Текст книги "Натуралист на мушке"

Автор книги: Джеральд Даррелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

СЕРИЯ ВОСЬМАЯ

Следующее место проведения выездных съемок представляло собой разительный контраст с тем, что мы видели в Англии. Мы оставили сочный зеленый ковер английской сельской местности и оказались среди причудливых пейзажей пустыни Сонора. У большинства людей слово «пустыня» порождает в сознании образ скучной безводной равнины, где есть лишь бесплодные пески и голые камни – места, враждебные для любых форм жизни. Такое представление, конечно же, справедливо в отношении некоторых пустынь, но на Земле существуют и другие пустыни – причудливые и удивительные места, где живут многочисленные растения и животные, прекрасно приспособившиеся к суровой среде обитания. Одним из таких необычных уголков нашей планеты является пустыня Сонора, расположенная на юго-западе США и занимающая территорию в несколько тысяч квадратных миль, густо населенных разнообразными видами животных и птиц, усеянных самыми экзотическими формами кактусов и покрываю щихся в сезон пышным ковром из мириад диких цветов. И вот, чтобы показать, насколько традиционное представление о пустыне отличается от действительности, мы и отправились туда на съемки.

Наша съемочная группа состояла из оператора Родни Чартерса, имеющего ласковое прозвище Роддерс, – коренастого мужчины, привыкшего все делать на бегу, даже когда у него на плече тяжелая кинокамера. Он всегда улыбается, даже в самых трудных ситуациях, и прищуренные глаза придают ему почти восточный вид. Его помощник, Малькольм Кросс, был красивым молодым человеком с роскошными усами и обладал манерами тех порядочных, крепких душой и телом англичан, которые сделали империю тем, чем она была. (Именно Малькольм после окончания съемок прислал мне письмо, где написал о том, как много удовольствия он от них получил. Он закончил свое письмо следующей фразой: «Я вернулся домой в таком хорошем настроении, что моя жена теперь беременна».) Нашим звукооператором был Иэн Хендри, с редкой бородкой и выразительными бездонными глазами, придававшими ему сходство с пожилым эльфом. Но, несмотря на свой вид несчастного изгнанника из сказочного королевства, в своей работе он проявлял необычайное усердие.

Первый же день в пустыне Сонора произвел на нас ошеломляющее впечатление. Мы прибыли туда ночью и поэтому не могли составить себе ясного представления о том, как выглядит пустыня, но на следующее утро, едва рассвело, мы расселись по машинам и поехали посмотреть на места, выбранные Эластером для съемок. Начать с того, что небо было просто великолепным: там, где вставало солнце, его цвет постепенно изменялся от бледно-розового до кроваво-красного, а разбросанные по нему облака имели лиловый и желтый оттенок. На этом красочном фоне вырисовывались силуэты гигантских кактусов цереусов, похожих на странные, покрытые колючками канделябры, часть которых была украшена короной из белых цветов с желтой сердцевиной. Цереус, вероятно, самый необычный кактус в мире, поскольку его высота порой достигает пятидесяти футов и он образует целые «леса», раскинувшиеся на многие мили. Кактус достигает зрелости, когда его высота составляет всего лишь семь-восемь футов, но к этому времени ему уже исполняется пятьдесят лет. Издалека эти кактусы кажутся гофрированными, словно бы сделанными из рубчатого зеленого вельвета. Вдоль каждого рубца расположены пучки жестких черных колючек длиною до двух дюймов и острых, как иглы медицинских шприцов. Процесс роста у этих колючих гигантов протекает очень медленно. Они начинают свою жизнь в виде крохотного семечка, и первые несколько лет являются для него самыми опасными, так как маленькому кактусу приходится противостоять экстремальным перепадам температуры – от испепеляющей жары до заморозков, – выносить засуху и дожди. На этой стадии его могут затоптать олени, обглодать кролики или крысы. Если же ему удастся пережить все эти опасности, то дальше он будет расти медленно, но уверенно. Между семьюдесятью пятью и ста годами он имеет высоту от двенадцати до двадцати футов, и в это время у него начинают отрастать боковые ответвления, придающие ему причудливую форму канделябра. Количество и расположение этих ответвлений варьируется в широких пределах, поэтому вы никогда не встретите два совершенно одинаковых кактуса цереуса. Некоторые кактусы могут иметь лишь два ответвления, а у других их количество доходит до двадцати или даже пятидесяти. Цереус, как и все остальные кактусы, суккулент, и, подобно огромной колючей бочке, он способен накапливать в своем стебле и ветвях огромное количество влаги. Плотная, покрытая восковым слоем кожица делает его превосходным резервуаром для воды. Колючки кактуса не только служат ему защитой от атак животных, таких, как олени и длиннорогие овцы, они еще отбрасывают густую тень, предохраняя поверхность растения от перегрева в сильную жару. Когда цереус умирает, мякоть перегнивает и остается лишь высохший древесный остов – кружевной, переплетенный, как корзина, каркас, поддерживающий при жизни бочкообразный ствол и массивные ветви. Внутри этих скелетов порой можно найти странные образования длиной от десяти до двенадцати дюймов, похожие на вытянутые деревянные башмаки. На самом деле это остатки птичьих гнезд. Ввиду гигантских размеров внутри кактуса поддерживается температура на несколько градусов ниже наружного воздуха, что делает его идеальным жильем для птиц. Американский сородич большого пестрого дятла, строя по нескольку гнезд за сезон, превращает цереус в своего рода колючий многоквартирный дом. После того как он выдолбит себе гнездо, кактус (в целях самозащиты) формирует вокруг раны прочный древесный наплыв – калл юс. Это и есть те самые странные деревянные «башмаки», которые вы можете найти внутри мертвых кактусов. Если он покидает свое гнездо, его занимают другие птицы, такие, как совы, мухоловки, пурпурные ласточки (purple martin – Progne subis), и поэтому в одном многоквартирном цереусе могут обитать три или четыре различных вида птиц.

