Текст книги "367 дней (ЛП)"
Автор книги: Джессика Гаджиала
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)
Тем не менее, возможно, именно это и было самым удивительным в моей и Сойера истории. Истории, которая зародилась при экстраординарных обстоятельствах и выросла, окружённая тайной, которая забрала целый год моей жизни.
Но это не было дико.
Это не было безумным.
Это определённо ощущалось, чертовски пугающе, но по-домашнему.
И для меня не было бы заблуждением сказать, как бы безумно это не звучало, что мужчину вроде Сойера, который большую часть своей молодости провёл в окопах, в лесах, в пустынях и болотах, с ни с чем, кроме рюкзака, оружия, ножа и со своим лучшим другом, живущим с тем видом опасности, который ты видишь в фильмах, потом возвращается домой и начинает бизнес, который включает в себя розыск людей, распутывание загадок, пытаясь спасти девушек вроде меня, можно вообще описать как нечто скучное, не вдохновляющее, как «домашний».
Но это правда.
Такова наша история.
Люди с пистолетами не приходят обстреливать нашу квартиру.
Меня не преследует сталкер, нет тёмного, искривлённого прошлого.
Его старые демоны не приходят охотиться за ним.
Мы просто… остепенились.
И я была более чем согласна с этим.
То, что произошло с Майклом, да, мне хватило более чем достаточно безумства на всю оставшуюся жизнь. Он украл у меня триста шестьдесят семь дней. Это время я никогда не смогу вернуть, но эта потеря привела меня к Сойеру, с которым я планирую провести остаток своих дней.
Сойер
– Нет, – огрызнулась Мардж, мотая головой в мою сторону, преграждая нам путь в ресторан.
– Мардж, ну, правда. Мужчины сейчас участвуют в этом. Это так делается, – Рия старалась найти вескую причину.
Мардж издала некий несогласный звук и раздражённо махнула рукой.
– Нет. Так не делается. Это традиции. Это не какая-то глупая игра в бинго или памперсные пирамиды. Это касается женщин. Мы делимся нашими историями, вводим тебя в круг матерей. Это священно. К тому же, мийа, ты на самом деле думаешь, он захочет знать все детали о послеродовом периоде, средствах защиты от потрескивания сосков и…
– М-да. Я пошёл, – сказал я с улыбкой, мотая головой Рие, когда она пыталась посмотреть на меня жалостливым взглядом, чтобы я остался рядом с ней.
По правде сказать, она нервничала. Пока она вся была полностью захвачена неожиданной беременностью, существовали аспекты, от которых её кожа покрывалась мурашками. Например, любой разговор по поводу родов.
– Это варварство, – огрызалась она, когда я зачитывал ей отрывок из одной книги по беременности, которую купил ей и которую она читала , пока не пошли главы про роды.
– Это естественно.
– Она собирается вырваться из моего тела. Это варварство. Если бы что-то другое вырвалось из человека, то не было бы этой чепухи вроде «ох, это так прекрасно».
– Детка, тебе нужно знать, чего ожидать.
– Ох, крови, боли, и что некоторые части меня могут порезать так , чтобы другие части не порвались. Я поняла. Круто.
– Эта процедура называется эпизиотомия.
– Кого волнует, как это называется? Это ужасно.
Я засмеялся, отбросив книгу и обняв её.
Как я сказал, с большей частью она справлялась хорошо, если не отлично. Тот праздник обжорства, что они устроили с Барретом, был последним. Она пила эти ужасные зелёные коктейли перед каждой едой, еда на две трети состояла из разнообразных овощей и на треть из протеина. Она принимала свои витамины, даже когда её тошнило от них. Она приспособилась к лёгким, но регулярным занятиям. Она помогала мне украшать детскую, хотя я и не позволял ей входить, когда я красил её.
Когда мы пошли в первый раз к доктору, чтобы впервые по-настоящему провести ультразвук, чтобы услышать сердцебиение, она нервничала, как никогда раньше, была напряжена, как доска, пока лежала, а её живот был покрыт гелем. Но в секунду, когда из машины донеслось «тук-тук», её рука взлетела и сжала мою так сильно, что я не думал, что такое возможно.
