Текст книги "Шейн"

Автор книги: Джек Шефер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

10

Морган повалился на пол – ив большом помещении салуна воцарилась такая тишина, что, когда Уилл Атки начал выпрямляться, выбираясь из-под стойки, шелест его одежды и скрип суставов прозвучали громко и отчетливо. Уилл замер, смущенный и немного испуганный.

Но Шейн не смотрел ни на него, ни на других, переминающихся у задней стены и жадно глазеющих. Он смотрел только на нас, на отца, мать и меня, и мне показалось, что ему больно видеть нас здесь.

Он глубоко дышал, грудь вздымалась, когда он набирал воздуху – и задерживал дыхание надолго, до боли… а потом медленно и шумно выдыхал. И вдруг меня поразило, что он молчит, что он спокоен. Со стороны видно было, какой он избитый; весь в крови. Всего на несколько секунд раньше ты видел только великолепие движений, переливающуюся жестокую красоту линий тела и силу взрывного действия. Ты чувствовал, что этот человек не знает устали, что он несокрушимый. А теперь, когда он стоял неподвижно и огонь в нем успокаивался и дотлевал, ты видел – и от этого сразу вспоминал – что его только что страшно избивали.

Воротник его рубашки был темный и мокрый. В него впиталась кровь, и не только из разодранной щеки. Намного больше сочилось из-под спутанных волос в том месте, куда Морган ударил бутылкой. Шейн машинально потрогал голову рукой, на руке появились липкие пятна. Он угрюмо посмотрел на руку и обтер ее о рубашку. Он слегка покачивался, а когда направился к нам, ноги под ним задрожали, и он чуть не упал.

Один из горожан, мистер Уэйр, приветливый человек, который содержал почтовую станцию, бросился к нему, сочувственно приговаривая что-то, как будто хотел помочь. Шейн резко выпрямился. Глаза его вспыхнули – он не желал помощи. Стройный, подтянутый, без тени дрожи, он подошел к нам, и было видно, что Он продержится на одном своем духе сколь угодно долго и выдержит самую дальнюю дорогу.

Но в этом не было нужды. Единственный человек В нашей долине, единственный человек, думаю, во всем мире, от которого он согласился бы принять помощь – не попросить О помощи, но принять ее – был здесь и был готов. Отец шагнул ему навстречу и обнял за плечи своей большой рукой.

– Все в порядке, Джо, – сказал Шейн так тихо, что вряд ли кто-то еще в помещении услышал его. Он прикрыл глаза и оперся на отцовскую руку, тело его чуть расслабилось, голова наклонилась набок. Отец согнулся, второй рукой подхватил Шейна под колени и поднял на руки, как брал меня, когда я засиживался слишком поздно, становился совсем сонным и в постель меня надо было нести.

Отец, держа Шейна на руках, глянул на мистера Графтона.

– Вы мне сделаете одолжение, Сэм, если подсчитаете ущерб и запишите на мой счет.

Но мистер Графтон, такой строгий в счетах и въедливый в сделках, поразил меня:

– Я запишу это на счет Флетчера. И уж присмотрю, чтобы он заплатил.

А мистер Уэйр поразил меня еще больше. Он заговорил торопливо и был очень настойчив:

– Послушайте меня, Старрет. Давно пора уже этому городку заиметь немного гордости. И еще, наверное, пора нам уже относиться более по-соседски к вам, гомстедерам. Я устрою сбор, чтобы покрыть затраты. Я тут стоял с самого начала, и с самого начала мне за себя стыдно было, стоять вот так и смотреть, как они впятером набросились на вашего человека.

Отцу было приятно. Но он знал, что ему нужно делать.

– Это очень любезно с вашей стороны, Уэйр. Но это – не ваша драка. Я бы на вашем месте не мучился, что остался в стороне. – Он опустил глаза к Шейну, и видно было, как его переполняет гордость. – По сути дела, я бы сказал, силы сегодня вечером были, считай, равные, даже если б я не полез в свалку. – И снова перевел взгляд на мистера Графтона. – Флетчеру нечего сюда вмешиваться, ни гроша с него не берите. Я плачу. – А потом гордо закинул голову. – Нет, черт побери! Мы платим. Мы с Шейном!

