Текст книги "Волк в овечьем стаде"

Автор книги: Джей Брэндон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

Он бросил на меня пристальный взгляд, стараясь понять мой интерес. Так же меня рассматривал детектив Падилла. Этот взгляд был результатом долгого пребывания в казенном учреждении.

– Я его знаю? – спросил я, стараясь вытянуть из него сведения.

– Я уверен, что вы часто с ним видитесь, – ответил Мак-Клоски.

Падилла был так «рад»-меня видеть, что не смог сдержать эмоций. Не успел я переступить порог его кабинета, как он встал и повернулся ко мне спиной.

– Я кое-что раскопал, – сказал я.

Я ожидал саркастического ответа, но он промолчал. Он снял пиджак с вешалки, как будто собирался уходить в более приятное место, где не будет меня.

– Я должен извиниться перед тобой за то, что плохо о тебе подумал, – сказал я. – И желаю услышать твои извинения.

Он долго смотрел на меня через плечо, давая понять, что не находит это смешным.

– Сядь и выслушай меня, – сказал я, – потому что, если ты собираешься уходить, я пойду с тобой. Не думаю, что тебе удастся убежать от меня, – продолжил я, не обращая внимания на его реакцию. Я извиняюсь, потому что подозревал тебя в укрывательстве преступника. Я думал, что тебя подкупили. Но ведь это не так, правда, Падилла? Ты не хотел говорить мне, кого подозреваешь, так как видел, что происходит с полицейскими, которые замахиваются на этого парня.

Он не обернулся, но перестал притворяться, что собирается уходить. Я видел лишь его напряженную спину.

– Ты думал, я пришел к тебе, чтобы узнать, прикрываешь ли ты его? Вот почему ты должен передо мной извиниться. Ты думал, меня не интересует имя, так как я знал его. Ты думал, что я участвую в укрывательстве, когда твой шеф сообщил тебе, что дело закрыто по моему распоряжению, и когда выяснилось, что я обвиняю парня, который, как ты знал, не был преступником.

Детектив Падилла обернулся. Он сгорбился, руки его опустились. Он выглядел настороженным. Я не обезоружил его своей честностью.

– Я этого не знал, – тихо сказал он.

– Хорошо, зато я знал. Все это было подстроено, и я попался на удочку. Этого бы не случилось, если бы кто-нибудь, будучи в курсе дела, сообщил мне, что я совершаю ошибку, и мне не пришлось бы самому докапываться до правды. Но я не участвовал в режиссуре этого спектакля, детектив. Я обвинитель. Это значит, что мы с тобой заодно.

Он хмыкнул.

– Вы юрист, – ответил он. – Юристы сами за себя. Я и раньше это видел.

Падилла не мог удержаться, чтобы не уколоть. А надо бы, если он собирался до конца притворяться, что не знал о подмене. Он безотчетно признал, что был в курсе.

– Его ведь не просто юристы защищают, правда? Ты бы не беспокоился насчет юристов.

Он не ответил. Я почувствовал, как во мне закипает злость.

– Хватит притворяться, хорошо? Меня не интересуют причины твоего прежнего поведения. Просто назови имя.

– Я еще не закончил следствие, – ответил он. Ему нужно было время, для того, возможно, чтобы проверить мою искренность. Но я и так все слишком затянул.

– Ты наткнулся на стену, не так ли? – настаивал я. – Тебе случалось и раньше биться о нее лбом, и ты боишься повторения?

– Нет, сэр. На этот раз – нет.

Его лицо было непроницаемым, но что-то ему мешало открыться мне.

– Пока ты препятствуешь мне, он остается на свободе, – сказал я.

По лицу Падиллы было видно, что он это понимает. Он возможно, даже знал, что следует предпринять, но я не этого от него требовал.

– Просто назови имя, – взмолился я. – Я ухвачусь за нитку и начну раскручивать клубок. Я уничтожу любого, кто встанет на пути расследования. Никто не узнает, что я получил сведения от тебя. Мне просто нужно знать, на правильном ли я пути.

Я заметил, что он колеблется и снова уходит в себя. У него не было причины доверять мне, и я ничего не мог с этим поделать.

