Текст книги "Волк в овечьем стаде"

Автор книги: Джей Брэндон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

– Томми. – Мой голос заставил его вздрогнуть. Я поднял руку. – Этот человек изнасиловал тебя? Остин Пейли?

Томми мельком взглянул в нужном направлении, затем повернулся ко мне.

– Да.

– Когда это случилось?

– В мае, два года назад, – тихо проговорил он, пожимая плечами.

– Некоторое время назад, – я повысил голос, – ты сказал родителям, что тебя изнасиловал другой мужчина. Помнишь?

– Да.

– Кого ты обвинил?

– Мистера Риза, нашего соседа. – Томми говорил тихо, но отчетливо, с детским упрямством. Он был готов сопротивляться.

Я сбавил обороты.

– Это была правда, Томми?

– Нет, – ответил он.

– Точно?

– Он… – начал Томми, но запнулся. – Нет. Все это неправда.

– Зачем ты обманул родителей?

Всему есть объяснение. Немотивированные поступки – редкость. Человек, вломившийся в дом и убивший пятерых, в конце концов объяснит, почему он это сделал. Томми не был исключением. Когда он стал оправдываться, то все поняли, что он еще очень мал.

– Я поступил плохо, но мистер Риз обидел меня. Однажды я играл с Ронни, его сыном, мы перекидывали мяч из моего сада в его и обратно, а мистер Риз приказал нам прекратить, а то мы сломаем забор. Хорошее дельце! Как можно сломать забор мячом! Мистер Риз отобрал у нас мяч. Но мяч был мой! Я вежливо сказал ему: «Мистер Риз, это мой мяч». Но он даже не обернулся.

– Но потом он отдал мяч?

– Нет. Я спросил на следующий день у Ронни, и он ответил, что мяч все еще у отца.

– Так вот почему ты придумал, будто мистер Риз надругался над тобой?

– Не только поэтому, – торопливо возразил Томми. – Однажды я возвращался домой из школы и порвал на их участке веревку, когда бежал, а мистеру Ризу она была нужна. Он так разозлился! Ругался и наказал меня.

– Наказал?

– Он ударил меня, по… – Томми показал рукой место, которому обычно достается в таких случаях.

Я очень надеялся, что многие родители в зале вспомнят, что значит для ребенка обида, как долго она сохраняется в его памяти. Дети, несмотря ни на что, считают, что мир справедлив.

– Вот почему ты сказал родителям, что мистер Риз изнасиловал тебя?

– Да, – ответил Томми мрачно, считая, что его поступок оправдан.

Пауза затянулась, взоры присяжных обратились в мою сторону. Я приступил к тому, для чего вызвал Томми.

– Вопросов нет, – произнес я.

Со времени появления Томми в зале за столом зашиты велись бурные дебаты, при желании я мог бы выдвинуть протест. Но меня порадовало случившееся в рядах неприятеля. Теперь стало ясно, о чем шла речь. Оба адвоката посмотрели на Остина, который кивнул в сторону Бастера. Элиот откинулся на спинку кресла, как всегда невозмутимый, но это была всего лишь маска Бастер энергично подался вперед, надел очки, просмотрел свои записи, затем сурово взглянул на Томми.

– Ты понимал, Томми, – начал он, – как серьезно взрослые воспримут это обвинение?

Томми, по всей видимости, впервые задумался над этим.

– Не знаю, – сказал он.

– Как так? Тебе не приходило в голову, что ты наносишь вред мистеру Ризу?

– Я знал, что родители разозлятся, но я тоже был зол на него.

– Почему ты просто не пожаловался родителям? Разве нельзя было попросить отца забрать мяч?

Томми нахмурился, приготовившись к долгому объяснению, но затем передумал:

– Не знаю, – упрямо повторил он.

