Текст книги "Принцесса полночного бала"

Автор книги: Джессика Дэй Джордж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Джессика Дэй Джордж
Принцесса полночного бала

Jessica Day George

PRINCESS OF THE MIDNIGHT BALL

Copyright © Jessica Day George, 2009

All rights reserved

© А. Кузнецова, перевод, 2015

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2015

Издательство АЗБУКА®

* * *

Посвящается Дженни.

Наконец-то

Пролог

Некогда Подкаменный король и сам был человеком, и до сих пор его иногда посещали человеческие чувства. Подобный приступ он переживал и сейчас, глядя на стоящую перед ним смертную женщину, но не сразу нашел ему название, а помедлив, мысленно обозначил как «триумф».

– Тебе понятны условия нашей сделки? – Голос короля напоминал звон стального клинка, ломающегося о камень.

– Понятны. – Голос человеческой королевы не дрогнул. – Двенадцать лет я буду танцевать для тебя здесь, внизу, а в обмен на это Вестфалин[1]1
  Вестфалин очень похож на Германию начала девятнадцатого века. (Прим. автора.)


[Закрыть] победит.

– Не стоит забывать о годах, которые ты мне еще должна, – напомнил король. – Наша первая сделка пока не закрыта.

– Знаю.

Она устало склонила голову – под глазами залегли темные круги, а в волосах поблескивала седина, хотя молодость еще не покинула ее.

Подкаменный король протянул длинную белую руку и поднял голову королевы за подбородок.

– Какая жалость, что твои дочери не сопровождают тебя на наши маленькие праздники. Они, несомненно, славные девочки. А мои двенадцать сыновей стосковались по обществу.

И снова ощущение триумфа: эти смертные девушки должны танцевать с его сыновьями. Мальчики растут, а подыскать им невест непросто.

Красивых невест, способных ходить под солнцем.

И тут к нему является эта смертная королева, умоляя о помощи в обзаведении потомством с ее жирным, глупым мужем. Семерых дочерей она уже принесла. А когда родит дюжину, решил Подкаменный, он найдет способ привести девушек вниз и познакомить с будущими мужьями.

По лицу смертной королевы промелькнул ужас.

– Мои д-дочери милые, д-достойные девушки, – пролепетала она. – И юные. Слишком юные для замужества.

– Но и мои сыновья весьма молоды, а их дорогие матери были, как на подбор, милые, достойные женщины, в точности как ты и твои маленькие дочери! Принцы нуждаются в обществе себе подобных.

Каждый из сыновей Подкаменного был рожден смертной женщиной, и женить их он хотел тоже на смертных. Подкаменный король отвел непослушный локон с лица королевы.

Она отпрянула.

– Мы закончили? Мне надо… к детям… мой муж…

– Да-да. – Он махнул длинной рукой. – Сделка заключена. Можешь идти.

Она отвернулась и поспешила прочь. Прочь из этого черного дворца на окутанном тенями берегу. Безмолвная фигура в плаще с капюшоном перевезла ее в ажурной серебряной лодке через не знающее солнца озеро и проводила до ворот в подлунный мир.

Наблюдая бегство королевы Мод, Подкаменный король улыбался. Она вернется. Ей придется возвращаться каждую неделю. Но не это вызвало у него улыбку. Она довольно долго скрывала свое состояние, но, когда садилась в лодку, сделалось очевидно, что человеческая королева ожидает восьмого ребенка, в точности по расписанию.

– Еще одна драгоценная маленькая принцесса для нее и ее дорогого Грегора, – произнес Подкаменный; холодный отблеск человеческого чувства едва коснулся его голоса. – И еще одна красивая невеста для одного из моих сыновей.

Солдат

Вымотанный до предела, почти неспособный даже думать, Гален упрямо тащился по пыльной дороге, совершенно один. В голове вертелась походная песня его старого полка, однако ноги не столько печатали шаг, сколько спотыкались.

«Ать-два, веселей, прочь от жен и от детей! Ать-два, левой-правой, я вернусь со славой!»

Он усмехнулся про себя. Ему еще и девятнадцати не сравнялось, а большая часть жизни прошла на поле боя. Покидать ему было некого и нечего – ни жены, ни детей, только грязные шатры, дрянная кормежка и смерть. Впереди лежала бесконечная дорога: пыль, жажда – и жизнь. По крайней мере, он на это надеялся.