– Хорошо, – сказал я, – тогда я назову имя.

Он пожал плечами. Ему было все равно. Я встал перед ним.

– Остин Пейли, – наобум произнес я.

Лицо детектива изменилось, лед был сломан. Но он не испытал облегчения.

– Если вы знаете, зачем выпытываете у меня? – пробормотал он.

– Потому что мы работаем в одной упряжке, – ответил я. – Мне нужна твоя помощь.

– Вы настаивали на одном имени, – возразил он.

– Я лгал.

Подозрения Мак-Клоски и Падиллы совпадали с моими, но они об этом не знали. У них были веские доказательства, но их было явно недостаточно. Но по крайней мере несколько людей знали правду. Пришло время начать сначала.

– Ты думаешь, это поможет? – спросила Бекки. – Билли уже опознал Криса Девиса. А теперь он уже не упоминает о том, что Девис трогал его. Он рассказывает о хорошо проведенном времени, развлечениях. Я даже не уверена, что можно будет доказать похищение. Он, похоже…

– Билли пять лет, – прервал я. – Взрослые спрашивают его: «Это тот человек?» – и он отвечает «да». Он потакает ожиданиям взрослых. Когда ему впервые показывали фотографии, то все указывало на то, что Крис Девис и есть похититель, и, возможно, мальчик потворствовал нашим чаяниям. Я не настаиваю, но такое случается.

Была вторая половина четверга, работа Бекки на этой неделе была завершена, и она облачилась не в привычный костюм, а в синюю юбку и легкую блузку. Она не предполагала, что куда-нибудь отправится, и ощущала себя не слишком уверенно. Ей не хотелось мне возражать. Я давил на нее, подчеркивая ее наивность и неопытность, стараясь вызвать в ней сопротивление. Мне было необходимо, чтобы кто-то оппонировал, выдвигал противоположные аргументы, но я никому больше не доверял, а с уходом Линды из прокуратуры я потерял единственного достойного в этом смысле противника. Бекки могла бы заменить ее, если бы сумела переступить через должностной пиетет. Я непрестанно думал о ней с тех пор, как Элиот сказал, что не составляет труда отличить настоящих профессионалов в среде, подчиненных. Он был прав. Я знал, что Бекки одна из них.

Я попытался поставить себя на ее место. Хватило бы у меня духу раскрыть лет пятнадцать или двадцать назад глаза Элиоту на смехотворность его потуг, если бы он выудил меня из отдела по уголовным преступлениям и сделал своим помощником в крупном деле, корни которого уходят в далекое прошлое? Конечно нет. У меня и сейчас не хватило бы смелости противоречить ему.

– Вот почему я попросил тебя поехать со мной, – продолжал я. – Ты покажешь ему фотографии, это будет честная проверка. – Я не открыл Бекки, кого на самом деле подозреваю. – Я советую тебе сейчас взглянуть на них, – добавил я, – чтобы не выказать удивления в присутствии ребенка.

Я передал ей шесть фотографий. Пять из них я взял в полиции, но надписи на них были стерты. Фотографию Остина я изъял в картотеке ассоциации адвокатов. Все шесть лиц очень походили друг на друга – возможно, слишком, я даже опасался, что Билли не сможет указать на одно из них, но мне хотелось, чтобы проверка была честной – было трудно найти пять снимков людей примерно одного возраста. Это были фотографии молодых людей. Их давно арестовали. Редкому преступнику удается скрыться и избежать наказания после насилия над детьми.

– Кто это… – протянула Бекки, начав рассматривать снимки, и на полуслове запнулась. Она посмотрела на меня расширенными от удивления глазами, как бы спрашивая, что я задумал.

– Помни, его опознал на видеопленке Кевин.

– Но это…

– Нет, мы восприняли это несерьезно. Но я провел дополнительное расследование. Кое-кто подозревал Остина в прошлом.

– Кто же? – переспросила Бекки. – Полиция? Тогда почему это раньше не всплыло? Или?..

– Может, это ложный след. Посмотрим, что скажет Билли, – произнес я так, будто собирался говорить со взрослым свидетелем.

