Текст книги "Монстры на орбите [= Чудовище на орбите]"

Автор книги: Джек Холбрук Вэнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

– Это она, – сказала взволнованно Джин. – Когда ее освободили?

– У нас таких сведений нет. Наверное, когда подавили ее пристрастие к наркотикам, через год или два.

Джин принялась вычислять, пожевывая губу маленькими острыми зубками и хмурясь. Молли должна была вернуться к активной жизни где-то очень незадолго до ее рождения. Клерк смотрел на нее как старый серый кот, но молчал. Джин неуверенно спросила:

– Я думаю, что эта… Молли Саломон живет сейчас где-нибудь рядом?

Клерк, вертя пальцами декоративную эмблему на лацкане, обнаружил признаки смущения.

– Ну, молодая леди, в том месте вам едва ли стоит показываться.

– Где она живет?

Клерк поднял голову и встретился с ней взглядом. Он тихо сказал:

– Это за городом, на дороге Меридианов, за Эль Панатело. Трактир «Десятая Миля».

Дорога Меридианов вела в верхние земли, она кружила вокруг трех вулканических конусов, которые формировали профиль окрестностей Ангел Сити, затем ныряла как колибри в каждую из старых шахт и оканчивалась в конце в долине Плагханк. Десять миль по дороге – это шесть миль по воздуху, и через несколько минут после «Сунхауза» кэб посадил Джин рядом с ветхим домом.

Когда люди работали в суровой враждебной глуши, производили продукцию, делали деньги, появились дома Десятой Мили. Когда были построены города, когда явилась цивилизация со своим комфортом и умеренностью, дома Десятой Мили стали тихой заводью, утопавшей в янтарном полумраке. Раньше здесь могли заметить только человека, который оставался молчаливым, теперь же комнаты покрылись пылью и даже шаги казались громом.

Джин бодро взбежала по ступенькам из каменной пены. Салун был пуст. Вдоль черной стены с зеркалом располагалась стойка бара, на полках разместились сотни сувениров прошлых лет: отборные кристаллы «звук-свет», окаменевшие останки Троттеров и других вымерших обитателей Кодирона, буры, композиция из шести шахтерских касок с надписанными на них именами.

Чей-то голос, полный подозрительности, проскрежетал:

– Что вы хотите, девушка?

Джин обернулась и увидела старого человека с орлиным носом, сидящего в углу. Глаза у него были голубые и пронзительные, гребень седых волос придавал ему сходство со старым белым попугаем, которого внезапно разбудили.

– Я ищу Молли, – сказала Джин. – Молли Саломон.

– Здесь нет никого, кого бы так звали. Что вы от нее хотите?

– Я хочу поговорить с ней.

Челюсть старика сначала пошла вверх, затем вниз, словно он жевал что-то очень горячее.

– О чем?

– Если она захочет, чтобы вы узнали, она скажет вам сама.

Подбородок старика сморщился.

– Девушка, а вы прекрасная нахалка, не так ли?

Сзади прозвучали мягкие шаги. В комнату вошла женщина в неряшливом вечернем платье и встала, глядя на Джин с очевидным выражением голода и зависти.

Старик рявкнул:

– Где Молли?

Женщина указала на Джин.

– Она пришла работать? Я этого не вынесу. Я устрою скандал. В ту же минуту, когда такая молодая шлюха как эта разместится здесь.

– Я всего лишь хочу поговорить с Молли.

– Она наверху… чистит ковер, – женщина повернулась к старику. – Пейсли сделал это снова. Если вы выгоните раз и навсегда отсюда этого старого пьянчугу, я искренне буду вам благодарна.

– Деньги есть деньги, – сказал старик.

7

Джин осторожно начала взбираться по лестнице, но проход загородила массивная женская фигура. Женщина несла ведро и щетку. Когда она появилась на светлом месте, Джин узнала в ней женщину с фотографии Джо Парле. Правда, облик ее несколько изменили двадцать лет плохого здоровья, отвратительный характер и сотня фунтов прокисшей плоти.

– Молли? – Отважилась спросить Джин. – Вы Молли Саломон?

– Я. Ну и что?

– Я хотела бы поговорить с вами. Наедине.

Молли резко взглянула на нее и бросила злой взгляд в сторону салуна, где старик и женщина прислушивались к ним с нескрываемым интересом.

