себе ни одной из тех шуток, которые непременно послышались бы в компании белых людей при подобных обстоятельствах. Гордость вождя, достоинство воина, впервые ступавшего по тропе войны, и серьезность положения делали неуместным всякое балагурство.
Трое островитян – если можно так назвать наших друзей – сошлись за завтраком серьезные, молчаливые и задумчивые. По лицу Юдифи было видно, что она провела тревожную ночь, тогда как мужчины сосредоточенно размышляли о том, что их ждет в недалеком будущем. За завтраком Зверобой и девушка обменялись несколькими вежливыми замечаниями, но ни одним словом не обмолвились о своем положении. Наконец Юдифь не выдержала и высказала то, что занимало ее мысли в течение только что истекшей бессонной ночи.
– Будет ужасно, Зверобой, – внезапно воскликнула девушка, – если что-нибудь худое случится с моим отцом и Гетти! Пока они в руках у ирокезов, мы не можем спокойно сидеть здесь. Надо придумать какой-нибудь способ помочь им.
– Я готов, Юдифь, служить им, да и всем вообще, кто попал в скверное положение, если только мне укажут, как это сделать. Оказаться в лапах у краснокожих – не шутка, особенно если люди сошли на берег по такому делу, как старый Хаттер и Непоседа. Я это отлично понимаю и не пожелал бы попасть в такую переделку моему злейшему врагу, не говоря уже о тех, с кем я путешествовал, ел и спал. Есть у вас какой-нибудь план, который я и Змей могли бы выполнить?
– Я не знаю других способов освободить пленников, кроме подкупа ирокезов. Они не устоят перед подарками, а мы можем предложить им столько, что они, наверное, предпочтут удалиться с богатыми дарами взамен двух бедных пленников, если им вообще удастся увести их.
– Это было бы неплохо, Юдифь, да, это было бы неплохо. Только бы у нас нашлось достаточно вещей для обмена. У вашего отца удобный и удачно расположенный дом, хотя с первого взгляда никак не скажешь, что в нем достаточно богатств для выкупа. Есть, впрочем, ружье, «оленебой»… оно может нам пригодиться; кроме того, как я слышал, здесь имеется бочонок пороха. Однако двух взрослых мужчин не выменяешь на безделицу, и кроме того…
– И кроме того что? – нетерпеливо спросила Юдифь, заметив, что собеседник не решается продолжать, вероятно, из боязни огорчить ее.
– Дело в том, Юдифь, что французы выплачивают премии, так же как и наши, и на деньги, вырученные за два скальпа, можно купить бочонок пороха и ружье, хотя, пожалуй, не такое меткое, как «оленебой», но все-таки бочонок хорошего пороха и довольно изрядное ружье. А индейцы не слишком разбираются в огнестрельном оружии и не всегда понимают разницу между сутью и видимостью.
– Это ужасно… – прошептала девушка, подавленная простотой, с которой ее собеседник привык говорить о происходящих событиях. – Но вы забываете о моих платьях, Зверобой. А они, я думаю, могут соблазнить ирокезских женщин.
– Без сомнения, могут, Юдифь, без всякого сомнения, могут, – отвечал охотник, впившись в нее острым взглядом, как будто ему хотелось убедиться, что она действительно способна на такое самопожертвование. – Но уверены ли вы, девушка, что у вас хватит духу распроститься с вашими нарядами для такой цели? Много есть на свете мужчин, которые слывут храбрецами, пока не очутятся лицом к лицу с опасностью; знавал я также людей, которые считали себя очень добрыми и готовыми все отдать бедняку, когда слушали рассказы о чужом жестокосердии, но кулаки их сжимались крепко, как лесной орех, когда речь заходила об их собственном добре. Кроме того, вы красивы, Юдифь, – можно сказать, необычайно красивы, а красивые женщины любят все, что подчеркивает их красоту. Уверены ли вы, что у вас хватит решимости расстаться с вашими нарядами?
