Текст книги "Холодное, холодное сердце"

Автор книги: Джеймс Эллиот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

– Почему вы так полагаете?

– Потому что все ранки одинаковой глубины. Этого не бывает, если используют обычный шприц. Если и у этих тел ранки той же глубины, мой вывод можно считать окончательным.

– Но ведь автоматический иньектор не так-то просто достать?

– Сомневаюсь, что вы найдете больницу или магазин медицинского оборудования, где бы они были.

Маурер вернулся к своей работе, осмотрел вагинальную полость одной из девушек и вытащил первую записку. За ней последовали еще две.

Маурер пинцетом передал записки Мэттьюзу, и тот вместе с Брейди прочел их.

Первая записка гласила: «НЕ ЗНАЛ Я, ЧТО СЕРДЦЕ ТВОЕ ХОЛОДНО...» Вторая: «ТЫ МНЕ УЛЫБАЛАСЬ ТАК МИЛО». Третья – «КАК ЛЕД, ХОЛОДНО, КАК МОГИЛА».

– Могу ли я вам помочь? – спросил Маурер.

Мэттьюз покачал головой.

– В этих словах есть что-то ужасно знакомое, – сказал Брейди, когда Мэттьюз убрал записки в отдельный пакет. – Что было написано в первой записке? «КОГДА Я ВПЕРВЫЕ ТЕБЯ ПОВСТРЕЧАЛ»?

– Да, – ответил Мэттьюз.

– Я где-то слышал все это, – сказал Брейди, повторяя слова про себя. – Не помню где, но обязательно вспомню.

Мэттьюз встал и посмотрел на северную часть стадиона.

На травянистом склоне за оградой, смешиваясь с репортерами и телеоператорами, собиралась все большая толпа.

– Кто-нибудь снимает толпу?

Брейди посмотрел на стоящего рядом с ним детектива. Тот сокрушенно покачал головой.

– Извините, шеф. Я просто очумел от всего этого.

– Сейчас же принимайся за дело, Чарли, – сурово сказал Брейди.

Когда детектив со своим напарником поспешно ушел, Мэттьюз продолжал смотреть на растущую толпу. Из общежития по ту сторону Олдермен-роуд целыми группами выбегали студенты. Проезжающие машины останавливались, преграждая путь следующим за ними.

Нет ли среди них убийцы? – подумал Мэттьюз. Может быть, как раз в этот момент он смотрит на них, внутренне ухмыляясь, уверенный в своей безнаказанности. Он вспомнил о том разделе протокола, который посоветовал ему прочесть Маурер. С каким чудовищем им приходится иметь дело?

Мэттьюз посмотрел на простертые перед ним тела. Медленно и глубоко вздохнул и вновь принялся рассматривать толпу за оградой стадиона.

Я еще доберусь до тебя, свихнувшийся сукин сын! Ты уверен, что продумал все до последней мелочи, но где-нибудь ты наверняка допустил оплошность, и я ее найду!

Джон Малик опустил бинокль и медленно выбрался из толпы на обочину Олдермен-роуд. Пряча улыбку, перешел на другую сторону, к общежитию, возле которого оставил свою машину. Он внимательно посмотрел на «джип-чероки», наспех перекрашенный им накануне в Ричмонде. Темно-бордовый цвет был достаточно приятен на вид, но в составе краски было слишком мнсго металлической блестки, и в ярком утреннем свете машина выглядела елочной игрушкой. Он пожал плечами. Какая, в конце концов, разница? Покончив со всеми делами здесь, он вдребезги разобьет свой «джип».

Пожалуй, он ограничится еще двумя сучками. Ну, может быть, тремя. Несколько дней назад, на концерте, он видел скрипачку с ангельским лицом, которая его заинтересовала. Жаль только времени, которое придется убить на их выслеживание.

Но может, они все уже разбежались? Удрали домой, к своим мамочкам и папочкам. Но как только похищения прекратятся, паника скоро уляжется, и они начнут возвращаться. Через неделю, от силы через десять дней. А до тех пор он будет просматривать видеопленки. Хорошенько приготовиться к возвращению этих сучек. Подумать над новыми способами, усилить наслаждение.

