Текст книги "Армия возмездия (Они называют меня наемником - 6)"

Автор книги: Джерри Эхерн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Эхерн Джерри
Армия возмездия (Они называют меня наемником – 6)

Джерри Эхерн

"Они называют меня наемником"

Армия возмездия

Посвящается Джерри Рэкьюзену – отлично знающему свое дело издателю оружейных журналов, доброму другу и учителю. Славному человеку, несущему тяжкое бремя.

Любое сходство героев и персонажей этой книги с действительно существующими, или когда-либо существовавшими, частными лицами, политическими деятелями, коммерческими или правительственными учреждениями – чистая и непредвиденная случайность.

Глава первая

Генри Фрост заглянул в холодильник и с чувством, хотя довольно коротко, выбранился.

Спросонок лень ругаться вслух, поэтому проклятие было всего лишь мысленным.

Вечная история, приключающаяся с людьми, которые обитают в собственной квартире лишь изредка, случайным постоем! Захотел перекусить, а дома – ни крошки...

Фрост поглядел на черный циферблат "Омеги". Половина седьмого. Раннее утро. Вдобавок, воскресное.

– Тьфу ты, пропасть! – буркнул капитан и захлопнул белую дверцу.

Вышел из маленькой кухни, пересек небольшую гостиную, миновал приютившийся в углу переносной черно-белый телевизор. Вообще-то Фрост искренне презирал устройство, которое прозвал "кретиноскопом", но этого дешевенького крошку приобрел в 1969-м, когда соотечественники учинили первую прогулку по Луне.

Жаль было упустить подобное зрелище...

Наемник вошел в спальню.

Учинил инспекцию платяному шкафу. Обнаружил полное отсутствие свежего белья, и принялся рыться в ящиках старого комода. Нашарил относительно чистую рубаху из черной шерсти, расправил критически оглядел, признал годной. Не потрудившись расстегнуть, надел прямо через голову.

Снял со спинки стула потертые джинсы "Levis" и натянул на голое тело, поморщившись, когда металлическая змейка защемила и больно дернула волосок в самом низу живота.

Протиснул ноги в старенькие мокасины, прибегнув к помощи обувного рожка, ибо распускать и вновь завязывать шнурки наемник посчитал трудом излишним и обременительным. Поглядел в зеркало.

Провел рукой по небритым щекам, и тою же рукой презрительно махнул собственному отражению.

Достал из деревянной шкатулки новенькую глазную повязку. Содрал шелестящую бумагу, в которую был обернут сей неотъемлемый предмет фростовского обихода. Скомкал. Метнул в мусорную корзину.

Промахнулся.

Приладив повязку на должное место, капитан Генри Фрост взял со столика хромированный браунинг и небрежно сунул за брючный ремень. Носить оружие везде и всюду сделалось у наемника условным рефлексом – давним, и часто спасавшим в самую, казалось бы, неожиданную минуту. Капитан сгреб связку ключей, подхватил бумажник, рассовал эти мелочи по карманам, опять заглянул в гостиную, обозрел единственное настоящее украшение своего запущенного и достаточно убогого жилья. Глянцевую, крупную, любовно обрамленную фотографию Элизабет...

Улыбнувшись, Фрост послал портрету воздушный поцелуй, вспомнил, что сегодня следует позвонить в Лондон. Последняя операция на бедре должна состояться со дня на день, и с Элизабет следовало поговорить.

Ободрить, поддержать, наболтать множество самых ласковых и уместных слов. Полученная в Монреале рана уже потребовала повторного хирургического вмешательства. От грядущего, третьего, зависело полное и окончательное исцеление.

Сдернув с вешалки видавшую виды кожаную куртку, Фрост вышел в общий коридор своего многоэтажного дома, – из тех, которые англичане и американцы столь удачно именуют "квартирными блоками".

Презрительно покосился на лифт, и вприпрыжку одолел два лестничных пролета, отделявших этаж от земли.

Толкнул входную дверь.

Поднял воротник, ежась от пронизывающей сырости. Зима в этом году наступала рано, и обещала быть не слишком погожей. Следовало, наверное, разыскать какие ни на есть подштанники, рассеянно подумал Фрост. Пока доберешься до магазина, задницу простудишь, чего доброго...

