Текст книги "Коммандос Четвертого Рейха (Они называют меня наемником - 3)"

Автор книги: Джерри Эхерн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Часовая мастерская – пункт его назначения – размещалась на углу. Подойдя к витрине, он незаметно снял выданные ему "Сейко" и немного согнул звенья браслета. Опустив часы в карман, Хэнк поднял воротник плаща – начинал накрапывать дождь – надвинул поглубже тирольскую шляпу и постучал в дверь из цветного стекла.

Мастерская оказалась запертой, но в ее глубине горел неяркий свет. Фрост постучал снова, и внутри зажглась яркая люстра, и донесся голос, спросивший что-то по-французски.

– Посмотрите, пожалуйста, браслет, – обратился он через стеклянную дверь с условным паролем. – С часами все в порядке, а вот браслет сломался.

За дверью раздались шаги, и она приоткрылась на цепочке.

– Что вам нужно? – раздался мужской голос с небольшим акцентом.

Капитан повторил пароль.

– Браслет? – пристально посмотрел на него хозяин. – Я не вижу, где он поврежден. Приходите завтра.

– Я уезжаю сегодня вечером, – закончил Фрост свой пароль и выжидательно замолчал.

Хозяин покопался с задвижкой и распахнул дверь, приглашая немного изменившимся голосом с более явным немецким акцентом:

– Заходите, не стойте под дождем. Хэнк вошел в помещение и в голове у него пронеслось – а не попал ли он из огня да в полымя?

Глава восьмая

– Знакомьтесь, это Женевьев, – сказал хозяин, проводив Фроста через все помещение, занимаемое мастерской, заходя в заднюю комнату. Хэнк протянул руку женщине, сидящей за маленьким столом, на котором были аккуратно разложены разнообразные части часовых механизмов. Женевьев оказалась блондинкой лет сорока, в глазу у нее торчала лупа часовщика.

Она не обратила ни малейшего внимания на протянутую для дружеского рукопожатия ладонь. Повисла гнетущая тишина и только через пару минут блондинка соизволила оторваться от своего занятия и поднять голову, уронив в кулак увеличительное стекло. У нее оказались неожиданно яркие голубые глаза, по крайней мере, такими они показались капитану в желтом свете настольной лампы.

– Да, меня зовут Женевьев, – кивнула она. – По-моему, мне знакомо ваше лицо.

Фрост выдавил вымученную улыбку и произнес:

– Вы работаете на...

– Кто вы такой, во-первых?

– Я – Джеймс Вильям Карлсон. Можете называть меня просто Джеймс. А вы?..

– Вам ведь сказали, как меня зовут. Этого пока хватит.

– Ладно, – улыбнулся Хэнк, – все равно, рад встретиться с вами.

На ее лице не отразилось никаких эмоций. Капитан скрестил руки и присел на краешек стола.

– Послушайте, перестаньте заниматься ерундой, если вам знакомо мое лицо и это, – он показал на повязку, – значит, вы знаете, кто я такой. Вы связная или нет? Если я по ошибке забрел не в ту часовую мастерскую, так я уйду.

– А вы думали, что вас встретят криками "хайль Гитлер"? Насколько я знаю, вы еще находитесь в розыске, мистер Карлсон. И откуда я знаю, что вы именно тот человек, за которого себя выдаете?

– Ну хорошо же, – многозначительно произнес капитан и его рука вынырнула из-под плаща, сжимая пистолет. Раздался щелчок взведенного курка, неожиданно громко прозвучавший в резко наступившей тишине, прерываемой только тихим тиканьем часов. – Говорите или да, или нет, дамочка, иначе...

И он угрожающе покачал стволом диаметром почти что полдюйма.

– Ладно, вы действительно – Карлсон. До нас дошли сведения, что вы находились на севере Африки – в Палестине.

– Да, еле ушел от проклятых израильских полицейских, туго пришлось... заметил он, пытаясь подыграть под характер Карлсона.

– Ничего, им недолго осталось там править, – почти промурлыкала Женевьев. – Хорошо, я познакомлю вас с местным партийным руководством. Как известно, хотя мы и координируем свою работу с ними, но не являемся частью их организации. Я представлю вам всех нужных людей.

