Текст книги "Эльфийский корабль"

Автор книги: Джеймс Блэйлок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)

Джеймс Блэйлок
Эльфийский корабль

– А что за Дремучим Лесом? – решился он спросить спустя долгое время. – Там, где синева, туман и вроде бы дымят городские трубы, а может, и нет, может, это просто проплывают облака?

– За Дремучим Лесом – Белый Свет. А это уже ни тебя, ни меня не касается. Я там никогда не был и никогда не буду, и ты там никогда не будешь, если в тебе есть хоть капелька здравого смысла.

Кеннет Грэм. Ветер в ивах

Глава 1
Гилрой Бэстейбл и воздушный корабль

Лето незаметно перешло в осень, и, как это обычно случается, с приходом октября пошли сильные дожди. Но дождь – это не так уж плохо, до тех пор, правда, пока вы не попали под него. Белые клочковатые облака, точно гуси, уплыли на юг еще несколько недель назад, и сейчас их место в голубом небе заняли серые клубящиеся массы.

По долине разнесся сильный грохот, нечто среднее между ревом великана и треском, какой бывает всегда, когда кусок скалы обрушивается в ущелье. С того места, где находился городок, могло показаться, что там, где река Ориэль впадает в море, зеленые горные склоны сливаются в нечто туманное; но это обманчивое впечатление создавалось только из-за дальности расстояния. Разлившаяся река, такая же широкая и бурная, каким в это время казалось само небо, испокон веков стекала с гор; но, находясь в городке Твомбли, вы не могли видеть, что за горами открывалась зеленая Долина, покрытая холмами, которые убегали к самому морю.

Листья медленно кружились в потоках прохладного бриза, а некоторые из тех, что оставались на деревьях, были еще зелеными. Большинство же было окрашено в коричневые, красноватые или золотистые тона, и, упав на землю, они скапливались внизу, а потом, мокрые от дождя, начинали источать ароматы, немного затхлые и наводящие тоску, но все равно удивительно приятные.

Огромные серые тучи в небе и зловещий гром обычно означали, что скоро начнется дождь. Усевшись в старое плетеное кресло, изрядно потрепанное временем и едва ли не рассыпавшееся на части, Джонатан Бинг думал о том, что же принесет с собой эта новая осень. Он вдыхал затхлые запахи, исходившие от леса, который был слева от него и так близко, что до него можно было легко докинуть камень, и наблюдал за тем, как три одинокие лодки, плывшие по темноводной реке за городком, торопились к берегу, где можно было причалить и укрыться от дождя. Первые капли тяжело упали на землю, как бы предупреждая, что дождь будет сильным; и тут же по навесу крыши над головой Джонатана весело забарабанил настоящий ливень.

Одобрительно кивая, Джонатан похлопал своего пса по спине, а затем сделал добрый глоток горячего пунша, который приготовил как раз на такой случай. Он видел, что там, на реке, в своих лодках сидят люди, без сомнения промокшие с ног до головы, и это значительно обостряло его ощущения – пунш казался еще более горячим и вкусным, а шерстяной свитер более мягким и уютным, чем был на самом деле. Пожалуй, подумал Джонатан, пора разжечь трубку. А чуть позже он уже попыхивал ею, и ему казалось, что клубящийся дым мутной завесой отгораживал его от дождя и ветра.

Его старого пса, Ахава, названного так в честь седьмого короля Страны-За-Рекой, никто бы не счел худеньким. Да и вообще, по правде говоря, он не очень походил на обычную собаку. Его голова казалась непропорционально большой по сравнению с туловищем и была к тому же круглой, как тарелка. Глаза, немного напоминающие свиные, были расставлены слишком широко – как будто в морду Ахаву подул сильный ветер и они разъехались в стороны. Туловище, покрытое белой шерстью, с тут и там видневшимися серыми и коричневыми пятнами, было непомерно жирным, а лапы – маленькими и короткими. Тем не менее Ахав передвигал ими на удивление быстро и в деревенской пекарне мог бы носиться кругами вокруг какой-нибудь крысы. Однако он поддерживал с крысами более или менее хорошие отношения и поэтому просто не стал бы преследовать и гонять их. Джонатан, подчеркивая добродушие пса, любил шутить, что однажды в амбаре он застал Ахава за игрой в карты с тремя или четырьмя крысами и вороной.

