Текст книги "Ее первая любовь"
Автор книги: Дженнифер Эшли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 9
Джулиана тихо перевела дух.
– Мистер Арчибальд Стейси был мужем той леди?
– Стейси был шотландцем, которому я помог устроить дела с плантацией. Я знал его еще по армии, он проходил у меня учебу. Потом он подал в отставку, заявился ко мне, и я помог ему подыскать плантацию рядом с моей.
Из рассказов Эйнсли Джулиана знала, что Эллиот, оставив воинскую службу, стал плантатором и занялся бизнесом, демонстрируя всем, как надо жить, чтобы преуспевать, в Индии.
– Мы были друзьями, – продолжал Эллиот. – У него была жена-шотландка, молодая леди, за которой он специально ездил в Глазго, где и женился. Но через месяц после их приезда в Индию она заболела и умерла.
– О Боже! Бедняжка!
– В Индии болезни часто заканчиваются так, – заметил Эллиот не без сочувствия. – Стейси сильно горевал, но потом увлекся другой женщиной, индианкой. Ее звали Джайя.
«Куртизанкой!» – мысленно добавила Джулиана. Ей было известно, что в Индии за молодыми женщинами из хороших семей неусыпно следят и тщательно охраняют от внебрачных отношений с европейскими мужчинами. С любыми мужчинами.
– Это была ничего не значившая связь, – сказал Эллиот. – И у меня… тоже была связь с ней. Но Джайя влюбилась в Стейси. Она испугалась, что у него нет к ней настоящего чувства и что она нужна ему только для того, чтобы пережить свою боль. Поэтому, решив сдвинуть отношения с мертвой точки, она сказала ему, что предпочитает меня, собрала вещи и переехала в мой дом. Стейси пришел в ярость и примчался ко мне, чтобы вернуть ее. Думаю, что он не понимал, насколько увлечен ею, до того как она ушла от него. – Непослушными пальцами он повертел кубок. – Когда я вернулся на плантацию после плена, оказалось, что Стейси успел жениться на Джайе, что она родила ребенка и умерла. Стейси бросил Прити, и ее приютили Махиндар и Чаннан. Я оплатил им содержание малышки, включая все расходы, которые они понесли, пока меня не было. Возраст Прити свидетельствовал о том, что ее мать могла забеременеть ею как раз перед тем, как я пропал.
Джулиана попыталась разобраться в своих чувствах. Первое, что она испытала, – ревность. Острую, мучительную ревность. С того самого дня, когда Эллиот, десятилетний, поцеловал ее в щеку только для того, чтобы подбросить ей лягушку в карман передника, она привыкла считать, что он принадлежит только ей.
Она собралась выйти за Гранта, потому что знала: бессмысленно тосковать по Эллиоту, который предпочитал Индию с ее приключениями этой укрощенной и безвольной части света. Но то, что Эллиот ушел к незнакомой женщине, что сделал это по собственной воле, жгло ей сердце.
Второе – жалость. Жалость к Прити, брошенной и ничего не понимающей, и к Эллиоту, который вернулся после жуткого испытания, чтобы узнать, что женщина, от которой у него был ребенок, умерла. А еще гнев на мистера Стейси за то, что он бросил маленькую девочку, и не важно, кто был ее отцом.
– Мистер Стейси жив? – спросила Джулиана.
Эллиот покачал головой:
– Не думаю. По словам Махиндара, он оставил плантацию и переехал в Лахор. И погиб там во время землетрясения. – Эллиот добавил виски в свой кубок. – Я же говорил, не очень красивая история.
– Ты прав. Она не для молодых дам, болтающих в гостиной.
– Но все в прошлом. Все закончилось.
– Я понимаю.
Эллиот допил виски и поставил кубок на стол, явно не собираясь продолжать разговор.