Юноша сделал последний глоток воды, повесил флягу на пояс и поковылял дальше. Ветер продувал изношенную солдатскую куртку насквозь; надвигалась зима.

Поля вокруг уже много лет лежали под паром. На одном гнила в земле репа, посаженная неким преисполненным надежд семейством, – убирать урожай оказалось некому. На другом поле сорняки вымахали выше человеческого роста. Там паслась корова с теленком, и Гален свернул с дороги. Животные выглядели брошенными, значит никто не станет возражать, если прохожий солдат наполнит флягу молоком. Но стоило ему сделать второй шаг в их сторону, как корова тревожно замычала и потрусила прочь, теленок не отставал. Она слишком долго бродила сама по себе и вовсе не мечтала о дойке.

Юноша со вздохом продолжил путь. Довольно часто ему попадались такие же солдаты, направляющиеся домой. Он делил с ними скудную трапезу и ночлег, наутро шел некоторое время в компании таких же изможденных бойцов в синих мундирах, но никогда не задерживался надолго в их обществе. А они находили такое поведение странным. Считалось, что в пылу битвы незнакомые люди становятся братьями и связь эту неспособны разорвать ни смерть, ни расстояние. Гален, однако, никогда ничего подобного не ощущал. Первый бой он увидел в семь лет. Помогал матери заботиться о раненых, а потом смотрел, как она отстирывает кровь врагов с отцовского мундира. Галену война представлялась болезнью, тем, чего следовало избегать, а вовсе не темой для дружеской беседы у костра с такими же страдальцами.

Порой женщины или старики, вышедшие из солдатского возраста, предлагали подвезти его. И всегда спрашивали, не встречал ли он на полях сражений их сыновей, братьев, мужей. Ему редко удавалось их обнадежить: армия велика, а полк Галена стоял в Исене, далеко от здешних полей и лесов. Юноша как мог отвечал людям, рассказывал о солдатской жизни и вместе с ними радовался окончанию войны. Вестфалинцы в итоге победили аналузцев, но горький привкус имела эта победа. После двенадцати лет войны страна по уши увязла в долгах союзникам, и многие солдаты не вернулись домой. А иным, как Галену, оказалось некуда возвращаться.

Сын сержанта и полковой прачки, Гален родился в домике, выходившем на плац, где целыми днями маршировал отец. Мальчику исполнилось шесть, когда напали аналузцы и отцовский полк послали на передовую. Мать, сама дочь солдата, собрала Галена и его маленькую сестру и присоединилась к обозу. Она стирала синие мундиры и штопала серые носки вплоть до того дня, когда болезнь легких – смертельный дар сырости и холода – оборвала ее жизнь. Маленькая сестренка Галена Ильза тоже страдала легочной хворью. Она поправилась, но у нее часто сбивалось дыхание, поэтому во время переходов ее сажали в обозные фургоны. Сестра погибла, когда ее фургон сорвался с крутой горной дороги и ухнул в реку.

К тому времени Галену сравнялось двенадцать. С восьми лет он работал вместе с солдатами: подносил порох и снаряды, перезаряжал ружья и пистолеты, доставлял донесения генералам и полевым командирам. Он умел стрелять из ружья и пистолета, бить штыком, чистить картошку, накладывать лубки на сломанные конечности, драить сапоги, стирать рубашки и вязать себе носки. Он также метко плевал на шесть футов, ругался, как лучшие из сержантов, и выкрикивал оскорбления аналузцам на их собственном языке. Отец очень им гордился.

Отец получил чин сержанта, а потом однажды утром – сыну тогда было пятнадцать – пал от аналузской пули. Гален похоронил его в общей могиле, вырытой после боя, вскинул на плечо отцовское ружье и ушел на следующую перестрелку. Спустя всего неделю он, сам того не ведая, застрелил человека, убившего отца, всадив ему пулю аккурат в то же место – на дюйм левее сердца.