– Ладно, пошли отсюда.

Она толкнула расшатанную дверь и заковыляла наружу, на боковую веранду в унылом крошечном садике из черных гремучих кустов, странствующей лозы, ржавых грибов. Она плюхнулась в плетеное кресло, которое чуть не развалилось под ее весом.

– В чем дело?

Воображение Джин никогда не рисовало ей именно такую картину встречи. Что говорить? Глядя в пухлое белое лицо, ощущая кислую женскую вонь, Джин почувствовала, как слова застревают у нее в горле… В ней внезапно возгорелась злость.

– Семнадцать лет назад вы оставили ребенка у Джо Парле в Ангел Сити. Я хочу знать, кто был отец той девочки.

Лицо Молли Саломон совершенно не изменилось. Она сказала низким грубым голосом:

– Я часто гадала, кем стал этот ребенок…

Джин спросила со внезапной надеждой:

– Это был не ваш ребенок?

Молли горько рассмеялась:

– Не убегайте от себя. Это мое отродье, я в этом не сомневаюсь, ну как можно в этом сомневаться… Откуда вы узнали?

– Джо вел что-то вроде дневника… Кто был отец? Джо?

Женщина нелепо-величественно выпрямилась:

– Джо Парле? Гм… должна сказать, нет.

– Тогда кто?

Молли изучающе оглядела Джин лукавыми глазами.

– Похоже, у вас в жизни все идет хорошо.

Джин кивнула.

– Я знала, что к этому подойдет. Сколько?

Цена Молли оказалась удивительно скромной – возможно, это определялось тем, какое значение она придавала разговору.

– Ну, десять… двадцать долларов. Чтобы оплатить мое время, и только.

Джин дала бы ей сотню, тысячу.

– Вот.

– Благодарю вас, – сказала Молли Саломон с чопорной претензией на элегантность. – Теперь я расскажу вам что знаю о деле, которое, как я думаю, одно из самых странных, о которых я слышала.

Джин сказала нетерпеливо:

– Не берите в голову. Кто мой отец?

Молли ответила:

– Никто.

– Никто?

– Никто.

Джин помолчала с минуту, затем проговорила:

– Должен же быть кто-то.

Молли произнесла величественно:

– Никто не может это знать лучше меня, я заявляю вам это с полной уверенностью.

– Может быть, вы тогда выпили? – предположила с надеждой Джин.

Молли критически на нее посмотрела:

– Очень умно для такой маленькой мозглячки… А, ладно, смутно все… Я была тогда ненамного старше вас, и была более чем привлекательной… Поглядите на меня сейчас, вы никогда не подумаете этого обо мне, о той, которая двадцать лет в трактире «Десятая Миля» выносит помои…

– Кто мой отец?

– Никто.

– Это невозможно!

Молли покачала головой:

– Тем не менее, это так. А почему я знаю? Потому что я была там, за решеткой, в Доме Реабилитации, и была за решеткой два года. Затем, когда я поглядела на себя, я сказала: «Молли, ты толстеешь». Потом я сказала: «Наверное, газы». А на следующий день я сказала: «Молли, если бы эта чертова тюрьма не была как аквариум для золотых рыбок, где каждую минуту на тебе чьи-нибудь глаза, и знаешь притом, что фактически ты не видела ни одного мужчину за исключением старика Колвелла и директора…»

– Колвелл!

– Старый доктор Колвелл был медиком там, холодный как рыба… Бог видит, холоднющая рыба… В любом случае, я сказала себе…

– А не могло быть так, что Колвелл?..

Молли фыркнула:

– Старик Колвелл? Более вероятно повесить это на Архангела Гавриила. Этот старый… – она разразилась непристойным бормотанием. – До сих пор мне хочется поймать этого слюнтяя, неженку, типа этого, который не дал мне выйти, когда истек мой срок! Он объявил, что я больна, что нужно подождать! И сам ничего не делал, чтобы лечить. Я сама вышла оттуда. Я уехала на грузовике, который оказался там внутри, и он ничего не мог поделать, потому что вышел мой срок, и задерживал он меня незаконно. И затем я пошла к врачу, старому доктору Уэлшу, и он сказал: «Молли, единственное беспокойство с вами это то, что вы чертовски беременны». А дальше вы уже знаете. Есть ребенок, а я без средств к существованию и без хахаля, нуждаюсь в свободе, так что пришлось отнести ее к моему хорошему другу Джо. А то, что он изредка поднимал шум…

– А как насчет директора?