– Ну что ж, – снова заговорила Джулиана, – Прити – чудесная девочка, и я с радостью предоставлю ей кров. Надо купить ей одежду, найти гувернантку и устроить для нее детскую. Нандита очень добра к ней, но Прити не должна жить, как служанка.
– Она и не живет.
Джулиана положила вилку с ножом четко параллельно по обе стороны от своей тарелки.
– То, о чем ты говоришь, мой дорогой Эллиот, означает только, что она живет такой же жизнью, что и ты – немного дикой. Я не собираюсь ломать в ней индивидуальность, чего, наверное, ты опасаешься, но она должна приобрести манеры, научиться английскому и многим другим полезным вещам.
– Я спрошу ее, – с бесстрастным лицом сказал Эллиот.
– Ты должен сразу же начать процесс признания и дать ей свою фамилию, чтобы не было вопросов, кем для тебя является девочка, пока растет. Хочу тебя предостеречь, для нее это будет нелегко при матери-индианке, но мы с тобой сделаем все, что в наших силах, чтобы облегчить ей этот путь.
– Спасибо.
От тихой благодарности у Джулианы мурашки побежали по спине. Разве Прити была виновата в том, что оказалась дочерью куртизанки, которую любили двое мужчин? Но ревность снова уколола ее. Джулиане нужно было что-то придумать, чтобы разобраться с этим. В конце концов, ведь их связь – дело далекого прошлого. То, что Эллиот собирался и дальше заботиться о Прити, вне зависимости, чьей дочерью она является, слегка смягчало чувство ревности.
– Да, нам еще много предстоит сделать. – Как всегда, чтобы забыть об эмоциях, Джулиана начинала что-нибудь организовывать и планировать. Процесс устройства чего-нибудь был очень удобной штукой. – Не только для Прити, но и для нас самих. Как можно скорее нам нужно нанести визиты всем в округе. Это наш долг. А еще мы должны устроить общую встречу, вероятно на Иванов день. Таким образом мы доведем до сведения соседей, что собираемся прочно здесь осесть, что мы не просто какие-то городские жители, которые на недельку приехали подышать свежим воздухом. Организуем праздник, устроим бал. Наймем музыкантов, найдем поставщиков еды из местных, разумеется. Вероятно, ты сможешь…
Джулиана заметила, что муж, замерев, загадочно смотрит на нее.
– Эллиот? – забеспокоилась она. – С тобой все в порядке?
– Мне плохо среди людей, – твердо сказал он. – И так будет всегда.
Да, верно. Она уже заметила это, даже если он находился в окружении семьи.
– Вот в чем преимущество женатого джентльмена, – подхватила Джулиана. – Тебе не нужно будет ничего делать, только стоять с видом лэрда и наблюдать, как виски льется рекой. А я поприветствую каждого и сделаю так, чтобы всем было весело. Поверь мне, для нас лучше помучиться в течение нескольких часов, чем мотаться по округе. Не волнуйся, Эллиот, я все возьму на себя.
Ей даже невдомек, подумал Эллиот, как она прекрасна сейчас. Голубые глаза сияли в свете свечей, волосы вспыхивали искорками при каждом движении головы. Джулиана говорила быстро, сопровождая речь взмахами округлой руки, такая счастливая от того, что обрекает его на общение с соседями и устройство бала.
Так легко было признаться всему миру, даже ласковой и воспитанной Джулиане в том, что он прижил ребенка от Джайи, которая дарила ему тепло, когда холодные ветры дули с гор, стеной ограждавших Индию от остального мира. Так же легко было признать, что они со Стейси поделили ее между собой в самом начале.
Этот грех был ничто по сравнению с кошмаром, пережитым во время пленения и после того, как его выставляли напоказ в качестве приза. Ничто по сравнению с тем, что с ним делали люди того свирепого племени и чему они учили Эллиота делать для них. Для начала он на собственной шкуре узнал, что такое быть рабом, когда жизнь человека ценится меньше жизни животного, когда все, что наполняло ее от рождения до настоящего момента, не значит ничего.