Намек на личное обаяние девушки явился как нельзя более кстати, чтобы уравновесить впечатление, произведенное тем недоверием, которое молодой человек выразил к верности Юдифи дочернему долгу. Если бы кто-нибудь другой позволил себе зайти так далеко, комплимент, весьма вероятно, прошел бы незамеченным среди вспышки гнева, вызванной подобным сомнением. Но даже неотесанная искренность, которая так часто побуждала простодушного охотника выкладывать напрямик свои мысли, казалась девушке неотразимо обаятельной. Правда, она покраснела и глаза ее на один миг запылали огнем. Но все-таки в глубине сердца она не могла по-настоящему рассердиться на человека, вся душа которого, казалось, состояла из одной только правдивости и мужественной доброты. Юдифь посмотрела на него с упреком, но, сдержав резкие слова, просившиеся на язык, заставила себя ответить кротко и дружелюбно.
– Как видно, все ваши хорошие мнения вы приберегаете для делаварских женщин, Зверобой, если серьезно думаете так о девушке вашего собственного цвета, – сказала она с притворным смехом. – Но испытайте меня. И если увидите, что я пожалею какую-нибудь ленту или перо, шелк или кисею, тогда думайте что хотите о моем сердце и смело говорите об этом.
– Вот это правильно! Самая редкая вещь, какую только можно найти на земле, – это по-настоящему справедливый человек. Так говорит Таменунд, мудрейший пророк среди делаваров. И так же должен думать всякий, кто имел возможность жить, наблюдать и действовать среди людей. Я люблю справедливого человека, Змей; глаза его не бывают покрыты тьмой, когда он смотрит на своих врагов, и, обращенные к друзьям, они сияют, как солнце. Он пользуется разумом, который ему даровал бог, чтобы видеть все вещи такими, каковы они есть, а не такими, какими ему хочется их видеть. Довольно легко встретить людей, которые называют себя справедливыми, но редко-редко удается найти таких, которые и впрямь справедливы. Как часто я встречал индейцев, девушка, которые воображали, будто исполняют волю Великого духа, тогда как на самом деле они только старались действовать по своему собственному желанию и произволу! Но по большей части они так же не видели этого, как мы не видим сквозь эти горы реку, текущую по соседней долине, хотя всякий, поглядев со стороны, мог бы заметить это так же хорошо, как мы замечаем сор, проплывающий по воде мимо этой хижины.
– Совершенно верно, Зверобой! – подхватила Юдифь, и по следние следы неудовольствия растворились в ее светлой улыбке. – Совершенно верно! И я надеюсь, что, поскольку речь идет обо мне, вы всегда будете руководствоваться любовью к справедливости. И особенно надеюсь, что вы будете судить меня сами и не станете верить всяким сплетням. Болтливый бездельник вроде Гарри Непоседы способен чернить ими доброе имя молодой женщины, случайно не разделяющей мнения о его собственной особе.
– Слова Гарри Непоседы для меня не Евангелие, Юдифь, но человек и похуже его может иметь глаза и уши, – степенно возразил охотник.
– Довольно об этом! – вскричала Юдифь. Глаза ее загорелись, а румянец залил не только ее щеки, но и виски. – Поговорим лучше о моем отце и о выкупе. Значит, по-вашему, Зверобой, индейцы не согласятся отпустить своих пленников в обмен на мои платья, на отцовское ружье и на порох. Им нужно что-нибудь получше. Но у нас есть еще сундук.
– Да, есть еще сундук, как вы говорите, Юдифь. И когда приходится выбирать между секретом и скальпом, то большинство людей предпочтет сохранить скальп. Кстати, батюшка давал вам какие-нибудь приказания насчет этого сундука?
– Никогда. Он, как видно, рассчитывал на его замки и стальную оковку.
– Редкостный сундук, удивительной формы, – продолжал Зверобой, приближаясь к названному предмету, чтобы рассмотреть его как следует. – Чингачгук, это дерево не растет в лесах, по которым мы с тобой бродили. Это не черный орех, хотя на вид оно так же красиво – пожалуй, даже красивее, несмотря на копоть и повреждения.
Делавар подошел поближе, пощупал дерево, поскоблил его поверхность ногтем и с любопытством погладил рукой стальную оковку и тяжелые замки массивного ларя.
– Нет, ничего подобного не растет в наших местах, – продолжал Зверобой. – Я знаю все породы дуба, клена, вяза, липы, ореха, но до сих пор никогда не встречал такого дерева. За один этот сундук, Юдифь, можно выкупить вашего отца.