– Что насчет директора?

– Мог он?..

Молли скептически фыркнула:

– Только не старый суетливый Ричард. Он никогда даже не показывался. Кроме того, его дурила молодая мозглячка в офисе.

Раздался гудящий звук мотора. Джин выскочила в сад и вытянула шею в сторону удаляющейся воздушной лодки. «Какого черта… я сказала ему ждать. Как я вернусь в Ангел Сити?»

– Ну-ну, – раздался в трактире пронзительный голос. – Ну-ну, это в самом деле оригинальный реликт прошлых дней.

Молли Саломон тяжело встала на ноги.

– Этот голос! – лицо ее налилось нездоровой краснотой. – Этот голос, я никогда не избавлюсь от него. Это старый Колвелл.

Джин последовала за ней в салун.

– Эй, вы, уродец с маринованным лицом, что вас сюда привело? Вы знаете, я поклялась давным-давно, что если я поймаю вас за пределами вашего отвратительного дома, я вылью на вас помои, и вы знаете, что сейчас я сделаю именно это… только подождите, пока я возьму ведро, – Молли повернулась и, тяжело дыша, удалилась по коридору.

Джин сказала:

– Это вы отослали мой кэб, мистер Колвелл?

Колвелл поклонился:

– Да, мисс Парле. Я хочу показать вам свое цыплячье ранчо и думаю, именно сегодня вы можете принять мое предложение.

– Предположим, я не захочу. Как я тогда вернусь в Ангел Сити?

Колвелл сделал элегантный жест.

– Естественно, я доставлю вас туда, куда вы захотите.

– Предположим, я не захочу с вами лететь?

Колвелл покраснел:

– В этом случае я, конечно, виновен в том, что навязываю вам себя и могу предложить только свои извинения.

В комнату, пыхтя и рыдая от ярости, вбежала Молли Саломон с ведром. Колвелл со значительной живостью, ничуть не пожертвовав своим величием, попятился на веранду. Молли выскочила вслед за ним. Колвелл отступил дальше во двор. Молли сделала еще несколько шагов и выплеснула содержимое ведра в его направлении. Колвелл избежал помоев, потому что успел отскочить на целые двадцать футов. Молли взмахнула кулаками.

– И больше не появляйтесь на Десятой Миле, а то вам плохо будет, очень плохо, вы, отвратительная маленькая свинья, – и она добавила несколько непристойностей.

Квадратная, с лицом как тесто, женщина, которая гоняется за утонченным Колвеллом с ведром, полным помоев – этого оказалось слишком много для Джин. Она разразилась искренним смехом. Но из глаз полились слезы. Ее отец и ее мать. Несмотря на бурные протесты Молли, Джин помнила, что у Колвелла была дочь, похожая на нее: Марта, Санни, Джейд, как бы ее ни звали.

Не взглянув на Джин, Молли триумфально удалилась в салун. Подошел Колвелл, сердито вытирая лоб.

– Я не пожалею двух центов, я подам на нее в суд, и ее приговорят…

– Вы мой отец? – спросила Джин.

Колвелл бросил на нее яркий изучающий взгляд.

– Почему вы это спрашиваете? Это очень любопытный вопрос.

– Молли моя мать. Она говорит, что забеременела, когда поблизости был только один мужчина.

Колвелл решительно покачал головой:

– Нет, миссис Парле. Если даже отбросить вопросы морали, я могу уверить вас, что я человек утонченных вкусов и умею разбираться в людях.

Джин призналась себе, что сочетание в любовных делах Молли и Колвелла труднопостижимо. «Но кто тогда мой отец?»

Колвелл поднял брови, словно осознавая обязанность, выполняя которую он может причинить боль, но которую должен тем не менее исполнить.

– Кажется что… извините меня, я буду груб. Я чувствую, что вы, хотя и молоды, но реалистка. Отношения вашей матери с мужчинами были таковы, что ответственность за отцовство ни на кого конкретно возложить нельзя.

– Но она была в Доме Реабилитации. Она говорит, что не видела ни одного мужчины, кроме вас.