Те дни, хвала Господу, миновали, и Гален надеялся, что ему больше не придется никого убивать. Он направлялся на северо-восток, подальше от Аналузии, в самое сердце Вестфалина. Его вела надежда разыскать в столичном городе Бруке родню по матери. В боях пало много народу, и теперь Гален уповал, что для него найдется место не только в тетушкином доме, но и в семейном деле тоже. Он точно не помнил, в чем оно заключалось; мать говорила, что вроде бы дядя что-то делал с деревьями. Дровосек в центре города – странное занятие, но Гален не собирался привередничать. Ему требовалась работа, еда и место, где можно кинуть усталые кости.

– О мои старые, усталые кости!

Что это, эхо его мыслей? Гален резко остановился. Куча тряпья на обочине сложилась в очень старую женщину в потрепанном платье и шали. Горбунья уставилась на Галена ярко-голубыми глазами:

– Привет тебе, юный солдатик!

– И тебе привет, добрая женщина, – отозвался он.

– Не найдется ли у тебя чего-нибудь поесть для старухи? – Она облизнулась, показав весьма немногочисленные зубы.

Гален со стоном сбросил ранец на землю и опустился на обочину рядом.

– Посмотрим.

Он не считал, как некоторые другие солдаты, что остальная страна перед ним в долгу. Да, они сражались, но такова была их работа. Гражданские ведь тоже продолжали трудиться. Швеи шили, кузнецы подковывали лошадей и делали гвозди, крестьяне, не призванные на войну, возделывали землю. К тому же родители внушили сыну глубокое почтение к женщинам и старикам, а это древнее создание относилось и к тем и к другим.

Гален пошарил в ранце.

– Воду я уже допил, но у меня остался глоток вина. – Он выложил на землю бурдюк. – Еще есть три галеты, клинышек старого сыра и мешочек сушеного мяса. Вот немного поздних ягод, собрал сегодня утром.

Ягоды Гален предложил старухе не без сожаления: он берег их для особого случая. Но куда хуже было бы отказать старой женщине в такой малости, способной доставить ей удовольствие.

– Для галет и сушеного мяса у меня зубов маловато. – Улыбка ее зияла еще большим числом провалов, чем Гален заметил прежде. – Но я бы не отказалась от толики сыра и вина, прямо как на дворцовом пиру.

Гален взял две из трех галет и впоследствии пожалел об этом. Вода у него вышла, а вино старушка прикончила одним глотком. Затем она принялась за сыр, закатывая глаза и причмокивая. Гален поймал себя на том, что улыбается.

Изогнув бровь, старуха взглянула на ягоды:

– Поделишься, милый?

– Разумеется. – Гален подвинул к ней угощение.

Горбунья взяла горсточку и принялась класть в рот по одной ягоде, смакуя их так же, как сыр и вино. Мысленно порадовавшись, что сотрапезница не забрала весь мешок, юноша тоже зачерпнул порцию и съел с таким же удовольствием.

Утолив голод, старуха оглядела Галена:

– С войны идешь, а?

– Да, бабушка, – коротко отозвался юноша.

Он не хотел знать имя ее внука или правнука, павшего от аналузской пули.

Гален убрал оставшуюся галету, завернул сыр в тряпицу и вместе с мешочком ягод аккуратно сложил в ранец. Бурдюк для вина он положил сверху, надеясь выпросить глоток-другой в следующем деревенском доме.

– Я был на передовой.

Гален не знал точно, зачем добавил эту подробность, но она служила ему источником затаенной гордости, мол, побывал на передовой и уцелел.

– А-а. – Старуха печально вздохнула. – Дурное дело. Хуже, чем должно было быть, знаешь ли. – Она приложила палец к горбатому носу и подмигнула.

Гален помотал головой:

– Не понимаю.

Старуха только поцыкала зубом и задумчиво покивала.

– Помни только: когда заключаешь сделку с теми, кто живет внизу, всегда есть скрытая плата. – И снова покивала.

– Понимаю, – в замешательстве произнес Гален. – Спасибо.

На самом деле он ничего не понял и решил, что старуха совершенно спятила, однако вряд ли из-за него.

– Я лучше пойду, пока еще светло. – Он встал и вскинул ранец на плечи.

– Верно, верно, ночи-то холодные, – отозвалась старуха, тоже поднимаясь на ноги. Она задрожала и закутала плечи тонкой шалью. – И дни тоже.

Гален не колебался. Он снял с шеи шарф и протянул ей. Очень теплый шарф из синей шерсти.

