Текст книги "Любовница Фрейда"

Автор книги: Дженнифер Кауфман

Соавторы: Карен Мак
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 12

Минне снова снился этот сон. Мужчина спит рядом с ней, прижавшись грудью к ее спине, рука его нежно обнимает бедро. Она слышит его медленное, равномерное дыхание, и тут их ноги сплетаются, а голова его пристраивается в изгибе ее шеи. Он втискивается в нее, жар его тела пропитывает простыни и погружает ее в слабый огонь желания.

Но ощущение тут же исчезает. Ее охватывает тяжесть, на мгновение она чувствует необъяснимую безысходность, и тогда узнает его. Это Игнац. Впечатление яркое и быстрое. Вдруг начинает теснить в груди, возникает призрачная боль, и Минна прижимает руку к сердцу. Она медленно тянется к нему и упирается рукой в пустоту и мрак.

Минна проснулась, словно от толчка.

Постепенно глаза привыкли к темноте. Виски саднили, нос заложило. Она помнила, как прошлой ночью вскарабкалась по ступеням, еле расстегнула ботинки и стащила одежду, перед тем как рухнуть на кровать и заснуть мертвым сном. Теперь она была измучена, но боялась заснуть, ее мысли блуждали от ясной осознанности к сумраку снов, спутавшему события прошлого и настоящего, все смешалось каким-то непостижимым образом. Годами ей снился этот сон, и каждый раз Минна просыпалась обессиленная и беззащитная. Иногда ей хотелось запереть двери и окна, будто кто-то скрывался во тьме. Порой она просто лежала, в тоске дожидаясь утра. Конечно, при Зигмунде Минна даже не заикнулась об этом. А что же все-таки она ему рассказала? Все было как в тумане.

Минна встала, сняла влажную сорочку и открыла окно. Взмокшие волосы спутались, мышцы на пояснице и ягодицах затвердели. Она надела халат, накинула шаль на плечи и, подойдя к окну, взглянула на канал. День, розовый мазок над небом Вены, едва занимался. Прямо на север тянулся, мерцая, непрерывный лабиринт пересекающихся улиц, будто каждая из них все еще хранила зарю, а уличные фонари были окружены нимбами слабого оранжевого света. Стоял промозглый холод, необычному для этого времени года теплу пришел конец. На Дунае стали появляться островки льда. Еще месяц, и река замерзнет до весны.

Минна стояла, размышляя, почему ей все еще снится Игнац, умерший девять лет назад. Из-за разговора с Фрейдом прошлой ночью? Или это комплекс вины? Она не навещала Игнаца, даже когда он умирал от чахотки. Когда он впервые узнал, что болен и потому вынужден оставить университет, то окутал себя облаком благородной меланхолии, его письма наполнились обрывками из стихов и трудов философов, украденными у Канта или Джозефа Батлера [18]18
  Джозеф Батлер (1692–1752) – английский философ-моралист XVIII в.


[Закрыть]. Вскоре Игнац стал вспыльчив, обидчив и разразился краткими письмами из санатория, в которых требовал не приезжать. И Минна не поехала. А должна была. Зигмунд сказал, что они отдалились друг от друга, но это же неправда! Игнац был не в себе. Кто захочет умирать в одиночестве?

Минна потерла руки, следя за тем, как ее выдох превращается в едва заметный клубок пара. Руки и ноги окоченели, в горле горчило. Она разожгла камин, протянула руку под кровать и достала бутылку джина, прополоскала горло, потом сплюнула в раковину. Ей очень хотелось принять ванну. И хотя Марта не одобряла ее утренние омовения – газовая горелка слишком громко шумела, а иногда и взрывалась, – она все равно наполнила ванну и скользнула в теплую воду.

И когда ее тело погружалось, Минна отмахнулась от голосков, назойливо зудящих в голове и анализировавших ее поведение прошлой ночью, все его последствия и скрытые смыслы. Она всегда считала, что ведет себя по самым высшим стандартам, располагая врожденным умением соблюдать приличия. Однако ее не покидало ощущение, что случившееся прошлой ночью по меньшей мере неуместно, а по большому счету – бесчестно. Кто она – муза или иуда? Способна ли она такое совершить? Вина нежданно-негаданно поглотила ее, точно ядовитое похмелье.

Потом Минну обуяло внезапное желание снова вспомнить каждую мелочь, с того момента, как она вошла к Фрейду в кабинет, и до того, когда вышла, пошатываясь, несколько часов спустя. Ставила ли она поднос с ужином ему на стол или он сам взял его из рук? Когда именно предложил попробовать кокаин? И почему она не отказалась?

