Текст книги "Звери в моей постели"

Автор книги: Джеки Даррелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

– Победа! – воскликнул Даррелл, однако Эгберт не спешил приниматься за еду.

– Знаешь, – сказала я, – даже такой тупице, как я, очевидно – если птенцы паламедеи кормятся тем, что для них отрыгивают родители, нам остается действовать соответственно. Ты рассказывал мне, что паламедеи питаются люцерной. Так вот, из маминого клюва она выходит в виде липкой кашицы. Почему бы нам не разжевать шпинат и проверить – вдруг ему понравится?

– Отличная идея, – отозвался Даррелл. – Но кто должен жевать шпинат? Боюсь, я для этого не гожусь.

– Это почему же?

– Я курю, и никотин может очень скверно подействовать на бедняжку.

– Ладно, – сказала я. – Попробую сама.

Я никогда не была великой любительницей шпината, а после тех славных дней мне противно смотреть на него в любом виде. Единственным утешением для моих ноющих челюстей явилось то, что Эгберту наш корм очень понравился и птенец поправлялся на глазах.

С неохотой покидали мы "Лос Инглесес" и Бутов, когда пришло время везти наш смешанный набор тварей в столицу.

– Послушай, милый Джерри, а где мы будем держать всех этих животных, пока не представится возможность отправить их самолетом в Англию?

– Не беспокойся, я обращусь в посольство к мистеру Гиббсу, а если он не сможет помочь, придумаю чтонибудь еще [30]30
  Не вижу ничего потешного в моем убеждении, что британские посольства учреждены в самых глухих уголках мира затем, чтобы помогать приезжающим звероловам. Из того факта, что большинство посольств не согласны со мной, ясно, почему я считаю необходимым серьезный пересмотр всей нашей внешней политики. Дж.Д.


[Закрыть].

Бедняга Джордж Гиббс был потрясен, услышав по телефону просьбу подыскать пристанище для диких зверей. Тем не менее он взялся опросить своих друзей, а меня вдруг осенило. Кто, как не Бебита, сумеет нас выручить!

– Предоставьте это мне, дети, и я позвоню вам через полчаса, – сказала она, когда мы обратились к ней. – Вечером жду вас к обеду, а пока не беспокойтесь, я отыщу вас.

Через полчаса она и впрямь позвонила:

– Я нашла подходящее место, дети. У одного моего друга есть гараж, где вы можете разместить своих животных. Записывайте адрес.

"Дом с гаражом" оказался большим роскошным особняком в одном из фешенебельных районов БуэносАйреса, но так или иначе наша проблема разрешилась, что дало повод для жарких прений в британском посольстве, ибо "друг" Бебиты оказался одним из самых богатых людей Аргентины. Подозреваю, ей пришлось крепко нажать на него, чтобы он согласился принять нас с нашей добычей.

Вечером за обедом Бебита рассказала, что еще один ее друг ждет нас в гости в свое поместье в Парагвае.

– Все очень просто: вы летите в Асунсьон, оттуда его личный самолет доставит вас в поместье ПуэртоКасада, и можете там остановиться и ловить ваших обожаемых зверей. Тебя это устроит, Джерри?

Надо ли говорить, что мы были в восторге, однако нас смущало скверное знание испанского языка.

– Бебита, любовь моя, мы были бы счастливы отправиться в поместье твоего друга, но как мы справимся там без переводчика?

– Нет проблем, дети. Вы помните Рафаэля Сото – младшего сына моего другахудожника? Так вот, у него сейчас каникулы, я уже говорила с его матерью, и она рада помочь, так что все в порядке. А теперь ешьте, все остывает.

И через несколько дней мы вылетели с Рафаэлем в Асунсьон, где нас ожидала страшная жара, сменив безбрежные пампасы Аргентины на болотистые районы и кактусы Парагвая. В пути мы испытали сомнительное удовольствие полета на одномоторном самолете, ведомом лихим бразильским пилотом, над МатуГросу. Впрочем, мы были вознаграждены зрелищем ландшафта с причудливыми плосковершинными горами вдалеке, и "Затерянный мир" Конан Дойля показался нам вполне реальным.