Колвелл покачал головой с сомнением:

– Наверное, вам лучше всего посетить старый дом. Он примыкает к моему…

Джин отрезала:

– Раз и навсегда. Я не интересуюсь вашими цыплятами. Я хочу вернуться в Ангел Сити.

Колвелл склонил голову в знак поражения:

– Ну, пускай Ангел Сити. Я приношу извинения за свою самонадеянность.

Джин спросила резко:

– Где ваша лодка?

– Здесь, обойдите эту берлогу, – он провел ее вокруг ржаво-белой массы грибов.

Воздушная лодка была старой и величавой. Слова «Кодиронский Дом Реабилитации» были закрашены, но контуры букв вполне читались. Колвелл откинул дверцу. Джин заколебалась и посмотрела задумчиво на трактир «Десятая Миля».

– Что нибудь забыли? – вежливо спросил Колвелл.

– Нет… думаю, нет.

Колвелл терпеливо ждал. Джин сердито сказала:

– Да, еще одно, мистер Колвелл. Может быть, я молода и много чего не знаю, но…

– Да?

– Я страшно вспыльчива. Так что давайте стартуем в Ангел Сити.

– В Ангел Сити… – сказал Колвелл задумчиво.

Джин прыгнула в лодку. Колвелл захлопнул дверцу, обошел кругом. Затем, словно его что-то ударило, откинул панель моторного отсека.

Джин настороженно наблюдала. Похоже было, он что-то подсоединял, не особо обязательное.

Внутри кэба был плохой воздух, лак и озон. Джин услышала, как включилась вентиляционная система, наверное, именно с ней возился Колвелл. Воздух стал холодным и свежим. Очень свежим. Запахло сосновыми иголками и сеном. Джин глубоко вздохнула. В носу защипало… Она нахмурилась. Странно. Она решила… Но Колвелл кончил и снова обошел вокруг лодки. Он приблизился к дверце и заглянул. Джин видела его лицо только краешком глаза и не могла заметить, какое на нем выражение. Ей показалось, что он кивнул ей и улыбнулся.

Колвелл не стал влезать в лодку. Стоя рядом, он смотрел вдаль, в долину, на три вулканических конуса, три черных пня на фоне тусклого неба. Аромат сосновых иголок и сена проник в легкие Джин, пронизал, казалось, все ее тело. Она почувствовала легкое раздражение… Наконец Колвелл открыл дверцу и подержал ее широко распахнутой. Ветер долины Плагханк устремился в лодку, неся с собой привычный запах выветренных скал и пыли.

Колвелл осторожно понюхал воздух и в конце концов влез в лодку и закрыл дверцу. Лодка задрожала. Трактир «Десятая Миля» превратился внизу в миниатюрный макет. Они летели на север. Ангел Сити был на юге.

Джин протестовала своим тяжелым дыханием. Колвелл самодовольно улыбнулся:

– В былые дни мы перевозили иногда буйных пациентов. Очень хлопотно было, пока мы не установили бак с умиротворяющим средством и не связали его с вентиляцией.

Джин тяжело дышала. Колвелл произнес снисходительно:

– Через два часа вы будете как новенькая, – он начал жужжать под нос какую-то песенку, сентиментальную старую балладу.

Лодка перевалила через гребень и закачалась в мощных воздушных потоках, затем спустилась в долину. Впереди вырос огромный черный эскарп. Яркий синеватый свет солнца, отражаясь от контрфорсов утеса, бил в лицо.

Лодка летела высоко над землей. Утес возвышался над ними. Лодка дрожала и вибрировала. Вскоре показалась кучка розовых зданий, гнездо под скалой.

– Видите, куда мы летим? – спросил заботливо Колвелл. – В течение некоторого времени это место будет вашим домом, но не позволяйте мне вас пугать, будут и компенсации, – он напевал еще чуть-чуть. – И ваши деньги будут вложены в хорошее дело, – он стрельнул в нее взглядом. – Вы проявляете скептицизм? Вам не нравится идея? Но я продолжаю настаивать на этом – будут компенсации, потому что вы станете одним из моих маленьких цыпленочков, – идея восхитила его, – одним из моего маленького выводка… Но я буду вежливым, я не хочу волновать вас…

Лодка направилась к сверкающему на солнце пучку розовых зданий.