А когда Минна намазала нос раствором, он предложил ей вторую дозу или она сама попросила еще? И кто первый заговорил о Марте? Фрейд. Принялся злословить о ней. И почему Минна не поспешила защитить ее? Стыд-то какой! А все кокаин! Все, что с ней произошло, совершенно на нее не похоже. Она ведь не такой человек, чтобы задержаться в укромном обиталище мужчины и дать себя вовлечь в беседу об интимном, набравшись кокаином до ушей. Даже если это был лечебный кокаин.

Но Минну тревожило не то, что она сделала, а то, о чем думала. А думала она о том, что Зигмунд очень обаятельный. А она сама слишком подозрительна в своей признательности ему.

Неожиданно Минна услышала в коридоре знакомые тяжелые шаги, и ей показалось, будто они затихли у нее под дверью. Она затаила дыхание и ждала. Посмеет ли он войти? Шум воды разбудил его. Дверь ее спальни была закрыта, но дверь ванной комнаты осталась распахнутой. Минна погрузила голову в воду и не выныривала, пока шаги не стихли в конце коридора.

Этим утром она не особенно заботилась о своей внешности. Обычно надевала светлые платья, но сегодня натянула на себя темный шерстяной костюм, в котором сопровождала хозяек к приходскому священнику. Ни помады, ни румян. Проходя мимо зеркала, Минна отметила темные круги под глазами, похожие на синяки, и в этот день больше в зеркало не смотрелась.

Но прежде чем она успела выйти, появилась Марта, выглядевшая такой измученной, будто это было не утро, а вечер. Волосы туго стянуты в пучок, а на лбу росинки пота. Блуза выбилась из сильно помятой юбки.

– Ты готова? – спросила сестра.

Минна совсем забыла, что настала ее очередь вести детей в парк.

– Почти, – ответила она, всаживая гребни в волосы.

– Тогда поторопись, может, и я схожу с вами. Зигмунд не придет к обеду. Он поглощен работой в университете. Кстати, спасибо, что вчера отнесла поднос, меня ужасала мысль, чтобы опять тащиться на первый этаж.

Вот в эту самую минуту Минне следовало бы рассказать сестре о прошлой ночи. Умолчание равносильно обману. И было просто немыслимо поступить иначе! Но, может, она делает много шума из ничего? На лекциях Фрейд ведет себя, как прошлой ночью. То он очарователен и остроумен, то значителен и эффектен – литературные ассоциации, юмор – все сразу, с непоколебимой уверенностью и энергией. Человек, который может объяснить, что такое душа, чтобы всем стало понятно. Вероятно, Фрейд просто был Фрейдом. Минна решила вскользь упомянуть, что задержалась в кабинете Зигмунда, доставив туда ужин.

– Я не представляла, какая огромная у него библиотека, как много ценных артефактов лежит кучей… ну, не кучей, конечно, но там все заставлено… – Она замолчала, будто забыв, что хотела сказать, и почувствовала, что у нее пересохло во рту. – В любом случае я злоупотребила его гостеприимством. Больше я не стану отнимать у него время, это на случай, если он скажет, что я навязчива.

Минна знала, что лжет. Она поняла это на середине своей тирады. Знала также, что Зигмунд вряд ли станет жаловаться на ее навязчивость. И очередная волна вины захлестнула ее.

– Не дури. Зиги работает допоздна и никогда не стеснял себя вежливостью, если хотел уединиться, – произнесла Марта, не затруднив себя упоминанием, что сама она годами не входила в его кабинет.

Минна услышала голоса детей с первого этажа и обрадовалась, что можно закончить разговор.

– Мама, и я должна идти? – спросила Матильда, как всегда с вызовом в голосе.

– Ты знаешь ответ. Свежий воздух и упражнения тебе на пользу. Где мальчики?

В комнату радостно ввалился Эрнст.

– Мама, мама, ты только посмотри! Мартин и Оливер дерутся!

Когда Минна и Марта появились на поле боя, то увидели, что мальчики вцепились друг в друга как бульдоги, клыками рвущие друг другу мочки ушей, пучки волос летали по комнате, на животах и шеях глубокие следы ногтей. Мартин прижал Оливера к полу и намеревался добить его последним ударом, а Эрнст подначивал обоих.

– Мальчики! Прекратите немедленно! Мартин, встань!

