Текст книги "Море – мой брат. Одинокий странник (сборник)"

Автор книги: Джек Керуак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Ну? – задыхаясь, крикнул Билл.

– Не знаю, не знаю, – с пренебрежительным подозрением мурлыкнул Ник.

Билл вскочил на ноги и ринулся к двери.

– О, – воскликнул он, – ты у нас привилегированный антифашист, а! Единственный в мире!

Ник сурово смотрел на него.

– Ты не знаешь, – в ярости передразнил Билл. – Ей-богу, ты не достоин движения… ты отъявленный дурак!

Билл рывком распахнул дверь, грохнул ею и нырнул в темноту.

Спотыкаясь, он спустился на палубу, задыхаясь от злости и унижения; безумное удовлетворение наполняло его, несмотря ни на что, кровь стучала в висках и опьяняла все его возбужденное существо горячим духом блаженных терзаний.

Голос позвал его по имени. Билл остановился и обернулся… Ник.

– Не дури, – кричал тот из двери своей каюты. – Возвращайся!

Билл стоял, конвульсивно сжимая кулаки.

– Ну же, Эверхарт! – смеялся Ник. – А ты у нас реакционер с горячей головой!

– Я не реакционер, – почти завопил Билл.

Ник зашелся в хохоте. Билл обернулся и поплелся прочь, бормоча себе под нос.

– Куда пошел? – крикнул Ник, все еще хохоча. – Сам же понимаешь, я просто пошутил!

Билл почти добрался до полуюта.

– До завтра! – гогоча, крикнул Ник.

Билл спустился через люк и вернулся в свой кубрик, запнувшись за банку при входе.

Палмер курил сигарету на своей койке.

– Не убейся! – вежливо засмеялся он.

Билл прорычал что-то и запрыгнул на койку. Через пять минут он снова заснул глубоким сном истощенного и удовлетворенного человека…

Всю ночь ему снились беспорядочные трагикомедии: Дэнни Палмер в платье приглашал его на свою койку; Ник Мид раскачивался на мачте, повешенный разъяренной шайкой профашистов; и худшим кошмаром из всех стали похороны Уэсли на полуюте, его тело, обернутое в пестрое покрывало, спустили за борт, и Эверхарт в завороженном страхе смотрел, как оно тонет; кроме того, «Вестминстер» как будто шел под парами мимо крошечного острова, где сидел довольный и невозмутимый Джордж Дэй, и когда Эверхарт помахал и окликнул друга, судно с жуткой скоростью рвануло от острова. Голос разбудил Билла. Тот был в холодном поту.

– Эй, парень, ты Эверхарт?

Билл быстро сел:

– Да!

– Утро понедельника. Ты дневальный. Одевайся и спускайся на камбуз, расскажу, что надо делать.

Билл потянулся за очками:

– Конечно.

Человек ушел, но Билл успел его рассмотреть. Он был в синей униформе буфетчика. Билл спрыгнул с верхней койки и умылся, поглядывая в иллюминатор. Было очень раннее утро, прохладный туман расстилался над неподвижным голубым зеркалом воды. Чайки кричали и пикировали в утреннем морском воздухе, беспокойно ища завтрак, ныряли в воду, щелкая клювами, а затем, трепеща, выныривали с серебряными ошметками. Билл, высунув голову в иллюминатор, три раза глубоко вдохнул волнующий аромат. Красное солнце только поднималось над гаванью.

Билл натянул старую одежду и отправился на камбуз в хорошем настроении. Было прекрасное утро… и жизнь жужжала и грохотала по всему «Вестминстеру». На палубе сонный моряк койлал канат под руководством здоровенного первого помощника в очках. На причале у сходен кричащие портовые грузчики закатывали новые бочки с мазутом, завозили армейские джипы и таскали всякие ящики и коробки. Билл огляделся в поисках знакомых лиц, но не заметил ни одного. Он пошел вниз.

На камбузе перед завтраком была суматоха. Собрались коки и помощники, которых Билл никогда раньше не видел на борту, – все в белых фартуках и фантастических поварских колпаках; все гремели кастрюлями, кричали друг на друга, жарили на плите яйца и бекон, рычали и смеялись в парком кухонном тумане, дребезге посуды, грохоте сковородок и пульсирующем гуле двигателя внизу; бросались туда и сюда в неистовой спешке, какая бывает только на кухнях. Интересно, откуда они все взялись.

