Текст книги "Стервятники (Мертвый сезон)"

Автор книги: Джек Кетчам

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

01.15.

Четыре часа два десятка мужчин блуждали по лесу и зарослям кустарника, но так ничего и никого не нашли. Впрочем, Питерс ни на что особо и не рассчитывал. Он взял термос и налил себе полную чашку кофе – черного, без сахара. А ведь не надо было ему бурду эту глотать, – подумал он. – Нет, эта чертова диета определенно доконает его. Как пить дать – если только первой это не сделает зима. Было еще только начало сентября, а он уже чувствовал в воздухе ее приближение. Последние три года он буквально каждую зиму подхватывал простуду, которая не проходила до самого февраля. Доктор Линден говорил, что из-за своего избыточного веса он проявляет повышенную чувствительность к инфекции. В общем, все один к одному: избыточный вес, плохая погода и бесконечные часы, проведенные на работе. Джентльменский набор собачьего дерьма. Похоже, о простуде док знал еще меньше, чем он сам об этих таинственных чертовых детях.

Впрочем, кофе немного согрел его. А в участке зимой опять будет холодно, как на полюсе, – подумал Питерс. Надо будет достать с чердака воздушный обогреватель и поставить у себя в кабинете – все лучше чем ничего. Миновав вереницу столов, он вошел в застекленную со всех сторон каморку, служившую ему кабинетом, где его уже ждали Ширинг и старик, облаченный в грязную синюю парку и благоухавший дешевым виски.

– Дэннер или Доннер? – спросил он.

– Доннер, – сказал Ширинг. – Пол Майкл Доннер. Возраст: шестьдесят два года. Рост: пять футов два дюйма. Вес: сто шестьдесят пять фунтов. Профессия: рыбак. Состояние алкогольной интоксикации в данный момент: минимальное.

Доннер с улыбкой глянул на говорящего и кивнул Питерсу.

– Джордж, – обратился к Питерсу Ширинг, – мистер Доннер говорит, что хорошо запомнил то место, где видел их.

– Это так?

– Абсолютно точно, офицер. – Старик блеснул возбужденно горящими глазами – а может, это просто была некая разновидность тика? – Таких типов нескоро забудешь. Подобных тварей я за всю свою жизнь еще ни разу не видел, ни пьяным, ни трезвым. Да и в тот вечер я тоже, считай, не был выпимши, хотя вы мне, наверное, и не поверите.

– Мистер Доннер, давайте вернемся к сегодняшнему вечеру, – сказал Питерс. – А за прошлое, если мы и были в чем не правы, так просим извинить нас. Так ведь, Сэм?

– Мы всего лишь люди, мистер Доннер, – со вздохом проговорил Ширинг.

– Это уж точно, сынок, – кивнул Доннер. – И именно поэтому я и хочу помочь вам. Хотя насчет других парней вовсе не уверен. И давайте зовите меня Поли, договорились?

– Ну конечно, Поли, – сказал Питерс. – Как насчет чашечки кофе?

– Я бы с удовольствием.

– Сэм, принеси Поли чашку кофе.

– Черный и без сахара, – вдогонку ему сказал Доннер.

– Вы тоже на диете? – поинтересовался Питерс.

– О нет, куда там. Вот только живот у меня слабый, ни сахара, ни молока не принимает. А знаете, черный кофе очень на виски похож. И в мозги шибает, и голову просветляет. Грешник я, конечно, но скрывать этого не собираюсь. Уж какой есть, такой есть.

Питерс улыбнулся – симпатичный попался старикан. И по поводу выпивки не прочь порассуждать. Такой, если хотя бы наполовину трезвый, так окажется посмекалистее твоего профессора, а как человек, так в тысячу раз приятнее будет. Ему почему-то казалось, что на информацию этого Доннера можно будет положиться, ну, разве что за исключением отдельных деталей.

– Итак, Поли, где именно вы были в тот вечер?

– Как я уже говорил, мы с дружком решили устроить на берегу небольшую попойку – в аккурат повыше Мертвой речки будет.