Так – небритый, наспех одетый, пребывавший в самом тоскливом и подавленном настроении, – капитан Фрост вышел навстречу одному из наиболее быстротечных и умопомрачительных приключений в своей не столь уж бедной событиями жизни.

– Молока бы купить, – пробормотал Фрост, одновременно припоминая, достаточно ли сигарет осталось дома. Пожалуй, нет...

– А-а, какого лешего! – разозлился наемник. – Что пятьсот ярдов прошагать, что семьсот...

Он остановился, нашаривая в карманах пачку своего излюбленного "Кэмела". Улица была пустынна, спокойна. Чересчур пустынна и слишком спокойна, отметил Фрост, – даже принимая во внимание ранний воскресный час.

Ни души.

Капитан машинально коснулся рифленой рукояти браунинга, тотчас же отдернул руку, хмыкнул.

"Стареешь, сукин сын, – подумал он с печальной иронией. – Скоро тени собственной беречься начнешь..."

Снег выпал обильный, однако уже начинал подтаивать. На каждом шагу Фрост черпал мокасинами новые порции холодной слякоти, и вскоре промочил ноги полностью. А, наплевать!

Он продолжал методически обыскивать карман за карманом. Сигареты, разумеется, позабыл. Зажигалку – тоже.

Совсем весело стало жить на свете, подумал наемник. Теперь уж – хочешь, не хочешь, а изволь прошагать до лавки в самом конце квартала. Кварталы же в этой части города, увы, не маленькие. Шевелись, боевая кляча, курить-то хочется!..

В Охранной Службе Diablo сотрудникам – не получившим очередного задания, полагалось два свободных дня в неделю: суббота и воскресенье. Для Фроста эти дни были наихудшими. Капитан попросту не знал, куда себя девать. А воскресное утро почти неизменно повергало его в черную, неодолимую тоску.

Наемник тряхнул головой. Какого лешего?! Устроим себе маленький праздник! Денег достаточно, зачем ограничиваться бутылкой молока и булочкой? На свете существует горячая, с пылу, с жару, пицца; имеются настоящие итальянские спагетти с великолепным итальянским сыром.

Кроме того, не перевелись еще у Ричардса бутылки английского бренди лучшего из лучших.

Кутить – так кутить!

Немного повеселевший Фрост ускорил шаг. Окружавшая тишина исподволь продолжала действовать наемнику

на давно и основательно расшатанные нервы. Отчего так пустынно вокруг?

Он прошел улицу из конца в конец, ступил на обледенелый асфальтовый "пятачок", толкнул широкую стеклянную дверь. Вступил в торговые владения Джима Ричардса.

– Здорово, Джим!

– Осторожно, мистер Фрост! – закричал владелец магазина вместо приветствия, – Нанесли снегу, подлецы! Пол ужасно скользкий, осторожно!

Предупреждение чуть-чуть запоздало. Истертые плиты пола, действительно, изобиловали склизкими лужами полужидкой тающей грязи. Фрост вознамерился было отшутиться, но почувствовал, что не может устоять и рушится, подобно конькобежцу-неумехе. Истертые подошвы мокасин были когда-то рубчатыми, держали ходока на любой поверхности, но теперь уже ни куда не годились.

– А, ч-ч-ч!..

Падая на спину, Фрост успел непроизвольно прижать подбородок к груди, спасая голову, но все приключилось так неожиданно, что наемник даже сгруппироваться не успел, а шлепнулся едва ли не плашмя.

Шлепнулся с непостижимо громким ударом, с грохотом, с громом.

Стеклянная дверь буквально рассыпалась на мелкие и крупные осколки над лицом Фроста. Капитан успел закрыться ладонью, да и стекло у Ричардса, по счастью, оказалось хитрым, чуть ли не автомобильным, разлетающимся при ударе на почти безвредные, лишенные острых кромок куски.

В стоявшем напротив кассовом аппарате внезапно возникло полдюжины отверстий, фабричными чертежами не предусмотренных.

Отчаянно завопил Джим Ричардс.

"Хорошо же я грохнулся!" – ошалело подумал Фрост, и немедленно опомнившись, покатился прямо по усыпанным осколками плитам.

Дробовик!

И наверняка магазинный! Пятизарядный, по меньшей мере!

Браунинг точно сам собою выпрыгнул из-за брючного ремня, очутился в руке наемника. Лязгнул предохранитель, щелкнул взведенный курок. Остатки стеклянной двери обрушились внутрь лавки, сметенные вторым оглушительным выстрелом. Тотчас же грянул третий.

