Текст книги "Птица-пересмешник"

Автор книги: Джеральд Даррелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

– Да вот же, на стуле,– сказала Одри. Питера удивило, что она относится к разговору на удивление спокойно.

– Ах да,– сказала Джу, взяв свою неотразимую шляпу (оказывается, она и служила ей архивом) и повертев в руке, словно карусель.– Ну что ж, посмотрим… Так! Вот рецепт варенья, который просила у меня Изумрудная леди… Вот счета из лавок… А это что? А, моя завтрашняя проповедь! Так, а вот это? Ага, точно: «Краткий план восстания на Зенкали».– Она вытащила из-за ленты сложенный лист бумаги и подала Питеру.– Передайте это Ганнибалу,– сказала она,– и сообщите, что для обучения партизанского отряда мне не потребуется и месяца. А если бы он еще разузнал, где можно по дешевке купить партию хороших ручных гранат, было бы совсем прекрасно.

– Можете на меня положиться, я все передам,– серьезно сказал Питер и аккуратно уложил послание в карман.

Когда Питер и Одри наконец отъехали, а Джу на прощанье помахала им рукой, Питер повернулся к своей спутнице, которая стонала от смеха.

– Ну, вы доиграетесь, мисс Дэмиэн,– сурово сказал он.

– А… собственно, чего ты так испугался? Посмотрел бы на свою рожу в зеркало.

– Еще бы не испугаться! – оправдываясь, сказал Питер.– Ты когда-нибудь видела, чтобы служители церкви организовывали партизанские отряды для решения своих проблем? Не могу поверить, что она это всерьез!

– Вот именно всерьез. Джу никогда не болтает понапрасну. Это не значит, конечно, что до этого дойдет, но факт тот, что она это задумала и готова употребить на это все свои знания. Если на Зенкали дойдет до диверсионных актов, Джу будет на передних рубежах. Никто не будет знать так точно, как она, сколько потребуется динамита на взрыв Дома правительства или, например, заведения «Мамаша Кэри и ее курочки». Нет, Джу слов на ветер не росает. Ей каждые два года положен отпуск, так она не домой едет, как другие миссионеры, а туда, где можно на учиться чему-то полезному, и, вернувшись, обучает этому зенкалийцев.

– Ну и чему, например? – спросил Питер, ожидая чего угодно.

– Да ты не думай. Исключительно тому, что приносит пользу. Она открыла, например, что из здешнего песка можно варить прекрасное зеленоватое стекло; так она обегала все мастерские, узнала, как его варить и как выдувать. И что бы ты думал? Один из ее прихожан увлекся этой идеей и завел стеклодувную мастерскую. Или вот еще: она была крайне огорчена, когда узнала, что зенкалийцы строят себе жилища из чего попало и как Бог на душу положит, и изучила современные способы обработки древесины и изготовления из нее строительных материалов. Теперь у ее прихожан – самые лучшие на Зенкали жилища и мебель. Она что хочешь может! Может грузовик разобрать и опять по винтикам собрать. Целый год осваивала новые методы ведения сельского хозяйства. Научилась плести из тростника корзины и стулья – и пожалуйста, новый промысел на острове! Прихожане без ума от нее, и я никак не возьму в толк, почему их у нее так мало. Самую большую группу на острове составляют католики, вторую по численности – последователи Англиканской церкви, а у бедняжки Джу – те немногие, что остались.

– А что представляют собой другие служители церкви?

– Глаза бы мои на них не глядели. Отец О'Мэлли пугает своих прихожан-католиков, что добрый Боженька пошлет их в геенну огненную, где их будут на вертелах вертеть и на сковородках поджаривать, если ослушаются отца духовного. Англиканская церковь представлена четой Брэдстич. Какой же сноб этот мистер Брэдстич! Строит из себя чуть ли не папу римского! Нет, не любит он зенкалийцев. Только и делает, что нюхает анисовые семена и бьет жену. А она, бедненькая, целый день сидит со своим вязаньем и думает, кому бы еще сделать добро: вот открыла, например, воскресные курсы вязания салфеточек… Ну, что мы все о миссионерах да о миссионерах! Лучше посмотри, какой здесь прекрасный вид! Вот поднимемся на высоту трех тысяч футов – и устроим пикник, насладимся жизнью в долине Матакама, пока ее не поглотили воды!