– Это одно из поселений Троттеров, – сказал Колвелл благоговейным тоном. – Настолько древнее, что человек не может себе даже вообразить это. Здесь прямо-таки концентрируется солнце. Видите, я говорю вам одну только правду. Должен сознаться, что мое предприятие в запустении, в прискорбном запустении в эти дни. О выводке забочусь только я и мой маленький штат… Теперь, когда мы станем богатыми, мы, возможно, произведем кое-какие изменения, – он пробежал взглядом группу зданий, и ноздри его раздулись. – Отвратительно! Худшее из наследства столетий – Рококо Ренессанса. Розовая штукатурка по добротной здоровой каменной стене… Но там, где терпят неудачу желания и надежды, помогут деньги, – он прищелкнул языком. – Возможно, мы переедем на какую-нибудь более теплую планету: земля Кодирона слишком унылая и суровая, а кости мои начинает морозить лихорадка, – он засмеялся. – Я несу вздор… Если вам наскучило, прервите меня… А вот мы и сели. Мы дома.

Поле зрения Джин ограничивали ярко-розовые стены. Она почувствовала толчок. Дверца открылась. Краешком глаза она заметила усмехающееся желтое лицо худощавой крепкой женщины. Чьи-то руки помогли ей спуститься на землю, другие руки обыскали ее. У нее забрали брусочек с дротиками и скрученный в кольцо пластмассовый нож. Она услышала, как удовлетворенно закудахтал Колвелл. Какие-то руки потянули ее в полумрак здания. Они прошли через пустой гулкий зал, освещаемый через ряд высоко расположенных узких окон. Колвелл остановился у тяжелой двери, повернулся – и лицо его оказалось в поле зрения Джин.

– Когда мой маленький выводок становится слишком уж беспокойным, его приходится запирать… Но доверие рождает доверие, и… – его голос затерялся в грохоте дверных петель.

Джин вошла внутрь. Лицо за лицом оказывались в поле ее зрения. Взволнованное лицо за взволнованным лицом. Словно она смотрела на последовательность зеркал. Снова и снова на нее глядело ее собственное лицо.

Она почувствовала под собой что-то мягкое и теперь у нее перед глазами оказался потолок. Она услышала голос Колвелла.

– Это ваша давно потерянная сестра, она наконец к нам вернулась. Я думаю, скоро вы все услышите хорошие новости.

Что-то горячее, причиняющее сильнейшую боль, тронуло ее запястье. Она лежала, глядела в потолок и тяжело дышала. Боль слегка стихла. Ее веки захлопнулись.

…Джин скрытно, из-под век изучала девушек. Их было шесть. Стройные темноволосые девушки с беспокойными умными лицами. Волосы у них были длиннее, чем у нее. Наверное, они сами были мягче и до некоторой степени красивее. Но самое главное, что они были не такие, как она.

У них была одинаковая одежда, как униформа – белые, по колено бриджи, свободные желтые блузки, черные сандалии. По лицам было видно, что они скучали здесь и были угрюмы, если не злы.

Джин села на свою койку, зевнула, словно до сих пор не назевалась в жизни. Чувства ее обострились, к ней возвратилась память. Девушки сидели полувраждебным кругом. Надо их понять, – сказала себе Джин, – попробовать поставить себя на их место.

– Ну, – сказала Джин, – ну что вы просто так сидите?

Девушки слегка зашевелились, каждая чуть изменила позу, словно повинуясь общему импульсу.

– Меня зовут Джин, – она встала, потянулась, пригладила волосы и оглядела комнату. Спальное помещение в старом Доме Реабилитации. – Чертова крысиная нора. Я думаю, слышит ли нас сейчас старый Колвелл?

– Слышит?

– Оборудовал ли он это место разными там проволочками для подслушивания? Может… – она заметила отсутствие понимания. – Подождите, я погляжу. Иногда микрофоны обнаружить легко, иногда нет.

Подслушивающая аппаратура должна располагаться у двери или у окна, чтобы легче было провести провода. Беспроволочная система выглядела бы в этой голой комнате роскошью. Джин обнаружила шишечку именно там, где и рассчитывала найти ее, над дверью. Экранированные провода вели сквозь дыру. Она оторвала ее и показала остальным.

– Вот. Старый Колвелл мог слышать каждое ваше слово.