Эллиот не смог бы объяснить Джулиане, почему, когда ему пришлось быть пленником и рабом, он начисто забыл о Джайе. О времени, которое он провел вместе с ней и Стейси, о годах своего плантаторства, о соседях-плантаторах, о друзьях по армии – обо всем, словно этого никогда не существовало. Единственным человеком, который не выходил из памяти, чье лицо он видел перед собой, была Джулиана.
А она продолжала что-то щебетать насчет праздника, о какой-то распродаже, о каких-то переговорах с женой министра, но он не прислушивался к словам. Эллиот вслушивался в звучание ее голоса, ясного, как песня дождя.
Он отставил в сторону виски, которым злоупотреблял в последние дни, и поднялся из кресла. Джулиана посмотрела на него с удивлением, потому что джентльмен никогда не позволит себе выйти из-за стола до тех пор, пока хозяйка не решит, что дамам настало время перейти в гостиную.
Добравшись до ее конца стола, Эллиот выдвинул стул вместе с ней. Пока Джулиана изумленно разглядывала его, он приподнял ее с этого странного, похожего на трон стула и усадил на свободную от посуды часть стола.
– Эллиот, я не думаю, что…
Он заставил ее замолчать, прижавшись в поцелуе к ее губам. Поднял руку к тяжелому кольцу волос и распустил их.
В темноте камеры он часто представлял себе, как сделает это, вспоминая шелк волос, до которых дотронулся в ночь ее первого бала, а на следующий день уже плыл на корабле, чтобы присоединиться к своей воинской части. Он помнил рисунок ее губ, к которым тогда едва прикоснулся, розовую сладость ее нежного дыхания.
Она служила ему опорой там, в темноте, и теперь Эллиот опять нуждался в ее поддержке.
Кончиком языка он провел по ее губам, и в ответ Джулиана приоткрыла их, подхватив Эллиота под локти.
Легкими поцелуями он покрыл ей губы, каждый их дюйм, потом перешел на щеки. Теперь эта была его привилегия – целовать ее шелковистую кожу. Во мраке, испытывая жуткую боль, достаточно было вспомнить об их поцелуе, и это помогало бороться с агонией. Джулиана никогда не узнает, а он никогда не сумеет найти нужных слов, чтобы объяснить, что она много раз спасала ему жизнь.
«Ты мне нужна».
Эллиот продолжил ласкать ее. Кончик его языка описал петлю вокруг ушной раковины. И когда он слегка прикусил ей мочку, у нее вырвался тихий, идущий из горла стон.
Он соблазнял ее сейчас, но Джулиана соблазняла его каждую ночь всех тех потерянных для него месяцев. Ему каждый день страстно хотелось, чтобы мучения ослабли, чтобы его тюремщики забыли о нем на какое-то время, потому что тогда он мог погрузиться в забытье, и перед ним возникал образ Джулианы.
Они не позволили Эллиоту забыть ее, потому что ничего не знали о ней. Ее имя ни разу не слетело с его губ. Джулиана была его тайной. Его душой.
И вот теперь она стала реальностью.
Эллиот осторожно втянул мочку в рот, и ему очень понравилось, как Джулиана задрожала в ответ. Ему нравился ее аромат, ее вкус. Он никогда не пресытится ими.
Потом он проложил дорожку из поцелуев к ее губам, один крошечный поцелуй за один раз. Потом в поцелуе приоткрыл ей губы, языком нащупал ее язык. Ему нравился ее язык. Легонько прикусив его, подтянул кончик вперед и ласково пососал его.
Джулиана опять тихо застонала от удовольствия, а Эллиот продолжал сосать, лизать ее, наслаждаясь прикосновениями, ее вкусом, влажным теплом ее рта. Он отпустил ее и потянулся за графином с виски. Налил порцию в свой кубок.