Осуществив задуманное, он уедет в Нью-Йорк, а потом куда-нибудь еще. С такими деньгами, которые он получит, у него будет неограниченный выбор: живи в свое удовольствие. И все же лучше всего поселиться в каком-нибудь университетском городке. В таких городках легко подбирать и похищать студенток. Они такие доверчивые и наивные. Боже, благослови Америку!

Выезжая на Олдермен-роуд, он заметил двух полицейских в штатском, фотографирующих толпу. Он свернул налево, вглубь университетской территории. Его так и подмывало посигналить этим идиотам, но в последний миг он сдержался. Не зарывайся. Никогда не лезь сам в их логово. Он включил приемник, настроил его на станцию, передающую музыку кантри, и громко запел.

Надо будет остановиться у магазина скобяных изделий, подумал он, и купить дрель побольше, чтобы осуществить кое-какие нововведения, затем не торопясь позавтракать, посмотреть на людей и вернуться в свое убежище. Как раз в это время начнутся более или менее обстоятельные репортажи. Лучшие из них – по Си-эн-эн. То-то удовольствие будет поглазеть на Бобби Баттисту, когда она с пафосом станет рассказывать о том шоу, что он устроил сегодня утром. У нее такие красивые голубые глаза.

Глава 14

Когда Джули Хаузер приехала в Шарлоттсвиль, там не было той паники, которую она ожидала увидеть. Однако общая атмосфера сильно изменилась, когда среди студентов распространилось известие о найденных в то утро телах. За несколько часов всеми овладел панический страх, а поток непрерывно прибывающих репортеров наводнил город так, что казалось, будто он в осаде.

Хаузер видела по крайней мере шестерых известных ей по имени газетных и телерепортеров из федерального округа Колумбия. Двух других – одного из «Нью-Йорк таймс» и второго из «Ньюсуик» – она знала еще с тех пор, когда работала полицейским. Она также наблюдала, не продолжают ли за ней слежку с несомненной целью отпугнуть ее. Не заметив за собой никакого хвоста, она решила, что ФБР отказалось от своего намерения, теперь уже бесполезного, потому что убийства привлекли внимание средств массовой информации.

Первую часть дня она потратила на опрос студентов и преподавателей, тщетно пытаясь найти какой-нибудь новый угол зрения на происходящее. Полицейские, расследовавшие убийства, едва она успевала представиться, сразу же резко отвечали: «Никаких комментариев». На каждом шагу натыкаясь на препятствия, она, однако, решила не сдаваться и позвонила в Вашингтон, округ Колумбия, своему приятелю-лейтенанту, которому оказала кое-какие услуги, и тот отрекомендовал ее своему близкому другу, полицейскому из отдела расследования убийств, как раз занимавшемуся этим делом. Через час она уже знала о записке, найденной на первом теле.

В тот же вечер, в темном углу местного бара, она получила ксерокопию протокола вскрытия. Это стоило ей нескольких кружек нива и часа разговора с секретаршей отдела медицинской экспертизы, готовой ей помочь, но очень нервничающей; она вычислила ее по нью-йоркскому акценту. Секретарша была родом из Манхэттена, ее семья переехала в Шарлоттсвиль пять лет назад, когда отец вышел в отставку, и она очень скучала по особому ритму и динамичной жизни «Большого Яблока».

Этого оказалось достаточно, чтобы завязать с ней знакомство, но на всякий случай Джули разговаривала с ней с сильным нью-йоркским акцентом, подбирая сугубо нью-йоркские обороты речи; предаваясь воспоминаниям, две бывшие обитательницы Манхэттена быстро, хотя и на короткое время, подружились. Джули заверила молодую женщину, что ее заветная мечта – стать нью-йоркским полицейским – вполне осуществима. Надо при первой же возможности сдать вступительные экзамены в полицейскую академию. Конечно же, у нее есть все шансы стать детективом, занимающимся расследованием убийств. С ее-то опытом в качестве секретаря медицинского эксперта? Ни малейших сомнений.

На следующее утро, через несколько часов после обнаружения тел, она позвонила своему новому знакомому, детективу из ведущей расследование группы; этот разговор подтвердил предположения Джули. Были найдены новые записки; детектив сообщил ей их содержание, пригрозив суровой расправой, если она выдаст его.