– Вот и отлично, – постарался скрыть свои эмоции Фрост.

– Я много читал о вашей партийной работе в Штатах. Оказывается, вы довольно хладнокровный убийца, мистер Карлсон.

Хэнк что-то невнятно пробормотал, не имея ни малейшего понятия, был ли в действительности тот убийцей и не желая продолжать разговор на эту тему.

– У нас есть еще время. Может, пойдем ко мне? Я покажу свою квартиру, отдохнешь с дороги. Мало ли чем можно убить время двум молодым людям...

Он пожал плечами, засунул пистолет за пояс и заметил:

– Кобуру вот только потерял, надо новую купить.

Женевьев поднялась, встряхнув волосами, и Хэнк впервые по-настоящему рассмотрел ее. Волосы были удивительного платинового цвета, а глаза неестественно голубыми. Под прилегающим вязаным платьем скрывалась красивая фигура со всеми положенными выпуклостями.

– Ну так что, идем?

– А почему бы и нет, радость моя.

Ее квартира находилась недалеко, в полутора кварталах от мастерской, в довольно неприглядном здании, хотя сами комнаты, расположенные на втором этаже, оказались уютными и буквально залитыми светом, когда Женевьев щелкнула выключателем.

– Присаживайся. Что будешь пить?

Капитан был готов к этому вопросу. Не удержавшись и скривившись, он попросил:

– Если нет шотландского виски, то можно бурбон.

Женщина улыбнулась и исчезла в кухне. Фрост бросил мокрый плащ на деревянный обеденный стол, сел на низкий диван и закурил. Карлсон предпочитал "Куле". Вдыхая ментоловый дым, Хэнк рассмеялся – тот человек, роль которого он играл, был известен не только своей ненавистью к евреям, но и к неграм, среди которых, как он заметил, имелось особенно много почитателей сигарет с ментолом. Он поигрался своей зажигалкой "Зиппо", не особенно ее скрывая от вернувшейся Женевьев – у Карлсона тоже была "Зиппо".

– Держи, Джеймс. Шотландского не нашлось, но это хороший бурбон.

– Спасибо тебе, моя спасительница, – поблагодарил капитан. Он не мог переносить этот напиток.

– Идем в спальню, там допьешь.

Он поднялся с дивана, расстегнул галстук и последовал за хозяйкой.

В углу спальни стояла стерео система, Женевьев подошла к ней и включила музыку. Комнату заполнили звуки песни Шарля Азнавура.

– Пожалуйста, выключи музыку. Я так устал...

Последний раз он слушал Азнавура вместе с Бесс в Швейцарии, и у него не было ни малейшего желания испортить приятные воспоминания тем, что сейчас произойдет в этой спальне.

Женщина выключила стерео и подошла к кровати, освещенной маленькой настольной лампой.

– Раздень меня, – попросила она.

Фрост приблизился к ней, и она прильнула к его груди. Он обнял женщину, нащупал сзади платья крючок, молнию и неумело расстегнул одежду. Женевьев убрала руки с его плеч, и платье упало на пол. Лифчика под ним не оказалось, это он заметил еще в часовой мастерской. Чулок тоже не было, лишь коротенькая комбинация и трусики. Отбросив в сторону туфли и сразу став на два дюйма ниже ростом, она потянулась к нему всем пышным телом и спросила возбуждающим шепотом:

– Интересно, одноглазые лучше целуются?

– Они лучше не только целуются. Сейчас убедишься в этом сама...

То, что произошло потом между ними, можно описать двумя словами неистовство и ярость. Не любовь, даже не секс – неистовство, граничащее с насилием. Он яростно вбивал свое тело в ее, она стонала и в кровь царапала ногтями его спину, вскрикнув один только раз: "еще!"

Пока Женевьев принимала душ, он оделся, проверил пистолет и с отвращением выкурил еще одну ментоловую сигарету. Затем они сели в ее машину – маленький "рено" – и поехали в район, который и в подметки не годился той улице, где была расположена мастерская. В этом на каждом углу находилось сомнительное увеселительное заведение и пока они шли от того места, где запарковали машину, Хэнк насчитал до десятка проституток и их коллег мужского рода, слоняющихся по улице.