– Но, быть может, это обойдется нам дешевле, Зверобой. Сундук полон всякого добра, и лучше расстаться с частью, чем со всем. Кроме того, не знаю почему, но отец очень дорожит этим сундуком.
– Я думаю, он ценит не самый сундук, судя по тому, как небрежно он с ним обращается, а его содержимое. Здесь три замка, Юдифь. А ключ?
– Я никогда не видела ключа. Но он должен где-нибудь здесь быть. Гетти говорила, что часто видела этот сундук открытым.
– Ключи не летают по воздуху и не плавают в воде, девушка. Если есть ключ, должно быть и место, где он хранится.
– Это правда. И мы без труда найдем его, если поищем.
– Это должны решить вы, Юдифь, только вы. Сундук принадлежит вам или вашему батюшке, и Хаттер ваш отец, а не мой. Любопытство – женская, а не мужская слабость, и все права на вашей стороне. Если в сундуке спрятаны ценные вещи, то очень разумно с вашей стороны будет употребить их на то, чтобы выкупить их хозяина или хотя бы сохранить его скальп. Но решить это должны вы, а не я. Когда нет налицо законного хозяина капкана, или оленьей туши, или челнока, то по лесным законам ближайший родственник считается его наследником. Итак, решайте, нужно ли открывать сундук.
– Надеюсь, Зверобой, вы не думаете, что я стану колебаться, когда жизнь моего отца в опасности?
– Да, конечно. Но, пожалуй, старый Том может осудить вас за это, когда вернется в свою хижину. Очень часто люди не одобряют того, что сделано для их собственного блага. Смею сказать, даже луна выглядела бы совсем иначе, чем теперь, если бы мы могли взглянуть на нее с другой стороны.
– Зверобой, если удастся отыскать ключ, я разрешаю вам открыть сундук и достать оттуда вещи, которые, по вашему мнению, пригодятся для того, чтобы выкупить отца.
– Сперва найдите ключ, девушка; обо всем прочем мы потолкуем потом… Змей, у тебя глаза, как у мухи, и сметки тоже достаточно. Не можешь ли ты догадаться, где Плавучий Том хранит ключи от сундука, которым так дорожит?
До сих пор делавар не принимал участия в беседе. Теперь же, когда обратились непосредственно к нему, он отошел от сундука, поглощавшего все его внимание, и начал оглядываться по сторонам, стараясь найти место, где мог бы храниться ключ. Тем временем Юдифь и Зверобой тоже не сидели сложа руки, и вскоре все трое занялись торопливыми, но тщательно обдуманными поисками. Ясно было, что так тщательно оберегаемый ключ не мог храниться в обыкновенном шкафу или ящике, поэтому никто в них и не заглядывал. Начали искать в потайных и скрытых местах, наиболее подходящих для данной цели. Вся комната была основательно осмотрена, однако без всякого результата. Тогда они перешли в спальню Хаттера. Эта часть дома была обставлена лучше, так как здесь находились кое-какие вещи, которыми постоянно пользовалась покойная жена хозяина. Ключи были у Юдифи; вскоре обыскали и эту комнату, но желанного ключа так и не нашли.
Тогда перешли в спальню дочерей. Чингачгук тотчас же обратил внимание на контраст между той стороной комнаты, которую занимала Юдифь, и той, которая принадлежала Гетти. Тихое восклицание вырвалось у него, и, указав в обе стороны, он прибавил что-то вполголоса, обращаясь к своему другу на делаварском наречии.
– Ага, вот что ты думаешь, Змей! – ответил Зверобой. – Вполне возможно, что так оно и есть. Одна сестра любит наряды – пожалуй, даже чересчур, говорят некоторые, – тогда как другая тиха и смиренна, хотя, в конце концов, смею сказать, что у Юдифи свои достоинства, а у Гетти – свои недостатки.
– А Слабый Ум видела сундук открытым? – спросил Чингачгук с любопытством во взгляде.
– Конечно: это я слышал из ее собственных уст, да и ты тоже. По-видимому, отец вполне полагается на ее скромность, а старшей дочке не слишком верит.
– Значит, он прячет ключ только от Дикой Розы? – спросил Чингачгук, уже начавший называть так Юдифь в своих разговорах с другом.