Посреди этого шума негромко стонал мощный голос Глори – тот спокойно прохаживался по камбузу, с достоинством и проницательностью, каких другие были лишены, проверял шипящий бекон, громко хлопал дверцами духовок, открывал кастрюли и задумчиво взирал внутрь. Его рокочущий бас распевал снова и снова: «Все хотят попасть в рай, но никто не хочет умирать!» Он постоянно твердил этот напев, словно литанию новому дню.

Билл осмотрелся и заметил буфетчика, который его разбудил: тот стоял и наблюдал за безумным кухонным спектаклем с мрачным одобрением. Позади него в иллюминатор уставился луч раннего солнца. Билл подошел:

– Я здесь, – улыбнулся он.

– Дневальный? Накроешь стол девяти матросам, принесешь их порции отсюда, с камбуза. – Буфетчик поманил Билла за собой и провел его вниз по трапу в маленькую комнату по правому борту.

В центре стоял стол, накрытый клетчатой скатертью, в углу – старый помятый ледник.

– Накрываешь им здесь, три раза в день. Посуду бери на камбузе. Сахар, масло, уксус, кетчуп и остальное – в леднике. Следи, чтоб холод был, лед в холодильной комнате у камбуза. Возьми фартуки у кладовщика дальше по левому борту.

Буфетчик быстро зажег сигарету.

– Понял, – сказал Билл. – Пожалуй, мне понравится эта работа.

Буфетчик улыбнулся сам себе и ушел. Билл на секунду остановился в нерешительности.

– Что ж, профессор Эверхарт, накрой этот клятый стол к завтраку! – радостно пробормотал он и приступил к работе с восторженным проворством. Буфетчик мог позволить себе улыбку, он очень мало знал о незначительном «дневальном», ей-богу!

Когда первый матрос пришел на завтрак, громко зевая и потирая бока в утреннем унынии, у Билла все было готово.

– Что будешь? – улыбнулся он.

– Яйца и бекон, дружище. Кофе и сок.

Когда Билл вернулся с завтраком, моряк заснул на скамейке.

После завтрака – все прошло гладко – Билл начал убирать со стола, довольный жизнью и особенно своей новой работой. Ему платили под двести долларов в месяц, предоставляя жилье и питание, и надо только накрывать на стол трижды в день! Матросы оказались неплохой компанией и к тому же тихой. Беспокоило Билла лишь то, что Уэсли среди них не было, а ведь это его соседи по кубрику. Очевидно, он не вернулся – и, возможно, не вернется. Хотя работа понравилась ему, Билл не одобрял идею плыть в одиночестве – то есть без Уэсли; среди незнакомых недружелюбных лиц он терялся. Эти моряки, рассуждал он, принимали друг друга как есть, без фанфар и критики. Все это так сильно отличалось от острого осознания различий и вкуса, составляющего общественную жизнь в академических кругах. Возможно, старый афоризм «мы все в одной лодке» воплотился в торговом флоте по-настоящему, и моряки философски друг с другом мирились. И конечно, согласно девизу, о котором он слышал, – знаменитый плакат над дверью Бостонского клуба моряков, где говорилось буквально, что каждый, кто ступает под свод двери, отныне в Братстве Моря, – эти люди считали море великим уравнителем, единой силой, старшим товарищем, что поддерживает их общую преданность.

Когда Билл убирал масло, в дверях показалась голова Ника Мида.

– Доброе утро, старый тори! – крикнул он.

Билл обернулся и уставился на него, затем усмехнулся:

– Разве так следует разговаривать с работником?

– Работник! – воскликнул Ник. – Теперь можешь принадлежать к рабочему классу, раз уж к движению не можешь!

В доказательство своего статуса Билл убрал масло.

– Ты вчера сильно разгорячился, тори! – засмеялся Ник.

Он был в спецодежде машинного отделения – рабочие штаны, белые сандалии и запачканная маслом фуфайка.

Билл пожал плечами:

– Может, и так… ты сам виноват.

Ник пощупал усы.

– Клянусь Лениным! Ну ты вчера дал! Обещаю в этот раз не сообщать в Центральный Комитет.

– Спасибо.

Ник ушел так же внезапно, как и появился, быстро и мягко шагая по коридору и насвистывая что-то очень похожее на Марсельезу.

