Текст книги "Дань смельчаку"

Автор книги: Джек Хиггинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

– Нет, Джексон, ради всего святого, нет, – пробулькал он. – Я расскажу вам все, если пообещаете меня отпустить.

– Договорились, – кивнул я. – Начинай.

– Недалеко от Линди, в восьми-девяти милях от побережья Дэвона, есть островок под названием Скерри. Примерно четыре года назад его оккупировала группа буддистских монахов. Они выдавали себя за беженцев из Тибета, но на самом деле являлись частью разведывательной команды Чен-Куена, оперировавшей в Западной Европе.

– Ты уверен?

Он принялся кивать, словно китайский болванчик.

– Я сам был там пару раз.

– Значит, сейчас Чен-Куен направился именно на Скерри?

– Именно. Набережная Коннорса недалеко от Хартленд-Пойнта – вот откуда он отправится на остров.

Я хорошенько обдумал его слова – дождь, видимо, был не прочь меня утопить.

– Где они оставили – если оставили – ту машину, в которой я приехал?

– В гараже. Отделавшись от вас, мы должны были вместе с Пай-Чаном поехать в ней вслед за ними.

– Великолепно, – сказал я. – Тогда – в путь.

Он с ужасом отстранился:

– Вы же сказали, что я смогу уйти. Пообещали...

– Знаю, – проговорил я мрачно. – Но все дело в том, что я кошмарный врун. И мне очень хочется к утру прибыть на набережную Коннорса, поэтому я решил прихватить тебя с собой – просто чтобы проверить, правду ли ты говоришь.

Тут он сломался окончательно. Его допекла моя ложь. Сил у Пэндлбери осталось лишь на то, чтобы ставить одну ногу впереди другой.

Мы зашли в дом, где задержались ровно настолько, чтобы я смог переодеться в сухое, и через четверть часа выехали к набережной Коннорса.

Глава 8
Набережная Коннорса

В мозгу засела бредовая идейка насчет того, что мне удастся перехватить Чен-Куена и его компанию, прежде чем они доберутся до пункта назначения, но после трезвого расчета стало ясно, что это совершенно невозможно.

До Коннорс-Куэй от Сэндбери всего сотня миль, но из-за дождя и ночного времени суток добраться до нее можно было только за два часа с лишним, а китайцы находились в пути уже полтора часа.

Конечно, прежде чем пуститься в плавание, они могли слегка задержаться, и я высказал свое предположение Пэндлбери.

– Не знаю, – пожал он плечами, – может быть, так оно и будет. Все ведь зависит от прилива.

– А в чем дело?

– В островной гавани. В нее можно войти только вместе с приливом, так как там полно рифов. Остров ими просто окружен.

– Понятно... скажи-ка вот что: сколько там может находиться народу? Одновременно?

Услышав вопрос, Пэндлбери внезапно ожил и резко повернулся ко мне.

– Человек сорок-пятьдесят, но думаю, что вы не отдаете себе отчета в действительном положении дел. Ведь они являются именно теми, кем себя представляют. Дзен-буддисты. Ведут крайне замкнутую, затворническую жизнь, несмотря на военную подготовку, – в общем, все, как в древние времена. Их кредо является уверенность, что мужчина в любое время должен быть готов ко всяким неожиданностям.

– Чертовски обаятельная мирная философия, да? И им она, похоже, нравится.

– Это обычная для жителя западного мира ошибка. Вы не так смотрите на вещи, как они. Поэтому не способны понять основные догматы их философии. В том, чтобы воевать за добро и высшие идеалы, нет ничего дурного или зазорного. Например, в Японии большинство самураев были дзенскими монахами. Путь дзен – это путь воина.

– Коммунистически-буддистские монахи, – сказал я. – Новейшая разновидность.

– Даже католические священники в некоторых южноамериканских странах принимают участие в народно-освободительной борьбе. – Казалось, он читает лекцию в институте. – Доминиканцы, например, являются марксистами в большей степени, чем сами марксисты. Разве не так?

– Ну хорошо, – кивнул я. – Все это замечательно, только меня тошнит и от вашей философии, и от вас всех, вместе взятых. Но как вы-то оказались в их компании? Каким ветром вас туда занесло? Трудно поверить, что их стиль жизни пришелся вам по вкусу.