– Отличное местечко, – сделал он комплимент женщине, но та не стала пялиться по сторонам, а взяла его под руку и увлекла за собой в один из диско-клубов. Фрост успел заметить название – "Голубой Париж" – но его смысл дошел до него, только когда они попали внутрь.

Капитан быстро осмотрелся по сторонам и убедился, что около половины посетителей накачаны наркотой. К ним, виляя задом, подошла рыжеволосая "официантка" в кокетливом передничке – без всякого сомнения, "голубой" – и, видимо, зная Женевьев, "провела" их к одному из столиков недалеко от танцевальной площадки.

Хэнк заказал бурбон, его спутница – джин и тоник.

– Потанцуем? – спросила она его.

Фрост смутно вспомнил, что Карлсон считал себя неплохим танцором и с готовностью согласился.

Музыка в стиле "диско" грохотала вовсю. Капитан отхлебнул обжигающего виски и поспешил за Женевьев, которая уже выскочила на площадку. Высоко под потолком вращался зеркальный шар, отбрасывая сотни зайчиков от направленных на него фонариков. Не успел он догнать свою партнершу, как громкие аккорды стихли, но через секунду вновь раздались мощные звуки чего-то похожего на диско-аранжировку Бетховена.

"Да какого черта, плясать – так плясать!", – с решимостью подумал Фрост, подхватил Женевьев и закружил ее между парами, из которых примерно две трети были однополыми. Или можно было сказать по-другому – целая одна треть пар состояла из обеих полов. Он не удержался и рассмеялся.

– Что смешного? – постаралась перекричать шум музыки его спутница.

– Ничего! – крикнул он в ответ, захохотав еще громче. Подумать только он, Хэнк Фрост, опустился до того, что вот сейчас отплясывает в дискотеке для гомосеков! "Эх, видела бы меня Бесс", – едва не вырвалось у него вслух.

Следующая песня походила на танго. Капитан подхватил партнершу и заскользил по площадке, словно заправский танцор, наклоняя Женевьев, вращая ее, отбрасывая от себя и вновь привлекая.

– Джеймс, ты танцуешь фантастически, – жеманно прошептала она ему на ухо.

– Я же тебе говорил, что одноглазые делают кое-что совсем неплохо.

Закончилась и эта песня и через пару минут раздалась барабанная дробь. Фрост повернулся к центру площадки и услышал восхищенный голос своей спутницы:

– Начинается! Представление начинается! Он кивнул, взял ее под локоть и провел к столику, пробормотав:

– Сгораю от нетерпения...

Однако вскоре он понял, что можно было и не сгорать. Представление оказалось обычными садомазохистскими выкрутасами, едва облаченными в кое-какую хореографическую форму. Некоторые номера он мог бы поставить и сам, причем намного лучше. Наряды из черной кожи выглядели, как дешевые поделки из блестящего кожзаменителя; хлысты, цепи имели устаревший, подержанный вид, что с полным правом относилось и к грудастому танцору в светлом парике. Он извивался на сцене, игриво замахиваясь плеткой-семихвосткой на молодого парня женственного вида, прикованного к металлическим стойкам, опустившимся из-под потолка танцплощадки.

Хэнк бросил взгляд на зрителей, которые вели себя довольно непринужденно, громко хлопая, стуча ногами, свистя и подбадривая выступающих. На сцене "представление" было в самом разгаре – вот жеманного вида "страдалец" опустился на колени и стал ползти, высунув язык, к потрясающему плеткой "палачу". Капитан залпом прикончил свой бурбон и громко прошептал на ухо Женевьев:

– Он что, собирается у него...

Та что-то утвердительно промычала, не сводя глаз с площадки и едва дыша от возбуждения.

– Боже мой, – вздохнул с осуждением Фрост, обращаясь больше к себе самому, – моя мамочка никогда не водила меня по таким местам.

Когда гомик подполз к своему старшему товарищу и начал делать то, во что до самого конца не верилось Хэнку, он нервно закурил и выругался про себя.

