Текст книги "Операция «Экзосет»"

Автор книги: Джек Хиггинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Глава 3

Бал в аргентинском посольстве был роскошный. Хрустальные люстры заливали весь зал ярким светом, который играл в огромных зеркалах. Красивые женщины, элегантные мужчины, великолепные вечерние платья, парадные мундиры, изредка – алые или лиловые сутаны священников. Танцоры плавно кружились под негромкую музыку, а зеркала как будто отражали память о давно прошедших временах.

Трио музыкантов на подиуме в углу зала играло хорошую музыку, как раз такую, какую любил Рауль Монтера. Это были старые вещи, популярные много лег назад – Код Портер, Родригес, Харт, Ирвин Берлинг. И все же ему было скучно. Он извинился и отошел от маленькой группы, собравшейся вокруг посла. Взял с подноса у проходившего мимо официанта стакан минеральной воды, прислонился к колонне и закурил.

Парадная форма сидела на нем безукоризненно, на левой стороне груди сверкал целый ряд медалей. Хотя внешне Монтера оставался спокойным, в душе он чувствовал какую-то смутную тоску, и ему хотелось уйти. Подобные балы он считал пустой тратой времени, его энергичная натура требовала чего-то более активного.

– Мадемуазель Габриель Легран! – объявил мажордом, перекрыв гул голосов в зале.

Монтера поднял глаза и увидел в зеркале ее отражение.

У него вдруг перехватило дыхание. Несколько мгновений от стоял, как загипнотизированный, потом медленно повернулся, чтобы посмотреть на самую красивую женщину, которую он когда-либо видел в своей жизни.

Ее волосы не были подвязаны лентой, как утром, в квартире Фергюсона. Она подстригла их по французской моде «ле ку саваж»: спереди коротко, длиннее по бокам и почти до лопаток сзади.

Ярко-зеленые глаза, высокие скулы, делавшие ее похожей на скандинавку, рот большой, но красиво очерченный. Ее облегало серебристое вечернее платье, очень короткое, выше колен, потому что в этом сезоне в моду опять вошло мини. На ногах у нее были изящные серебряные туфельки на тонком высоком каблуке. Она шла с независимым видом, слегка надменным, словно говоря: «Обожайте меня, не замечайте меня – мне все равно».

Рауль Монтера никогда еще не видел такой женщины. Ему показалось, что она может получить весь мир, если пожелает. Она тоже посмотрела не него, но тут же отвела взгляд, как будто искала кого-то в зале.

К ней моментально присоединился молодой армейский капитан, заметно перепивший. Монтера дал ему немного времени, чтобы Габриель смогла почувствовать его назойливость, потом направился в их сторону.

– А, вот и ты, дорогая! – громко сказал он по-французски. – Я тебя везде ищу.

Ее реакция балы замечательной. Она повернулась к нему и поцеловала в щеку.

– А я уже стала волноваться, что тебя нет.

– Прошу прощения, полковник! – Молодой армейский капитан в замешательстве удалился.

Монтера и Габриель переглянулись, и оба рассмеялись.

Он взял ее за руку.

– Я полагаю, мужчины иногда досаждают вам?

– О, с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать!

– Наверное, вы не самого лучшего мнения о нас?

– Если вы имеете в виду – люблю ли я мужчин, то не очень. – Она улыбнулась. – Но могут быть исключения.

Он внимательно осмотрел ее руку.

– А, хорошо!

– В чем дело? – не поняла она.

– Обручального кольца нет.

– Он опустил ее руку, подтянулся и щелкнул каблуками.

– Полковник Рауль Карлос Монтера, к вашим услугам. Сочту за великую честь пригласить вас не только на этот танец, но и на все остальные сегодня вечером.

Он снова взял ее за руку и вывел на середину зала. Трио заиграло фокстрот «Наша любовь останется с нами навсегда».

– Очень подходящая мелодия, – сказал Монтера и легко обнял ее за талию.

Она не ответила. Некоторое время они танцевали молча. Потом она дотронулась до шрама на его щеке.

– Откуда это?

– Осколок, – коротко ответил он. – В воздушном бою.

Габриель прекрасно играла свою роль.

– Но где? – удивилась она. – Аргентина уже давно не воюет.

– Люди всегда где-нибудь воюют. Долгая история.