Он подошел к распашным дверям, повернулся боком, чтобы толкнуть их и открыть. Мать взяла меня за руку и мы двинулись следом. Она всегда знала, когда говорить, а когда молчать, и не сказала ни слова, пока отец поднял Шейна на сиденье повозки, забрался следом, устроил его в сидячем положении, обнял одной рукой, а в другую взял вожжи. Прибежал рысцой Уилл Атки с нашими вещами и сложил их в повозку. Мы с матерью забрались на задок, отец прикрикнул на лошадей, и мы отправились домой.

Довольно долго все молчали, только стучали по дороге копыта и слегка поскрипывали колеса. А потом я услышал впереди смешок. Это был Шейн. Холодный воздух привел его в чувство, он сидел ровно, чуть покачиваясь в такт движения повозки.

– Что ты сделал с толстяком, Джо? Я не видел, с рыжим возился.

– Ой, да просто вроде как откинул его с дороги, – отец не хотел особо распространяться.

Отец – но не мать.

– Он поднял его, как… как мешок с картошкой и швырнул прямо через весь зал. – Она это говорила не Шейну, ни кому-то другому. Она говорила это просто в ночь, в мягкую темноту вокруг нас, и в ее глазах отражались звезды.

Мы повернули и въехали на нашу ферму, и отец погнал нас всех в дом, а сам остался распрячь лошадей. Мать прошла в кухню, поставила воду греться на плиту и немедленно послала меня спать. Она загнала меня в мою комнатку, а я, конечно, тут же высунул нос из-за двери. Она стояла ко мне спиной. Она вытащила чистые тряпочки, сняла с печи воду и принялась обрабатывать Шейну голову. Она действовала очень осторожно, нежно даже, и все время потихоньку напевала что-то, так, себе под нос Ему стало здорово больно, когда вода попала на рану под спутанными волосами, а потом еще раз, когда мать начала смывать запекшуюся кровь со щеки. Но, кажется, ей самой было еще больнее, – в самые трудные мгновения у нее рука дергалась, она вся дрожала – а он сидел себе спокойно и все улыбался, подбадривал ее.

Вошел отец и присел у печи, наблюдая за ними. Достал трубку и принялся очень старательно ее набивать и раскуривать.

Она закончила. Шейн не дал ей наложить повязку.

– Здешний воздух – самое лучшее лекарство, – сказал он.

Ей пришлось удовлетвориться тем, что она тщательно промыла раны и убедилась, что кровь больше нигде не течет. Теперь настала очередь отца.

– Ну-ка, сними рубашку, Джо. Она разорвалась вдоль всей спины. Дай-ка я погляжу, что с ней можно сделать. – Но прежде, чем он успел подняться, она передумала. – Нет. Мы оставим ее как есть. Пусть напоминает про сегодняшний вечер. Ты был просто великолепен, Джо, так отшвырнул этого…

– Ерунда, – сказал отец. – Я просто разозлился. Он держал Шейна, чтоб Морган мог лупить его.

– И вы, Шейн. – Мать стояла посреди кухни, переводя глаза с одного на другого. – Вы тоже были великолепны. Морган такой громадный, страшный, но вы ему не оставили ни одного шанса. Вы были таким хладнокровным, таким быстрым… и таким грозным и…

– Женщина не должна видеть такие вещи, – перебил ее Шейн, и он сказал это вполне серьезно. Но она сама перебила его.

– Вы думаете, я не должна была смотреть, потому что это была грубая и опасная драка, а не просто кулачный бой для забавы, чтобы узнать, кто сильнее… злая схватка без правил, ради того, чтобы победить, – любой ценой, лишь бы победить. Конечно, так оно и было. Но не вы начали драку. Вы не хотели драться. До тех пор, пока они вас не вынудили. Вы это сделали, потому что у вас не было другого выхода.

Ее голос поднимался все выше, она смотрела то в одну сторону, то в другую и постепенно теряла контроль над собой.

– Были ли у какой-нибудь женщины двое таких мужчин?

И она отвернулась от них, не глядя, нащупала стул, упала на него, спрятала лицо в ладонях, и слезы хлынули ручьем.