Однако, ему пришлось признать по мере развития "представлений" что то, что так потрясло его вначале, оказалось детскими забавами по сравнению с тем, что стало твориться на сцене немного погодя. Зрители, в отличие от капитана, получали огромное наслаждение от выступления и неистово аплодировали "артистам".

– И такое представление дают здесь каждый вечер? – спросил он у подружки.

– Да, только сегодня они выступают последний раз – клуб ненадолго закрывается. Я сейчас поведу тебя за кулисы и там ты встретишься со связным.

Он заказал еще выпить и взглянул на часы, браслет которых ему так и не починили. Четыре утра. Снова зазвучала танцевальная музыка, на площадку выскочили пары, Женевьев вопросительно взглянула на Фроста, но он отрицательно покачал головой:

– Нет, давай просто посидим, отдохнем. Для меня слишком много впечатлений за раз.

Они осушили стаканчики, и его спутница поднялась, наконец, из-за стола.

– Ладно, пойдем, Джеймс, я тебя познакомлю с кем нужно.

Он поспешил за ней, лавируя между танцующими, к "кулисам", а попросту говоря, к потрепанной ярко-красной бархатной шторе, отгораживающей кабинки для переодевания от сцены. За ней оказался узенький коридор с несколькими дверьми: За дверью справа шла разудалая гулянка, судя по доносившимся изнутри звукам.

– Там – кордебалет, – с гордым видом объяснила Женевьев и постучалась в дверь слева, добавив голосом, полным благоговейного почтения: – Вот его гримерная.

– Антре! – услышал капитан и последовал за женщиной в комнатку.

Она показалась ему обыкновенной захламленной гримерной, типичной для какого-нибудь дешевого театра. За столиком сидел, вытирая с лица грим, тот самый грудастый блондин с плеткой.

– Виктор, это Джеймс Карлсон. А это – Виктор Либлинг, руководитель парижского отделения французской национал-социалистической рабочей партии.

Виктор Либлинг повернулся к гостю и протянул ему руку. Фрост обхватил ее своей ладонью и в этот момент понял, что попался на старую уловку, знакомую ему еще по старым ковбойским фильмам. Неожиданно сильным рывком на себя блондин в парике рванул руку Хэнка и тот, рванувшись левой к пистолету на бедре, почувствовал укол чем-то острым под лопатку. Резкая боль и жар, разлившийся по спине... Нож? – мелькнула догадка, но тут капитан обессилено опустился на колени.

– Вы слышите меня, герр Карлсон?

Он не мог произнести ни слова, а перед глазами расплывались разноцветные пятна.

– Не переживайте, вас всего лишь укололи шприцом. Мы проверили отпечатки пальцев, оставленные вами в квартире Женевьев и, по данным Сюртэ, они не принадлежат Джеймсу Карлсону. Это значит, что вы не тот, за кого себя выдаете и, следовательно, работаете либо на ЦРУ, либо на Моссад. Вы – не Карлсон.

Фрост взглянул на гротескное лицо, до половины покрытое гримом, попытался что-то произнести, но не смог пошевелить онемевшим языком в сухом рту.

– Не надо нам пытаться что-то объяснить прямо сейчас, герр как-вас-там. Мы скоро все узнаем. На верится, что так легко провалились? Так вот вам главное доказательство – мы сразу узнали, что вы не Карлсон после того, как вы поразвлекались с Женевьев. Ведь Карлсон – убежденный гомосексуалист!

Хэнк отрешенно закрыл глаз, найдя в себе все-таки силы пробормотать:

– Ни хрена себе...

Глава девятая

Фрост открыл глаз и прищурился, стараясь сообразить, где он находится. Хэнк почувствовал, что руки его связаны и, взглянув вверх, увидел, что он подвешен на толстой цепи к балке какого-то старого сельского дома. Ноги его раскачивались в футе от пола и вместе с чувством боли вернулось ощущение холода – он был полностью раздет. Капитан сумел снова поднять голову и заметил, что запястья ему сковывают не обычные современные наручники, а старинные толстые ржавые кандалы, и от них тянется к потолку цепь не менее мрачного вида. Комната была похожа на библиотеку – вдоль трех стен тянулись шкафы с книгами, а посредине четвертой гудел пламенем большой камин, обложенный грубым природным камнем.