– Я его ненавижу! – закричал Оливер, губа опухла, из носа текла кровь.

– Это его вина. Он первый начал, – заявил Мартин.

– Иди к себе! Ты чуть не выбил ему глаз!

– Но, мама…

– Ни слова больше.

– Так нечестно. Он лгун! – воскликнул Мартин, направляясь в свою комнату.

– И ты тоже, – сказала Марта раскрасневшемуся Эрнсту, который подпрыгивал от возбуждения.

Минну поражала способность сестры нервничать и раздражаться по любому поводу, но когда дело касалось детей, она становилась холодной, как лед. Они могли вырывать сердца друг у друга на ее глазах, но она была невозмутима. И этот случай не отличался от других. После побоища Марта спокойно объявила, что прогулка отменяется, и исчезла в кухне, чтобы поговорить с кухаркой. А Минна повела плачущего и окровавленного Оливера в ванную.

– Господи всемогущий, – прошептала она.

Жизнь в доме Фрейдов уже научила Минну, что для сестры постоянно только одно – дети дерутся все время и по любому поводу. Она окунула салфетку в воду и стала нежно промывать раны Оливера. Но ссадина на губе оказалась больше, когда смыли кровь.

– Очень больно, милый?

– Да, – ответил он и расплакался.

Минна обняла его, погладила по голове и подумала: «Почему дети одновременно могут быть такими лапушками и такими дикарями? И почему Зигмунда вечно нет рядом, когда дети будто срываются с цепи?» Его книга «Причины истерии» могла бы служить дневником этого дома.

После кровопролития, позднее, Минне послышалось, будто Фрейд позвал ее из кухни, и она помчалась в гостиную. Там она и стояла, вжавшись в угол, ожидая, пока он уйдет. Когда она опять услышала его низкий голос, на сей раз в передней, то предприняла долгое путешествие к себе в спальню: выскользнула черным ходом, прошла через сад, обогнула дом, открыла парадную дверь и поднялась в свою комнату. Минна вела себя как глупая школьница. Но ведь после прошлой ночи и короткий разговор был бы неуместен. Кстати, почему Фрейд еще дома? Он никогда не показывался в такое время. Но не это важно. Минна не хотела видеть его именно теперь, когда в доме было так тихо. Марта отправилась за покупками на Картнерштрассе, мальчики, вечно крутившиеся под ногами, отбывали наказание в своих комнатах, а Матильда и Софи занимались под присмотром гувернантки.

Минна закрыла дверь и попыталась читать, но сосредоточиться было трудно. Она ощущала усталость, смятение и решила прибегнуть к проверенному средству – утешительной прогулке. Но на середине лестничного пролета услышала за спиной расстроенный голосок Софи:

– Танте Минна! Ты куда? И я с тобой…

– Софи, у тебя же уроки. Я ненадолго.

– Нет, нет, не уходи! – Софи сбежала по ступенькам, чтобы сесть Минне прямо на ноги.

– Так нечешно. Мы же долзны были пойти в парк. Оливер и Мартин все ишпортили, и Матильда ужашно жлая. Почему мне нельзя с тобой? Позалуйста?

– Ради бога, Софи. Беда с тобой, да и только, – смягчилась Минна и усадила девочку себе на колени.

Та кивнула и вытерла нос. Затем свернулась клубком и глубоко вздохнула.

– Вот что. Пошли в гостиную, я дам тебе сладенького, а потом ты пойдешь заниматься, – сказала Минна.

Личико Софи просветлело, и они отправились вниз. Софи стала молоть всякую чепуху, Минна не понимала и половины. Шепелявость прогрессировала, а если девочка волновалась, то речь становилась совсем неразборчивой. И уроки логопеда, похоже, не помогали. Они задержались в кухне, где Минна положила на тарелку остатки обеденного десерта и понесла в столовую.

– Танте Минна, а кто старшая, ты или мама? – спросила Софи, усевшись на диван и с жадностью заглатывая пирожное.

Дети в больших семьях, подобно щенятам в стае, рано учатся ловить неожиданные дары судьбы и стоически переносить их отсутствие, когда кто-то другой захватит добычу прежде, чем ты успеешь сказать: «Мое!»

– Твоя мама старше. Почему ты спрашиваешь?

– Интересно. Я сказала Матильде, что ты моложе, потому что кращивей, но Матильда шкажала, что у тебя лошадиное лицо и ты шовсем не молодая. Хочешь кушочек?

– Нет, кушай сама.

– У тебя есть муш? – не отставала Софи, облизывая пальцы.