Она коснулась его шрама. Он пробормотал по-испански, как бы про себя:

– Я слышал, что бывает любовь с первого взгляда, но всегда считал это нелепым.

– Почему? – спросила она на том же языке. – Разве поэты не уверяют нас уже много столетий, что это единственная истинная любовь?

– Так вы и по-испански говорите? Поистине нет конца вашему очарованию!

– По-английски тоже. И по-немецки. А вот по-русски я говорю недостаточно свободно, но читаю хорошо.

– Поразительно!

– Вы думали, что для красивой женщины это не обязательно?

Он услышал горечь в ее голосе и взглянул ей в лицо. В его взгляде были нежность и сочувствие.

– Простите меня, если я вас обидел. Я не хотел. Обещаю, что исправлюсь.

Музыка кончилась, и он отвел ее в сторону.

– Шампанского? Вы француженка, и это ваш напиток. Я думаю, вам нравится шампанское?

– С удовольствием.

Он щелкнул пальцами, подзывая официанта, взял у него бокал и подал ей.

– "Дом Периньон" – самое лучшее. Сегодня мы стараемся найти друзей.

– Кажется, сейчас это вам особенно необходимо.

– Не понял, – нахмурился он.

– Сегодня я слышала в «Новостях», что в Британском парламенте опять разгорелись дебаты насчет Фолклендских островов. Ваш военный флот начал маневры в том районе.

– Не Фолклендские, – усмехнулся он. – Мы называем их – Мальвинские острова. – Монтера пожал плечами. – Старая ссора, не стоит и говорить об этом. Политики сумеют все уладить. На мой взгляд, англичане скоро заключат с нами сделку.

Она не ответила, но взяла его под руку. Они прошли через зал и вышли в сад через открытую стеклянную дверь. По пути он взял еще один бокал шампанского и подал ей.

– А вы не пьете? – спросила Габриель.

– Не очень много, и не шампанское. Я стал плохо переносить его. Старею.

– Ерунда!

– Сорок пять. А вам?

– Двадцать семь.

– Господи Боже, хотел бы я снова быть таким же молодым.

– Возраст – это состояние души. Герман Гессе сказал как-то, что юность и старость только для обычных людей. Все талантливые и исключительные личности могут иногда быть молодыми, иногда – старыми, точно так же, как они радуются или грустят.

– Мудрая мысль. Откуда вы все это знаете?

– Я училась в Сорбонне, потом в Оксфорде. В женском колледже Сент-Хью. Там не было ни одного мужчины, и слава Богу!

Трио заиграло «Туманный день в Лондоне».

– "Я чужой в вашем городе..." – негромко запел он по-английски.

– О нет! – живо возразила Габриель, – Мой город – Париж. Но Фред Астер был прав, когда пел эту песню в кино. Каждый, кто приезжает в Лондон, должен хотя бы раз прогуляться по набережной Темзы, и лучше всего – вечером.

Он улыбнулся.

– Отличная идея! Но сначала мы должны поесть. Кажется, у вас неплохой аппетит? Еще немного шампанского?

Шел дождь, и туман клубился на улицах. Военная плащ-накидка, которую он нашел для нее, промокла насквозь. Монтера был в форме, но великолепие мундира скрывалось под широким офицерским плащом.

Они прошли несколько миль пешком, не обращая внимания на дождь. Служебная машина Монтеры ехала за ними. Габриель надела простые туфли на низком каблуке, которые Рауль взял для нее у служанки в посольстве.

Они прошли мимо дворца, потом через Сент-Джеймсский парк. Монтера еще никогда в жизни так не наслаждался обществом другого человека, как сегодня.

– Вы не устали? – спросил он, когда они подходили к Вестминстерскому мосту.

– Нет. Я ведь обещала вам что-то особенное, помните?

– О, я забыл!

Они подошли к мосту и свернули на набережную.

– Ну вот и пришли. Это самое романтическое место во всем Лондоне. Иногда я представляю себе, как в том старом фильме, что Фред Астер держит меня за руку и поет. Мы идем с ним по набережной, а за нами вдоль обочины медленно едет машина.

– С тех пор положение на дорогах сильно изменилось, – усмехнулся Монтера. – Невозможно ехать вдоль обочины, там уже стоит слишком много машин.

Высоко наверху Большой Бен стал бить полночь.