Углубившись на несколько миль в пустыню, мы остановились, чтобы пройтись по лесу из гигантских кактусов. Гигантский цереус наиболее заметен благодаря своим размерам и впечатляющему обхвату ствола, но здесь встречаются и многие другие виды кактусов, имеющие самые фантастические формы. Например, здесь растет опунция – средних размеров кактус с большим количеством плоских округлых отростков, так густо усеянный желтовато-коричневыми колючками, что издали они походят на мех, а само растение с его закругленными боковыми ответвлениями напоминает традиционного плюшевого медвежонка. Тут встречается и удивительное суккулентное дерево фукьерия, похожая на колонну с высоким стволом и длинными ниспадающими ветвями, усеянными короткими колючими веточками, из-за которых все растение выглядит так, словно ему срочно требуется побриться. Листья на этих веточках появляются только после того, как фукьерия накопит достаточно влаги для их содержания. Эти фантастические растения часто описывают как гигантскую перевернутую морковь, хотя они зеленые, а не красные. Когда вы увидите такой сужающийся кверху ствол высотою шестьдесят футов с направленными вниз «небритыми» ветвями, то сразу же поймете, что встретили самое необычное растение пустыни.

Нам посчастливилось попасть сюда в пору цветения кактусов, и поэтому вся пустыня представляла собой фантастическое буйство красок. Здесь были цветки зеленые, как нефрит, желтые, словно нарциссы, пурпурные, будто вереск, розовые, как цикламены, апельсиново-оранжевые и алые. Если бы вас внезапно перенесли в пустыню, наполненную этим колючим изобилием самых невообразимых форм и ярких восковых цветов, а затем сказали бы, что вы находитесь на Марсе, вы без колебаний в это поверили бы.

Хотя пустыня Сонора очень жаркое место, воздух здесь настолько сухой, что жара почти не чувствуется. На самом деле, находясь в кактусовом лесу, всегда следует соблюдать осторожность, поскольку вы можете сильно обгореть, сами того не заметив. И, конечно же, дополнительную опасность представляют сами кактусы, которые окружают вас со всех сторон, держа свои колючки наготове. Например, попробуйте задеть опунцию, и вы сразу же поймете, насколько обманчиво ее сходство с милым пушистым медвежонком. Потом вы битый час будете выщипывать ее колючки из рубашки или брюк. Жизни нашего Эластера, который всюду передвигается бегом и постоянно спотыкается о собственные ноги, большую часть времени, проведенного нами в Соноре, угрожала смертельная опасность. Однажды, энергично отступая спиной вперед, чтобы найти наилучший ракурс, он налетел на невероятно колючий и неуступчивый кактус цереус, который рос на этом месте не менее ста лет и поэтому не видел никаких причин уступать дорогу режиссеру фильма. При попутном ветре вопли Эластера были бы слышны даже в Лондоне.