Затем Хаузер вернулась в свою комнату в мотеле, написала обо всем, что увидела и узнала, вставила телефонный штекер в свой компьютер и с помощью встроенного в него модема передала свой материал в «Вашингтон пост». Сохраняя верность усвоенным ею в полиции заповедям, она включила в статью информацию о четырех записках, умолчав, однако, об их содержании; не обмолвилась она ни единым словом и о тех ужасных подробностях, которые прочитала на пятой странице протокола о вскрытии. Многое об отвратительных зверствах, совершенных убийцей, стало уже известно широкой публике, и она не собиралась потчевать ее новыми сенсациями, одновременно причиняя ненужную боль семьям убитых студенток: им совершенно незачем знать об этом. Работая в полиции, она насмотрелась всевозможных зверств, но ее била дрожь, когда она читала, как убийца издевался над девушкой, каким пыткам подвергал ее, еще живую.

Сразу же после двух часов Хаузер отправилась по окаймленной деревьями и кое-где освещенной солнцем дорожке в «Корнер». Здесь было множество магазинов, открытых кафе, книжных лавок, ресторанов и ночных клубов, где собирались, особенно в обеденное время, студенты и преподаватели. Она была голодна, так как пропустила завтрак, и поэтому не могла думать ни о чем, кроме обеда.

Ступив на тротуар Университи-авеню, она вдруг заметила что-то знакомое. Сидя на грохочущем «харлее-дэвидсоне», мотоциклист ожидал, пока она перейдет улицу. На нем не было шлема, и она могла хорошо разглядеть его лицо. Он обладал, как сказала бы ее мать, «ирландским типом красоты». Здоровый цвет лица, темные вьющиеся волосы и темно-голубые глаза. Он был высок и очень красив, один из тех мужчин, что сводят женщин с ума, подумала она, вероятно, поэтому он и привлек ее внимание. Нет, не только поэтому. Она его где-то видела. Но где?

Хаузер остановилась на противоположной стороне улицы и проследила взглядом, как мотоциклист свернул с Университи-авеню в узкую, длиной в несколько сот ярдов, Элливуд-стрит, где помещалось множество магазинов и кафе. «Харлей» проехал всего в нескольких футах от нее, и тогда она вспомнила, где видела этого человека. И кто он.

Майкл Калли, сотрудник ЦРУ, обвиненный в неуважении к Конгрессу и приговоренный к четырем годам заключения в федеральной тюрьме примерно в это же время, в прошлом году. Как судебный репортер, она освещала этот процесс. И хорошо помнила свою реакцию на приговор суда. Он был продан с потрохами своими дружками из Управления. Она напрягла память и вспомнила, что в «Пост» было сообщение о самоубийстве его жены.

Глядя, как он проезжает по узкой улице, Хаузер почувствовала, что в ней взыграл ее репортерский инстинкт. Ведь его приговорили к четырем годам тюрьмы. Почему же выпустили? Сократили срок с отбытием наказания условно? Нет, федеральные власти отменили эту практику. Он должен был отсидеть по крайней мере три года. Может, стоит этим заняться? Встреча с агентом ФБР из группы расследования состоится не раньше трех. Может, есть смысл поговорить с Калли? Во всяком случае, это ничему не повредит.

Она увидела, как мотоциклист затормозил и свернул в подземный гараж в середине Элливуд-стрит. Она ускорила шаг и подошла как раз тот момент, когда он вышел из гаража и направился в глубь тупика.

– Майк Калли, – окликнула она его, всего в нескольких шагах позади.

Калли остановился и обернулся; на какой-то миг суровый, вызывающий взгляд его темно-голубых глаз заставил ее смутиться.

– Кто вы такая?

– Джули Хаузер, – ответила она, протягивая руку.

Поколебавшись, Калли пожал ее. Он еще находился под легким воздействием ящика пива «куре» и пяти бутылок «Джек Дэниэлс», которыми пытался разогнать свою тоску накануне вечером, сидя в номере мотеля.

– Что вам нужно?

– Я освещала ваш процесс в прошлом году.

– Вы репортер?

– Да. «Вашингтон пост».

– Я уже для вас не сенсация, мадам.

Хаузер не привыкла, чтобы мужчины проявляли безразличие к ее несомненным чарам, но глаза Калли смотрели сурово и жестко. Не было даже намека на желание мысленно раздеть ее. Она улыбнулась своей самой обворожительной улыбкой.

