Текст книги "Страж штормов"

Автор книги: Дженни Вурц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

– Клянусь Кором! – Килмарк тяжело опустился в кресло.

И все-таки он сохранял спокойствие, странное для властелина королевства, которое понесло такой огромный ущерб. Размер этого ущерба еще даже не успели толком определить – Килмарку пока доложили только о потере шести кораблей.

– Значит, тучегонитель сдержал свое слово.

Окружавшие Килмарка люди принялись тревожно переговариваться, и король ударил могучим кулаком по картам на столе.

– Не распускайте нюни, как девчонки! Чтобы к вечеру весь остров был прочесан вдоль и поперек и мне были доставлены списки потерь, списки погибших и раненых, всех – вплоть до последней утонувшей курицы. Вам ясно?

Командиры поспешили к выходу, а Килмарк крикнул им вслед:

– И не возвращайтесь без подробных рапортов! А сейчас мне нужен отряд для работы на складе южной верфи. С этой минуты склад свободен от дани и будет использоваться как убежище для пострадавших. Всех, кто остался без крова, отправляйте туда!

Несмотря на грозный приказ Килмарка, прошел час, прежде чем на пристани появился первый всадник с донесением. Владыку Скалистой Гавани вызвали со склада, и, выслушав гонца, король резко велел тому возвращаться.

Остаток дня прошел без происшествий. К закату все командиры представили королю доклады, получили заслуженную, похвалу и отправились отдыхать. И только отпустив последнего из них, Килмарк смог заняться посланием, которое получил первым. Он оседлал коня и по освещенным закатом дюнам поскакал к северному мысу.

Тяжелые тучи разошлись, на кобальтовом небе сияли звезды, вспененный недавним штормом злой прилив колотил в берега, засыпанные мусором. Килмарк остановил коня у нависавших над морем скал. Ветер трепал волосы короля, его плащ и жесткую конскую гриву.

Повелитель Скалистой Гавани наконец воочию увидел то, о чем рассказывал гонец, и убедился, что ему не солгали.

В разгар летней жары прибрежные скалы сковывал лед. Чайки, крича, кружили над уступами, посеребренными замерзшими водопадами, но не садились на них.

Килмарк вздрогнул, вдруг догадавшись, что здесь случилось, и с горечью осознав: после гибели Повелителя огня Ивейна в мире не осталось волшебника, который смог бы освободить Анскиере.

– Дружище, – вслух проговорил он, – ты спас нас, но почему не сберег себя?

Килмарк ждал, застыв в седле, но ответа так и не услышал. И лишь когда стемнело и он поехал прочь, ветерок дружески растрепал его волосы.

4. ВЫЗОВ

ДАЛЕКО К СЕВЕРУ от Скалистой Гавани, в библиотеке замка Морбрит, юный подмастерье писца по имени Джарик внезапно вздрогнул. Хотя летнее солнце ярко освещало стол, за которым этот мальчик сидел над открытой книгой и свитком пергамента, ему почему-то стало холодно. Пальцы его занемели и перестали слушаться, перо показалось свинцовым. Джарик прижал к груди перепачканные чернилами руки, с грустью вспомнив, что шерстяную зимнюю одежду давно убрали в тяжелые кедровые сундуки.

Присматривающий за работой писцов всеми уважаемый главный архивариус Ивег встал из-за стола.

– Джарик! – Ивег проковылял через комнату, и его тень, напоминавшая тень старого медведя, упала на пергамент, на котором мальчик выводил буквы. – Опять размечтался?

Тон мастера был беззлобным, но Джарик вздрогнул, по его худенькому телу снова пробежал озноб. Укоризна Ивега немедленно уступила место озабоченности.

– Джарик! Куда ты потратил деньги, которые я тебе дал? Опять на выпивку иди женщин? Гляди дождешься, что тебя заклеймят как бродягу и бездельника.