Думаю, обвиняемому несладко приходится в такие моменты. Остин знал цену этим показаниям. Он бы выкрутился, если бы адвокат пробил брешь в рассказе мальчика. Но при всем желании Остин не мог крикнуть адвокату, как болельщик на стадионе: «Давай! Врежь ему!» В своей адвокатской практике я часто указывал подзащитным, как следует вести себя в подобных случаях: полный серьезности, легкая симпатия к потерпевшему, за которой скрывается жалость. Но ничего не поделаешь, своей ложью потерпевший это заслужил! Можно подобрать соответствующее выражение лица. Я пытался что-нибудь вычитать на лице Остина. Он умел владеть собой. Он смотрел на Томми, как будто ему предстояло вынести вердикт в отношении мальчика. Он слушал его, сочувственно покачивая головой.

– Скажи, Томми, – продолжал Бастер. – Твой отец пошел бы выручать твой мяч?

– Не знаю, – упорствовал Томми.

Бастер был тоже настойчив.

– Мне кажется, твой папа мог бы поговорить с мистером Ризом, если бы ты рассказал ему о мяче?

Бекки бросила на меня отчаянный взгляд. Я сидел неподвижно.

– Я думал… – Томми замялся, – может, это было для него не так важно, чтобы устраивать шум.

– Но это было важно для тебя, так, Томми?

Томми пожал плечами.

– Раз ты решился на гнусную ложь.

– Но он меня ударил, – смутился Томми. – Я не только из-за мяча.

– Почему ты не рассказал об этом родителям? Ты подумал, что для них это не важно.

– Нет.

– «Нет» что? Им было все равно?

– Не как для меня, – пояснил Томми.

– Ты думал, что твой папа не запретит мистеру Ризу наказывать тебя?

Томми скривился, как будто Бастер сморозил ужасную глупость. Тот проявил проницательность.

– Почему ты состроил такое лицо, Томми? В чем дело?

Бекки дернула меня за рукав. Я не отреагировал. Поначалу Бастер задавал вопросы спокойно, но теперь не мог сдержать враждебности.

Прояснилась недавняя перебранка адвоката Остина. Элиот проявил излишнюю мягкость в разговоре с ребенком. Бастер убедил своего клиента, что нужна твердая рука. Последнее слово осталось за Бастером, и теперь ему предстояло доказать, что он был прав.

– Папа не любит неприятности, – пояснил Томми.

Его отец сидел в зале. Я не обернулся, но представил себе его реакцию. Томми, казалось, тоже забыл о его присутствии.

– Он бы не стал устраивать скандал, – доказывал Бастеру Томми, – из-за мяча или простого шлепка…

– Ты выдумал эту нелепицу, чтобы привлечь внимание отца, – утвердительно произнес Бастер.

– Да, – тихо подтвердил Томми.

Суровый тон адвоката не давал мальчику расплакаться.

– Тебе не слишком повезло, не так ли, Томми?

– Что?

– Ну, ты выдумал историю, но твои родители удостоверились, что мистер Риз не делал этого. Так и было, верно?

– Они хотели, чтобы я извинился перед ним, – добавил Томми.

– А потом все пошло по-прежнему. Твой отец часто уезжал из города, родители были очень заняты работой, ты скучал без их внимания, так?

Томми пожал плечами. Думаю, все присяжные разглядели незащищенность мальчика.

– У них много дел, – сказал Томми.

Я снова взглянул на Остина.

Он сурово смотрел на Томми.

– Шло время, ничего не менялось, и ты придумал новую ложь, чтобы привлечь внимание родителей, так? – неумолимо наступал Бастер.

Томми выглядел озадаченным.

– Я пытался, – неуверенно сказал он. – Я хорошо учился. Они всегда говорили, что гордятся мной. И я… я хорошо себя вел.

– Но этого было недостаточно, не так ли? – Бастер почти рычал.

Бекки снова посмотрела на меня.

Томми пожал плечами и опустил глаза.

– Тебе не хватало любви родителей, так, Томми?

После небольшой паузы Томми чуть слышно ответил:

– Я хотел…

Он запнулся. Бастер не настаивал. У него был свой план.

– И тут ты увидел по телевизору мужчину, узнал об изнасиловании других детей и решил, что можно повторить трюк. Ты сказал родителям, что он изнасиловал тебя.

– Да, – подтвердил Томми.

На секунду Бастер решил, что победа у него в кармане. Но он тут же сообразил, что ошибся.

– Ты запомнил его с того дня, когда он осматривал пустой дом в вашем районе?