Сначала, когда Одри и Питер покинули дом Джу, дорога вела через плантации дерева амела и разбросанные повсюду фермы. Теперь, чем выше забиралась машина, тем больше петляла дорога и тем глуше становился лес; впрочем, и здесь время от времени попадались искусно сбитые из клинообразных досок домики, окруженные садами, полными овощей и фруктов. Но вскоре и эти домики перестали попадаться – машина шла сквозь густую чащу.

– Как я прочел в путеводителе, от исконных лесов не осталось ничего? – спросил Питер.

– Ничего. Только несколько видов кустарников и дерево амела,– сказала Одри.– Все остальное привозное: баньян, манго, пальма путника и, не добром будь помянута, китайская гуава, которая глушит все на свете. Плоды, конечно, божественны, но сам кустарник просто порождение дьявола.

Дорога сделала поворот, и перед глазами путников возник широкий мост. Слева возвышалась красно-желтая скала, с вершины которой падала пенящаяся белая струя. Там, где у отвесной скалы имелся выступ, блестящая струя рассекалась на две. Внизу лежало множество камней, отполированных водой и заросших пышной растительностью, словно они надели на себя зеленые парики. Между камней шумела и пенилась вода, а в воздухе висела тонкая дымка, сотканная из десятков маленьких изящных радуг. Далее вода протекала под мостом и падала со следующей отвесной скалы уже одним мощным потоком, который устремился вниз – в долину.

– Это река Матакама,– сказала Одри, стараясь перекричать шум падающей воды.– Как раз у верхнего водопада они и собираются строить эту идиотскую плотину.

Путники покатили дальше. Вскоре дорога выпрямилась и побежала вдоль берега реки. Наконец Одри остановила машину и припарковала ее на берегу под деревьями. Выгрузив еду и питье, Питер и Одри уселись у самой воды. Здесь река была широка и глубока, по берегам ее лежали гладкие, точно могильные плиты, камни, украшенные мхом и дикими желтыми бегониями. Во мраке нависавших над потоком ветвей вспыхивали, точно красные и голубые огоньки, блестящие зимородки, и весь воздух был наполнен пением птиц, жужжанием и стрекотанием насекомых, жалобным писком и скрипучими трелями лягушек. В траве, где сидели наши путешественники, алыми звездами горели небольшие диковинные цветы с четырьмя лепестками, как у полевой гвоздики.

– Что за прелестное место! – сказал Питер, сгоняя со своего сэндвича зеленую стрекозу.– В голове не укладывается, что кто-то грозится посягнуть на него.

– Все во имя прогресса,– отрубила Одри, разрывая тушку жареного цыпленка.– Подумаешь, будет загублен райский уголок, ну и что! Зато будем с электричеством! Будем смотреть по цветному телевизору, как выглядит остальной мир!

– Прости, я еще не освоил здешнюю географию,– сказал Питер.– Как пролегает эта долина?

Одри зачерпнула горсть земли и рассыпала ее на плоском камне.

– Вот, смотри,– сказала она и, взяв прутик, прочертила кривую на рассыпанной по камню земле.– Это река Матакама. Вот долина, в которой мы находимся. А вот это – множество ответвляющихся от нее, словно ребра от позвоночника, меньших долин. В целом похоже на слегка искривленный рыбий скелет. Когда они возведут здесь плоти ну, не только большая, но и меньшие долины будут затоп-

лены. Таким образом, здесь, в этой горной стране, исчезнет поистине волшебный уголок.

– А что находится в меньших, ответвляющихся долинах?

– Ничего. Я имею в виду, никакого человеческого жилья. До многих из них можно добраться только на вертолете, а если пешком, то, думаю, семь потов сойдет, пока доползешь. Кроме того, эта земля непригодна для сельского хозяйства – стоит срубить лес, как слой почвы тут же исчезнет и обнажатся голые скалы. Это, конечно, весомый аргумент в глазах сторонников проекта. Они ведь затопляют только «неудобья», то есть неудобные для сельского хозяйства земли. Дикая природа и эстетическое начало для них ничего не значат.

Покончив с едой, Питер и Одри блаженно растянулись на траве, всматриваясь в небесную голубизну, проглядывавшую сквозь кружево листвы. Время от времени налетал теплый ветерок, и хрупкие лепестки спрятавшихся где-то в верхних ветвях цветов, плавно кружа, опускались на землю.

