Текст книги "Испытательный срок"

Автор книги: Дженис Хадсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– Что я… – Генри глубоко вздохнул, закрыл глаза, затем снова открыл их и посмотрел на Ника. – Что я никогда больше не хочу слышать, как ты называешь меня отцом.

Сердце Ника сжалось от боли. Комната поплыла перед глазами. Он схватился за угол бара, чтобы не упасть. Ник не ожидал, что Генри ответит. И тем более не ожидал он подобных слов. За все годы их отчуждения ни во время споров, когда они говорили друг другу грубые слова, ни во время коротких перемирий они ни разу прямо не касались событий того вечера. Словно разговор о нем нарушил бы законы их вражды.

Теперь Ник понимал, почему они этого избегали. Одно дело думать о том дне, как о дне, когда рухнул мир, в котором ты жил, и совсем другое – вспоминать каждое слово, каждую слезу, скатившуюся по щеке… Но услышать, как эти слова снова звучат вслух, было бы совсем невыносимо. Ник зажмурил глаза и попытался избавиться от нахлынувшей на него боли. Голос, который вырвался наконец из его груди, звучал хрипло и казался грубым.

– Ты так и думал, как сказал тогда, и прекрасно это знаешь.

– Нет! – закричал Генри. – Уже произнося эти слова, я знал, что так не думаю. Тысячи раз с тех пор хотел я забрать их обратно, но…

– Но что?

– Мне мешала гордость. Казалось, проще продолжать мучить нас обоих, чем признать, что я был не прав.

– Не прав? А в чем же ты был не прав? Кем я был для тебя? Незаконнорожденным подкидышем.

– Кем ты был? – снова закричал Генри. – Ты был лучшей частью меня, сыном, которого я растил семнадцать лет. Ты олицетворял все радостное и светлое, все хорошее, что было в моей жизни. Ты был моим будущим. До той минуты, когда твоя мать… черт возьми, Ник, ты был моим сыном!

– А потом я перестал им быть.

– Перестал? А разве ты не мой сын?

Ник удивленно уставился на Генри.

– Что ты хочешь этим сказать?

Генри схватил его за руки.

– Какая разница, от чьего семени ты произошел? Ты был моим сыном семнадцать лет. Если я и не зачал тебя…

– Если?!

– Да, если, черт побери! – Генри все крепче сжимал его руки. – Подумай, Ник, а что, если все это неправда? Если твоя мать солгала?

Ник освободил руки и отвернулся.

– Она не солгала, и ты знаешь это.

– Я не знаю этого. Я никогда не знал этого. Она могла солгать, и если она это сделала, то это было самой отвратительной шуткой в ее жизни.

Ник повернулся и покачал головой.

– Но зачем ей надо было это делать?

Генри вздохнул.

– А ты помнишь что-нибудь еще из сказанного в тот вечер?

– Нет. Помню только, что мать из-за чего-то сильно разозлилась. Но она ведь все время из-за чего-то злилась.

– А ты не помнишь, из-за чего она пришла в ярость в тот раз?

– Нет. А разве это имеет значение?

– Не знаю, – сказал Генри. – Может быть. Ты знал, что мать уже носила тебя под сердцем, когда мы поженились?

Ник удивленно закатил глаза.

– О Боже, еще одна страшная семейная тайна! Как будто одной не было более чем достаточно.

Генри пропустил слова Ника мимо ушей.

– Я женился на ней не потому, что она забеременела. Я женился потому, что хотел этого. Я с ума сходил по твоей матери. – Генри улыбнулся. – Она была такая красивая!

Ник стал наблюдать за кубиком льда, тающим в его бокале.

– Я помню.

– Однако, – продолжал Генри, – когда тебе было года два или три, твоя мать вдруг поняла, что супружество и материнство не совсем то, о чем она думала, выходя замуж. Фирма была тогда совсем небольшим предприятием, и у нас вечно не хватало денег. Меня почти все время не было дома.

Генри с философским видом пожал плечами и продолжал:

– Мать твоя уставала, становилась раздражительной и наконец поняла, что с нее хватит. Сказала, что хочет развестись. Я сказал, что, если она действительно хочет уйти, я не стану ей препятствовать, но не позволю забрать с собой тебя. Думаю, она никогда не простила мне этого. Вот тогда-то, я думаю, твоя мать и начала меня ненавидеть. Как бы то ни было, она осталась. Потому что любила тебя.