Они двое смотрели на нее, потом друг на друга в том взрослом взаимопонимании, которое оставалось за пределами моих представлений. Шейн поднялся и шагнул к матери. Он мягко положил руку ей на голову, и я снова почувствовал его пальцы у себя в волосах и охватившую меня любовь. Он тихо вышел за дверь и исчез в темноте.

Отец затянулся трубкой. Она погасла, и он рассеянно закурил ее снова. Поднялся со стула, шагнул к двери и вышел на веранду. Я смутно различал его в темноте, он стоял там и смотрел за реку.

Постепенно рыдания матери утихли. Она подняла голову и вытерла слезы.

– Джо.

Он повернулся, вошел внутрь и остановился в дверях. Она поднялась. Она протянула к нему руки, он тут же оказался рядом и обнял ее.

– Ты думаешь, я не знаю, Мэриан?

– Но ты и в самом деле не знаешь. Не знаешь наверняка. Потому что я сама не знаю.

Отец смотрел поверх ее головы на кухонную стену, ничего не видя.

– Не терзайся, Мэриан. Я достаточно взрослый мужчина и сам все понял, когда его тропа пересеклась с моей. Что бы ни случилось, все будет хорошо.

– Ох, Джо… Джо! Поцелуй меня! Держи меня крепко и никогда не отпускай.

11

То, что случилось в этот вечер на кухне, не оставляло меня несколько дней. Но не особенно тревожило, потому что отец сказал, что все будет хорошо… а как можно было, зная его, сомневаться, что он сделает, чтоб было хорошо?

И люди Флетчера нас больше не беспокоили. Вообще. Как будто вовсе не было большого ранчо на том берегу реки, раскинувшегося по всей долине и даже перебравшегося на наш берег чуть выше по течению от фермы Эрни Райта, – так могло показаться, если смотреть с нашей фермы. Они нас совершенно оставили в покое, мы почти не видели их даже в городе. Сам Флетчер, говорили ребята в школе, снова уехал. Он уехал на почтовом дилижансе в Шайенн, а, может, и дальше, и, кажется, никто даже не знал, зачем он уехал.

Но отец с Шейном стали теперь еще осторожнее, чем раньше. Они держались вместе еще теснее и проводили в поле лишь столько времени, сколько необходимо. Больше не было долгих бесед на веранде по вечерам, хотя ночи стали такие прохладные и красивые, что просто манили выйти наружу и постоять под мерцающими звездами. Мы отсиживались в доме, и отец все время придирчиво напоминал, чтобы лампа постоянно была как следует затенена, а еще он почистил свою винтовку, и теперь она висела, всегда заряженная, на двух гвоздях рядом с кухонной дверью.

Но мне все эти предосторожности казались бессмысленными. Поэтому как-то за обедом, примерно неделей позже, я спросил:

– Что-то еще случилось нехорошее? Ведь эта история с Флетчером – дело законченное, разве нет?

– Законченное? – переспросил Шейн и глянул на меня поверх кофейной чашки. – Бобби, мальчик, оно только начинается.

– Это ты верно говоришь, – сказал отец. – Флетчер зашел слишком далеко, чтобы теперь идти на попятную. Для него это задача, которую надо решить сейчас или никогда. Если ему удастся выжить нас отсюда, то он прекрасно устроится на долгие годы. Зато если не удастся, то рано или поздно придется самому убираться из долины, это уже просто вопрос времени. В прошлом году три-четыре человека тут уже появлялись, смотрели, что и как, они готовы вколотить заявочные столбы и переехать сюда, как только сочтут, что это безопасно. Готов побиться об заклад, Флетчер чувствует себя так, будто поймал за хвост медведя, и теперь совсем не против найти возможность выпустить этот хвост.

– Почему же тогда он ничего не делает? – спросил я. – Мне кажется, здесь последнее время здорово спокойно.

– Тебе кажется, вот как? – сказал отец. – А мне кажется, ты еще здорово молодой, чтобы тебе что-то там могло казаться. Не обольщайся, сынок. Флетчер задумал какую-то пакость. И долго тянуть не станет. У меня было бы куда легче на душе, если бы я знал, что у него на уме.