И он, и Ахав жили в этой деревне уже довольно долго, как и почти все остальные жители. Джонатан занимался сыроварением. Он был известен как господин Сыровар, или просто как Сыровар, и в этом не было ничего удивительного.

За его домом, примерно на полпути к густой зеленой кромке леса, находилось несколько зданий сыроварни: в одном из них разместилась коптильня, а остальные были предназначены для хранения готового сыра. Когда Джонатану нужен был копченый сыр, он говорил: “Я пошел в коптильню”. Если он хотел взять какой-нибудь другой сыр – чудесный чеддер или сыр с тмином, он говорил: “Я пошел за сыром” – и отправлялся в сырохранилище.

В течение октября и ноября Джонатан, руководствуясь секретным рецептом, делал большие белые круги сыра из козьего молока с изюмом, грецкими орехами и фруктовой эссенцией. Рецепт этот он хранил в секрете. По местному обычаю, в канун Рождества один из кругов этого удивительного сыра разрезали на ломти и ели с фруктовым пирогом, бисквитом, пропитанным хересом, пудингом с вареньем и, конечно же, с медовыми пряниками. В середине ноября Джонатан нагружал лодку сыром с изюмом и плыл вниз по течению, к пристани Ивовый Лес, где продавал сыр торговцам, которые везли его на запад, к побережью, и, в свою очередь, продавали сыр полевым гномам.

Эти гномы, с волнением ожидавшие прибытия торговцев сыром, в огромных количествах заготавливали медовые пряники: частично – для себя, частично – для эльфов, живших выше, в своей Горной Стране. А оставшиеся пряники они меняли на круги сыра с изюмом, который прибывал из городка Твомбли. Медовые пряники, выпеченные с добавлением орешков гикори, корицы и, конечно, меда, а также дюжины зернышек, специй и других замечательных добавок, о которых люди из деревни Джонатана, расположенной в верхнем течении реки, ничего не знали, были такой же неотъемлемой частью праздничного стола, как и сыр с изюмом.

Однажды после полудня, дымя трубкой, Джонатан обдумывал идею обмена секрета приготовления своего сыра с изюмом на секрет приготовления медовых пряников. Но пришел к выводу, что если эту идею осуществить, то ноябрьская торговля потеряет всякий смысл. Курить трубку и одновременно думать – это совсем неплохо. И в этом занятии есть то преимущество, что, пока вы неторопливо вытряхиваете из трубки пепел, набиваете ее заново и разжигаете, а потом глубокомысленно делаете “пых, пых, пых”, можно весьма тщательно обдумать проблему. Идея обмена секретными рецептами – плохая идея, решил Джонатан. Это, без сомнения, принесло бы больше вреда, чем пользы. Кроме того, он испытывал определенное чувство гордости – нет, не гордыни, а именно гордости, – потому, что он – единственный человек, отвечающий за изготовление такой удивительной вещи, как сыр с изюмом.

Осень стояла в самом разгаре, и для жителей долины это был обычный серый и дождливый день. Джонатан осушил кружку пунша и постучал трубкой о подошву своего башмака. Было пора, да, несомненно, было пора готовить ужин. Поскольку Джонатан вовремя обо всем побеспокоился, то дождь мог себе лить и лить и его это нисколько не волновало. Наоборот, он скорее радовался дождю, поскольку ему никуда не нужно было идти и ничего не нужно было делать, кроме как хорошенько поесть, немножко почитать и идти спать. Нет ничего лучше ничегонеделания, когда за окном идет дождь. Возможно, один внутренний голос скажет вам: “Нужно прополоть сорняки в саду” или “Нужно покрасить сыроварню”, а другой ответит: “Нет, я не могу. За окном дождь льет как из ведра”, после чего вы спокойно продолжаете ничего не делать.