Денек тогда выдался что надо, теплый, летний; сидели мы так с дружком, отдыхали, покуда он не свалился и не захрапел. А я... в общем, минут через пять прикончил я ту пинту и, знаете ведь, как бывает, стал подумывать, где бы еще достать. Вот и решил прогуляться до... как, сынок, называется тот магазин в Мертвой речке?

– "Баньяна".

– Точно, «Баньяна». Прикинул, что вроде бы открыт должен быть еще. Ну, значит, пошел я так вдоль пляжа и уже собирался было срезать путь, чтобы выйти на старую грунтовку, где мы свой пикап оставили – хотел сесть в него, сгонять к этому самому «Баньяну» запастись чем надо, а потом сразу обратно. А приятель мой и не догадался бы, что я вообще куда-то отъезжал.

Я вообще-то медленно хожу, вот и, значит, вдруг слышу впереди себя, будто кто смеется, хихикает так, вроде как девчонки какие пересмеиваются. Ну остановился я, огляделся и увидел всю их ораву – бегают по дюнам, можно сказать, прямо передо мной. И было в них что-то такое, что мне почему-то не понравилось. Не знаю даже толком, что это было; то ли в смехе их звуки какие, то ли еще что, но что-то недоверие во мне пробудилось, понимаете? В общем, юркнул я в сторону и встал за камнями; несколько минут так простоял, все думал, что они скоро пройдут мимо меня, а я и посмотрю, что они дальше делать будут.

Они еще собаку на веревке тянули, все дергали ее и пинали, да сильно так, а сами чуть не падали со смеху, так им весело было на это глядеть. Причем видно было, что они это уже давно делают, потому как собака та уж и не рычала, и не лаяла, и не скулила даже – я сам ничего не слышал. В общем, напрочь забили они бедную животинку. А та выкатила на них свои глазища и пялится, да так, будто готова прямо вот здесь на месте лечь да помереть – вот только не давали они ей лечь, вот оно как.

Ну вот, стало быть, стоял я так и ни во что не вмешивался. Собака та не щенком была, здоровенная такая, вот я и подумал, что если после нее они и на меня накинутся... Боже упаси!

Старик сделал паузу и облизал пересохшие губы. В этот момент в кабинет вошел Ширинг, который поставил перед ним чашку кофе.

– Сэм, ты уже слышал все это? – спросил Питерс.

– Разумеется.

– Продолжайте, Поли.

– Ну, значит, постоял я так, подождал, пока они пройдут. А через несколько минут не было, похоже, на свете такой веши которую они не сотворили бы с бедной псиной. Так они ее пинали так колотили, словно проверила хотели, что у нее первым сломается ноги или ребра. А потом один из них, на вид постарше других, парень почти, поднял эту собаку, подошел с ней к воде и зашвырнул в море.

Он так близко от меня прошел, что я успел к нему как следует присмотреться.

– Как он выглядел?

– Словно чокнутый вовсе; я хочу сказать, лицо у него было такое – безумное, полоумное, дикое. А надето на этом сукином сыне было что-то вроде как шуба из енотов. И все они тоже в шкурах были – кто в медвежьей, кто в оленьей, кто в какой. А еще я одного мальца запомнил, так тот в штанах рабочих был, которые ему на десяток размеров больше, чем надо. В жизни никогда не видел ничего подобного. А тот парень, что рядом со мной прошел, такая улыбка у него по губам гуляла, что не приведи Господь еще когда увидеть такую же. Совсем взрослая улыбка, и злобная такая, от начала и до конца. Прошел он, значит, так, а потом женщины пошли.

– Женщины?

– Ага. Целых две. Одеты в какое-то тряпье. Не бабы, а отбросы какие-то, хлам сплошной, знаете? И сидело-то на них все как-то наперекосяк, ничто не подходит, все отвисает. А на одной так и вовсе две разные туфли, вот-те крест!

– А у вас, Поли, зоркий глаз.

– А ты попробуй, сынок, с палубы доглядеть, где там рыба бродит, тогда я погляжу, какой у тебя глаз будет.

– Так, продолжайте. И что, значит, эти женщины делали?

– Ну, окружили они их и погнали вверх, к скалам. А некоторых по пути еще и поколачивали, так я помню.

– К скалам?