Одна из девушек боязливо взяла приборчик.

– Значит вот как он всегда узнает, что происходит… Как вы определили, что он там?

Джин пожала плечами:

– Они достаточно обычны… Почему нас всех здесь заперли? Мы в тюрьме?

– Не знаю, как вы. А мы наказаны. Когда Колвелл улетел на Землю, некоторые из нас на грузовой лодке отправились в Ангел Сити… У нас редко бывает шанс. Колвелл рассвирепел. Он сказал, что мы все можем испортить.

– Что все?

Девушка сделала неопределенный жест.

– Через некоторое время, очень скоро, мы все будем богатыми. Так говорит Колвелл. Мы будем жить в хороших домах. Мы будем делать все, что захотим. Но прежде он должен найти деньги. Я больше ничего не могу припомнить.

– Черри отправилась за деньгами, – сказала другая девушка.

Джин заморгала.

– Есть еще одна?

– Нас было семеро. Вы восьмая. Черри полетела сегодня утром в Ангел Сити. Она предполагает сегодня достать деньги. Я думаю, что следующим пакетботом она отправится на Землю.

– О… – только и сказала Джин. Это было вполне возможно… Это вполне могло произойти… Ей показалось, что она почувствовала размах замысла Колвелла. Она сказала:

– Дайте мне посмотреть ваши руки.

Девушка безразлично протянула руку. Джин сравнила ее со своей, затем прищурилась.

– Глядите, одинаковая.

– Конечно, одинаковая.

– Почему «конечно?»

Девушка посмотрела на Джин с изумлением, с полупрезрительным выражением.

– Вы не знаете?

Джин покачала головой.

– Я ничего не знаю. Ну, слышала я всякую болтовню в Ангел Сити, но пока вас не увидела, считала, что я только одна, одна-единственная. И вдруг здесь еще шесть.

– Еще семь.

– Еще семь. Я и на самом деле очень удивлена. Словно громом стукнуло. Но до конца не поняла, что к чему.

– Колвелл говорит, что мы должны быть ему благодарны. Но никто из нас его не любит. Он не позволяет нам ничего делать.

Джин вгляделась в шесть лиц. Они лишены были некоторых качеств, которые у нее были. Жизненной силы? Своенравности? Джин попыталась постичь разницу между собой и остальными. Они казались столь же великолепными, столь же своенравными, какой была она сама. Но они не привыкли думать за себя. Слишком много их было. Они реагировали на одни и те же стимулы, имели одинаковые мысли. Среди них не могло быть борьбы за лидерство. Джин спросила:

– Разве вам не любопытно, откуда я взялась? Вы, кажется, совершенно не интересуетесь, ни так, ни этак.

– Ох, – девушка пожала плечами. – Все любопытство кончилось.

– Да, – сказала Джин. – Похоже, что так… Мне здесь не нравится.

– Нам тоже.

– Почему же вы не уйдете? Не сбежите?

Все девушки рассмеялись:

– Куда бежать? Через двести миль голых скал? И что потом? Чтобы улететь с Кодирона, у нас нет денег.

Джин презрительно фыркнула:

– Девушки, которые хорошо выглядят, всегда могут найти деньги.

Они искренне заинтересовались:

– Как?

– О, есть способы. Я догадываюсь, вы никогда не путешествовали.

– Нет, мы видели несколько фильмов, смотрели телевизор и читали книги.

– Книги вам подбирал Колвелл?

– Да.

– Старый лицемер Свенгали…

– Кто, кто?

– Некто, похожий на Колвелла, только примерно – нет, точно одна восьмая его честолюбия… С чего это все началось?

Девушка, сидевшая рядом, пожала плечами. Там, где рукав блузки потянулся вверх и обнажил запястье, была татуировка. Джин наклонилась вперед и прочла: «Фелисия». Взбудораженная внезапным воспоминанием, она взглянула на собственное запястье. Татуировка на ее матовой коже гласила: «Джин».

Теперь она на самом деле разозлилась:

– Клеймить нас как скот!

Никто из других не разделил ее возмущения.

– Он говорит, что должен как-то различать нас.

– Чертов старый негодяй… В некотором смысле, однако, он… – Ее голос замер. – А как вышло, что все мы одинаковы?

Фелисия смотрела на нее яркими расчетливыми глазками.