"Болван, – подумал Фрост. – У него пять зарядов, палит напропалую, а перезаряжаются эти штуки не быстро..."

Однако, то ли у неведомого стрелка в магазине было больше пяти патронов, то ли ружей оказалось несколько, – но всякий раз, когда Фрост пытался привстать и оценить обстановку, раздавался новый грохот, и новые куски стекла свистели внутри магазина. Левой ладонью наемник старательно закрывал небритое свое лицо. Он испытывал непроизвольный страх одноглазого человека – случайно лишиться второго ока, сделаться полностью слепым.

Одновременно Фрост полз на локтях и коленях поближе к витринам, в мертвую зону, где основание стены могло послужить своего рода бруствером, дать возможность внезапно поднять голову и хотя бы мгновенно взглянуть на творящееся снаружи.

Выстрелы гремели по-прежнему.

Продырявленные жестянки мангового сока дребезжали и кувыркались, рассыпая оранжевые брызги. Маслины и пикули десятками и сотнями вылетали из расколотых банок. Стоял острый запах пролитого уксуса.

Лавка Джима Ричардса несла ощутимые потери.

Фрост подхватил сбитую с полки бутыль фанты, метнул ее в разбитое окно, точно "коктейль Молотова". Стрелок на мгновение отвлекся – с тем же успехом из окна могла вылететь и взведенная граната, – а Фрост вскочил и кубарем перевалился через подоконник, наружу.

Автомобиль.

Запаркован ярдах в тридцати от лавки Ричардса. Противник стоит под его прикрытием, пригнувшись, уперев локти в высокий багажник, для большей устойчивости прицела. И палит вовсю.

Заряд картечи не изрешетил Фроста лишь потому, что капитан тоже знал свое дело, и не просто выпрыгнул, а покатился по заснеженному асфальту, словно рухнувший на крутом спуске лыжник. Девять свинцовых кругляшей лязгнули о тротуар почти рядом.

Стрелок передернул ствол, загоняя в камеру следующий патрон.

"Да что у него, винтовка-самобранка? – непроизвольно изумился Фрост. Откуда патроны выскакивают, разрази тебя?"

Предаваться никчемным рассуждениям было недосуг. Приподнявшись на локтях, стиснув липкую от разлившейся по полу пепси-колы рукоять пистолета обеими руками, Фрост произвел первый ответный выстрел. Затем – второй, и сразу, почти без перерыва, – третий.

Пораженный последовательно в грудь, кадык и переносицу, обладатель дробовика умер еще раньше, чем начал короткий полет. Пистолетная пуля – как, впрочем, и заряд картечи, – ударяет мишень с мощью и силой налетающего автомобиля. Человека буквально взметывает в воздух и швыряет прочь.

Только не просвещенные по этой части кинорежиссеры заставляют артистов картинно замирать и медленно опускаться наземь после выстрела в упор...

После попадания в переносицу криминалистам предстояло изрядно попотеть, устанавливая личность бандита. Верхнюю часть его головы, по сути, снесло напрочь.

С браунингом, зажатым в правой руке, Фрост медленно поднялся, помогая себе окровавленной левой ладонью. Стараясь не наступить на осколки бутылочного стекла – острые, торчащие, – замер на месте, озираясь, высматривая возможных напарников негодяя. Таковых не обнаружилось.

В безмолвии снежного утра, в спокойной дремоте воскресного города возникал заунывный вой полицейских сирен. А позади послышался хруст крепких, надежных, новеньких подметок, сокрушавших и дробивших битое стекло.

Фрост крутнулся.

К нему близился Джимми Ричардс.

– Мистер Фрост... Мистер Фрост... – повторял он трясущимися губами. Живы... Слава Богу, вы живы!

– Эй, Джимми, – блекло улыбнулся наемник.

– Да?

– Когда полиция и "скорая помощь" управятся и окончат опрос, напомните мне, пожалуйста, купить галлон молока...

Ричардс приоткрыл рот и округлил глаза.

– Полезно для здоровья, – сказал Фрост. – Ах, да!.. Еще пачку спагетти, полфунта сыра, одну горячую пиццу и бутылку бренди. Английского. Лучше запишите сразу, не то непременно позабудем...