– Не хотел бы я совершить здесь посадку, – заметил Джерри. – Нас тут никогда не нашли бы.

Когда мы наконец приземлились на крохотном аэродроме, нас встретил довольно кислый субъект – управитель поместья, который отнюдь не был рад нашему появлению. Правда, ему было велено предоставить нам кров и стол, а также оказывать необходимую помощь, однако толковал он это распоряжение, увы, по своему разумению. Нас поместили в дряхлом бунгало в поселке при дубильне, составляющей основу владения ПуэртоКасадо. В роли домоправительницы выступала тучная "мадам" Паула, которая, как быстро выяснил Рафаэль, владела местным домом свиданий.

– Вот и хорошо, Джерри, – заключил он. – Если нам что понадобится, обратимся к Пауле.

Рафаэль проявил незаурядный талант организатора. В этом краю был только один способ путешествовать – по извивающейся через топи странной узкоколейке на причудливых экипажах с мотором от форда. Кузова были установлены на железных колесах и лихо раскачивались со звоном на волнистых рельсах, соединяющих станции, где грузили растительное сырье для производства танина. Было очевидно, что от несчастных угнетенных индейцев, обитающих в Касадо, нам проку не будет, остается катить по рельсам до конечной остановки, расставляя по пути ловушки в наиболее подходящих местах. Были среди тамошних зверей такие, которым мы вовсе не были рады и которые неотступно следовали за нами, а именно комары, огромные полосатые твари, целыми роями осаждавшие нас всюду, где мы по недомыслию делали остановки. Ничто не защищало наши бедные тела от их укусов. Они жалили даже через плотную ткань брюк; прихлопнешь дюжину – тут же на место убитых садятся другие. Истребляя ладонями эту пакость, я все время вспоминала веселое лицо нашего пилота, как он уверял, когда мы садились в самолет в Асунсьоне, что уже через неделю станем молить его, чтобы он отвез нас обратно в столицу. Должна признать, что, познакомившись с местными комарами, я была готова поймать его на слове. Тем не менее мы ухитрились – как и следовало ожидать – свыкнуться с этими докучливыми спутниками. Местность вокруг Касадо производила фантастическое впечатление – немыслимая смесь топей, всякого рода кактусов, пальм и какихто странных деревьев с разбухшим стволом.

– Скажи, ради Бога, Рафаэль, как называются эти деревья? – спросила я.

– Понашему – пало бораче, это будет "пьяное бревно" поанглийски.

– Правда фантастика? – заметил Джерри. – Ни дать ни взять участники доброй вечеринки.

Все индейцы, с которыми мы общались, были словно чемто запуганы и жили они в ужасных условиях. Через Рафаэля я узнала, что им платят очень мало за тяжелейший труд; жильем служат предоставленные от щедрот компании лачуги, сколоченные из жести. Большую часть получаемых жалких грошей эти бедняга, подобно большинству южноамериканских индейцев, приобщенных к благам цивилизации, тратили на дарующую забвение огненную воду с местным названием "кана". С возмущением наблюдала я, как в дни зарплаты компания выдает деньги и тут же получает их обратно за "кану", вместо того чтобы продавать качественную еду и одежду для работяг и их детей.

Мы с Рафаэлем подробно обсуждали положение индейцев. Всецело разделяя мои переживания, он объяснял, что парагвайцы презирают индейцев, ставят ниже рабочего скота, и все потому, что ониде не "христиане". Изо всех людей, с кем я встречалась, только парагвайцы способны скорее убить приглянувшееся вам животное, чем принять предложенную вами цену; лично я убеждена, что парагвайцы сами себя не уважают! Мне хотелось поскорее вернуться в Аргентину, и даже Рафаэль иной раз возмущался поведением местных жителей, говоря: "Они нехорошие люди".