Но когда Мардж предложила посиделки в честь будущего малыша, чёрт побери, она сорвалась.
– Нет. Совершенно точно, нет! – прошипела она, когда я рассказал ей о плане, так чтобы Мардж не застала её врасплох.
– Детка…
– Нет. Нет. Ты не понимаешь. Они говорят об этом. Они все сидят и говорят о схватках и всех этих отвратительных штуках, которые происходят, и как они находились на столе грёбаные двадцать часов, и как им вкалывали иглы в позвоночник, чтобы остановить боль. Нет уж. Я не пойду туда.
Но когда Мардж каким-то образом уговорила её на это или, вероятнее всего, пристыдила, она согласилась, но потребовала, чтобы я пошёл с ней.
Меня точно не привлекала идея сидеть там без дела, и чтобы все цеплялись к моей рубашке и всякое подобное дерьмо, но если бы Рия нуждалась во мне, я был бы там.
Надо отметить, что Мардж была права. Рие необходимо поговорить с женщинами. У неё так и не появилось никаких по-настоящему дружеских отношений, что частично, моя вина. Я был эгоистичен по отношению к ней. Никто не может обвинить меня в этом. Когда в твоей жизни появляется женщина вроде неё, ты хочешь сохранить её полностью для себя. Но я не помогал ей в этом, оставаясь её главным источником поддержки. Особенно в том, что я никогда не смогу понять даже отдалённо.
Я выяснил, что, принимая во внимание её решение никогда не иметь детей, все мысли, страхи и волнения по этой причине, через которые проходят все женщины, это что-то, о чём она никогда не задумывалась. Это десятилетие с момента 18-летия без забот, вылилось в эти девять месяцев.
Но как бы сильно я не хотел всегда быть её героем, всегда быть способным решить все её проблемы и сгладить все страхи, это было нереально.
Я не знаю, как это ощущается – быть беременной, иметь части тела, которые больше не принадлежат тебе полностью, чувствовать, как жизнь растёт внутри тебя. И я чертовски уверен, что ничего не знаю о том, на что это похоже , – выталкивать жизнь наружу.
Ей нужна Мардж и группа женщин, которых собрала Мардж, с полезными знаниями, с опытом и комфортной обстановкой между ними.
Я чувствовал, будто подвожу её, особенно после того, как говорил, что буду там ради неё, но ей нужно, чтобы я ушёл, понимает она это или нет.
– Поверить не могу, что ты делаешь это, – огрызнулась она, вырвав свою руку у меня и пройдя мимо Мардж внутрь.
– Она боится, – сказал я Мардж, как только Рия вышла из зоны слышимости.
– Я знаю, мийо, – ответила она, понимающе улыбнувшись. – Вот почему ей нужны мы. Вот почему ты не можешь быть с ней здесь, чтобы прятать её за собой.
– Не рассказывайте ей никаких ужасных историй.
– Ужасных? – спросила Мардж, выглядя ошеломлённо от самого этого предположения. – Никаких ужасов. Ничего, кроме красоты.
– И не нужно говорить ей влицо о том, насколько это делает её женщиной, или что ничто не сравнится с любовью к ребёнку, которого она сама родила.
– Мийо , – сказала она, тряся головой, – быть матерью не имеет никакого отношения к рождению. Я знаю, что её удочерили , и знаю, что это будет единственный рождённый ею ребёнок. Но никто там не собирается заставлять её чувствовать себя хуже, из-за того, что она приняла такое решение. Она станет отличной матерью. Для этого малыша и для других деток, которых вы оба решите впустить в свою жизнь другими способами. Но сегодня речь пойдёт не об этом. Сегодня всё для того, чтобы она перестала затыкать пальцами уши и жужжать, когда кто-нибудь упоминает о родах. Это не так ужасающе, как они это показывают по телевизору, – после чего Мардж протянула руку, положив мне на щеку так, как она делает это, когда гордится мной. – Ты очень хороший человек, – сказала она, её глаза наполнились слезами. – Ты беспокоишься о Рие больше, чем она о себе. Но ты можешь довериться мне с ней.