– Я запомнил его, потому что мы много времени проводили вместе. Бастер сменил тему.

– Так ты солгал, чтобы привлечь внимание родителей?

– Нет, – возразил Томми.

– Ты разве не хотел, чтобы родители больше общались с тобой? Не в этом причина твоей лжи?

– Нет.

– Ты не хотел привлечь их внимание? – жестко спросил Бастер.

Теперь даже судья Хернандес вопросительно смотрел на меня. Я спокойно выдержал его взгляд.

– Разве не это ты только что сказал, нам?

– Да, это, – подтвердил Томми, – но я не лгал.

– Нет, ты лгал, – настаивал Бастер, – первый раз, про мистера Риза.

– Да, – признал Томми. Он взглянул в мою сторону, но вопрос Бастера отвлек его.

– И когда это не сработало, ты снова солгал.

– Нет. – Томми замотал головой. Он даже взглянул на Остина, как будто тот мог его поддержать, но Остин смотрел на него холодным, оценивающим взглядом, словно лик на старом портрете.

– И они все-таки не обращали на тебя внимания, так? Они даже не поверили тебе.

– Нет, – сказал Томми. Он вновь ощутил душевную боль от этого.

– На этот раз ты подготовился капитально. Ты обратился к учителю, к медсестре. Ты хотел, чтобы они помогли тебе убедить родителей?

– Я должен был рассказать им, – вставил Томми.

– Еще бы! Кто бы тебе поверил на этот раз, не подключи ты посторонних людей?

– Если родители не поверили мне, я должен был рассказать кому-то еще.

Бастер кивнул.

– Ты запутался в собственной лжи, потому что посторонние люди поверили в твой рассказ.

– Это не ложь! – Голос Томми сорвался на крик.

– Ну, Томми? Ты же сказал, что лгал. Ты признал это.

– Я не лгал о нем.

Томми обернулся к Остину. На это движение, казалось, ушли последние силы. Из глаз Томми брызнули слезы.

– Ты не понимал, какую боль ему причиняешь, правда, Томми?

Томми замотал головой.

Сердце Бастера не знало сочувствия. Он безжалостно настаивал на своем. Остин облокотился о стол одной рукой, выставив корпус вперед. Элиот держался в стороне. Голос Бастера сотрясал своды зала.

– Ты не знал, что все так обернется, правда, Томми? Первый раз, когда ты солгал, все обошлось? Ты не ожидал, что на этот раз дело дойдет до суда, правда?

– Ожидал, – тихо сказал он. – Я знал, что так получится.

– Ты был готов рассказать свою историю перед этими людьми?

– Да.

– Даже если пришлось бы снова лгать? – настаивал Бастер.

– Я не лгу. – Томми заплакал.

– …снова и снова, пока твои родители не пожалеют тебя?

– Нет, – отчаянно держался своего Томми. Он был на грани истерики. – Я не стал бы лгать об этом.

– Томми, – сказал Бастер, изменив тон, будто мальчик убедил его. – Хорошо. Первая ложь простительна. Но сегодня ты поклялся говорить правду, ведь из-за тебя этот человек может попасть в тюрьму. Скажи наконец правду…

– Я не вру, – торжественно ответил Томми.

Бастер понял, что терпит поражение.

– Не лги. Скажи правду сейчас.

Томми задумался.

– Я уже сказал правду, – ответил он.

– Томми. – Бастер был в гневе. – Ты думаешь, мы поверим, что, нагородив столько лжи, ты можешь говорить правду?

– Да, – подтвердил он. Что-то в его лице дрогнуло.

– Ложь. Ты солгал, сказав, что заходил с этим мужчиной в дом. Ты все придумал, правда, Томми?

– Нет.

– Посмотри на него и скажи это, пожалуйста.

Бастер и Остин – оба уставились на Томми. Будь их воля, они вывернули бы душу мальчика наизнанку и вытрясли бы нужные им слова.

Томми поднял глаза. Он дрожал. Слезы катились по его щекам. Бекки схватила меня за руку.

Я уже думал, что Томми не заговорит. Он обернулся на Остина Пейли безо всякой ненависти. В его взгляде читалась жалость, одиночество и тоска. Остин заставлял себя смотреть на Томми.