– Я рада, что вы на свободе.

– В самом деле?

– Да. Я считаю, что с вами обошлись несправедливо.

– Что поделать, мы живем в несовершенном мире.

– Как вам удалось освободиться так быстро? – Едва задав этот вопрос, она поняла его неуместность; его глаза сузились, он весь насторожился.

– Я же сказал, я для вас не сенсация.

Он повернулся и пошел прочь. Она чувствовала, что ее вопрос вызвал у него раздражение, но, кроме раздражения, было и еще что-то, ибо, разговаривая с ней, он подозрительно оглядывал всю улицу.

Ее «порш» стоял в том же гараже, совсем недалеко от мотоцикла, и она подошла к нему, притворяясь, будто хочет отворить дверцу. Досчитав до десяти, вышла из гаража и направилась следом за Калли по противоположной стороне улицы.

Он остановился у небольшого магазина, помещавшегося в небольшом, безвкусно украшенном доме в викторианском стиле. Вывеска гласила, что здесь продаются подержанные учебники, на витрине красовались тенниски и всякие университетские сувениры. Она спряталась за дубом перед открытым кафе и осторожно наблюдала за ним. Дважды дернув входную дверь, он скрылся позади дома.

Хаузер отошла в сторону, в спокойный уголок кафе, откуда могла видеть фасад дома. Вынула из сумки сотовый телефон и набрала номер главного редактора «Пост».

– Я получил твою статью, – сказал Питер Дэвидсон. – Хороший материал. Продолжай в том же духе.

– Я прошу об одном одолжении.

– Если я могу помочь...

– Может, это не имеет никакого отношения к тому, чем я сейчас занимаюсь, но чутье подсказывает мне...

– Что именно? Выкладывай.

– Помните Майка Калли, сотрудника ЦРУ, которого в прошлом году посадили в тюрьму?

– Смутно. Кажется, неуважение к Конгрессу и лжесвидетельство на слушаниях в Комитете по контролю над деятельностью разведки?

– Да, верно. Так вот, я только что видела его в Шарлоттсвиле.

– Ну?

– Год назад его приговорили к четырем годам заключения. Почему он на свободе?

– Ты ничего не слышала об условном освобождении?

– Сначала я как раз об этом и подумала. Но потом вспомнила, что федеральные власти отменили его несколько лет назад. За хорошее поведение они сокращают по одному дню в неделю. Для Калли это составило бы меньше года.

– Возможно, его адвокат подал апелляцию и назначен новый суд. В таком случае его могли выпустить под залог.

– Возможно, – сказала Хаузер. – Но выполните мою просьбу. Пусть кто-нибудь, близкий к этим кругам, проверит, так ли это.

– Что ты задумала?

– Еще сама толком не знаю. Просто полагаюсь на свое чутье.

– Позвони через час, – сказал Дэвидсон и положил трубку.

Сидя за маленьким столом, Хаузер заказала себе какой-то напиток с лимоном. Она была голодна, но ей не хотелось платить за еду, которую вряд ли сможет съесть. Почти целый час она сидела, попивая свой напиток, пока не увидела, что из-за дома появился Калли и пошел в ее сторону. Переставив стул, она повернулась к нему спиной, затем буквально вывернула шею, чтобы наблюдать за ним. Калли вошел в гараж, заплатил за стоянку и сел на свой мотоцикл.

Она подождала, пока Калли вырулит из гаража, перебежала через улицу, сунула работнику гаража больше денег, чем нужно, и бросилась к своей машине.

Выведя «порш» из гаража, она увидела Калли на мотоцикле в конце Элливуд. Он выжидал возможности вклиниться в непрерывный поток транспорта, идущего по Университи-авеню. Когда наконец он свернул, она подъехала к тому же углу и, пропустив пару машин, тоже вклинилась в поток и поехала за ним.

Калли проехал всего два квартала и у светофора свернул на Регби-роуд. Миновав еще несколько кварталов с многоквартирными домами, он въехал в спокойную, обсаженную деревьями улицу, застроенную с обеих сторон небольшими односемейными домами. Калли остановил мотоцикл на подъездной дорожке, ведущей к кирпичному дому в колониальном стиле, в конце первого квартала, и Хаузер тут же припарковала «порш» на другой стороне улицы, за какой-то машиной.