На этом она удостоила меня понимающей улыбкой и двинулась внутрь.
А я направился к Броку, чтобы немного выпить.
– Здорово, – встретил он меня у двери. – Я думал, что к этому моменту ты будешь по колено в розовых ленточках.
– Рие нужно немного девичьего времени, – сказал я, проталкиваясь мимо него на кухню, чтобы достать себе немного выпивки.
– Вы ещё не определились с именем?
– Не начинай, – предупредил я, тряся головой.
Имя. Иисус грёбаный Христос, имя.
Никогда прежде никому не давал имён, даже Слиму[29], которого случайно назвал Тиг после того, как тот уже неделю жил у меня, и однажды Тиг встретил его этим прозвищем. После этого оно приклеилось.
Мы просмотрели каждый более или менее разумный сайт. До посинения выписывая каждое понравившееся имя.
Ничто не ощущалось правильным.
Я уже начал беспокоиться, что бедный ребёнок просто оставит больницу, названная «малышка Андерсон»[30].
В данный момент была высока вероятность этого.
– Просто загляните к Баррету, – странно произнёс Брок, чем привлёк моё внимание , отвлекая от виски.
– Он работает над делом для тебя?
– Нет, он хотел узнать моё мнение по поводу его подарка для вашего малыша.
– Вот, бл*дь. Это какое-то ответное дерьмо на проклятую морскую свинку? Клянусь, чёрт побери, я пытался отговорить её от этого.
Брок фыркнул, усмехнувшись.
– Он может сколько угодно притворяться, но он обожает этого глупого грызуна. Это хорошо для него иметь дома что-то, к чему можно приходить, не к кофе-машине, пустой кровати или к меню с заказами на дом.
– Тогда что это? – спросил я, определённо заинтересовавшись.
Баррет, будучи Барретом, точно не был из тех, кто сразу «тает» при мысли от крошечного человечка. Однажды я отвесил ему подзатыльник, когда он сказал нашей давней подруге, что её малыш выглядит точно так же, как и остальные дети, и что совершенно невозможно сказать, будет ли он похож на кого-то из родителей к промежутку от шести месяцев до года. А так же упомянул, что с ней будет неинтересно, пока с того момента не пройдёт добрых пять лет.
Я не думал, что он даже обратит внимание на тот факт, что роды Рии приближаются, не говоря уже о планировании подарка на рождение малыша.
Я обнаружил, что каким-то образом успокоил себя тем фактом, что Брок по-видимому нормально относился к тому, что бы это ни было. Не то , чтобы он знал хоть немногим больше о детях, чем Баррет, но он, по крайней мере, был чуточку лучше обучен социальному этикету.
– Это его сюрприз, – сказал Брок, нехарактерно больше не обмолвившись и словом обо всём этом, что заставило меня занервничать.
Когда три часа спустя я забрал Рию, то осознал, что она месяцами ходила с грузом на её плечах. Потому что, когда она подошла ко мне и поцеловала, с каким-то отвратительным дурацким колпаком на голове, я понял, что этого груза больше нет. Её плечи были расслабленными. А улыбка лёгкой.
– Как всё прошло?
– Отвратительно. И ужасающе. И чудесно, – сказала она, широко улыбаясь мне.
Я завёл пикап, и мы отправились домой, оставляя всё дерьмо, с которым нужно разобраться, на потом так, чтобы она могла присесть и закинуть повыше ноги.
Однако , когда мы вошли в квартиру, Баррет уже ждал нас. В его руках была коробочка, обёрнутая бело-розовой бумагой, и он нервно подёргивал ногой.
– А день все продолжает радовать, – пробормотала Рия, посылая ему тёплую улыбку и протягивая руки.
Баррет вручил ей коробку, и она отправилась к кухонной стойке, чтобы открыть её, я и Баррет стояли по бокам от неё.
Выглядит как коробочка из-под одежды.
Но когда она развернула обёрточную бумагу (так же розовую, на что я просто не мог не улыбнуться, представляя Баррета в магазине, покупающего хоть что-нибудь дурацкого розового цвета), то, что оказалось внутри, более вероятно было не одеждой.