– Час ведьм, – сказала Габриель. – Вам нравится экскурсия?

Он закурил и облокотился о парапет.

– Очень! Я люблю Лондон. Чудесный город.

– Но не выносите англичан?

Он пожал плечами.

– Да нет, они ничего. Я учился в военном училище в Крануэлле. Там были хорошие ребята – самые лучшие. Проблема только в том, что для них мы – «даго», мы – латиноамериканцы. Если «даго» – отличный летчик, то только потому, что они неплохо с ним работали.

– Ерунда! – сердито сказала она. – Вы им ничем не обязаны. Вы сами – превосходный летчик. Самый лучший!

– Вы-то откуда знаете? – рассмеялся он.

Дождь усилился и перешел в настоящий ливень. Монтера обернулся и подозвал машину.

– Пожалуй, я отвезу вас домой.

– Да, – согласилась она, – пора возвращаться.

Они взялись за руки и побежали к машине.

* * *

На стене гостиной в квартире на Кенсингтон Палас Гарденз висела прекрасная картина Писсарро. Монтера разглядывал ее, держа в руке стакан бренди.

Габриель вышла из спальни, расчесывая волосы. На ней был старый халат, очевидно мужской, и слишком большой для нее.

– Это Писсарро в оригинале, или мои глаза меня обманывают? – спросил Монтера.

– Боюсь, что мой отец богат до неприличия, – ответила Габриель. – Электроника, вооружение и все такое прочее. Он живет в Марселе и иногда присылает мне подарки.

Он помолчал, потом сказал серьезно:

– Я думаю, глупо надеяться, что такая девушка, как вы, смогла дожить до двадцати восьми лет без осложнений. Вы замужем? Я не ошибаюсь?

– Разведена.

– А, понятно.

– А вы?

– Моя жена умерла четыре года назад. От лейкемии. Наша семья довольно консервативная, и поэтому моя мать сама выбирала мне невесту. Вот так. Она была дочерью друга семьи.

– Достойная пара для Монтеры?

– Точно. У меня есть десятилетняя дочь, Линда. Она живет у бабушки. Я не очень хороший отец. Слишком нетерпелив.

– Не могу этому поверить.

Они стояли совсем рядом. Он вдруг обнял ее и прикоснулся губами к ее щеке.

– Я люблю вас. Не спрашивайте, как это получилось, но это правда. Я никогда не встречал женщины такой, как вы.

Он поцеловал ее в губы. Она ответила на поцелуй, но в следующий момент мягко отстранила его. В ее глазах промелькнуло что-то странное, похожее на страх.

– Пожалуйста, Рауль, не надо. Не сейчас.

Он нежно взял ее за руку и кивнул.

– Конечно. Я понимаю. Можно мне позвонить вам утром?

– Да, позвоните, пожалуйста.

Он отпустил ее, взял свой плащ и пошел к двери. Здесь он взглянул на нее и улыбнулся немного виноватой улыбкой. Габриель подбежала к нему и положила руки на плечи.

– Вы были так добры ко мне. Я к этому не привыкла. Очень мало таких мужчин, как вы. Но дайте мне немного времени.

– Сколько хотите. – Он опять улыбнулся. – С вами я чувствую себя таким нежным, что сам удивляюсь.

Дверь за ним тихо закрылась. Габриель прислонилась к ней спиной, переполненная такой радостью, какой никогда раньше не испытывала.

Как только Монтера сел в свою посольскую машину, водитель завел мотор и уехал. Мгновение спустя из парадного на противоположной стороне улицы вышел Тони Вильерс. Он закурил сигарету, посмотрел вслед машине, потом – на окна квартиры. Свет в окнах погас. Он постоял несколько секунд, затем повернулся и зашагал прочь.

* * *

Бригадир Чарльз Фергюсон сидел на кровати, опершись спиной о груду подушек. Он работал, просматривая какие-то бумаги. Зазвонил красный телефон. Это была прямая связь со службой безопасности, штаб которой размещался в лондонском Уэст-Энде, в большом красно-белом здании без всяких вывесок, недалеко от отеля «Хилтон».

– Фергюсон слушает.

В трубке послышался голос Гарри Фокса:

– Получено шифрованное сообщение из Вашингтона, сэр, из ЦРУ. Кажется, они считают, что аргентинцы собираются нанести удар по Фолклендским островам в ближайшие дни.