– Так, именно так! Одной он верит, а другой нет. Это бывает и у красных и у белых. Змей, все племена и народы верят одним людям и отказывают в доверии другим.
– Где же, как не среди простых платьев, можно лучше всего спрятать ключ от поисков Дикой Розы?
Зверобой обернулся и с восхищением поглядел на друга.
– Да, ты заслужил свое прозвище, Змей, оно тебе как нельзя больше пристало! Конечно, любительница нарядов никогда не станет шарить в куче тех грубых и невзрачных платьев, которые носит бедная Гетти. Смею сказать, к такой дерюге, как эта юбка, нежные пальцы Юдифи никогда не прикасались с тех самых пор, как она познакомилась с офицерами. Сними эти платья с крюка, делавар, и посмотрим, действительно ли ты пророк.
Чингачгук повиновался, но не нашел ключа. Мешок из небеленой ткани, видимо, пустой, висел на соседнем крюке, и молодые люди начали его ощупывать. Юдифь заметила это и сказала поспешно, желая избавить их от бесполезных хлопот:
– Зачем вы роетесь в вещах бедной Гетти? Там не может быть того, что мы ищем.
Едва успели эти слова сорваться с прелестных уст, как Чингачгук достал из мешка желанный ключ. Юдифь была достаточно догадлива, чтобы понять, почему ее отец воспользовался таким простым и, по-видимому, открытым местом в качестве тайника. Кровь бросилась ей в лицо – быть может, столько же от досады, сколько от стыда. Она закусила губу, но не проронила ни звука. Зверобой и его друг были настолько деликатны, что ни улыбкой, ни взглядом не показали, как ясно они понимают только что обнаруженную ими хитрую уловку. Зверобой, взяв находку из рук индейца, направился в соседнюю комнату и вложил ключ в замок, желая убедиться, действительно ли они нашли то, что нужно. Сундук был заперт на три замка, но все открывались одним ключом.
Зверобой снял замки, откинул пробой, чуть-чуть приподнял крышку с целью убедиться, что ничто более не удерживает ее, и затем отступил от сундука на несколько шагов, знаком предложив другу последовать его при меру.
– Это семейный сундук, Юдифь, – сказал он, – и очень возможно, что в нем хранятся семейные тайны. Мы со Змеем пойдем в ковчег взглянуть на челноки и весла, а вы сами поищите, не найдется ли в сундуке вещей, которые могут пригодиться для выкупа. Когда покончите с этим, кликните нас, и тогда мы вместе обсудим, велика ли ценность этих вещей.
– Стойте, Зверобой! – воскликнула девушка. – Я не прикоснусь ни к одной вещи, я даже не приподниму крышки, если вас не будет. Отец и Гетти сочли нужным прятать от меня содержимое этого сундука, и я слишком горда, чтобы рыться в их скрытых сокровищах иначе, как ради их собственного блага. Одна я ни за что не стану открывать этот сундук. Оставайтесь со мной. Мне нужны свидетели.
– Я думаю, Змей, что девушка права. Взаимное доверие – залог безопасности, но подозрительность заставляет нас быть осторожными. Юдифь вправе просить нас присутствовать здесь; и если в сундуке скрываются какие-нибудь тайны мастера Хаттера, что ж, они будут вверены двум парням, молчаливее которых не найти… Мы останемся с вами, Юдифь, но сперва позвольте нам поглядеть на озеро и на берег, потому что такой сундучище нельзя разобрать в одну минуту.
Мужчины вышли на платформу. Зверобой начал осматривать берег в подзорную трубу, индеец озирался по сторонам, стараясь заметить какие-нибудь признаки, изобличающие махинации врагов. Не заметив, однако, ничего подозрительного и убедившись, что до поры до времени им не грозит опасность, три обитателя «замка» снова собрались у сундука с намерением немедленно открыть его.