Нам очень повезло в том, что нам оказывали огромную помощь сотрудники Музея пустыни Сонора – уникального заведения, где основную часть экспозиции представляют живые животные, а не их чучела. Нам, конечно же, позволили одолжить у музея часть наших кинозвезд, большинство из которых были ручными. Но, как оказалось, ручные животные имеют свои недостатки. Мы хотели показать в своем фильме известный способ ловли ящериц (который я сам с успехом использовал в разных частях света) с помощью петли из лески, привязанной к палке. Вот как это делается: вы осторожно подкрадываетесь к ящерице, плавным движением накидываете ей на шею петлю – быстрый рывок, и она у вас в руках. Чтобы продемонстрировать эту технику, мы одолжили у музея одного из старейших его обитателей – огромную почтенную игуану. Эти ящерицы, достигающие в длину до двух футов, имеют толстое рыжевато-коричневое тело, широкую морду, своим выражением напоминающую Черчилля (не хватает только сигары), и очень мощный хвост. Позаимствованную нами игуану звали Джо, и он взирал на нас с такой важностью, словно только что закончил произносить речь общемирового значения. Мы объяснили ему со всей деликатностью, в чем заключается его роль, – всего лишь живописно развалиться на камне среди песка, подождать, пока Ли подкрадется со спины и накинет петлю на его жирную шею, а затем, почувствовав, что петля затянулась, начать извиваться и брыкаться изо всех сил, будто он слабоумная дикая игуана, а не тот, кто наслаждается преимуществами своего привилегированного положения в Музее пустыни Сонора на протяжении последних двадцати пяти лет. По высокоинтеллектуальному выражению на его физиономии мы пришли к заключению, что все наши инструкции приняты к сведению, а поскольку роль была еще и без слов, это позволяло надеяться на то, что он справится с ней с блеском. Эластер окончательно уверовал в то, что перед ним восходящая кинозвезда, и даже дошел до того, что потрепал Джо по голове, пробормотав: «Хорошая змею ка».

Однако, после того как камеры были установлены и Ли, вооруженная палкой с петлей на конце, уже ожидала сигнала к началу съемок, с Джо произошла странная перемена. Продолжая сидеть на своем камне, он внезапно перестал быть той подвижной, живой игуаной, которой мы все его знали и любили. Охваченный тем, что, по всей видимости, являлось распространенной среди рептилий формой страха перед публикой, он застыл в абсолютно неподвижной позе, напоминая творение рук искусного таксидермиста. Даже когда затянувшаяся на шее петля оторвала его от камня, он не мигал и не двигался, будто бы и в самом деле до самого кочика хвоста был набит опилками. Более того, ничто уже не могло вывести его из состояния транса. Мы кричали на него, махали перед ним руками, бросали ему под нос аппетитных жуков, но все было напрасно. Джо по-прежнему оставался неподвижен, словно каменное изваяние. Нам ничего не оставалось, кроме как с позором вернуть его в музей.

Со змеями нам повезло значительно больше. Стивен Хейл, который был нашим консультантом-герпетологом и заведующим террариумом, приехал на нашу съемочную площадку в пустыне с полными мешками змей, извивающихся в багажнике его грузовичка, – зрелище, от которого наиболее слабонервные члены нашей съемочной группы почувствовали легкую дурноту. Гремучая змея с ромбовидным узором на спине пребывала в дурном настроении и начала трещать задолго до того, как подошла ее очередь покинуть свой мешок и появиться перед камерой. Это была очаровательная змея изысканной расцветки, и она неутомимо протрещала в течение всей своей долгой сцены, злобно бросаясь на все, что попадало в пределы досягаемости. Арлекиновый аспид, своим ярким узором в розовую, красную, черную и желтую полоску напоминающий эпатирующий шелковый итальянский галстук, доставил нам больше всего хлопот. Он продемонстрировал беспрецедентную скорость и скрылся между камней в мгновение ока. Но, вероятно, самой красивой и, совершенно определенно, самой дружелюбной змеей оказался пятифутовый американский уж, покрытый иссиня-черной сверкающей чешуей в ярко-желтую полоску. У него были огромные влажные глаза и чуть приподнятые уголки рта, что придавало ему необычайно кроткое выражение, поскольку казалось, что он все время застенчиво улыбается. Он покорно позволял поймать себя петлей из лески и палкой с раздвоенным концом, находить себя на камнях и под ними, неутомимо ползал между кактусов и других пустынных растений. Кроме того, он не возражал против того, чтобы его бесконечно брали на руки, и нежно обвивался вокруг пальцев, рук и шеи Ли. И только в самом конце, после того, как Эластер сказал Ли: «Ну а теперь положи эту ящерицу вот на этот камень», оскорбленная змея повернулась и укусила ее. К счастью, ужи, как известно, неядовиты.