– Вот, бабушка, возьми.

– Я не могу отбирать у тебя последнее, бедный солдатик, – возразила горбунья, потянувшись к шарфу.

– У меня есть еще, – ласково сказал юноша. – И спицы с нитками, захоти я связать себе новый.

Расправив подарок на слабом солнечном свету, старушка восхитилась плотной вязкой.

– Сам связал, говоришь?

– Ага. Между боями времени достаточно – хоть дюжину шарфов и сотню носков связать можно, уж я-то знаю. – У него вырвался короткий смешок.

– Я думала, солдаты коротают время, играя в кости и распутничая, – по-девчачьи хихикнула она.

– С костями и распутством все в порядке, но какой от них прок, когда носки у тебя драные, а сквозь дырки в палатку падает снег, – мрачно отозвался Гален. Затем отогнал воспоминание. – Носи на доброе здоровье.

Жаль, он не запасся шалью – ее-то совсем расползлась. Но единственную в своей жизни шаль юноша связал в подарок генеральской дочке с ласковыми карими глазами.

– Ты очень добр к старухе, очень добр. – Горбунья обернула шарф вокруг шеи, спустив концы на тощую грудь. – И я отплачу тебе за доброту.

Гален ошарашенно замотал головой. Что она может дать?

– В этом нет необходимости, бабушка, – уверял он, пока она рылась скрюченными пальцами под шалью.

– Нет, есть. В этом жестоком мире доброту всегда следует награждать. Столько людей прошло мимо меня вчера и сегодня, а ни доброго слова, ни кусочка хлеба. И ты мне чем-то нравишься.

Она завела руку за спину, и у Галена отвисла челюсть. То, что он принимал за горб, оказалось свертком из ткани, засунутым под платье. Старушка вытащила его и протянула юноше.

Короткий плащ отчасти напоминал форменные плащи аналузских офицеров, но он был не зеленым, как вражеское обмундирование, а тускло-фиолетовым. Высокий жесткий воротник застегивался на золотую цепь. Старуха встряхнула плащ – мелькнула бледно-серая шелковая подкладка.

– Тебе бы самой его носить, а не мерзнуть! – воскликнул он.

Старуха захихикала:

– Ага, и чтобы меня крестьянская телега переехала? Путешествовать в такой штуке – безумие!

Гален поджал губы. Бедная старушенция и впрямь рехнулась. Он прикинул, не помочь ли ей добраться до ближайшей деревни. Там ее наверняка кто-нибудь узнает – в ее возрасте она не могла забрести слишком далеко.

Старуха подалась вперед и произнесла громким шепотом:

– Это плащ-невидимка, мальчик мой. Примерь.

Гален беспомощно огляделся, но поблизости ни в какую сторону не виднелось ни домика, ни амбара.

– Право, не стоит… Наверное, нам следует поискать твою родню.

– Примерь! – каркнула старуха, как сердитая ворона, и махнула на него плащом. – Примерь!

Гален поднял руки, сдаваясь.

– Хорошо-хорошо. – Он опасливо взял плащ и накинул на плечи. Пола зацепилась за ранец, и юноша нетерпеливо дернул ткань. – Вот! Как я выгляжу?

Он вытянул руки перед собой. Насколько можно было судить, невидимым он не сделался.

Закатив глаза, старуха покачала головой:

– Его надо застегнуть.

Не желая снова ее расстраивать, Гален взял болтающийся конец цепочки и закрепил его в золотом зажиме на воротнике. Он хотел взмахнуть краем плаща для пущего эффекта, но вместо этого вскрикнул. Руки пропали. Опустив глаза, он вообще не увидел ни одной части себя – только два отпечатка подошв.

Старуха в восторге захлопала в ладоши:

– Чудесно! Точно в пору!

– Я невидим, – произнес Гален удивленно.

Он прошел по кругу, оставляя следы в пыли.

– Конечно! Но послушай меня, мальчик. Невидимкой быть опасно. – Старуха провожала его следы взглядом, и впервые голос ее прозвучал ясно. – И кони могут затоптать, и бесчисленное множество других вещей представляет угрозу. Этот плащ не стоит использовать для забавы – только в час подлинной нужды.