Если бы Джарику не было так плохо, он бы обязательно улыбнулся. От неразбавленного вина его всегда тянуло в сон, а самые разбитные шлюхи в таверне Стала относились к нему по-матерински. Хотя Джарику уже исполнилось шестнадцать, он был хрупким и хилым, и женщины до сих пор смотрели на него как на ребенка.

Ивег склонился над ним, близоруко щурясь, и наконец прищелкнул языком:

– Ты болен, что ли?

Джарик заморгал, у него внезапно закружилась голова.

– Наверное…

Сквозь туман в глазах мальчик попытался прочесть только что написанную строчку и увидел, как с пера на пергамент капнули чернила. Клякса расстроила его. Джарик был недостаточно силен для игр и спортивных состязаний, его главной гордостью был аккуратный почерк.

Ивег вздохнул. Мастер-архивариус большого замка не хотел лишиться своего самого прилежного подмастерья даже на час. Но парень был явно болен. Ивег давно смирился со слабым здоровьем Джарика, поэтому вынул книгу из перепачканных пальцев парнишки и сказал:

– Выйди на улицу, погрейся на солнышке. Тебе надо передохнуть. Глядишь, от свежего воздуха прояснится в голове.

Джарик послушно встал и, чтобы не споткнуться, ухватился за дверной косяк: было видно, что он едва держится на ногах. Ивег остался стоять у стола, зная, что Джарик не любит, когда его опекают, но одутловатое лицо архивариуса перерезали озабоченные морщины.

– Если хочешь, я пошлю за лекарем.

Джарик покачал головой:

– Не надо. Меня просто немного мутит. – Он поспешил выйти из библиотеки, боясь, что у него вот-вот откажут ноги.

В коридоре его подошвы застучали по камню: ковры были сдвинуты, а рядом с ведром, полным мыльной воды, стояла на коленях служанка. Она снизу вверх заглянула в лицо Джарика и махнула мокрой щеткой, обрызгав ему ноги.

– Да никак тебя сейчас вывернет? Иди, иди отсюда скорей!

Джарик посмотрел на ее пышную грудь, подрагивающую под туго натянутым платьем, и смолчал. Его мутило, но живот не болел; а к насмешкам ему было не привыкать. Он прошел по лужице на полу и двинулся дальше, оставляя за собой цепочку мокрых следов.

– Чтоб тебе! – бросила ему вслед служанка. – Весь пол затоптал, задохлик!

Поморщившись, Джарик отодвинул засов наружной двери. Брань его не задела: он прекрасно понимал, что его ругают без злобы. Маленький рост и то, что он не умел обращаться с оружием, не мешали ему успешно овладевать науками. Его не слишком волновало, что некоторые из женщин предпочли бы, чтобы его темные глаза принадлежали более мужественному человеку. Джарик знал свои достоинства и не сокрушался по поводу своих недостатков. И все же ему вдруг очень захотелось с грохотом захлопнуть за собой дверь… Но даже это ему было не под силу.

У него вдруг снова закружилась голова, обитая железом тяжелая створка едва не ударила его в спину. Спотыкаясь, мальчик спустился по ступенькам на озаренный ярким солнечным светом двор. Здесь, между внешними укреплениями замка и западной башней, был разбит сад лекарственных трав, и Джарик часто приходил сюда, когда ему становилось тоскливо.

Но сегодня солнечные лучи, отражаясь в гравии на дорожках, резали ему глаза, а стены замка кружились вокруг него в безумном танце. Джарика не покидало смутное ощущение опасности, тяжелый запах маков не давал ему вздохнуть полной грудью.

Задыхаясь, он сделал шаг назад и опустился на нижнюю ступеньку крыльца. Прогретый солнцем камень оказался обжигающе горячим, но Джарик по-прежнему дрожал от холода. Он опустил голову на руки, прямые светлые волосы упали ему на лицо. Да что с ним такое творится?

Щеки мальчика обжег холодок, пучок шалфея возле колена вздрогнул, как будто его зашевелил ветерок. Потом перед глазами Джарика поплыло, и он стал проваливаться в темноту.