– С мастером Чен-Куеном я встретился давным-давно, когда он учился в Лондонском экономическом колледже. Я в то время изучал изящные искусства и дзен, занимался у одного старого японского учителя, проживавшего в те годы в Лондоне. Он и познакомил меня с Чен-Куеном, который очень помог мне впоследствии. Я написал несколько книг и приобрел некоторую репутацию в данном вопросе.

– А затем он на какое-то время исчез, а когда появился снова, предложил собственное шоу в Сидбери...

– Откуда вы знаете? – Он казался удивленным, но ответа дожидаться не стал, а продолжил: – Вся беда в моей слабости. – В этом прозвучала настоящая патетика. – Мои убеждения крайне поверхностны. Правда, мне не особо нравились кое-какие вещи, в которые меня втягивали, но к тому времени было уже слишком поздно. Мне приходилось выполнять их приказы.

– Чем же они тебя так сильно удерживали? Какой кусок дерьма висел над твоей головой? Молоденькие мальчики или подглядывание в общественных уборных?

Похоже, я был непростительно жесток, потому что Пэндлбери съежился, словно от удара, и погрузился в молчание. Видимо, я чересчур близко подкрался к истине.

* * *

Через Бриджуотер в Тонтон, сквозь узкий освещенный туннель, со сгустившейся на обоих концах тьмой. Я гнал машину, погрузившись в собственные мысли так, словно Пэндлббри вовсе не существовало.

Я снова и снова прокручивал воспоминания, начиная с Тай Сона и первой встречи с Сен-Клером, Чен-Куеном и Мадам Ню, – все всплывало в памяти в мельчайших деталях, намного отчетливее, чем события нескольких последних дней.

Затем – Хелен. С некоторым стыдом я понял, что не очень много думал о ней. Даже не поинтересовался у Чен-Куена, зачем она ему... разве в качестве дополнительного средства нажима на брата.

И что с самим Сен-Клером? Отправили ли его дальше по цепочке, или же он все еще находился на острове? Тогда до меня впервые за все время дошло, что если он сейчас в море, то освободить его нет ни малейшей возможности.

* * *

Казалось, рассвет никогда не настанет. Разгорался он долго – серый и скучный, посеребренная темнота, да еще ливень хлестал такой непроницаемой стеной, что, когда мы мчались через Бидефорд, а затем по прибрежной дороге к Хартленд-Пойнт, видимость стала настолько дерьмовой, что острова Ландли было просто не разглядеть.

Довольно приличный отрезок времени Пэндлбери насупясь молчал. В сером свете рассвета лицо его казалось маской смерти, на которой застыло выражение полного отчаяния, которое при иных обстоятельствах вызвало бы у меня сочувствие. Он далеко забрался в болото, оно, возможно, накрыло его с головой, и все-таки я постоянно напоминал себе, что он готов был стать одним из моих палачей. В пять часов утра на побережье Дэвона, с бьющим с Атлантики ливнем, ничто не располагало к жалости.

Я обнаружил знак, указывающий направление на Коннорс-Куэй, повернул на узкую, извилистую дорожку, обсаженную по обочине столь густыми и высокими кустами, что ни сквозь них, ни поверх них ничего нельзя было разглядеть. Затем припарковался на обочине и выключил двигатель. Открыв окно, стал вдыхать холодный свежий утренний воздух.

Первым заговорил Пэндлбери. Голос его был хмур, как и утро.

– Мистер Джексон, вам известно китайское выражение ву?

Я кивнул:

– На нем построена вся дзенская философия. Грубый перевод означает: полная смена своего мировоззрения.

Пэндлбери добавил:

– Или же внутреннего восприятия, если угодно. То же, что японцы называют сатори.

– И что дальше?

– Сидя в машине, в полной прострации, не имея возможности ничем заняться, а только думать, я догадался – с большим трудом, надо заметить, – что все эти годы я ошибался. Эти люди несут зло, частью которого стал я сам.

– Несколько поздновато.

– Возможно. – Он смутно улыбнулся. – Зато теперь я могу предложить вам свою помощь.

– Я на это надеялся, хотя вполне понял бы отказ.

Больше всего в нем поражал его голос. Мрачный, серьезный и крайне спокойный, совершенно непохожий на тот, актерский, которым он обращался в конце службы к аудитории. Что не означало, разумеется, перемены моего к нему отношения. Тем не менее я сказал:

– В общем, так: обрисуйте мне положение в Коннорс-Куэй.

– Много лет назад из Коннорс-Куэй на остров ходил паром. Перевозил каменные плиты, так что Причал там добротный. Но с начала века вся эта местность превратилась в помойку. И сейчас ее откупили. Монахи. Это их частная собственность.