…Полчаса спустя они припарковали машину на окраине Дзамандзара и пересели в королевскую карету, которая домчала их по запруженным толпою улицам до небольшого здания, стоявшего на главной площади. На нем была укреплена массивная вывеска: «Голос Зенкали». Единственная правдивая газета на всем острове». «По крайней мере, наполовину это заявление соответствует истине,– подумал Питер,– это и в самом деле ЕДИНСТВЕННАЯ газета на всем острове». Внутри, в небольшой конторе, посреди хаоса и беспорядка отыскался Симон Дэмиэн – высокий, плотно сбитый мужчина с такими же неотрязимыми, как у дочери, глазами и спутанной копной рыжих, словно лисица на снегу, волос. С первого же взгляда было ясно, что он издавна водит дружбу с зеленым змием и, мягко говоря, далеко не всегда знает меру.

– Весьма польщен, что вижу вас,– сказал он на своем ирландском диалекте и сжал руку Питера так, будто хотел выжать из нее сок.– Боже, как я рад всякому, кто хоть на день может развязать мне руки, забрав от меня это исчадие – мою дщерь, мое дьявольское потомство! Я тогда испытываю райское блаженство! Никто не критикует, не орет над ухом! Молодой человек, я пред вами в неоплатном долгу!

– О, как я желал бы оказывать вам эту услугу каждый день, каждый час,– сказал Питер.

Папаша Дэмиэн улыбнулся в ответ, при этом его бульдожий нос забавно сморщился.

– Давайте выпьем,– сказал он, запустив пальцы в волосы и спутав их еще больше.– Вы когда-нибудь пробовали аппендектомию? Что это такое? Значит, так: берете три части «Нектара Зенкали», одну часть кюрасо, одну часть белого рома, одну часть водки и добавляете ложку соды для крепости. Ну сядь, сядь – одна секунда, и я вам сварганю.

– Извини, нет,– твердо сказала Одри.– У нас масса дел. Мы заскочили только поздороваться.

– Да неужели? – Папаша был явно разочарован.– Ну ради Бога, одну рюмашечку, с яйцо колибри! Ну, сделайте одолжение!

– Нет! – отрезала Одри.– Знаем мы, какие у тебя рюмашечки с яйцо колибри!

– Ну что вы скажете! – сокрушенно вздохнул папаша, обращаясь к Питеру.– Дочь, а смеет так со мной разговаривать! Да простит мне Бог эти слова, но не дурно ли устроен мир, если родная дочь не дает кровному отцу пропустить рюмашечку? Бедный я, бедный, стою с почерневшим от жажды языком, с растрескавшимися губами, а мне не дают клюкнуть! Как же все-таки жестоко устроен мир!

– А ты не вали с больной головы на здоровую,– огрызнулась Одри.– Знаю я твои рюмашечки! Со страусиное яйцо.

– Клянусь большим пальцем апостола Павла,– язык у папаши Дэмиэна стал слегка заплетаться,– все, что я выпил сегодня,– гномику только губы помазать…

– Каков нахал! – с улыбкой сказала Одри.

– Нахал? Это я-то нахал? – переспросил папаша, словно не веря своим ушам.– Ну а вы-то как можете такое слушать? – прошипел он, обращаясь к Питеру.– О Святая Мария, Матерь Божия, родная дщерь называет от ца нахалом! Меня, самого честного и правдивого из ирландцев, когда-либо покинувших родной Изумрудный остров,

чтобы нести правду и культуру во все части света!

– Ты уже подписал номер в печать? – спросила Одри.

– Не задавай глупых вопросов. А то как же,– сказал Дэмиэн. Он рад был расстаться с ролью отца, которого не понимает родная дочь.

– Тогда тебе лучше всего поехать домой и немедленно лечь в постель,– заявила Одри.

– Да, дочка, тебе часто приходят в голову замечательные мысли,– улыбаясь, сказал папаша.– Я как раз собирался домой, когда ты явилась. Из-за тебя я и задержался.

Девушка подошла к отцу, поцеловала его и потрепала по щеке.