Мы не поехали к Билли домой, а нашли его в центре присмотра за детьми, где он проводил время днем после детского сада. Его отец разрешил нам по телефону встретиться с сыном, однако родители не ушли пораньше с работы, чтобы присутствовать при встрече. «Поговорите с миссис Келли», – сказал отец мальчика. Мне представилась моя учительница в третьем классе, добродушная женщина-ирландка, которая приехала издалека и хорошо помнила времена картофельного голода. Однако эта миссис Келли оказалась девушкой лет двадцати двух, одетой в шорты из-за изнуряющей жары первых сентябрьских дней. Она была настолько энергичной, что опережала своих пятилетних подопечных, что, возможно, помогало ей в работе, но настораживало постороннего человека.

Когда я попытался вытащить удостоверение, она сказала:

– О, все в порядке. Мистер Рейнольдс звонил мне. Вам понадобится отдельная комната, не так ли?

Возможно, рядом с Бекки я выглядел внушительно. Она походила на военного атташе, держалась очень прямо и прижимала к себе папку. У нее был твердый холодный взгляд агента секретной службы, который проверял, где предстояло президенту провести ночь. Она мило улыбнулась миссис Келли.

Мы оказались в просторной комнате, застланной ковром, с тремя окнами, из-за чего в помещение проникал свет даже сквозь полуопущенные жалюзи. Там было четыре или пять маленьких столиков, несколько книжных полок и пластмассовые корзины, наполненные игрушками: мягкие зверюшки, головоломки и машинки на колесиках. Дети уставились на нас. Один мальчик спросил:

«Это твой папа?» – и трехлетний малыш, посмотрев на меня, ответил: «Да», после чего вновь занялся яркой картинкой.

Миссис Келли быстро подошла к Билли и подвела его ко мне.

– В кабинете никого нет, – сообщила она и вернулась к детям, захлопав в ладоши, чтобы отвлечь ребят от их занятий. – Кто хочет поиграть в мяч? – прокричала она.

Билли Рейнольдс робко посмотрел на меня, но изъявил готовность делать все, что от него потребуют.

– Привет, Билли. Ты меня помнишь?

Он неуверенно кивнул. Бекки взяла его за руку. В коридоре она объяснила, что мы хотим, чтобы он посмотрел на фотографии. Он кивнул. Он привык к подобным процедурам.

В кабинете был пустой стол, диван и несколько стульев, которыми мы воспользовались. Бекки придвинула маленький столик к дивану перед Билли. Я постарался не вмешиваться. Дал Бекки возможность говорить.

– Билли, я хочу показать тебе шесть фотографий. Это фотографии мужчин. Некоторые находятся здесь просто потому; что они похожи на мужчину, которого ты описывал. Преступника даже может не быть среди этих людей. Тебе не нужно говорить мне, что один из них и есть тот самый человек. Просто внимательно просмотри их и скажи мне, не похож ли один из них на того мужчину, который обидел тебя. Можешь это сделать?

Тот кивнул, уже с любопытством изучая верхнюю фотографию. У него было хитрое выражение лица, как будто он играл в секреты. Он не отодвинул снимки, внимательно изучив два первых. На третьем, как мне показалось, ему стало скучно. Он отвлекся.

Но, увидев четвертый снимок, он уронил тот, что держал в руках. Фотография упала на пол. Билли уставился на четвертый снимок. Через минуту он отодвинул стол и выставил вперед руки.

– Уберите это, – сказал мальчик.

Мы не последовали его просьбе.

– Почему? – спросила Бекки. – Тебе в нем что-то не нравится?

– Это он.

Голосок Билли задрожал. Он вжался в спинку дивана. В прошлый раз, когда он опознал по снимку Криса Девиса, такой реакции у него не было.

– Не бойся, Билли. – Бекки обняла его одной рукой. Он прижался к ней. Я старался не привлекать к себе внимания. – Все в порядке. Ты ведь сказал, что он не сделал тебе ничего плохого, – продолжала она. – Ты что-нибудь помнишь, кроме того, что мужчина наклонился над тобой перед тем, как ты заснул. А, Билли? Это все, что произошло?