Глава вторая

– Так-с, капитан Фрост. Ваше личное дело мною изучено. Солдат-наемник. Профессиональный телохранитель, сдельно работаете на службу Diablo. Помимо этого – несколько приключений побочного, так сказать, свойства. За что именно сукин сын пытался вас уложить?

– Может, просто не любил одноглазых? – невинным голосом осведомился Фрост.

– Свинячья чушь. Ваша склонность к идиотским шуткам тоже отмечена в личном деле.

Произношение выдавало полицейского с головой. Родился этот решительный парень, обладатель решительных глаз и решительной челюсти, где-то в Иллинойсе, либо северной Индиане.

– Милостивый государь, – с преувеличенной изысканностью промолвил Фрост, коль скоро вы столь внимательно изучили мое досье, то, стало быть, знаете и мое имя. А я вашего еще не слыхал. Не имел чести, – закончил он уже издевательски.

Одетый в штатское детектив прищурился.

– Сержант Мак-Гилл. Отдел расследования убийств. А с местными фараонами вы, кажется, беседовали прямо на месте?

Разговор происходил в клинике, где Фроста заботливо измазали йодом и покрыли пластырем – далеко не все осколки стекла оказались безобидными, а в пылу схватки наемник почти не замечал полученных порезов.

– Да. И вам изложить могу ровно столько же, сколько рассказал им. Иду: себе тихо-мирно, хочу купить бутылку молочка,: пиццу горячую...

– Пропустите список покупок.

Мак-Гилл приблизился к амбулаторному столику, откуда Фрост, раздетый догола перед медицинской обработкой, даже не успел подняться. Дурацкое положение, подумал капитан. Безукоризненно облаченный в костюм-тройку сыщик допрашивает человека, на котором костюм праотца Адама. Допрашиваемый валяется не без удобства, следователь же стоит столбом...

– Вхожу в лавку Ричардса. Джим кричит: берегись, на полу полдюйма скользкой грязи. Предупреждение запоздало, я шлепнулся – и, как видите, уцелел. Заряд прошел поверху. Кстати, магазин застрахован? Там ой-ой как звенело и сыпалось!..

– Когда вы входили, – невозмутимо осведомился Мак-Гилл, – видели кого-нибудь?

– Ни души. Даже насторожился: как тихо вокруг! Подозрительно тихо.

– Автомобиль?

– Это машина самого Ричардса. Он паркует ее возле своей лавочки. Вполне естественно.

– Значит, ни слежки, ни подозрительных личностей не приметили?

– Говорю же: нет.

– Подумайте хорошенько, – произнес Мак-Гилл почти дружелюбно. – Вас не обвиняют ни в чем. Законная самозащита. При свидетелях. Но помогите нам, пожалуйста.

– Понимаю, – ответил Фрост, и заговорил столь же серьезно и дружелюбно:

– У меня было нехорошее предчувствие. Ну... Сами знаете, как это случается. Мурашки по спине бегают.

Мак-Гилл согласно кивнул.

– До того, как объявились полицейские и врачи, затоптавшие все вокруг, я обнаружил цепочку следов. Шла прямиком от забора, тянущегося неподалеку, прямиком к автомашине Ричардса. Безусловно, следы стрелка.

– Личные враги у вас имеются? Хочу сказать, настоящие враги?

– В моем деле врагов наживаешь неизбежно. Только настоящих врагов, готовых выпалить в спину из двенадцатикалиберного ружья, насколько разумею, в живых не осталось.

Фрост еле заметно ухмыльнулся.

– Кстати, вы установили, кем был этот герой? Сам я опознать не смог больно хорошо попал третьим выстрелом...

– Да, установили. Связались с Вашингтоном, передали отпечатки пальцев, получили ответ. Фото, разумеется, не передавали, – в свой черед ухмыльнулся Мак-Гилл. – Третий выстрел и впрямь оказался чудо как удачен.

– И?

– Кубинец. Один из тех, кому Кастро якобы позволил эмигрировать официально. Половина этих мерзавцев – агенты коммунистической разведки, сами понимаете. Сбежал из иммиграционного центра едва ли не на следующий день. Месяц назад парень уже застрелил в Майами одного из руководителей кубинского Сопротивления. Напрягите мозги: за что Кастро мог иметь зуб на вас?

Фрост пожал плечами.

Потом нахмурился.