– Они там живут?

– Нет, во всей местности остался всего один обитаемый дом. В свое время там находилась деревенская гостиница. А живет в ней Даво.

– Это еще кто?

– Крайне неприятный субъект, которого монахи наняли присматривать за тем, что творится на материке. Мне кажется, он венгерский беженец. Приехал в Англию после восстания пятьдесят шестого года. Возит на остров продукты на своем баркасе и наблюдает за тем, чтобы возле его дома не шлялись нежелательные незнакомцы.

– Телефон там есть?

– В пабе – да, но на остров позвонить невозможно.

– Ничего, – сказал я. – Лиха беда начало. Давайте нанесем этому Даво платный визит.

Заведя «альфу», я пустил ее по извилистой тропинке, которая в конце концов привела меня к огромным запертым воротам. Продвижение на этом закончилось. Огромный плакат возвещал: «ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ – ДЕРЖИТЕСЬ ПОДАЛЬШЕ», а другая гласила: «ЗЛЫЕ СОБАКИ СПУЩЕНЫ С ПОВОДКОВ». Тут же покоились массивные цепи с огромными висячими замками.

– Отсюда еще четверть мили, – сказал Пэндлбери. – Придется идти.

– Похоже на то. А как же собаки?

– Болтовня. Их на самом деле не существует, но любопытные стараются держаться подальше.

В конце концов я решил ему довериться, потому что Пэндлбери шел со мной. Перебравшись через ограду, мы стали спускаться по старой заезженной дороге, приведшей нас к высокому кустарнику, который несколько смягчил порывистый ветер, приносимый вместе с дождем с моря.

Какое-то время Пэндлбери молчал, а затем вдруг схватил меня за руку:

– Вон с того пригорка вы все увидите.

Следующие, на сей раз распахнутые – ворота и перед нами распростерлась уходящая вниз долина с бухтой. Полдюжины полуразвалившихся домов и старый паб со струящимся из каминной трубы дымом. За ним прямо в море выдавался длинный причал – отрезок пути на проржавевших подпорках. В самом его конце был принайтован баркас, но нигде я не увидел ни одного человека. Даже на баркасе, хотя с такого расстояния, да еще в тумане, было легко ошибиться.

– Примерно в ста ярдах влево – небольшая речушка, – сказал Пэндлбери. – Она протекает рядом с задним крыльцом паба. Этим путем можно подойти незамеченными.

Предложение показалось мне разумным, поэтому я последовал за Пэндлбери вниз. Он постоянно оступался, припадал, тяжело дышал, особенно когда забрался в глубокую канаву и стал пробираться вниз по речушке.

Лицо его взмокло, но не только от хлещущего дождя. Я заметил это, когда мы вскарабкались по обрывистому берегу и присели возле полуразрушенной сланцевой стены позади паба. Во внутренний двор выходила задняя дверь, четыре окна на первом этаже и бельэтаже слепо всматривались в утреннюю смурь – дымок из очага был единственным признаком жизни.

По стене я пробрался за угол и выглянул из-за поворота. По причалу к дому направлялся человек, перебросив через плечо рюкзак. На ногах – тяжелые башмаки, на плечах – штормовка, на голове – полотняная шапка. Лица я не разглядел, потому что голову он прятал от дождя.

Пэндлбери сказал:

– Это Даво. Видимо, возвращается с острова.

– Хорошо, – сказал я. – Нужно поспеть в дом до его прихода.

Мы проскользнули в небольшую дверцу в стене, прошли через двор и толкнули заднюю дверь. Заперто. Выглядела она так, словно не отпиралась черт знает сколько времени. К этому моменту стало ясно, что открыть ее мы не успеем, потому что послышался голос Даво: сильный, громкий и не лишенный приятности. Он пел медленную, печальную песню, хорошо подходившую к ненастью, явно не английскую, хотя была она венгерской или нет, я сказать затруднялся.

– Позволим ему войти, затем обойдем дом, и вы постучитесь в дверь, – сказал я Пэндлбери. – Затем отойдете в сторону и не будете мне мешать.

Лицо его несколько осунулось, но он даже не попытался спорить. Когда дверь грохнула, мы отправились вдоль стены к парадному входу в лачугу.

Над дверью все еще качался деревянный щит – цвета на нем ярко выделялись в серятине утра. В основном алый и черный, подчеркивающие основную мысль. На троне, среди трупов, восседала сама смерть: череп под короной, с плеч спадает горностаевая мантия. И название: «Смерть королям».