Там была папка для документов.
Рия посмотрела на него, сведя вместе брови, но ничего не сказав.
Я, да, я был чертовски напряжён.
Потому что знал, как непредсказуем был мой брат, и у меня не было ни единой грёбаной идеи, что он придумал.
– О, мой Бог, – задохнулась она, как только открыла её. – Как ты… – сказала она, посмотрев вверх, её глаза стали ещё больше, чем я когда-либо видел. – Это закрытая информация!
Я посмотрел на Баррета.
И тут до меня дошло.
Он провёл недели или даже месяцы, готовя ей подарок к рождению малышки.
То, что он дал ей, было пропавшими кусочками в её происхождении.
Он добыл файл с удочерением Рии и записи об её биологической матери.
– Я выгляжу прямо как она, – произнесла Рия, вынимая фотографию из зажима сверху файла.
– Ага, – согласился он.
– Что всё это? – спросила она, пролистывая гору бумаг.
– Всё, чего ты никогда не знала о своей матери и её семье от их рабочих виз до медицинских записей, старые фотографии, связи, которые я смог найти через соц. сети и генеалогические сайты. Тут всё, м-м , довольно подробно, – сказал Баррет, выглядя практически немного смущённым, раскачиваясь на пятках, с руками в передних карманах. Он поскромничал. Если б я знал своего брата, а, черт побери, я его знаю, эта кипа бумаг даст ей больше знаний о её биологических родственниках, чем у большинства людей, которые на самом деле разговаривают со своими родными каждый день на протяжении двадцати лет, которые они бы знали друг друга.
– Баррет… – сказала она, посмотрев вверх и тряся головой, не зная, что сказать.
Баррет, плохо разбираясь в толковании подобных вещей, быстро попытался объясниться.
– Я знаю, ты любила свою приёмную семью и они были всем, в чем ты нуждалась, но в ожидании ребёнка, я подумал, что ты , возможно , захочешь знать, по крайней мере, все медицинские подробности, поэтому…
Баррет потерялся в оставшейся части предложения, потому что Рия, с большим животом и всё такое, врезалась прямо в него, гормоны и благодарность – головокружительный коктейль, от которого она громко стала всхлипывать, уткнувшись в его шею. Его руки инстинктивно обернулись вокруг неё, но голова развернулась, а его взгляд повернулся ко мне, и то, что я увидел там , – было чистым, неразбавленным, мужским ужасом от вида женских слёз.
Я позволил Рие поплакаться на нем целую минуту, только потому что его дискомфорт был чертовски забавен, прежде чем вмешался и вместо этого привлёк её к себе.
Её плач был не в новинку.
Однажды я вернулся домой с работы и обнаружил Рию, сидящей на полу в гостиной, плачущей в спину Слима. Из-за того, что, как оказалось, ей нужно было удалить клеща с его живота, и он заскулил.
Дословно… вот и всё.
Скулёж вызвал послеполуденный плач.
Затем она расплакалась ещё больше, пытаясь объяснить мне, что она на самом деле не такая уж большая плакса, что это всё ребёнок, что мне просто нужно продержаться ещё несколько месяцев и я, вероятно, не увижу её плачущей снова около года.
Едва ли проходил хоть день, когда она не всхлипывала мне в рубашку.
– Не переживай, – сказал я Баррету поверх её плеча, когда пропустил пальцы через её шёлковые волосы. – Это от счастья, веришь ты этому или нет.
Это, похоже, отвлекло Рию от её плача счастья, она громко шмыгнула носом и развернулась. Я позволил ей развернуться, но обернул руки вокруг её живота, удерживая её рядом собой.
– Определённо от счастья, – сказала она ему, потянувшись вытереть свои глаза. – Спасибо тебе огромное. Я… Я даже не знала её имени…
– Ари, – предложил Баррет, слегка улыбаясь.
– Думаю, у нас появилось имя, – прошептал я ей на ухо.
Она кивнула.
А затем снова заплакала.