– Неужели? А что говорят в нашем Министерстве иностранных дел?

– Они думают, что это провокация, сэр.

– Вот как? От Габриель ничего не слышно?

– Пока нет.

– Интересная мысль, Гарри. Рауль Монтера – один из лучших летчиков в Аргентине. У него есть настоящий боевой опыт, а таких у них не много. Если они собираются что-то начать, его отзовут домой.

– Еще умнее в таком случае оставить его в Лондоне.

– Верно. Ладно, увидимся утром. Если до полудня ничего не услышим от Габриель, я сам позвоню ей.

Он положил трубку и вернулся к своим бумагам.

Глава 4

Когда на следующее утро Монтера, в джинсах и летной куртке из черной кожи, явился к Габриель, она только что вышла из ванной и была в том же самом старом халате. Часы показывали только восемь, но он не мог больше ждать.

– Это неофициальный визит, – пояснил он, показывая на свой наряд.

Она поцеловала его в щеку и потрогала крестик, который висел у него на шее на тонкой цепочке.

– Ты выглядишь роскошно.

Она говорила по-английски, и Монтера ответил на том же языке:

– Роскошно? По-моему, это неподходящее слово для мужчины.

– Роскошно! – повторила она с шутливым упрямством. – И не спорь со мной. Я хочу выйти прогуляться. Пойдем через Кенсингтонский сад, потом зайдем в «Харродз». Мне надо кое-что купить.

– Отлично!

Он закурил и сел в кресло, просматривая утреннюю газету, пока она одевалась. Он нашел отчет о вчерашнем заседании парламента, где премьер-министру задавали вопросы о Фолклендских островах. Монтера с интересом углубился в чтение и поднял голову только тогда, когда Габриель вышла из своей комнаты.

В желтой футболке, туго обтягивающей грудь, в белой юбке выше колен и в коротких ковбойских сапожках на высоком каблуке, она выглядела удивительно молодой и свежей. Солнечные очки утопали в ее пышных светлых волосах.

– Идем? – спросила она.

– Конечно. – Он встал и открыл перед ней дверь. – Ты полна сюрпризов. Кто-нибудь говорил тебе это?

– Очень часто.

* * *

Толпа в Кенсингтонском саду была весьма пестрой. Арабы и азиаты всех мастей перемешались с британцами. Люди сидели на траве, прогуливались по дорожкам, мальчишки играли в футбол на поляне. Большинство мужчин провожало Габриель восхищенными взглядами.

Она взяла Рауля под руку.

– Ответь мне на одни вопрос: зачем ты летаешь?

Один из самых дорогих и фешенебельных магазинов Лондона.

– Это моя работа.

– Но ты, наверное, очень богат. Все знают, что в аргентинских военно-воздушных силах полно аристократов. Ты мог бы делать все, что захочешь.

– Попробую объяснить, – ответил он. – У меня был дядя Хуан, брат моей матери. Сказочно богатый человек. Он происходил из старейшей мексиканской семьи, но с самого детства питал лишь одну страсть.

– Женщины?

– Да нет, я серьезно говорю. Бой быков. И он все-таки стал тореро, профессиональным бойцом. Для семьи это явилось величайшим позором, потому что в тореро обычно идут цыгане или бедняки.

– И что же?

– Однажды, мальчишкой, я сидел с ним, когда он наряжался в свой костюм перед выходом на арену в Мехико. Я насчитал на его теле девять шрамов от рогов. Я спросил: «Дядя, у тебя все есть – титул, деньги, власть, а ты выходишь сражаться с быками. Каждую неделю ты рискуешь своей жизнью. Зачем это тебе?»

– И что он ответил?

– Он сказал: «Такой уж я есть. Просто это единственное, что мне хочется делать». Со мной то же самое. Я хочу летать, вот и все.

Она дотронулась до шрама на его щеке.

– Но ведь ты мог бы погибнуть!

Он усмехнулся.

– Тогда я был моложе. Глупее. Я верил в свободу, справедливость и тому подобную чушь. Сейчас я стал старше. Ничего уже не осталось.

– Ну, это мы еще посмотрим!

– Это обещание?

– Да так... А что случилось с твоим дядей?

– Однажды он все-таки угодил быку на рога и погиб.

Габриель вздохнула.

– Ужасно!