– Видишь ли, Боб, – Шейн говорил со мной так, как мне нравилось, – как вроде я взрослый мужчина и могу понять все, что он скажет, – Флетчер бахвалился и действовал так грубо, что сейчас дело доведено до крайности – или он все получит, или все потеряет. Это все равно, как если бы он пустил с горы камень, на который сам верхом уселся. Камень катится по склону, и ему остается только надеяться, что он доберется до низу живьем. Может, он еще этого не понял. Но я думаю, что все он понимает. И пускай внешнее спокойствие и тишина тебя не обманывают. Когда слышен шум, ты знаешь, куда смотреть, и видишь, что делается. А когда все тихо, надо быть осторожным вдвойне.

Мать вздохнула. Она смотрела на щеку Шейна – рана Уже заживала и превратилась в тонкий шрам, протянувшийся почти от самого уголка рта и назад, до уха.

– Я подозреваю, что вы оба правы. Неужели же опять предстоит драка?

– Как в тот вечер? – спросил отец. – Нет, Мэриан, не думаю. Флетчер не такой дурак теперь.

– Он не такой дурак, – сказал Шейн, – потому что знает – это ничего не даст. Если он такой человек, как я о нем думаю, то он это понял с первого раза, когда натравил на меня Криса. Я сомневаюсь, чтобы эта последняя драка была устроена по его приказу. Это Морган сам затеял. Флетчер выискивает какой-нибудь более тонкий способ – и более действенный.

– Гм-м-м, -сказал отец, слегка удивившись. – Какой-нибудь юридический трюк, что ли?

– Может быть. Если найдет. А если нет… – Шейн пожал плечами и глянул за окно. – Есть и другие способы. С таким человеком, как Флетчер, трудно что-то предсказывать. Все зависит от того, насколько далеко он намерен зайти. Но, что бы он ни задумал, как только у него все будет готово, он начнет действовать быстро и активно.

– Гм-м-м, – сказал отец снова. – Теперь когда ты так все объяснил, я вижу, что ты прав. Это как раз в его духе. Могу побиться об заклад, ты уже раньше сталкивался с кем-то вроде него. – Шейн не ответил, только все так же глядел за окно, и отец продолжал: – Хотел бы я иметь столько терпения, сколько у тебя. Меня это ожидание просто изводит…

Но долго нам ждать не пришлось. Буквально на следующий день, в пятницу, когда мы доедали ужин, Лью Джонсон и Генри Шипстед принесли новости. Флетчер вернулся, и вернулся не один. С ним приехал какой-то человек.

Лью Джонсон видел, как они сходили с почтового дилижанса. У него была возможность насмотреться на них, пока они возле станции ожидали лошадей с ранчо. Правда, уже начинало темнеть, и он не смог толком разглядеть лица незнакомца. Однако света из окон почтовой станции хватило, чтобы увидеть, какой породы этот человек.

Он был высокий, довольно широкий в плечах и тонкий в талии. Держал себя с горделивой важностью. Усы у него были шикарные, ухоженные, а глаза – Джонсон успел заметить, когда в них отразился свет из окна – были холодные, и имели особый блеск, который обеспокоил Джонсона.

По одежде своей этот незнакомец был явный щеголь. Правда, это ни о чем не говорит. Когда он повернулся, пиджак – из той же материи, что и брюки, – раскрылся, и Джонсон смог разглядеть то, что раньше было припрятано. Чужак носил два револьвера, здоровенные пушки сорок пятого калибра, в кобурах, подвешенных довольно низко и не сбоку, а просто спереди. Кобуры эти были внизу привязаны тонкими ремешками к ногам. Джонсон сказал, что заметил маленькие пряжки, когда на них блеснул свет.

Фамилия этого человека была Уилсон. Так его Флетчер позвал, когда появился ковбой и привел двух лошадей. А имя у него было смешное. Старк 1818
  Старк (англ.) – резкий, холодный, окоченевший.


[Закрыть]. Старк Уилсон. И это еще не все…

Лью Джонсон забеспокоился и пошел в заведение Графтона, чтобы потолковать с Уиллом Атки. Уиллу всегда было известно больше всех насчет людей, которые могли бы тут объявиться, потому что он исправно наматывал на ус все, что удавалось подслушать из разговоров посетителей, забредающих в бар. Уилл сперва не поверил, когда Джонсон назвал имя. «Да что ему здесь делать?» – все спрашивал Уилл. А потом пробормотал, что этот Уилсон – поганый тип, убийца. Он – ганфайтер, говорят, умеет одинаково стрелять с обеих рук и выхватывает оружие так быстро, как самые лучшие из них. Уилл добавил, что слышал, будто он приехал в Шайенн из Канзаса, говорили, он там троих убил, и никому не известно сколько еще на юго-западных территориях, где он обычно вертелся.