***
– Сойер, успокойся, – сказал Баррет, только обманчиво успокаивая себя.
Прямо сейчас «спокойствие» даже не было словом из моего словаря.
Прошло более двух часов после того, как Рия можно сказать без каких-либо осложнений родила нашу дочь, названную Ари, в честь биологической мамы Рии, которая, как оказалось, отказалась от неё, потому что забеременела в пятнадцать и её родители выставили её из дома.
Рия держалась стойко , и Мардж была здесь с нами, чтобы помочь.
Всё было отлично.
Ари родилась с весом 6 фунтов и 8 унций[31], длинноногая, с большими тёмно-зелёными глазами и с копной тонких чёрных волос, как у её мамы. Здоровая. Она была идеальной.
Но Рия не переставала кровоточить.
Они сделали массаж матки.
Они провели чистку.
Но кровотечение всё равно не остановилось.
За пять минут до этого, они перевезли ужасно бледную Рию в операционную для переливания крови.
– Это возможно неправильно говорить такое, но, черт возьми, спасибо её бывшему, что удерживал её год, накачивая по полной железом.
– Мийо, просто не может быть, чтобы она не пришла в себя и не увидела свою малышку. Не может быть. Её просто нужно слегка подшить, немного свежей крови, и она вернётся в детскую в мгновение ока.
Я никогда не был тем, кто много задумывается о каком-то божественном умысле в мире. Но, возможно, Рия была рождена матерью-подростком, была отдана в приют и жила без любви, задолго до того, как обрести свою семью, что заставило её принять решение о приёмных детях, не представляя, что это некий план свыше. Потому что её тело не было предназначено для вынашивания детей.
Я упал в кресло, пропуская руки через волосы.
– Эй, – сказал Брок, падая рядом со мной.
– Я не в настроении говорить, – прорычал я.
– Знаешь, в один прекрасный день я сказал тебе тоже самое. На мне был трёхдневный запах виски, джина и водки, потому что я не мылся и не менял одежды так много дней. Моя квартира превратилась в свинарник, и я был на самом дне своей жизни. Но помнишь, что ты сказал?
Я фыркнул.
– Это чертовски прекрасно, но твоя жалкая задница просто выслушает меня.
– Ага, – сказал он, тяжело выдохнув. – Так что тебе не придётся говорить, но ты выслушаешь меня. Я знаю, ты любишь эту женщину так сильно, что даже не подозревал, что твоё сердце способно на такое. И я знаю, что ты чертовски переживаешь за неё сейчас. Но ей бы этого не хотелось. Ты знаешь её. Что она хотела бы, это то, чтобы ты пошёл в детскую и подержал свою дочку, пока она не сможет.
– Я не могу… – сказал я, тряся головой, чувствуя себя из-за этого дерьмом. Но она была здорова. Она не лежала на холодном операционном столе разрезанной.
– Мужик, соберись и иди подержи своего ребёнка, Сойер, – потребовал он стальным голосом.
Я на выдохе окинул его взглядом, кивнул. Встал, хлопнул рукой по его плечу и пошёл делать то, что он сказал.
Рия – 284 дня
Мне доводилось видеть Сойера во многих состояниях.
Я видела его нервничающим, злым, волнующимся, беспокоящимся.
Но до того как меня вывезли из больничной палаты в операционную, я никогда прежде не видела тот неподдельный ужас на его лице.
Это был вид, который за всю жизнь я могла больше не увидеть ни разу.
На самом деле роды прошли так, как уверяли меня Мардж, её подруги и семья, ничего похожего на то, что показывают в передачах и фильмах. Было больно и не так уж приятно, но это не было настолько травмирующим. И у меня наконец-то появилась возможность подержать эту крошку в руках, которая принимала мой мочевой пузырь за батут последние три месяца, но это стоило того.
Затем началось кровотечение, и оно не прекращалось.
Я не была какой-то супергероиней, и тоже забеспокоилась. Когда ты слышишь, что твоё тело не перестаёт терять кровь, ты понимаешь, как много крови в твоём теле, и если они не найдут способ удержать её внутри, ты буквально истечёшь кровью до смерти. Я была в ужасе. Я только что принесла ребёнка в этот мир, и я обязана быть с ней ради неё.