Что ж, размышлял Билл, Ник в итоге доказал свое благоразумие, но для этого потрачено много нервов. Возможно, прошлой ночью сам он сглупил, но все же ему удалось привести Ника в чувство. Тот факт, что Ник, вероятно, теперь отчасти сомневался в его нормальности, не так важен, как достигнутое. Жалкая неудача!.. но с результатами. Это научит Ника не упрямиться в своем пуританском марксизме. И научит Эверхарта следить за собой и не строить оскорбленного моралиста, придурок… но он не жалел, что так недостойно взорвался, – от этого он как будто стал сильнее, он оправдал собственные взгляды на человеческое поведение. Ей-богу! – он научился большему, чем на любой лекции.

Закончив, Билл вернулся наверх понаблюдать за погрузкой. Он беспечно прошелся по палубе. Дэнни Палмер и еще какой-то моряк стояли, облокотившись на планшир.

– Доброе утро, Палмер, – поздоровался Билл.

Дэнни уставил на него огромные голубые глаза:

– Привет. – Волосы его сияли на солнце, точно покоробленное золото. – Понравилась работа?

– Неплохо, – весело сказал Билл.

Они наклонились и понаблюдали за суетой внизу.

– Армейские джипы, – вслух подумал Билл. – Наверное, повезем поставку на военную базу на севере.

– Верно, – сказал другой моряк, невысокий, крепко сложенный итальянец. – Обратно возьмем больных солдат и рабочих с военной базы. Видишь бревна? Это для дополнительных бараков. Везем мазут, бревна, еду, динамит для взрывчатки, джипы…

– Динамит! – воскликнул Дэнни.

– Еще б! У нас за это прибавка.

– Чем больше денег, тем лучше! – сказал Билл.

– Знаешь что? – спросил моряк. – Я слыхал, мы отплываем завтра утром, а не послезавтра.

– Отлично, – мурлыкнул Дэнни. – Кто знает, может, пойдем в Россию! Никто точно не знает. Может, это поставка для Советского Союза.

– Россия, Исландия, Индия, Южная Америка, Персия, Техас, Гренландия, Аляска, Австралия, – монотонно перечислял моряк, – везде одно и то же: опасность слева и справа. У меня был приятель, сходил в Россию, возвращался, собирался в Техас… и бам! Торпедирован у Виргинии.

– Так и бывает, – сказал Билл, уже уходя. – Увидимся, парни.

Билл шел к кубрику Уэсли, а на всей палубе развертывалась бурная деятельность. Рембригада поспешно наносила последние штрихи на «Вестминстер», пока он не отплыл, покрывала его новым слоем камуфляжной серой краски, тянула и проверяла электрические цепи, тут и там возилась с водопроводом, ремонтировала сложные детали с поспешностью, которая намекала Эверхарту на скорый отход. Может, и впрямь завтра утром – но что, если Уэсли не вернется?

Уже собравшись спуститься через люк в кубрик палубной команды, он заметил капитана «Вестминстера» – тот стоял перед мостиком и беседовал с офицерами. Круглый человечек, на несколько дюймов ниже любого из своих людей, но то, как почтительно они ловили его слова, доказывало его авторитет. Снизу Билл видел суровые спокойные глаза капитана; подобно корабельным шкиперам из книг, у этого человечка с рукавами в нашивках глаза были цвета моря, туманные, бледно-голубые с намеком на зелень и смутным обещанием бурного серого. Мужчина из мужчин! – подумал Билл. Человек с особой собственной мудростью и знанием моря, способный опровергнуть все книги, нанести на карту все пути и обнаружить все шторма, рифы и скалы в мире враждебных океанов… поговорить с этим человеком – счастливая привилегия; возможно, он из тех шкиперов, что наслаждаются разговорами с командой, и если так, Билл решил дождаться возможности познакомиться с ним. Это ли мир, о котором он якобы знал? Приходило ли ему раньше на ум возвышенное и благородное значение такой простой должности, как капитан судна?