Гален расстегнул плащ и увидел, как его тело постепенно возвращается в зримый мир. С великой неохотой он протянул чудесный наряд старой женщине.

– Я не могу принять от тебя подобный дар, добрая женщина, – с уважением произнес он. – Это волшебное сокровище. Ты должна тщательно беречь его и найти чародея или еще кого-то, кому сумеешь его продать. На вырученные за подобную вещь деньги можно не то что новое платье – даже дом купить.

Не успел он увернуться, как старуха отвесила ему затрещину.

– Плащ не для продажи, даже если я помру с голоду. Его надлежит вручить тому, кому он всего нужнее. И это ты, солдатик.

Гален затряс головой, избавляясь от звона в ухе.

– Но он мне ни к чему, – возразил он, снова пытаясь вернуть подарок. – Я всего лишь солдат, ты же сама сказала, по крайней мере бывший.

У меня нет ни дома, ни подружки, ни даже работы.

Отталкивая его руки, старушка склонила голову набок.

– Он тебе понадобится. И еще кое-что.

Она снова пошарила в своих лохмотьях и на сей раз извлекла на свет божий большой клубок белой шерсти и клубок поменьше – черной.

– Черная груба, но крепка, – сказала она. – Белая мягка, но тепла и крепка по-своему. Одна связывает, другая защищает. Черная – как железная цепь, белая – как лебедь, плывущий по воде. – Она силком впихнула клубки Галену в руки, и он едва не выронил шерсть и плащ. – Черная – как железо, белая – как лебедь, – повторила она, многозначительно глядя ему в лицо.

Он машинально повторил ее слова:

– Одна связывает, другая защищает. Черная – как железо, белая – как лебедь.

Старуха отвернулась и двинулась прочь, в ту сторону, откуда пришел Гален.

– Она тебе пригодится, Гален, – бросила она через плечо. – Когда окажешься во дворце, очень пригодится. Его нельзя пускать наверх.

– Кого нельзя пускать? И не собираюсь я во дворец, – в замешательстве ответил он удаляющейся спине. – Найду работу у дяди с тетей, они… – Он осекся. – Откуда ты знаешь мое имя?

– Помни, Гален, – повторила старуха. – Когда окажешься во дворце, очень пригодится.

Брук

Гален добрался до Брука спустя неделю. Город сильно напоминал армейский лагерь: снующие люди, грязь, запах дыма и лошадей и тысяча других соперничающих друг с другом ароматов. Вот только, в отличие от рядов палаток, улицы в Бруке шли не прямо, и Гален вскоре заблудился. Наконец он остановился посреди мостовой и повернулся вокруг себя, пытаясь решить, куда идти.

– Заблудился, солдатик? – Статная женщина в переднике выглянула из пекарни неподалеку и тепло улыбнулась юноше. – Хочешь булочку с глазурью?

В животе у Галена громко заурчало, и проходившая мимо девушка с корзинкой на согнутой руке хихикнула. Он взглянул на нее, а она дерзко подмигнула в ответ.

– Молчание – знак согласия, – заявила булочница, снова привлекая его внимание. – Входи, входи.

Покрасневший Гален повиновался. Ему не хотелось кричать через всю улицу, что у него нет денег на глазированную булочку, но булочница остановила его, вскинув ладонь, не успел он сделать и два шага в ее лавку.

– Я не возьму денег, даже если они у тебя есть, – заявила она, весело блеснув добрыми глазами. – Мои зятья благополучно вернулись домой две недели назад. В тот день, увидев их идущими по улице, я поклялась пригласить к себе и накормить до отвала любого солдата, что попадется мне на дороге. – Ее улыбка слегка потускнела, и она смахнула пыль с Галенова рукава. – Ведь у многих ни матери, ни жены, и некому встретить их с распростертыми объятиями, как мои дочери встретили своих мужей.

Юноша печально улыбнулся в ответ:

– Вы невероятно добры, сударыня. Меня зовут Гален Вернер.

– А я фрау Вайс, но ты можешь звать меня Зельда.

Она усадила гостя за маленький столик и принесла не только тарелку глазированных булочек, но и чашку чая с шиповником, большой кусок сырно-чесночного пирога и стакан холодного молока. Гален горячо поблагодарил ее и принялся за еду, оторвавшись только раз, чтобы встать и познакомиться с двумя дочерьми хозяйки. От улыбок у них на щеках появлялись ямочки.