Вдруг между шкафами Фрост различил многочисленные предметы, о существовании которых в настоящее время он и не подозревал. Он уставился на орудия пыток, чье незамысловатое страшное назначение было подсознательно понятно любому человеку. На стенах были развешаны усеянные шипами металлические ошейники с огромными стяжными болтами по бокам; колючая проволока; железные пруты; деревянные брусья, сжимающиеся, как тиски; полураскрытые маски с иголками внутри; чугунные сапоги с решеткой вместо подошв для раскаленных углей...

– Вижу, вы заинтересовались декорациями, герр Карлсон. Может, назовете свое настоящее имя, перед тем, как мы приступим к нашему вечернему представлению?

Хэнк узнал голос Либлинга и повернулся в ту сторону, откуда он раздался. Рядом с тем стояло еще несколько человек, принимавших ранее участие в шоу в диско-клубе. Женевьев, единственная женщина, тоже находилась здесь. Кожаные кресла выстроились полукругом вокруг пленника на безопасном расстоянии, чтобы он не мог достать до мучителей ногами. У тех был действительно такой вид, будто они с нетерпением ожидали начала представления.

– Как тебя зовут? – закричал Либлинг.

Фрост с безразличием посмотрел на него и негромко, но раздельно произнес:

– Пошел к черту, педик!

На того, похоже, оскорбление не произвело никакого впечатления и он более спокойно продолжил:

– Нас интересуют три вопроса, и я добьюсь ответов на них с удовольствием для себя и ужасом для тебя. Первый кто ты такой и на кого работаешь? Второй с какой целью ты пытался проникнуть в нашу организацию и что твоя контора знает о нас? И третий – известно ли тебе, кто украл этого еврейского профессора Балсама?

Хэнк подумал, что, если бы он не висел, а стоял, то упал бы от удивления. Самый главный нацист в Париже не знает, кто похитил Балсама?

– Не хочешь отвечать сейчас – ответишь позже. Мы с тобой, с твоим телом и разумом сделаем такое, что ты будешь молить о смерти как о счастливом избавлении.

Капитан подумал, что ему не станет легче оттого, что он признается, кем он является на самом деле. Вежливость тоже не даст никаких преимуществ. Он от души выругался, упомянув о сексуальной склонности всех собравшихся, причем из его длинной тирады только два слова были печатными "идите" и "засуньте"

– Ты поплатишься за свой длинный язык! Женевьев, ты его привела к нам, ты и начинай.

Краем глаза Хэнк увидел, как та встала, оправляя юбку. Исчезла из поля зрения и появилась уже с другой стороны с опасной бритвой и кожаным ремнем в руках.

– Кто бы ты ни был, тело у тебя волосатое, а вот те шрамы на ногах совсем свежие, кожа должна быть очень чувствительной. Вот оттуда и начнем.

Она стала править бритву о ремень, и в комнате раздалось довольное кудахтанье собравшихся извращенцев. Но как только она дотронулась лезвием до нежной, до конца не зажившей кожи, и дернула им вверх, капитан перестал слышать посторонние звуки, так как сам закричал от резкой боли. Однако, сознание не уходило. Он чувствовал боль и ничего, кроме боли. Женевьев с видимым удовольствием срезала с ног не только волосы, но и полоски кожи, иногда отходя немного в сторону и любуясь проделанной работой. Потом она взяла ремень, о который правила лезвие, и стала хлестать им по обнаженным кровоточащим ранам. Процедура с поочередным применением бритвы и ремня продолжалась, казалось, целую вечность, но капитан только кричал и кричал, а спасительное забытье не приходило.

– Ладно, хватит, – остановил увлекшуюся мучительницу Либлинг и обратился к Фросту: – Достаточно накричался? Может, поговорим?

Тот был в настолько остром болевом шоке, что не нашел в себе силы ответить и только покачал головой – нет.

– Самое трагическое, что ты можешь и не знать все, что нас интересует, но когда мы закончим наше представление, то забудешь даже свое собственное имя. Марсель, теперь твоя очередь, но оставь немного и для нас, а то Женевьев уж очень пожадничала...