Мальчик расплакался. Мы больше не задавали вопросов. Бекки перевернула снимки вниз лицом.

На предыдущем опознании Билли вел себя вполне уверенно, как будто проделывал это сотни раз. После указания на фотографию Криса Девиса он сказал нам, что не помнит ничего плохого. Кэрен посчитала, что он успешно справляется с травмой. Теперь я был рад, что ее не было с нами сегодня. Она бы нас обоих убила.

Бекки пыталась успокоить Билли. Он все еще плакал, но тише. Он что-то говорил ей полушепотом.

– Все хорошо, – не переставая повторяла Бекки. Ее голос был спокоен, но в глазах застыл ужас. Она смотрела на меня.

Когда Кевин указал на Остина на видеопленке, мы подумали, что он совсем запутался. Но это объясняло его поведение в суде. Он был напуган не Крисом Девисом, взятым под стражу, но настоящим преступником в зале суда вместе с ним, свободным от подозрений, который спокойно существовал в том мире, в который Кевин должен был вернуться после суда. Я убедился в своих подозрениях, когда и детектив Падилла, и Мак-Клоски назвали одного и того же человека, а потом Билли указал на него. Этим все разъяснялось: и то, каким образом дела попали ко мне на рассмотрение, и прерванные расследования.

На следующий день я пошел к главному судье и описал факты, которыми располагал. Обвинительные факты могут основываться на слухах, а описания быть получены от людей, не являющихся свидетелями преступления. Обычно главный судья просто выслушивает отчеты полиции и заявления пострадавших, которые зачитывает помощник прокурора. Я же был живым свидетелем, и из-за уважения он дал разрешение, которое мне требовалось. С помощью него я получил ордер на арест.

Все это произошло очень быстро. Такое бывает, если постараться. Единственной трудностью оказалось найти полицейских, чтобы произвести арест. Падилла отказался, и я не осуждал его. Наконец назначили двоих офицеров полиции. Больше никто не рискнул участвовать в аресте.

Я вошел с полицейскими в здание. Мои сопровождающие плелись за мной, возможно смущенные своей миссией. Они не привыкли подчиняться гражданскому лицу. Мы молча поднялись на лифте.

Администратор, наверное, была удивлена подобным эскортом, но без промедления указала мне на офис Остина. Мы подошли к секретарше, которая уже ждала меня.

– Он у себя? – спросил я.

– Подождите несколько минут, – ответила она, – он сейчас занят.

Лампочка на Переговорном устройстве на ее столе погасла. Мы оба посмотрели на нее, затем я поднял глаза на секретаршу.

– Если вы присядете… – начала было она.

– Нет. – Я прошел мимо нее и толкнул дверь в просторный кабинет, понадобилось десять шагов, чтобы дойти до стола.

Остин Пейли поднял голову.

– Марк, почему не позвонил? – беззаботно сказал он. – Я бы подготовился.

Он достаточно долго работал в уголовном суде, чтобы не понять, что у меня в руке.

– Только не говори, что еще один из моих клиентов провинился, – сказал он.

– Нет, Остин. Тебе самому понадобится адвокат. Тебе предъявляется обвинение в похищении детей и сексуальном насилии с отягчающими обстоятельствами в трех отдельных случаях.

Глава 6

После того как Томми Олгрен опознал в телевизионных новостях Остина Пейли, ему пришлось иметь дело с родителями, учителем, школьной медсестрой, врачом и полицейскими из-за его упорного нежелания отказаться от рассказа о том, что адвокат, которого показали по телевизору, изнасиловал его два года назад. Новость об аресте Остина, которая быстро стала достоянием общественности, облегчила Томми задачу.

Томми было десять лет. Мне он представился маленьким взрослым, я уже привык общаться с детьми младше него. Он прямо сидел на стуле, излагая свою историю. Голос не изменял ему. Томми говорил и, казалось, возвращался в свое детство, когда началось его знакомство с Остином. Его аккуратно причесанные светло-русые волосы падали на лоб. Он непринужденно болтал ногами, которые не доставали до пола.

