Текст книги "Шейн"

Автор книги: Джек Шефер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

5

Недели катились в прошлое, и скоро я уже поверить не мог, что было время, когда Шейна не было с нами. Они с отцом работали вместе скорее как компаньоны, чем как хозяин и наемный работник. И за день они сворачивали такую гору работы, что просто чудо. Отец рассчитывал, что дренирование мокрого поля займет у него все лето – а управились они меньше чем за месяц. Был достроен сеновал над сараем, и первый укос люцерны сложили уже туда.

Теперь мы заготовили довольно кормов, чтобы держать зимой еще несколько голов молодняка, а на следующее лето откормить их, поэтому отец уехал из долины на ранчо, где когда-то работал, и пригнал еще полдюжины бычков. Отсутствовал он два дня. А вернувшись назад, обнаружил, что Шейн, пока его не было, снес изгородь в конце кораля и огородил новый участок, так что кораль стал в полтора раза больше.

– Вот теперь мы можем и в самом деле расшириться на тот год, – говорил Шейн, а отец сидел на лошади, уставившись на кораль, и вид у него был такой, будто он глазам своим не верит. – Надо с этого нового поля собрать столько сена, чтобы хватило прокормить сорок голов.

– Ого! – сказал отец. – Значит, мы можем расширяться. И надо собрать достаточно сена.

Он был явно доволен, дальше некуда, потому что поглядывал на Шейна точно так же, как на меня, когда бесхитростно радовался, что я что-то сделал, и не хотел это показать. Он спрыгнул с лошади и поспешил к дому, где на веранде стояла мать.

– Мэриан, – спросил он с ходу, махнув рукой в сторону кораля, – чья это была идея?

– Н-н-ну-у… – сказала она, – это Шейн предложил… – А потом добавила хитро: – Но это я сказала, чтобы он делал.

– Это верно. – Шейн уже подошел и стоял рядом с ним. – Она меня все подгоняла, будто шпоры нацепила, чтоб я закончил к этому дню. Как своего рода подарок. Сегодня ведь у вас годовщина свадьбы.

– Ох, будь я проклят, – сказал отец. – Так оно и есть…

Он глупо уставился на него, потом на нее. И хоть Шейн на них глядел, он все равно вскочил на веранду И поцеловал мать Мне за него стыдно стало, я отвернулся – и тут сам подскочил на целый фут.

– Эй! Бычки удирают!

Эти взрослые про все на свете забыли. Все шестеро бычков разгуливали по дороге, разбредаясь в разные стороны. Шейн, который всегда говорил совсем тихо, вдруг испустил такой вопль, что его, небось, слышно было чуть не до самого городка, кинулся к отцовскому коню, оперся руками на седло и запрыгнул в него. Он с первого прыжка поднял коня в галоп, и этот старый ковбойский пони полетел вслед за бычками, как будто это была забава. Пока отец добрался до ворот кораля, Шейн уже собрал беглецов в плотную кучку и гнал обратно рысью. Они у него влетели в ворота как миленькие.

Те несколько секунд, которые потребовались отцу, чтобы закрыть ворота, Шейн сидел в седле, высокий и прямой. Они оба с конем чуть-чуть запыхались и были бодрые и страшно довольные собой.

– Вот уже десять лет, – сказал он, – как я такими штуками не занимался.

Отец улыбнулся ему.

– Шейн, если бы я тебя не знал так хорошо, я бы сказал, что ты прикидываешься. В тебе еще крепко сидит мальчишка.

И тут я в первый раз увидел на лице у Шейна настоящую улыбку.

– Может быть. Может, так оно и есть.

Я думаю, это было самое счастливое лето в моей жизни.

Единственная тень, нависающая над нашей долиной, – повторяющиеся вновь и вновь стычки между Флетчером и нами, гомстедерами, – как будто растаяла. Самого Флетчера не было почти все эти месяцы. Он Уехал в Дакоту, в Форт-Беннет, или даже на восток, в Вашингтон, как мы слышали, пытаясь заполучить контракт на поставку мяса индейскому агенту в Стэндинг-Рок большой резервации племени сиу за Черными Холмами. Кроме старшего объездчика, Моргана, и нескольких ворчливых стариков, его работники были молодые добродушные ковбои, которые время от времени устраивали в городке страшный шум, но редко причиняли какой-нибудь вред, разве что когда веселье достигало особо высокого градуса. Нам они нравились – пока Флетчер не посылал их досаждать нам разными зловредными способами. Но теперь, когда его не было, они держались на другой стороне реки и нас не беспокоили. Временами, оказавшись близко от берега, они дружелюбно махали нам руками.