– На, возьми мой платок, ты же вся липкая. Нет. Мужа у меня нет. А у тебя?

– Я шлишком маленькая, – хихикнула она.

– Я шучу.

– Ну да, а когда ты выйдешь жамуш, ты будешь жить ш нами?

– Я очень надеюсь на это, – произнес Фрейд, входя в комнату.

– Папа, а у нас пирожное, – заявила Софи, вскочив.

– Это прелестно, но ведь совсем ничего не осталось, принцесса, – сказал он, подхватив и обняв дочку.

Минна откинулась на спинку дивана и наблюдала за ними. Часть дня она пыталась избежать встречи с ним, какая глупость! Понятное дело, рано или поздно они должны были столкнуться. Да и как иначе, живя в одном доме, черт побери? Но откуда, откуда эта ужасная неловкость?

Употребление кокаина в компании этого мужчины – чистейшее безрассудство. Но больше всего ее страшило то, что рядом с ним она теряет голову. Однако, несмотря на дурные предчувствия, Минна отмечала мельчайшие детали в его поведении, как только он вошел в комнату – слегка раскрасневшееся лицо, ласковый взгляд в ее сторону, то, как нежно Зигмунд обнял дочь.

Софи высвободилась из его рук и стала прыгать по комнате. Сверху послышался пронзительный вопль гувернантки, звавшей ее.

– Иди, – велел отец.

Софи неохотно вышла и затопала по ступенькам.

– Мне тоже пора, – произнесла Минна, поднимаясь с дивана, – я собиралась прогуляться…

– Если ты не возражаешь, я с тобой.

– А вечерние пациенты?

– Отменились.

«Странно, – думала Минна. – Кажется, его не очень беспокоит наше поведение прошлой ночью». Более того, когда они шли по улицам, Зигмунд вел себя, будто ничего не произошло. Наверное, так оно и было.

Но Минна-то знала, что это ложь.

Глава 13

Смеркалось. Воздух был великолепен, мигали фонари на углах, где полицейские в тяжелых сапогах заступали на ночное дежурство. Фрейд и Минна брели по узкому переулку мимо торговцев картинами к сигарной лавке. Фрейд нырнул туда и сразу направился вглубь, чтобы повидаться с хозяином. Минна осталась среди застекленных ореховых шкафов, вдыхая экзотические, терпкие ароматы. Лавка напоминала об увлекательных приключениях, названия «Монтекристо», «Кинтеро» и «Ла глория Кубана», аккуратно пропечатанные на белом пергаменте, красовались на медных дощечках, прикрепленных к дверце каждого шкафа. Зигмунд перебрал множество сигар различных марок, выбрал одну и потер между пальцев, словно пробовал на ощупь тончайший шелковый лоскут.

– «Х. Апманн», сделана на Кубе немецким банкиром. Восхитительно, – сказал он, прижимая сигару к самому ее носу. Сигара была приторная и сухая, в обертке цвета потемневшего красного дерева.

– Божественно, – прошептала Минна с притворным почтением.

В лавке царила торжественная тишина, почти как в церкви. «Мужчины и их сигары, – думала она, – их вина. И их женщины…»

Они уже были почти у дома, когда Зигмунд предложил зайти и выпить. Неподалеку располагалось кафе «Центральное». Минне надо было вернуться домой еще несколько часов назад.

– Уже поздно, – заметила она, робко улыбнувшись.

– Не так-то уж и поздно, а у меня в горле пересохло.

– Я и так задержалась… и дети… Зигмунд, я в самом деле не могу остаться.

– А если бы осталась, то что бы предпочла?

Минна улыбнулась, сдаваясь.

– Бокал вина. Полчаса, не более.

В помещении царил полумрак – пустые столики, венские стулья. Несколько отставших от своих частей солдат засиделись, цедя выпивку за вечерней беседой. Часа в четыре здесь было бы негде приткнуться. Газовые лампы тихо шипели над столиком в глубине. Минна устроилась на стуле, расстегнула жакет и поправила блузку. Фрейд сел напротив, подозвал официанта и заказал бутылку «Бароло». Она слушала, как он любит это кафе, какое это спасение из тисков его распорядка. Как слаб он на исходе дня. И даже раньше. Неожиданно Зигмунд сменил тему.

– А скажи мне откровенно, дорогая, ты счастлива здесь, с нами? – спросил он.

– Конечно, а как же иначе? Все замечательно.

– Все?