Билл задумчиво прошел в кубрик палубной команды. Койка Уэсли до сих пор пустовала. Билл тем же путем возвратился к корме, размышляя, что предпринять дальше. У себя в кубрике он опустошенно уставился на свой чемодан и стал собираться. Уэсли ушел навсегда – видит Бог, Билл не поплывет один. Все это было фарсом с самого начала, осуществлением невыразимой жажды отрастить крылья и полететь в жизнь. Жизнь есть жизнь, где бы ты ни жил. Он сложил вещи и защелкнул замок. Нужно только сдать рабочий бланк в регистратуру Морского союза и всеми правдами и неправдами вернуться в Нью-Йорк. Ему следовало сразу понять глубинную безответственность и бесцельность Уэсли; этот человек – всего лишь беззаботное создание, и жизнь ему – не более чем подмостки для кутежей и случайных беспорядочных связей. Он привел Билла на судно и спокойно ушел, будто ничто в мире не достойно слишком серьезных размышлений и усилий. Чего еще Биллу ждать от Уэсли?.. тот довольно убедительно показал, кто он есть, холодно отвергнув Полли в Нью-Йорке, когда они выехали в Бостон. Господи! Может, Полли до сих пор ждет от Уэсли звонка! Что ж, Билл Эверхарт не будет напрасно ждать кого бы то ни было… он никогда таким не был и никогда не будет.

Билл поднялся на полуют с чемоданом и постоял, наблюдая, как моряки огромным прихотливым узором раскладывают на палубе канаты. Это их среда, суда и море… университетскому преподавателю здесь не место. Это среда Уэсли, но не Билла – Биллу место в аудитории, где люди серьезно изучают жизнь, стараясь понять, а не принять ее с идиотскими запоздалыми сожалениями (а то и вовсе без них).

Трап у него за спиной вел на прогулочную палубу. Билл поставил чемодан и вскарабкался; он очутился рядом с большой пушкой, чей длинный ствол указывал на гавань. Несколько солдат деловито смазывали ее тут и там. Другие сидели на раскладных стульях в орудийной башне, читая газеты и разговаривая.

Билл молча смотрел на пушку; он никогда в жизни не бывал рядом с такой разрушительной машиной. Четырехдюймовая, изящный ствол иронически нацелен в гавань на эсминец, чьи пушки, в свою очередь, смотрели прямо на «Вестминстер». Билл не замечал эсминец раньше, – может, он только что пришел: трубы его все еще сильно дымили. И может, он станет их кораблем сопровождения и сейчас терпеливо стоит, ожидая приказа к отходу. Билл различал фигурки в белом, что беспорядочно сновали по серой громаде эсминца, – огромный военный корабль полон находчивых игрушечных моряков, его могучие пушки смотрят во все стороны, его флаги вспыхивают на солнце.

Боже! подумал Билл… были ли флотилии Ксеркса[32]32
  Ксеркс I (519–465 до н. э.) – царь Персии (486–465 до н. э.); морской поход Ксеркса на Грецию состоялся в 480–479 гг. до н. э. и был уже второй неудачной попыткой подчинить Грецию империи Ахеменидов.


[Закрыть] столь же воинственны, как этот суперразрушительный мамонт, голодный морской боец, что величественно скитается под фанфары смерти.

Билл вскарабкался по другому трапу и оказался на верхней палубе. Что ж, раз он уходит, можно все посмотреть! Он взглянул вниз на большую пушку «Вестминстера» и проследил прицел ее гладкого ствола до далекого эсминца. Попытался вообразить дым и гвалт крупного морского сражения, грохот корпусов, список погибающих кораблей…

Жаркое солнце палило на верхней палубе, когда Билл шел к корме. Он смотрел вверх, на трубу «Вестминстера», и тут ударился о стальной трос, который шел к шкиву шлюпбалки и вниз к спасательной шлюпке. Билл с любопытством приблизился и осмотрел внутренность шлюпки: фляги, коробки, пайки, парусиновые мешки, видавшие виды спасательные пояса и несколько длинных весел. В случае торпедирования должен ли будет он, Эверхарт, днями, а то и неделями дрейфовать на таком вот суденышке? Ему пришло в голову, что он не учел предельную опасность всего этого предприятия; возможно, лучше все же уйти… ничего нет хорошего в стремительном движении к смерти, ей-богу.

Билл вернулся к своему чемодану на полуюте и бесцельно зашаркал дальше. Никто не обращал на него внимания – может, и к лучшему; никто не станет по нему скучать, просто наймут другого дневального для палубной команды и на том все кончится. А он, в свою очередь, вернется к работе всей своей жизни в Нью-Йорке, и все кончится на этом. Есть и другие пути поиска опыта, да и, если уж на то пошло, есть и другие способы раздобыть денег на операцию старика. Не то чтобы ему позарез нужно…

Билл решил спуститься в кубрик и забрать все, что мог забыть, собираясь в спешке. Там, внизу, ему вдруг приспичило лечь и подумать, поэтому он запрыгнул на койку и зажег сигарету.