Пока не приехал Шейн, эти ковбои были моими героями. Отец, конечно, само собой, разговора нет. Никогда не будет человека, чтобы мог с ним сравняться. Я хотел походить на него, быть таким же, как он. Но сперва я хотел, как и он в свое время, ездить верхом по прерии, иметь своих сменных пони, участвовать в объездах стад и дальних перегонах гуртов и врываться в чужие города с развеселыми криками и с заработком за сезон, звенящим в карманах.

Теперь я уже не был уверен, что мечтаю именно об этом. Все больше и больше мне хотелось походить на Шейна, на человека, каким, по моим предположениям, он был в своем крепко-накрепко загороженном прошлом. Большую часть этого прошлого мне пришлось придумать самому. Он никогда о своей жизни не говорил, словом не упоминал. Даже имя его оставалось загадкой. Просто Шейн. И ничего больше. Мы даже не знали, это имя или фамилия и, вообще, связано ли оно как-то с его семьей. «Зовите меня Шейн», – сказал он, и больше этой темы вообще никогда не касался. Но я в своем воображении сочинил для него всевозможные приключения, не привязанные к какому-то конкретному месту или времени; я видел, как этот тонкий, таинственный и стремительный герой хладнокровно преодолевает такие препятствия и опасности, которые сломили бы человека меньшего калибра.

Я слушал с чувством, близким к восторженному почитанию, как два моих главных человека, отец и Шейн, долго и дружелюбно спорят про всякие скотоводческие дела. Они отстаивали разные методы выпаса и откорма скота до нужной упитанности. Но оба были согласны, что контролируемый откорм куда лучше, чем свободный выпас, и что улучшение породы – это насущная необходимость, даже если потребуется затратить бешеные деньги на ввоз быков. Они рассуждали о том, есть ли надежда, что железнодорожная ветка когда-нибудь дойдет до нашей долины, чтобы можно было отправлять скот прямо покупателю, не теряя на качестве мяса, как оно бывает, когда коров перегоняют на рынок гуртами, а они тощают по дороге.

Было заметно, что Шейну начинает доставлять удовольствие жизнь с нами и работа на ферме. Потихоньку, постепенно его покидало внутреннее напряжение. Он все еще оставался настороженным и внимательным, все еще инстинктивно улавливал все, что происходит вокруг него. Со временем я понял, что это у него врожденное, он этому не научился, не привык за многие годы – просто это часть его натуры. Однако сознательная обостренная настороженность, постоянное ожидание неизвестной опасности – постепенно притуплялось.

Но почему бывал он временами таким странным, как будто просыпалась в нем тайная внутренняя горечь? Как в тот раз, когда я играл с револьвером – его мистер Графтон мне дал, это был старый «Кольт» модели «Фронтиер» 1414
  "Фронтиер» – одна из модификаций револьвера «Кольт» модели 1872 г. (калибр. 45, то есть 11, 43мм, длина ствола 140мм ).


[Закрыть] с лопнувшим барабаном – кто-то вернул его в магазин.

Я смастерил кобуру из обрывка потертой клеенки и пояс из веревки. Я скрытно пробирался вокруг сарая, резко разворачивался через каждые несколько шагов, чтобы не прозевать подкрадывающегося индейца, как вдруг заметил, что Шейн наблюдает за мной из дверей сарая. Я замер на месте, думая о великолепном револьвере у него под койкой и опасаясь, что он поднимет на смех меня и мое жалкое, старое, негодное оружие. Но он и не собирался смеяться, он смотрел на меня очень серьезно.

– Скольких ты уже уложил, Боб?

Смогу ли я когда-нибудь отплатить этому человеку? Мой револьвер стал новеньким и блестящим, а рука – твердой, как. скала, когда я навел мушку на очередного врага.