С тех пор как Юдифь начала себя помнить, она всегда питала какое-то безотчетное уважение к этому сундуку. Ни отец, ни мать не упоминали о нем в ее присутствии, словно заключив между собой безмолвное соглашение никогда не делать никаких намеков, если речь заходила о вещах, лежавших возле сундука или на его крышке. Юдифь настолько к этому привыкла, что ей не казалось это странным. Лишь недавно она обратила внимание на это обстоятельство. Надо сказать, что Хаттер и его старшая дочь никогда не были настолько близки, чтобы поверять друг другу свои тайны. По временам он был добр и приветлив, но обычно обращался с ней строго и угрюмо. Молодая девушка никогда не могла позволить себе держаться с отцом просто и доверчиво. С годами скрытность между ними увеличивалась. Загадочный сундук с самого детства сделался для Юдифи чем-то вроде фамильной святыни, о которой не следовало даже упоминать. Теперь наступило время, когда тайна этой святыни должна была раскрыться сама собою.
Видя, что оба приятеля с безмолвным вниманием следят за всеми ее движениями, Юдифь положила руку на крышку и по пробовала приподнять ее. Ей, однако, не удалось сделать это, хотя все запоры были сняты. Девушке представилось, будто какая-то сверхъестественная сила не позволяет довести до конца это святотатственное покушение.
– Я не могу приподнять крышку! – сказала она. – Не лучше ли отказаться от этого намерения и придумать другой способ для освобождения пленников?
– Нет, Юдифь, это не так. Нет более надежного и легкого способа, чем хороший выкуп, – ответил молодой охотник. – Что касается крышки, то ее удерживает собственная тяжесть, потому что дерево оковано железом.
Сказав это, Зверобой сам взялся за крышку, откинул ее к стене и тщательно привязал, чтобы она случайно не захлопнулась. Юдифь вся дрожала, бросая первый взгляд внутрь сундука, и почувствовала временное облегчение, когда заметила, что кусок холста, тщательно подоткнутый на углах, скрывает все находящееся под ним. Сундук был почти полон, так как холстина лежала только на один дюйм ниже крышки.
– Ну, здесь полный груз! – сказал Зверобой, тоже заглядывая внутрь. – Надо приниматься за дело с толком и не спеша. Змей, принеси-ка сюда две табуретки, а я тем временем расстелю на полу одеяло. Тогда мы начнем нашу работу по порядку и со всеми удоб ствами.
Делавар повиновался. Зверобой учтиво предложил табурет Юдифи, сам уселся на другом и начал приподнимать холщовую покрышку. Он делал это решительно, но осторожно, предполагая, что внутри могут храниться какие-нибудь хрупкие предметы.
Когда убрали холстину, то прежде всего на виду оказались различные принадлежности мужского костюма. Все они были сшиты из тонкого сукна и, согласно моде того времени, отличались яркими цветами и богатыми украшениями. Мужчин особенно поразил один малиновый кафтан; петли его были обшиты золотым позументом. Однако это был не военный мундир, а гражданский наряд, относившийся к эпохе, когда общественное положение больше, чем в наши дни, сказывалось в одежде. Несмотря на привычку к самообладанию, Чингачгук не мог удержаться от восхищенного восклицания, когда Зверобой развернул кафтан и показал его присутствующим. Роскошь этой одежды несказанно поразила индейца. Зверобой быстро обернулся и с некоторым неудовольствием поглядел на друга, высказавшего этот признак слабости.
Затем, по своему обыкновению, задумчиво проговорил себе под нос:
– Такая уж у тебя натура! Краснокожий любит рядиться, и осуждать его за это нельзя. Это необычайная одежда, а необычайные вещи вызывают необычайные чувства… Я думаю, это нам пригодится, Юдифь, потому что во всей Америке не найдется индейца, сердце которого могло бы устоять перед такими красками и таким блеском. Если этот кафтан был сшит для вашего отца, вы унаследовали от него вашу страсть к нарядам.
– Этот кафтан не мог быть сшит для моего отца, – быстро ответила девушка, – он слишком длинен, а мой отец невысок ростом и плотен.
– Да, сукна пошло вдоволь, и золотого шитья не жалели, – ответил Зверобой со своим тихим веселым смехом. – Змей, эта одежда сшита на человека твоего сложения. Мне хотелось бы увидеть ее на твоих плечах.
Чингачгук согласился без всяких оговорок. Сбросив грубую, поношенную куртку Хаттера, он облачился в кафтан, сшитый когда-то для знатного дворянина. Это выглядело довольно смешно. Но так как люди редко замечают недостатки своей внешности или своего поведения, то делавар с важным видом стал изучать совершившуюся с ним перемену в дешевом зеркале, перед которым обычно брился Хаттер. В этот миг он вспомнил об Уа-та-Уа, и мы должны признаться, хотя это и плохо вяжется с серьезным характером воина, что ему захотелось показаться ей в этом наряде.