– Он сделал это, – прошептал Томми. – Он отвез меня в тот дом, снял с меня одежду, обнял меня, и трогал меня, и заставил меня трогать его. – Он не отрывал плачущих глаз от Остина. – Он сказал, что любит меня.

– Нет! – Бастер ударил рукой по столу. – Говори правду.

– Я говорю правду, – сказал Томми.

Бастер, должно быть, понял, что упустил момент, но не сдавался.

– Ты добился своего? – спросил он. – Твои родители обратили на тебя внимание? Этой лжи было достаточно?

Я отстранил руку Бекки и наконец поднялся.

– Протестую, ваша честь, адвокат оказывает давление на свидетеля. К тому же он начинает повторяться.

Остин, похоже, вышел из оцепенения. Он бросил взгляд на присяжных и заметил, что кое-кто из них его рассматривает. Он тронул Бастера за руку.

– Протест принят, – сказал судья. Даже он почувствовал облегчение от того, что я наконец прервал это издевательство.

Бастер еще кипел от возмущения, но смирился с происшедшим.

– Вопросов нет.

– Томми, – мягко сказал я.

Он вспомнил мои давнишние инструкции и быстро поднял глаза. Он вытер слезы тыльной стороной ладони.

– Ты сказал, что называл обвиняемого Уолдо. Откуда ты узнал его настоящее имя?

Томми был удивлен таким оборотом. Он выпрямился.

– Когда я ехал в его машине… – начал он.

Я перебил его.

– Что это была за машина?

– Большая и белая, – вспомнил Томми. – Как же она называется…

– Не знаю.

– «Континенталь», – осенило его.

– А какого цвета была обивка внутри? Кресла и все остальное?

– Красного, – ответил Томми. – Темно-красного.

– И как ты узнал его имя?

– Там между передними сиденьями была коробка. Похоже на бардачок. Я открыл его и нашел несколько писем с его именем.

– И что там было написано?

– Остин Пейли.

– Тебе запомнилось что-то еще?

– Там было… – сначала Томми смотрел на меня, пытаясь угадать, что мне нужно. Затем он воскресил в памяти тот, конверт.

– Там было написано «адвокату», – сказал он.

– Спасибо, Томми. Вопросов больше нет.

Бастер прищурился. Он смотрел на Томми, прикидывая, как сломить его. Но Остин держал его за руку.

– Я тоже закончил, – произнес Бастер.

Я подошел к Томми, положил ему руку на плечо и заслонил мальчика от его обидчиков. Кэрен Ривера ждала Томми. Я даже не взглянул на нее. На полпути Томми увернулся и бросился в зал, где сидел его отец. Томми прижался к нему, и Джеймс Олгрен раскрыл ему свои объятия.

Весь зал, затаив дыхание, смотрел на эту трогательную сцену, кроме Остина и его защитников, которым оставалось ждать только приговора. Судья Хернандес позволил мне вызвать следующего свидетеля. Я подошел к Бекки, мы обменялись соображениями, и я сказал:

– Обвинение закончило, ваша честь.

Элиот подался к своему клиенту. Бастер присоединился к ним, он уже отыграл свою картину. Элиот поднялся и скованно произнес:

– Защита тоже закончила.

– Объявляю заседание закрытым, – с удовлетворением сказал судья. Он посмотрел на часы, затем на присяжных.

– Уже поздно, а нам с адвокатами есть чем заняться, – начал он. Я не слушал. Я смотрел на Элиота. Он смотрел куда-то поверх присяжных.

Защита попалась в мою ловушку на повторном допросе Томми. Нет лучшего способа расположить присяжных к ребенку, чем попытаться на суде запугать его. Элиот учуял подвох. Он был строг, но не груб с Томми.

Я предпринял отчаянный шаг: отдал Томми на растерзание защите, подкинув информацию о его взаимоотношениях с родителями. Я намеренно подставил Томми под удар.