– С этим будет семеро.

– Индейцев или лесных волков?

– Индейцев. Вот таких здоровенных!

– Тогда лучше оставь несколько другим разведчикам, – сказал он мягко. – Не нужно, чтоб тебе завидовали. А теперь слушай, Боб. Ты это не совсем правильно делаешь…

Он уселся на перевернутую корзину и кивком головы подозвал меня к себе.

– Кобура у тебя висит слишком низко. Нельзя опускать ее на всю длину руки. Держи ее чуть ниже бедренного сустава, чтобы рукоятка револьвера находилась примерно посередине между локтем и запястьем свободно опущенной руки. Тогда ты сможешь схватиться за рукоятку, когда рука идет вверх, и будет возможность вытащить револьвер из кобуры, не поднимая его выше уровня прицеливания.

– Вот это да! Это так делают настоящие ганфайтеры!

В глазах у него мелькнул странный огонек и исчез.

– Нет. Не все. У большинства есть свои собственные хитрости. Кому-то нравится наплечная кобура; другие засовывают револьвер за пояс штанов. Некоторые носят по два револьвера, но это просто показной эффект и лишний груз. Вполне достаточно и одного, если умеешь им пользоваться. Видел я человека, у которого кобура была тугая, с открытым концом внизу, и висела на поясе на небольшом шарнире. Ему не надо было выхватывать револьвер. Он просто поворачивал ствол вперед и стрелял с бедра. Это очень быстро получается, и удобно, когда действуешь с близкого расстояния и по крупной Мишени. Но на десять – пятнадцать шагов выстрел с бедра уже ненадежен, и вовсе никуда не годится, если хочешь положить пулю точно в какое-то место. А тот способ, про который я тебе рассказал, не хуже любого другого и даже лучше многих. И второе…

Он протянул руку и взял револьвер. И вдруг я разглядел его кисти – будто впервые увидел. Они были широкие и сильные, но не такие тяжелые и мясистые, как у отца. Пальцы длинные, квадратные на конце. Так интересно было смотреть: вот руки коснулись револьвера – и как будто обрели свой собственный разум, их уверенные движения совершались без всякой подсказки со стороны головы.

Правая рука сомкнулась на рукоятке, и тут сразу видно стало, что она делает то, для чего создана. Он взвесил на руке старый револьвер, свободно лежащий в ладони. Потом пальцы сжались, большой палец поиграл с курком, проверяя люфт.

Я глядел на него во все глаза, а он быстро подкинул револьвер в воздух, поймал его левой рукой, и в то же мгновение он плотно лег в ладонь. Шейн снова подбросил его, теперь выше, так что револьвер завертелся в воздухе, и когда он начал падать вниз, правая рука метнулась Вперед и поймала его. Указательный палец скользнул в спусковую скобу, револьвер повернулся и оказался в боевом положении – и все это было одно слитное движение. У него в руках этот старый револьвер как будто ожил, теперь это был уже не ржавый неодушевленный предмет, а продолжение самого человека.

– Если ты добиваешься быстроты, Боб, то не разрывай движение на части. Нельзя сперва вытащить револьвер, потом поднять, прицелиться и выстрелить. Взведи курок, пока поднимаешь оружие, и нажимай на спусковой крючок в ту же секунду, как наведешь на цель.

– А как же тогда целиться? Как смотреть на него?

– А никак. Этого вообще не надо. Научись держать оружие так, чтобы ствол располагался параллельно пальцам, если их вытянуть вперед. Тебе не понадобится терять время, чтобы поднять револьвер к глазам. Ты просто направь его снизу, быстро и легко, как пальцем показываешь.

Как пальцем показываешь… Он объяснял – и тут же все делал. Вот он поднял старый револьвер, навел на какую-то цель за коралем, а потом курок щелкнул по пустому барабану. И тут рука, сжимающая рукоятку, побелела, пальцы медленно разжались, и револьвер упал на землю. Рука повисла вдоль тела, окостеневшая и неловкая. Шейн поднял голову, и рот проступил на лице, как свежая рана. Глаза застыли на горах, карабкающихся вверх там, вдалеке…

– Шейн! Шейн! Что случилось?