Я кивнул явно встревоженному Пэндлбери. Глубоко вздохнув, он отправился к дверям. Я – за ним, стараясь держаться как можно ближе к земле, ниже уровня окон. Пэндлбери неуверенно взглянул на меня и постучался.

Внутри что-то зашебуршало, и затем дверь осторожно приоткрылась.

Пэндлбери выдавил улыбку.

– Доброе утро, Даво.

Послышалось фырканье – по-видимому, выражение недоумения, – а за ним ответ:

– Вы? Что-то я не понимаю...

На сей раз боги оказались ко мне милостивы, потому что венгр вышел за дверь – в его правой руке безжизненно висел «люгер». Он моментально почуял мое присутствие, начал поворачиваться – тогда я врезал ему ботинком в живот. Затем для профилактики хорошенько дал коленом по лицу и уложил на спину.

Вытащил из обмякшей руки «люгер» и сунул его в карман. Пэндлбери смотрел на меня с каким-то суеверным страхом.

– Вы никогда ничего не делаете наполовину, мистер Джексон.

– Для этого у меня нет причин, – ответил я. – Давайте-ка втащим его в дом.

* * *

Самым запоминающимся в Даво было его лицо. Живой Иуда Искариот: один глаз убегал к переносью, рот напоминал бритвенный разрез. Лицо ожившей средневековой горгульи.

Мы усадили его в деревянное кресло возле стола из сосновых досок, и я приказал Пэндлбери найти мне какую-нибудь веревку или что-нибудь в этом духе. Он побрел в кухню и вернулся с бельевым шнуром. Я связал венгру руки за креслом, затем сел напротив и стал ждать, пока тот не очнется.

Видимо, когда-то в гостинице это был главный зал. Пол покрыт отполированными камнями, низкий потолок поддерживали тяжелые дубовые, потемневшие от времени балки, а каменный камин оказался столь велик, что в нем, по-видимому, можно было зажарить целиком тушу огромного быка.

В нем горел костер из плавника – в зале было тепло и уютно после собачьей погоды снаружи, но самым интересным оказалась бутылка «Белой лошади», возвышавшаяся посреди остатков ночной трапезы.

Я плеснул себе немного в относительно чистую чашку, передал бутылку Пэндлбери, а сам отошел к окну. На подоконнике стоял телефон – значит, Пэндлбери не соврал. Глотнув виски, я услышал за спиной стон Даво.

Выглядел он ахово, поэтому я прошел в кухню, набрал в кастрюлю холодной воды и плеснул ею ему в лицо. Радостно было видеть, что он моментально очнулся и, выпрямившись, начал сыпать проклятиями.

Тыльной стороной ладони я врезал ему по губам, Так, профилактика, чтобы понимал, с кем имеет дело. Это заставило венгра замолчать.

– Так-то оно лучше, – сказал я весело.

Он смотрел на меня исподлобья.

– А теперь начинаем утро вопросов и ответов. Ты только что отвез группу, в которой были Чен-Куен и молодая цветная женщина, на Скерри. Правильно?

Косой глаз бешено завращался и наконец остановился на Пэндлбери.

– Считай себя покойником.

Я снова стукнул его, но на сей раз несколько сильнее.

– Я, кажется, задал вопрос...

Он плюнул мне в лицо – ощущение вряд ли можно назвать приятным, и потому его действие пробудило во мне самые дурные наклонности. В камине лежала трехфутовая железная кочерга. Взяв железяку, я швырнул ее в огонь и сказал:

– За последние три дня меня постоянно били, накачивали наркотиками, совали в психушки, обвиняли опасным сумасшедшим. Так что забудем об этих скучных подробностях – покушения на мою жизнь стали обыденным делом. Но самое главное: мое терпение иссякло. Знай, дружок, что учился я в школе с жесткой дисциплиной. Настолько жесткой, что даже можно сказать – жестокой. Ты себе представить не можешь. Теперь я пойду умоюсь и выпью еще немного. Затем снова попытаюсь с тобой поговорить. Кочерга к тому времени раскалится докрасна. Подумай об этом.

Пэндлбери был близок к обмороку, а глаза Даво, казалось, сейчас выскочат из орбит. Он попытался разорвать веревку. Я зашел в кухню, плеснул в лицо холодной водой, снова появился в зале и налил очередную порцию виски. Не торопясь прополоскал им рот, скорее для эффекта, чем в удовольствие, потому что в такое время не особо хочется пить, пусть даже очень хорошее виски.