Стараясь не потерять сознание, он крепко сжал кулаки и даже не почувствовал, как ногти впились в ладони. Стояла полуденная июльская жара, но в груди у него как будто застыл кусок льда. Чувствуя, как чужая воля стремится подчинить его себе, Джарик из последних сил попытался воспротивиться ей.

– Смилуйтесь! – хрипло вырвалось у него. – Оставьте меня в покое! Я не сделал ничего плохого!

Но никто не внял его мольбе. Чужая сила все больше сгибала его, сопротивление мальчика слабело, будто огонь догорающей свечи. Слова замерли у Джарика на языке, он почувствовал, что падает, но не в ароматный шалфей, а в ледяную бездонную пустоту.

Иная реальность с безжалостной четкостью возникла перед его внутренним взором, и словно сквозь морскую подзорную трубу Джарик увидел прибрежные скалы – о них с грохотом бился прибой. У подножия скал стоял человек с ярко-рыжей шевелюрой: он с ненавистью смотрел на другого, облаченного в запачканную кровью одежду, которая развевалась на штормовом ветру, как и его серебряные волосы. Если бы Джарик мог пошевелиться, он бы задрожал. Но у него не осталось сил даже на это, потому он только молча смотрел, как человек с серебряными волосами поднял голову. На лице незнакомца была написана такая же усталость, какая читалась во всей его позе, но говорил он с нечеловеческим спокойствием, и его слова хлестнули Джарика с яростью штормового ветра:

«Ты нанес мне смертельную обиду, Ивейн. Простить ее – не значит забыть. И вот какое заклятие я наложил на тебя: ты явишься по первому моему зову и выполнишь любое приказание, пусть даже тебе придется потратить на это всю жизнь. А если ты умрешь, не успев послужить мне, власть моя перейдет на твоего старшего сына, а затем на его сына, и так до тех пор, пока долг не будет уплачен».

– Нет! – крикнул Джарик.

Но сила седовласого незнакомца, неодолимая, как мощь ветра и волн, уже сковала мальчика звенящей магической сетью. Джарик в ужасе понял, что, если он сейчас уступит, его поглотит чужая воля и всей его прежней жизни придет конец. Ему так отчаянно не хотелось покидать уютный мирок библиотеки, где хозяйничал мастер Ивег, что в поисках спасения он рухнул в тайные глубины собственного разума, где его не могли достать ни свет, ни звуки, ни прикосновения…

…И упал замертво на ступени, ведущие в сад лекарственных трав.

Когда «Ворон» явился на место встречи, военный флот короля Кисберна давно уже стоял на якоре в пятидесяти лигах от Айламера, самого восточного из архипелагов Альянса. Татагрес наконец позволила прекратить сумасшедшую гонку, в которую превратился весь путь от Скалистой Гавани, и теперь команда отдыхала. С гребцов во время перехода сошло семь потов, и они спали как убитые возле весельных люков, из-за жары оставленных открытыми. Рулевой дремал, опершись на нактоуз и закрепив штурвал, галеас дрейфовал под обвисшими стакселями, оставляя еле заметный пенный след на гладкой поверхности моря.

Эмиен свернулся на койке на полубаке. Каждое утро он спускался в трюм, но Таэн не отвечала на его зов, а ведь два дня без еды и воды уже должны были заставить девчонку выйти.

Эмиен с болью вспоминал свое обещание привезти ее домой. Он мог бы послать матери и двоюродным братьям заработанное в этом походе серебро, чтобы возместить потерю «Даксена», но даже самый большой из аметистов Татагрес не стоил жизни его сестры.

Эмиен беспокойно заворочался и встал.

Колдун Хеарвин в конце концов запретил ему заходить в трюм, и все-таки стоило попытаться еще разок. Если рядом не окажется гвардейцев, может, он сумеет уговорить Таэн выйти. Он наврет ей с три короба, даже пообещает, что Анскиере освободят. А когда сестра выйдет, заставит ее наконец понять, что к чему, и уговорит забыть Стража штормов.