Раздался смех, с кресла поднялся высокий женственный тип, участвовавший в представлении в клубе и неестественно бабской походкой, сжимая коленки, направился к камину. Он еле семенил, а голубые джинсы настолько плотно обтягивали его бедра и задницу, что было тяжело понять, как он вообще шевелит ногами.

Подойдя к огню, он вынул из него заблаговременно положенную туда кочергу и стал с удовлетворением рассматривать ее раскаленный конец. Затем он шагнул к пленнику и стал заходить ему за спину, оскалившись в похотливой ухмылке.

– Нет, Марсель! Кочерга в анусе может его сразу прикончить. Еще рано!

Сзади раздался визгливый обиженный крик Марселя. Хэнк впервые слышал его голос:

– Если мне не разрешают делать то, что хочу, я вообще не буду играть! – Он обиженно фыркнул, пробежал мимо камина, бросил в него кочергу и выскочил из комнаты.

Капитан уже решил для себя, что его палачи полностью помешанные и окончательно свихнувшиеся психи. Ему и раньше приходилось подвергаться пыткам, но такой мучительной боли, как при срезывании лоскутов кожи, испытывать не приходилось. Однако, когда он взглянул в глаза подошедшего к нему Либлинга, то понял по его ожесточенному взгляду, что ему уготована ужасная участь и ожидает еще более адская боль. Тот вытащил из кармана несколько небольших длинных металлических штопоров и многообещающе продемонстрировал их узнику:

– Я буду медленно вкручивать их тебе в живот, мой молчаливый друг, а ты будешь просить меня о смерти. Может, я сжалюсь над тобой и пристрелю, но только тогда, когда ты нам выложишь всю информацию.

Капитан почувствовал, что его сейчас вырвет. Он и так дышал с трудом из-за рук, высоко поднятых над головой, но справился с секундной слабостью и ничего не ответил. Либлинг поднес первый штопор к животу Фроста и притронулся острым металлом к мягкой коже.

Неожиданно раздался крик – не пленника, на этот раз, – а похожий на визг Марселя. За ним из коридора послышался топот бегущих ног. Один из нацистов подскочил к двери, распахнул ее и Хэнк заметил пробивающиеся в полузашторенное окно лучи солнца – было уже утро. Из коридора раздался истошный крик:

– Марсель снова поджег свою комнату! Бегите сюда!

– Я сейчас вернусь! – пролаял Либлинг, бросил орудия пытки на пол и выбежал из библиотеки, крикнув: – Женевьев, не спускай с него глаз!

Хэнк опустил взгляд – ноги истекали кровью, капли которой капали на кусок брезента, брошенный внизу, и смешивались с засохшими пятнами, оставшимися после предыдущих несчастных жертв палачей. Женевьев подошла к нему и ухмыльнулась, снова достав свою бритву.

– Он ведь не запретил мне немного поиграть с тобой, пока его не будет. А не отрезать ли веко твоего здорового глаза – вот будет смешно...

Она взяла небольшой стул, стоящий у книжного шкафа, поставила его рядом с подвешенным пленником и встала на него, угрожающе поводя лезвием из стороны в сторону.

– Как тебя зовут? Говори!

Хэнк взглянул ей прямо в зрачки, находящиеся совсем близко от своего глаза, прикрыл его, как будто теряя сознание и прошептал:

– Хэнк Фрост...

– Что ты сказал? Громче!

Он открыл глаз, усмехнулся и повторил:

– Фрост!

В то же мгновение он резко ударил правым коленом мучительницу в живот и сбил ее со стула. Не успела она опомниться, как он зажал ей голову между своими коленями и, словно тисками, сдавил изо всех оставшихся сил.

Женевьев пронзительно заверещала, и он сам едва не закричал от боли, разрывающей израненные ноги на части. "Я должен сломать ей шею", – стал он настойчиво повторять про себя снова и снова. Даже если ему не суждено спастись, эта тварь умрет. Капитан напряг мышцы, раскачиваясь на наручниках и чувствуя, как руки вырываются из суставов.

Раздался хрип и Хэнк взглянул вниз, на сдавленную голову женщины, на глаза, вылезшие из орбит, побагровевшее лицо и вывалившийся язык. Он разжал ноги, тело тяжело рухнуло на пол и осталось лежать без малейшего движения.