Ник фыркнул.

Генри налил себе еще немного бурбона.

– Я тоже мало что сделал, чтобы исправить положение. Я был женат на своей работе в большей степени, чем на твоей матери. Но ты… ты был моим другом, моим любимцем. Ты везде ходил со мной. Боже, о чем я только думал тогда? – Генри провел рукой по седеющим волосам.

Ник внимательно слушал воспоминания Генри о том, насколько они были близки. Генри вспоминал такие вещи, которых Ник и не замечал, а если замечал, то старался не обращать внимания. С годами, когда самолеты начали интересовать ребенка больше, чем еда и игры, мать все больше ревновала Ника к отцу, и не без оснований.

– Когда я сказал ей, что учу тебя летать, это было выше ее сил. Именно тогда она и сказала, что уходит, что я могу ни с кем больше тебя не делить, если только захочу. А после этого выпалила свою убийственную новость.

Ник был благодарен Генри за то, что он не произнес вслух слова, прозвучавшие в тот вечер.

– Итак, она могла соврать. Она была в ярости, она могла солгать просто для того, чтобы причинить нам боль. Все эти годы мы с тобой предпочитали верить, что мать семнадцать лет хранила тайну, а потом открыла ее. Но разве не могло быть иначе? Что все семнадцать лет были правдой и лишь один последний вечер – ложью. Если бы она не ушла от нас, не свалилась с той чертовой горы, пытаясь произвести впечатление на своего инструктора, мы могли бы спросить ее об этом.

Ник хорошо помнил ту боль, которую причинило ему известие о гибели матери. Это было на последнем курсе университета. Боль смешивалась с чувством вины, с ощущением собственного предательства. Ник прогнал от себя эти воспоминания.

– А если мать все же не солгала?

Только послушай себя, ты, дурак!

Ведь он даже не стал спорить с бредовыми фантазиями Генри. Неужели ему так сильно хочется вернуть себе отца, что он готов схватиться даже за такую тоненькую соломинку?

– Даже если и не солгала, – Генри развернул Ника лицом к себе, – какое это имеет значение? Все равно ты мой единственный сын. Другого не было и быть не может. Так почему же мы оба позволили этой женщине разделить нас? И сколько мы еще будем упрямо скрывать друг от друга то, чего хотим оба?

Глаза защипало еще сильнее, сердце забилось чаще. Ник видел все словно сквозь пелену тумана.

– И чего же, по-твоему, хотим мы оба? – осторожно спросил он.

Генри снова крепче сжал его руку.

– Я хочу… я хочу вернуть себе сына, Ники.

О Господи! Генри не называл его Ники с двенадцати лет, когда мальчик твердо заявил, что считает это имя слишком детским.

– А ты, – продолжал Генри, – я думаю, я надеюсь, хочешь снова обрести отца.

Глаза Ника наполнились слезами. Он боялся поверить в то, что слышал, и в то же время не мог отрицать, что действительно очень хочет вернуть отца. Потом Ник увидел слезы на щеках Генри. Многие годы боли и отчаяния отступали перед умоляющим выражением глаз Генри и любовью к нему, которая оживала в сердце Ника.

Робко шагнув вперед, Ник оказался в объятиях отца. Они сжали друг друга так крепко, словно надеялись задушить этим объятием все дурное, что было между ними за эти годы, и, пережив очищающую бурю, молча пообещать друг другу, что в будущем все будет иначе.

Они долго не разжимали объятий. Потом Ник чуть отстранился от отца, немного смущенный слезами, катящимися по его щекам. Тряхнув головой, Ник постарался избавиться от них.

Генри рассмеялся. Дрожащей рукой он сам вытер щеки сына.

– Сопливый мальчишка!

Ник улыбнулся и, в свою очередь, смахнул слезинку с его щеки.

– Да, но посмотрите только, от кого я это слышу!

Генри вдруг застыл, улыбка исчезла с его лица.

– Какова бы ни была правда, Ник, я хочу, чтобы ты помнил одно: ты мой сын и я люблю тебя.

Ник снова притянул к себе и заключил в объятия человека, который вырастил его когда-то. Сдавленным голосом он произнес:

– Я тоже люблю тебя, папа!