Между тем коллекция животных, размещенная в бывшем курятнике, быстро росла, и среди наших подопечных было много прелестных экземпляров. Естественно, у меня появились любимчики, в том числе купленная у одной индианки маленькая обезьяна дурукули, получившая имя Кай. Меня это приобретение особенно порадовало; мало того что дурукули – единственные обезьяны, ведущие ночной образ жизни, наша Кай была удивительно красива. Величиной с небольшую кошку, одетая в серебристосерый мех, который сменялся светлооранжевым пухом на груди и кремовым на животе. Огромные, как у совы, глаза светлоянтарного цвета обведены белой шерстью, отороченной черными волосками, крохотные уши почти не видны. Особенное очарование этой обезьянке придавала постоянная улыбка. Правда, должна признать, эта улыбка отнюдь не соответствовала переменчивому нраву дурукули, но все то время, что Кай находилась на нашем попечении, она была сама кротость и дружелюбие.

Еще у нас были четыре прелестные кукушки гуйра, милейшие пичуги, которые то выглядывали снизу из клеток, проверяя, что делается на белом свете, и перекликаясь пронзительными голосами, то принимали солнечные ванны, расправив крылышки и уподобляясь растрепанной метелочке из перьев. Гуйра величиной с английского скворца, коричневатокремовое оперение расписано сероваточерными полосками, голову украшает редкий рыжеватый хохолок, а хвост длиной не уступает сорочьему. Просто поразительно, как гуйры сразу делаются ручными. Они и любопытны, как сороки, обожают лазить клювом в ваши уши или волосы, а то и просто посидеть на вашем запястье, топорща хохолок и громко перекликаясь друг с другом. Признаюсь, эти потешные птицы пришлись мне очень по душе. Они любят, чтобы им чесали голову; эта процедура повергает их в нечто вроде транса.

Назову еще серого лисенка Фокси, пристрастившегося поедать окурки с пагубными последствиями для его внутренностей, енотаракоеда Пу, готового пожирать все, до чего только дотягивались его лапы с длиннейшими пальцами, наконец – Сару Хаггерзак, детеныша гигантского муравьеда, которого приходилось кормить из бутылочки и которому доставляло величайшее удовольствие вцепляться своими острыми когтями в Джерри или в меня, но предпочтительно – в набитый соломой мешок. Джерри просто обожал Сару, а она обожала его, и ее кормлению он уделял такое же внимание, как отец, пекущийся о благе своего первенца. Он не жалел ни сил, ни времени для блага Сары, и она быстро научилась пользоваться его особым расположением. Ночью она спала вместе с ним ("не дай Бог простудится"), каждая свободная минута принадлежала ей ("очень важно, чтобы она ощущала любовь, ведь в нормальных условиях детеныш не расстается с матерью"). В эти дни Джерри совершенно не уделял мне внимания [31]31
  Несправедливое замечание. Ничто не мешало Джеки делить постель со мной и Сарой. Дж.Д.


[Закрыть], приходилось довольствоваться общением с другими животными, и они относились ко мне с любовью и доверием.

Кроме ухода за животными мы были заняты съемкой нашего первого фильма для телевидения и старались както приспосабливаться к причудам местных жителей и особенностям окружающей природы. В целом я была довольна собой: сумела освоиться с необычной обстановкой, и даже Дарреллу нравилось, как я управляюсь со своими обязанностями. Он уверял совершенно серьезно, что видит у меня врожденный талант, а ведь услышать от Даррелла похвалу в таком деле, как уход за животными, было достаточно трудно. В то же время он жестоко насмехался надо мной, когда я обнаружила, что в нашей уборной поселилась летучая мышь из семейства вампиров; впрочем, я скоро привыкла к тому, что эта маленькая тварь всякий раз пролетала над моей головой, когда я открывала дверь в заветное убежище. А еще Даррелл осуждал мое нежелание пускать в свою постель таких гостей, как трехпоясный броненосец, детеныш носухи и прочие твари, коих индейцы притаскивали в наше бунгало.

– Мне все равно, Даррелл, с кем ты делишь ложе, – твердо произнесла я, – но я на этот счет более разборчива.

На что Рафаэль и Даррелл ответили громким смехом, причем мои слова не помешали Джерри носить ко мне на кровать самых разных животных. Что может сравниться с матрацем, мокрым от звериной мочи? Невольно ощутишь, что весь мир твоя родня!