Босиком Эмиен бесшумно прокрался между спящими в гамаках матросами. На носу и корме горели фонари, отбрасывая на палубу множество теней. За бортом под черным, как смола, небом светлячками светились огоньки на других кораблях. Но Эмиен ничего этого не замечал.

Стараясь не шуметь, он спустился по трапу. Вахтенный матрос привалился к борту и чистил ногти; он не увидел, как юноша прокрался мимо камбуза и нырнул в люк, ведущий на весельную палубу.

Эмиен спустился по трапу; звуки его шагов заглушил шумный храп одного из гребцов. От запаха множества спящих вповалку людей парня затошнило, к тому же он боялся, что его вот-вот заметят и поднимут тревогу. Но вахтенный офицер стоял к нему спиной, а фитиль фонаря, висящего на крюке, почти догорел, и сквозь закопченное стекло огонь был еле виден.

В темноте Эмиен нащупал засов нижнего люка и плюнул на металл, прежде чем осторожно повернуть и отодвинуть щеколду. Взмокнув от пота, он закрыл глаза, осторожно потянул пахнущую смазкой крышку люка, и та беззвучно открылась. На юношу повеяло влажным затхлым воздухом трюма.

Наверху затрепетали паруса, «Ворон» вздрогнул и закачался на морской ряби. Но Эмиен уже спускался по трапу и ничего этого видеть не мог.

Над его головой послышался шорох; юноша замер и увидел что-то белое, метнувшееся вниз с бимсов весельной палубы. От страха у Эмиена перехватило дыхание, но это оказалась всего-навсего птица. Перья мазнули его по щеке, он отпрыгнул и сильно ударился о ступени трапа.

Хотя в трюме было темно, теперь он ясно увидел птицу: нет, она вовсе не была обыкновенной, потому что ее окружал бело-голубой ореол! Кровь бросилась Эмиену в лицо. Птица наверняка принадлежала Анскиере! Уверенный, что эта тварь прилетела за Таэн, юноша вытащил из-за пояса кинжал, сжал в зубах и прыгнул вперед.

И тут над морем с гневным воем пронесся ветер, на палубе кто-то закричал, паруса хлопнули и подались вправо с такой силой, что загудели штаги. «Ворон» резко накренился, Эмиена швырнуло обратно к трапу, и это спасло ему жизнь: на то место, где он только что стоял, рухнул ящик и тяжело врезался в доски между шпангоутами галеаса.

Раздался душераздирающий треск ломающегося дерева, сквозь пролом фонтаном забила вода. Наверху новый порыв ветра с шумом пронесся сквозь такелаж, паруса хлопнули и напряглись. Загудели штаги, галеас накренился под широко развернувшимися стакселями, и в весельные люки хлынула вода.

Ухватившись за поручни трапа, Эмиен вынул из зубов кинжал.

– Таэн!

Его крик слился со страшными воплями гребцов, прикованных к скамьям. Эмиен услышал нарастающий рев, в трюм водопадом устремилась вода. Сквозь штабеля груза юноша увидел крачку, присевшую на край бочонка: птицу вдруг охватило мерцающее сияние. Корабль вздрогнул, и Эмиен испугался, что, если галеас наклонится еще немного, балласт в трюме сдвинется и начнет разносить груз в щепки.

– Таэн! – в отчаянии заорал он.

Наверху что-то треснуло, и Эмиен облегченно выругался. Порвался фал, значит, теперь хотя бы в один парус не ударит убийственный ветер, старающийся опрокинуть корабль. Юноша вцепился в трап, когда галеас начал неуклюже разворачиваться. В трюме заплескалась вода, но постепенно крен стал меньше.

Эмиен окинул взглядом трюм: крачка все еще сидела на бочонке, распахнув крылья, чтобы удержать равновесие, пока судно выравнивалось. Хрупкие белые перья с черными кончиками сияли в ореоле призрачного света. Эмиен перехватил нож поудобнее и приготовился к броску.