Капитан тяжело дышал, едва не потеряв сознание от страшного физического напряжения. Несмотря на холод, по лицу его струился пот, мускулы дрожали, и он никак не мог отдышаться. Все нацисты, наверное, услышали крики, сейчас вбегут сюда и конец не заставит себя ждать.

Вдруг он обратил внимание, что в дверь библиотеки стал сочиться дым.

– Пожар, – промолвил он, – они все еще тушат комнату, которую поджег этот голубой.

Фрост с трудом поднял голову – он помнил, что цепь, на которой он висел на наручниках, была наброшена на крюк, вбитый в потолочную балку. Он знал, что делать, но совсем не был уверен, хватит ли силы. Капитан стал понемногу раскачиваться из стороны в сторону и ему, наконец, удалось перехватить цепь, к которой были прикованы кандалы. Перебросив и вторую руку, он подтянулся и сумел уцепиться за балку, переводя дыхание и пытаясь собраться перед самым главным "гимнастическим упражнением". Повиснув, Фрост стал делать махи ногами, с каждым разом поднимая их все выше и выше, пока резким рывком не забросил пятку на балку. Напрягаясь и едва не теряя сознание, он начал боком карабкаться наверх, цепляясь за толстый брус руками и ногами. Перебросив тело и улегшись ходуном ходившим животом на балку, он сбросил цепь с крюка и досмотрел вниз. Надо было прыгать, ссаживать его никто не собирался.

Приземлился капитан очень тяжело, и голову после удара о пол стала окутывать темнота, но он уцепился пальцами в окровавленный брезент, стараясь не поддаваться слабости и предательскому внутреннему голосу, нашептывающему: "Усни... отдохни..."

Он перевернулся на спину, сумев справиться с подступившей слабостью и болью, и встал на колени. Фрост замерз, дрожал от холода и от потери крови. Нельзя было терять ни секунды, нацисты могли вернуться в любой момент. Дым у двери комнаты начал постепенно рассеиваться. Хэнк осмотрелся по сторонам и, не в силах подняться на ноги, пополз на коленях к сумочке Женевьев, которая осталась на кожаном кресле.

Порывшись в ней, он обнаружил плитку шоколада, на которую с жадностью набросился – его организм настоятельно требовал подкрепления после потери большого количества крови. Но главное, что обрадовало его больше всего – в сумке был малокалиберный женский пистолет, почти игрушка, но все же хоть какое-то оружие! Ключа от своих оков он не смог найти.

Фрост поднялся и заковылял к двери, не обращая внимания на то, что на нем нет одежды. Выглянув в коридор, он заметил пламя, все еще вырывающееся с лестницы, ведущей наверх, оттуда также доносились рассерженные крики фашистов и визг Марселя.

– Теперь ты точно умрешь, ублюдок, – еле слышно прошептал Хэнк. Шестое чувство подсказало капитану, что, если он поторопится, то сумеет отплатить своим палачам.

Осторожно прикрыв дверь, он вернулся в библиотеку и заметил валяющуюся в углу свою собственную одежду, вернее, вещи Карлсона.

– Безмозглые идиоты, – пробормотал он, доставая кольт – намного более серьезное оружие, чем найденный минуту назад пистолетик. Фрост схватил в охапку одежду и подошел к трупу Женевьев, валяющемуся рядом. Без лишних эмоций он оторвал несколько широких полос от ее юбки и кофточки и перевязал самые обширные раны на ногах. Натянув брюки и засунув носки и трусы в карман, он поднял бритву, выпавшую из рук мучительницы, и забрал ее с собой. С трудом надев туфли и не имея возможности набросить пиджак – запястья все еще продолжали сжимать наручники – он снова зашагал к двери.

Сверху раздались торопливые шаги, и послышался громкий голос с грубым немецким акцентом:

– Женевьев! Иди сюда, надо срочно дать укол Марселю. Мы никак не можем его успокоить. Ты слышишь меня?