Прошло несколько долгих секунд, прежде чем Ник почувствовал, что стоит на ногах достаточно крепко, чтобы отойти на несколько шагов.

– Что ж, пора освежить содержимое наших стаканов, – хрипло произнес Генри.

Минуту спустя оба сидели бок о бок на диване с полными стаканами в руках.

– Ты хочешь рассказать мне, что произошло между тобой и Сэмми?

Ник, ссутулившись, уронил голову на диванную подушку.

– Что еще могло случиться?! Я, как всегда, раскрыл рот. Мое самолюбие было задето. Я подумал… Я подумал, что между нами возникает настоящая близость. А Сэмми вдруг снова решила превратиться в ледышку.

– И тебе было больно?

Ник пожал плечами.

– Да, больно.

– И тогда ты сказал что-то обидное, хотя вовсе не думал так на самом деле? И что же ты собираешься делать теперь?

– Я пытался извиниться, но ты ведь видел: Сэмми не подпускает меня к себе ближе, чем на десять футов.

– Так ты собираешься сдаться?

Сдаться? Потерять Сэмми? Только не это! Господи, помоги ему, только не это! Ник выпрямился.

– Конечно, нет.

Генри хлопнул его по спине.

– Молодец, парень!

– Но я не знаю, сколько еще смогу выносить ее холодность.

Генри закинул ногу на ногу и облокотился на колено.

– Помнишь время, когда тебе было девять лет и твои одноклассники заявили, что не возьмут в свою бейсбольную команду зубрилу, который учится на одни пятерки?

Ник нахмурился, потом улыбнулся, вспомнив.

– Я тоже помню, – продолжал Генри. – Ты не обратил тогда на них никакого внимания, взял свою клюшку, вышел на поле и отбил самый зверский удар с подачи этого маленького чертенка Уотсона. Мяч даже вылетел за забор.

– Но теперь совсем другое дело, папа.

Оба улыбнулись, заметив, как легко и естественно произнес Ник слово «папа».

– Ты прав, – согласился Генри. – А как насчет «Маверика»?

Ник потер пальцами шею, которую тут же свело при мысли о «Маверике». Господи, сколько же горьких воспоминаний может пережить человек за один вечер?

– Еще одна старая история, – сказал Ник.

– Что ж, если ты так считаешь. А я-то помню, как ты впервые пришел ко мне с этой идеей, а я назвал ее глупой. Я чинил тебе всяческие препятствия, но ты не сдавался. Ничто не могло тебя остановить. Ты сконструировал этот самолет, испытал его, ты был вот на столько, – Генри развел на небольшое расстояние большой и указательный пальцы, – вот на столько от успеха.

– А потом все рухнуло. «Маверик» потерян навсегда, и ты прекрасно это знаешь.

Генри как-то странно посмотрел на сына.

– Что ж, если ты так считаешь…

– Но какое все это имеет отношение к Сэмми?

– Ты ведь любишь ее, правда?

– Об этом не может быть и речи!

– Да нет же, речь именно об этом. Так вот, если ты действительно любишь Сэмми, если она нужна тебе по-настоящему, ты должен проявить не меньше упорства, чтобы наладить ваши дела, чем проявил с бейсболом и с «Мавериком».

– Но потом я ведь потерял интерес к бейсболу, а «Маверик» у меня украли.

– Что ж, может, лет через двадцать ты потеряешь интерес к Сэмми. А может, найдется другой мужчина, который уведет ее у тебя из-под носа. А может, нас всех сметет с лица земли, ну, скажем, в следующий вторник. А если нет, может, нам лучше просто сидеть все время вот так на диване и ждать, пока мы оба умрем от старости.

…Всю дорогу домой Ник улыбался. Генри, его отец, вскоре оставил попытки поговорить о Сэмми, но еще несколько часов они обсуждали самые разные темы. Вспоминали радостные события прошлого и говорили о том, что ждет их впереди.

Даже в самых смелых своих мечтах за последние годы Ник и предположить не смел, что сможет когда-нибудь снова почувствовать себя сыном. Слишком больно было бы сознавать бесплодность такой мечты.