Потом улыбнулся:

– Марина.

– Субмарина? – переспросил ослышавшийся Мак-Гилл.

– Да нет, – засмеялся наемник. – Марина. Женское имя. Сеньорита Марина Агилар-Гарсиа. Монте-Асуль. Страна в Центральной Америке. Отец Марины был ее президентом, покуда фиделевские головорезы не вынудили старика убраться вон.

– А вы?..

– Я служил его телохранителем.

– Агилара, если не ошибаюсь, вывели в расход поблизости от Мехико? уточнил сержант.

– Увы.

– Н-да. Вы славный телохранитель...

Вместо ответа Фрост указал Мак-Гиллу на шрамы, покрывавшие живот.

Полицейский приподнял брови.

– Я сделал, что мог, – пояснил Фрост.

– Получается, возможна простая месть?

– Получается, да, – солгал наемник. В глубине фростовского сознания уже брезжила догадка – почти неимоверная. Но делиться ею с Мак-Гиллом было бы опрометчиво.

– А я полагаю, нет! – рявкнул сержант. – Ведь условились же: говорим по-дружески, начистоту!

Фрост помедлил.

– Возможно, – сказал он задумчиво, – Марине самой понадобился телохранитель. Кубинская разведка узнала об этом. Кого позовет Марина в первую очередь? Покорного слугу. Вот и выслали охотничка с дробовиком в стендовой стрельбе поупражняться... Ничего иного предположить не могу.

Полицейский только рукой махнул.

– "Тепло", капитан. И только. А мне требуется "горячо".

– Простите, но это, действительно, все.

– Ага. Черта с два.

Мак-Гилл поглядел в угол, где висела на крючках фростовская одежка, снятая заботливой сестрой милосердия.

– Сударь, – осклабился он, – вы неряха. И преотменный. Даже подзаборные алкоголики не натянут подобных тряпок.

– А вы в изящном костюмчике своем шлепнитесь в грязищу, да по полу покатайтесь, да проползите среди пепси-колы разливанной – тогда и посмотрим, кто алкоголик подзаборный, а кто – трезвенник безупречный, – огрызнулся Фрост.

– Ладно, ладно, – улыбнулся Мак-Гилл. И внезапно стал по стойке "смирно".

Фрост покосился.

В амбулаторном кабинете возник новый гость.

Высокий, худощавый, темноволосый, коротко стриженый. В правой руке незнакомца красовался дорогой кожаный портфель-"дипломата. Через левую, согнутую, был переброшен светло-серый плащ.

– Здравствуйте, капитан Фрост.

– Здравствуйте... э-э-э..?

– Бейтон. Майк Бейтон. Спешу уведомить: мы работаем с сержантом в различных управлениях. Пришел я не для того, чтобы допрашивать либо запугивать. Вы, кстати, – улыбнулся Бейтон, – кажетесь человеком, которого не стоит запугивать ни при каких обстоятельствах.

Он приблизился к столику Фроста.

Распахнул портфель, извлек пластиковый пакет. В пакете обретался хромированный браунинг. Майк Бейтон вынул его и вручил Фросту.

– Отлично сыграно, капитан. И, должен сказать, на прекрасном инструменте. Прямо скрипка Страдивари!

Фрост расхохотался.

– Боюсь, аудитория изрядно пострадала.

– Мы замолвим словечко, и страховая компания позаботится о Ричардсе. Но сейчас давайте побеседуем о вас и этом кубинском налетчике.

– Спрашивайте.

– По нашему разумению, сеньорита Агилар-Гарсиа намерена пригласить вас личным телохранителем.

– Ясновидящая организация, – сказал Фрост.

– Разведывательные источники на Кубе сообщают, что Кастро обеспокоен очень обеспокоен – предстоящим через несколько недель вторжением в Монте-Асуль. Сеньорита Агилар-Гарсиа сколотила небольшую наемную армию, а уцелевшие люди генерала Коммачо поддержат десантников партизанским ударом внутри страны. По нашему разумению, – повторил Бейтон, – сеньорите нужен опытный, изощренный в подобной войне человек, способный возглавить ударную группировку. Понимаете?

Ошеломленный Фрост кивнул.

– Кастро и коммунистическая марионетка в Монте-Асуль – как бишь, его?..

– Эрнесто Рамон.