Одним из самых интересных моментов наших съемок в пустыне, по крайней мере для меня, стала встреча в естественных условиях с моей самой любимой птицей – калифорнийской бегающей кукушкой. Со своим безумным взглядом, забавным торчащим хохолком и манерой бега вприпрыжку, придающей ей поразительное сходство с длинноногими бегунами, калифорнийская кукушка, несомненно, является одной из самых комичных и привлекательных птиц. Нам удалось снять на пленку любопытный эпизод, наглядно демонстрирующий, что в суровых условиях пустыни ничто не пропадает впустую. Мы нашли гнездо с тремя птенцами калифорнийской кукушки, и один из них был мертв. К нашему изумлению, когда мать это обнаружила, она взяла мертвого кукушонка и стала скармливать его одному из оставшихся птенцов. Когда мы видели их в последний раз, птенцу удалось проглотить голову и шею своего мертвого братца, в то время как тело свисало у него из клюва. По всей видимости, такой метод поглощения пищи достаточно распространен у калифорнийских кукушек, поскольку нередко они ловят и убивают змей, которые слишком велики для того, чтобы проглотить их за один присест. В таком случае они проглатывают столько, сколько смогут, а то, что не влезло, остается свисать снаружи. После того как половина змеи успешно переварится, они заглатывают оставшуюся половину.

Именно в ходе наших съемок в пустыне у нас выдался один из тех ужасных дней, которые превращают кинопроизводство в такой непредсказуемый и нервозный процесс для всех, кто в нем участвует. Стремясь отразить все аспекты пустынных условий, мы сняли пустыню с кактусами, пустыню с кустарниками, пустыню с камнями и полупустыню с травой. Нам осталось лишь снять то, что большинство людей считают типичной пустыней – мили и мили песчаных дюн. Проводя рекогносцировку местности, Эластер нашел идеальную съемочную площадку в пятидесяти милях от нашей гостиницы. Там трехсот– и четырехсотфутовые дюны, живописно вылепленные дождем и ветром, простираются во всех направлениях до самого горизонта. Более того, прямо через эту область проходила крупная автомагистраль, что максимально упрощает к ней доступ. Эластер расписывал эти дюны, не жалея красок, и у меня сложилось твердое убеждение, что рядом с ними померкнут пески Внутренней Монголии, Гоби и Сахары. И вот, испытывая радостное возбуждение от перспективы снять сцены, которые смогут соперничать, если не превзойти, все то, что смог показать Голливуд в фильме «Beue Geste», [3]3
  Известный фильм режиссера Уильяма Уиллмана о французском легионе, снятый в 1939 году. – Прим. перев.


[Закрыть]мы встали очень рано и отправились навстречу восходу, туда, где на фоне золотистого неба высвечивались алые и пурпурные, тонкие, как перышки, облака.

Когда Эластер ездил в Калифорнию и увидел дюны, так потрясшие его своим безмолвным величием, был один из будних дней. Мы же выехали туда в воскресенье, и когда после нескольких часов езды мы наконец прибыли на место, нашим глазам предстала картина, совсем не похожая на то, что нам описывал Эластер. Да, здесь и в самом деле были огромные, красиво вылепленные дюны; они простирались во всех направлениях до самого горизонта; они выглядели в точности так же, как голливудская пустыня, и в любую минуту можно было ожидать, что сейчас из-за ближайшего бархана верхом на лошади появится Рамон Наварро. Однако вместо персонажей голливудского вестерна мы увидели здесь добрых две трети населения Калифорнии, а также необычайно шумные и вонючие автомобили-багги, вытрясающие душу из песчаных дюн. Их здесь было целые сотни – скользящих, подпрыгивающих, ревущих и завывающих, – и, конечно же, проводить звукозапись в таких условиях было просто немыслимо.