Близилось время нашего прощания с Парагваем, а Даррелл все переживал, что мы никак не можем раздобыть гривистого волка, и не мог понять, в чем дело, ведь местные леса кишели этими волками, хотя мы не видели ни одного во время наших вылазок. Но вот однажды Рафаэль ворвался к нам в бунгало, чтобы поделиться только что услышанной новостью. Дескать, один индеец километрах в пяти по железной дороге поймал чудесного зверя, о чем и дал знать начальству в Касадо, да только никто не удосужился передать нам его слова. Даррелл был вне себя от ярости и тревоги.

– Если мы скоро не заполучим этого зверя, он погибнет. Это чрезвычайно хрупкие животные. Где живет тот индеец, Рафаэль?

– Не беспокойся, Джерри, я договорился, чтобы сегодня волка привезли тебе сюда.

Бедняга Даррелл поминутно мчался на станцию, боясь прозевать прибытие драгоценного груза. Около пяти часов прибыл долгожданный "поезд", Рафаэль и Джерри осторожно сняли с платформы клетку и отнесли к курятнику. Несчастный зверь страшно исхудал и еле держался на ногах; мне казалось, что он вотвот умрет.

– Сколько дней этот индеец держал его у себя, Рафаэль?

– Честно сказать, Джерри, не знаю, но, должно быть, много дней, вон как плохо он выглядит.

А жаль, потому что зверь был очень красив – длинные стройные ноги, как у оленя, длинные острые уши, желтоваторыжие спина и бока.

– Помоему, у него пневмония, – решил Джерри. – Давай переведем его в клетку побольше и попробуем кормить.

Что мы и сделали, соблюдая великую осторожность; впрочем, волк был так слаб, что не пытался сопротивляться или укусить нас.

– Это возмутительно – надо же было довести его до такого состояния. Знай я, кто в этом виноват, задал бы взбучку тому человеку.

– Знаешь, Джерри, – вмешалась я, – мне понятны твои чувства, но такие вещи случаются даже в самых лучших зоопарках, так что попробуем лучше вылечить бедного зверя.

Можно было подумать, что волк ощутил наше желание помочь ему, он охотно лакал молоко с сырым яйцом и глюкозой. Поел также фарш и печень, но все равно стало ясно, что наши усилия тщетны. Пневмония успела развиться до такой степени, что как мы его ни кормили, как ни ухаживали за ним, беднягу нельзя было спасти. Убитый горем Джерри настоял на том, чтобы произвести вскрытие трупа. И обнаружил кроме признаков пневмонии следы внутренних повреждений, вызванных какимито сильными ударами.

Этот случай на сутки поверг нас в глубокое уныние, а затем наши мысли всецело заняло одно неожиданное событие. В Асунсьоне произошла революция. Сперва известие об этом вызвало у нас только смех, ибо всем известно, что революции самое любимое – после футбола – занятие жителей Южной Америки. Но тут по радио пришло сообщение от одного милейшего американца, жившего выше по реке. Он знал, что мы готовимся везти нашу коллекцию речным транспортом до самого БуэносАйреса, и его весьма обеспокоило известие о том, что остановлены все рейсы. Американец предложил нам воспользоваться его четырехместным самолетом. Отличное предложение, вот только как нам быть с нашими животными? Задерживаться в Парагвае мы не могли – нам непременно надо было успеть в БуэносАйрес к пароходу, который повезет нас обратно в Лондон. Я видела только одно решение: оставить большую часть коллекции, взять с собой только то, что поместится в самолете... Два дня Джерри ломал себе голову над этой проблемой. Его беспокоило то, что многие из остающихся животных уже не смогут самостоятельно находить себе пропитание. В конце концов пришлось ему смириться с тем, что другого выхода нет.

Лисенка мы отдали обожающей его Пауле, а всех взрослых особей выпустили на волю, оставив только наших любимчиковдетенышей. С великим удивлением мы обнаружили, что оказавшиеся на свободе звери отнюдь не спешат уходить, многие из них еще долго бродили около курятника, ожидая кормежки, однако Джерри строго следил за тем, чтобы кормление кончилось.

– Иначе все будут слоняться здесь, пока их не пристрелит ктонибудь из местных жителей. А так они в конце концов уйдут, когда поймут, что регулярных трапез больше не будет.