В отличие от Элиота Остин купился на это. И Бастер тоже. Он знал, как сломить сопротивление ребенка, а Остин согласился. Бастер, безжалостно пытаясь подавить Томми, предстал настоящим монстром. А если учесть холодный взгляд Остина, то можно понять присяжных, которые воочию убедились, как взрослые мужчины издевались над ребенком. Я рассчитывал на их фантазию, они должны были представить насилие, которое сотворил один из мужчин над мальчиком.

Я полагался на Томми, на его выдержку под градом вопросов. В его словах я не сомневался, мальчик говорил правду. Именно поэтому я позволил Бастеру распоясаться, не вмешиваясь в ту вакханалию, которую он устроил, надеясь, что Томми выдержит. И он оправдал мои надежды. Я не предупредил мальчика, что его ожидает, мне был необходим его неподдельный испуг и растерянность. Томми устоял. Его настойчивость придавала вес его словам под безжалостными нападками защиты. Эту карту я и разыграл. Элиоту удалось ослабить мои позиции, и мне, чтобы как-то выправить положение, пришлось подставить Томми.

– Увидимся в десять завтра утром, – подытожил судья Хернандес. – Помните про мои инструкции.

Зал суда постепенно пустел. Мне хотелось увидеть Томми, но мистер Олгрен скрылся вместе с сыном от любопытных взглядов. Он преступил мое указание не покидать здание суда до конца дня, но я гордился его поступком.

Мы с Бекки задержались, чтобы получить копии протоколов и на какое-то время оттянуть встречу с навязчивыми репортерами. Вернувшись в зал суда, мы с удовлетворением обнаружили, что газетчики смылись. Но я знал, что один человек дождется моего возращения.

Бекки колебалась минуту, затем сказала:

– Я отнесу документы наверх.

Я проводил ее до ограждения, где ждала Дженет. Она предоставила мне возможность заговорить первому.

– Ты была в зале? Это было бы мне подножкой, если бы я решился вызвать тебя повторно…

– Мне было необходимо увидеть Томми, – сказала доктор Маклэрен. Она выглядела усталой, но глаза ее блестели, как у больного после тяжелого кризиса, на пути к выздоровлению. Я не успел справиться о ее делах, она продолжила: – Неужели нельзя было оградить ребенка от издевательств этого мерзкого адвоката? Зачем понадобился новый допрос?

Как ей объяснить, что другого выхода не было?! Весь этот спектакль был разыгран для присяжных, чтобы убедить их в правдивости Томми.

– Я попал в безвыходную ситуацию.

Сдерживая дрожь в холодном пустом зале суда, Дженет обхватила себя руками. Мне хотелось прижать ее к себе, но что-то подсказывало мне, что сейчас не самый подходящий момент. В ее глазах зажглась злость.

– Ты выбил почву у меня из-под ног этой публичной экзекуцией. Пойми, даже если Томми справится с болью пережитого насилия, никогда не забудет сегодняшнего унижения.

– Ты сказала, что я ничем не помогу Томми. Мне оставалось одно – защитить других детей. Ради этого мне пришлось пожертвовать спокойствием мальчика.

– Я совсем другое имела в виду, не люблю, когда мои советы превратно толкуют. Я просто…

Я мог бы продолжить ее мысль. Она как-то сказала, что не хотела бы иметь ничего общего с человеком, который для достижения своей цели запускает жестокую судебную машину, при этом принуждая жертву страдать больше преступника.

– Дженет, может…

Она покачала головой. Если она что-то и хотела добавить, то это осталось тайной. Она направилась к выходу. В гулком зале звук ее каблуков отозвался азбукой Морзе. Исчезнув за дверью, она не обернулась.

Я ее понимал.

Глава 17

– Я должна первой обратиться к эпизоду с мистером Ризом, – сказала Бекки. – Необходимо, чтобы у присяжных сложилось определенное мнение до того, как они начнут обсуждать приговор.

– Нет. Оставь это мне. В противном случае присяжные решат, что я нарочно избегаю самого сильного аргумента защиты.

Я находился полностью во власти предстоящего заседания, где мне предстояло держать заключительную речь. Я не спал почти всю ночь, занятый поисками самых точных слов, поэтому сейчас не очень вникал в то, что говорила моя помощница.

Громовой раскат вывел меня из этого состояния.

– Черт возьми, Марк! Ты всегда занят только собой.