Джонатан встал, вышел на крыльцо и, дойдя до блестящей завесы падающих с крыши капель, начал наблюдать за дымом, который поднимался из труб дюжины домов, разбросанных тут и там на склонах холма и дальше вниз, к центру селения. Мимо просеменил Ахав, остановился, потянулся, повертел головой и глухо заворчал, словно услышал непонятный, но подозрительный шум.

Ахав издавал столь низкие и глухие звуки только в том случае, если существовала реальная угроза – например, когда кто-то неслышно влезал в окно сыроварни или из леса показывался медведь, рыскавший в поисках добычи. Поэтому Джонатан Бинг насторожился. Он вытянул шею, заглянул за угол дома, но не увидел ничего необычного. Волнуясь все же и зная, что Ахав одним своим необычным видом может испугать кого угодно, в том числе и медведя, он зашептал ему: “Ату, старина!” Но Ахав, подставив нос под дождь и ветер, лег на землю и притворился спящим, время от времени приоткрывая один глаз, чтобы проверить, удалась ли его уловка.

Джонатан не двигался с места, прислушиваясь к низкому гудящему звуку, доносившемуся сверху, с серого неба, и замечая, что этот гул постепенно становится все отчетливее. Похожее гудение издают пчелы, копошащиеся в цветах, но этот звук был одиноким и унылым. На секунду Джонатану показалось, что он опять стал маленьким мальчиком, стоящим в одиночестве на лесной лужайке в точно такой же дождливый день. Он не думал об этом – он только почувствовал это всем своим существом, но ощущение заставило его сердце учащенно забиться, а в животе словно стало пусто. И когда он вспомнил про дождь и лес, он сразу узнал этот звук.

Он приставил ладонь к бровям (просто по привычке, поскольку солнца на небе не было уже давно), затем сощурил глаза, чтобы разглядеть крошечное темное пятнышко на фоне облаков. Это была летящая машина, воздушный корабль эльфов, пущенный в полет с горной вершины; он жужжал над долиной чуть ли не в облаках, если, конечно, такое вообще возможно.

Джонатан удивленно наблюдал за этим кораблем – он был первой летающей машиной после той, которую он увидел ребенком на лужайке много лет назад. И хотя сейчас корабль выглядел лишь крошечным темным пятнышком, парящим в облаках, это было самое прекрасное из всего, что Джонатан когда-либо видел, – намного прекраснее изумрудного шара размером с человеческую голову, из местного музея, и, конечно, красивее даже того зрелища, которое он наблюдал, глядя в огромный золотой калейдоскоп, похожий на гигантскую пушку, – его установили на деревенских воротах, чтобы каждый мог в него посмотреть. Но когда ему показалось, что воздушный корабль приближается, когда его воображение нарисовало выступающие с бортов крылья, похожие на крылья летучей мыши, пятнышко бесшумно поднялось в облака и исчезло.

“Эх, видеть бы, что происходит за облаками! – подумал Джонатан. – И-эх!” Но он тут же понял, что это “и-эх” совершенно не выражает того, что он на самом деле чувствовал. Он представил себе, что там, наверху, есть большие озера, наполненные прозрачной дождевой водой, в которых плавают рыбки всех цветов радуги, а над ними парит воздушный корабль. Затем он представил, как эти рыбки иногда выпрыгивают из облаков, точно дождевые капли, но тут же решил, что это для них достаточно сложно. В конце концов, он никогда не видел разноцветных рыбок, выплывающих из облаков, так что это все мало вероятно. Но ему понравилось представлять себе, что творится в облаках, и не важно, есть ли там озера и рыбки на самом деле.

Джонатан подождал немного в надежде, что воздушный корабль появится еще раз. Но этого не произошло, и он взял кружку, книгу и вошел в дом, чтобы приготовить себе тушеное мясо. “Странно, что они выбрали для воздухоплавания такой день, – подумал Джонатан. – Он не очень-то подходит для подобного рода прогулок. Что-то затевается…” Но все, что делали эльфы, почти всегда оставалось тайной, и лучше всего было и не стараться раскрыть ее. Потому что иначе тайна перестает быть тайной.