Аура вокруг птицы тут же стала ярче, превратившись в четкую магическую сферу. Крачка наклонила голову, глядя на юношу немигающим глазом, и Эмиену вдруг показалось: эта птица олицетворяет все, что он когда-то любил и оставил на Имрилл-Канде. Острая тоска заставила его заколебаться, и внезапно его ненависть к Анскиере прошла вместе с желанием убить, и рука дрогнула при виде чистой беззащитной красоты. Эмиену захотелось отбросить нож и последовать за птицей, которая поведет его к некоей прекрасной судьбе, но память о клятве верности Татагрес не позволяла ему поддаться этому порыву.

Под напором разбушевавшегося моря «Ворон» развернулся по ветру. Эмиен стоял по колено в ледяной воде, но не чувствовал холода. Не обращая внимания на крики матросов и сумятицу наверху, он застыл в нерешительности; по его щекам текли слезы. Он не заметил мелькнувший наверху свет фонаря, не заметил и спустившегося по трапу колдуна, чью мантию пламя окрасило в цвет свежей крови.

– Мальчик! – сердито и резко прозвучал голос Хеарвина. – Мальчик!

Эмиен не шевельнулся; по его лицу метались тени. Зачарованный магией, которую Анскиере вложил в волшебную птицу, юноша разжал руку, и его кинжал с громким всплеском упал в воду.

– Таэн?

Эмиен завороженно шагнул вперед, но Хеарвин спрыгнул с трапа и схватил его за руку.

– Идиот! Ты рехнулся?

Он рванул Эмиена назад, тот споткнулся, и Хеарвин, развернув юношу к себе, при свете фонаря увидел следы слез на его странно застывшем лице. Колдун сразу понял, что происходит. Анскиере, избавившись от сковывавших его магическую силу заклятий, пустил в ход свое могущество, чтобы вызволить детей!

Девочка так и не вышла из убежища, но Эмиен явно готов был поддаться чарам Стража штормов. Татагрес будет очень недовольна!

– Огни Кора!

Хеарвин повесил фонарь на крюк и взмахнул руками перед лицом юноши. В воздухе вспыхнул магический знак, колдун пробормотал заклинание противодействия, и, вспыхнув алым, знак быстро угас.

Эмиен заморгал и резко вздрогнул. Спокойствие на его лице сменилось ужасом, он задохнулся и вскрикнул, когда пленительная иллюзия, манившая его к себе, вдруг превратилась в кошмар ночной бури.

Хеарвин встряхнул его за плечи.

– Забудь про Имрилл-Канд! Забудь про свою семью! Ты поклялся в верности Татагрес, и теперь ты нужен ей!

Ветер пронзительно взвыл, почти заглушив его слова. «Ворон» качнулся, бурлившая в трюме вода заставила его тяжело рухнуть с очередной волны. Судно накренилось, наверху затряслась и зазвенела сталь – гребцы в ужасе рвались из своих цепей.

«Из-за паники матросы не успеют закрыть весельные люки», – машинально подумал Эмиен.

«Ворон» мог затонуть, но его это почему-то не волновало.

Хеарвин снял фонарь с крюка, и трюм погрузился в темноту.

– Я запретил тебе ходить сюда. – Колдун начал подниматься по трапу. – Зачем ты сюда явился?

Эмиен в мрачном молчании двинулся следом. У самого люка он оглянулся, но не смог вспомнить, почему покинул свою койку на баке. Хеарвин удовлетворенно кивнул, заметив замешательство юноши. Одного-единственного заклинания оказалось достаточно: больше Эмиена не обеспокоит магия Анскиере.

Колдун не заметил крачку, сидевшую на краю бочонка с бренди в глубине трюма. Заклинание, наложенное на Эмиена, теперь мешало и брату Таэн видеть птицу – сияние ауры было незаметно враждебному взгляду. Но девочку с Имрилл-Канда, одну из двух детей, которых стремился защитить Анскиере, наверняка уже не будут искать, и ее можно переправить в безопасное место.