– Чего стоит вся эта сентиментальная болтовня, на которой я выросла, о том, что все Божьи твари нуждаются в свободе! – вырвалось у меня.

– Вспомни, что я говорил тебе в Манчестере – при надлежащем уходе животные быстро привыкают к неволе. А ты все никак не хотела в это поверить.

– Верно, тогда не поверила, зато теперь убедилась в этом.

Тем временем воюющие стороны затеяли переговоры, и на какоето время наступило затишье. Наш американский друг настаивал, чтобы мы поспешили воспользоваться передышкой и уезжали, пока возобновятся авиарейсы до БуэносАйреса. Вскоре его самолет прилетел в Касадо, и мы втиснулись со своими подопечными в крохотную кабину. Пилот был явно озабочен при виде такого груза, однако с третьей попытки сумел все же оторвать машину от земли.

– Ну так, – сказал он, – взлетели. Будем надеяться, что сумеем благополучно сесть.

Посадка была кошмарной, тем более что летное поле аэроклуба сильно намокло после недавних ливней. Едва наше шасси коснулось земли, как самолет стало качать в разные стороны и мотор принялся реветь, точно бедствующий миноносец. Я ждала, что мы вотвот перевернемся, но машина всетаки выровнялась и благополучно остановилась.

– Вы уж извините, – улыбнулся пилот, – но мы шли с небольшой перегрузкой, что не очень хорошо для легкого самолета. Главное – добрались до цели.

С чувством благодарности мы выбрались из кабины и поспешили через весь город в коммерческий аэропорт, где в самый раз поспели на самолет, вылетающий в БуэносАйрес.

– Слава Богу, управились, – выдохнул Джерри. – Хотя были минуты, когда мне казалось, что дело кончится плохо.

Наконец внизу замелькали огни БуэносАйреса, и мы приземлились на аэродроме, где нас встречал все тот же мистер Гиббс.

Шагая к зданию аэропорта, мы вкратце поведали ему о наших приключениях.

– Кстати, у вас могут быть коекакие затруднения с этими вашими животными. Вы запаслись справкой от санитарного надзора?

– Какие еще справки? – отозвался Даррелл. – У них там революция.

– Я как раз напирал тут на это, но ты сам знаешь чиновничью психологию. Ладно, пошли поговорим с начальником ветеринарной службы, он, кажется, приличный парень.

Репутация приличного парня оправдалась – после усиленных уговоров Джерри.

Бебита была рада снова видеть нас и конечно же заранее договорилась, что наши звери переночуют в доме бабушки Рафаэля, а на другой день переедут к одному ее другу в предместье БуэносАйреса.

Мы пополнили наше собрание, отправившись вместе с Рафаэлем в поместье его семьи сразу за городом и прикупив коекакие экземпляры в зоомагазинах в самом городе. Я лихо мастерила клетки и торговалась на испанском языке, помогала добывать разрешения на вывоз животных и готовила их к предстоящему трехнедельному плаванию.

После заключительного дня изнурительных объяснений с таможней и предъявления налево и направо наших бумаг на причале мы наконец очутились на борту парохода компании "Блу Стар" и, стоя у поручней, помахали на прощание всем нашим милым друзьям. С великим сожалением покидала я чудесную страну, мысленно обещая себе непременно еще побывать в Аргентине и уж тогда ни за что не выезжать за ее пределы в соседние страны.

На носу наши подопечные готовились к ночному отдыху под предоставленным капитаном брезентовым навесом, да и мы постарались лечь пораньше, ибо нам предстояло основательно потрудиться на другой день, расставляя клетки и кормя животных, как только рассветет. Однако напоследок Джерри покормил на ночь и приласкал Сару.

– Она такая прелесть, – сказал он. И уныло добавил: – Жаль, что нельзя взять ее с собой в каюту.