– Да, конечно... Кастро и Эрнесто Рамон чувствуют себя словно два таракана, угодившие на одну сковородку. Поэтому и попросили Рафаэля Ортиса проведать вас. Очевидного кандидата в главнокомандующие.

– Ортис?

– Да. По крайности, числится под этим именем. А подлинное имя, или нет какая теперь, к черту, разница?

– Ни малейшей. Но что же вам угодно? – без обиняков спросил Фрост.

– Во-первых, закурите.

Бейтон улыбнулся, извлекая желто-коричневую пачку:

– В досье сказано, вы предпочитаете "Кэмел"...

– Н-да, – протянул Фрост и зажег сигарету от любезно поднесенной Бейтоном спички.

– Чего же вы хотите? – повторил наемник, с наслаждением сделав несколько затяжек.

– Только одного. Знать в точности: согласны вы служить... м-м-м... личным телохранителем сеньориты или нет?

– Но какая вам, в сущности, разница?

– Видите ли, – продолжил Бейтон, словно и не слыхал заданного ему вопроса, – приняв официальный воинский чин в заведомо наемной армии, вы лишаетесь американского гражданства. Таков закон. А служить по контракту, охраняя отдельного человека – да еще и не являющего собою пока официальной политической фигуры, – сколько угодно. Если работа повлечет необходимость... нет, если работа вынужденно вовлечет вас в... Короче, вы меня понимаете. Если вокруг закипает война, телохранитель поневоле может оказаться втянут в операции как тактического, так и стратегического свойства. Безо всякого ущерба для своего гражданского статуса.

– Иными словами, – сказал Фрост, – принимай грядущее предложение и помогай порядочным людям сбросить фиделевскую макаку. Заодно потреплем нервы и. самой бородатой твари. Правильно?

– М-м-м... Я бы не выражался столь прямолинейно, однако суть вы поняли вполне.

Бейтон огляделся в поисках пепельницы для Фроста и, за неимением лучшего, протянул наемнику никелированную больничную "утку".

– А вы отдаете себе отчет, – спросил капитан, – в том, что папаша Марины, хоть и числился добрым антикоммунистом, но был крайне правым диктатором? Тоже не сахар, доложу вам!

– Сеньорита Агилар-Гарсиа, – сказал Бейтон, – добрый друг Соединенных Штатов. Можно с уверенностью утверждать: повторяю, с уверенностью, – что ей пришлась по душе демократия и преимущества, которые демократия дарует. Монте-Асуль освободится от диктатур любого свойства – и левых, и правых. Соединенные Штаты чрезвычайно в этом заинтересованы.

Бейтон сделал короткую паузу и закончил:

– Следует логический вывод: мы хотим обеспечить сеньорите самую надежную охрану... И знающего свое дело военного советника, между прочим...

Фрост погасил окурок в никелированной "утке". На "утке" виднелась маленькая надпись: "Сделано в США".

– И ко мне применимо, – буркнул Фрост.

– Что?

– Ничего... Просто подумал вслух.

Глава третья

Фрост ослабил черный шелковый галстук, одернул пиджак, слегка подтянул брюки. В эдакой жарище, подумал он, только и выряжаться как на прием у президента... Наемник замкнул дверцу взятого напрокат форда, пересек широкий, усаженный пальмами бульвар, остановился перед большим, дышавшим стариною зданием.

Монастырь Скорбящей Богоматери.

Приблизившись к створкам деревянных ворот, наемник машинально отметил: поверх монастырской стены тянулись нити колючей проволоки, закрепленной на тонких кронштейнах. Н-да. Нынче вламываются всюду, не разбирают: банк, или монастырь, подумал Фрост.

Чисто средние века! Но тогда, пожалуй, к монастырям было, все же, побольше уважения...

Справа от ворот, на каменной колонне, виднелась черная мраморная табличка, гласившая на английском и испанском языках: "Воздвигнуто в 1887 году от Рождества Христова на милосердные пожертвования обитателей Южной Калифорнии, к вящей славе Господа Иисуса и Его Пречистой Матери".

Фрост постучался.

В воротах распахнулось маленькое оконце, за которым возникло женское лицо.

– Да?

– Сестра, мое имя – Хэнк Фрост.