Волна вынесла «Ворона» вверх, потом швырнула вниз, и штурвал судна затрещал, как старые кости. Рулевой еле удерживал нос галеона по ветру.

Татагрес была сухопутной крысой, но все же отважилась подняться на ют и теперь стояла на палубе, широко расставив ноги. Штормовой ветер трепал ее светлые волосы, промокший бархат плотно облегал роскошную фигуру, но капитану было не до разглядывания женских прелестей. От презрительного взгляда колдуньи возмущение капитана несколько улеглось; он несколько раз открывал рот, но так и не вымолвил ни слова.

Татагрес рассмеялась, потом выругалась и отдала приказ, окончательно развеявший иллюзии морского волка относительно ее слабости:

– Прикончите их, но закройте наконец весельные люки! – Фиалковые глаза гневно сощурились. – Это же просто рабы. В воде или иначе – они все равно умрут. И мы умрем вместе с ними, если вы не начнете действовать!

Ветер ударил в парус, который матросы все еще пытались свернуть. Капитан потерял равновесие и сердито схватился за фальшборт, едва не налетев на Татагрес.

– Госпожа… – попытался он образумить колдунью.

Она не стала произносить новых угроз, но от одного ее взгляда у капитана задрожали колени.

– Я все сделаю, – быстро пробормотал он, хотя только что хотел сказать совсем другое.

Чувствуя себя пешкой на собственном корабле, он поспешил к трапу и чуть было не столкнулся с Хеарвином, который поднимался на палубу, поддерживая за локоть Эмиена.

Теперь ярость Татагрес обратилась на колдуна.

– Разрази меня гром! Хеарвин, ты сказал, что выбросил все пожитки Анскиере за борт! Так чем ты объяснишь, что его штормовой сокол нас нашел?

Волна ударила в бимс «Ворона». Боцман повернул штурвал, и Татагрес швырнуло к борту. Когда Хеарвин и юноша подошли ближе, Татагрес заметила странно равнодушный вид Эмиена.

– Да, я выбросил их, – заявил Хеарвин, не дав Татагрес снова заговорить. – Но я не знал, как сокол может полететь не на тот маяк, на который был нацелен изначально.

Он уставился на женщину без тени страха.

– А еще я, помнится, призывал к осторожности, а ты безрассудно отмахнулась от моих советов. В результате мои товарищи погибли.

Татагрес надменно вскинула голову. Она промокла насквозь – с подветренной стороны вода на палубе была почти по пояс. Галеас медленно выравнивал ход; по команде офицера матросы оставили парус и принялись резать фалы. Но даже сумятица вокруг и качающаяся палуба не заставили Татагрес забыть то, что сейчас ее волновало сильнее всего.

– Значит, Анскиере бросил мне вызов?

Губы Хеарвина дернулись.

– Он сбежал. Каким образом, мне неведомо. Зато я знаю, что демонов разбудили, однако они не вырвались на свободу, и знаю, что над кораблями Кисберна кружит штормовой сокол. Твои планы потерпели крах.

– Ну, нет! – Галеас выровнялся, и Татагрес отпустила перила. – Как бы не так! У нас еще остался мальчишка.

И она послала двух матросов спустить пинас «Ворона» на воду, чтобы отплыть в Скалистую Гавань и встретиться с Анскиере лицом к лицу.

Хеарвин наблюдал за ее приготовлениями до тех пор, пока проливной дождь не погасил фонарь на корме. Зная горячий нрав Татагрес, он не сообщил ей, что несколько минут назад она едва не потеряла Эмиена. Не стал он высказывать и свои сомнения в том, что пинас сумеет причалить к берегу острова Килмарка. Волны, становившиеся все выше, швыряли «Ворона» из стороны в сторону, ветер распевал в снастях дьявольские песни. Хеарвин слышал неутолимую злобу в этом вое и не тешился самообманом. В отличие от двух погибших колдунов он верно оценил опасность, которую принес с собой сокол Анскиере. Может, Свободные острова и осудили Стража штормов, считая, что его магия уничтожила Тьерл Эннет, но Анскиере не изменил островам. Военные корабли Кисберна скоро будут смяты и разнесены в щепки, как игрушечные кораблики.