– Вам надо спросить Колвелла. Нам он не объяснял.

– Но ваши матери? Кто ваши матери?

Фелисия поморщилась:

– Давайте не будем говорить об отвратительном.

Следующая за ней девушка сказала с легкой злостью.

– Вы видели старую Свенску, женщину, которая помогла вам войти? Это мать Фелисии.

– О-о-о-о-х! – сказала Фелисия. – Я долбила тебе сколько раз! Никогда не напоминай мне об этом! Не забудь свою мать, женщину, которая умерла, у нее была только половина лица…

Джин заскрежетала зубами и зашагала туда-сюда по комнате.

– Я хочу выйти из этой проклятой тюрьмы… Я бывала в тюрьмах, домах презрения, лагерях, приютах для сирот, я всегда уходила. Каким-нибудь образом, – она подозрительно оглядела шесть лиц. – Может быть, вам всем очень нужен Колвелл? Мне нет.

– Нам тоже нет. Но мы ничего не можем сделать.

– Приходила ли вам в голову мысль убить его? – спросила Джин саркастически. – Это достаточно легко. Стукнуть его хорошим ножом, и он в следующий раз не осмелится запирать вас… Я ударю его, если представится случай…

В комнате была тишина. Джин продолжила:

– Знаете ли вы, за чьими деньгами собирается Черри? Нет? Ну? За моими. У меня их очень много. Как только Колвелл узнал это, он начал гадать, как их забрать. Теперь он послал к моему поверенному Черри. Он рассказал ей, что делать, как извлечь из Майкрофта деньги. Майкрофт не почувствует разницы. Потому что она не только как я. Она есть я. Даже отпечатки пальцев.

– Конечно.

Джин сердито закричала:

– Вся трудность в том, что вам никогда не приходилось ни работать, ни сражаться, вы лишь сидите кружком, как собачки. Колвелл зовет вас цыплятами. И теперь все мужество вас покинуло. Вы свыклись с этим… с этим… – слова изменили ей, и она сделала яростный жест.

Сухой язвительный голос произнес:

– Очень интересно, Джин… Могу я вас пригласить на несколько минут побеседовать?

Девушки зашуршали, осознавая происшедшее. В дверях стоял Колвелл. Джин, пристально посмотрев на девушек через плечо, прошествовала в коридор. С могильной учтивостью Колвелл провел ее в светлую комнату, обставленную как кабинет. Он уселся в кресло у современного электрифицированного стола. Джин осталась стоять посредине, наблюдая за ним вызывающе.

Колвелл вертел карандаш двумя пальцами. Он осторожно подбирал слова.

– Мне становится ясным, что вы представляете собой проблему.

Джин топнула ногой:

– Мне наплевать на ваши проблемы. Я хочу вернуться в Ангел Сити. Если вы думаете, что можете продержать меня здесь долго, вы сумасшедший!

Колвелл с явным интересом смотрел на карандаш:

– Мы в очень своеобразной ситуации, Джин. Позвольте мне вам объяснить ее, и вы поймете необходимость сотрудничества. Если мы будем работать вместе – вы, я, другие девушки, – мы все сможем стать богатыми и независимыми.

– Я уже богата… и уже независима.

Колвелл мягко улыбнулся.

– Но вы же не захотите разделить свое богатство со своими сестрами?

– Я не хочу делить свое богатство со старым Полтоном, с вами, с водителем кэба, с капитаном Бьюкируса… Почему я должна делить его с ними? – Она в бешенстве покачала головой. – Нет, сэр, я хочу отсюда уйти, прямо сейчас. И вам лучше позаботиться об этом, а то напоретесь на чертовы неприятности…

– В отношении денег, – сказал спокойно Колвелл, – мы их разделим, и разделим на равные доли.

Джин усмехнулась:

– Как только вы увидели меня в первый раз в офисе мистера Майкрофта, вы уже все посчитали. Вы решили, что заманите меня сюда и пошлете одну из ваших девушек забрать деньги. Но вы приняли мистера Майкрофта за простачка. Он торопиться не будет. Ваша Черри не многого от него добьется.

– Того, что она добьется, будет вполне достаточно. Если не всего. У нас всегда остается доход с двух миллионов долларов. Что-то около пятидесяти тысяч в год. Что нам еще надо?