Дэнни Палмер причесывался у раковины.

– Похоже, скоро отчаливаем, – предположил он.

– Видимо.

– Не заметно, что ты рад! – засмеялся Дэнни, убирая расческу.

Билл пожал плечами и улыбнулся:

– Ну, не сказать, что я в восторге.

– Да, наверное, в море порой скучно. В любом случае я буду читать и вести дневник. Всегда есть способ одолеть скуку.

– Скука, – сказал Билл, – это последняя из моих тревог. Я много лет назад понял, что тоска – мой смертельный враг, и с тех пор научился отчасти ее избегать. Я хитро ее обхожу…

– Вот и молодец! – усмехнулся Дэнни. Он аккуратно завел часы.

Билл, тревожно кривясь, выдыхал кольца дыма.

– Я все-таки подозреваю, что мы идем в Россию, – просиял Дэнни. – В Мурманск или в Архангельск… а если так, вряд ли у нас будет время скучать. Всем известно, что это чокнутый маршрут. Знаешь моряков, которые туда ходили?

– Конечно, и двое из них – Мид и Мартин.

– Кто такой Мид?

– Смазчик с усами кронпринца, – лукаво усмехнулся Билл.

– Я бы с ними познакомился. Хочу узнать о России из первых рук.

– Да?

– О да! Я настолько же левый, насколько мой отец – правый!

Билл оперся на локоть.

– Весело у вас, наверное, – сказал он, искоса глядя на Дэнни.

Тот изогнул светлую бровь:

– Еще как, – промурлыкал он. – Папа в стальной индустрии, мама в Дочерях американской революции, а вся родня в Национальной ассоциации промышленников.

– Тебе прямая дорога в анархисты, – рассудил Билл.

– Коммунисты, – поправил Дэнни.

Билл откинулся на подушку.

– Я умираю как хочу добраться до России и поговорить с товарищами, – продолжил Дэнни, глядя в иллюминатор. – Потому и вступил в торговый флот… Я должен увидеть Россию, – он развернулся к Биллу, – и, клянусь Богом, увижу!

– Я сам не откажусь.

– Это моя цель, – настаивал Дэнни, – моя единственная цель! Слышал о Джеке Риде?[33]33
  Джек Рид (Джон Силас Рид, 1887–1920) – американский журналист, коммунист, выпустил книгу «Десять дней, которые потрясли мир» (Ten Days That Shook the World, 1919), где описал свои впечатления от наблюдения Октябрьской революции; умер в 1920 г. в Москве и похоронен в кремлевской стене.


[Закрыть]

Билл взглянул на Дэнни:

– Джек Рид? Который участвовал в Революции?

– Да! Конечно! Он, между прочим, учился в Гарварде. Он был великим! – Дэнни взволнованно зажег сигарету. – Умер в России…

Билл кивнул.

– Я бы хотел… я бы хотел однажды сам стать Джеком Ридом, – признался Дэнни, и его искренние голубые глаза обратились на Билла.

– Достойная цель, – сказал тот.

– Достойная? Достойная? Верить в Братство Человечества, как он? – воскликнул Дэнни.

– Несомненно… Рид был, конечно, великим идеалистом, – добавил Билл, не желая показаться неотзывчивым и скучным. – Меня всегда вдохновляла его жизнь… Истинно трагическая фигура, и притом великолепная. Отдал все свое состояние на общее дело. Боже! Я бы хотел иметь такую убежденность!

– Не так сложно отдать состояние, – заверил Дэнни. – Сложнее жить ради движения и умереть, потерпев поражение, как он.

– Согласен.

– Поражение, – добавил Дэнни, – в глазах мира, но для России, для товарищей это не было поражением… это был величайший успех!

– Пожалуй, ты прав, – и думаю, что это был величайший, как ты сказал, успех по мнению самого Рида, – заметил Билл.

Дэнни восторженно улыбнулся:

– Да! Ты прав… скажи, ты тоже коммунист?

Билл усмехнулся с некоторым сарказмом.

– Ну, – сказал он, – в партии я не состою.

– Я имел в виду… ну, ты в принципе коммунист? – настаивал Дэнни.