– Да, офицер, и сдается мне, жилье у них там. Что-то навроде пещеры. Прямо не люди, а дикари какие чертовы.

– А почему вам так показалось?

– Ну, шли они так, поднимались, а потом вдруг взяли и пропали, все, разом, так что больше я их и не видел. Вот как оно было.

– А не могли они просто углубиться в сторону берега?

– Ты, я гляжу, сынок, никак в толк не возьмешь. На верхотуру-то они так и не поднимались, вот я к чему клоню. Просто юркнули в какую-то дыру в земле, что твои крысы, и все, с концами!

Питерс откинулся на спинку кресла и глубоко вздохнул.

– Боже Святый и Мать его Святая Богородица, – только и пробормотал он.

– Вот и я о том же толкую, – поддакнул Доннер.

В животе у Питерса отчаянно забурчало, хотя он не мог сказать наверняка, то ли это от голода, то ли просто язва опять собиралась разыграться.

– О'кей, Поли, – сказал он. – Рассказ ваш нам очень помог. На всякий случай, если вы нам еще понадобитесь, я думаю, сержант Ширинг знает, где вас можно найти?

Глаза Доннера снова вспыхнули.

– Да здесь меня каждый знает, – сказал он.

– Ну, тогда спасибо вам, – проговорил Питерс. – Значит, говорите, встретили вы их неподалеку от того места, где есть выезд на старую грунтовку, так?

– Точно так.

– Вы в этом уверены?

– Ну хорошо, парни, тогда я вам вот как скажу: с того самого дня я вообще ни капли в рот не брал, вот так.

Питерс улыбнулся. – Ну, еще раз спасибо, Поли. С меня, как говорится, причитается.

Доннер поднялся и собрался уходить.

– Ну что ж, – сказал он, – значит, как-нибудь заявлюсь должок получить. – Он вышел и закрыл за собой дверь.

Несколько секунд Питерс молча смотрел на Ширинга. Впрочем, это было просто так, чисто машинально, потому что на самом деле мозг его лихорадочно работал, и если в этот момент он что и видел перед собой, то лишь морской берег неподалеку от старой, вечно сырой и разбитой грунтовки и ватагу одетых в лохмотья и блуждающих в, ночи дикарей. Наконец он снова откинулся на спинку кресла и вздохнул. Ширинг все так же стоял у стола и неотрывно смотрел на шефа.

– Ты поверил ему, так ведь? – спросил Питерс.

– Пожалуй, да, Джордж.

– Я тоже, от начала и до конца. И это наводит меня на мысль о том, что нам следует несколько подкорректировать зону поисков.

– Ближе к той дороге, да?

– Именно. Хотя перед нами также будет стоять все та же проблема, с которой столкнулся тогда Доннер.

– Какая проблема?

– Чертовски трудно будет блуждать между теми скалами в ночное время.

– В общем, ты намерен отложить это до утра?

Питерс закусил губу и нахмурился – эта мысль и так уже приходила ему в голову.

– Придется, – пробормотал он. – Впрочем, ничего иного нам и не остается. Хотя я хочу, чтобы одну вещь ты все же сделал уже сейчас.

– Какую?

– Скажи Уиллису, чтобы приготовил для меня полный список всех жителей тех мест, как постоянных, так и сезонных. Пусть охватит участок, скажем, в пять квадратных миль от береговой линии. Пусть также свяжется с Кинг-Риэлти и узнает фамилии всех новых курортников. А потом я распоряжусь, чтобы патрульные машины всю ночь курсировали по той местности.

Пусть заедут в каждый дом, но только, разумеется, не причиняя никому беспокойства и не поднимая людей с постели. Надо убедиться в том, что у всех все в порядке. Особо полагайтесь на местных мальчишек, они – ваша главная подмога, потому что все обо всех знают. Их при необходимости можно и разбудить, но только прежде удостоверьтесь в том, что они действительно местные, а не приехали из Портленда, Бангора или откуда-нибудь еще. Если они скажут, что обратили внимание на что-нибудь необычное, сразу же дайте знать мне. Я сейчас поеду домой и постараюсь хоть немного поспать, а когда появится Бурк, ты тоже отправляйся и отдыхай.