Но чудо все же произошло. Сегодня он вновь обрел отца. Всякий раз, когда Ник вспоминал первый робкий шаг, сделанный ими навстречу друг другу несколько часов назад, – хотя теперь ему казалось, что с тех пор прошла вечность, – в глазах снова начинало щипать, а в горле вставал ком.

Ник был почти полностью счастлив. Вернее, был бы, если бы рядом была сейчас Сэмми.

Что случилось, Сэмми? Как мне вернуть тебя?

Ник не знал ответа на этот вопрос, но это его не останавливало. Он вернет эту женщину в свою жизнь, снова будет держать ее в объятиях. Он придумает, как это сделать. Он не собирается довольствоваться беглыми взглядами на Сэмми из другого конца коридора. Он хочет от Саманты Карлмайкл большего. Гораздо большего. Он хочет, чтобы она все время была в его жизни. Ему нужен ее смех, ее улыбки. Ее дружба. Ее любовь.

Ему нужно… ему нужно сердце Сэмми.

14

Сэмми нахмурилась, глядя на собственное отражение в зеркале. Круги под глазами были сегодня еще заметнее, чем вчера. И неудивительно. Разве легко было каждый раз сталкиваться на работе с Ником? Но столкнуться с ним еще и у Генри – это было выше ее сил. Ведь Сэмми расслабилась, потому что считала, что у Генри она застрахована от встречи с Ником.

Она оказалась не права. И заплатила за это еще одной бессонной ночью, которых и так провела уже немало. Впрочем, всякий раз, когда она заезжала к Генри, Ник тоже появлялся там. Почему же она решила, что вчера вечером могло быть по-другому?

Что-то должно произойти. Сэмми понимала, что не может и дальше избегать Ника на работе. Это было глупо, по-детски и к тому же вредило их общему делу. За последнюю неделю Сэмми несколько раз слышала за своей спиной шепот, стихавший, как только она оборачивалась.

Она совершила ошибку. Большую ошибку. Но она ведь не нарочно полюбила Ника, она не хотела, чтобы это произошло. Она была так поглощена своими чувствами, что неправильно оценила происходящее в ту ночь, в Новом Орлеане.

И заплатила за это на следующий день, когда слова Ника чуть не разорвали ей сердце.

Все было кончено. Сэмми понимала, что или должна научиться считать это прошлым и вернуться хотя бы к некоему подобию нормальных отношений с Ником, или же найти другую работу. Но так, как сейчас, больше продолжаться не может.

Сэмми знала, что Ник хочет поговорить с ней. И понимала, что, если хочет остаться в «Эллиот эйр», лучше дать ему это сделать. Но, Боже, при одной мысли о том, что она встретится с ним лицом к лицу, заглянет в его глаза и вспомнит то чудовищное обвинение, которое увидела в них тогда, в аэропорту, Сэмми начинала сомневаться, что у нее хватит сил все это пережить.

Наверное, не стоит даже пытаться. Наверное, будет проще для всех, если она просто оставит работу в фирме.

«То есть так будет проще для тебя, не правда ли?»

Сэмми нахмурилась. Чей это был голос? Джима. Она не слышала его уже несколько недель.

«Да, правильно, давай, обвиняй во всем Джима!»

О! Так, значит, это все-таки ее голос. Сэмми чувствовала себя как-то странно. Она прислушалась к себе и услышала все тот же голос:

«Ты обвиняла Джима за то, что ваш брак оказался неудачным. Теперь можешь обвинять Ника за то, что теряешь работу. Всегда виноват кто-то другой, только не ты, правда?»

Сэмми присела на край ванны и закрыла лицо руками. Пора было сказать себе правду. Она так сильно пыталась угодить Джиму, что превратилась в тряпку, о которую он вытирал ноги. Если бы Сэмми хоть раз воспротивилась ему, возможно, он уважал бы ее больше. Если бы у нее были какие-нибудь интересы, кроме желания стать идеальной домохозяйкой, возможно, она казалась бы Джиму более интересной.

Но нет, вместо того, чтобы подумать о себе, самой распоряжаться собственной жизнью, Сэмми делала только то, чего, как ей казалось, хотелось Джиму. Он говорил – она делала. То есть шла по пути наименьшего сопротивления.

И вот теперь она пытается сделать то же самое – избежать конфронтации, избрать более легкий путь. Если Ник действительно был о ней столь низкого мнения, что подумал, будто Сэмми может предложить свое тело в обмен на…

От одной мысли об этом страшном обвинении у Сэмми до сих пор перехватывало дыхание.