Солнце село, и наступил невероятно темный вечер; в небе грохотал гром, а в вышине проносились облака, подгоняемые неистовым ветром, который, казалось, никак не мог решить, в какую же сторону ему дуть. Джонатан подкинул в камин дубовых поленьев и, насытившись ужином, тяжело опустился в удобное, мягкое кресло и поставил ноги на низкую скамеечку. Он взглянул на Ахава, который лежал рядом, свернувшись калачиком, и подумал: а не научить ли пса курить трубку? Но эта идея, как он быстро сообразил, была неудачной. Собаки по своей природе никоим образом не приспособлены для этого занятия, поэтому его план потерпел бы неудачу. Джонатан попыхивал трубкой, думая о том, какое это великое дело – уметь получать удовольствие от хорошей книги, а также сидеть в тепле и сухости, быть сытым от вкусной еды и чтобы у тебя во всей деревне был самый жаркий огонь и самое удобное кресло. “Лучше, чем у тысячи королей”, – подумал он, не вполне понимая, что хотел сказать этими словами.

Он задремал, лишь начав книгу “Повесть о Лесе Гоблинов” Дж. Смитерса из деревни Бромптон, как вдруг кто-то громко постучал в дверь. В ответ на это Ахав, еще не до конца проснувшийся, запрыгал на месте, прогоняя несносных жаб из своего странного сна. Джонатан толкнул незапертую дверь, и перед ним, стряхивая с куртки капли воды, предстал Гилрой Бэстейбл, его ближайший сосед и мэр городка Твомбли.

Он огляделся. В его взгляде чувствовалась досада, что, в общем-то, было неудивительно, поскольку он был весь в грязи, а волосы, растущие в основном по бокам головы, закрутились спиральками и остроконечными лохмами торчали в разные стороны. На мэре были надеты тяжелое пальто и огромные шерстяные перчатки, источавшие легкий душок, который, впрочем, исходит от любой шерсти, когда она мокрая. Было ясно, что мэр Бэстейбл побывал в самой гуще грозы.

Джонатан сделал рукой приглашающий жест и затворил дверь, чтобы в дом не ворвался холодный ветер. Сначала воздушный корабль, теперь – Гилрой Бэстейбл… не иначе, случилось что-то странное.

– Здравствуйте, Гилрой! Ничего себе ночка для прогулки, верно? Мокрющая, если можно так выразиться, что скажете?

Гилрой Бэстейбл, казалось, что-то пробормотал в ответ, но поскольку его зубы отчаянно выбивали дробь, то Джонатан ничего не понял. Ахав, сообразивший, что никакие жабы не собирались нападать на него, подошел к Бэстейблу и положил голову на его ботинок, намереваясь опять погрузиться в сон. Однако вскоре он обнаружил, что ботинок чересчур мокрый и грязный для того, чтобы на нем можно было удобно устроиться, и поэтому поплелся обратно на свое место перед камином.

– Погода просто отвратительная, вот что я скажу. Бушует ураган, и все ямы на дороге полны грязи. А мою шляпу унесло ветром и бросило прямо в реку. Я видел, как это случилось, и зрелище до сих пор стоит у меня перед глазами. Шляпа упорхнула, крутясь, словно очумевшая ветряная мельница, дважды облетела вокруг церковного шпиля, а потом шлепнулась в реку и исчезла. Моя новая, с иголочки, шляпа! Что за отвратительный вечер!

– Разве вы не чувствуете себя немножко лучше сейчас, когда вы в доме? – спросил Джонатан.

– Лучше! – пробурчал мэр в нос. – Моя шляпа, она исчезла в реке!

– Не повезло. И в самом деле, как плохо вышло, – сказал Джонатан с сочувствием. Но он имел такое же право распоряжаться этим вечером по своему усмотрению, как и мэр, и поэтому считал, что ничто не должно его испортить. Он повесил пальто и шарф Бэстейбла поближе к огню, чтобы просушить, и затем, после того как путем значительных совместных усилий им удалось снять с Бэстейбла ботинки, Джонатан также поставил их к огню. Ахав тут же проснулся и, приняв размокшие ботинки за что-то другое, решил пожевать их. Однако передумал и опять задремал.