Он меня не слышал. Он был где-то далеко, на темной тропе, тянущейся из прошлого.

Он глубоко вздохнул, и я видел, с каким усилием он вытащил себя обратно в настоящее, с каким трудом понял, что на него смотрит мальчик. Шейн сказал глазами, чтобы я поднял револьвер. А когда я сделал это, он наклонился вперед и заговорил очень серьезно.

– Послушай, Боб. Револьвер – это просто инструмент. Не лучше и не хуже любого другого инструмента, например, лопаты, или топора, или седла, или печки – все равно. Вот только так о нем и думай. Револьвер сам по себе не хорош и не плох – хорошим или плохим бывает человек, который его держит в руке. Ты это запомни.

Он поднялся и зашагал прочь, в поле, и я понял, что он хочет остаться один. Я хорошо запомнил то, что он сказал, запрятал поглубже в памяти, чтобы никогда не забыть. Но в эти дни я чаще вспоминал, как он ловко орудовал револьвером, и его советы, как им пользоваться. Я все тренировался и мечтал о том времени, когда у меня появится револьвер, который будет стрелять по-настоящему.

А потом лето кончилось. Снова началась школа, дни становились все короче, и с гор поползли первые холода.

6

И не только лето закончилось. Сезон мира в нашей долине ушел вместе с летним теплом. Флетчер вернулся, он получил свой контракт. Он говорил в городке, что теперь ему снова понадобятся все пастбища. Гомстедерам придется уйти.

– Я – человек рассудительный, – говорил он сладкоречиво, как обычно, – и заплачу справедливую цену за все, что люди сделали на своих участках.

Но мы знали, что называет справедливой ценой Люк Флетчер. И мы не собирались уходить отсюда. Земля была наша по праву заселения, гарантированному правительством. Только мы знали и то, как далеко находится правительство от нашей долины, затерянной в глубине Территории.

Ближайший маршал находился за добрую сотню миль отсюда. У нас в городке даже шерифа не было. Как-то ни разу нужды в нем не возникало. Когда человек хотел обратиться в суд или оформить какие-то бумаги, он отправлялся в Шеридан 1515
  Шеридан – город в северной части штата Вайоминг.


[Закрыть] – до него приходилось почти целый день верхом добираться. А наш маленький городок даже не был организован как город. Он, конечно, понемногу вырастал, но пока что оставался просто придорожным поселком.

Первыми тут появились три или четыре шахтера – забрели сюда в поисках золота после того, как лопнула лет двадцать назад «Горнорудная Ассоциация Биг-Хорн»; они нашли следы золота, ведущие к скромной жиле в небольшом скальном гребне, который частично перекрывал долину там, где она выходила в прерию. Назвать это бумом не стоило, потому что другие золотоискатели, последовавшие за ними, быстро разочаровались. Однако те, первые, смогли себя неплохо обеспечить и привезли в долину свои семьи и несколько помощников.

Потом почтово-товарная компания устроила на этом месте станцию, где меняли лошадей. А станция – это такое заведение, где можно получить не только лошадей, но и выпивку. В скором времени ковбои с ранчо, разбросанных на равнине, и с ранчо Флетчера здесь, в долине, завели обыкновение наведываться сюда по вечерам. Когда же стали прибывать мы, гомстедеры – по одному, по два почти каждый сезон – город начал обретать форму. Здесь уже были несколько магазинов, шорная мастерская, кузница и примерно дюжина домов. А в прошлом году люди построили объединенными усилиями школу с одной-единственной классной комнатой.

Самым крупным в городе было заведение Сэма Графтона. Оно занимало довольно беспорядочно выстроенное здание, в одной половине которого располагался универсальный магазин, на его задах – несколько хозяйских жилых комнат, а во второй половине был устроен салун с длинным баром, столиками для игры в карты и всяким таким. Наверху размещались комнаты, которые он сдавал бродячим торговцам – и вообще любому человеку, забредшему переночевать. Он был нашим почтмейстером, старейшиной, посредником при сделках, но все дела вел честно. Временами он выступал в роли третейского судьи, когда возникали мелкие споры. Жена Графтона умерла. А его дочь Джейн вела дом и была нашей учительницей, когда в школе шли занятия.