Она была права. Я не собирался упускать свой шанс. Никогда ранее я так сильно не желал обратить присяжных в свою веру.

Бекки озадаченно уставилась на меня. Без сомнения, она болела за дело.

Я сказал:

– Понимаю твое состояние.

– Да?! – Она нервно рассмеялась, пытаясь погасить свою злость и беспокойство. Мне показалось, что она тревожится не только за исход дела.

Мы обговорили то, с чем каждый из нас собирался выступить на заседании. Я не ущемлял свободу Бекки, но это ее не успокаивало. Мы покинули кабинет, погруженные в свои мысли.

Мне досталась сложная задача. Я вынужден был слушать обсуждение, дожидаясь своего часа, подавляя беспокойство, перебирая в памяти каждую мелочь. Бекки повезло больше. Она вскочила на последних словах судьи Хернандеса, обращенных к присяжным. Бекки выставила на подставку перед свидетельскими креслами переносную доску и обратилась к суду:

– Прошу обратить внимание на основные акценты этого дела, позволяющие утверждать, что подсудимый виновен в сексуальном преступлении с отягчающими обстоятельствами. Ребенок, не достигший четырнадцатилетнего возраста, подвергся насилию со стороны взрослого мужчины, тот заставил ребенка взять в рот свой половой орган… Сейчас вам раздадут копию обвинительного заключения, с которым вы ознакомитесь, прежде чем вынести приговор. Смею заметить, что в нем вы найдете упоминания о согласии потерпевшего на такого рода контакт. При рассмотрении дел о насилии над ребенком законодательством не предусмотрено обсуждение согласия малолетнего пострадавшего на сексуальные отношения со взрослым человеком. Дети недостаточно самостоятельны, чтобы принять такое решение. Взрослый человек в любом случае обязан нести ответственность за содеянное. Нет необходимости решать, был ли Томми принужден делать это, или он испытывал физическое влечение, или его скорее соблазнили, чем изнасиловали. Когда жертвой оказывается ребенок, речь не идет о совращении. Только о насилии.

Она прошлась перед присяжными, заглядывая в глаза каждому из них. Дойдя до свидетельского места, она вытянула в его сторону руку.

– Еще никому не удавалось лицезреть свидетеля, который утверждал бы, что он лжет. У каждого своя версия происшедшего, вне зависимости от ее истинности он будет стоять на своем. Но дело, которое мы рассматриваем, особое. Мы услышали из уст нашего маленького свидетеля, – продолжила она, – что он солгал. На этом самом месте он признался нам, что оклеветал мужчину год назад. В его праве было стоять на своем, пытаясь заставить нас поверить в это. Но мать Томми утверждает, что мальчик никогда не упорствовал в этой лжи. Как только его уличили в ней, он признал, что говорил неправду. Та история на этом завершилась, ложь не покинула пределов их дома. Томми не пытался изворачиваться, настаивать на своем.

Бекки помолчала. Присяжные сосредоточенно внимали ей, не выказывая до времени своего отношения.

– Во второй раз события разворачивались совсем по-другому. Томми не мог сдержаться, увидев на экране человека, который на самом деле изнасиловал. На сей раз родители ему не поверили. Мальчик не поддался давлению и не отказался от своих слов. Он был вынужден обратиться за помощью, он пытался доказать свою правоту. Он пошел к учителю, к школьной медсестре, к врачу, в полицию, он пришел к нам. Он ни разу не изменил показаний, ни разу не отступился.

Бекки гипнотизировала взглядом присяжных.

– Я уверена, что вы прониклись искренностью ребенка. Все убедились в том, что он выдержал разрушительный натиск защиты и не отказался от своих слов. Из его уст мы услышали мельчайшие подробности гнусного преступления. Он ни разу не противоречил самому себе. Вспомните, пожалуйста. – Она медленно подошла к месту, где располагалась защита.

Присяжные не должны были забывать об Остине Пейли. Она указала рукой на него. Остин не сумел быстро совладать с собой и выглядел растерянным.

– Этот человек знает правду.

Она долго не опускала руку. Ей хотелось, чтобы присяжные воскресили в памяти преступления, при этом они должны были видеть Остина в роли насильника.