– Наши мужья сразу нашли работу, – сообщила ему старшая, Ютта, между делом обслуживая покупателей. – Они чинят соборную крышу. Тебе тоже быстро что-нибудь подвернется, уверена. Нелегко пришлось, когда все трудоспособные мужчины ушли на войну.

Младшая, Кэти, фыркнула:

– Мы справлялись. Если помнишь, брешь в нашей крыше я заделала сама.

– И чуть не разбилась насмерть, возвращаясь обратно на твердую землю, – парировала Зельда, входя с подносом печенья с изюмом; три штуки она смахнула на тарелку Галена, а остальные выставила в окно лавки.

– Родные-то у тебя тут в Бруке есть? – Хозяйка снова остановилась у стола юноши. – Судя по тому, как уписываешь еду, до дома ты еще не добрался.

Устыдившись своих дурных манер, Гален проглотил остаток печенья слишком быстро и подавился. Ютта постучала его по спине, а ее младшая сестра принесла воды.

– Боюсь, что нет, – выдавил он, вновь обретя способность дышать. – У меня нет дома. И никогда не было: отец мой был солдатом, а мать – полковой прачкой. Они оба умерли. Но мама говорила, что в Бруке у нее сестра, вот ее-то я и разыскиваю.

– Надо же, – покивала вдовая молочница. – А фамилия-то как? Я в Бруке всю жизнь прожила.

– Если мама о ней не слышала, то ее не существует, – фыркнула Кэти.

Гален чуть поклонился ей.

– Тогда мне очень повезло, что вы меня заметили, сударыня. Мамина сестра вышла за Орма… Райнера Орма. Имя моей тетушки – Лизель.

У Кэти рот от удивления сложился в маленькое «о». Зельда крякнула и оглядела Галена с новым интересом.

– Понимаю.

Юношу сковало смущение. Неужели его родичи по матери пользуются широкой и притом дурной славой? Она о них совсем немного рассказывала. А вдруг они конокрады, или пьяницы, или еще что в этом роде, а он тут с гордостью произносит их имя в такой респектабельной лавке.

Ютта негромко присвистнула:

– Так Ормы твои родственники? Райнер Орм?

Кэти снова фыркнула:

– Ну, по крайней мере, мы можем точно сказать, что работа для тебя у них найдется.

И постель тоже.

– Придержи язык, девочка, – хмуро взглянула на младшую дочь Зельда и кивнула Галену. – Я знаю улицу, где живет Райнер Орм. Ютта тебя проводит. Дом довольно легко найти.

– Я тоже могу проводить, – заныла Кэти.

– Ты отправишься внутрь и начнешь готовить обед для мужа, – рявкнула мать. – Ютта с меньшей вероятностью станет сплетничать по пути туда и зевать по сторонам, возвращаясь обратно. – Булочница подошла к Галену и взяла его за руки. – Добро пожаловать в любое время, мой мальчик. И если встретишь кого из боевых товарищей, скажи им, пусть приходят в лавку к Вайсам и тоже угощаются печеньем с изюмом.

– Спасибо, сударыня… Зельда. – Он встал, не выпуская ее рук, и отвесил церемонный поклон. – Вы очень добры, а я не пробовал такой вкусной выпечки… ну, никогда.

Юноша говорил правду: его мать не отличалась кулинарными талантами.

Зельда вспыхнула, улыбнулась и снова велела ему приходить. Затем поспешила в кухню позаботиться о чем-то в печи, утащив с собой надувшуюся младшую дочь.

Оставшись наедине, Ютта и Гален обменялись неловкими улыбками. Юноша с легкостью вскинул на спину тяжелый ранец, и старшая дочь Зельды повела его к двери и дальше по улице. Довольно долго они шли молча, пока не миновали дворец. Высокая и угловатая королевская резиденция с окнами граненого стекла, как у обычных домов в Бруке, размером превосходила их раза в четыре, а стены ее покрывала розовая штукатурка, отчего здание казалось фасонным пирожным на глиняном блюде.

Наконец Гален набрался храбрости спросить про Ормов.

– С ними что-то не так? – выпалил он.