Поднес кубок ей, подождал, пока она сделает глоток, а затем прижался ртом к ее губам и втянул виски в себя.
Когда он отстранился, Джулиана мягко смотрела на него.
– Что ты делаешь? – спросила она.
– Наслаждаюсь тобой.
– О! – Ее смущение, это короткое восклицание заставили напрячься все его тело.
Эллиот снова поднес ей кубок. На этот раз Джулиана отпила из него и закрыла глаза, пока он тянул виски в себя.
Еще и еще он поил ее чистейшим солодовым напитком Макгрегора. Еще и еще он пил чистейший виски с ее губ. В эту минуту он был человеком, умиравшим от жажды, а Джулиана – сосудом со спасительной влагой.
Когда кубок опустел, Джулиана подняла на мужа глаза и улыбнулась. Ее голубые глаза были полны тепла, волосы – в полном беспорядке.
– Ты собираешься напоить меня допьяна?
Не отвечая, Эллиот поцеловал ее еще раз. Провел пальцами вниз по обнаженной шее, ничем не прикрытой специально для этого вечера. Кремовый шелк тесно облегал ей плечи и грудь. Женская мода всегда ставила его в тупик – женщины могли целый день ходить застегнутыми на все пуговицы под подбородок, зато вечером их декольте едва прикрывало соски.
Но для него так было даже лучше. Эллиот расстегнул крючки у нее на спине и наполовину стянул рукава. Показался верх корсета, а под ним кружевная нижняя рубашка.
Отец Джулианы был богатым человеком, и она привыкла носить полный набор одежды. Так что, чтобы дотронуться до ее кожи, Эллиоту еще нужно было потрудиться. Неловкими пальцами он расстегнул ей лиф, батист, покрывавший корсет, был шелковистым на ощупь и расшит шелковыми цветочками.
Эллиот распустил шнуровку на корсете и снял его. Нижняя рубашка под ним повисла такими же легкими волнами, как шелк платья.
Распустить ленты, стягивавшие рубашку, и спустить ее до талии – дело техники.
Скорее с любопытством, чем с волнением, Джулиана наблюдала, как Эллиот налил в кубок еще одну порцию благодатного напитка. Потом поднял кубок и тонкой струйкой начал лить ей виски на ключицы. Ароматная жидкость потекла вниз по грудям, к животу.
Джулиана ахнула.
– Эллиот, мое платье…
Он не слушал. Наклонился над ней, стал слизывать виски с ее кожи и, следуя за стекавшей струйкой, добрался до ложбинки между грудей. Он смаковал и наслаждался ее вкусом, потом обхватил губами сосок и пососал его.
Эллиот украсил ей грудь отметинами там, где поработали его зубы и язык. Теперь Джулиане придется носить закрытые платья, но это его мало волновало. Пусть заворачивается хоть в мешковину, только чтобы раздевалась для него одного.
Он вылизывал ее дочиста, медленно опуская на стол. Наконец она легла спиной на столешницу, небольшой турнюр ее платья свернулся на сторону, юбки нагромоздились кучей.
Подняв кубок повыше, Эллиот стал поливать ее. Брызги полетели в разные стороны. Джулиана взвизгнула, а потом расхохоталась.
Она перестала хохотать, когда Эллиот прильнул к ней и принялся целовать ее в губы, словно пробуя их на вкус, потом стал слизывать капли виски, попавшие ей на грудь.
Он остановился, добравшись до сосков, светло-розовых, с оттенком коричневого на сливочной коже. Собрал с них капли виски, а потом накрыл ртом каждый сосок по очереди.
Джулиана вцепилась в край стола, обхватив ногами бедра Эллиота. Ею все больше овладевало какое-то дикое чувство. Оно гнездилось между бедер, но не только. От его жарких поцелуев кожу начинало пощипывать, и это сводило ее с ума.
Его глаза были полузакрыты, брови сосредоточенно сдвинуты. Покрытая шрамами рука, лежавшая на ее правой груди, была тверда.