Бэстейбл сел напротив Джонатана, успокаиваясь благодаря воздействию огня. Но чтобы окончательно прийти в себя, жаркого огня, как известно, недостаточно, необходим еще горячий пунш. Джонатан вышел на кухню и вскоре вернулся с деревянной доской и двумя стоящими на ней кружками, из которых валил пар. Он поставил все это рядом с мэром, опять вышел и вернулся на этот раз со своим самым лучшим сыром, украшенным красными, оранжевыми и желтыми разводами и круглым, как голова Ахава. Гилрой Бэстейбл, уже потягивавший пунш, в изумлении воскликнул:

– Ай! – Он чуть не захлебнулся. – Что же это! Сыр, я полагаю, или мою шляпу не унесло рекой!

Он внимательно стал рассматривать сыр и с любопытством ткнул в него пальцем, когда Джонатан положил его рядом и отрезал от головки пару кусочков. Мэр, подняв кружку и наклонив голову, отхлебнул глоток.

– Ну и балда же я! – сказал он с набитым ртом. Благодаря дружественной теплой обстановке его манеры разом улетучились. – Этот вкус мне отлично знаком. Полагаю, это портвейн. Или я ошибаюсь?

– Нет, сэр, – ответил Джонатан. – Это действительно портвейн, а не дурацкое пойло из лавки Бизла. Я смешал его с вином “Осенний каштан”, которое завозят из дельты реки.

– Не может быть!

– Это так, сэр, – кивнул Джонатан. – Немного того, капля этого… я думаю, вы согласитесь, что это как раз то, что нужно в такой вечер.

Наконец мэр вынужден был признать этот факт, и если бы дальше все пошло в том же духе, он забыл бы о своей улетевшей шляпе и согласился бы с Джонатаном, что буря, бушевавшая снаружи, – это одно из самых лучших явлений, с которыми он когда-либо сталкивался.

Мэр втолкнул в себя последний кусок сыра, и его глаза подернулись дымкой, став похожими на осеннее небо. Уголки его рта поползли вниз и замерли, так что Джонатан испугался, что кусок сыра оказался испорченным и мэр это почувствовал. Хотя раньше подобного никогда не случалось. Внезапно Гилрой Бэстейбл вспомнил, ради чего он так храбро сражался с бурей, потерял шляпу и шлепал по грязи, забрызгивая штанины и полы пальто. Он пришел со зловещей новостью.

– Послушай, Джонатан, – сказал он таким авторитетным тоном, что даже Ахав пробудился от глубокого сна. – Я же не потащился бы сюда, преодолевая столько препятствий, только ради шутки, ты же понимаешь? Ну конечно нет.

– Да? – откликнулся Джонатан, и в тоне его послышалось разочарование. Он предпочитал шутки серьезным разговорам.

– Нет, сэр! Я пришел поговорить насчет торговцев.

– О каких торговцах может сейчас идти речь? – спросил Джонатан, не испытывая настоящего беспокойства, но просто проявляя любезность из уважения к мэру, который, казалось, раздувался от осознания важности своей миссии.

Старый Бэстейбл строго взглянул на Джонатана:

– О каких торговцах, господин Сыровар? У нас что, их целые толпы, что приходится выбирать, ради кого именно стоит пробираться сквозь бурю по колено в грязи?

Джонатан вынужден был согласиться с тем, что мэр прав, хотя и не видел причин для того, чтобы так распаляться.

– Видимо, речь идет о торговцах с пристани Ивовый Лес, – сказал он, напуская на себя серьезность. – Их что, опять поймали на том, что они распаковывают чужие грузы и подворовывают? Или обменивают их у факельщиков на бренди и разные диковинки?

– Гораздо хуже, – ответил старый Бэстейбл, откидываясь на спинку стула и бросая на него косой взгляд, отчего сразу стал похож на школьного учителя. – Они скрылись – исчезли!

– Они… что?! – воскликнул Джонатан, проявляя наконец настоящий интерес к рассказу мэра. – Но как?

– Я полагаю, они почему-то сбежали. Или, что более вероятно, уплыли вниз по реке. Ивовый Лес пуст. Там не осталось никого.