– С кем не так? – удивилась Ютта.

– С родными моей матери. Ормами. Твоя мама… сестра… у них сделались такие лица, когда я назвал фамилию…

Ютта громко рассмеялась, а затем остановилась и взяла юношу за рукав.

– С твоими родственниками все в порядке, – твердо сказала она. – Просто они очень известные в Бруке люди. Поразительно, что один из их родичей забрел в нашу скромную лавку. Мы-то все ждали, что ты скажешь: «Такие-то и такие-то, у них портняжная мастерская», а мы попытаемся выяснить, где они живут. Но племянник Райнера Орма? Боже правый!

– Да чем же они прославились?

– Это уже после начала войны. – Ютта двинулась дальше, и Гален не мог заглянуть ей в лицо. – Работа их, конечно, известна всему Бруку, но сама семья ничем не выделялась. – Она смягчила это заявление быстрой улыбкой. – Но потом… ну, кое-что произошло, и поднялся ворох сплетен.

Гален резко остановился. Так он и знал! С родичами матери связан какой-то скандал. Ох, что-то не хочется ему в это впутываться!

– Тебя это никак не коснется, – уловила его настроение Ютта. Она закусила губу. – Терпеть не могу разносить слухи, и, видит бог, я не посвящена в эту историю целиком, но могу заверить: твоя семья не опозорена.

– Так что же случилось?

– Не мне говорить.

Больше она ничего не сказала, и они продолжили путь в неловком молчании. Наконец, проходя мимо сказителя, окруженного стайкой детишек, молодые люди улыбнулись друг другу, потому что старик сплетал сказку о четырех принцессах из Руссаки.

– У короля и королевы Руссаки было четыре красавицы-дочери, – нараспев говорил сказочник. – Волосы у них блестели, как золото, глаза были синее сапфиров, а губки подобны спелым вишням. Желая защитить их от всякого зла, король с королевой заперли дочерей в высокой башне, ключ от которой имелся только у матери. Ни один мужчина никогда их не видел, и они проводили время, распевая песни и вышивая покровы для церковного алтаря. Но вот однажды темной ужасной ночью из башни раздались вопли. Король с королевой отперли дверь, взбежали по лестнице в тысячу ступеней и вошли к принцессам в покои. Там они увидели четырех своих любимых дочерей, каждую с черноволосым младенцем на руках. «Кто это сделал?» – потребовал ответа король. Но принцессы не сказали.

И тут луну закрыла громадная тень, а когда вернулся свет, младенцы пропали. Ушли жить глубоко под землю, к созданию, которое является их повелителем, черному магу, чье имя не произносят вслух.

Детишки слушали сказочника, попискивая от страха и восторга, а Гален и Ютта свернули за угол и вышли к веренице домов, смотревших на западную стену дворцовых угодий. Дома были высокие, пышные, с белыми оштукатуренными стенами, расписанными цветами и птицами. Примерно на середине улицы возвышался над всеми прочими дом с ярко-зелеными ставнями, покрытый розовой штукатуркой точь-в‑точь того же оттенка, что и дворец. Под каждым окном пенились белой и красной геранью резные ящики, а посреди зеленой двери красовался большой бронзовый молоток. Над дверью висел сухой венок из переплетенного черной лентой плюща: в доме побывала смерть. Хотя, судя по состоянию плюща, с тех пор прошло изрядное время. Картина отнюдь не редкая: война.

– Вот это и есть дом Ормов, – сказала Ютта, останавливаясь.

Гален вытаращился на элегантный особняк, и у него сердце ушло в пятки.

– Ты уверена?

Наверняка Ютта ошиблась: родня его матери просто не могла жить в таком роскошном доме.

– Семейство Орм имеет специальное разрешение на использование штукатурки того же цвета, что и на стенах дворца, – ответила Ютта и похлопала его по руке. – Я оставлю тебя тут, Гален. Но ты всегда желанный гость в нашей лавке.

Юноша сглотнул.

– Спасибо. И, э-э, передай мужу мои наилучшие пожелания. – Он поклонился.

В ответ Ютта улыбнулась ему, сверкнув ямочками на щеках, и удалилась. Гален остался стоять на мостовой перед розовым домом, еще более потерянный, чем до того, как Зельда позвала его с улицы к себе в лавку.