– Я не называю себя коммунистом – не выпадало случая, разве что в семнадцать лет, – признался Билл. – Но если ты спрашиваешь, склоняюсь ли я к левым, то мой ответ – да, естественно. Я не слепой.

– Отлично! – воскликнул Дэнни. – Пожмем руки, товарищ!

Они засмеялись и пожали руки, хотя Билл ужасно растерялся. Его еще никогда не называли «товарищ».

– Мы, наверное, одни такие на борту, – быстро продолжил Дэнни. – Надо нам держаться вместе.

– О да.

– Наверняка у всех остальных либо нет идеалов, либо они реакционеры! – добавил Дэнни.

– Особенно, – скривился Билл, – этот смазчик, Ник Мид. Он ненавидит Россию…

– Ненавидит? Наверное, просто материалист.

– Да… собственно говоря, он мятежный неомакиавеллиевский материалист, – проворчал Билл.

Дэнни посмотрел недоверчиво:

– Я должен понимать, что это значит?

Билл вспыхнул.

– Конечно нет, это просто шутка, Палмер. Знаешь что – спустись-ка и найди его в машинном отделении. На самом деле он коммунист.

– Да ну!

– Да, – серьезно сказал Билл. – Он будет рад с тобой познакомиться… Я уверен.

– Машинное отделение? Мид? Хорошо, я спущусь прямо сейчас, – улыбнулся Дэнни. – Значит, нас трое. Боже, какое облегчение… Я надеялся, что найду товарищей, но особо не рассчитывал!

Билл не нашелся с ответом.

– Увидимся, Эверхарт, – крикнул Дэнни, выходя. – Или лучше «товарищ»? – добавил он, смеясь.

– Как угодно, – заверил Билл как можно бодрее.

Юноша ушел.

Билл выбросил сигарету в иллюминатор.

– Товарищ! – рявкнул он. – Надо же, какой беспримерный дурак!

Он в ярости снова рухнул на койку и уставился на стальную переборку. «Мир полон дураков? Может хоть кто-нибудь обладать разумом просто для разнообразия?»

Он сердито пялился в переборку.

«Ухожу отсюда сегодня же, ей-богу, пока не рехнулся». Он уткнулся лицом в подушку, кипя от негодования; но в глубине уже тонкой струйкой побежало раскаяние, словно некое прохладное средство пыталось унять огонь его злобы. Он судорожно перевернулся на другой бок; прохлада распространялась. Он нетерпеливо вздохнул.

«Конечно! Я снова дурак… Юный Палмер был искренен, но не я… У него есть идеалы, хотя с ними он дурак дураком. Мне бы постыдиться за свой сардонический скептицизм – когда же, черт возьми, я избавлюсь от этой Дедаловой ясеневой тросточки[34]34
  Стивен Дедал – литературное альтер эго ирландского писателя Джеймса Джойса, отстраненный и полный сомнений герой его романа «Портрет художника в юности» (A Portrait of the Artist as a Young Man, 1916) и персонаж «Улисса» (Ulysses, 1922); ясеневая тросточка – его неизменный аксессуар.


[Закрыть]. Она ведет в никуда, ей-богу! Я изображал Ника Мида, играя с наивностью и искренностью Палмера. Парень хочет как лучше… Урок нетерпимости от Мида – вот что это было. Если он ортодоксальный марксист, черт возьми, я покажу ему что похуже – ортодоксального эверхартиста. Если они не похожи на Эверхарта, значит они дураки! Натуральные глупцы! И Эверхарт – это постоянная в уравнении дураков… а я-то думал, что ночью поступил разумно, вывалив это все на Ника, – какой вздор! Я такой же узколобый, как и он».

Билл отбросил подушку и сел.

«Я помирюсь с Палмером… он и не заметил мой сарказм, бремя укора на мне, и только на мне. Клянусь своей душой!.. нельзя идти по жизни, насмехаясь над спутниками – куда это нас заведет?! – мы все должны научиться уважать и любить друг друга, и если мы не способны на это, тогда, ей-богу, мир должен быть терпимым! Терпимость! Если люди вроде Ника не терпят меня, я буду терпеть их».

Былл спрыгнул на палубу и высунулся в иллюминатор.

«Иначе, – мрачно рассудил он, – ничего никогда не изменится по-настоящему… а измениться мы должны».

Чайка, сидевшая на кромке причала, возмущенно спрятала клюв в перьях. Вдали, в бухте, виднелась корма эсминца.