Штормовой ветер усилился. По палубе галеаса перекатывалась вода, смывая людей в море. Скоро попытка спустить пинас превратилась в битву за выживание. «Ворон» залило до самой весельной палубы, и судно неуклюже переваливалось на волнах, не слушаясь штурвала. Несмотря на усилия команды, стало ясно, что галеас не спасти, и капитан хрипло выкрикнул приказ спускать шлюпки. Но никто не должен был в них садиться, пока люди короля не отплывут на пинасе. Наконец измученный капитан оставил боцмана у штурвала, а сам отправился искать Татагрес.

Пинас спускали лучшие матросы «Ворона», их почти по пояс заливала пенящаяся вода, выхлестывающая со шкафута. Море стонало и ревело, мачты рисовали в небе безумные круги. Капитан нашел колдуна и Татагрес у поручней трапа и тронул женщину за плечо как раз в тот миг, когда пинас наконец-то сошел с опор.

Татагрес резко повернулась, недовольно прищурив глаза, но у капитана сейчас было слишком много забот, чтобы бояться колдуньи.

– Садитесь в лодку! Если среди команды начнется паника, я не отвечаю за вашу безопасность!

Под очередным порывом ветра снасти задрожали, наверху что-то треснуло, на подветренную сторону полетели спутанные ванты. Ответ Татагрес пропал за криком матроса и грохотом от падения сломавшейся реи. Колдунья даже не подумала шагнуть к пинасу, и Хеарвин схватил ее за руку.

– Иди же!

Она вырвалась из его хватки.

– Где констебль?

– Вы упустите свой шанс! – сердито гаркнул капитан и указал вперед.

Перед носом галеаса взметнулась волна. На секунду бушприт рванулся вверх, как копье, нацелившееся в небо сквозь тучи брызг. Потом волна рухнула на палубу, заливая бак, громыхающий пенный водопад развернул пинас на шкафуте. Матросы пытались удержать суденышко, но море свело их усилия на нет. Лодка ударилась о фальшборт, который разлетелся в щепки, и их немедленно подхватил ветер. Следующая волна унесла бы в море пинас без пассажиров.

– Давай! – Хеарвин толкнул Татагрес и Эмиена вниз по трапу и сам бросился следом. – Констеблю уже ничем не поможешь!

Море взвихрилось им навстречу, холодная вода ударила Татагрес в грудь. Женщина споткнулась, ее подхватил матрос, но палуба накренилась, и, теряя равновесие, он едва успел толкнуть колдунью в руки своему товарищу. Татагрес подняли и бесцеремонно швырнули на дно пинаса.

Налетела следующая волна, взметнулись брызги. Босые ноги прыгающих в лодку матросов наступали на Татагрес, и ей пришлось сесть. Пинас развернулся; вода с шипением била о его киль, а ветер заглушал крики матросов, унося голоса прочь. Следующий толчок был таким сильным, что Татагрес стукнуло о банку: пинас ударился о воду.

– Мальчишка со мной! – крикнул Хеарвин с кормы.

Один из матросов потерял равновесие, упал за борт и отчаянно вцепился в планшир. Лодка чуть не опрокинулась, и другой матрос ударил несчастного веслом по рукам. Крики быстро стихли за кормой, и пинас, словно щепку, понесло по обезумевшим волнам. Матросы яростно работали веслами, стараясь удержать суденышко в равновесии.

В спину им били брызги, глаза заливала соленая вода. Всего одна пробоина – и они пойдут на дно.

Татагрес вцепилась в сиденье и резко осведомилась насчет курса. Хеарвин объяснил, что шторм гонит их на юго-запад, к Иннишари и границам Альянса. Скалистая Гавань лежит в другом направлении, но пока шторм не стихнет, пинас не сможет сменить курс.