Даже если б мы завели шерифа, это оказался бы ставленник Флетчера. В эти дни Флетчер, по сути дела, хозяйничал в долине. Мы, гомстедеры, жили в здешних местах всего несколько лет, и многие горожане полагали, что это он по своей милости разрешает нам тут находиться. Он пас скот по всей долине еще в те времена, когда здесь появились шахтеры, а немногих мелких ранчеров, которые было обосновались тут до него, он либо выжил, либо купил. Несколько лет подряд погода складывалась неудачная, и закончилась это засушливым летом и жуткой зимой восемьдесят шестого года, которые сильно урезали его стада, – примерно в это время и приехали первые гомстедеры. Ну, он тогда не особенно возражал, не до того было. Но теперь нас стало уже семь семейств и каждый год приезжали новые.

Отец всегда говорил, что город будет расти и рано или поздно станет на нашу сторону. Мистер Графтон тоже так считал, я полагаю, но он был человек осторожный и никогда не позволял мыслям о будущем вредить сегодняшнему бизнесу. А другие были люди того сорта, которые изменяют мнение с переменой господствующего ветра. Сейчас Флетчер был в долине большим человеком, ну, так они ему в рот смотрели, а нас только терпели кое-как. Если дойдет до дела, так они, наверное, ретиво кинутся ему на помощь – выгонять нас отсюда. Ну, а если он исчезнет с горизонта, так они с неменьшей охотой примут нас.

А Флетчер возвратился с контрактом в кармане и теперь хотел вернуть себе снова всю землю…

Как только эта новость разошлась по долине, у нас в доме поспешно собрался совет. Наш ближайший сосед со стороны города, Лью Джонсон, узнавши новость в магазине Графтона, тут же передал ее дальше и появился у нас первым. За ним последовал Генри Шипстед, чья земля сразу за Джонсоном, его ферма лежала ближе всех к городу. Эти двое были самыми первыми гомстедерами, они застолбили каждый сто шестьдесят акров за два года до засухи и стойко переносили неприятности, которые устраивал им Флетчер, пока убыль собственных стад не заставила его тревожиться о другом. На Запад они приехали из Айовы, и были это крепкие, надежные люди, фермеры старого закала.

К сожалению, этого нельзя было сказать об остальных, прибывающих один за другим. Джеймс Льюис и Эд Хауэлз – это были два ковбоя среднего возраста, которым постепенно надоела старая жизнь, и они потянулись за отцом в эту долину, старательно подражая ему во всех делах. Но им не хватало его энергии и напористости, они справлялись не слишком удачно и их легко было сломить.

Фрэнк Торри – он жил следом за нами выше по долине – был нервным беспокойным человеком, которого донимала вечно ноющая жена и целый хвост чумазых ребятишек, удлинявшийся с каждым годом. Вечно он талдычил, что пора, дескать, вытащить свои заявочные столбы и двинуть в Калифорнию. Но была у него в душе жилка упорства, и он всегда говорил: «Будь я проклят, если пущусь наутек только потому, что какой-то ранчер в большой шляпе этого хочет».

Эрни Райт, который занимал последний участок в верхней части долины, вдававшийся в земли, все еще используемые Флетчером, был, вероятно, самым слабым из всех. Не физически. Это был симпатичный здоровяк, до того смуглый, что поговаривали, будто в нем течет индейская кровь. Всегда распевал и рассказывал всякие забавные небылицы. Но только он вечно оказывался на охоте, когда надо было работать, а вспыльчивый характер заставлял его делать всякие глупости, не подумавши.

Но сегодня вечером он был такой же серьезный, как все остальные. Мистер Графтон сказал, что на этот раз Флетчер не шутит. Его контракт гарантировал закупку всего мяса, которое он сумеет поставить в ближайшие пять лет, и он был полон решимости использовать эту возможность до предела.

– Но что он может сделать? – сказал Фрэнк Торри. – Земля наша, пока мы на ней живем, а через три года мы получим ее в полную собственность. Некоторые из вас, ребята, уже подтвердили право собственности.