– Утром во сколько начнем, шеф?

– А во сколько рассветает?

– Ну, часов в семь, наверное.

– Значит, в пол-восьмого.

– Так рано? – простонал Ширинг.

– Знаешь, Сэм, мне кажется, что мы и так уже допустили большую оплошность, когда с самого начала не проверили сообщение Доннера. Ты хочешь совершить еще одну? Мы не знаем ни чего добиваются эти люди, ни кто они такие, ни откуда прибыли, но мне представляется, что от тех, кто воспитывает детей, которые топят в море собак и женщин, особого дружелюбия ожидать не приходится. Потому-то мне и хочется повстречаться с ними как можно раньше – чтобы потом, днем, у них на пути не оказался кто-то другой. Ты меня понял?

Ширинг кивнул.

– Знаешь, что меня особенно беспокоит?

– Что?

– То, что никто пока не видел мужчин.

– Меня тоже, Сэм, причем сильно.

– Но ты не исключаешь, что, кроме тех двух женщин и детей, может быть еще кто-то?

– Вполне возможно.

– И сколько, по-твоему, людей мне надо подключить?

Питерс зевнул, поднялся и потянулся к плащу, потом повернулся к Ширингу и снова нахмурился.

– А сколько у тебя есть?

01.18.

Пиршество почти началось: добыча была нанизана на установленный над костром вертел, и тощий беспрестанно чмокал своими толстыми, слюнявыми губами. Он уже срезал ножом скальп и отложил в сторону печень и почки, тогда как его напарник нарезал и обстругал несколько молодых, тонких березовых веток, и сейчас старательно заострял их концы. Они вдвоем насадили тело на вертел, связали его руки и ноги, и установили над огнем. Исходивший от костра аппетитный аромат вызвал на их лицах довольные улыбки. Они прислушивались к тому, как потрескивали и лопались кости, шипел жир – и ждали.

Дети умело сложили костер и сейчас, явно довольные собой, стояли рядом с ними, наблюдая за тем, как девочка постарше вращает вертел. Находившийся в ее чреве плод неожиданно шевельнулся, однако она не обратила на это никакого внимания. Стоявшие у нее за спиной маленькие мальчик и девочка макали пальцы в корыто и слизывали капавшую с них прохладную кровь. Мясо медленно и ровно поджаривалось, когда они услышали донесшиеся со стороны дома пронзительные вопли.

Они подняли взгляды и увидели, что свет в окнах погас, а стоявший перед входной дверью рослый мужчина выхватил из-за пояса ножи и побежал куда-то за дом. Крики между тем продолжались, хотя слышавшие их дети не испытывали ни страха, ни сколь-нибудь заметной озабоченности – разве что любопытство. Именно они первыми побежали от костра к дому.

Мужчина в красной рубахе приказал им остановиться, и они безропотно подчинились. Вперед затрусил тощий, а сам он сунул за пояс тесак и последовал за братом. Первым делом «красный» стал всматриваться в пространство перед входной дверью и под окнами, ожидая заметить там признаки какого-то движения, но так ничего и не увидел. Тогда он побежал к боковой стороне дома.

Повернув за угол, он увидел двух подростков, которые стояли на коленях и закрывали лица ладонями. Женщины все так же беспрерывно вопили; младшая из них – та, которую ему особенно нравилось трахать – рвала у себя на груди рубаху, показавшуюся ему намокшей и странно блестящей. Когда она обнажила груди, он увидел, что они чем-то обожжены. «Красный» ничего не понимал; то же самое можно было сказать и про остальных мужчин, которые безмолвно взирали на него в ожидании ответа. Он лишь пожал плечами.

«Красный» увидел, что окно спальни по-прежнему заколочено. Значит, наружу они не выбрались, – подумал он. – Сидят внутри. Но если они не пытались прорваться, то что же тогда случилось? Двое детей, которые, судя по всему, не пострадали, указывали пальцем куда-то наверх. Мужчина повернулся и посмотрел на распахнутое чердачное окно, потом опустил взгляд и заметил лежащую на земле, рядом с одной из женщин, кастрюлю. Потрогав ее, он обнаружил, что она все еще теплая. Поднес палец ко рту, лизнул – жир. Он улыбнулся. Ну что ж, значит те, что сипят в доме, отнюдь не дураки. Охота становилась еще более интересной.