Но я так же видела лицо Сойера, когда он впервые увидел дочку. Я видела изумление, благоговение, удивление и ярую решимость. И, раз уж я знаю его, я знаю, что эта решимость убедила меня, что он будет держать её в безопасности, счастливой и хорошо обеспеченной.
Если что-то случится со мной, если они не смогут остановить кровотечение, она будет в надёжных руках.
Её папочкой будет самый лучший мужчина, которого я когда-либо встречала.
Это самое лучшее, что я могла бы ей дать.
Поэтому я не была настолько в ужасе, когда меня привезли в операционную, когда я наблюдала, как подключают капельницу и кровь вливается в меня, когда я медленно погружалась в сон, поскольку знала, что они будут оперировать меня.
С ней всё будет хорошо.
Сойер
– Ари, пошли, дружок, – позвал я, услышав грохот за минуту до того, как маленькая хулиганка выскочила прямо в коридор в чёрной пачке, зелёной неоновой майке поверх оранжевого джемпера с длинными рукавами, серебряным шарфом, обмотанным на шее и радужными кедами на ногах.
Она, если не брать в расчёт ужасное чувство стиля, была копией своей мамы. Правда, не думаю, что вы сможете найти хоть унцию меня в ней, кроме глаз. У Ари мамины длинные чёрные волосы, мамины густые чёрные ресницы, мамин уникальный цвет кожи и длинные мамины ноги.
Ей пять, но я знаю, что где-то через десять лет , она сделает меня одним из этих папаш – тех, которые с ружьями и угрожают любому парню, посмотревшему в её сторону.
– Я возьму Броки, – заявила она, хватая своего тедди-мишку с дивана. Это тот самый мишка, которого я подарил Рие на её пропущенный день Святого Валентина. Когда Ари нашла его, то решила, что он её, и не желала слышать никаких противоположных мнений.
– Что бы ни поджарило твой бекон[32], ребёнок, но мы должны идти.
– Мне нравится бекон, – заявила она, запихивая теперь уже потрёпанного мишку под руку. – Мы можем поесть бекон после? – спросила она, когда мы прошли к двери.
– Только если сначала ты поешь яйца, – сказала ей Рия, подняв брови.
– Фу, – произнесла Ари, когда мы вышли.
– Никогда бы не подумала, что давилась капустой, шпинатом и огуречными смузи ради неё, – сказала Рия, когда мы вышли в коридор и я ввёл код.
Я обхватил её рукой, пока мы спускались по лестнице.
– Ну, посмотри на это с другой стороны, задумайся, она никогда не болела благодаря этому.
– Пойдёмте! – прокричала Ари с нижних ступенек, как будто бы это не она нас изначально задерживала.
– Мы уверены, что хотим это сделать? – спросил я, когда мы окружили дочку.
– Никогда не была более уверенной ни в чём в этой жизни, – сказала Рия уверено, улыбаясь мне.
Мы подъехали к зданию суда под звуки, издаваемые Ари. Она напевала какую-то абсолютно чудовищную попсовую песню, которую недавно услышала и от которой нас уже стало тошнить буквально за два дня. Это был новый рекорд.
Затем мы вошли внутрь и подписали документы, которые официально сделали Натана нашим.
Натан был рождён с героиновой зависимостью и в качестве побочного эффекта у него был СДВГ[33] . Но когда соц. работник приехала проверить наш дом, который мы недавно пристроили к нашему уже имеющемуся, потому что я купил здание по соседству и решил их объединить. Пожелав держать свою семью в безопасности над моей работой, и она встретила маленький комок энергии, которая была нашей дочерью, то заявила, что мы, кажется, более чем способны управиться с ним.
Он был того же возраста, что и Ари, на самом деле, он родился всего лишь на день позже.
Ари настояла на том, что хочет быть старшей сестричкой и не желала слышать о том, чтобы мы усыновили кого-то старше неё. И её не волновало, будь то пять лет или пять минут, она просто хотела быть старшей. И хотя Рия всегда хотела усыновленных детей постарше , мы подумали, что с такими отклонениями, ему будет так проще освоиться. А так же, что у Ари появится ровесник, что может пойти всем на пользу.