На самом деле мы едва слышали друг друга, не говоря уже об отвлекающем воздействии полудюжины багги, кружащих рядом с нами по песку; в них имелся широкий выбор полураздетых и пышногрудых юных дам. Мы в отчаянии продвигались все дальше и дальше, надеясь найти необитаемый участок дюн, но повсюду были багги, жужжавшие, словно растревоженное осиное гнездо. В конце концов Эластер предложил вернуться назад, к началу дюн (где, как нам казалось, было несколько поспокойнее), и ограничиться съемкой без звука. Сидевший за рулем Родни, не испытывавший должного уважения к законам страны, развернулся посредине шоссе и поехал в обратную сторону по той же дороге. Через несколько секунд (или нам так показалось) вертолет Большого Брата (набитый полицейскими) доложил по рации о нашем страшном преступлении патрульной машине, и под завывание сирены нас догнали и прижали к обочине. Полицейский в черной униформе, вручивший нам квитанцию о штрафе, выглядел устрашающе. Не говоря уже о его пистолете (вы инстинктивно чувствовали, что он может попасть из него в туза с расстояния в четыре тысячи футов); он был сложен, как гора Эверест, и, по всей видимости, не только владел приемами бокса, карате и джиу-джитсу, но и мог летать не хуже Супермена, если вы его на это спровоцируете. Тихий голос и вежливые интонации делали его внешность еще более угрожающей. Даже Эластер, никогда не испытывавший особого уважения к властям, и тот стушевался перед этим образчиком мужественности, который, казалось, в одиночку мог одолеть все ЦРУ. Мы покорно взяли нашу квитанцию.

Мы доехали до того места, где начинались барханы, и Эластер обратил наше внимание на то обстоятельство, что если с одной стороны дороги багги присутствовали в изобилии, то с другой стороны их не было совсем. И вот, следуя указаниям нашего режиссера, мы свернули с шоссе на колею, петляющую между дюнами. Очень скоро мы поняли, почему на этой стороне шоссе полностью отсутствовали багги. На участке дороги, наиболее удаленном от автомагистрали и цивилизации, наша машина провалилась в песок по самые оси и намертво застряла. Пола, Ли и я прошли две мили до шоссе, а затем еще две мили до ближайшего гаража, где имелся грузовик, способный вытащить нашу машину из песка. Мы вернулись в свою гостиницу лишь поздно вечером, в состоянии крайнего раздражения, сожалея не только о потраченном впустую дне, но также и о том, что мы задолжали полицейскому управлению двадцать пять долларов.

Но это был наш единственный неудачный день; остальные съемки в пустыне прошли просто превосходно. Погода стояла чудесная, начиная с восхода, когда восхитительные зеленые, розовые и лиловые облака постепенно таяли в первых лучах солнца, окутывающего кактусы золотистым маревом, и до позднего вечера, когда огромное небо (в пустыне оно почему-то кажется в два раза выше) окрашивалось в багрянец и пурпур такой необычайной глубины, что знаменитые закаты Тернера в сравнении с ними показались бы анемичными.

Одной из замечательных особенностей съемок нашего сериала была быстрая смена декораций. Только что вы утопали по колено в снегу, а в следующую минуту обливаетесь потом в тропическом лесу. Вот вы плывете в лодке по английской реке, а через мгновение вы уже находитесь в каноэ, плывущем над коралловым рифом. И вот, в данном случае, мы покинули леса гигантских кактусов Аризоны и вылетели на встречу с холмистыми саваннами Южной Африки, в крупнейший природный резерват с чудесным названием, словно бы позаимствованным у Райдера Хаггарда, – Умфолози.

Приближение к этому удивительному месту служит самым радикальным и действенным средством, открывающим глаза на всю серьезность современных экологических проблем из всех когда-либо испытанных мной. Вы едете миля за милей по зеленой холмистой саванне, которая смутно напоминает вам уголки родной Англии. Вы также смутно сознаете, что росшие здесь леса были сведены, чтобы уступить место этой саванне, которая хотя и кажется плодородной и зеленой, в действительности вся почва здесь выжжена, эродирована и вытоптана скотом. Но все эти мысли достигнут вашего сознания лишь после того, как вы достигнете Умфолози. Вы едете через эти пологие зеленые холмы, покрытые редкой растительностью, и тут внезапно видите перед собой ограду, а за ней ту Африку, какой она была до появления здесь белого человека и демографического взрыва среди африканцев. Великолепные заросли акации, сочные луга, гигантские пузатые баобабы – вся эта пышная растительность, которую нужно увидеть, чтобы поверить в ее существование.