Лью Джонсон все тарахтел, добавлял детали по мере того, как припоминал их. Генри Шипстед горбился на стуле у печки. Отец хмуро косился на свою трубку, рассеянно выискивая по карманам спичку. И тут Шейн заткнул Джонсона, да так внезапно, что нас всех просто поразило. Голос его был резкий, чистый, он как будто потрескивал в воздухе. Просто чувствовалось, как он начал командовать в этой комнате, нами всеми, в ней сидящими, командовать.

– Когда они появились в городе?

– Вчера вечером.

– И вы только теперь надумали рассказать об этом! – Голос Шейна звучал сердито и презрительно. – Да, Джонсон, фермером ты родился, фермером и помрешь. – И резко повернулся к отцу. – Джо, соображай побыстрее. У кого самая горячая голова? Кого легче всего завести, чтоб наделал глупостей? Это Торри? Или Райт?

– Эрни Райт, – медленно проговорил отец.

– Шевелись, Джонсон. Давай забирайся на свою кобылу и спешно лети к Райту. Доставь его сюда. И Торри подбери тоже. Только сперва Райта.

– Для этого ему придется отправиться в город, -тяжело проговорил Шипстед. – Мы их встретили по дороге, они уже въезжали в город.

Шейн вскочил на ноги. Лью Джонсон неохотно плелся к выходу. Шейн оттолкнул его в сторону. Он сам бросился к дверям, распахнул их толчком и вылетел наружу. Остановился и наклонился вперед, прислушиваясь.

– Ну тебя к черту, парень, – пробурчал Шипстед, -чего ты горячишься? Мы им сказали про Уилсона. Они заедут сюда на обратном пути… – И тут его голос угас. Теперь мы все уже слышали – по дороге неслась галопом лошадь.

Шейн вернулся в комнату.

– Вот тебе и ответ, – с горечью в голосе сказал он. Схватил ближайший стул, поставил к стене и сел. Огонь, полыхавший в нем минуту назад, угас. Он сидел, погруженный в собственные мысли, темные и безрадостные.

Мы слышали, как лошадь заскользила и остановилась перед нашим домом. Звуки были такие отчетливые, что вы будто сквозь стенку видели, как упираются передние ноги и копыта врезаются в землю. Тут же в дверь ворвался Фрэнк Торри. Шляпу он где-то потерял, волосы растрепались. Грудь ходила ходуном, будто это не лошадь неслась галопом, а он сам. Он уперся руками в дверные косяки, чтобы не упасть, и голос его прозвучал хриплым шепотом, хоть он и пытался кричать на всю комнату:

– Эрни убит! Они его застрелили!

При этих словах мы все вскочили на ноги и уставились на него. Все – кроме Шейна. Он не шелохнулся. Можно было подумать, что ему даже не интересно, что там сказал Торри.

Отец взял ситуацию в свои руки.

– Зайди внутрь, Фрэнк, – негромко сказал он. – Я так понял, что теперь мы уже ничем не можем ему, Эрни, помочь… Сядь, рассказывай толком да ничего не пропускай.

Он подвел Фрэнка Торри к стулу и усадил силой. Потом закрыл дверь и вернулся на свое место. И выглядел он сейчас усталым и постаревшим.

Фрэнку Торри понадобилось какое-то время, чтобы собраться и рассказать все по порядку. Он был напуган. Страх глубоко влез ему в душу, и он сам себя стыдился.

Они с Эрни Райтом, – рассказал он нам, – ездили на почту справиться о посылке, которую Энри ожидал. Потом заглянули к Графтону, освежиться на дорогу, прежде чем ехать обратно. Ну, последнее время все было так спокойно, что они даже и не думали про какие-нибудь неприятности, хотя Флетчер и этот новый человек, Старк Уилсон, сидели за большим столом, в покер играли. Но Флетчер и Уилсон, видать, ждали такого случая. Они себе посмеивались в кулак, а после подошли к бару.