– Он не станет затевать настоящие неприятности, – подхватил Джеймс Льюис. – Флетчер никогда не был любителем стрелять. Говорить-то он мастак, но разговоры нам не повредят.

Кое-кто закивал. Но Джонсон и Шипстед, казалось, вовсе не были в этом уверены. Отец пока ничего не говорил, и они все выжидательно на него посматривали.

– Джим прав, – заметил он. – Флетчер не дает полной воли своим мальчикам. Пока что не дает, во всяком случае. Но никто не сказал, что он этого не сделает, если не останется другого выхода. Есть в нем такая жилка… Но до поры до времени он не станет по-настоящему зверствовать. Не думаю, чтобы он начал пригонять сюда новый скот раньше весны. Мне кажется, он попытается прищемить нам хвост этой осенью и зимой, чтобы поглядеть, не удастся ли нас отсюда выжить. И начнет, Скорее всего, с меня. Он всех нас не шибко жалует. Но я ему – словно кость в горле.

– Это правда. – Эд Хауэлз выразил невысказанное общее мнение, что отец – их предводитель. – И как, по-твоему, он за это возьмется?

– Я так думаю, – сказал отец, растягивая слова и улыбаясь чуть мрачновато, как будто у него был припрятан козырный туз в серьезной игре, – я так думаю что для начала он попытается убедить Шейна, что работать у меня – очень вредно для здоровья.

– Ты имеешь в виду, то, что он… – начал Эрни Райт.

– Да, – отрезал отец. – Я имею в виду то, что он сделал с молодым Морли.

Я поглядывал из дверей своей комнатки.

Я видел Шейна – он сидел в сторонке, спокойно слушая. Казалось, его ничуть не удивляет все это. Казалось, его ничуть не интересует, что случилось с молодым Морли. А я знал, что с ним случилось. Я видел Морли, когда он вернулся из города, весь в ссадинах и синяках, собрал свои вещички, проклял тот день, когда нанялся к отцу на работу, и уехал, не оглядываясь.

Но Шейн сидел там так спокойно, как будто то, что случилось с Морли, не имело к нему никакого отношения. Ему было совершенно безразлично, что там с ним случилось. И тогда я понял, почему. Потому что он не был Морли. Он был Шейн.

Отец правильно говорил. Каким-то странным образом все как один чувствовали, что сейчас Шейн – меченый человек. Будто клейменый. Всеобщее внимание было обращено на него, как на какой-то символ. Взяв его в дом, отец тем самым принял вызов, брошенный с большого ранчо за рекой. То, что произошло с Морли, было предостережением, и отец сознательно на него ответил. После летнего временного перемирия наступало новое обострение давней вражды.

Причины разногласий в нашей долине были очевидны, и со временем дело неизбежно дойдет до открытого столкновения. Если им удастся прогнать Шейна, в рядах гомстедеров появится брешь, это будет означать полное поражение, а не просто ущерб престижу и моральному состоянию человека. Это будет трещина в плотине, вода сможет просачиваться сквозь нее, постепенно размывать – и в конце концов хлынет потоком.

Любопытство одолевало городской люд еще больше, чем раньше, только теперь их интересовало уже не прошлое Шейна, а то, что он может сделать, если Флетчер затеет против него какую-нибудь каверзу. Когда я торопился в школу или из школы, горожане меня останавливали и приставали со всякими вопросами. Но я знал, что отцу не понравится, если я что-то буду говорить, и прикидывался, будто не понимаю, о чем это они толкуют. Зато сам я внимательно следил за Шейном и все удивлялся, как это может быть, что напряженность, медленно нарастающая в нашей долине, вся обращена против одного человека, а ему это вроде как совершенно безразлично.

Потому что он ведь, конечно, все видел. Он никогда ничего не пропускал. И все же он занимался своей работой как обычно, часто улыбался мне, во время еды добродушно шутил с матерью в своей любезной манере, по-прежнему дружелюбно спорил с отцом о планах на следующий год…

Но пока что ничего не происходило. Разве что в последнее время внезапно и бурно оживилась возня за рекой. Просто удивительно, как часто теперь флетчеровские ковбои находили себе работу прямо напротив нашей фермы.