* * *

Ник видел, как двое мужчин скрылись за углом дома, и в тот же момент сверху по лестнице кубарем скатился Дэн. Через какую-то долю секунды Марджи сунула ему в руку полотенце, за которым последовала рукоятка одной из кастрюль с кипятком. В горле Ника першило и щипало.

– Они все еще там, – сказал он. – Дети.

Стоявший рядом с ним Дэн явно колебался.

– Значит, все провалилось? – спросил Ник.

– Это все, что у нас было, – сказал Дэн. – А, хрен с ними. Пошли.

Ник глянул на Марджи – та тоже проявляла нерешительность.

– Я сказал, пошли! – прошипел Дэн.

Ник отодвинул задвижку на входной двери. Пульс и потовыделение нарастали с такой быстротой, что это даже начало пугать его. Между тем кожа его оставалась прохладной, а все внутренние органы словно напряглись и чуточку надулись. Он распахнул дверь.

Стоявший у него за спиной Дэн выхватил из огня раскаленную кочергу и, подтащив за руку Лауру, стал толкать ее перед собой.

– Быстрее! – сказал он остальным, и через мгновение все четверо как-то разом оказались за дверью.

Машины находились примерно в двадцати футах от дома и стояли рядом, почти соприкасаясь боками – та, что принадлежала Карле, чуть подальше, а старенький «додж» Ника – ближе к крыльцу, и все же расстояние, отделявшее от них четверку, казалось до странного неопределенным, расплывчатым. В отдалении горел костер – до него было не менее нескольких десятков метров, хотя им показалось, что пламя полыхает где-то почти рядом. Машины, напротив, стояли чуть ли не под носом, а казались такими далекими.

Ник увидел, как мимо него проскользнула Марджи, тут же открывшая заднюю дверцу «пинто» и проскользнувшая в салон машины. К этому моменту он и сам оказался у багажника «доджа» – ключ тут же вонзился в замок, а кастрюля с кипятком опустилась на крыло. Багажник он открыл легко и быстро. Теперь все его чувства были предельно обострены, и он явственно ощущал доносившийся со стороны костра запах жареного. Ник также слышал крики бежавших к нему детей, столь же явственно различал протестующие стоны Лауры, которую Дэн толкал и тянул в сторону машины. Тут же послышались характерные щелчки – это Марджи пальцами утопила фиксаторы замков на задних дверцах машины. Дэн негромко матерился.

В следующее мгновение синяя сумка оказалась расстегнута и револьвер очутился у него в руке. Он откинул барабан – пусто.

Он принялся одной рукой открывать коробку с патронами – та неожиданно выскользнула из ладони и упала на дно багажника. Свет внутри не горел. Боже ж ты мой, – подумал Ник, шаря рукой в темноте и туг же чувствуя, как его охватывает приступ паники. Край коробки с патронами оказался надорван, и они успели рассыпаться чуть ли не по всему багажнику. У Ника аж все внутренности перевернулись. Сунув револьвер за пояс, он принялся обеими руками собирать патроны. Снова послышались ругательства Дэна, которому наконец удалось затолкать Лауру в салон машины и захлопнуть дверцу.

Пальцы Ника сомкнулись на небольшой кучке патронов. Послышался характерный щелчок – это Дэн повернул ключ в замке зажигания, – и Ник тут же понял, причем не столько умом, сколько неким внутренним чувством, что эти дьяволы каким-то образом повредили провода. Понял он это даже раньше Дэна, прислушавшись к голосу жуткой интуиции, которая исходила отнюдь не из досконального знания машин, а просто из осознания собственной судьбы, когда она воочию предстала перед ним. Но столь же стремительно к нему пришло и понимание того, что именно нужно делать в настоящий момент. Он принялся заряжать револьвер.

К тому моменту, когда стая детей напала на него, пять патронов уже заняли свое место в ячейках барабана.