Джулиана погладила его по волосам, ей нравилась их жесткость. Она решила, что теперь, после всего пережитого, он стал намного красивее, чем был в невинной юности.
Эллиот поднял голову, его серые глаза жарко блеснули. Он снова поцеловал ее, заставив лечь на стол, и вытянулся на ней во весь рост.
Каждое движение его языка, каждое прикосновение его губ, было осторожным и неторопливым, заставляя Джулиану вести себя все безудержнее и безрассуднее.
И уже когда ей показалось, что он сейчас отпустит ее, может, для того, чтобы привести в порядок одежду на ней и отвести наверх, Эллиот схватил ее за запястья. Одним резким движением он поднял Джулиану со стола и поставил рядом, прижав к себе. Его руки полезли ей под юбку.
– Я хочу избавиться от этого, – проворчал он. – От всего. Я не могу добраться до тебя из-за этого дурацкого турнюра.
Джулиана проделала сложную процедуру, избавившись от нескольких слоев юбок, чтобы остаться в турнюре.
За него взялся сам Эллиот. Нетерпеливыми руками он стал срывать на нем крючки, и Джулиана знала, что потом снова нашьет их. Эллиот кинул проволочный каркас на пол, куда тот улегся с таким же стуком, как волынка Хэмиша.
Потом очередь дошла до панталон. Их оказалось легко расстегнуть и спустить. Теперь Джулиана стояла голой в столовой! Освещенной несколькими канделябрами. Правда, на ней все еще оставались чулки – белые, шелковые, схваченные шелковыми подвязками, и ее любимые, расшитые бисером туфли.
Эллиот опять усадил ее на стол. Его рука отколола на талии булавку, которая удерживала на нем несколько ярдов шотландки. Эллиот избавился от нее. И стало видно, как он огромен и как он возбужден.
Расстелив шотландку на столе, Эллиот уложил на нее Джулиану. Раздвинул ей бедра, примерился и вошел в нее.
Глава 10
Его снова наполнило ощущение того, что все происходящее с ним правильно. Это даже еще больше подстегнуло его возбуждение. И совсем не потому, что ему требовался дополнительный стимул, чтобы обладать горячей и влажной Джулианой. Что за глупость!
Она была само желание и добродетель. И пахла глицериновым мылом, а еще чуточку французским парфюмом и женщиной, которая хочет его. От вида собственного фаллоса, входящего в нее, от вида жестких завитков рыжих влажных волос вокруг он распалялся еще больше.
В страсти взгляд Джулианы стал тяжелым. Грудь резко вздымалась от учащенного дыхания. У нее была роскошная грудь с молочно-белой кожей и с нежными, как шелк, ареолами сосков.
Джулиана крепко держалась за Эллиота руками и бедрами. Их слившиеся тела словно превратились в одно целое. Вот теперь он в безопасности, в этом раю – в ней. Если бы можно было остаться в ней навсегда, все пришло бы в норму. Все прошлое растворилось бы и исчезло без следа, осталась бы одна Джулиана.
Он двигался внутри ее и наслаждался тем, как ее лицо становится мягче от пережитого удовольствия, как ее волосы разметались по шотландке на столе. Она открылась навстречу ему, восхитительная, голая, его Джулиана. Он так часто думал о ней, представляя, как сделает это, но реальность оказалась в тысячу раз лучше фантазий.
В реальности он мог физически ощущать ее близость, фактуру и температуру кожи, аромат ее желания – это выветривало из его головы все мысли до последней. Он мог коснуться нежной кожи, ее шелковистых сосков, услышать очаровательные звуки, которые издавала Джулиана и которые означали, что ей нравится то, чем он с ней занимался.
Каждое ощущение ее близости рождало отдельное наслаждение, но вся целиком она была намного прекраснее того, что он мог себе вообразить в самых смелых фантазиях.