– Есть косвенная улика, которая указывает на то, что Томми говорил правду, – напирала Бекки. – Чтобы узнать вкус пудинга, следует его отведать, как говорится. Разве можно усомниться в достоверности мельчайших подробностей рассказа мальчика. Нет. Томми знает не понаслышке, что значит иметь сексуальные отношения с мужчиной. Он описал это. Он описал это своей матери год назад. К тому времени он уже пережил трагедию. Томми ведь не сказал что-то вроде того, что его трогали в стыдном месте. Его слова не смахивали на те, что можно услышать в подростковой компании. Нет. Он в таких подробностях описал половой акт, что его мать ужаснулась. Она была убеждена, что он пережил это сам.

Бекки в последний раз обвела присяжных долгим взглядом.

– Так оно и было, – заключила она.

Воцарилось молчание: какое-то время она стояла еще недвижно, затем вернулась на свое место. Я коснулся ее руки. Я понимал ее состояние. Каждый юрист, закончив речь, мучается мыслью, что он что-то упустил.

Элиот еще не поднялся, но его голос уже достиг моих ушей.

– Да, – сказал он. – Мы все наблюдали, как Томми умело врет.

Присяжные обратили все свое внимание на адвоката.

– Прокурор хотела заставить вас поверить, что Томми пришлось испытать трудности, пока он не убедил взрослых. Ложь. Ему не составляло труда в очередной раз обвести вокруг пальца благодарных слушателей. Давайте разберемся, к кому он кинулся со своей выдумкой. К учителю! Когда это произошло? Несколько месяцев назад, в августе. Занятия в школе только начались. Учитель даже не знал Томми. Он вел занятие всего неделю-другую. За такой короткий срок трудно запомнить хотя бы имена всех учеников. Выслушав взволнованный рассказ Томми и не зная хорошенько его характер, учитель поверил. У него не было причин усомниться в правдивости Томми. Тем более что в обществе муссируются слухи о серийных насилиях над детьми. Он посчитал нужным обратить должное внимание на признание Томми. Под угрозой оказалась бы его карьера.

– Протестую, – без особого пафоса произнес я. – Это домыслы защиты.

– Протест принят, – ответил судья Хернандес. – Не принимайте во внимание последнее замечание.

Элиота, похоже, это не смутило. Я впервые видел, как он борется за обвиняемого. Он избрал верную тактику, не подвергая сомнению беспристрастность правосудия. Он говорил тихо, но убежденно. Сила была на его стороне.

– Затем Томми рассказал об этом школьной медсестре, которая в лучшем случае мельком видела Томми года два назад. Снова посторонний человек. Это же можно сказать о враче и полицейских, в обязанности которых входит фиксировать жалобы пострадавших и передавать эти факты по инстанции. Они не проверяли прошлого Томми, не задумывались над тем, можно ли верить его словам. Они записали то, что он им сказал. И передали в органы правосудия. – Теперь пришла очередь Элиота указать на нас, на Бекки и на меня. – Обязанность этих людей – ввести вас в курс дела по поводу совершенного преступления. Они не ставят под сомнение версию предполагаемой жертвы. Они представляют ее интересы. Это их долг. Этому я учил одного из них. И он прекрасно справился со своей задачей. Но опять же, Томми посторонний для окружного прокурора. У того не было причин не верить ему.

Я не был чужим для Томми, особенно сейчас, но не мог протестовать. Я сдержался, ожидая продолжения.

– Поэтому не стоит так уж полагаться на безграничную веру всех этих людей. Из всех выслушанных вами свидетельств лишь одно должно заставить вас задуматься. Кто лучше всех знает мальчика? Его родители. И как раз они оказались единственными, кто ему не поверил. Они знали, что он и раньше лгал, они знали, что он рассказал им то же самое о другом человеке. Они подозревали, что их сыну нельзя верить. Это трагедия для них, но еще большая для Остина Пейли – его привела на скамью подсудимых безграничная вера несведущих людей в правоту мальчика, которому не поверили родители.

Остин казался убитым этой несправедливостью. Трудно было угадать, о чем он думал. Он подавил малейший намек на иронию и спрятался за непроницаемой маской. Элиот склонил голову. Его голос звучал взволнованно.