Капитан притаился у выхода из библиотеки, подождал, пока нацист не вбежит в нее, и моментально сбил его с ног ударом тяжелых наручников. Не успел тот опомниться, как он навалился сверху, выхватил бритву и рассек шею врага пополам. Отворачиваясь от фонтана крови, хлынувшей из перерезанной артерии, он быстро обыскал карманы бившегося в агонии нациста, нашел кнопочный нож и то, что искал, – ключ от наручников.

– Не повезло тебе в этот раз. Попытаешь меня в следующий... – прохрипел Фрост, освобождаясь от оков. Бритвой он отрезал кусок рубашки уже успокоившегося противника и кое-как перевязал себе кровоточащие запястья. Бросив лезвие в карман брюк, он набросил пиджак и заторопился из библиотеки.

Хэнк взглянул на циферблат часов со сломанным браслетом, обнаруженным в пиджаке, с горечью осознавая, что время бежит неумолимо. Что пришлют похитители профессора на этот раз, если сегодня не будет заплачен выкуп в чем он очень сомневался. Ухо? Очередной палец? И кто его похитил, если не нацисты? Вряд ли стал бы Либлинг врать...

Выбравшись в коридор, он повернулся и взглянул на лестницу, ведущую на задымленный второй этаж. По ней спускался Марсель с автоматом в руках.

Глава десятая

Не тратя даром времени, Фрост вскинул кольт и прицелился в противника. Марсель успел вильнуть в сторону, и первый выстрел попал ему в руку, а вторая пуля вообще пролетела мимо. Он не воспользовался автоматом, а кинулся прочь по лестнице, визжа, словно перепуганная девчонка и прижимая раненый локоть. Хэнк еще раз прицелился, на этот раз более тщательно, и влепил третий свинцовый гостинец прямо в худую задницу голубого, свалив его замертво лицом на ступеньки.

– Ты хотел что-то подобное проделать со мной, дружище? – не мог он удержаться от последнего вопроса к своему неудавшемуся мучителю.

Сначала он хотел подобрать автомат, но потом передумал и рванул к наружной двери. Либлинг с тремя приспешниками уже торопились вниз по лестнице, все четверо вооруженные автоматами.

Дверь оказалась запертой и капитан, успевший немного восстановить свои силы, с разбега ударил ногой по замку, ощутив, как по израненным мышцам волной прошел болевой спазм. Тот поддался и Фрост выскочил на каменное крыльцо под грохот очередей, злобно разбивающих в щепки филенчатые половинки двери позади него. Он услышал разъяренные крики преследователей, и, развернувшись и присев, выстрелил два раза, свалив нациста, бежавшего справа от главаря. Либлинг в испуге тоже упал на пол, прикрывая зачем-то лицо рукой. Капитан выпустил еще одну пулю, скатился с крыльца и кинулся через двор к автомобилям, стоящим в дальнем его углу.

Не успел он преодолеть и половины расстояния, отделяющего его от спасительных машин, как к ним вдруг подрулил черный "ситроен" и из него вывалилось трое вооруженных бандитов.

– Остановите его! – снова раздался за спиной крик Либлинга. – Хельмут, вот он! Спускайте собак!

Хэнк резко остановился, повернулся на каблуках и, израсходовав последний патрон, во весь дух помчался к лесу, виднеющемуся за домом.

– Давай, давай, только не останавливайся, шевели ногами, – подбадривал он себя на бегу, стараясь вскидывать повыше плохо слушающиеся коленки. Едва он достиг первых деревьев, как услышал сзади злобный собачий лай. Бросив через плечо настороженный взгляд, Фрост в отчаяния увидел нескольких огромных животных, в исступлении рвущихся с натянутых поводков, с мощными мышцами, ходуном ходящими под гладкой кожей, с темно-багровыми пастями, брызжущими слюной и длинными клыками.

Доберманы!

Капитан в ужасе ломанулся сквозь осенний лес, оставляя на сухих сучках и колючках лоскуты одежды и кожи. Лай, тем не менее, становился ближе, а боль в ногах – все сильнее. Он на секунду остановился, чтобы вздохнуть полной грудью, и заметил, что по изорванным штанинам стекают капельки крови – отличная приманка для собак-людоедов. Успев поднять голову к небу – утро было в полном разгаре, часов девять, – Хэнк снова побежал куда глаза глядят.