Наемник выждал одно мгновение и произнес довольно приторный пароль:

– Бутон розы возвещает о грядущей весне. Окошечко затворилось, и начали раскрываться сами ворота. Войдя на монастырское подворье, капитан остановился, обозрел внушительный фонтан, пышный сад, роскошные клумбы цветов, рассыпанные там и сям по гладким, чисто выметенным плитам.

Фрост обернулся, уставился на маленькую, полнеющую монахиню, облаченную в белое одеяние.

– Дожидаться здесь, или идти дальше, сестра?

– Сеньорита спустится к вам через минуту, капитан. Сожалею, но мужчинам доступ в монастырь возбраняется.

– Понятно, – сказал Фрост, удержавшись от ухмылки. Монахиня пошла вернее, поплыла, прошествовала по двору, скрылась из виду. Присев на каменную скамью близ фонтана, Фрост попытался вообразить, будто здесь, подле бьющих и низвергающихся водяных струй, хоть немного прохладнее.

Он уже разговаривал по телефону с людьми, работавшими на Марину, кое-что выяснил, договорился о встрече, и плате за предстоявшую службу.

Марина платила сто тысяч американских долларов. Наивысшая ставка за всю мою жизнь, подумал Фрост. И уже начал мысленно прикидывать, как распорядится этими деньгами. Подумал о Бесс. Теперь уж, голубчик, либо меняй род занятий, либо...

Он постоянно твердил Элизабет: погоди немного, дай заработать хорошие деньги – и я бросаю всякие авантюры... Фрост уже звонил в Лондон, разузнал о самочувствии любимой, ободрил, как сумел; вкратце поведал о грядущей работе за умопомрачительный гонорар. Сказал ровно столько, сколько можно было сказать по трансатлантическому кабелю, не опасаясь подслушивания.

– Что за работа, Фрост? – осведомилась Элизабет напряженным голосом.

– Н-ну... Послужу телохранителем. Это мне уже не впервые.

– Ты и в Канаде нанимался телохранителем!

– Здесь иное. И платят сотню тысяч. Сотню, малыш!

– А потом?

– Потом?

– Да. Потом – что ты намерен делать, как жить?

– Мы ведь беседовали об этом, и не раз! Подумай: сто тысяч. Родная моя, ты...

– Зачем нужны сто тысяч такой ценой, Фрост? Мертвому деньги ни к чему хоть сотня миллиардов!

Она, конечно, волновалась перед операцией, капризничала. Раздражаться в ответ было бы попросту грешно.

– Если бы не эта работа, Лиз, я завтра же вылетел бы в Лондон и просидел с тобою рядом хоть целый месяц. Честное слово. Я люблю тебя...

– Хэнк, ты прилетел! – Марина.

– Здравствуй, – сказал капитан, вставая со скамьи.

– Если бы отец был жив, – произнесла темноволосая, темноглазая женщина, то выбрал бы для этой работы именно тебя. Я знаю. И потому...

– Я прибыл.

– Давай немного прогуляемся, Хэнк, – улыбнулась Марина. – В дозволенных пределах, разумеется.

Она изящно и непринужденно взяла капитана под руку, повела в сторону сада, туда, где цвели благоуханные кусты магнолий.

– Битва будет нелегкой. Но теперь, когда ты согласился возглавить армию вторжения...

– Армию возмездия, – улыбнулся Фрост.

– Пожалуй, – сказала Марина. – Теперь мы, думается, отвоюем Монте-Асуль.

– Официально я имею право числиться лишь телохранителем. Никаких воинских чинов. Это грозит большими неприятностями.

– Понимаю. Но разве только в чине дело? Хэнк... Она остановилась, вынудив наемника сделать то же самое.

– Как я соскучилась! И как обрадовалась, узнав, что ты прилетаешь! У тебя все хорошо, правда?

– По-прежнему, – пожал плечами Фрост. – Ни лучше, ни хуже. А у тебя? Наверное, стало получше, ежели можешь навербовать и экипировать целую армию.

Фрост и Марина снова двинулись по садовой дорожке.

– Не так это легко было, Хэнк. Я ведь попросту ходячее знамя, символ. Талисман своего рода. Коль скоро затея удастся – тогда иное дело. А покуда...

– Ты думаешь, потом будет легче и проще?

– Не понимаю, – молвила Марина, кладя голову на плечо капитана.