Неожиданно его охватил озноб. Это пот выступил на его разгоряченной коже. В нем где-то в самой глубине родилась дрожь. Это означало, что близок пик наслаждения.
Эллиоту он был не нужен. Ему не хотелось добиваться разрядки. Ему хотелось навсегда оставаться в ней и не размыкать их объятий.
Эллиот застонал, не в силах противостоять требованию собственного тела. Он прижал к себе Джулиану, выплескивая в нее семя. Обвил ее руками, а она цеплялась за него.
– Эллиот… – донесся ее шепот.
Одно лишь слово в тишине комнаты, освещенной свечами. Но его было достаточно.
Джулиана не могла понять, как долго они пролежали вот так. Ее голова покоилась на сильном плече Эллиота. Возле ее уха колотилось его сердце. Она коснулась губами кожи под его нижней губой и почувствовала вкус соли.
Эллиот продолжал удерживать ее в объятиях, не отпуская от себя.
Одна из свечей зашипела, когда фитилек утонул в расплавленном воске, да поднявшийся ветер хлопал створкой окна.
Все остальное было объято тишиной. Джулиана почувствовала себя сказочной принцессой в старинном замке, а рыцарь, который привел ее сюда, показал ей другой мир, про который ей ничего не было известно. Запертая в этом месте, она за эти два дня узнала больше, чем за тридцать предыдущих лет своей жизни.
Тело Эллиота было массивным, как основание его дома. Однако она ощущала его хрупкость. Если нанести точный удар в точку уязвимости, он может обрушиться в один момент, как эти старые стены. Джулиана должна сделать все, чтобы такой момент не наступил.
В коридоре, за дверью в столовую, вдруг возник шум. Оглушительный удар, потом звон разбитого стекла, а за ним – тяжелый топот. И пронзительная ругань на пенджаби. И низкий мужской рев.
Джулиана в тревоге подняла голову. Они с Эллиотом полностью раздеты, не считая его носков и ее чулок. Килт расстелен на столе, как скатерть. На него Эллиот уложил ее. Их одежда разбросана по полу, а в комнате всего один выход. Не убежать и не скрыться.
Прямо за дверью послышался голос Макгрегора:
– Отстань, женщина! Нельзя держать мужчину в заключении в его собственном доме.
Камаль разразилась ругательствами. Из всех женщин только у нее одной был такой громкий голос. Их шаги быстро протопали мимо двери. За ними последовала Чаннан, явно пытаясь разрядить ситуацию.
Эллиот крепче обхватил Джулиану.
– Не беспокойся, – сказал он ей на ухо. – Махиндар не пустит их сюда. Он стоит на страже по ту сторону двери.
Джулиана вспыхнула:
– За дверью? Я же отослала его на кухню.
– Махиндар охраняет любую дверь, за которой я нахожусь. Он прекрасно знает, что может произойти, если меня побеспокоить.
– Что может произойти?
Он пожал плечами.
– Изувечу любого, кто вздумает ворваться ко мне. Если я немного не в себе, могу наброситься.
Его рот превратился в тонкую жесткую линию, как будто он уже решил для себя, что бороться с собственным безумием бессмысленно. Он смирился и сделает все от него возможное, чтобы сосуществовать с этим.
Где-то в глубине ожесточенного, покрытого шрамами Эллиота скрывался улыбчивый юноша, в которого Джулиана влюбилась много лет назад. Он по-прежнему существовал… где-то там.
У нее не было иллюзий по поводу того, что она какая-то особенная, какая-то по-особому мудрая, чтобы суметь защитить его. Джулиана только знала, что обязательно попытается сделать это. Человек, который взывал к ней в тишине, по меньшей мере заслуживал таких усилий.
Как оказалось, грохот со звоном стекла, который они услышали, случился из-за того, что в гостиной упала стеклянная горка. Теперь она лежала дверцами вниз, а осколки стекла разлетелись по всему полу. Глядя на этот разор, Джулиана восстановила картину происшедшего.