Натан был высоким и с достаточно крепким телосложением, с плечами, которые гарантируют, что в один день школьные тренера будут пытаться заполучить его себе. И хотя его досье было закрыто для нас (оно осталось открыто для матери в случае, если она когда-либо захочет связаться с ним, на этом Рия настояла, так же её родители сделали для неё), нам рассказали, что его родителями были молодой пуэрториканец и ливанская мама. У него были коричневая кожа, темно-каштановые волосы и почти поражающие серо-голубые глаза.
– Нейт, – заявила Ари, как только мы вышли с мальчиком, которого брали лишь проводить несколько часов украдкой то здесь, то там в течение года, пока длился суд, – мы собираемся покушать бекона. Но мама говорит, что сначала надо поесть яиц, – сказала она, скорчив гримасу, когда потянулась и взяла его за руку.
– Мне нравятся яйца, – сказал мальчик.
– Хорошо, – произнесла она, прислонившись ближе к его уху, – тогда ты сможешь съесть половину моих.
– Я всё слышала, – сказала Рия. – Осторожно, иначе я так же заставлю тебя съесть пшеничный тост.
– Пшеничный тост с семенами в нём, – сказала она Нейту с тем же отвращением, как будто бы там были сопли.
– Мерзость, – согласился он с самоуверенностью, присущей пятилетним детям.
– Если мы усыновим ещё, – сказал я, оглядев Рию, – мы останемся в меньшинстве.
Затем она улыбнулась мне, большой и счастливой улыбкой, всё её лицо осветилось ею, и она взяла меня за руку.
– Я думаю, мы сможем с этим справиться.
Мы смогли бы.
Если я смог пережить те часы, что она провела в операционной, после того, как появилась Ари, я чертовски уверен, что смог бы пережить что угодно. И, если уж быть предельно честным, если усыновление детей будет удерживать этот взгляд на её лице, я был бы готов открыть наши двери для целого автобуса с детьми.
И хотя она была счастлива большинство дней, этот взгляд, которым она только что меня одарила, я видел только несколько раз за нашу совместную жизнь. Я видел его, когда она впервые услышала сердцебиение Ари и когда она впервые увидела её после родов. Я видел его, когда наконец-то собрался подарить ей кольцо и сделать предложение, примерно через год после того, как Ари появилась на свет. Затем я увидел его снова, когда она сказала «согласна» на очень маленькой церемонии, где присутствовали только Баррет, Брок, Тиг и Мардж.
И я увидел его, когда она осознала, что мы собираемся дать ребёнку из приюта жизнь, будущее, семью.
Да, невозможно сказать «нет» чему-либо, делающему её настолько полноценной.
Рия – 4,995 дней
– Ты не напугаешь его, – сказала я Сойеру, качая головой от вида его защитной стойки папочки-медведя.
– Ты видела то платье? Я, черт возьми, спугну его тощую задницу.
Ари было пятнадцать и на ней был очень целомудренный сарафан, который практически не показывал кожи, и она собиралась на групповой поход со всеми её друзьями и мальчиком, в которого она втюрилась с начала времён. Всё было в рамках приличия и безопасно. И я знаю, Ари не из тех девушек, которых можно подтолкнуть или уговорить на что-либо. И мы уже проводили разговоры безопасном сексеи детях около полдюжины раз за последний год, зная, что моя собственная сексуальная жизнь началась в районе шестнадцати и что было нереально ожидать чего-либо другого от неё.
Однако я определённо надеялась, что она продержится немного дольше, чем я.
Страхи Сойера реализовались где-то около года назад, когда Ари вытянулась, расширилась в бёдрах и тазовой области и приобрела бюст, который заткнул меня за пояс, выдёргивая её из невероятно неловкой фазы, в которой она находилась около трёх лет.
Она была практически раздражающе великолепна.
Но так же она была упрямой, своевольной, самоуверенной и следовала своим собственным убеждениям и желаниям.