Флетчер был любезный и вежливый до невозможности, кивнул Торри и завел разговоры с Эрни. Он сказал, что ему очень жалко, но вот ему позарез нужна земля, на которую Эрни подал заявку. Очень уж подходящее место, чтобы устроить зимние укрытия для нового стада, которое он вот-вот пригонит. Он, мол, знает, что Эрни еще не подтвердил своего права на эту землю, пяти лет не прошло. Но это неважно, он все равно согласен заплатить справедливую цену.

– Я тебе дам три сотни долларов, – сказал он, – и это больше, чем ты вложил в свои строения.

Эрни уже вложил в свою ферму куда больше. Он и раньше отклонял предложения Флетчера – три раза, а, может, и четыре. Он сразу беситься начал, как всегда, когда Флетчер заводил свои сладкие речи.

– Нет, – коротко отрезал он. – Я не продам ферму. Ни сейчас, ни потом.

Флетчер пожал плечами, как будто сделал все, что мог, и быстро кивнул Старку Уилсону. Этот Уилсон сидел и вроде как мирно улыбался Эрни Райту. Но только в глазах у него, – сказал Торри, и намека на улыбку не было.

– Я бы на вашем месте передумал, – сказал он Эрни. – То есть, если у вас есть чем думать.

– А вы держитесь подальше, – отрезал Эрни. – Вас это не касается.

– Я вижу, вы еще не слышали, – ласково так говорит Уилсон. – Я – новый деловой агент мистера Флетчера. Я устраиваю за него его сделки. Его дела с упрямыми ослами вроде тебя. – А потом сказал то, что, видать, Флетчер ему присоветовал. – Дурак ты проклятый, Райт. Только чего ж еще можно ждать от полукровки?

– Это ложь! – заорал Эрни. – Моя мать не была индианкой!

– Эй ты, фермер гибридный, – говорит тут Уилсон, быстро так и резко, – ты, кажется, сказал, что я ошибаюсь?

– Я сказал, то ты Богом проклятый брехун!

Ну, тут в салуне так тихо стало, – рассказывал нам дальше Фрэнк Торри, – что слышно было, как тикает старый будильник на полке за баром. Даже Эрни понял, что наделал, буквально в ту же секунду, как рот закрыл. Но он был просто бешеный и уставился на Уилсона совсем уж нагло и безрассудно.

– Та-а-ак, – сказал Уилсон, которому этого было вполне достаточно, и слово это протянул с угрожающей мягкостью. Потом откинул назад правую полу пиджака. Теперь кобура оказалась на виду, а из нее торчала рукоятка револьвера в полной готовности.

– Возьми свои слова назад, Райт. Иначе уползешь отсюда на брюхе.

Эрни шагнул в сторону от бара, руки у него застыли по бокам тела. Злость удерживала его на ногах, хотя он с трудом одолевал нахлынувший ужас. Он знал, что все это значит, но встретил свою судьбу лицом к лицу. Рука его твердо держала револьвер и тащила его кверху, когда первая пуля Уилсона впилась в него, и он покачнулся. Вторая пуля наполовину развернула Райта, на губах появилась пена, потом с лица исчезло всякое выражение, он обмяк и повалился на пол.

Пока Фрэнк Торри рассказывал, появился Джим Льюис, а через несколько минут – Эл Хауэлз. Дурные вести не лежат на месте. Они уже как будто знали, что что-то плохое случилось. Может, слышали этот бешеный галоп – в тихом ночном воздухе звуки разносятся далеко. Все они набились к нам в кухню, и были ошарашенные и притихшие дальше некуда, я их в жизни такими не видел.

Я тесно прижался к матери и радовался, что она меня обнимает руками. Я видел, что она мало обращает внимания на остальных. Она следила за Шейном, а он сидел в другом конце комнаты, печальный и молчаливый.

– Так, значит, выходит, – угрюмо сказал отец. – Придется нам прямо смотреть правде в глаза. Или мы продадим свои участки, и по его цене, или он спустит с цепи своего наемного убийцу. Фрэнк, а тебе Уилсон ничего не сделал?

– Он на меня глянул, – Торри затрясся от одного воспоминания. – Он на меня глянул и говорит: «Как нехорошо, не правда ли, мистер, что Райт не захотел передумать?»