– Ну, ступай домой, старый беспутник,– сказала она.– А мы с Питером сейчас поедем к Кармен, а потом я покажу ему дерево омбу. Думаю, к восьми буду дома. И смотри, не смей брать в рот больше одной рюмашечки! Иначе своими руками голову тебе оторву!

– Да ты все обещаешь, все обещаешь,– сказал папаша Дэмиэн и нахмурился.– Да, чуть не забыл. Тут тебя Друм искал.

– Что ему надо?

– А черт его знает! Носится как курица с яйцом со всем, что ни взбредет ему в голову. Говорит, что сделал важное открытие и желает встретиться с Ганнибалом или с Кинги.

– Бедняжка, как же он всем осточертел. Все ведь за милю обходят его стороной. От него шарахаются!

– Он хочет, чтобы ты повлияла на Ганнибала и тот принял его. Говорит, это очень важно, но сказать он может только Ганнибалу или Кинги.

– Ладно, посмотрим, может, что и получится. До свидания, досточтимый предок.

– Да хранит тебя борода нашего доброго короля Венцеслава, дочь моя, – медленно проговорил Дэмиэн.– Тебя и всех, кто с тобой в одной лодке.

Питер и Одри уселись в королевскую карету. Девушка сначала вздохнула, а затем звонко рассмеялась.

– Бедный папочка! – сказала она.– С тех пор как не стало мамы, он и пристрастился к бутылке. Я, конечно, пытаюсь держать его под контролем, но, ясное дело, он безнадежен.

– Но он такой очаровашка, когда под мухой,– возразил Питер.

– Вот то-то и оно-то,– печально сказала Одри.– Он такой очаровашка, только когда под мухой. Ну, поедем, я познакомлю тебя с Кармен, а затем – на свидание к дереву омбу. Можешь пощупать, поласкать его. Не устал?

– Да как я могу устать в компании с тобой! – ответил Питер.– К тому же, когда знакомишься с целой толпой чудаков, при всем желании не соскучишься.

– Ну, если устанешь, скажи, а если нет, то после всего этого повезу тебя в Английский клуб,– пообещала Одри.

Королевская карета мчалась по узким улочкам сквозь яркую, словно оперение попугаев, толпу. Навстречу Питеру неслись миллионы самых разнообразных запахов, сопровождающих жизнь человеческих существ: запахи базара, свежевыстиранного белья, медовых леденцов, вонь козлов, сладковатый запах коров, насыщенный, перебивающий все на свете запах свиней, сухой, затхлый запах куриных перьев и отдающий водой и тиной запах уток. А вот целое море овощей и фруктов, воздействующих на наше обоняние не хуже, чем симфонический оркестр – на слух. Нежной скрипке плодов личи вторила виолончель плодов манго; ягоды винограда звучали, словно клавиши рояля; мощная чарующая мелодия органа досталась ананасу, а кокосовые орехи стучали, словно выбивая барабанную дробь. Питер подумал, что нет лучшей возможности познать мир, чем поездка по людным улицам в этом дурацком экипаже (перед которым люди расступаются, как в иных местах расступаются перед каретой «скорой помощи») в компании такой очаровательной девушки.

Наконец они доехали до берега моря и подкатили к приземистому трехэтажному зданию, притулившемуся у самого края гавани. Здание было сработано по большей части из не поддающихся разрушению бревен амелы. Но в том-то и дело, что остальные материалы, пошедшие на постройку, не отличались столь завидной прочностью, отчего здание скукожилось, словно хрупкая престарелая аристократка, которой стали слишком широки корсеты ее молодости. Складывалось впечатление, будто на рубеже XVIII и XIX веков, вскоре после завершения строительства, кто-то шутя дал зданию хороший толчок и с той поры оно, навсегда выйдя из равновесия, подобно Пизанской башне, склонилось над морской водой, блестящей на солнце, словно рыбьи чешуйки, и такой прозрачной, что сквозь ее толщу видны были водоросли. К фасаду, словно рыба-прилипала к телу морского зверя, неуклюже прилепилась расцвеченная огнями вывеска; «Мамаша Кэри и ее курочки. Существуем с 1925 года». Очевидно, заведение иного профиля было бы радо похвастаться, что в нем и старые, закаленные кадры существуют с момента основания, но здесь был, прямо скажем, не тот случай. Питер и Одри подошли к большой черной перекошенной двери, напоминавшей вход в какой-нибудь донжон мрачного средневекового рыцарского замка. На двери красовалась вывеска меньшего размера, написанная алыми буквами: «Будьте как дома. Жентельменский налево, мадамский направо. Плеваться строго воспрещается».