Глава четвертая

Везти по морю коллекцию животных было для меня еще одним неизведанным испытанием, и я с ужасом думала о том, что меня ждет. Во первых, меня сильно укачивает, во вторых, я не сомневалась, что постоянная тревога за животных сведет на нет все вероятные радости от обратного плавания. Как ни странно, мне просто некогда было не то что почувствовать – даже вспомнить о морской болезни, настолько заняты мы были делом с самого первого дня. Очень быстро был разработан четкий распорядок. На рассвете, подкрепившись чашкой чаю, мы брели вниз на палубу, чтобы чистить клетки и мыть кормушки. Что было не так уж сложно, пока держалась тихая и теплая погода, но по мере приближения к европейским водам, где дуют ледяные ветры, стало удовольствием ниже среднего. Капитан «Звезды Парагвая» и его команда не пожалели сил, чтобы удобно устроить наших зверей, и нам не стоило большого труда разместить маленькую коллекцию в нехитром убежище, которое судовой плотник смастерил из досок и старого брезента. Идя на север вдоль бразильского побережья, мы могли регулярно обливать животных водой (за неимением ванны), не опасаясь простудить. Сара чувствовала себя великолепно, три раза в день ей позволялось с громким хрюканьем бегать по палубе, преследуя ноги Даррелла. Молодые помощники капитана охотно помогали нам, и один из них навлек на себя гнев шефа, опоздав на вахту изза того, что взялся носить для нас воду. Пассажиров на грузовую палубу в носовой части судна не пускали, и мы могли любоваться потешным зрелищем, когда за окнами в переборках возникали физиономии многочисленных ротозеев. Наши привилегии восстановили против нас большинство пассажиров постарше, жителей южноамериканского побережья, зато мы отлично поладили с полудюжиной путников нашего возраста и хорошо повеселились, в частности на костюмированном балу, когда мы с Джерри, вырядившись парагвайцами, завоевали первый приз к зависти остальных конкурсантов. Последовавшая в тот вечер шумная гулянка в каюте одного из наших новых друзей дала повод капитану обрушить свой гнев на еще нескольких молодых подчиненных.

Уборка испражнений – не самое приятное занятие для человека, страдающего от похмелья и приступов тошноты, тем более на борту парохода. Видит Бог, я до сих пор не понимаю, как управилась на другое утро с этим делом, не принося жертв Нептуну.

В портах захода первый помощник любезно назначал присматривать за животными вахтенных, что позволяло нам сходить на берег и закупать свежие продукты. И я уверена, что в тот день, когда мы причалили к пристани в Лондоне, на судне был человек, который вздохнул с великим облегчением – капитан "Звезды Парагвая".

Большая часть нашей маленькой коллекции нашла приют в Пейнтонском зоопарке, где Сара не замедлила обрести новых поклонников, хотя так и не забыла своего любимого приемного отца. Тяжело было расставаться со всеми этими прелестными созданиями, и я начала понимать, что должен был чувствовать Даррелл во время предыдущих путешествий, почему так жаждал обзавестись собственным зоопарком, чтобы избавиться от необходимости отдавать в другие руки привезенных зверей.

Весть о нашем возвращении в Борнмут быстро дошла до ушей Софи. Без нас она поступила на службу в одну местную строительную фирму, но хотя новая работа ей нравилась, нам не стоило труда уговорить ее вернуться в наш дом.

К великому недовольству Джерри, в наше отсутствие издательство "ХартДейвис" решило выпустить "Гончих Бафута". Это был для него подлинный удар, поскольку он надеялся на передышку, а тут его уже ждала корректура книги об африканской экспедиции.

– Надеюсь, они не станут повторять этот трюк всякий раз, когда у меня появится задел, – стонал он. – Иначе я сойду с ума. Похоже, придется мне прямо сейчас приступать к новой книге, пока вы не принялись пилить меня.

Так началось писание "Под пологом пьяного леса", правда, должна сознаться, не слишком прилежное, пришлось нам с Софи поочередно подталкивать автора.

– Когда вы, фурии, поймете, что я не машина, что не могу просто открыть кран, и поехали. Если бы только это было возможно... Я должен ждать, когда на меня найдет вдохновение. А вы ведете себя, точно эти отвратительные субъекты, когда твердят мне, что нет ничего легче, чем сочинить книгу, они и сами взялись бы, будь у них время. Так вот, предлагаю вам – попробуйте сами!