Здесь Калли поступил точно так же, как и около магазина. Рванул несколько раз переднюю дверь и, убедившись, что она не подается, обогнул дом. Подождав несколько секунд, Хаузер вытащила из сумки портативный телефон.

– Что вам удалось выяснить? – спросила она у главного редактора.

– Странная история, – ответил Дэвидсон. – Никаких апелляций не было. Но кто-то нажал на какие-то кнопки.

– Какие именно?

– Те самые, которые действуют быстро и эффективно... Это меня заинтересовало, и я позвонил своему другу, работающему в управлении тюрем. Два дня назад Калли в льюисбургской тюрьме посетил какой-то человек, похожий на сотрудника ЦРУ. На следующее утро он был на свободе.

– Так быстро?

– Да, так быстро. Ему сократили срок. Я позвонил судье, вынесшему ему приговор. Его Чести Хендриксу, который, будь на то его воля, перевешал бы всех преступников. Он сказал, что пересмотрел приговор, руководствуясь чувством сострадания. Ну какое может быть сострадание у этого черствого, как прошлогодняя булка, Хендрикса?

– Спасибо, шеф.

– Продолжай заниматься убийцей-маньяком, Джули. Не отклоняйся.

– Может, здесь есть какая-то взаимосвязь?

– Это можно допустить лишь с большой натяжкой.

– Не спорю. И все же это подозрительное совпадение.

– Поддерживай со мной связь.

В тот самый момент, когда Хаузер убрала телефон в сумку, кто-то вдруг отворил дверь ее «порша» со стороны пассажирского сиденья, и в нескольких дюймах от своей головы она увидела дуло полуавтоматического пистолета.

Она вдруг вспомнила другой такой же случай. Это было более двух лет назад, в квартире на Восточной восемьдесят шестой улице в Нью-Йорке. В ее лицо вот так же смотрело дуло пистолета. Тогда она тоже окаменела. Она отмела прочь это болезненное воспоминание, но ее взгляд был как будто прикован к дулу, и она не видела лица человека, который уселся с ней рядом на пассажирском сиденье. Когда она наконец пришла в себя, то заметила, что курок пистолета взведен, палец прочно лежит на спусковом крючке, а в холодных темно-голубых глазах на красивом ирландском лице таится нешуточная угроза.

Глава 15

– Не суйте мне в лицо свою чертову пушку, – сказала Хаузер.

– Заткнитесь и сидите тихо, леди. – Калли опустил дуло, направленное теперь в ее грудь. – Сейчас мы выясним, кто вы такая.

– Я уже сказала, кто я такая.

Калли схватил ее сумку и высыпал ее содержимое на пол перед собой. Свободной рукой выудил туго набитый комбинированный бумажник – чековую книжку и удостоверение личности в кожаной обложке. Открыл удостоверение личности с карточкой прессы, затем достал из бумажника водительское удостоверение и сравнил оба документа и фотографии.

– Удовлетворены? – спросила Хаузер. Она продолжала сидеть совершенно неподвижно, не отводя глаз от пистолета.

– Удовлетворен тем, что вы не лжете.

Калли осторожно снял палец с курка, поставил пистолет на предохранитель и засунул его в наплечную кобуру под кожаной курткой.

– Предупреждаю вас, в первый и последний раз. Держитесь от меня подальше.

– Это не очень дружелюбно, – сказала Хаузер, совершенно успокоившаяся после того, как револьвер был убран.

– Я человек недружелюбный, – сказал Калли и протянул руку, чтобы открыть дверь.

– Как вы думаете, что будет, если я выясню, кто хозяин магазина и дома, которые так вас интересуют?

– Большие неприятности для вас.

– Сейчас я вам скажу, что я предполагаю. Я предполагаю...

– Мне наплевать, что вы предполагаете...

– Два дня назад из тюрьмы внезапно и таинственно освобождают бывшего ведущего сотрудника ЦРУ, освобождают по постановлению судьи, который люто ненавидит его; и он сразу же приезжает в город, где идет настоящая охота на убийцу-маньяка. Что это, простое совпадение?

– Как вы уже сказали, я бывший сотрудник ЦРУ.

Больше я на них не работаю.