Ни одному мальчику не удастся уговорить её перейти на следующий уровень отношений, если только она сама не решит это для себя.
Но Сойер был Сойером и он сверх опекал её и другую нашу приёмную дочь , Бенни, которой было, слава Богу, только семь и которая была главным сорванцом на всей планете.
– Я с папой, – согласился Натан, вставая рядом с отцом, расставив ноги и скрестив руки – полноценная стойка военных.
Видите ли, когда Нейт оказался у нас, он получил не только нас, но так же Баррета, Тига и Брока. Все хорошие мужчины, все защитники, все по-своему главенствующие, и все учат его и нашего последнего приёмного сына, Квинна, всеми способами быть не только хорошим мужчиной, но и хорошим другом, братом и защитником для любой женщины, которая может нуждаться в этом.
– Я тоже! – заявил Квинн, ему только девять, но он уже отлично подражает своему отцу и брату.
Квинн был, так сказать, новым пополнением.
Сойер и я решили, что после приёма Бенни, наша семья уже полная. Но когда мы ездили по приютам в нескольких городах, чтобы развести рождественские подарки, мы увидели Квинна, и что-то у меня в груди просто потянуло через весь этаж прямо к нему, как будто была цепь, связывающая нас.
У него была самая трагичная из всех историй.
Ещё ребёнком Натан был подвержен наркотикам и, даже будучи подростком, боролся с тем, чтобы удерживать себя сосредоточенным в школе, однако преуспевал в спорте и тренировках с отцом и дядями. Он так же был с нами дольше всех и был открыт для любви, и с такой же готовностью дарил её другим.
Бенни росла со своей бабушкой, её мать исчезла с лица Земли в первые четыре года её жизни. Затем внезапно умерла бабушка, и она попала в приют. Мы нашли её спустя два месяца после этого и подали документы на удочерение.
Но у Квинна, да, именно у Квинна было тяжёлое начало жизни. Он рос в трущобе с подсевшей на крэк матерью и её жестоким братом. Когда соцзащита забрала его в первый раз, это было из-за того, что они наведались в наполненный тараканами дом и нашли его в одежде на два размера меньшей, сидящим в переполненном подгузнике с кровоточащими волдырями и сыпью от него, плачущего, голодного и спящего в бельевом ящике.
Но то, что его забрали, кажется, стало звоночком для его мамы, которая очистилась, вышвырнула дядю, нашла работу, привела свою жизнь в порядок.
Таким образом, когда ему исполнилось три, его отдали обратно.
И его мама, беспокоясь, что служба опеки будет бесконечно держать её под надзором, покинула город вместе с ним и начала все сначала в Навесинк Бэнк. Где её подверженность наркотикам и пренебрежение каким-то образом остались незамеченными, а Квинн стал хорош в том, чтобы заботиться о себе самостоятельно и прикрывать её.
Так было до тех пор, пока ему не исполнилось семь, и они отправились в магазин за продуктами с теми немногими деньгами, что были у его матери для подобных вещей.
Она укололась в машине, прежде чем они вошли внутрь.
И она умерла от передозировки, прямо в отделе с макаронными изделиями, с Квинном на полу рядом с ней, кричащим на неё, пытающимся её разбудить.
Этот момент был заснят на камеру сторонним наблюдателем, который отдал запись в детскую службы, а те, в свою очередь, показали это нам, чтобы мы могли понять его травму.
Он появился у нас примерно через восемь месяцев после этого. И он все ещё ходил на терапию дважды в неделю, чтобы она помогла ему справиться с душевной травмой.
Он до сих пор не мог выносить вида макарон. Так что мы больше не готовим их. И ему было сложно принять меня в качестве матери, вероятно, потому что я была совершенно не похожа на его биологическую мать и тот факт, что он боялся, что я так же могу умереть у него на глазах.
Но я знала, что потребуется пройти долгий путь, и что однажды мы преодолеем его.
Впрочем, он чувствовал себя с сёстрами, братом и Сойером, как рыба в воде. Он стал тенью Нейта, и если Нейт решился на что-то, он делал это тоже.