Другая женщина залепила бы ему пощечину за столь наглое и оскорбительное заявление. А Сэмми как бы приняла обвинение, взяла себе всю боль, которую причинили ей слова Ника.

Нет, хватит.

Встав с края ванной, Сэмми включила душ. Искать другую работу – не лучший выход. Ей нравится то, чем она занимается сейчас. Она просто скажет Нику, чтобы он оставил ее в покое. Если ему не понравится – пусть уволит ее сам.

Но сможет ли она сделать это и потом вести себя как ни в чем не бывало в его присутствии, если сердце ее до сих пор замирает при одной мысли о Нике? Что ж, придется, никуда не денешься. Тем более что на понедельник назначено очередное совещание руководства, так что в любом случае придется встретиться с Ником.

Хорошо, что на этот раз уведомление о совещании никуда не исчезло. Сэмми не хотелось даже думать о том, какие выводы сделал бы Ник из ее отсутствия на совещании. После того, как она вела себя последнюю неделю, Ник мог бы решить, что Сэмми прячется от него, и имел бы на то все основания. Слава Богу, эту записку она получила.

В последнее время записки перестали исчезать со стола Сэмми. Чего, к сожалению, нельзя было сказать о папках. Вот уже два дня Сэмми перерывала все в своем кабинете в поисках папок с привезенными из Нового Орлеана материалами по «SJ30» и «Ситейшн Джет». Она точно помнила, что в среду вечером оставила обе папки прямо посреди стола. А в четверг утром их там уже не было.

В чем дело? Кто-то решил подшутить над ней или она просто стала более рассеянной, чем ей казалось?

Сэмми не знала ответа на этот вопрос, но твердо решила найти его.

А пока надо было кое-что изменить в своем гардеробе. Чтобы никто не мог обвинить Сэмми в том, что она прибегает к камуфляжу.

В понедельник утром Ник начал кампанию по возвращению Сэмми.

Открыв дверь кабинета, он чуть не упал, наступив ногой на сложенный лист глянцевой бумаги, лежавший на полу. Кто-то, наверное, подсунул его под дверь сегодня рано утром или в выходные. А может, в пятницу вечером, после того, как Ник ушел с работы.

Ник поднял листок и направился к столу. Развернув его, он похолодел. С бумаги на него смотрели корявые печатные буквы, какими пишут обычно дети:

«КАРЛМАЙКЛ РАЗОРИТ ФИРМУ – ОНА ДЕЛАЕТ ИЗ ВАС ИДИОТА. ИЗБАВЬТЕСЬ ОТ НЕЕ».

Волна гнева накатила на Ника, его бросило в жар. Если он выяснит, кто написал эту гадость, то вряд ли сможет отвечать за свои действия.

Записку, разумеется, написал один из его сотрудников. Но кто? Кто мог написать такое? Кто мог настолько ненавидеть и презирать Сэмми?

– Ник?

Вздрогнув, Ник поднял голову. Он и не слышал, как в кабинет вошла Мэри.

– Да?

– Вы просили напомнить – через пятнадцать минут совещание.

– Хорошо. – Ник сложил записку и засунул ее в карман. – Спасибо.

Когда Мэри вышла, Ник закрыл глаза и глубоко вздохнул. Надо выбросить эту записку из головы. Позже он займется поисками виновного, и, когда найдет его, этот негодяй пожалеет о том, что вообще научился писать.

Но сначала совещание. Очень важное совещание. Не говоря уже о делах, которые требуется обсудить, Ник собирался привести в исполнение свой план – он придумал наконец, как заставить Сэмми поговорить с ним.

Когда Сэмми зашла в конференц-зал, совещание уже шло полным ходом. Она удивленно посмотрела на Дж. В., на Вика – на каждого, кроме Ника Эллиота. И все же в конце концов не смогла удержаться и взглянула на него мельком. Он выглядел… довольным?

– Что-нибудь случилось? – спросил Ник.

– Нет. Просто меня не предупредили, что вы решили начать раньше.

– Мы начали вовремя, в восемь сорок пять, – сказал Ник.

Сэмми нахмурилась.

– В моем уведомлении было написано: в девять.

Дж. В. засмеялся.