– Интересно, на месте ли сегодня Кармен,– сказала Одри, толкая незапертую дверь.

За дверью находилась большая зала. Это был, по всей видимости, бар, но с такой причудливой обстановкой, какую увидишь разве что в павильоне для киносъемок. Посетитель, казалось, попадал в атмосферу ночного клуба двадцатых годов девятнадцатого столетия. Тут были и старинные зеркала в золоченых рамах, и антикварные вазы, в которых вмест?Гцветов стояли страусовые перья, и выгоревшие, засиженные мухами раскрашенные гравюры, изображавшие томных леди в кринолинах. Меж столов шныряли с десяток неуловимых, как струйки дыма, разномастных котов; с места на место перебегали пяток кроликов с глазами пьяниц и множество морских свинок; на полу сидели, высунув языки и прерывисто дыша, четыре пестрых пса. Кроме того, в зале имелось с полдюжины жердей, на которых разместились шумные попугайчики, какаду и роскошный королевский ара – весь голубой, только глаза окаймлены желтым. В одном из углов стояла поместительная клетка с двумя зеленовато-серыми обезьянками-верветками, невесть из-за чего затеявшими потасовку.

За одним из накрытых клеенкой столов сидел капитан Паппас, мрачнее тучи; перед ним стояла массивная кружка с пивом. Напротив сидела Кармен Кэри – невысокая, толстая, с блестящими черными курчавыми волосами, голубыми, вылезающими из орбит глазками и крохотным ротиком, столь изящно изогнутым в виде купидонова лука, что казалось, он выписан кистью искусного художника; на кончике носа у нее было нацеплено пенсне, от которого к пышному бюсту тянулась массивная цепь. На шее красовалось ожерелье из жемчужин – столь крупных, что ни один из известных современной науке моллюсков не мог бы произвести их на свет без риска для жизни. Пальчики ее пухленьких ручек едва не ломались под тяжестью полудюжины перстней. У нее была безупречно гладкая кожа, и оставалось только гадать, какой она была очаровашкой, пока не заплыла жиром; теперь же приходилось удивляться, как это она помещается в своем шелковом платье перламутрового цвета. Несмотря на это, она излучала нежность и доброту, благодаря чему оставалась по-прежнему женственной и привлекательной. Но почему-то взгляд капитана Паппаса становился все мрачнее, а в голубых глазках его собеседницы начинал сверкать гнев. Стоявший перед ней стакан рома со сливками так и остался нетронутым. Ее розовые, словно фламинго, ногти принялись выбивать нервную дробь, но затем смолкли. Со стороны казалось, будто она и капитан Паппас играли в шахматы и застыли над трудным ходом. Наконец она сделала глубокий вдох и заговорила.

– Капитан Паппас,– медовым аристократическим голоском начала она,– ну вы же г'ек, истинный г'ек!

Капитан Паппас закатил свои крохотные черные глазки.

– Вы правы,– изрек он в ответ.– Да, я грека, истинный грека!

– Так не стыдно ли вам, как истинному г'еку, д'ать с меня т'и шку'ы за пе'евозку моих хо'ошеньких леди! Ну, как это, по-вашему, называется? азбой с большой до'оги!

– Вы требуете, чтобы я доставил вам партию проституток,– оскорбленным тоном сказал истинный грек.– Я требую надбавки!

Кармен вспыхнула. Ее щечки залились краской, но явно от гнева, а не от стыда.

– Да какие это п'оститутки, капитан Паппас,– возразила она, сохраняя в голосе аристократическую холодность, которая должна была добить капитана Паппаса.– П'аво же, они вовсе не п'оститутки!

– Ну,– невозмутимо сказал капитан Паппас,– если они не проститутки, то кто же тогда?

– Так, эско'т – девочки для п'елестных джентльменов,– сказала Кармен.