Он уже собирался повернуть прочь. Найдется ведь где-нибудь добрый хозяин трактира, кто пустит на постой одинокого солдата, пока тот не наскребет в себе мужества встретиться с родней. И тут зеленая дверь открылась. На крыльцо вышла женщина в коричневом платье и свежем белом переднике, на руке у нее висела корзина. При виде юноши в синем армейском мундире и с ранцем на спине женщина замерла и побелела.

Испугавшись, как бы она не рухнула в обморок, Гален бросился вперед, забрал у нее корзину и поставил на землю, не зная, что делать дальше.

– О боже! О мое сердце! – Женщина прижала руки к обширной груди. – О святые угодники! – Она ахнула и снова вгляделась в лицо Галена, словно выискивая что-то. В глазах ее промелькнули разочарование и печаль. – Ох, простите меня! Я приняла вас за сво… другого. – Взгляд ее метнулся к траурному венку над дверью, и она пошатнулась.

Гален поспешно усадил ее на верхнюю ступеньку.

– Вдохните поглубже, сударыня, – в тревоге посоветовал он. – И еще разок. Мне ужасно жаль, что я так напугал вас.

– Ты не виноват. Это все моя собственная глупость. – Она испустила глубокий вздох. – О господи. – Еще один вздох.

Гален робко похлопал ее по руке, и она слабо улыбнулась в ответ:

– Не поможешь мне подняться?

Юноша помог женщине встать и протянул ей корзинку. Вроде бы бедняжка приходила в себя: лицо больше не бледнело, дыхание выровнялось.

– Пожалуйста, позвольте мне еще раз извиниться.

Галену хотелось заползти в нору и умереть. Это наверняка тетушкина домоправительница, а из-за него ее едва удар не хватил прямо на пороге. Теперь он вообще не может претендовать на гостеприимство Ормов.

Но, встав на ноги, женщина не собиралась его отпускать. Она оглядела молодого человека с ног до головы открытым взглядом, напомнив ему Зельду.

– Только что с войны, а?

– Да, сударыня.

– А дом где? – Прищурившись, она вгляделась в его лицо и медленно произнесла: – Есть в тебе что-то знакомое. Ты сын Бергенов?

– Мм, нет.

– Энгелей?

– Нет, – сказал Гален, неловко переминаясь с ноги на ногу.

– Так кто же твои родители?

Гален набрал побольше воздуха.

– Меня зовут Гален Вернер. Мой отец Карл Вернер. Мать – Рената Хаупт Вернер. – Он поторопился закончить: – Они оба умерли.

Я пришел сюда, потому что… потому что здесь моя единственная родня. По-моему. – Он указал на розовый дом.

– Ой! – Женщина бросила корзинку и заключила Галена в объятия. – Я ж говорю, что-то знакомое! Мальчик Ренаты! Ее единственный сын!

Гален неловко попытался похлопать ее по спине. Из-за ее неистовых объятий верхняя часть рук у него оказалась прижата к бокам, и ранец сползал.

– Я сестра твоей матери, – сказала наконец женщина, отстраняясь, и утерла глаза большим носовым платком. – Ох, какая радость! Какой сюрприз! Я твоя тетушка Лизель.

Галена накрыла волна облегчения. Прием оказался даже более теплым, чем он надеялся. Тетушка снова обняла его, и на этот раз он искренне ответил ей тем же.

Дверь распахнулась, на пороге возник высокий широкоплечий мужчина. Он нахмурился при виде развернувшейся перед ним сцены. Седые волосы и внушительные усы придавали ему сходство с сердитым моржом.

– Лизель, ты в своем уме?

– Ой, Райнер! Только глянь: это ж сынок моей дорогой Ренаты! Он пришел домой с войны! – Она слегка ткнула Галена в спину, подталкивая его к Райнеру Орму.

– Мое почтение, сударь, – с поклоном произнес Гален. – Я Гален Вернер, мои родители – Карл и Рената Вернер.

– Умерли, да? – проворчал Райнер. – Погибли на войне?

– Э, да, сударь. – Гален слегка моргнул от такой прямоты. – Мать скончалась от болезни легких. Отца застрелили. Сестренка, Ильза, погибла в горах. Несколько лет назад.