– Раздевайся, Змей, раздевайся! – продолжал безжалостный Зверобой. – Такие кафтаны не для нашего брата. Твоя натура требует раскраски, соколиных перьев, одеял и вампума, а моя – меховой куртки, тугих гетр и прочных мокасин. Да, мокасин, Юдифь! Хотя мы белые, но живем в лесах и потому должны приноравливаться к лесным порядкам ради удобства и дешевизны.
– Не понимаю, Зверобой, почему одному человеку нельзя носить малиновый кафтан, а другому можно! – возразила девушка. – Мне очень хочется поглядеть на вас в этой красивой одежде.
– Поглядеть на меня в кафтане, сшитом для лорда? Ну, Юдифь, вам придется ждать, пока я совсем не выживу из ума. Нет, нет, девушка, с моими врожденными привычками я буду жить, с ними и умру, или пусть лучше никогда больше не подстрелю ни одного оленя и не поймаю ни одного лосося. В чем я провинился перед вами? Почему вы хотите видеть меня в таком шутовском наряде, Юдифь?
– Я думаю, Зверобой, что не одни лживые и бессердечные франты из форта имеют право рядиться. Правдивость и честность тоже могут требовать для себя почестей и отличий.
– А какая для меня особая почесть, Юдифь, если я выряжусь во все красное, словно вождь мингов, только что получивший подарки из Квебека [49]49
То есть от французских колониальных властей Канады.
[Закрыть]? Нет, нет, пусть уж я останусь таким, как есть, от переодевания я все равно лучше не стану… Положи кафтан на одеяло, Змей, и посмотрим, что еще есть в этом сундуке.
Заманчивое одеяние, которое, разумеется, никогда не предназначалось для Хаттера, отложили в сторону, и осмотр продолжался. Вскоре наружу извлекли все мужские костюмы, по качеству ничем не уступавшие кафтану. За ними последовали принадлежности женского туалета, и прежде всего прекрасное платье из парчи, немного испортившееся от небрежного хранения. При виде его из уст Юдифи невольно вырвалось восторженное восклицание. Девушка очень увлекалась нарядами, и ей никогда не приходилось видеть таких дорогих и ярких материй даже у жен офицеров и других дам, живших за стенами форта. Ее охватил почти детский восторг, и прежде чем продолжать осмотр, она решила примерить туалет, столь мало соответствовавший ее привычкам и образу жизни. Она убежала к себе в комнату и там, проворно скинув опрятное холстинковое платье, облеклась в ярко окрашенную парчу. Наряд этот пришелся ей как раз впору. Когда она вернулась, Зверобой и Чингачгук, которые коротали время, рассматривая мужскую одежду, вскочили в изумлении и в один голос издали такое восторженное восклицание, что глаза Юдифи заблистали, а щеки покрылись румянцем торжества. Однако, притворившись, будто она не замечает произведенного ею впечатления, девушка снова села с величавой осанкой королевы и выразила желание продолжать осмотр сундука.
– Ну, девушка, – сказал Зверобой, – я не знаю лучшего способа договориться с мингами, как послать вас на берег в таком виде и сказать, что к нам приехала королева. За такое зрелище они отдадут и старика Хаттера, и Непоседу, и Гетти.
– До сих пор я думала, что вы не способны к лести, Зверобой, – сказала девушка, польщенная его восторгом в большей степени, чем ей хотелось показать. – Я уважала вас главным образом за вашу любовь к истине.
– Но это истинная правда, Юдифь! Никогда еще мои глаза не видели такого очаровательного создания, как вы в эту минуту. Видывал я в свое время и белых и красных красавиц, но до сих пор еще не встречал ни одной, которая могла бы сравниться с вами, Юдифь!
Зверобой не преувеличивал. В самом деле, Юдифь никогда не была так прекрасна, как в эту минуту. Охотник еще раз пристально взглянул на нее, в раздумье покачал головой и затем склонился над сундуком, продолжая осмотр.