– Во второй раз Томми не отступил, – сказал он, пребывая в показном недоумении. – Неужели мы должны поверить ему только на том основании, что на этот раз он упорствует в своей лжи? – Он покачал головой.

Элиот подошел к присяжным.

– Прокурор помог нам разобраться во взаимоотношениях Томми и его родителей. Знакомая история: на ребенка не остается времени. Родители компенсируют отсутствие должного внимания подарками. Мальчик этим страдает. Он предпринимает необычные шаги, чтобы вернуть их любовь. – Элиот тщательно подбирал слова. – И он солгал. В первый раз ложь прекрасно сработала. Томми добился расположения родителей. В тот вечер все домашние были заняты исключительно его персоной. И когда родители решили, что Томми необходимо встретиться с мистером Ризом, которого он обвинил, мальчик испугался. Он отрекся от своей лжи. В ней отпала необходимость. Он уже достиг желаемого. Время шло, и события вернулись на круги своя.

Томми потерял родительское внимание, в котором так нуждался. Он решился на отчаянный шаг. Томми увидел по телевизору репортаж об изнасилованных детях, понял, какое внимание они привлекают, и повторил свою ложь.

Элиот прохаживался перед присяжными. Он старался держаться так, чтобы его не уличили в нападках на Томми. Он даже сочувствовал запутавшемуся ребенку. Томми не слишком повезло в жизни, но в этом не было вины Элиота.

– На этот раз, однако, ложь не сработала. Родители ему не поверили. Томми пришлось зайти еще дальше. Он обратился к посторонним людям, чтобы они помогли завоевать внимание родителей. Вы видели Томми. Это симпатичный мальчик. Он подумал, что, если на его стороне окажется кто-то из взрослых, родители окружат его своим вниманием. Его трюк удался. Он оказался в центре внимания. За три последних года никто так с ним не носился, как за эти три месяца.

В глазах Элиота, всегда таких пронзительных, сейчас затаилось беспокойство за судьбу невинного человека, который по воле несмышленого ребенка попал в страшный переплет.

– И знаете, почему на этот раз все могло сойти ему с рук? – спросил Элиот присяжных. Он указал рукой в сторону своего клиента. – На этот раз никто не предупредил Томми, что он может столкнуться лицом к лицу с человеком, которого обвинил. О нет. Он был основательно защищен. Человек, которого он оболгал на этот раз, не был просто соседом, этот человек сошел с экрана телевизора. Томми хорошо запомнил его, когда тот несколько раз появлялся в пустующем доме по соседству два года назад. Он не очень хорошо знал этого человека и воспринимал как чужого. Томми даже не задумался над тем, какую боль он причинит своей ложью моему подзащитному. В тот момент, когда мальчик столкнулся с Остином Пейли в зале суда, было уже слишком поздно поворачивать вспять. Томми понимал, что ложь его с родителями сблизила. На этот раз он не мог уступить. Пусть даже из-за него невиновного отправят в тюрьму.

Элиот в задумчивости сделал несколько шагов. Я догадался о его сомнениях. В своей речи он обязан был учесть выступление Бекки и помнить о моем заключительном слове. В отличие от обвинения защита могла использовать только один шанс. Элиот должен был идти ва-банк.

– Прокурор в своей речи сделала акцент на известных деталях, утверждая, что столь подробные знания мальчик мог получить только на практике. Но мне не придется опровергать бездоказательность подобных заявлений. Кому, как не вам, известно, насколько изменился мир и как повзрослели наши дети. Их детство не сравнить с нашим прошлым. Можно прийти в ужас от того, что им известно. Представьте себе, как поступит ребенок подросткового возраста, узнав что-нибудь особенно грязное, непристойное?

Леди в первом ряду знала ответ. Элиот поймал ее понимающий взгляд и в дальнейшем обращался к ней.

– Он стремглав бросился с новостью к товарищам. – Элиот сам ответил на свой вопрос, его леди в первом ряду удовлетворенно кивнула. – А если эта новость запретна в силу своей принадлежности к взрослому миру? Тем более ребенок поделится со своими сверстниками.