– А ты что?

– А я сбежал оттуда поскорее и кинулся сюда.

Джим Льюис ерзал на своем стуле и нервничал все сильнее с каждой минутой. Наконец он не выдержал, вскочил и почти заорал:

– Да черт его все побери, Джо! Не может ведь он просто так расхаживать по улицам и в людей стрелять!

– Закройся, Джим, – пробурчал Генри Шипстед. – Ты что, не видишь, как оно было подстроено? Уилсон приставал к Эрни, пока тот не дошел до точки, дальше ему ничего не оставалось, кроме как за пушку хвататься. Уилсон может спокойно заявлять, что стрелял в порядке самозащиты. И постарается провернуть такую же штуку с каждым из нас.

– Это точно, Джим, – согласился Лью Джонсон. – Даже если бы мы попробовали завести здесь маршала, он не сумел бы удержать Уилсона. Тут, мол, была стычка на равных и победил тот, кто оказался быстрее, – вот так будет считать большинство, да многие ведь сами все видели. И маршал в любом случае не появился бы там вовремя.

– Но мы должны остановить его! – теперь Льюис уже кричал по-настоящему. – Какие шансы у любого из нас против Уилсона? Мы не ганфайтеры. Мы – просто кучка старых ковбоев и фермеров. Можешь называть это как угодно, а я назову это преднамеренным убийством!

– Да!

Это слово как будто разрубило воздух. Шейн стоял на ногах, лицо у него затвердело, вдоль челюсти пролегли каменные гребни.

– Да. Это настоящее преднамеренное убийство. Можно представить его как самозащиту, можно нагородить нелепых слов насчет равной и честной схватки, и все же это убийство. – Он посмотрел на отца, и боль засветилась у него глубоко в глазах. Но, когда он повернулся к остальным, в голосе его звучало только презрение.

– Вы пятеро можете забиться в свои норы. Вам не о чем тревожиться – пока. А если придет время, так вы всегда сумеете продать фермы и унести ноги. Флетчер не станет сейчас возиться с такими как вы. Он настроился идти до конца, и он знает, как разыграть свои карты. Он выбрал Райта, чтобы продемонстрировать свои намерения. Это уже сделано. А теперь он нацелится прямо на единственного настоящего человека в этой долине, человека, на котором вы все здесь держитесь и который будет делать все, чтобы поддерживать вас и сохранять вам ваше достояние, до тех пор, пока в нем жизнь теплится. В эту минуту он один стоит между вами и Флетчером с Уилсоном, и вы должны благодарить судьбу, что хотя бы раз в сто лет в этой стране появляется такой человек, как Джо Старрет.

«И такой человек, как Шейн…»

Я не мог понять, прозвучали эти слова только у меня в мыслях, или я просто услышал, как их пошептала мать. Она посмотрела на него, потом на отца, и в ее взгляде были испуг и гордость одновременно. Отец возился со своей трубкой, он набивал ее так сосредоточенно, будто для этого требовалось все его внимание.

Другие беспокойно зашевелились. Слова Шейна как будто добавили им уверенности, но им стыдно было. И не понравилось, как он это все говорил.

– Сдается мне, ты здорово разбираешься во всех этих грязных делишках, – сказал Эд Хауэлз, и в его голосе послышался оттенок злости.

– Да, разбираюсь.

Шейн как будто выложил эти слова на стол – и они так и остались лежать, ясные, короткие и жуткие. Лицо у него было суровое, и все же за внешней жестокостью скрывалась печаль, которая пыталась прорваться наружу. Но он глядел на Хауэлза неподвижным взором – и тот потупился и отвернулся.

Отец наконец раскурил трубку.

– Может, это для нас всех счастливый случай, – сказал он сдержанно, – что Шейн уже прожил тут с нами какое-то время. Он может доходчиво разъяснить нам, как карты легли. Эрни, возможно, был бы сейчас живой, если бы у тебя, Лью Джонсон, хватило соображения рассказать нам про Уилсона сразу. Хорошо хоть, что у Эрни семьи не было… – Он повернулся к Шейну. – Как ты думаешь, что предпримет Флетчер теперь, когда он показал свой козырь?

Было видно, что возможность сделать что-нибудь, хотя бы просто обговорить ту беду, что навалилась на нас, снимала часть тяжести, навалившейся на душу Шейна.