– А в моем – восемь сорок пять.

– Да, – подтвердил Боб Лофлин, – в моем тоже.

– Может, тебе пора завести очки, Сэмми? – улыбнулся Вик.

Сэмми сжала зубы.

– А теперь, джентльмены, если вы собираетесь выжить поблизости от этой женщины, я дам вам один совет, – улыбнулся Ник. – Никогда не нападайте на Сэмми, когда на ней новая одежда. Трудно предсказать, чем это может кончиться.

Сэмми покраснела, рот ее чуть не открылся сам по себе.

Что, черт возьми…

– Садись, Сэмми. – Ник встал и отодвинул для нее стул.

Сэмми не сразу смогла сойти со своего места. Она и представить себе не могла, что это произошло вдруг с Ником. Последняя реплика явно содержала намек на ее бирюзовое платье. Что же дальше?

Совещание прошло для Сэмми словно в тумане. Даже если бы от этого зависела ее жизнь, она ни за что не смогла бы потом вспомнить ни единой подробности этого совещания. Кроме одной – Ник все время улыбался ей.

И куда только девался тот кающийся грешник, который вот уже две недели пытался подкараулить ее, чтобы извиниться?

Очнувшись от своих мыслей, Сэмми заметила, что ее коллеги один за другим покидают помещение. Ник стоял у двери и беседовал с Джерри Хэнсоном из отдела контроля качества. Сэмми очень хотелось бы проскользнуть мимо них незаметно и спрятаться у себя в кабинете, но ноги отказывались ей повиноваться. У себя в кабинете она могла бы подумать спокойно и постараться понять для себя, что же задумал Ник.

Как раз в тот момент, когда Сэмми проходила в дверь, радуясь, что смогла незаметно улизнуть, Ник окликнул ее. Сэмми остановилась и медленно повернулась к нему.

– Мне нравится твой новый костюм. – Ник сказал это тоном, намекавшим на их близость, и в то же время достаточно громко, чтобы слышала сидящая за столом в приемной Мэри. Сэмми знала, что Мэри расслышала его слова: девушка смотрела на них во все глаза. А потом Ник сделал совершенно невероятную вещь: он подмигнул Сэмми. У всех на глазах. – Ты выглядишь в нем потрясающе, – продолжал Ник. – Мы… увидимся позже?

Несколько секунд Сэмми смотрела на него точно пораженная громом. Затем резко развернулась на каблуках и почти побежала к себе в кабинет. Захлопнув за собой дверь, Сэмми упала на стул.

Что он такое делает? Что он, черт побери, делает? Ведь Ник специально ведет себя так, чтобы все руководство поняло: между ним и Сэмми что-то происходит. О, Сэмми заметила лукавые искорки в его глазах! Он сделал все это специально!

Сэмми только не могла понять – зачем?

На следующее утро Сэмми ехала на работу под проливным дождем, который, слава Богу, закончился, пока она ставила машину на стоянку. За ночь Сэмми так и не удалось додуматься, зачем Нику понадобилось так странно вести себя накануне. Все утро Сэмми безуспешно пыталась сосредоточиться на работе. Ничего не получалось – она все гадала и гадала, что же имел в виду Ник.

В отчаянии Сэмми отбросила карандаш. Может быть, лучше не сидеть в кабинете, а сходить проверить последние данные о работе маркера? Выходя из кабинета, Сэмми схватила со стола защитные очки, но, задумавшись, забыла их надеть.

Сэмми опомнилась, только проходя через цех контроля качества, когда Гас крикнул ей:

– Очки для того, чтобы носить их на глазах, а не в руках, Сэмми!

– Ты прав. И как это я… – Чувствуя себя полной идиоткой, Сэмми надела очки.

У дверей ангара Сэмми остановилась и расстроенно посмотрела на огромную лужу, отделявшую ее от цеха покраски. Лужа была диаметром около десяти футов и глубиной не меньше дюйма. У Сэмми было два выхода: испортить новые туфли, чего она вовсе не собиралась делать, или пойти в обход и зайти в ангар через восточный вход.

Резко повернувшись, чтобы идти в обход, Сэмми уткнулась в широкую мужскую грудь. Перед ней стоял Ник.

– Привет! – сказал он, улыбаясь. – Я тоже очень рад тебя видеть.