Она крепче схватилась за его руку. Они вышли из сада и пошли по Кенсингтон-роуд.

– Боюсь показаться бестактным, – сказал он, – но ты выглядишь сегодня очень соблазнительно. Ты специально так оделась?

– А как ты думаешь? – ответила она вопросом на вопрос.

– Я думаю, в этом есть определенная цель.

Габриель пожала плечами.

– Не знаю. Какое это имеет значение? Возможно, иногда хочется быть соблазнительной.

Он остановился и взглянул на нее.

– Ты – самая красивая женщина из всех, которых я видел в своей жизни. Несмотря на этот легкомысленный наряд.

– Очень мило с твоей стороны.

– Я вот о чем подумал: принимаешь ли ты сегодня просителей с предложением руки и сердца? Или сегодня неприемный день?

Габриель вдруг помрачнела и потупилась.

– Не надо, Рауль, это не смешно. Совсем не смешно!

Он нежно поцеловал ее.

– Неужели ты не видишь, как я люблю тебя? Для меня это вполне серьезно. Я не шучу.

У нее в глазах появились слезы.

– О Боже! – прошептала она. – Я терпеть не могу мужчин, но ты не такой, как другие. Такого, как ты, я еще никогда не встречала.

Монтера остановил проезжавшее мимо такси.

– Зачем это? – удивилась Габриель. – Куда мы едем?

– Домой, – ответил он, – На Кенсингтон Палас Гарденз. Какой замечательный адрес, как раз рядом с русским посольством!

Они лежали в постели рядом, глядя, как колышется белая занавеска под легким ветерком из приоткрытого окна. Монтера подумал, что много лет он не чувствовал себя так хорошо и спокойно.

На маленьком столике рядом с кроватью стоял кассетный магнитофон. Габриель включила его, и чудесный голос Эллы Фицджеральд запел: «Наша любовь останется с нами навсегда».

– Это для тебя, – сказала она.

– Ты – прелесть!

Он поцеловал ее в лоб. Она замурлыкала от удовольствия. Потом перевернулась на живот и вздохнула.

– Как хорошо было! Может, еще раз попробуем?

– Дай мне хоть отдышаться!

Она засмеялась:

– Бедный ты мой старичок! Устал? Дай я на тебя посмотрю.

Она внимательно изучала его лицо своими зелеными глазами, будто старалась запечатлеть его образ в памяти навсегда.

– Расскажи мне, откуда у тебя этот шрам.

Монтера пожал плечами.

– Я летал с острова Фернандо-По в Порт-Харкорт в Биафре во время гражданской войны в Нигерии. Мы летали на «Дакотах» обычно ночью, но в тот раз мне пришлось лететь днем. Им срочно понадобились медикаменты. Шел дождь, настоящая гроза. Ко мне прицепился русский «МиГ». Летчик был египтянин, как я потом узнал. Он просто расстреливал меня, как живую мишень. Через несколько секунд трое из моего экипажа оказались убиты. Тогда я и получил вот это. – Он коснулся пальцем своего шрама.

– А что потом?

– Опустился до пятисот футов. Когда он следующий раз зашел мне в хвост, я опустил закрылки, «тормознул». «Дакота» почти повисла в воздухе.

– А «МиГ»?

– У него не осталось пространства для маневра. Он перелетел меня и врезался в джунгли.

– Ты молодец!

Она провела пальцами по его губам. Монтера сонно пробормотал:

– Я хочу быть честным с тобой до конца, понимаешь? Я еще никогда ни с кем этого не чувствовал. Я бы хотел отдать тебе всего себя.

У Габриель защемило в груди, потому что она-то обманывала его. Ей все же удалось улыбнуться.

– Не беспокойся ни о чем. Усни. У нас еще целый день впереди.

– Нет, ты ошибаешься, У нас впереди целая жизнь. – Он улыбнулся. – Я всегда любил ночной город. Молодым я часто гулял ночью по Парижу, Лондону или Буэнос-Айресу. В ночном городе есть что-то волшебное. Кажется, что в конце улицы тебя ждет что-то совершенно необыкновенное.

– Что ты имеешь в виду?

– Мне уже сорок пять. В июле стукнет сорок шесть. Как долго ты шла ко мне! Но все же пришла наконец. Я не спросил, какой у тебя знак Зодиака?

– Козерог.