На самом деле Джонатану до его ежегодного путешествия из деревни Высокая Башня до торговой пристани Ивовый Лес оставалось около недели; там торговцы дали бы ему за рождественский сыр расписку, затем переправили бы сыр вниз по реке к самому побережью и вернулись с медовыми пряниками. И все произошло бы именно так, если бы торговцы были там, в Ивовом Лесу. Но, позвольте спросить, почему все это должно происходить как-то по-другому? Это был единственный вопрос, который Джонатан задал Гилрою Бэстейблу.

– Потому что это известие пришло из Высокой Башни – ответил Бэстейбл. – Пристань Ивовый Лес обнаружили разграбленной и разрушенной. Деревня опустошена, а пристани у реки больше нет. Или, по крайней мере, осталось полпристани – все остальное сброшено в реку. Вся деревня сметена. Вурцл говорит, что это дело рук пиратов, Бизл – что все случилось из-за наводнения, а в Высокой Башне считают, что торговцы сбежали вниз по реке потому, что сошли с ума.

– Как лемминги, – предположил Джонатан.

– Точно, – сказал Бэстейбл. – А что касается меня, то я ничего не знаю наверняка, кроме того, что все они исчезли, и сомневаться в этом не приходится.

– Мне не нравится вся эта история, – заметил Джонатан встревожено. – Что-то затевается. Сегодня я видел воздушный корабль.

– В такую погоду? Очень странно, что он летал в бурю.

– Я сказал себе то же самое. Но потом пришел ты, мокрый как утка.

Бэстейбл не нашелся что ответить. Его надежды оправдались – новость напугала Джонатана, но он не был уверен, что сравнение с уткой было уместным.

– Послушай, – начал он слегка вопрошающим тоном. – Я не уверен, что утки…

Но Джонатан перебил его, несмотря на то что при обычных обстоятельствах он никогда бы не поступил так.

– Мой сыр! – воскликнул он, и Ахав, почувствовав в голосе хозяина опасные нотки, галопом поскакал на кухню, опрокинув стул, а вместе с ним и остатки сыра, и, прежде чем к нему вернулось благоразумие, успел сдвинуть с места еще и крепкий деревянный буфет. Он пробежал обратно по деревянному настилу кухни и выглянул из-за буфета на двух мужчин, которые сами с изумлением уставились на него.

– Эти новости, очевидно, расстроили твою собаку, – сказал Гилрой Бэстейбл, поднимая сыр и отламывая от него ломоть размером с собственный нос. – И должно быть, здорово расстроили. Ты знаешь, Джонатан, о чем говорят в селении?

– Нет, а что? – отозвался Сыровар.

– Все вокруг шумят о том, дружище, что ты смелый парень и твоей смелости хватит на то, чтобы самому отправиться вниз по реке, в сторону побережья, со своим сыром и вернуться обратно с пряниками и подарками эльфов.

– Смельчак же ты, однако! – воскликнул Джонатан, изумляясь этой мысли и прикидывая, сколько времени бы заняло подобное путешествие – неделю, не меньше. – Это дурацкая идея, вот и все.

– Но горожане останутся без пряников! – запротестовал Гилрой Бэстейбл.

“Тогда пусть едят хлеб”, – едва не ответил Джонатан, но вовремя отогнал эту мысль. Рождественские праздники без медовых пряников были бы печальными, не говоря уж о подарках эльфов детям. Но эта идея отправиться к морю вниз по реке, текущей среди темных хвойных лесов, опять вызвала у него чувство страха.

Бэстейбл видел, что Джонатан в смятении, и он знал, что в этом случае лучше всего оставить его одного и дать ему спокойно поразмыслить.

– Ладно, – сказал он. – Я вовсе не обязан в одиночку принимать решения за человека, который должен что-то сделать. Я думаю, ты с этим согласишься.

Джонатан что-то пробурчал в ответ и потыкал указательным пальцем в сыр, делая в его поверхности маленькие дырки, пока тот не стал похожим на крошечную луну, которую сняли с такого же крошечного неба, – правильнее сказать, на половинку луны, поскольку вторая половина была съедена Гилроем Бэстейблом. Когда Гилрой увидел, что Джонатан истыкал пальцем весь сыр, ему уже не хотелось запихивать себе в рот и эту вторую половинку.