– Работа в ЦРУ – это на всю жизнь. Оттуда не уходят.

– Это верно только в отношении мафии. И я ничего не знаю об убийце-маньяке.

– Где же вы, черт побери, были весь прошлый месяц?.. Ах, извините. Так вы утверждаете, будто не знаете, что происходит в этом городе?

– Я не смотрю телевизор и вот уже целую неделю не читаю газет, – сказал Калли и вновь потянулся к ручке.

– Почему же вы в Шарлоттсвиле?

– Не ваше дело. Убирайтесь, пока целы.

– Что мое, а что не мое дело, решает мой главный редактор. Присутствие сотрудника ЦРУ в городе, где идет охота на убийцу-маньяка, может послужить темой для интересного репортажа.

– Я вижу, вы просто мужик в юбке.

– Едва ли это выражение применимо ко мне, – сказала Хаузер и, чтобы разрядить напряжение, скорчила комичную гримасу. – Пообедайте со мной. Я угощаю.

– Пообедать с вами? На кой черт?

– Докажите, что мы в этом городе не по одному делу, и я вас оставлю в покое. Никаких статей. Никаких пререканий. Даю слово.

Калли заколебался, обдумывая, какой страшный может получиться прокол, если эта Хаузер и впрямь накатает статью. Это привлечет внимание к его освобождению из тюрьмы, и если выяснится, что он вступил во временное сотрудничество с ЦРУ, поставит под угрозу всю операцию, за которую он взялся.

Он вспомнил репортажи, публиковавшиеся в «Вашингтон пост» во время суда над ним; если это ее репортажи то надо отдать ей должное, она более чем честно написала обо всем. И вообще, подумал Калли, какого дьявола отказываться? Он ничего не жрал со вчерашнего утра, а весь прошлый год обедал в гораздо худшем обществе. Во всяком случае, манеры «Бешеного» Джека с ее манерами не сравнить.

– Хорошо. Пообедаем вместе. А затем вы меня оставляете в покое. Договорились?

– Договорились. Напротив гаража, откуда вы только что выехали, есть открытое кафе. Встретимся там.

Калли вышел из машины, оглянулся, покачал головой и направился к своему мотоциклу.

* * *

Калли оказался еще более голоден, чем полагал. Он опустошил всю стоявшую перед ним хлебницу, а когда ее заново наполнили, съел еще половину хлеба, прежде чем принесли заказанные им спагетти.

Хаузер исподволь внимательно изучала его лицо. Он похвалил ее за честные репортажи и, заметив ее радость, немного расслабился, потом даже улыбнулся, когда она сказала, что, по ее мнению, с ним поступили крайне несправедливо и было очень забавно наблюдать, ну просто настоящий цирк, с каким пренебрежением он относился к судье, словно хотел сказать: «Поцелуй меня в задницу». Учитывая его положение, это было весьма рискованно.

– Вы в самом деле не слышали о совершаемых здесь убийствах?

– Неделю назад я что-то, кажется, читал. О пропавших студентках.

– В последние дни их нашли. Мертвыми. Со следами пыток на теле.

– Поэтому-то сюда съехалась вся пресса? А я думал, из-за футбольного матча.

Хаузер внимательно наблюдала за его глазами. Может, она ошибается и его привело сюда какое-то тайное поручение? И тут вдруг ее осенила мысль, что, вероятно, он, с его богатым опытом, сможет разрешить один беспокоивший ее вопрос. Расстегнув «молнию» на боковом кармане сумки, она извлекла ксерокопию протокола вскрытия.

– Прочитайте, пожалуйста, четвертый абзац на пятой странице и скажите мне, что вы думаете по этому поводу. Но только учтите, что это строго между нами: Хорошо?

Калли кивнул, взял аккуратно свернутый документ и открыл его на пятой странице. Затем положил перед собой и, не прекращая есть, стал читать. Прочитав пол-абзаца, он положил уже поднесенные ко рту спагетти обратно на тарелку и посмотрел на Хаузер.

– Что это?

– Протокол вскрытия первого найденного тела.

Она заметила, что глаза Калли вновь похолодели. Его подбородок дрогнул.

– Что-нибудь не так?

Он вернул ей протокол, так ничего и не ответив.

– Скажите же, что вы знаете. Вы должны что-то знать.