– Первым делом он займет ферму Эрни Райта, прямо завтра. Теперь у него целая куча народу будет постоянно работать на этой стороне реки, может, он перегонит сюда часть стада и будет держать скот сразу за гомстедами, у нас на глазах, чтобы все время давить на нас. Как скоро он возьмется за тебя, Джо, – это зависит от того, как он тебя расценивает. Если он думает, что ты можешь сломаться, так он подождет и посмотрит, как на тебя подействовало то, что случилось с Райтом. А если он тебя знает по-настоящему, так он выждет день-другой, чтобы дать тебе время обдумать все, а потом ухватится за первый попавшийся повод и спустит на тебя Уилсона. Ему захочется, чтобы это произошло, как и с Райтом, на людях, в каком-то месте, где будет полно свидетелей. А если ты не дашь ему повода, так он постарается организовать его сам.

– Гм-м-м, – задумчиво сказал отец. – Я был уверен, что ты мне все выложишь напрямую, без уверток… и звучит это похоже на правду. – Он затянулся трубкой и помолчал немного. – Я думаю, ребята, ближайшие несколько дней он будет выжидать. Во всяком случае, сию минуту немедленной опасности нет. Сегодня вечером Графтон позаботится о теле Эрни. Мы можем встретиться в городе утром и устроить похороны. А после этого нам лучше держаться подальше от города и без крайней надобности из дому не высовываться. Я бы посоветовал вам всем обмозговать это дело. И давайте соберемся снова здесь завтра вечером. Может, сумеем надумать чего-нибудь. Мне бы хотелось сперва поглядеть, как это все воспримут в городе, прежде чем что-то решать.

Они были рады на том и закончить. Они были рады – свалить все на отца. Они были порядочные люди и добрые соседи. Но только ни один из них по своей воле теперь не выступил бы против Флетчера. Они будут держаться до тех пор, пока отец здесь. А если его не станет, Флетчер своего добьется. Вот это они понимали сейчас, когда бормотали «спокойной ночи» и толпились в дверях, чтобы разойтись по дороге в разные стороны.

Отец стоял в дверях и смотрел, как они уходят. А потом пошел обратно на свое место. Двигался он медленно и казался измученным и вымотанным.

– Кому-то придется пойти завтра на ферму Эрни, – сказал он, – и собрать его вещи. У него родня есть где-то в Айове.

– Нет. – Голос Шейна прозвучал категорически. -Ты туда и близко не подойдешь. Может, Флетчер на это рассчитывает. Пусть этим займется Графтон.

– Эрни был моим другом, – сказал отец просто

– Эрни сейчас там, где дружба не важна. Твой долг – остаться в живых.

Отец посмотрел на Шейна, и это вернуло его к реальности и как-то подбодрило. Он кивнул в знак согласия и повернулся к матери, которая торопливо возразила ему:

– Ты что, Джо, не понимаешь? Если ты будешь избегать любых мест, где можно встретить Флетчера и… и этого Уилсона, все устроится. Он не может задержать такого человека, как Уилсон, в этой маленькой долине навсегда.

Она говорила быстро, и я знал, почему. Не так она старалась убедить отца, как себя. Отец это тоже понимал.

– Нет, Мэриан. Мужчина не может забиться в нору и прятаться, как заяц. Если у него в душе хоть капля гордости имеется.

– Ну, хорошо, пускай. Но можешь ты держаться спокойно и не дать ему втянуть тебя в драку?

– И это тоже не выйдет. -Отец был мрачен, но уже держался лучше и смелее. – Когда надо, человек может снести очень многое. Особенно, если у него хватит благоразумия. – Его глаза на мгновение повернулись ко мне. – Но есть такие вещи, которые человек снести не может. Нет… если хочет и дальше жить со спокойной совестью.

И тут Шейн меня поразил – он вдруг глубоко вздохнул, долгим прерывистым вдохом. Он сражался с чем-то внутри себя, со своим старым тайным отчаянием, и глаза у него стали такие измученные и темные на бледном лице. Он, казалось, не мог поднять на нас взгляд. Он шагнул к дверям и вышел наружу. Мы слышали его шаги, удаляющиеся в сторону сарая.