– Послушай, – сказал Гилрой, – ты испортил сыр.

– Что? Я? – проговорил Джонатан, погруженный в свои мысли. – О да. Полагаю, я его испортил. Истыкал его весь и продырявил, да? – Он взял истыканный желтый кусок, оторвал от него большую часть и кинул в сторону Ахава, который, казалось, мог учуять близость сыра даже несмотря на то, что крепко спал. Сейчас ему снился сон про клад, который он нашел, и там были говяжьи кости и мороженое – две великие страсти в жизни собак. Каким-то образом кусок сыра оказался во сне и приобрел там вид мороженого. Все еще не до конца проснувшись, Ахав поднял его, пожевал секунду, после чего, ощутив, что сыр ни по вкусу, ни по консистенции с мороженым ничего общего не имеет, внезапно испугался, что его отравили, и проснулся окончательно. Очень неприятно ошибаться, когда полагаешь, что вместо одной еды и питья ешь и пьешь совсем другое.

Однако, едва пробудившись, Ахав забыл о своем сне, и поскольку он все-таки был собакой сыровара, то ему не составило труда определить, что же такое он поедает. Он с аппетитом проглотил кусок, а в это время хозяин и Гилрой Бэстейбл неторопливо двинулись к дверям. И тогда Ахав подумал, что это отличная идея – стащить остатки испорченного сыра, лежащего на доске.

Погода ничуть не улучшилась – порывистый ветер продолжал дуть с прежней силой в сторону центральной части долины, расположенной между горами. Лес темной полоской выделялся на фоне неистово бушующего неба. Во внезапно возникшую в облаках брешь выглянул луч лунного света. И тут же озарил долину и темный лес, словно по волшебству, отбросив на склоны холмов колышущиеся тени. Валуны, кусты и заросли малины, выглядевшие при дневном свете такими знакомыми и приветливыми, сейчас, искаженные причудливым светом луны, казались страшными и угрожающими ночными призраками. Джонатан порадовался, что это Гилрой Бэстейбл, а не он должен проделать утомительный путь в такое время. Но, по крайней мере, перестал идти дождь. Если ветер будет дуть и дальше, к утру он сгонит к океану последние облака и рассвет будет ясным и чистым в лучах холодного осеннего солнца.

Мэр заверил Джонатана в том, что разговор о путешествии по реке будет перенесен на утро. Следующий день был рыночным, и они договорились встретиться в Ратуше, чтобы обсудить случившееся в Ивовом Лесу и решить судьбу предстоящих праздников.

Вернувшись к своему креслу перед очагом, Джонатан опять попытался взяться за “Повесть о Лесе Гоблинов”. Он сделал вид, что вопрос о путешествии к побережью исчерпан и что это легко подтверждается той беззаботностью, с которой он принялся за чтение. Однако он просто смотрел на буквы и через одну-две страницы вдруг осознал, что совершенно не понял прочитанного.

– Смельчак же, однако, – пробормотал он, и Ахав, возлежавший на другом кресле, естественно, решил, что речь идет о нем, и слегка испугался, что Джонатан начнет ругать его за исчезнувший сыр.

“Значит, смельчак? Что ж, несомненно, – подумал Джонатан. – Ведь это я – господин Сыровар, и это у меня есть чудесный маленький плот, и, значит, именно я больше всего во всей деревне гожусь для того, чтобы совершить подобное путешествие. Однако же недели путешествия по пустынной реке…”

Этот план, довольно трудновыполнимый для Сыровара, лучше всего было обдумать при свете дня. Джонатан знал по опыту, что ночью многие вещи выглядят мрачнее и туманнее, чем они есть на самом деле.

Наконец настало время ложиться спать, и Джонатан погасил фонарь, запер дверь на засов и забрался под одеяло. Ахав предпочел провести ночь на своей подстилке, недалеко от тлеющих угольков, и, едва устроившись, тотчас же погрузился в свои сны.