Татагрес спокойно выслушала его, холодно взвешивая шансы. Первым делом она внимательно вгляделась в юношу из Имрилл-Канда, который сидел на корме с сонным, равнодушным лицом. Горячий, вспыльчивый сын рыбака ни за что не стал бы сидеть так спокойно в лодке, которую несет по штормовому морю.

– Эмиен! – резко окликнула женщина.

Он апатично посмотрел на нее. Татагрес нахмурилась и раздраженно обратилась к колдуну:

– Хеарвин! Зачем ты наложил на него сдерживающее заклятие?

Колдун наклонился к женщине; капюшон затенял его лицо.

– Иначе им завладел бы Анскиере. Сокол вернулся неспроста!

– Что? – Татагрес ударила кулаком по скамье; ее золотые украшения зазвенели на ветру. – Значит, Анскиере послал магический зов, а ты не счел нужным мне об этом сообщить? Клянусь огнями Кора, я бы с радостью спустила с тебя шкуру! Из-за твоей ошибки та глупая девчонка наверняка уцелеет!

Она яростно посмотрела на пенящиеся вокруг волны.

– Теперь ее уже не вернуть, это точно!

Хеарвин ничего не сказал, а угадать его мысли было нелегко. Татагрес снова повернулась к нему:

– Ты и вправду пустил в ход сдерживающее заклятие? – И в ответ на кивок Хеарвина потребовала: – Так сними его! Я хочу, чтобы парень знал, что его сестру погубил сокол тучегонителя. Если он спросит про Таэн, убеди его, что девчонка погибла в трюме галеаса.

Хеарвин послушно сделал жест перед лицом юноши. На фоне черных волн зажегся красный знак, потом колдун щелкнул пальцами, и знак угас. Эмиен заморгал, вздрогнул, отсутствующее выражение на его лице сменилось отчаянием, когда он окинул взглядом находившихся на пинасе.

Не сводя глаз с Эмиена, Татагрес ждала, когда он убедится, что его сестры здесь нет. Юноша ничего не сказал, но задрожал от еле сдерживаемого гнева.

Татагрес начала думать, как использовать этот гнев, и при виде плещущей под ногами морской воды ей пришла в голову дельная мысль. Она взяла ведро и сунула его в руки Эмиену.

– Вычерпывай, – велела она негромко. – Наши жизни зависят от того, удержится ли лодка на плаву.

Эмиен сжал ручку ведра так сильно, что побелели костяшки пальцев; взгляд его стал жестким. Татагрес поняла: юноша решил жить, чтобы отомстить за сестру.

Она улыбнулась в темноте. Парень был крепок, как сталь, и полон гнева, как грозовая туча. В ее руках он превратится в отличное оружие.

Успокоенная этой мыслью, Татагрес прислонилась к банке и закрыла глаза.

Из всех спасшихся на пинасе только Эмиен оглядывался назад, надеясь хоть на секунду увидеть оставленный корабль. «Ворон» едва держался на плаву, волны швыряли его, будто игрушку, в весельных люках болтались тела рабов. Эмиен смотрел на корабль, и по щекам его текла лишь дождевая вода. Раньше он заплакал бы о погибшей сестре, но теперь его горе заглушала жгучая ненависть. Если он выживет, Анскиере придет конец!

Эмиен продолжил вычерпывать воду.

Покинутый галеас медленно опускался в морскую могилу. Ни одна живая душа не видела, как из трюма, окруженный веером пузырьков, выплыл бочонок из-под бренди, на краю которого примостилась крачка, раскинув крылья, сиявшие магическим светом. Хотя волны бурлили под порывами ветра, словно вода под ударами мельничного колеса, бочонок только тихо покачивался в центре гладкого, ровного круга спокойной воды: лишь одному из нынешних волшебников было под силу такое чудо. Внутри бочонка крепко спала Таэн.

Заклятие Анскиере помогло бочонку целым и невредимым миновать разбросанные по штормовому морю обломки флота Кисберна, а потом погнало на запад, в открытое море.