Первый показался ему тенью, промелькнувшей справа, над крылом «пинто». Ник потянулся к кастрюле и одним резким движением плеснул ее содержимое в лицо мальчишке. Вода залила ему лицо и плечи – тот с криком рухнул на землю, рядом упал решавший из руки нож. Однако уже через какое-то мгновение между Ником и домом оказались еще двое детей, которые отрезали ему путь к отступлению, а следом за ними третий, точнее третья – девочка. Ник вскинул револьвер.

Нажав на спусковой крючок, он увидел, как грудь первого мальчишки окрасилась черным, а все его тело, отброшенное силой выстрела, шмякнулось о стену дома. По ушам саданул оглушительный, невероятной мощи болезненный удар, и он вспомнил слова Джима насчет предохранительных пробок. В очередной раз нажав на спусковой крючок, он попал на пустую ячейку барабана.

Позади послышался звук захлопываемого багажника. Ник обернулся и не столько увидел, сколько почувствовал очередного мальца, который из-за машины кинулся на него с ножом, нацеленным явно в шею. Лезвие просвистело в нескольких дюймах от его уха. Ник снова поднял револьвер, однако прежде, чем успел выстрелить, мальчишка как-то хрипло вскрикнул и повалился на землю, ухватившись за заднюю часть шеи. Ник тут же увидел возникшую на его месте фигуру Дэна с зажатой в руке дымящейся кочергой, и почувствовал характерный запах паленого мяса и волос. И в тот же момент ощутил, как ему в бедро с силой вонзилось лезвие ножа. Ник закричал.

Стремительно обернувшись, он оказался лицом к лицу с маленькой девочкой, по-прежнему цеплявшейся за нож – тот был явно велик для ее рук, однако она с прежней яростью вгоняла и поворачивала его в ране. И при этом ни на мгновение не переставала ухмыляться со злобным, неистовым, нечеловеческим восторгом во взгляде. Через секунду рядом с ним оказался еще один ребенок, мальчик, и тоже с ножом. Револьвер выстрелил, и на месте головы девочки вдруг оказалась пустота, тогда как самого его захлестнул поток крови, мозгов и осколков костей. И в тот же миг лезвие ножа мальчишки стало стремительно опускаться ему на грудь.

* * *

Марджи держала Лауру за воротник и с силой заталкивала ее в дверной проем дома. Едва переступив порог, девушка обо что-то воткнулась, упала на пол и с рыданиями поползла в глубь дома. Все так же в темноте Марджи устремилась к печке, на которой все еще стояла последняя кастрюля с кипятком, и она подхватила ее. Ручка жгла ей ладонь, но она совершенно не чувствовала боли – разве что страх, заставлявший ее судорожно сжимать зубы и со скрежещущим скрипом тереть их друг о друга, отчего на лице появилось подобие безмолвной, мрачной ухмылки. Вот так, стоя в дверях с дымящейся кастрюлей в руке, застыв в бесконечной агонии ожидания, Марджи изо всех сил заставляла себя устоять перед почти невыносимым желанием захлопнуть дверь и со всех ног устремиться вверх по лестнице на чердак. Но в то же время в ее груди зрело другое, столь же яростное желание: выбежать наружу и в порыве отчаянной жажды мщения броситься на врагов со своим жалким ножом.

Она видела, как очередной выстрел Ника снес девчонке голову, как нож мальчика полоснул его поперек груди, вслед за чем последовал жуткий хруст разламываемой кости – это кочерга Дэна проломила мальчишке череп. Изо рта и глаз мальца брызнула кровь, и он стал неловко заваливаться на сторону. Марджи видела, как Дэн высвободил кочергу и подтолкнул Ника в сторону входной двери; чуть отступив вбок, она помогла ему войти. В тот самый момент, когда Ник стал падать перед ней на пол, взгляд Дэна метнулся влево; она увидела, как он открыл рот, чтобы предостеречь ее, но было уже поздно. Что-то ударило Дэна сзади, и на Марджи навалилась громадная туша мужчины.

Рука громилы тотчас же обхватила ее запястье. Марджи заглянула в его лицо – оно было ужасно: зубы черные, насквозь прогнившие, и эта вонь, этот непередаваемый запах крови... Его пальцы глубоко вонзились в ее кожу – она представила, как эти же руки прикасались к телу Карлы, и, стремительно крутанувшись, плеснула на него из кастрюли.