Те из читателей, кто, подобно мне, уже топчется на границе весьма зрелого возраста, возможно, помнят Джуди Гарланд в фильме «Волшебник страны Оз». В самом начале ее домик подхватывает ураган и переносит через радугу. До этого момента фильм черно-белый, но как только домик вновь оказывается на земле и Джуди Гарланд робко приоткрывает дверь, краски «Technicolor» предстают во всем своем великолепии. Приближение к Умфолози произвело на меня примерно такое же впечатление. Вы едете, наблюдая вокруг себя лишь созданный человеком и им же оскверненный ландшафт, но не сознаете полностью, что сделали с природой представители вашего вида, поскольку рядом нет цветных кадров для сравнения. Но стоит оказаться у ограды, за которой находится кусочек первозданной Африки, и даже такие люди, как я (хорошо знакомые с мировыми проблема ми охраны окружающей среды), испытывают настоящее потрясение. Вы внезапно понимаете, что всю дорогу ехали по некоему подобию искусственной пустыни и вот наконец прибыли в оазис – за стальными прутьями.

Попав на территорию резервата, вы замечаете не только разительный контраст в растительности, но также и то, что окружающий ландшафт ожил за счет многочисленных животных. Зебры, в полосатых костюмах викторианских денди, скакали легким галопом рядом с машиной, игриво перебирая копытами. Неподалеку от них выделывали курбеты голубые гну, чьи причудливо изогнутые рога заставляли вас подумать, что они смотрят на вас через очки. Для таких нескладных созданий они поразительно проворны. Стадо бегущих антилоп гну больше всего напоминает балет, поскольку они постоянно разворачиваются, прыгают и скачут, в одно мгновение почти встают на голову, а в следующее – взмывают в воздух и совершают сложный пируэт. Когда зебры и гну скакали среди кустарника, они спугивали стайки пурпурно-фиолетовых скворцов и небольшие группы птиц-носорогов с огромными крючковатыми клювами и алыми сережками. Они вышагивали торжественно, словно солдаты караульной службы, и взирали на нас огромными выразительными глазами, окаймленными густыми, необычайно сексуальными ресницами. Мы проехали по парку еще около мили, когда увидели его главного обитателя – белого, или широкомордого, носорога. Эти гигантские, величественные животные (самые крупные наземные млекопитающие после слона) одно время находились на грани полного исчезновения. К счастью, в последний момент были приняты меры по спасению этого древнего великана, и теперь в Умфолози, как и других частях Южной Африки, их численность постепенно увеличивается. Встреченный нами крупный самец величественно вышагивал между деревьями, и его огромную голову украшал четырехфутовый рог, изогнутый, как ятаган. Несколько птиц сидели на его спине, словно украшения на каминной полке. Время от времени, когда массивные ноги носорога прочесывали траву, беспокоя мелких животных или кузнечиков, птицы слетали со своего движущегося насеста, ловили насекомое и возвращались на спину носорога, чтобы съесть его там. Мы остановили машину в тридцати футах от него, носорог тоже встал и внимательно осмотрел нас безмятежным взглядом. Затем, глубоко вздохнув, он пересек дорогу перед нами и скрылся в зарослях акации.

Проехав еще не более полумили, мы наткнулись на группу животных, которых я считаю самыми красивыми среди всех млекопитающих, – жирафов. Их было пятеро: трое неторопливо объедали верхушки акаций, в то время как двое других, у которых, очевидно, был медовый месяц, вели себя с потешной безрассудностью. Повернувшись друг к другу, они так хитроумно переплетали шеи, словно были лебедями, а не жирафами. Они обменивались жаркими поцелуями, просовывая языки в рот партнеру с таким сладострастием, которое можно увидеть разве что во французском фильме и которое никак не ассоциируется с жирафами. Подобно всем влюбленным, им не было никакого дела до всего происходящего вокруг, и даже когда мы, выйдя из машины, подошли достаточно близко, они не обратили на нас ни малейшего внимания. Распрощавшись с жирафами, мы подъехали к на редкость непривлекательному комплексу блочных зданий, построенных южноафриканским правительством, чтобы продемонстрировать туристам свою любовь и заботу. Это было примерно то же самое, что жить в плохо спроектированном общественном туалете, но окружающая нас природа с лихвой компенсировала все бытовые неудобства.