Однажды во второй половине дня, когда мы убирали второй – и последний – укос сена, на большом клещевом захвате, который мы использовали, чтобы поднимать сено на сеновал, отломилась одна вилка.

– Придется ехать в город, в кузницу, чтобы приварить, – недовольно сказал отец и начал запрягать лошадей.

Шейн посмотрел за реку, где какой-то ковбой лениво катался взад-вперед возле небольшого стада.

– Я отвезу, – сказал он.

Отец посмотрел на Шейна, потом на другой берег, потом улыбнулся.

– Ладно. Сейчас такой же подходящий момент, как любой другой. – Он застегнул последнюю пряжку и направился к дому. – Я через минуту готов буду.

– Не беспокойся, Джо. – Голос Шейна звучал мягко, но остановил отца на полдороге. – Я же сказал – я отвезу.

Отец резко повернулся к нему.

– Пошло оно все к черту, друг! Ты что думаешь, я отпущу тебя одного? А если они… – И прикусил язык. Медленно провел по лицу ладонью и сказал слова, которых никогда ни одному мужчине не говорил – по крайней мере, при мне. – Извини, – сказал он. – Я должен был сообразить.

Он стоял и молча смотрел, а Шейн собрал вожжи и прыгнул на сиденье повозки.

Я боялся, что отец меня не пустит, и потому подождал, пока Шейн не выедет из проезда. Я спрятался за сараем, у конца кораля, и когда повозка проезжала мимо, подцепился на нее. И успел заметить, что ковбой на другой стороне реки повернул коня и галопом поскакал в сторону хозяйского дома на ранчо.

Шейн это тоже видел, и ему это, кажется, доставило какое-то мрачноватое удовольствие. Он протянул руку назад, перетащил меня через козлы и усадил рядом с собой.

– Любите вы, Старреты, вмешиваться во всякие дела. – Я испугался, что он отправит меня обратно, а он вместо этого улыбнулся мне. – Как в город приедем, я тебе складной ножик куплю.

И купил – классный, большой, с двумя лезвиями и штопором. Мы завезли захват в кузницу, нам сказали, что приварка займет около часа, тогда я присел на ступеньке длинной веранды, протянувшейся вдоль всего фасада дома Графтона, и начал усердно строгать какую-то деревяшку, а Шейн прошел в салун и заказал выпивку. Уилл Атки, графтоновский конторщик и бармен, тощий, с унылым лицом, стоял за стойкой. Еще несколько человек бездельничали, рассевшись вокруг стола.

Наверное, и нескольких минут не прошло, как на дороге показались два ковбоя. Они гнали лошадей галопом, но ярдов за пятьдесят от магазина придержали их, с показной беззаботностью проехали остаток пути до заведения Графтона легким шагом, слезли с лошадей и привязали их поводьями к перилам веранды. Одного из них я видел часто, этого молодого парня звали Крис, он работал у Флетчера уже несколько лет и был известен веселым нравом и разудалой отвагой. Второго я раньше не встречал – это был человек с желтоватым лицом и впалыми щеками, по возрасту ненамного старше Криса, но вид у него был такой, будто за свои годы он успел вдоволь нахлебаться нелегкой жизни. Это, по-видимому, был один из новых работников, которых Флетчер привез в долину после того, как получил контракт.

На меня они внимания не обратили. Бесшумно поднялись на веранду и прошли к окнам салуна. Заглянули через стекло. Крис кивнул и что-то тихо проговорил. Новый человек замер. Наклонился поближе, чтобы лучше видеть. Резко повернулся, прошел мимо меня и направился к своей лошади.

Пораженный Крис кинулся за ним следом. Они оба были так заняты своими делами, что меня просто не заметили. Новичок уже перебросил поводья через голову лошади, но тут Крис схватил его за руку.

– Эй, какого черта?!

– Я уезжаю.

– Чего? Не понял…

– Я уезжаю. Прямо сейчас. Совсем уезжаю.

– Эй, послушай… Ты что, знаешь этого парня?

– Я такого не говорил. Никто не скажет, что я такое говорил. Я уезжаю, вот и все. Можешь сказать Флетчеру. Для меня найдется до черта других мест.