Билл кивнул: «Самое время для терпимости! Или… самая война за терпимость? Пускай напишут все черным по белому – вот тогда я поверю…»

Он всунул голову внутрь и налил себе чашку воды. Взглянул на упакованный чемодан.

«Надо держаться до конца… просто из принципа. Теории и принципы претворяются в жизнь, только если их применять… теоретически я против фашизма, так что должен с ним бороться – Ник на борту, он ведь не сбегает. Что он подумает, если я смоюсь?»

Билл усмехнулся и открыл чемодан.

– Хорошо, мистер Мид, посмеемся над вами.

Он распаковался и лег вздремнуть. Едва он погрузился в дрему, вернулась беспечность.

– Знаешь Мартина? – спросили его.

Билл быстро проснулся.

– Который час? – спросил он. – Я спал…

– Почти полдень, – ответил матрос. – Слушай, блондин этот сказал, что ты знаешь парня по имени Мартин.

– Да, знаю.

– Уэсли Мартин?

– Да.

Матрос протянул Биллу записку:

– Не знаю, где его найти… передашь ему?

Билл осмотрел послание снаружи – на нем от руки было нацарапано: «Уэсли Мартину, матросу».

– Малышка на проходной сказала передать ему, – сказал матрос. – Я бы с ней и сам не прочь… та еще деваха.

– Девушка?

– Да, на проходной. Отдай Мартину. Увидимся! – Матрос уже уходил.

– Я не знаю, где он! – крикнул Билл.

– Ну, я тоже не знаю – увидимся.

Матрос удалился по коридору.

Билл сел на банку и задумчиво побарабанил пальцами по письму. Невредно и прочитать – Уэсли все равно никогда его не получит. Билл открыл и увидел:

Дорогой Уэс,

я знаю, что теперь ты передумаешь. Я буду ждать тебя. Я люблю тебя.

^{Твоя жена}

– Жена! – воскликнул Билл. – Я думал, он ее бросил…

Нахмурившись, он перечитал записку.

По коридору шел буфетчик. Билл поднял глаза.

– Накрывай на обед, – сказал буфетчик. – Уже почти двенадцать.

– Точно! – гаркнул Билл, вставая. – Я спал.

Он последовал за буфетчиком обратно на камбуз, взял тарелки, чашки, блюдца и приборы. По дороге в столовую палубной команды он прошел мимо Дэнни Палмера – тот стоял и чистил картошку вместе с Итингтоном и другим помощником кока.

– Познакомился с Мидом? – спросил Билл, перекрикивая полуденный шум камбуза.

Дэнни широко улыбнулся и с энтузиазмом кивнул, многозначительно к тому же подмигнув. Билл усмехнулся. Он отнес посуду в маленькую столовую, где поздравил себя с тем, что записался на работу, которую можно выполнять одному и в полном покое. На камбузе всегда царил грохот и беспорядок, а в столовой можно накрывать на стол в тишине, без суеты собирать заказы матросов и выполнять их с минимальным достоинством. Само собой…

– Эй, мужик, не надорви кишки!

Билл обернулся и едва не уронил кетчуп. Уэсли. И ушел Уэсли так же быстро, как и пришел. Билл скакнул через банку с воплем удивления.

В дверях он позвал:

– Эй, Уэс, иди сюда!

Уэсли повернулся и побрел обратно по коридору, куря сигарету:

– Поработать надо… – начал он.

– Тебе записка, – сказал Билл. – Где тебя, к дьяволу, носило?

Уэсли дернул уголком рта и взял послание.

– Я был в кутузке, – объяснил он. – Начал буянить, и меня забрали.

– Кто тебя выручил? – расспрашивал Билл.

Уэсли читал записку. Дочитав, сунул в карман штанов и устремил на Билла темные окаменевшие глаза.

– Кто тебя выручил? – повторил тот.

– Друг.

Они стояли молча. Уэсли пристально и напряженно смотрел на Билла, будто хотел заговорить, но ничего не сказал.

Билл усмехнулся и кивнул на столовую:

– У нас здесь сервис с улыбкой – спроси остальных.

Уэсли медленно кивнул. Затем положил худощавую руку Биллу на плечо.

– Утром отчаливаем, мужик, – быстро сказал он и пошел по коридору, больше не произнеся ни слова. Билл посмотрел, как он исчез, и вернулся к леднику. Он не знал, что бы такого пробормотать себе под нос.