Поток кипятка обрушился куда-то за спину громилы, но дно кастрюли угодило ему прямо по уху, одновременно обжигая его и нанося довольно ощутимый удар. Мужчина завыл и отпустил ее, на мгновение потерял равновесие и стал тяжело оседать на землю. В тот же момент к ней устремился Ник; она вцепилась в него, потащила на себя, успев при этом заметить, что рана у него на груди относительно неглубокая. Затем она извлекла из его бедра нож – лицо Ника мгновенно побелело, он неуклюже споткнулся и рухнул на пол.

Все так же с окровавленным ножом в руке, Марджи принялась озираться в поисках Дэна, и ее глаза как-то автоматически, почти сразу же отыскали его. Марджи почувствовало, как внутри у нее словно что-то оборвалось при виде Дэна, стоявшего рядом с машиной, окруженного этими чертями. Кочерга куда-то делась, они стояли со всех сторон, а сам Дэн, казалось, готов был вот-вот сорваться на крик.

Стоявшая у Дэна за спиной женщина вонзила зубы ему в шею, обхватила обеими руками, и, словно в адской пародии на любовное объятие, с яростной силой прижалась к нему обнаженными грудями. Он пытался стряхнуть ее с себя, но у его ног уже ползали вооруженные ножами дети. Марджи увидела, как один из них полоснул лезвием под правым коленом Дэна – точно так, как вгрызаются зубами волки в подколенные сухожилия лошадей, – и тут же заметила, как после мощного удара в живот возникшего перед ним мужчины в красной рубахе Дэн стал оседать на землю. Согнувшись пополам, он исторгнул на траву содержимое своего желудка, тогда как все так же висевшая на нем женщина продолжала вгрызаться ему в шею, отчего вскоре между ними зависла стабильно бьющая и яркая от обилия кислорода струя артериальной крови.

Марджи выхватила из руки Ника револьвер и выстрелила. Первая пуля пролетела мимо, после чего «красный» резко дернулся в сторону. При звуке выстрела Дэн рванулся в ее сторону, на какой-то миг их взгляды встретились, и Марджи явственно прочитала, что именно он хотел ей сказать. Она вторично нажала на спусковой крючок – на этот раз пуля навылет пронзила легкое Дэна и вонзилась в живот женщины, после чего оба единой кучей рухнули на землю возле машины.

Марджи застыла на месте, держа перед собой револьвер и часто моргая. Я убила его, – подумала она. – О, Бог мой. На какое-то мгновение воцарилась тишина, столь же дикая и чудовищная, как и недавняя схватка. Выражение лица Дэна навечно запечатлелось в ее памяти, снова и снова прокручиваясь перед ее глазами, словно повтор одного и того же телевизионного кадра, с каждым разом усиливая, наращивая свою взрывную, убийственную эмоциональную силу и заставляя все ее тело содрогаться от лихорадочной дрожи. Горячий револьвер оттягивал руку, глаза застилали слезы.

Где-то рядом с ней начала медленно восставать громадная фигура мужчины.

Марджи с грохотом захлопнула входную дверь и, рыдая, дернула задвижку.

* * *

Ошеломленные яростью оказанного им сопротивления, нападающие медленно отходили назад, к костру. В сущности, эти люди никогда не были охотниками и не ожидали встречи с огнестрельным оружием. Где-то в мрачной глубине недоразвитого разума громилы шевельнулось сожаление о том, что он лишь зря потерял время, когда ходил к стоявшим позади дома женщинам. И вот лучшая из них мертва, так же, как и трое детей, тогда как сами они имели в своем активе лишь сраженного пулей мужчину и нанизанную на вертел женщину – вот и все, что могло еще хоть как-то подогреть дух его людей.

Он снова подумал об этом духе – злобном, порочном, могущественном, – и при мысли о нем по его телу, подобно холодному крабу, прополз леденящий озноб.

Раненые женщины и дети начали хныкать, и он жестом руки приказал им идти к огню.