– А по-моему, как ни назови, проститутка – она и есть проститутка. Точнее говоря, проститутка – это профессия, шлюха – это характер, ну а стерва – это та, которую выгнали из веселого дома за стервозность,– завершил свои семантические изыскания капитан Паппас; очевидно, щадя женские уши, он не стал приводить более

крепкий синоним.– Дело не в названии. Так что я настаиваю на прибавке за вредность!

– Не падайте так в моих глазах, капитан Паппас. Ведь п'о вас никто никогда не гово'ил, что вы мошенник. Вы хо'оший, доб'ый г'ек и должны же понимать, что бесчестье еще никого не ук'ашало. Вы вообще когда-нибудь слышали слово «скидка»?

– А то как же,– сказал капитан Паппас,– но за перевозку проституток, независимо от численности партии, таковая не предусматривается.

В зале снова воцарилась тишина. Капитан и Кармен глядели друг на друга, словно два борца, выжидающих удобного момента, чтобы свернуть противнику запястье и бросить его на ковер. Вдруг Кармен увидела краешком глаза вошедших Питера и Одри и завизжала от радости.

– Мисс Од'и! – воскликнула она.– Мисс Од'и! Какая п'елесть! Ну, доб'о пожаловать!

Она встала и выступила навстречу гостям, кланяясь и воркуя, словно голубы На лице ее одна за другой расцветали улыбки.

– Как я ада видеть вас здесь! – сказала она.– Сколько лет, сколько зим!

– Надеюсь, я вам не помешала, Кармен? – спросила

Одри.– Я только хотела представить вам мистера Флокса.

– О, как я оча'ована, ей-богу, оча'ована,– сказала Кармен, протягивая пухлую ручку с поднятым вверх мизинцем.– Да нет, уве'яю вас, вы мне нисколько не мешаете! У нас тут деловой 'азгово' с капитаном Паппасом. Он г'озится заломить небывалый та'иф за пе'евозку новеньких хо'ошеньких девушек из Джака'ты.

– Как новеньких? – спросила Одри.– А куда же денутся старые?

– Они по-п'ежнему останутся п'и мне, но когда начнется ст'оительство аэ'одрома, мне пот'ебуются новые кад'ы. Сама понимаешь, будет столько офице'ов, б'авых мат'осов, отважных пилотов! А что нужно б'авым пилотам? Пе'вым делом конечно же хо'ошенькие девушки! Мои тепе'ешние кад'ы заняты по го'ло, у них сложилась постоянная клиенту'а. Так что с'очно нужно пополнение, а то скажут еще, что заведение «Мамаша Кэ'и и ее ку'очки» не сп'авляется с наг'узкой! Я в пе'вую голову блюду 'епутацию фи'мы! – сказала она и направилась к бару. Ее крохотные ступни так быстро семенили под покровом длинного платья, что казалось, она не шагала, а скользила.– Пожалуйста, напитки на т'оих, милый,– заказала она.– ‘ому со сливками для меня, а чего желает джентльмен? Чего-нибудь пок'епче?

– Да нет, нам с Питером два бокала пива,– сказала Одри.– Ей-богу, мы заскочили на минутку. И то только потому, что я показываю Питеру остров и хочу познакомить его с самыми уважаемыми здесь людьми.

– Ты п'ава, милая! – воскликнула Кармен, задирая нос и покрываясь румянцем от гордости.– Ни одна культу'ная п'ог'амма, ни одна экску'сия по ост'ову не будет полной без визита к нам. Ну что ж, мисте' Флокс, если вд'уг будет на се'дце тяжесть и холодно в г'уди, захаживайте к нам, мои оча'овашки 'азвеют вашу г'усть и печаль!

– Спасибо,– сказал Питер.– Буду иметь в виду.

Кармен осушила свой бокал.

– Ну, мне пора,– сказал капитан Паппас, допив свою кружку и вытерев пену с губ.

Кармен, не спуская с него глаз, что-то считала в уме.

– Куда же вы так ско'о, капитан? Выпейте еще к'ужечку пе'ед уходом. В конце концов, мы с вами ни до чего не догово'ились.

– Значит, так: тридцать фунтов с головы, и ни пенсом меньше,– отрубил капитан, шлепнув ладонью по столу.

– Десять, и ни пенсом больше,– возразила Кармен, также шлепая ладонью по столу.

– Двадцать восемь,– пошел на уступки капитан,– если гарантируете как минимум десять.