Фрост уклонился от нависавшей пальмовой ветви, покосился на женщину:

– В случае нашей победы на тебя начнет восхищенно взирать все население Монте-Асуль. А все население Кубы примется изрыгать проклятия по твоему адресу. И бездействовать не будет, особенно "интернациональные отряды" Кастро. Сама знаешь, какие это бандюги. Покойный Че Гевара и прочая мразь... Ну, и что? А то, что о личной жизни, дорогая, придется надолго позабыть. Женщина-президент уже не принадлежит себе. Она, по твоим же словам, ходячее знамя, символ и так далее, и в подобном роде.

– Забыть о личной жизни? – задумчиво повторила Марина.

И, повернувшись, крепко обхватила шею наемника обеими руками.

– Это будет потом... А сейчас я имею право жить как заблагорассудится. И нынешняя минута – моя, Хэнк...

Фросту припомнилось, как он впервые поцеловал Марину – там, на юге, в президентском дворце. Как молотили дождевые струи по их прижимавшимся друг к другу телам. Как он изо всех сил старался напиться до бесчувствия – но кому бы удалось это сделать рядом с Мариной?

Он сомкнул глаз, опять припомнил ветер, дождь, балкон, сверкание молний; первую, сумасшедшую ночь любви.

И поцеловал Марину.

Поцеловал нежно, радостно, исступленно.

Уповая, что не совершает кощунства, делая это в монастырском саду.

Глава четвертая

– Расскажи-ка мне о Рамоне. Что он за фрукт?

– Газет не читаешь?

– Не выношу.

– А журналы?

– Читаю, но редко.

Марина рассмеялась.

– Хорошо, о мой непросвещенный полководец. Внемли и запоминай. Лет сорока; возможно, чуть старше. Красив – но конфетной, почти женственной красотой...

– Понятно. Червонный валет.

– Угодил в точку. Любимец Фиделя Кастро, и один из надежнейших его подручных. Революционный вождь. Персонаж романтической повести.

– Я не читаю романтических повестей.

– Господи, помилуй, да ты вообще хоть что-нибудь читаешь? – возмутилась Марина.

– Читаю. Нашего Шекспира. Вашего Сервантеса. А чуши не люблю. Ее и в жизни моей с избытком достает. Излагай дальше.

– Настоящее имя Эрнесто Рамона – Франциско Перетта. Он полуитальянец...

– Данте я тоже перечитываю, – вставил Фрост.

– Ты невыносим, – прыснула Марина. – И с тобою рядом чувствуешь себя полуграмотной школьницей. Как можно, имея подобные мозги, заниматься международным разбоем?

– А кто бы отвоевывал твою игрушечную страну, если бы я преподавал языки да литературу полуграмотным школьникам? Излагай дальше.

– Подлинный Рамон был родом из Монте-Асуль. Из вполне приличной, хотя и склонявшейся к левым убеждениям, семьи. Что стало с этим беднягой – понятия не имею. Перетта – кубинский выходец. Учился в Москве, и в России же прошел всю необходимую террористическую подготовку. Марионетка чистейшей воды – правит лишь по прямым указаниям Кастро. И девяносто шестой пробы палач. Впрочем, у красных такие в особой чести.

– Само собой. Дальше.

– О Рамоне рассказывать больше нечего. Излагаю общую обстановку. После крушения, в котором погиб генерал Коммачо, между монтеасулийскими антикоммунистами возник жесточайший раскол. Адольфо, генеральский племянник, начал собственную войну против Рамона и его клики. Рамон ответил ужасающими... как это у них зовется?

– "Чистками". Советское словцо.

– Да, спасибо. "Чистками". Редакторы, журналисты, радио– и телекомментаторы – все, кто пытался хотя бы намекать на правду о коммунизме, Кастро и самом Рамоне, – либо гибли, либо исчезали бесследно.

Фрост понимающе кивнул.

– Несколько месяцев спустя Адольфо связался со мною. Сказал, что готов содействовать всемерно, а счеты сведем после, когда выметем нечисть и дадим государству покой.

– Счеты сведете? Какие, прах побери, счеты?

– Хэнк, ты... Понимаешь, Адольфо считает меня виновной в гибели генерала. Называет убийцей своего дяди. Знает лишь половину того, что произошло на деле, но совершенно убежден в своей правоте. Странное союзничество. И трудное, будь уверен. Однако нас объединяет ненависть к Рамону, и Адольфо можно доверять всецело – пока не завершится битва. А после нее...