Нашим оператором здесь был еще один Родни – Родни Борланд и его жена Мойра. Работая вместе, они сняли несколько превосходных фильмов о дикой природе и знали африканский буш далеко не понаслышке.

Именно в это время у Эластера начался бурный и продолжительный роман со златокротом. Вероятно, такое заявление требует некоторых пояснений. Я с самого начала торжественно заявил, что не собираюсь ехать в Южную Африку, если мне не устроят встречу с животным, которое давно интересовало меня, – златокротом. Существует несколько видов этого странного животного, и хотя у него есть достаточно сильное сходство с европейским кротом, он отличается от него главным образом необычайно шелковистым мехом, сверкающим, как золотая канитель. Держа в уме мое настойчивое желание, Эластер не остановился ни перед какими трудностями и, связавшись с кем-то в Дурбане, одолжил в зоопарке златокрота для наших съемок. Это было очаровательное создание с маленькими глазками, придававшими ему поразительное сходство с близоруким человеком, потерявшим свои очки. Около пяти дюймов в длину, он выглядел как мохнатый слиток золота, скребущийся в своем ящике с землей. Как большинство насекомоядных (в действительности златокроты питаются в основном почвенными беспозвоночными, а также безногими ящерицами, поэтому вряд ли его можно назвать насекомоядным), златокрот был необычайно прожорлив, и для поддержания хорошего настроения ему требовалось около трехсот ярдов червей ежедневно. По какой-то непонятной причине у Эластера зародилась сильная привязанность к этому маленькому любопытному существу. Он называл его Мактавиш, выкапывал огромное количество червей ему на завтрак, обед и ужин, а по ночам держал его в своей комете. Но он признавал, что Мактавиш на протяжении всей ночи пытается выбраться из своей коробки и ему доводилось знать менее беспокойных сожителей. Хотя златокрот имеет внешнее сходство с европейским кротом, они не являются родственниками, и их схожесть объясняется тем, что они одинаково приспособились к подземному образу жизни и у них обоих выработались такие характерные черты, как сильные передние лапы для рытья, слабо развитые глаза и крепкий, подвижный кончик носа. Как я уже говорил, при обычном освещении Мактавиш имел золотистый цвет, но если солнечные лучи падали на его блестящую шерстку под определенным углом, то он становился зеленым, лиловым и даже пурпурным – просто поразительное свойство для млекопитающего! Однажды ночная деятельность Мактавиша увенчалась успехом. Он обнаружил в своей коробке слабое место и с помощью мощных передних лап расширил его до отверстия нужного размера. За завтраком убитый горем Эластер поведал нам о том, как, поднявшись с постели, он обнаружил пропажу своего любимца. К счастью, мы успели снять все основные сцены с Мактавишем, прежде чем он осуществил свою давнюю мечту о свободе.

В этой серии мы, кроме всего прочего, хотели показать то, что различные травоядные обитатели саванны имеют свои определенные зоны кормления, и, например, жирафы объедают верхушки акаций, в то время как антилопы куду ощипывают листья на нижних ветвях деревьев. За счет такого деления на различные уровни кормления снижается конкуренция и запасы корма распределяются более равномерно. Мы решили, что для того, чтобы наилучшим образом продемонстрировать этот принцип, нам следует взять две крайности – животное, которое объедает самые верхушки деревьев, и того, кто кормится на уровне земли. Поэтому в качестве наших примеров мы выбрали жирафа и черепаху.

После длительных поисков нам наконец удалось найти большую черепаху, расположившуюся в тени баобаба и, по всей видимости, пребывающую в состоянии глубокого транса. Увидев эту рептилию, Эластер, который уже начал нервничать после долгого отсутствия черепах, с радостными криками выскочил из машины и, взяв черепаху на руки, похлопал ее по животу. Это не самый лучший способ обхождения с черепахой, даже когда она полностью бодрствует. Поступить же так с той, которая, расположившись под баобабом, не торопясь повторяет про себя одну из самых длинных и скучных поэм Теннисона, равносильно катастрофе. Все черепахи имеют большой, эластичный мочевой пузырь, и наша явно не представляла собой исключение. Сказать, что Эластер промок насквозь, значит сказать слишком мало. Он был очень расстроен.

– Никто не предупредил меня, что черепахи писают, – повторял он жалобным тоном. – Никто не предупредил меня, что они писают так много.