– Что еще у вас есть? – спросил он.

– А что вы знаете?

– У меня свои правила игры. Вы хотите, чтобы я вам помог, скажите же, что еще у вас есть.

– На каждом из тел убийца оставил записку. Я узнала их содержание, но не понимаю смысла.

– И что же в них написано?

Хаузер достала блокнот и открыла нужную страницу.

– "Ты мне улыбалась так мило...", «Как лед, холодно, как могила...», «Не знал я, что сердце твое холодно...», «Когда я впервые тебя повстречал...».

Несколько секунд Калли сидел молча, затем, к удивлению Хаузер, стал негромко, почти шепотом напевать:

Когда я впервые тебя повстречал.

Ты мне улыбалась так мило,

Не знал я, что сердце твое холодно,

Как лед, холодно, как могила.

Не зря говорили подруги ее:

«Недолго пробудешь ты с нею».

Чтоб только с беглянкой увидеться вновь,

Я отдал бы все, что имею.

– У вас какой-то странный, нездоровый юмор, – сказала Хаузер, глядя на него с гневом и разочарованием. – Тут нет абсолютно ничего забавного. Как можете вы распевать песенку о таких ужасных вещах?

– Вы, видимо, не слушаете песен в стиле кантри.

– У Билли Боба сгорел дом, его покинула жена, фургон его угнали, собака подохла; и он пошел на железнодорожную станцию, выпил чашку кофе, выкурил сигарету и бросился под товарный поезд. Вот точное содержание всех песен в стиле кантри.

– Вы многое пропустили.

– Оставьте мне хоть какие-то иллюзии, – сказала Хаузер все еще звенящим от гнева голосом. – Как можете вы так легко говорить о подобных вещах?

– Но я отнюдь не шучу. У вас только перепутан порядок слов, но взяты они из старой классической песни в стиле кантри. И если убийца собирается воспроизвести всю песню в своих коротких записках, то полиция найдет еще много трупов, прежде чем он дойдет до конца.

– Извините, – сказала Хаузер, искренне раскаиваясь. – Но что вас так сильно взбудоражило в протоколе вскрытия?

– Это делалось, как я слышал, еще прежде.

– Где?

– В прежнем Советском Союзе, в тридцатые годы, во время сталинских чисток, – сказал Калли. – А придумал это человек по имени Лаврентий Павлович Берия, тогдашний руководитель НКВД, – так это называлось до переименования в КГБ.

– В протоколе сказано, что этот вид пытки причиняет не очень сильную боль. Верно ли это?

– Вам в самом деле хочется это знать?

Поколебавшись, Хаузер подтвердила:

– Да.

– Когда сверлят затылок, человек ощущает боль, только когда проходят кожу. Это не больнее, чем порезать палец. Череп и сам мозг не ощущают боли.

– Зачем же это делалось?

– Не для того, чтобы причинить боль, – сказал Калли. – Это делалось на допросах для того, чтобы получить признание. Но сверлят затылок не самому допрашиваемому, а какому-нибудь другому заключенному.

– С какой целью?

– Чтобы запугать допрашиваемого. Палачи Берии брали небольшой нож и начинали выскабливать небольшие куски мозга. Эффект был постепенный. Жертва сначала ничего не чувствовала, затем ее речь становилась бессвязной, нарушалось зрение или, может быть, слух, терялся контроль над функциями организма, начиналось обильное слюновыделение, – и в конце концов все тело оказывалось парализованным. Опытный палач мог сохранять своей жертве жизнь в течение многих дней, сводя кровотечение до минимума.

– В протоколе написано, что убийца пользовался паяльником для прижигания обнаженных участков мозга. Таким путем он останавливал кровотечение?

Калли утвердительно кивнул.

– Это была чрезвычайно эффективная форма психологической пытки. Но, по моим сведениям, в течение более сорока лет она не употреблялась. Позднее КГБ разработал химические средства, производящие тот же эффект, даже еще больший.

Хаузер сидела, не сводя глаз с Калли, и он почувствовал, что мысли ее лихорадочно работают. Она уловила связь между КГБ, ЦРУ и его присутствием в Шарлоттсвиле, где маньяк-убийца употреблял применявшиеся в НКВД старые методы пытки.