– Ну, не совсем все…

Фрейд молча взглянул на нее. Он был из тех, кто умел использовать преимущества молчания. Минна стянула перчатки и комкала салфетку под его внимательным взглядом. Фрейд отметил, что шея у нее длиннее, чем у сестры, а губы гладкие и блестящие. Минна украдкой бросила на него быстрый взгляд, щеки ее все еще сияли румянцем после прогулки.

– Иногда меня беспокоит, что я в семье обуза, – призналась она, обмахивая лоб носовым платком.

– Ты ошибаешься. Надеюсь, мы ясно дали тебе понять, что это не так.

– И мое будущее… Я не могу вечно навязываться вам.

– Ты не навязываешься. Я тебя не понимаю…

– Понять меня нетрудно, – перебила Минна, – я без работы, без средств, одинокая и беспомощная.

– Значит, ты банкрот?

– Совершенно верно, – кивнула она.

– Шутки в сторону, Минна! Ты знаешь, что у тебя есть дом – наш дом.

– Это очень великодушно, но я не могу оставаться с вами бесконечно.

– Почему? – спросил Зигмунд, бросая взгляд на студентов, которые хотели сесть рядом с ними, но потом нашли место получше.

– Ты не должен спрашивать. Это не дает мне уснуть ночами.

– Что именно?

– Мое будущее.

– Будущее не дает тебе спать?

– Не только будущее! Мне снятся странные сны. Кошмары. Очень тревожные.

– Какого рода?

– Решил проанализировать мои сны?

– Разумеется, нет. Но помнишь ли ты хоть что-то из них?

– В основном полная чепуха, – сказала она, делая глоток вина.

– Тебе снится, что ты опаздываешь на поезд?

– Нет.

– Снится, что ты летишь по воздуху или падаешь с отвесной скалы?

– Нет.

– Снится, что ты стоишь нагая перед незнакомцами и не испытываешь ни малейшего смущения?

– Нет. А тебе?

– Это мой дежурный сон, Минна.

– И как давно он тебе снится? – улыбнулась она.

Зигмунд рассмеялся, а потом посерьезнел.

– Расскажи мне о своих снах.

– Ладно… – Минна наклонилась к нему. – Мне снится, будто я старая дева, живущая в одиночестве на скудную пенсию среди множества шелудивых кошек. У тебя ведь аллергия? В доме воняет рыбой, и никто никогда не приходит, чтобы перемолвиться со мной хоть словом.

– Не дразни меня, – сказал Зигмунд.

– Как я могу? – вздохнула она, наполовину осушив бокал. – Хорошо, если тебе так надо знать, иногда мне снится, что Игнац лежит рядом со мной в постели. Мертвый. И выглядит он ужасно, омерзительно. Он меня пугает.

– Ты любила Игнаца?

– Зачем я рассказала тебе эти глупости?

– Это не глупости. Я работаю над интерпретацией сновидений.

– Толкуешь сны? Я считала, что сны возникают из-за проблем внутренних органов – несварение или что-либо еще.

– Большинство врачей тебе так и скажут, потому что они – идиоты. Просто поразительно, что, несмотря на тысячелетние усилия, научное понимание сновидений по-прежнему туманно. Мы недалеко ушли от древних.

Фрейд пустился в рассуждения о донаучных временах, когда классические философы верили, будто сновидения связаны с потусторонним миром и посылаются богами и демонами. Сны могут предвещать будущее – жизнь счастливую или трагическую.

– И даже теперь большинство врачей и ученых настаивают, что сны – просто реакция на некий внешний раздражитель, вроде мерцания свечи, дождя, грома или жесткого матраса. Многие образованные люди нашего столетия все еще полагают, будто сны вызваны чувственными стимулами, а это лишь незначительный фактор. Наивность! Они уверены, что сознание отрезано от сновидений, но на самом деле сознание – это все.

– Следовательно, если сны не навеваются дождем или грозой и не возникают от несварения, то откуда тогда они берутся?

– Ага! – воскликнул он, улыбаясь. Вопрос ему понравился. Он легонько постучал пальцем по ее голове. – От тебя они берутся. Они ведут свое происхождение из твоего жизненного опыта. Из внутренних ощущений, а не из внешних. И я – первый, кто утверждает: «Сны имеют смысл».

Фрейд заглянул Минне в лицо, стремясь понять ее реакцию, узнать, оценила ли она по достоинству его потрясающее открытие. Минна надолго запомнит выражение его лица в тот момент – это величие, уверенность в себе и огонь в темных глазах. Она отпила еще глоток прекрасного вина и произнесла:

– Тогда каков смысл моего сна об Игнаце?