– Сначала мы просто долго разговаривали, гуляли. Он забирал меня после футбола и покупал мороженое. Сначала были и другие мальчики, но потом остался только я один.

– Мы ничего об этом не знали, – перебила мать Томми. Это была внушительных габаритов женщина, которой могло быть и около тридцати, и около сорока лет. Выглядела она как тридцатилетняя, но одевалась и говорила как дама на десяток лет старше. Ради посещения окружного прокурора она надела черное платье, украсив его ниткой жемчуга, который она постоянно теребила, особенно когда говорила об отсутствовавшем муже.

– Мы с мистером Олгреном думали, что Томми подвозили домой родители приятелей. Он нам так говорил.

Томми неотрывно смотрел на меня, как будто слова матери не имели значения. Я кивнул ему, и он продолжил:

– Потом мы… – Он сглотнул.

Я заметил, что он обдумывает свои слова.

– Летом я должен был весь день проводить в школе.

– Его отец и я, мы оба работаем, – вставила миссис Олгрен, разводя руками.

– Конечно, – утешительно сказал я.

– Было так скучно, – продолжал Томми. – Что нам оставалось делать, качать малышей на качелях? Иногда Уолдо приезжал и забирал меня…

– Уолдо? – переспросил я, чтобы скрыть свою реакцию, я прикрылся рукой. У меня это здорово получается.

– Так он мне представился, – ответил Томми. Он хитро улыбнулся. – Но я знал, что у него другое имя.

– Откуда?

– Иногда он выходил из машины и оставлял меня одного. Я заглядывал в ящик между сиденьями. Я нашел бумаги и конверты с его именем.

– И как же его звали?

– Остин Пейли. – Он ждал моей реакции. Я просто кивнул.

– Все-таки летом было лучше, ведь мы могли проводить весь день. Иногда мы ходили купаться. Сначала в бассейне, но Уолдо знал такие места, где можно было окунуться без плавок. Он говорил, что в этом нет ничего страшного, так как девчонки не видят. Мы часто встречались, ходили гулять или катались на лошадях в парке Брейкенридж. И просто болтали, понимаете? Уолдо никогда не останавливал меня и не считал, что я еще слишком мал.

Миссис Олгрен уперлась взглядом в угол комнаты.

– Первый раз, когда это произошло – вы об этом хотите услышать?

– Все, что ты хочешь рассказать, Томми. Все, что произошло.

Он кивнул и продолжил не смущаясь:

– Мы поехали купаться на речку. Никого вокруг не было. Это было за городом. Когда мы устали, то легли на старое стеганое одеяло, которое Уолдо прихватил с собой. Мы легли в тени, но было не холодно. Это случилось в августе, по-моему, Уолдо сказал, что мы просто обсохнем. Мы улеглись и немного поговорили, но недолго. Уолдо прикрыл глаза и глубоко задышал. Я тоже начал засыпать.

Легко было себе представить: застывший летний воздух, жужжание шмелей, покалывание одеяла, прикосновение длинных травяных стеблей, испарение воды с кожи. Я воочию представил себе эту картину. Я легко мог вообразить себе Томми в этой обстановке, так как он сидел передо мной, но мужчина был лишь бесформенным пятном, пока я не вспомнил, что это был Остин Пейли. Мне стало труднее восстановить случившееся, когда я понял, о ком идет речь.

– И что произошло? – спросил я.

– Уолдо повернулся и положил на меня руку. Она была теплой, но я не пошевелился, так как почти заснул. Его рука долго лежала у меня на животе, как будто и он спал, но затем она переместилась ниже.

– Знаете, они никогда нам об этом не говорили, – вдруг громко произнесла миссис Олгрен, – мистер Олгрен и я собираемся возбудить уголовное дело против школы. Мы, конечно, не давали разрешения на такие Дневные прогулки. Мы ничего о них не знали. Этот человек представился дядей Томми, и сын не возражал.

Томми смотрел на меня. Я дал ему понять, что осознаю, почему он не все рассказывал родителям.

– Конечно, – сказал я, – вас нельзя обвинить. – Я смотрел на мать, но обращался к Томми. – Продолжай, Томми.