Такие же подозрения возникли и у Калли, когда он вспомнил свой разговор с Лу Грегусом в тюрьме. Он спросил Грегуса, почему он полагает, что Малик все еще находится в Шарлоттсвиле, если знает, что его разыскивают и секретная служба, и Управление. Грегус ответил, что так подсказывает ему чутье, и тут же перевел разговор на другое. Но он явно недоговаривал. Шесть лет, пока он курировал Малика в Москве, тот постоянно требовал, чтобы он приносил диски с музыкой в стиле кантри в тайники, через которые они обменивались информацией и инструкциями.

– Ах, сукин сын, Лу! – невольно воскликнул Калли.

– Что? – переспросила Хаузер. – Кто такой Лу?

– Ничего. – Он посмотрел ей в глаза и увидел, что сейчас последует новый вопрос.

– Скажите мне по секрету, Калли, вы ищете убийцу-маньяка?

– Скажу по секрету. Я ищу человека, который подозревается в причастности к изготовлению фальшивых денег, – сказал Калли, хотя у него появились серьезные сомнения в объяснениях Лу.

– Но почему ЦРУ занимается поисками фальшивомонетчика? Это прерогатива секретной службы полиции. Перестаньте вешать мне лапшу на уши.

Калли промолчал.

– Убийца – бывший сотрудник ЦРУ, не так ли, Калли? Конечно, так. Поэтому-то они и вытащили вас из тюрьмы. Чтобы вы нашли его. Он ваш старый друг? С которым вы вместе работали, пока он не показал вам кукиш? Вы ведь знаете, кто убийца?

– Я ничего не знаю. Но человек, которого я ищу, не сотрудник ЦРУ и никогда им не был.

– Может, он был сотрудником КГБ?

Калли не ответил.

– Кому принадлежат дом и магазин, куда вы вламывались?

– Не могу сказать.

– Вы знаете, что я могу легко это выяснить. Тут нет ничего секретного. Что вы там искали?

– Что-нибудь такое, что навело бы на его след.

– Он исчез? Давно ли?

– Несколько недель назад. – Калли уже жалел, что вступил в этот разговор, но не хотел сдаваться. – И не придавайте этому какого-то особого значения.

– Какого цвета у него автомобиль?

Калли секунду подумал.

– Темно-зеленый. А что?

– На первом теле убийца оставил кусочек темно-зеленой краски. Лаборатория ФБР установила, что эта краска произведена на заводе Крайслера, ей окрашивают машины марки «плимут», «додж», «крайслер», «игл» и «джипы». Какая модель у человека, которого вы разыскиваете?

– Разговор закончен.

– Какая модель? Узнав его имя и фамилию, я легко смогу выяснить это в отделе транспортных средств.

– "Джип-чероки", – сказал Калли.

– Но если вы знаете, кто он такой, вы должны, черт побери, сообщить ФБР. Это чудовище убило четырех женщин за прошедший месяц... четырех, о которых они знают.

– Послушайте, допустим, вы правы, я знаю, кто убийца. Если это в самом деле тот человек, которого я подозреваю, ФБР ни за что с ним не справиться. Он играет в такие игры, о которых они даже не слыхивали.

– Если вы им не скажете, скажу я.

– Нет, не скажете.

– Вы мне угрожаете?

– Предостерегаю вас. Ради вашего же блага, – сказал Калли. – Вы многого не знаете.

– Так за мной следило ЦРУ, а не ФБР? – спросила Хаузер. – Это они вламывались в мой дом, чтобы прочитать мои компьютерные досье?

– Ничего об этом не знаю.

– Я им этого не спущу.

– Вы не понимаете, во что вмешиваетесь.

– Отчасти понимаю.

– Разрешите мне рассеять одно заблуждение, свойственное всем журналистам, – сказал Калли. – Забудьте все прочитанное вами о том, как неумело и неумно действует ЦРУ. Поверьте мне, это чушь. Просто время от времени вы узнаете об их случайных неудачах. Но вы никогда не слышали и не услышите об их успехах. А как правило, они одерживают победы, неудачи для них исключение. Когда они разрабатывают какую-нибудь операцию, они проводят ее в жизнь. Тем или иным путем. Никакие препятствия не останавливают их, если они считают, что действуют в национальных интересах, которые они часто путают со своими собственными.