Крис просто взбеленился.

– Я мог бы это знать заранее, – сказал он. – Струсил. Э-эх… Ты ж весь пожелтел со страху и трясешься…

Кровь бросилась в желтоватое лицо этого хмурого человека. Но он ничего не сделал, только сел на лошадь и повернул ее от веранды.

– Можешь назвать это так, – сказал он решительно и погнал лошадь по дороге прочь из городка и из долины.

Крис молча стоял у перил, в изумлении покачивая головой.

– Вот черт… – пробормотал он, – Ну, что ж, я и сам с ним управлюсь…

Он медленно поднялся по ступенькам и прошел в салун.

Я нырнул в магазин и пробежал к проему между двумя большими помещениями. А там забрался на ящик, стоящий в конце у самых дверей, – отсюда мне было хорошо слышно и видно почти все соседнее помещение. Оно было длинное и довольно широкое. Стойка шла изгибом от этого проема и тянулась вдоль внутренней перегородки до задней стены, которая отделяла комнату, где у Графтона помещалась канцелярия. В дальней стене был пробит ряд окошек, расположенных слишком высоко, чтобы можно было заглянуть снаружи. Небольшая лесенка рядом с ними вела на балкончик вдоль задней стены, с которого открывались двери в несколько маленьких комнаток.

Шейн слегка опирался одной рукой на стойку, а во второй держал стакан с выпивкой. Крис подошел к бару футах в шести от него и потребовал бутылку виски и стакан. Он сделал вид, что не замечает Шейна, и покивал головой, приветствуя людей за столом. Это были два погонщика мулов, которые совершали регулярные поездки в нашу долину, доставляя товары Графтону и другим торговцам. Я мог бы поклясться, что Шейн, ненавязчиво осмотрев Криса, остался разочарован.

Крис дождался, пока ему подали виски, и проглотил изрядную порцию. А потом подчеркнуто оглядел Шейна с головы до ног, как будто только заметил его.

– Привет, фермер, – сказал он. Так сказал, как если бы не любил фермеров.

Шейн отнесся к нему с мрачноватым вниманием.

– Это вы мне? – спросил он мирным тоном и прикончил свою выпивку.

– Черт побери, а больше тут никого нету! На, выпей, – Крис толкнул свою бутылку вдоль бара. Шейн налил себе щедрую порцию и поднес стакан к губам.

– Будь я проклят, – щелкнул языком Крис. – Так ты, значит, пьешь виски!

Шейн залпом допил стакан и поставил его на стойку.

– Приходилось пить и получше, – сказал он как мог приветливо. – Но и это сойдет.

Крис громко шлепнул себя по кожаным чепсам 1616
  Чепсы (от исп. «чаппарахас») – широкий кожаный передник, разрезанный как штаны и имеющий внутренний каркас; надевается поверх одежды, застегивается на ногах ремешками и служит для защиты ног всадника при падении, от укусов лошади, а также от сучьев и колючек при езде среди чаппараля – зарослей карликового дуба и можжевельника; боковые крылья защищают бока лошади.


[Закрыть]. Повернулся, чтобы вовлечь в разговор других.

– Ну, вы слышали? Этот фермер пьет виски! А я и не думал, что эти пахари, копающиеся в грязи, пьют что-нибудь крепче, чем содовая шипучка!

– Некоторые из нас пьют, – все так же приветливо сказал Шейн. Но потом приветливость исчезла, и в голосе его зазвучал зимний мороз. – Ну, ладно, паренек, ты уже позабавился, и забава эта была чисто детская. А теперь беги домой и скажи Флетчеру, чтобы в следующий раз послал кого-нибудь взрослого. – Он отвернулся и крикнул Уиллу Атки. – Есть у вас содовая шипучка? Я хочу взять бутылку.

Уилл помешкал – вид у него был немного смешной – а потом заторопился мимо меня в помещение магазина. И тут же вернулся с бутылкой шипучки, которую Графтон держал для нас, школьников. Крис стоял спокойно, не столько злой, должен я заметить, сколько озадаченный. Как если бы они играли в какую-то странную игру и он не был уверен, какой сделать следующий ход.