– Ну, он трогал меня, мои ноги, живот… и все остальное. Я не останавливал его, но это разбудило меня. Затем он тоже открыл глаза. Он говорил со мной по-взрослому, как и раньше о других вещах. Он сказал, что в этом нет ничего особенного, что так поступают некоторые люди, и он считал, что я уже готов к этому, и спросил, согласен ли я. Я ничего не ответил.

– Ты испугался? – спросил я.

– Конечно. Но в этом не было ничего ужасного. Потом он взял мою руку и положил на свое тело. На ногу, потом выше. Я уже говорил, что на нас не было одежды?

Краска залила лицо матери Томми. Даже жемчуг ее не отвлекал.

– Нам обязательно углубляться во все это? – неожиданно спросила она. – Томми сделал заявление в полиции. Очень обстоятельное, должна отметить. – Она так и не повернула голову в мою сторону.

У меня было это письменное заявление.

– Нет, – ответил я. – Нам не обязательно продолжать сегодня. Мне просто надо было знать факты, чтобы установить, какое обвинение предъявлять, как классифицировать преступление.

Мне хотелось прикинуть, будет ли полезен Томми в качестве свидетеля. Ему будет неловко рассказывать о случившемся в зале суда, но то, как уверенно он отвечал на вопросы в присутствии меня, незнакомого человека, Бекки, Кэрен Ривера и собственной матери, вселяло в меня надежду.

– Конечно, – продолжил я, – когда мы начнем готовить дело к суду, нам с Томми придется не раз пройти через эту процедуру. Возможно, с Томми будет заниматься другой обвинитель.

– Суд? – переспросила его мать. – Вы думаете, будет суд?

– Мы должны учесть и такой вариант. Могу предположить, что, скорее всего, суд состоится. Несколько судебных заседаний. Есть и другие потерпевшие, вы знаете?

Я думал, ей будет легче ощущать себя частью общей беды, но, по-видимому, ей хотелось отрешиться от этого.

– Я просто думала… – Она яростно теребила жемчужины, как будто они могли помочь ей выпутаться из невыносимого положения. – Я и мистер Олгрен полагали, что этот человек признает себя виновным, раз против него есть свидетельства. Разве не так обычно бывает?

Да, так бывает. Но Остин не был обычным обвиняемым. Я не представлял себе, что он признает себя виновным.

– Такое случается, миссис Олгрен, но не всегда. И чтобы подтолкнуть его к признанию своей вины, нам приходится выходить на более легкое наказание, чем то, которое определят преступнику присяжные. Мне бы не хотелось делать этого в данном случае. Разве мы не хотим обезвредить этого человека?

Она с минуту сидела недвижно, будто не поняла, что вопрос был адресован ей. Затем она стряхнула с себя оцепенение.

– Конечно, – сказала она. – Он не приблизится больше к Томми, уверяю вас. Отец Томми пригрозил застрелить этого парня.

Краем глаза я, как мне показалось, засек улыбку на лице Томми, но, когда я посмотрел на него, выражение его лица было таким же спокойным и уверенным, как прежде. Он выглядел ужасно взрослым, будто мог все стерпеть.

– Понимаешь теперь, почему я предпочитаю работать с детьми? – сказала Кэрен Ривера, прикрыв дверь за Томми и его матерью.

– Думаешь, из него получится хороший свидетель? – спросил я Бекки.

Впервые она не стала дожидаться моего мнения. Она стояла, сложив руки, глядя на закрывшуюся дверь.

– Он слишком хороший свидетель, – произнесла она. Я кивнул.