– Ужасная комбинация. Лев и Козерог. Совершенно безнадежно.

– Так уж безнадежно?

Она поцеловала его, и через мгновение он уже спал.

Габриель стояла у окна, смотрела на сад и думала о Рауле. В гостиной зазвонил телефон. Она торопливо вышла в другую комнату и взяла трубку. Это был Фергюсон.

– Привет, Габриель! Какие у нас новости?

– Никаких.

– Он сейчас с вами?

Габриель вздохнула.

– Да. Спит в другой комнате.

– Обстановка накаляется. По всем признакам, они готовятся к нападению. Вы уверены, что он остается в Лондоне?

– Да. Абсолютно уверена.

– Отлично. Я еще позвоню потом.

Габриель положила трубку. В этот момент она ненавидела Фергюсона так, как никого другого в своей жизни. Рауль Монтера вдруг резко вскрикнул. Она бросилась в спальню.

Этот сон был таким реальным, каких он еще никогда не видел. Он летел в самолете, который превратился в решето. В фюзеляже зияли огромные дыры. Он даже слышал, как дребезжат оторванные куски обшивки, и чувствовал запах горящего масла и дыма. В панике он пытался открыть плексигласовый колпак, но не мог.

– Боже милостивый, не дай мне сгореть! – шептал он.

Колпак наконец слетел. Его пальцы были в крови. Он начал выбираться из кабины, но его вдруг накрыла большая черная тень. Он поднял голову и увидел огромного орла, который стремительно пикировал на него, выпустив острые блестящие когти. Еще мгновение – и когти вонзятся в его тело. Он закричал от ужаса и проснулся. Над ним склонилась Габриель.

* * *

Они сидели вдвоем в большой ванне, друг против друга, и пили чай из тонких фарфоровых чашек. Монтера курил сигарету.

– Чай превосходный, – сказал он.

– Для тебя чай намного полезнее, чем кофе.

– Все, с этого момента кофе для меня не существует.

– Орел снижается. Остается сделать только одно.

– Что именно?

– Ты сам сказал. Опустить закрылки, «тормознуть». Даже орел может промахнуться.

– Великолепно! Из тебя получился бы отличный летчик. – Он встал и потянулся за полотенцем. – Что будем делать дальше?

– Я бы еще раз хотела посмотреть этот спектакль – «Кошки».

– Билеты достать невозможно. – Монтера стал одеваться.

– Считай, что это вызов тебе.

– Принимаю. А потом – ужин, хорошо?

– Хорошо. У «Дафны». Сегодня мне хочется французской кухни. И закажи отдельную кабинку.

– Как вам будет угодно, сеньорита, – галантно ответил он по-испански.

Когда Монтера надевал свою летную куртку, из кармана выпал бумажник. Среди высыпавшихся из него бумаг оказалась небольшая фотография. Габриель подняла ее. На снимке была женщина, сидевшая на стуле с прямой спинкой. Тщательно причесанные волосы, несколько надменное лицо аристократки. Рядом с ней стояла высокая девочка в белом платье, с большими черными глазами.

– Какая красивая! – воскликнула Габриель. – Она похожа на тебя. А с твоей мамой, кажется, трудно иметь дело.

– Трудно иметь дело с доньей Еленой де Монтерой? О нет! Не всегда. Только в большинстве случаев.

– Ладно, отправляйся! – Она собрала выпавшие бумаги, сложила их обратно в бумажник и протянула ему. – У меня еще много дел.

Он улыбнулся, шагнул к двери, но остановился. Когда он обернулся, улыбки уже не было. Он смотрел на нее серьезно и даже чуть-чуть печально. Габриель подумала, что он какой-то беззащитный в своей черной рубашке с расстегнутым воротом и в старенькой кожаной куртке.

– Ты в самом деле выглядишь роскошно, – сказала она.

– Я полжизни провел в воздухе, но ничего там не нашел.

– Теперь у тебя есть я.

– Да, и вот что я хочу тебе сказать... – Рауль опустился на одно колено рядом с ванной. – Как ты думаешь, не согласилась бы ты выйти замуж за одного немолодого летчика, который считает, что стал слишком стар, чтобы летать, и поэтому отличается несносным характером?

В ее глазах появились слезы. Она поцеловала его, потом оттолкнула от себя.

– Ну иди же! Отправляйся!