Несмотря на все препирательства и сердитые взгляды, книга в конце концов была написана, и я даже не знаю, кто из нас испытал большее облегчение. Нежелание Даррелла отчитаться именно об этой экспедиции легко объяснить, ведь какникак она сложилась неудачно, однако Спенсер КертисБраун успокаивал нас:

– Пойми, Джерри, люди обожают читать про неудачи. Это помогает им чувствовать, что автор тоже человек. Даже если затея частично удалась – все равно интересно.

Нас ободрило известие, что "Гончие Бафута" вошли в одну весьма престижную серию, и в честь этого события Спенсер закатил в отеле "Савой" шикарный обед для нас. В приливе энтузиазма Даррелл поддался уговорам и пообещал написать для издательства "Коллинз" детскую книгу по материалам экспедиций в три разные страны, вошедшим в "Перегруженный ковчег", "Три билета" и "Под пологом пьяного леса". Отличная, казалось бы, идея, да только нам с Софи в жизни не доводилось переживать столько страданий на ниве литературы. Почемуто Даррелл никак не мог заставить себя закончить эту книгу, и мы с Софи, доведенные до отчаяния, сами сочинили заключительную главу. Разумеется, гений с презрением отверг ее, но наша попытка вдохновила его на решающее усилие, и он довел дело до конца.

– Джерри, дорогой, – обратилась я к нему однажды, – почему бы тебе не ввести систему вроде той, какой руководится Ларри? Каждое утро он пишет две тысячи слов, чтобы остальную часть дня посвятить другим занятиям.

Даррелл тяжело вздохнул.

– Поверь, я был бы рад, но в томто и разница, что он любит писать, а я нет. Для меня писание – просто способ заработать деньги, чтобы работать с животными, и все. Меня нельзя назвать серьезным писателем в строгом смысле слова, я лишь литературный поденщик, которому повезло со сбытом всего, что он сочиняет.

Мы уже начали действовать друг другу на нервы, так что весьма кстати Ларри, назначенный в это время заведующим бюро информации на Кипре, пригласил нас в гости. Зная, с каким увлечением Джерри занимается киносъемкой, он предложил ему сделать фильм об этом острове. Джерри не нуждался в предлогах, чтобы на время отдохнуть от "Острова пудингов" (то бишь Великобритании), и вот мы уже снова копаемся во всевозможных видах снаряжения.

Однако перед отъездом Джерри попросили выступить с лекцией в Королевском фестивальном зале в Лондоне. Даррелл был в ужасе, но ХартДейвис считал, что лекция может стать хорошей рекламой для его книг, и в конце концов он согласился. Вся семья переживала вместе с ним предстоящее тяжкое испытание, поскольку мы знали, как он ненавидит публичные выступления, считая себя никудышным лектором, хотя на самом деле Даррелл великолепный рассказчик, и публика замечательно воспринимает мгновенные рисунки, которыми он иллюстрирует свои лекции. И так как было решено, что под конец выступления Джерри представит публике живьем какогонибудь из своих зверей, мы попросили Пейнтонский зоопарк одолжить нам Сару Хаггерзак.

В день великого события мы все в полном составе явились в Фестивальный зал. Саре, прибывшей раньше нас, выделили отдельную костюмерную, тогда как мы, простые смертные, были предоставлены самим себе. Как и следовало ожидать, лекция прошла с огромным успехом, причем в центре внимания оказалась Сара Хаггерзак, которая носилась по сцене, возбужденно хрюкая и играя с Джерри. Всеобщие восторги пришлись ей по вкусу, и она так разошлась, что упорно не желала возвращаться в транспортную клетку. В том, что Саре понравились огни рампы, мы убедились лишний раз немного позже, когда она впервые выступала по телевидению и завоевала сердца самых суровых сотрудников телецентра. Правда, подобно большинству великих звезд, она проявляла характер, требовала похвалы.