Сэмми быстро взглянула на него и отступила на шаг назад.

– Извини.

Она хотела обойти Ника, но тот остановил ее, схватив за руку.

– Идешь в покрасочную?

Сэмми не хотела отвечать, не хотела разговаривать с ним, не хотела думать о нем, не то что находиться рядом.

– Пойдем, – сказал он и потянул Сэмми к двери. – Я и сам туда собирался.

– Ник, я… – Но Сэмми не удалось закончить фразу. Подняв на руки, Ник перенес ее через лужу к дверям ангара.

– Что ты делаешь? – сердито зашептала Сэмми ему в ухо.

Глядя прямо перед собой и улыбаясь не хуже Чеширского кота, Ник ответил:

– Изображаю джентльмена. А что, не нравится?

– Нет, не нравится! – отрезала Сэмми, мучительно думая: «Мне не нравится, как бегут по телу мурашки от одного твоего прикосновения, как хочется покрепче обнять тебя за шею. Не нравится!»

У дверей Ник поставил Сэмми на ноги.

– Доставил в целости и сохранности. Можешь не благодарить – мне было приятно.

Сэмми открыла рот, потом снова закрыла, так и не найдя нужных слов. Больше десяти человек прекратили работать и смотрели на нее и Ника. Еще никогда в жизни Сэмми так не хотелось плакать.

Ник снова подмигнул ей, засунул руки в карманы и отправился к следующему ангару, насвистывая: «Какое чудесное утро!»

Сэмми молча сжала зубы. Что ж, Ник снова затеял с ней какую-то игру. Не хотелось бы оказаться в этой игре спортивным снарядом. Надо постараться понять ее цели и правила.

Сэмми направилась к маркеру, но тут кто-то окликнул ее сзади. Это был Гас. Взяв Сэмми за руку, он увлек ее за собой туда, где было чуть потише, – к правой стене.

– Ты что, девочка, совсем с ума сошла, что позволяешь таскать себя на руках у всех на глазах? Или тебе все равно, что про тебя подумают?

– Конечно, не все равно, – почти закричала Сэмми. – Можешь мне поверить, Гас. Выходка Ника удивила меня еще больше, чем всех остальных.

– Последи за собой, Сэмми. Сплетни распространяются быстро. Сейчас все говорят о том, что скоро истекает твой испытательный срок. А потом они начнут интересоваться…

– Замолчи. Не смей больше говорить ни слова! Ведь ты знаешь меня достаточно хорошо, Гас, как же ты можешь?

– Знаю тебя? Мне тоже так казалось. Но после того, как вы два раза за последний месяц уезжали вместе из города, как странно ведете себя со дня приезда из Нового Орлеана, – не знаю, Сэмми. Теперь мне кажется, что я совсем тебя не знаю. Зато мне ясно видно, что происходит. Надеюсь, и ты отдаешь себе отчет в происходящем.

– Гас…

Но он не дал Сэмми закончить. Ее друг и учитель повернулся к ней спиной и ушел, оставив ее стоять у стены под обстрелом десятков любопытных глаз.

Сэмми забыла о данных, которые пришла проверять, и пошла обратно к себе в кабинет. Следующие два дня она почти не выходила оттуда. И стоило ей только показаться в коридоре один-единственный раз, как это обернулось для нее неприятностями.

Она как раз подходила к столу Мэри, чтобы вернуть папку, которую брала из ее картотеки, когда Дарла окликнула, сказав, что на столе в кабинете Сэмми звонит телефон. Оглянувшись, Сэмми попросила Дарлу:

– Ты не могла бы поднять трубку и попросить подождать? Я подойду через минуту.

Она произнесла эти слова, продолжая двигаться вперед, и нескольких шагов, пройденных вслепую, оказалось достаточно. Сэмми на кого-то наткнулась. Знакомое ощущение прикосновения сильного, мускулистого мужского тела не оставляло сомнений, кто это был.

Ник взял ее за руки.

– Да-да, Сэмми, здравствуй, – смеющимся голосом произнес он.

Сэмми буквально отпрыгнула.

– Извини, я не смотрела, куда иду.

Ник улыбнулся, снова демонстрируя свои неотразимые ямочки на щеках.

– Не извиняйся, мне было приятно.