– Это не так просто. Значение маскируется, может, что-нибудь из твоего детства всплывает.

– О чем ты, Зигмунд?

– Сон заимствует отовсюду, фрагменты разных дней, разных времен… неожиданные образы – тетки, кузины… жениха.

– Обычно я не помню своих снов, но если и помню – они кажутся полной бессмыслицей.

– Именно кажутся. Ушедшая любовь улыбается на ложе рядом с тобой, справляется о твоем здоровье, а потом выхватывает оружие… или, возможно, виной сексуальный контакт с кем-нибудь совершенно неподходящим. Еще вина?

– Да, спасибо. Продолжай.

– Сны моих пациентов – смесь чего-то со всем подряд – из их прошлого и настоящего. Иные истории – полный абсурд, но все-таки необходимо разобраться в их жизни – и сновидения обретут смысл.

– Например?

– Одна женщина пришла ко мне и пожаловалась, что во сне видела свою сестру в гробу и тетку, которая прямо перед ней разбила кувшин, и людей, забрасывавших ее дохлыми животными.

– Против такого мой – просто… ручной…

– Отвратительные женихи не такие уж ручные, – усмехнулся Фрейд и рассказал о сорокалетней вдове.

Та пережила тяжелую травму, когда ее богатый муж внезапно умер, читая газету. Родня супруга обвинила вдову в его смерти, ее преследовали чувства вины и стыда, вот потому-то и страдала она от этих кошмаров. А после была английская гувернантка, служившая у богатого вдовца. Она питала к нему тайную страсть, но чувства не были взаимны. Ее уволили, но разлука с детьми вылилась в сновидение о подгоревшем пудинге. Другую молодую женщину преследовали кошмары, в них на нее набрасывались мужчины со злобными лицами, она просыпалась от удушья и ощущала, будто шея перетянута удавкой. Встретившись с ней несколько раз, Фрейд выяснил, что кошмары эти начались, когда она узнала, что ее сестра вступила в связь с собственным дядей.

Он замолчал, бережно разворачивая новую «Х. Апманн». Отрезав кончик, смочил сигару языком и зажег.

– Причины подобных сновидения скрыты, – продолжил Фрейд, – но после исследования все становится ясно. Сны – лишь симптомы, послания, сообщающие нам, что именно не в порядке. Аллегорическое воплощение наших сокровенных мыслей, желаний. Например, одной пациентке снилось, будто она пытается вставить свечу в подсвечник, а свеча сломана и не может стоять. И это означало…

– Дай угадаю, – перебила Минна, стараясь сдержать улыбку.

– Конечно – тут символика весьма прозрачна.

– Ты обсуждал это со своими коллегами?

– Естественно. Никто не принял это всерьез. Они назвали мою работу сказками и шарлатанством. Как сказал Вергилий:

Flectere si nequeo superos,

Acheronta movebo.

«Если не добьюсь благосклонности вышних, то всколыхну подземное царство».

Они помолчали.

– Зигмунд, у тебя найдется сигарета?

Он отложил сигару, подозвал официанта, изнывавшего от безделья, и попросил закурить. Тот подал ему сигарету из пачки в жилетном кармане. Зигмунд прикурил ее и отдал Минне.

– Значит, ты подобрал ключ к тайне сновидений? – спросила она, глубоко затягиваясь и откидываясь на спинку стула.

– Я, без сомнения, подобрал ключ к тайне твоих сновидений. И к тебе, моя милая.

Минна посмотрела на него и почувствовала прилив чего-то, очень похожего на счастье. Подобного она не переживала уже много лет.

– Пора возвращаться, – вздохнула Минна.

– Еще по одной?

– Не могу. И прошлой ночью я слишком засиделась.

– Хочешь, обсудим это?

– Нет, – ответила она, вставая.

– Я так не думаю, – проговорил Зигмунд, швырнул несколько крон на стол и помог Минне надеть пальто.

И что-то в это мгновение – краткое прикосновение, мимолетный жест, или, может, наклон головы или то, как два человека двигались гуськом, близко друг к другу, – окутало Минну и Фрейда аурой интимности. И всякий, кто оказался бы рядом, когда они покидали кафе, заметил бы это: Минну, с влажным, пылающим лицом и темно-медным узлом волос, и Зигмунда, ведущего ее к двери, и его руку, скользящую по хрупкой спине Минны.