Макгрегор обыскивал шкаф в поисках заначки сигар, которые, как он клялся и божился, схоронил здесь пятнадцать лет назад. Будучи невысокого роста, он сначала встал на стул, чтобы дотянуться до полок, а потом вообще влез на сам шкаф, чтобы обследовать укромное место на самом верху.
В это момент в гостиную по каким-то своим делам зашла Камаль, которая увидела сидящего на шкафу Макгрегора, и тут же начала на него браниться. Тогда он решил спрыгнуть на пол, но в прыжке зацепился килтом за резную финтифлюшку на верхушке горки. На полу он оказался уже в чем мать родила. Хуже того, горка покачалась-покачалась да и рухнула следом.
Камаль завизжала, а потом они оба промчались через холл, не переставая ругаться и при этом не понимая ни слова из того, что выкрикивал другой.
– Я был здесь лэрдом сорок пять лет, – вопил Макгрегор, тыкая в воздух полусогнутым от ревматизма пальцем. – Сорок пять лет! Я не позволю своре каких-то безбожных и крикливых дикарок бегать за мной по моему дому.
– Мы сикхи, сахиб, – обиделся Махиндар. – И у нас есть Бог.
– Ты не можешь отрицать, что эта женщина визжит, как дикарка.
– Она старая, сахиб.
– Старая? – Макгрегор позеленел от негодования. – Она не старее меня. Ты считаешь, что люди в моем возрасте выжили из ума? Попробуй скажи, и увидишь, что я с тобой сделаю.
Вперед выступила Джулиана.
– Мистер Макгрегор…
– Вот только не надо успокаивать меня, милая барышня. Мне известно, какими обходительными бывают прелестницы. Моя жена – упокой Господь ее душу! – знала толк в том, как превратить мужика в ягненка. Я знаком со всеми этими женскими уловками.
– Дядюшка Макгрегор, – разнесся по холлу громкий голос Эллиота. Он вышел из столовой уже в сорочке и килте, перекинув сюртук через плечо. – Тут в подвале имеется старый запас виски. Почему бы нам с тобой не спуститься вниз и не устроить пробу?
Макгрегор выпрямился. Голос его упал до обычного уровня:
– Ну наконец-то первое разумное предложение за целый вечер.
Он повернулся и двинулся через холл. Когда Эллиот перехватил его, Макгрегор заговорил с ним, как ему казалось, шепотом:
– Добился своего в столовой, да? Мы с миссис Макгрегор для этих целей предпочитали располагаться в оранжерее. Столько ночей провели там при свете луны… – Его тихий смех растаял в воздухе, когда Эллиот вывел дядюшку на лестницу, ведущую в подвал, и закрыл за ними дверь.
Он знал, что они охотятся за ним. Он нашел себе укрытие в недрах земли, в той части похожей на кроличью нору тюрьмы, о которой они наверняка и сами не знали. Какие-то племена вырыли в незапамятные времена эти пещеры глубоко в горах, а теперь в них спасался Эллиот. Дверь, которую он запер за собой, была очень старой и вся покрыта ржавчиной. Запоры держались на честном слове. Но другого выхода из тоннелей не было, и его тюремщики прекрасно знали это. Единственный путь на свободу заканчивался часовым с винтовкой.
На его глазах один бедняга заключенный все-таки вырвался на воздух, на свет. Но потом раздался ружейный треск и сдавленный крик. Выстрел не убил смельчака на месте. Он весь день лежал под палящим солнцем, истекал кровью и медленно умирал, умоляя дать ему воды или окончательно добить.
После этого Эллиот в течение нескольких недель не видел человеческих лиц. Тюремщики игнорировали его, но время от времени бросали ему хлеб и куски зловонной козлятины, лишь бы он не умер от голода.