Достав несколько мелких принадлежностей женского туалета, по качеству вполне соответствовавших платью, Зверобой молча сложил их у ног Юдифи, как будто они принадлежали ей по праву. Девушка схватила перчатки и кружева и дополнила ими и без того богатый наряд. Она притворялась, будто делает это просто ради шутки, но в действительности ей не терпелось еще больше принарядиться, поскольку это позволяли обстоятельства. Когда из сундука вынули все мужские и женские наряды, показалась другая холстина, прикрывавшая все остальное. Заметив это, Зверобой остановился, как бы сомневаясь, следует ли продолжать осмотр.
– Я полагаю, у каждого есть свои тайны, – сказал он, – и каждый имеет право хранить их. Мы уже достаточно порылись в этом сундуке и, по-моему, нашли в нем то, что нам нужно. Поэтому, мне кажется, лучше будет не трогать дальше и оставить мастеру Хаттеру все, что лежит под этой покрышкой.
– Значит, вы хотите, Зверобой, предложить ирокезам эти костюмы в виде выкупа? – быстро спросила Юдифь.
– Конечно, мы копаемся в чужом сундуке, но лишь для того, чтобы оказать услугу хозяину. Одним этим кафтаном можно соблазнить главного вождя мингов. А если при нем случайно его жена или дочка, то это платье способно смягчить сердце любой женщины, живущей между Олбани и Монреалем [50]50
Монреаль– тогда один из крупнейших городов французской Канады. Между столицей английской колонии Олбани и французским городом Монреалем жили индейцы – делавары и гуроны.
[Закрыть]. Для нашей торговли достаточно будет этих двух вещей, другие товары нам не понадобятся.
– Это вам так кажется, Зверобой, – возразила разочарованная девушка. – Зачем индейской женщине такое платье? Может ли она носить его в лесной чаще? В грязи и дыму вигвама оно быстро запачкается, да и какой вид будет иметь пара красных рук в этих кружевных рукавах!
– Все это верно, девушка! Вы могли бы даже сказать, что такие вещи никуда не годятся и в наших местах. Но какое нам дело до того, что станется с этими нарядами, если мы получим то, что нам нужно! Не знаю, какой прок вашему отцу от такой одежды? Его счастье, что он сохранил вещи, не имеющие никакой цены для него самого, хотя очень ценные для других. Если нам удастся выкупить его за эти тряпки, это будет очень выгодная сделка. Мы пожертвуем сущими пустяками, а в придачу получим даже Непоседу.
– Значит, по-вашему, Зверобой, в семействе Томаса Хаттера нет никого, кому подошло бы это платье? И неужели вам хоть изредка не было бы приятно посмотреть на его дочь в этом наряде?
– Я понимаю вас, Юдифь! Я понимаю, что вы хотите сказать, мне понятны и ваши желания. Я готов признать, что вы в этом платье прекрасны, как солнце, когда оно встает или закатывается в ясный октябрьский день. Однако ваша красота гораздо больше украшает этот наряд, чем этот наряд вас. По-моему, воин, впервые отправляющийся на тропу войны, поступает неправильно, когда размалевывает свое тело такими же яркими красками, как старый вождь испытанной доблести, знающий, что он при случае не ударит лицом в грязь. То же самое можно сказать обо всех нас – о белых и о красных. Вы дочка Томаса Хаттера, а это платье сшито для дочери губернатора или какой-нибудь другой знатной дамы. Его надо носить среди изящной обстановки, в обществе богачей. На мой взгляд, Юдифь, скромная девушка лучше всего выглядит, когда она скромно одета. Кроме того, если в Колонии есть хоть одна женщина, которая не нуждается в нарядах и может рассчитывать на свою собственную наружность, то это вы.
– Я сейчас сброшу эти тряпки, Зверобой, – воскликнула девушка, стремительно выбегая из комнаты, – и никогда больше не покажусь в них ни одному человеку!
– Таковы они все, Змей, – сказал охотник, обращаясь к своему другу и тихонько посмеиваясь, лишь только красавица исчезла. – Я, однако, рад, что девушка согласилась расстаться с этой мишурой, так как в ее положении не годится носить такие вещи. Кроме того, она и без них достаточно красива. Уа-та-Уа тоже выглядела бы очень странно в таком платье, не правда ли, де лавар?