Краем глаза Сэмми видела, как Мэри смотрит на нее, разинув рот. Сэмми прекрасно ее понимала. Она тоже никак не могла поверить в происходящее.

Ник ласково потрепал ее по щеке. От этого легкого прикосновения Сэмми бросило в жар. Ник хитро улыбался.

– Сейчас у меня назначена встреча, а позже увидимся, – сказал он.

Он говорил достаточно тихо, но так, чтобы их могли услышать. Сэмми не знала, смеяться ей или плакать.

Ник же спокойно удалился по коридору, снова что-то насвистывая.

Сэмми всерьез подумала о том, чтобы ударить его по голове, но решила, что скоросшиватель в ее руках – не самое подходящее для этого орудие. Сжав зубы, Сэмми положила папку на стол Мэри и заторопилась в кабинет. В тот день она выходила из кабинета еще только один раз – в уборную.

Но и тут ей не удалось побыть спокойно. Из своей кабинки Сэмми услышала, как открылась наружная дверь. Она сразу узнала голоса Мэри и Дарлы:

– Он просто не сводит с нее глаз. Это отвратительно!

– Не знаю, – ответила на это Мэри. – Я бы вовсе не возражала, чтобы за мной приударил такой мужчина, как Ник.

– Ну да, особенно если бы он был твоим шефом. Можно больше не бояться потерять работу. Я нисколько не сомневаюсь, чем кончится ее испытательный срок!

Сэмми резко распахнула дверь кабинки. К сожалению, она не рассчитала силу, и дверь ударилась о стену, отколов от нее кусок краски.

Мэри и Дарла застыли, пораженные.

– Первое правило для тех, кто любит сплетничать в уборной, – сквозь зубы процедила Сэмми. – Прежде чем начать, всегда надо убедиться, что в кабинках никого нет. В следующий раз не забывайте, мои дорогие!

Проходя мимо них к двери, Сэмми злорадно отметила, что обе покраснели.

В четверг утром, как только Сэмми пришла на работу, произошло событие, оказавшееся последней каплей, переполнившей чашу ее терпения. Посреди стола стояла хрустальная ваза, в ней красовалась одна-единственная роза, лепестки которой только-только начали раскрываться.

Рядом стояла карточка, на которой было написано: «Твой Ник».

Сэмми не могла оторвать взгляд от цветка. О, как ей хотелось в тот момент, чтобы все это было правдой! Как хотелось, чтобы Ник действительно принадлежал ей, а она ему! Чтобы он любил ее, а она не боялась признаться, что любит его.

«Если бы за каждое желание давали по доллару, весь свет принадлежал бы мне».

Но Сэмми не нужен был весь свет. Она хотела только… невозможного.

А вот чего она не хотела, так это продолжать ту дурацкую игру, которую затеял Ник.

Сначала он страстно занимался с ней любовью, потом своим вопросом в аэропорту словно вылил на нее ведро холодной воды. А теперь он все время дразнит ее, унижает перед коллегами, делает ее объектом сплетен. Пожалуй, ни о ком на заводе не говорили так много с тех самых пор, как в прошлом году их прежнюю секретаршу застали в чулане голой с одним из рабочих. А теперь вот эта роза.

Это было уже слишком. Она не может, она не будет больше все это терпеть. Сэмми помедлила несколько минут, вспоминая все оскорбительные выходки Ника, чтобы вызвать в себе праведный гнев. Когда негодование ее достигло такого накала, что Сэмми начала представлять, как сжимает пальцы на горле Ника, она схватила со стола вазу и вышла в коридор. Каблуки ее решительно стучали по кафельному полу.

– Какой прелестный цветок! – сказала Дарла, когда Сэмми прошла, не замедлив шага, мимо ее стола. – Кто…

Из кабинета Дж. В. навстречу ей вышел Гас.

– Доброе утро.

Сэмми едва взглянула на него и пошла дальше. Ничего не говоря, она прошла мимо стола Мэри прямо в кабинет Ника. Захлопнув за собой дверь, Сэмми остановилась у стола напротив Ника и с силой опустила вазу на полированную крышку красного дерева. Сэмми получила удовольствие, увидев, как вздрогнул Ник, но этого было явно недостаточно, чтобы потушить огонь ее негодования.

Опершись пальцами о стол, Сэмми наклонилась к Нику.