Главе племени хотелось оставить Эллиота в живых для того, чтобы поиграть с ним, как кошка с мышкой. Вождь ненавидел всех европейцев. По его мнению, именно они были виноваты в хаосе, который он видел вокруг со своего насиженного места в горах.
Эллиот нашел закуток, чтобы спрятаться в их собственных туннелях. В этой дыре было так тесно и грязно, что жить здесь мог только полностью отчаявшийся. Они понимали, что он где-то тут, запертый, как лис в своей норе, и понимали, что ему не удастся выбраться. Они начинали охотиться за ним, когда он был им нужен. И вот сейчас они вели охоту. Эллиот слышал, как они перекрикиваются, проходя поверх его укрытия. Их голоса заполняли все пространство вокруг.
Он заполз в свою дыру, совсем не чувствуя веселья от того, что избежал встречи с ними. Хотелось одного – спокойствия. Но боль не оставляла его. Килт согревал мало. Руки замерзли и были как лед.
Они вырвали у него ногти, один за другим, наслаждаясь его мучениями. Эллиот не издал ни стона, ни звука в тот момент. Они были очень недовольны, поэтому бросили его назад в подвал и лишили воды.
Жажда! Ему так хотелось пить!
А поверх его убежища продолжались поиски. Голоса удалились. Наконец он остался один. Один, чтобы излечиться, пока жажда и голод опять не выгонят его наружу. Но до того момента Эллиот проведет несколько дней в темноте и тишине, наедине с собой.
Беспокойство Джулианы переросло в панику, когда утром Махиндар с Хэмишем вышли из подвала, не найдя Эллиота.
Наступивший день было теплым и ясным. Ночью Эллиот улегся рядом с ней в постель поздно и очень пьяным после «дегустации» виски, которую он устроил для Макгрегора. Он заключил Джулиану в объятия, чтобы запечатлеть поцелуй со вкусом виски, потом свернулся калачиком у нее под боком и провалился в сон.
Она оставила его, отправившись завтракать, по своему опыту общения с шотландцами зная, что мужу потребуется провести какое-то время в постели. Слава Богу, из комнаты мистера Макгрегора тоже не доносилось ни звука.
За завтраком, который состоял из яиц и наана, поданных приветливым Махиндаром, Джулиана принялась планировать свои визиты.
Она уже подробно расспросила Хэмиша о соседях. Паренек знал о них все, вплоть до мельчайших подробностей. Англичанин мистер Терелл, который купил у Макгрегора пивоварню, и его жена имели знатное происхождение. Хэмиш сказал, что Терелл – сын джентльмена. Их имена будут стоять близко к началу ее списка. Но первое место займет Эван Макферсон – горец, владелец соседского поместья и закадычный друг Макгрегора.
Миссис Россморан, хоть и не была так богата, как Тереллы, однако, по словам Хэмиша, была истинной дочерью Шотландии, чья семья жила в этой местности с незапамятных времен. Джулиане надо будет позаботиться, чтобы нанести ей визит тоже одной из первых.
Покончив с завтраком, она опять отправилась на поиски Хэмиша. Его нигде не было. Тогда Джулиана вышла в коридор с полом из каменной плитки и громко позвала Хэмиша.
Он высунулся из кухни. Вид у него был озабоченный. Но у Хэмиша всегда был озабоченный вид, поэтому сначала Джулиана не придала этому никакого значения.
– Хэмиш, пожалуйста, распространите слух, что дом отчаянно нуждается в ремонте. Нам потребуются строители, водопроводчики, стекольщики и драпировщики. Они могут приходить сюда начиная с сегодняшнего дня, и мистер Макбрайд будет говорить с ними.
Хэмиш серьезно выслушал ее.
– Да, конечно, если только мы найдем его.
Джулиана замерла.
– Если вы найдете кого? Мистера Макбрайда?
– Да, – кивнул Хэмиш. Беспокойство на его лице проявилось отчетливее. – Он исчез, миледи. Бесследно.