Обвинения против Остина копились у меня на столе. Некоторые из них попали к нам после того, как его фотография появилась в газетах. Некоторые отыскали мы сами. Лоу Падилла после первых обвинительных актов вернулся к детям, с которыми он беседовал за последние несколько лет, показал им новые подборки снимков. Некоторые из них по прошествии стольких лет не могли вспомнить лицо. Кое-кто из родителей не пускал детектива на порог. Но сначала один ребенок, потом двое, трое посмотрели на снимки и указали на Остина Пейли. Они также приходили ко мне в кабинет. Это превратилось в ужасную обыденность, галерею подавленных детей. Некоторые из них не видели своего похитителя почти два года, но выражение их лиц все еще оставалось пришибленным, и с этим они войдут во взрослую жизнь. Они обладали тайной, которая отличала их от нормальных детей. Один мальчик два года не подпускал к себе отца. Другая пятилетняя малышка выглядела ужасающе томной, она флиртовала со мной, стоя так близко, что я мог чувствовать тепло ее кожи, и улыбалась, как профессиональная проститутка.

Психика одного мальчика явно отошла от нормы. Когда он вперевалку зашел ко мне в кабинет, первое, о чем я подумал, неужели у Остина был такой извращенный вкус. Другие дети были хотя бы привлекательны, как маленькие щенята. У них была гладкая кожа, глазенки блестели, мордашки подошли бы для рекламы «Кодака». Этот же отталкивал своей внешностью. Он, должно быть, набрал шестьдесят фунтов лишнего веса, что слишком много для девятилетнего ребенка ростом четыре с половиной фута. Кожа была нездоровой. Он держал в толстых пальцах плитку шоколада. Все это отвращало. Я лишь изредка бросал на него взгляд. Слушать рассказ этого создания о сексуальном контакте с преступником, смотреть на него и вдыхать его запах было достаточно, чтобы ощутить омерзение к любой форме секса. Я не верил ему. Остин Пейли, уж во всяком случае, был очень брезгливым. Он не смог бы оставаться в одной комнате с этим ребенком.

Когда он ушел, я закашлялся, и доктор Маклэрен угадала, о чем я думал. Она раскрыла папку и положила ее передо мной.

– Это фотография Питера, сделанная два года назад.

– Вы шутите. Это его младший брат.

– Симпатичный, правда? Он был слишком привлекателен. Питер это понял. Он два года скрался превратиться в человека, которого никому не захочется трогать. Он разрушил то, что делало его желанным. Это мы и называем эффективным отторжением. Он очень хорошо защитил себя.

«Так хорошо, что мне и в голову не придет показать его суду присяжных», – подумал я.

Дженет Маклэрен была психиатром, которая специализировалась на лечении детей, подвергшихся сексуальным домогательствам. Глава отдела по сексуальным преступлениям предложил мне поговорить с ней, и после первой встречи доктор согласилась бесплатно консультировать меня по основным эпизодам. Думаю, она разглядела во мне человека, которого требовалось образовать.

– Я, конечно, не со всеми встречался, – сказал я. – Но детектив Падилла утверждает, что некоторые дети, похоже, пережили случившееся без особых последствий. Почему одни нормальные, а некоторые такие… – Я не хотел говорить «извращенные», но мне не потребовалось заканчивать фразу.

Доктор Маклэрен кивнула.

– Не уверена, что можно доверять мнению детектива, мельком видевшего пострадавшего ребенка…

Это замечание прозвучало довольно вежливо. Доктор Дженет Маклэрен была моей ровесницей, ей было почти пятьдесят. В этом возрасте женщины выглядят по-разному. Некоторые все еще похожи на Джоан Коллинз. Другие олицетворяли расхожее мнение о бабушке. Доктор Маклэрен занимала промежуточное положение, наверное, она менялась в зависимости от обстоятельств. Она была пухленькой и, по всей видимости, не слишком с этим боролась. Круглая физиономия и платье в цветочек подчеркивали ее габариты. У нее были голубые глаза и полные губы, которые часто растягивались в улыбке. Некогда светлые волосы уже почти поседели. Они были забраны в аккуратный, но бесформенный пучок. Голос ее был мелодичным и добрым, даже когда она кого-то критиковала или объясняла тот или иной медицинский аспект. Доброта все-таки вселила в нее уверенность, что со мной не нужно говорить свысока.

– …несомненно, многие дети не подвергаются дурным последствиям. Некоторые так хорошо адаптировались, что, будь они моими пациентами, я бы оградила их от повторной болезненной процедуры.

– Но вы бы не позволили загонять им свои страдания вглубь?