«О чем это они? – изумился про себя Питер.– Совсем как работорговцы в былое время!»

– Га'анти'ую десять. Но – двенадцать фунтов, и ни г'оша больше,– сказала Кармен.– Вам ведь не п'ид ется ко'мить их в до'оге. Каждая возьмет с собой еду на все в'емя пути.

– Кармен, последняя цена – двадцать пять,– твердо сказал Паппас.

– А почему вы не берете девушек зенкалиек? – поинтересовалась Одри.

– Да нет, конечно же, они оча'овашки,– сказала Кармен,– здо'овые, нежные, в самом соку, но вот с личной гигиеной – п'ямо беда! Потные подмышки, и все такое. П'аво, это только отпугивает клиенту'у. Они т'удолюбивы и п'илежны, этого у них нельзя отнять, но надо же иметь хоть какое-то понятие о чистоте. Вот только недавно мне п'ишлось 'ассчитать одну. П'иходит ко мне клиент и го-

во'ит: «Она такая лапочка, такая п'елесть, только зачем она мне всю подушку засмо'кала?» Жаль, конечно: такая п'елесть, такие к'асивые ог'омные глаза, но п'ишлось 'ассчитать, никуда не денешься. Что я, виновата, что у моих клиентов столь чувствительная нату'а? П'иходится с этим считаться п'и 'аз'аботке планов на будущее.

Между тем капитан Паппас допивал очередную кружку. Вид у него был торжествующий.

– Ну ладно! Ни твое, ни мое. Пусть будет двадцать фунтов, но ни пенсом меньше,– сказал капитан и хватил ладонью по столу.

– Идет,– сказала Кармен и в свою очередь шлепнула ладонью. Налив крохотную медную рюмку рома, она вы лила его в пустую кружку капитана.– Сделка состоялась,– изрекла она.

– Состоялась,– ответил капитан и рыгнул мягким, исполненным самоудовлетворения звуком, каким может рыгать только грек, сознающий свою победу.

– Что ж,– сказала Одри, допивая свою кружку.– Теперь, когда мы в полной уверенности, что доблестные бойцы охвачены всесторонней заботой, можем ехать.

– Ну что ты, милая? Но 'аз надо, значит, надо, я не гово'ю ни слова. Как вы смот'ите на то, чтобы в ближайшую пятницу пожаловать с вашим оча'овательным джентльменом ко мне на обед? У меня будет день 'ождения, и я уст'аиваю небольшую вече'инку. Ничего особенного – будет го'стка гостей, будем петь и пить. Капитан, вы п'инесете свой инст'умент, а, капитан?

– Конечно! Какой же вечер без хорошей греческой музыки! – сказал капитан.

– Охотно будем! – сказала Одри.

Юноша и девушка начали протискиваться к выходу сквозь пеструю толпу котов, собак, кроликов и морских свинок. Попугаи вразнобой пожелали им счастливого пути, и королевская карета тронулась в путь.

– Я в смятении,– сказал Питер.– Я думал, мое сердце навеки отдано Джу, а теперь, когда ты познакомила меня с Кармен, я понял, что девушка моей мечты – это именно она.

– Кармен вне конкуренции,– согласилась Одри.– И еще она – одна из самых добрых на острове. Если кому нужна помощь, она тут как тут. Несколько лет назад у нас была эпидемия ветряной оспы, так она и ее девушки сутками не отходили от больных, самоотверженно выхаживая их.

– Я бы сказал, что она упрямица, но в лучшем смысле слова… А теперь куда? – спросил Питер.

– Как куда? К дереву омбу. А потом отвезу тебя домой.

– Знаешь, мне очень хочется вернуться туда, наверх, и тщательно обследовать долины, прежде чем они уйдут под воду,– сказал Питер.– Как ты думаешь, их успели изучить?

– Сомневаюсь,– сказала Одри.– Единственный, кто туда добирается, это Друм.

– Это еще кто?

– Профессор, специально присланный из Англии министерством сельского хозяйства для комплексного изучения биологии Зенкали. Он-то и открыл важность бабочки амела. Теперь он пытается выяснить, где же размножается это таинственное насекомое, вот и шатается по всему острову из конца в конец. Шалый он, но молодчина.

– А если я приведу в порядок все свое туристическое снаряжение, поедешь со мной туда на уик-энд?