Тело на вертеле основательно пригорело с одного бока, и это тоже никуда не годилось. Ведь это было тело добычи, в которой они черпали свою силу. Он махнул рукой в сторону костра, и те поняли, что он имел в виду. Одним движением тесака мужчина отрубил трупу правую ногу и, держа ее перед собой, шипящую и истекавшую растопленным жиром, двинулся в сторону дома.

Тощий тем временем смахнул с лица слезы ярости и принялся ножом отсекать трупу голову. Справившись с этим делом, он на одном из близлежащих камней расколол череп, зачерпнул ладонью мозги и, держа их в одной руке, а в другой зажав разбитый череп, направился вслед за братом. Один за другим все также стали подходить к костру и отрезать себе ту или иную часть жертвы – кто лоно, кто грудь, – после чего мрачная процессия также двинулась ко входу в дом. Там они остановились и дождались, когда к ним присоединится мужчина в красном. Потом они подняли высоко над головами свою страшную добычу, дабы находившиеся в доме увидели, что находится у них в руках, и устрашились этого зрелища.

Наконец избавившись от своей страшной ноши, «красный» приблизился к лежавшим у машины телам и отделил мужчину от женщины. Затем он за ногу подтащил его под свет фар и положил на спину так, чтобы всем было видно, что лежит перед ними. Выходное отверстие от пули оказалось огромным и неестественно длинным. Распоров труп, словно рыбину, сверху донизу, он наклонился и погрузил лицо в то место, где находилась печень. А потом поднял голову, окровавленное лицо, и увидел, как остальные также присоединились к жуткой трапезе.

Когда с половиной печени было покончено, он извлек из брюшной полости осклизлые кольца кишечника и, ловким движением выдавив наружу его содержимое, другой принялся заталкивать кишки в рот, смачно и жадно пережевывая. Когда изнутри дома послышался крик, он лишь алчно ухмыльнулся: ну что ж, значит, увидели, как он питается их дружком. Вскоре к нему присоединился тощий братец – стянув с убитого брюки, он стал вгрызаться во внутреннюю часть его бедер. Вскоре вокруг него образовалась медленно расширяющаяся лужица черной, венозной крови. Тощий сделал старухе и беременной жест рукой, чтобы тоже подходили.

Открыв нож, он одним движением отсек покойнику половой член и мошонку и отдал их, соответственно, молодой и беззубой старухе. Девушка принялась поспешно поглощать подачку, по-птичьи быстро поднимая и опуская голову, словно пичуга клевала лежавшие на земле зерна, с той лишь разницей, что с каждым кивком во рту у нее оказывался новый кусок.

Все это время «красный» внимательно посматривал в сторону окна и входной двери, стараясь не пропустить ни малейшего намека на возможное движение или появившееся оружие и готовый в любой момент отскочить в сторону. Однако все оставалось спокойно и через несколько минут он расслабился, слыша в ночной тишине разве что приглушенные рыдания, которые прорывались сквозь пелену его удовольствия, сдобренного солоноватым привкусом крови.

* * *

А услышал он крик Марджи, которая в тот самый момент выглянула наружу и увидела, что они сделали с ее любовником и сестрой. Остальные же звуки издавала Лаура, которая всем телом вжалась в дальнюю стену комнаты, словно ребенок подтянув к груди колени, и исторгала из себя жуткие завывания вперемешку со слезами – все, что ей требовалось, она уже увидела и больше смотреть ни на что не хотела, да впрочем, и не могла. Для Марджи, однако, произошедшее стало концом чего-то одного и одновременно началом совершенно иного. Началом полного восприятия – физического и душевного, – о чем свидетельствовало внезапное онемение губ и слабый звон в ушах, лишь отчасти вызванный недавней пальбой – восприятия и истинного понимания того факта, что смерть, словно чума, заполонила все вокруг, и что то, что случилось с ее сестрой, может в любой момент произойти и с ней самой. Осознание данного факта наступило быстро, почти внезапно, как от погружения в ледяную воду, и все же не лишило ее, в отличие от Лауры, четкого и ясного осознания происходящего вокруг; скорее, оно пробудило ту часть ее сознания, которая страстно любила жизнь и не желала отступать, ибо отступление в данный момент было равносильно смерти.