Она улыбнулась моей попытке вторгнуться в психоанализ.

– Подавление эмоций не всегда бич. К чему каждый день возвращаться к трагедии. Приходится считать положительным, если им удается погасить конфликт и он не перерастает в мучительный нарыв, который даст о себе знать позже, в период полового созревания. Что особенного в том, чтобы отринуть тот ужас, который уже ушел из твоей жизни?

Меня, конечно, больше интересовали свидетельские показания детей.

– Вы встречались со всеми детьми, которых видел я, доктор Маклэрен? Они все говорят правду?

– Я не детектор лжи, Марк. Есть признаки. У Питера, которого вы только что видели, безусловно, есть симптомы. Питера изнасиловали, я в этом уверена. А уж кто это сделал, данный вопрос в вашей компетенции.

Ее голос понизился, указывая на переход от частного к общему, к моему образованию в области детской психологии.

– Дети хотят угодить нам, Марк. Ничто для них не бывает настолько важным, как одобрение взрослых. Мы же сами учим их этому, не так ли? Мы любим и поощряем их, когда они делают то, что мы хотим, и наказываем их, когда они этого не делают. Попробуйте то же самое с собакой, и получите такой же результат. Когда вы начинаете задавать вопросы этим детям, именно этим детям, которые пострадали, которые, возможно, чувствуют себя отвергнутыми собственными родителями, когда вы приводите их в это взрослое, официальное заведение, строго на них смотрите, стараясь казаться их другом, а потом задаете важные вопросы, они не начинают копаться в памяти, чтобы найти верные ответы. Они пытаются угадать, что вы хотите от них услышать. И если они могут сказать вам это, они это сделают. То же самое происходит, когда полицейский офицер приносит им фотографии для опознания.

Я не говорю, что они лгут. Конечно, они действительно стараются сказать правду, потому что взрослый человек говорит, что ему нужно именно это. Но если этот взрослый намекает на то, что, по его мнению, является правдой… – Она пожала плечами. – Нет лучшего детектива, чем пострадавший ребенок.

Я сидел и переносил ее проповедь. Это не помогало. Неизбежный вопрос пришел мне в голову.

– Так они все потерпевшие? А вдруг они все думают, что я хочу услышать, что они пострадали…

Психиатр кивнула мне одобрительно. Я и сам почувствовал удовлетворение от того, что вырос в ее глазах. «Хватит». Я нахмурился, посерьезнев. Это был разговор между двумя взрослыми людьми, а не учителем и учеником.

– Вам понадобится медицинское подтверждение, не так ли? – спросила она.

– Ну, конечно. Думаю, у нас оно уже есть, по правде говоря, я пока что не удосужился проверить.

Она сердобольно улыбнулась улыбкой осведомленного человека, но лишь слегка, потому что мы серьезно говорили о важном для нас обоих деле, и она действительно хотела помочь.

– Иногда, – сказала она мягко, – ко мне приводят ребенка сразу же после предполагаемого изнасилования, спустя день-два. Я стараюсь тотчас подвергнуть его медицинскому обследованию. Я, конечно, ищу приметы сексуального нападения. Порой это позволяет завоевать Доверие ребенка, ободрить его. Я прибегаю к этой процедуре, даже если изнасилование случилось давно. Я с полной уверенностью сообщаю ребенку, что ему не причинен вред в физическом смысле. Они всегда переживают из-за того, что с ними не все в порядке. Я убеждаю их в обратном. Подчас мне везет, и я не нахожу вовсе признаков сексуального насилия.

– Никаких? – удивленно переспросил я, на минуту усомнившись в компетентности моего консультанта.

– Никаких, – повторила она и, кажется, уловила мою мысль. – Спросите у судебного врача, который занимается с ребенком, и он скажет вам то же самое. Я обнаруживаю следы сексуального насилия примерно в пятнадцати процентах случаев, которые рассматриваю. Процентов тридцать выпадает, с определенной долей условности, на плохое обращение. И это лишь в том случае, если ребенок сразу пришел ко мне. Спустя длительное время почти невозможно найти следов физического контакта.