– Иду. – Монтера достал из бумажника фотографию. – Оставь ее у себя.

Дверь за ним закрылась. Габриель осталась одна. Из ее глаз катились слезы. Она думала о Фергюсоне и желала, чтобы он умер.

* * *

Фергюсон сидел за столом у себя в квартире на Кавендиш-сквер вместе с Фоксом, когда дверь распахнулась и в комнату ворвался Вильерс, оттолкнув в сторону Кима, прежде чем тот успел доложить о нем.

– А, Тони, дорогой мой, ты, кажется, чем-то возбужден? – добродушно спросил Фергюсон.

– Что происходит между Габриель и этим аргентинцем Монтерой? – выпалил Вильерс. – Я следил за ним вчера вечером, так что не пытайтесь ничего отрицать. Она что, работает на вас?

– А это не твое дело, Тони, – ответил Фергюсон гак же добродушно. – Да и она тоже теперь не твоя.

Вильерс закурил и подошел к окну.

– Ладно, я понял. Но могу я хотя бы поинтересоваться? В прошлый раз, когда она делала для вас работу в Берлине, ее чуть не утопили в канале.

– Но ведь не утопили же, – возразил Фергюсон. – А все потому, что ты, мой дорогой Тони, появился вовремя, как всегда. Но с Монтерой – это так, мелочи. Она просто постарается достать кое-какую полезную информацию о положении в районе Фолклендов, вот и все.

– Каким образом, уложив его с собой в постель?

– Тебя это не касается, Тони. Тебе и без того есть о чем побеспокоиться. Я для тебя припас более важную новость.

Гарри Фокс протянул ему через стол телеграмму.

– Они отзывают вас из отпуска, Тони. Вы должны немедленно явиться в Герефорд.

В Бредбери-Лайнз, под Герефордом, находился штаб двадцать второго полка специальной воздушной службы.

– Но почему, черт возьми?

Фергюсон вздохнул и снял очки.

– Очень просто, Тони. Я полагаю, что ты отправишься на войну гораздо раньше, чем ты думаешь.

* * *

В своей квартире на Белгрейв-сквер Рауль Монтера сжимал в руке телефонную трубку, с ужасом слушая то, что говорил ему посол.

– Самолет на Париж отправляется через два часа. Необходимо, чтобы вы успели на него, Рауль. Рейс «Эр Франс» на Буэнос-Айрес отправляется в десять тридцать сегодня вечером. Вы нужны дома, друг мой. Я сейчас вышлю за вами машину.

Мальвины! Вот что это такое! Все вдруг стало на свои места. Но оставалась еще Габриель! Что делать с ней? «Судьба послала мне такое счастье, – думал он. – Возможно, это единственный мой шанс. И вот вмешался дьявол, чтобы все испортить!»

Он быстро собрался, побросав в сумку самое необходимое. Едва он успел закончить, в дверь позвонили. На пороге стоял шофер. Монтера схватил сумку и вышел. Он был все в тех же джинсах и старой кожаной куртке.

– В Хитроу, полковник, – объявил шофер, когда Монтера сел на переднее сиденье рядом с ним.

– Да, только поедем через Кенсингтон Палас Гарденз. И побыстрее. У нас не так уж много времени.

Габриель сидела перед зеркалом в своем старом халате, когда зазвенел звонок входной двери. Она подняла трубку домофона.

– Это я, Рауль. Открой скорее, пожалуйста.

Она приоткрыла дверь и ждала с каким-то нехорошим предчувствием. Внизу хлопнула дверь лифта. Через несколько мгновений появился Монтера. Его лицо было искажено подлинным страданием.

– У меня есть только две минуты. Мне нужно успеть на самолет в Париж. Меня отзывают в Буэнос-Айрес.

– Но почему? – воскликнула она.

– Какое это имеет значение? – Он впился ей в губы неистовым поцелуем, изливая переполнявшие его гнев и страсть. – Вот и все. Больше у нас ни на что нет времени. Чертова жизнь!

Он ушел. Снова хлопнула дверь лифта. Оцепенев, Габриель стояла там, где он ее оставил, потом побежала в спальню одеваться.

* * *

В Хитроу Монтера уже готовился пройти паспортный контроль, как вдруг услышал, как кто-то ясным высоким голосом выкрикнул его имя. Он обернулся. Она бежала к нему сквозь толпу, ее волосы растрепались, лицо было бледным.