Наше путешествие на Кипр было омрачено с самого начала – первая бомба взорвалась во время вечеринки, устроенной Ларри, чтобы познакомить нас с местным обществом. Можно подумать, что наше прибытие на остров послужило для киприотов последним поводом для выражения их нелюбви к англичанам как таковым. Активность террористов, естественно, вынудила нас отказаться от вылазок со съемочной аппаратурой. Правда, тут же возник альтернативный проект: мы расположились в доме Ларри в живописном селении Беллапаисе к северу от Кирении, и Джерри затеял снимать документальную ленту, призванную показать, как много значит водоснабжение для местных деревушек. Мы быстро наладили отношения с селянами; они уже успели проникнуться симпатией и уважением к Ларри, а Джерри благодаря своему детству на Корфу достаточно хорошо говорил погречески и знал немало греческих песен, чем расположил к себе здешних жителей. Особенно хорошие отношения установились у нас с мэром, и он возил нас по всему острову, даже в так называемые твердыни террористов. И, несмотря на все рассказы об антибританских акциях, мы ни разу за все время пребывания на острове не испытали на себе проявлений неприязни. С великим прискорбием думали мы о недостатке взаимопонимания, расстроившем так долго царившее на Кипре добрососедство; позже Ларри очень хорошо поведал об этом в своей книге "Горькие лимоны".

Подходившие к завершению переговоры с британским телевидением вынудили нас досрочно покинуть Кипр. Наши друзья в Англии предложили нам пожить две недели в их квартире в пригороде Лондона, пока сами они будут в отъезде, и в то время Даррелла угораздило заболеть желтухой. Я всегда относилась с юмором к этому недугу, привыкла к тому, как эстрадные комики обыгрывают выражения типа "разлитие желчи", а потому была изрядно напугана, когда врач объявил, что речь идет о весьма серьезном заболевании, чреватом фатальным исходом, если не соблюдать строгую диету. Две недели я героически трудилась над приготовлением блюд, способных преодолеть отсутствие аппетита, причем до той поры совершенно не представляла себе, каким испытанием для супружеских уз может стать безжировая диета, особенно когда один партнер может свободно потреблять самые обычные продукты, вроде масла, яиц, сыра, молока, сливок, а также деликатесы, скрашивающие наше существование, а другой вынужден довольствоваться парной рыбой, жареным без масла мясом, сухим хлебом и совершенно отказывать себе в спиртном [32]32
  Можно мириться с парной рыбой, жареным мясом и сухим хлебом, но в таких условиях быть лишенным спиртного – такого ни один разумный человек не потерпит долго. Дж.Д.


[Закрыть].

По истечении указанных двух недель Маргарет приехала к нам в Лондон, чтобы транспортировать заметно осунувшегося Даррелла в лоно семьи в Борнмуте. Здесь после дней вынужденного безделья им вдруг овладело неудержимое желание написать книгу, о которой он помышлял не один год. В 1935 году семейство Дарреллов в полном составе перебралось на не подозревавший последствий этого акта греческий остров Корфу, где они и прожили пять идиллических лет, пока не разразилась война. По тому, как они рассказывали об этой поре, было очевидно, что остров очаровал их, и миссис Даррелл часто говорила мне, что за всю свою жизнь только там ни разу не превышала свой банковский кредит. Никогда не видела, чтобы Джерри так трудился, он выдавал страницу за страницей, и бедняжка Софи едва поспевала за ним. Спустя шесть недель и сто двадцать тысяч слов Даррелл предался благостному изнеможению. Книга была закончена – и автор тоже едва не отдал концы.

"Мою семью и других зверей" ждал огромный успех, в чем никто из нас и не сомневался. У этой книги были все элементы бестселлера – экзотический остров, сумасшедшее семейство и множество животных. Она излучала солнечный свет и свободу, и даже критикам пришлась по нраву. Много лет спустя она по тиражам превосходит другие книги Даррелла, и хотя благодаря ей мы приобрели множество друзей во всем мире, эта книга, увы, превратила Корфу в туристский аттракцион. Великое благо для корфян и греческой экономики, но весьма печальный факт для Дарреллов, полюбивших остров, каким он был в прошлом. И как же повеселилась вся семья, когда именно эту книгу включили в обязательный список литературы для сдающих экзамен на аттестат зрелости. Даррелл не получил систематического образования, его обучением занимались различные эксцентричные субъекты, которые учили его чему угодно, кроме обязательных школьных дисциплин. Тем не менее он получает много писем от благодарных школяров, заверяющих его, что наконецто хотя бы экзамен по английской литературе стал приносить им радость.