– Да,– сказала девушка после короткой паузы.– Весьма охотно.

– Ну, тогда я займусь подготовкой, и когда все будет в порядке, сообщу тебе,– сказал Питер. Затем он откинулся назад и неожиданно почувствовал себя наверху блаженства.

Полчаса спустя они катили по дороге, ведущей из долины реки Матакамы, и вскоре достигли окраины Дзаман-дзара, где находился Ботанический сад. Сад этот, заложенный еще голландцами, был не очень обширный, но содержался аккуратно и насчитывал множество растений из Азии и Африки. Деревья и кустарники были высажены рядами или группами и окружены водоемами с разноцветными водяными лилиями и папирусом. Посреди этой пышной экзотической растительности приютилась низенькая облупившаяся постройка, являвшаяся, как свидетельствовала табличка на входе, административным зданием Ботанического сада.

Одри постучала в дверь.

– Войдите! – пропищал голосок изнутри.

В комнате за письменным столом, заваленным папками с гербариями и грозящими обрушиться пирамидами статей, сидел толстенький человечек с лысой блестящей головой. Он носил самые большие очки, которые когда-либо видел Питер, а толщина стекол свидетельствовала о том, что степень остроты его зрения лишь немногим отличается от слепоты.

– А! Одри! Одри! Как я рад, что вы пришли! – пропищал человечек, выкатился из-за письменного стола и пожал ей руки.– Как приятно видеть вас. Чем могу служить?

Чтобы лучше видеть свою гостью, он приподнялся на цыпочки, при этом все его жирное тельце дрожало, а хитроумные очки блестели.

– Я не одна, доктор Мали Феллугона,– сказала Одри.– Со мной гость, его зовут Питер Флокс. Если можно, покажите ему дерево омбу.

– Рад, очень рад вас видеть,– пропищал человечек, пожимая руку Питеру.– Весьма польщен, весьма растроган! Конечно, конечно! Пойдемте скорее к омбу. Бедное дерево! Одно на всем белом свете! Оно так любит посетителей!

Услышав это, Питер загорелся. Человечек вооружился преогромным ключом, и, выйдя из конторы, вся троица отправилась по широкой, обсаженной королевскими пальмами дорожке.

– Вы не представляете, как это дерево ценит любой пустяк, который для него делаешь,– продолжал человечек.– Конечно, заботу и ласку любят все деревья, но это – особенно. Представляете, оно обожает музыку: как хорошо, что я умею играть на флейте. Первое, с чего я начинаю каждое утро,– играю одну-две мелодии, которые любит бедняжка омбу. Похоже, оно предпочитает Моцарта и особенно Вивальди, а Баха находит слишком сложным.

Доктор Феллугона повел гостей в тот угол сада, где было воздвигнуто сооружение, напоминающее гигантский вольер. Поверх мощного стального каркаса была натянута тонкая сетка, какую натягивают обыкновенно от комаров. Феллугона отпер дверь, и все трое ступили внутрь.

– Вот, мистер Флокс,– сказал Феллугона, словно стараясь сдержать рыдания.– Самое одинокое дерево на всем белом свете!

Дерево омбу выглядело весьма необычно. У него был могучий ствол футов десяти в вышину и около восьми в обхвате. От ствола отходили массивные разветвленные корни, похожие на когти какого-нибудь мифологического животного. Кора состояла из зеленых и серебряных слоев и была усеяна дырами и трещинами, словно гигантский кусок пемзы. С толстых переплетающихся коротких ветвей, на удивление одинаковой длины, как будто их кто-то нарочно подстриг, свисали небольшие лоснящиеся зеленые листья, по форме напоминающие наконечники стрел. Питер решил, что это дерево сходно с огромным зеленым пляжным зонтиком на толстенной ножке.

– Красота, не правда ли? – почтительным шепотом спросил Феллугона.

– Согласен,– сказал Питер, хотя в душе сознавал, что при взгляде на это дерево слово «красота» едва ли приходит в голову первым. Да, его нельзя было назвать «красивым» в общепринятом смысле. Зато под его шершавою корой почти физически ощущалось биение живого сердца, как у зверя или птицы. Юноша шагнул вперед и ласково провел ладонями по растрескавшейся и изрытой оспинами коре, теплой и грубоватой, будто шкура слона.