Глаза Джин от злости наполнились слезами:

– Почему вы рискуете, оставляя меня в живых? Рано или поздно я вырвусь, стану свободной и не слишком буду разбираться, кто мне пакостил…

– Моя дорогая девочка, – мягко упрекнул ее Колвелл. – Вы перенервничали. В основании моего дела лежит столько, что вы даже и не подозреваете. Словно подводная часть айсберга. Позвольте мне рассказать вам маленькую историю. Сядьте, моя дорогая, сядьте.

– Без «дорогая», вы, старый…

– Ах ты, ах ты… – Колвелл положил карандаш и откинулся назад. – Двадцать лет назад я работал постоянным врачом в Доме Реабилитации. Тогда, конечно, я преуспевал. – Он резко взглянул на нее. – Все это должно остаться между нами. Поняли?

Джин начала дико смеяться, затем на язык к ней стала проситься поразительно удачная реплика. Но она сдержалась. Если старого Колвелла так грызло тщеславие, если нужда в умном слушателе была такой, что он не погнушался ею, пусть говорит. Так будет лучше.

Девушка уклончиво пробормотала что-то. Колвелл посмотрел на нее украдкой и закудахтал, словно читал ее мысли.

– Ничего, ничего, – говорил Колвелл. – Вам не стоит забывать, что вы очень многим мне обязаны. Само человечество мне многим обязано. – Старик улыбался, лелея свою мысль, перекатывая ее любовно в мозгу. – Да, очень многим. Вы, девушки, особенно. Семеро из вас, так сказать, обязаны мне самим своим существованием. Я взял одну и сделал восемь.

Джин ждала.

– Семнадцать лет назад, – продолжал Колвелл мечтательно, – директор Дома вступил в неблагоразумную любовную связь с молодой общественной работницей. На следующий день, опасаясь скандала, директор проконсультировался со мной. И я согласился осмотреть молодую женщину. При помощи хитроумной фильтрации я сумел изолировать оплодотворенную яйцеклетку. Я долго ждал такой возможности. Я нянчил эту яйцеклетку. Она разделилась – первый шаг на ее пути к настоящему человеческому существу. Очень осторожно я отделил одну от другой. Каждая разделилась снова, и снова я отделил дуплеты. Еще одно деление, и опять я…

Джин глубоко вздохнула:

– Тогда Молли не моя мать. Не зря я слушаю…

Колвелл осадил Джин взглядом.

– Не спешите… Там, где была одна яйцеклетка, стало восемь. Восемь идентичных. Я позволил им развиваться нормальным образом, хотя мог бы продолжать процесс деления до бесконечности… Через несколько дней, когда клетки стабилизировались, я взял восемь здоровых женщин-заключенных в лазарет. Я впрыснул им снотворное и напичкал соответствующими гормонами, а потом имплантировал каждой в матку по зиготе.

Колвелл рассмеялся, развалившись удобно в кресле.

– Восемь беременностей, и никогда я раньше не видел, чтобы женщины были настолько изумлены. Одна из них, Молли Саломон, посчитала, что у нее ремиссия болезни, и бежала из Дома до рождения ребенка. Моего ребенка. Предполагаю, имею право сказать это. На самом деле, я считаю, она имела к нему очень маленькое отношение. Последовала серия неудач, и я потерял из виду ее и восьмого ребенка, – он с сожалением покачал головой. – Это пробило неприятную брешь в замысле, но все же у меня оставались мои семь… И вдруг, семнадцать лет спустя, в Столице, на Земле, я забрел в офис и там – вы! Я знал, что меня ведет судьба!

Джин облизнула губы:

– Если Молли не моя настоящая мать, тогда кто же?

Колвелл сделал грубый жест:

– Не имеет значения. То, что непосредственный донор забыт, к лучшему!

Джин сказала как бы мимоходом:

– Чего вы добиваетесь? Вы доказали, что это может быть сделано; зачем прятать бедных девушек в глуши Кодирона?

Колвелл проказливо подмигнул:

– Эксперимент еще не окончен, моя дорогая.

– Не окончен?

– Нет. Первая фаза блестяще завершена, теперь мы повторим процесс. И в этот раз я запущу в дело свое собственное семя. Я хочу восемь больших сыновей. Восемь больших мальчиков Колвеллов.

Джин тихо сказала:

– Это глупо.