Монтера обнял ее.

– Ты прелесть!

– Да что ты! Мне даже некогда было причесаться, и косметики никакой. Надела на себя первое, что под руку попалось.

– Все равно, ты – прелесть. Теперь я знаю, что значит быть счастливым. Спасибо тебе за это.

– Рауль, я люблю тебя. Я так тебя люблю!

Он улыбнулся.

– У нас есть поговорка: «Любовь – это дар, который надо вернуть вдвойне». Ты взвалила на мои плечи огромный груз, но это – прекрасный груз.

Объявили посадку.

– Ты будешь писать? – спросила Габриель.

– Наверное, это окажется трудным. Не волнуйся, если писем некоторое время не будет. Есть причины. Но вернусь, клянусь тебе. Все остальное неважно.

Габриель взяла его под руку, и они вместе пошли к паспортному контролю.

– Давай договоримся о том, что никогда больше не расстанемся, – сказал Монтера. – Никогда больше мы не скажем друг другу: «Прощай». Сегодня – последний раз. Один-единственный.

Он ушел, а она отвернулась к колонне, спрятала лицо в ладонях и заплакала.

Немного успокоившись, она подошла к телефону и позвонила Фергюсону.

– Он улетел, – сказала она в трубку. – Только что вылетел в Буэнос-Айрес через Париж.

– Что-то очень внезапно, – пробормотал Фергюсон. – Он объяснил что-нибудь?

– Нет.

– Вы, кажется, расстроены, Габриель?

Она ответила ему на таком французском, который не учат в школе, но Фергюсон все прекрасно понял. Она с треском повесила трубку и вышла из здания аэровокзала.

Когда Габриель приехала домой и открыла дверь своей квартиры, она обнаружила в комнате Тони Вильерса.

– Извини за вторжение, – сказал он. – Они прервали мой отпуск и срочно отправляют в Герефорд. Мне нужно взять кое-что из вещей.

Он вернулся в спальню и продолжил паковать стоявшую на кровати сумку. Габриель прошла за ним. Ее гнев вдруг обратился против него.

– Что, срочно понадобилось еще кому-то перерезать горло?

– Наверное.

– Как там Белфаст?

– Кошмарное место.

– Я думаю, для тебя это место самое подходящее.

Тони закрыл сумку и спокойно сказал:

– Пять лет назад ты так не думала. А ведь знала, кто я такой.

– С тех пор я многое поняла. Теперь мне ясно, что я не заслуживаю такого сокровища, как ты.

– Что же такого я сделал? Что, черт возьми, я сделал такого, что ты меня так ненавидишь?

– Я вышла замуж за чужого человека. О, конечно, в форме ты смотрелся великолепно! Тогда все и началось. Без тебя не обходилась ни одна грязная война. Только где-то начнут стрелять, как ты сразу же ехал туда. Борнео, Оман, Ирландия. Даже Вьетнам! Как я еще могу относиться к тебе и к твоему драгоценному спецназу! Ты хорош только в одном, Тони. Только одно умеешь делать хорошо – убивать людей!

– Не строй из себя невинную девочку. – Он указал на смятую постель, где она еще совсем недавно лежала с Монтерой, на ее желтую футболку и белую юбку, валявшиеся на полу там, где она их сбросила. – У всех есть свои служебные обязанности, но это заходит слишком далеко.

Габриель почувствовала, что сейчас расплачется.

– Я так его люблю, Тони! Я никогда не думала, что можно так любить. Но он улетел.

Вильерс взял свою сумку. Его захлестнула волна ревности и беспомощности. Он хотел что-то сказать, но говорить было нечего. Он повернулся и молча ушел, тихо прикрыв за собой дверь.

* * *

Фергюсон поднялся из-за стола и устало потянулся, Бумаги, бумаги, бумаги. Кажется, конца им не будет! Он подошел к окну и выглянул на улицу. Позади него открылась дверь и торопливо вошел Гарри Фокс.

– Важное сообщение, сэр, только что получено. Аргентинский флот прервал маневры и направляется к Фолклендским островам. – Он вручил Фергюсону телеграмму. – Как вы думаете, сэр, что это значит?

– Я был бы рад, если бы мне никогда не пришлось этого говорить, Гарри, но это война.