Поставив чашку, я спокойно сказал:

– Так, начнем сначала. Ты только что отвез группу, в которой были Чен-Куен и молодая цветная женщина, на Скерри. Правильно?

Он напрягся изо всех сил, лицо его перекосилось, веревка натянулась, и внезапно стул опрокинулся. Наверное, это было очень больно, потому что упал он на руки, скрученные за спиной. Подойдя к камину, я вытащил кочергу и стал рассматривать побелевший кончик. Он полыхал. Несколько секунд я постоял над венгром, а затем быстро коснулся раскаленным железом спинки стула. Дерево моментально вспыхнуло, краска пошла пузырями, в ноздри ударил запах горелого.

Даво был, конечно, парнем ничего, но ничего – оно и есть ничего. Он испустил такой вопль, что стекла задребезжали:

– Да, да, правильно!

– Генерал Сен-Клер, он на острове? – Венгр нахмурился, и в лице промелькнули страх и непонимание. – Большой мужчина, негр – такого ни с кем не перепутаешь.

Дано тут же закивал. Лицо прояснилось.

– Да, он приехал позапрошлой ночью.

Облегчение оказалось фантастическим – я невольно опустил вниз раскаленную кочергу, и она коснулась моментально вспыхнувшей штормовки.

– Правда, правда! – закричал венгр. – Клянусь!

Я решил не упускать преимущества.

– Хорошо, верю. Теперь скажи: что они сейчас делают?

– Собираются отплывать.

– Отплывать? – встрял Пэндлбери. – Кто собирается отплывать?

– Все, – ответил Даво. – Мне приказано здесь все прибрать, а затем вернуться на остров. Мы должны сняться до четверти десятого. «Леопард» готовится к отплытию.

Я взглянул на Пэндлбери, который кивнул:

– "Леопард" – шестидесятифутовая океанская яхта с мотором. Зарегистрирована в Панаме.

Я снова повернулся к Даво:

– Сколько она может проплыть?

– С полными баками на крейсерской скорости в двадцать узлов – две тысячи сто миль. Она может делать тридцать.

Что означало: дело табак.

– Ты сказал, что времени до четверти десятого. Почему?

– Потом начинается отлив, – сказал венгр устало. – Яхте ни за что будет не перебраться через рифы. Обычно это было преимуществом: проход по фарватеру шириной в тридцать футов.

Я швырнул кочергу обратно в огонь, подозвал Пэндлбери, и мы подняли кресло. Не отвязывая, впрочем, хозяина.

Пэндлбери сказал:

– Что вы собираетесь делать? Остановить их невозможно. Слишком поздно.

– Присматривайте за этим, – сказал я и прошел к стоящему на подоконнике телефону.

Он, по-видимому, сидел возле телефона, грызя ногти, потому что стоило звонку разочек крякнуть, как он моментально схватил трубку.

– Доброе утро, Шон, – сказал я. – Что, полегчало?

– Эллис, черт тебя побери, где ты находишься? Я пришел домой в три часа ночи, чтобы обнаружить поставленный на уши Марсворт-Холл. Тебя нет, Флэттери исчез. Если бы не сообщение, которое ты оставил у портье, я помчался бы туда.

Значит, Флэттери еще не обнаружили. Интересно, сколько раз за время моего отсутствия воспользовались лифтом? В ситуации прослеживалась изрядная доля черного юмора, но сейчас было не время хохотать.

– Слушай внимательно, – сказал я. – Ибо времени у меня маловато. Скооперируйся с Воганом. Он первым рейсом должен прилететь из Парижа. Скажи, что я нашел Сен-Клера.

– Ты что?!.

– Сейчас я звоню из местечка Коннорс-Куэй в Северном Дэвоне, неподалеку от Хартленд-Пойнта. В море лежит островок под названием Скерри. Милях в восьми от берега. Так вот на этом островке проживают сорок или пятьдесят буддийских монахов, которые вроде как являются беженцами с Тибета, но на самом деле ничем подобным там и не пахнет.

– И значит, Сен-Клер на острове?

– Вместе с сестрой. Только не спрашивай, как она там очутилась. Времени нет. Скажи Вогану, что всю кашу заварил наш старый знакомый, полковник Чен-Куен. Ему это понравится.

Повисло тяжелое молчание.

– Ты что, записываешь все это?

– Незачем. Все звонки автоматически пишутся на магнитофон.

Я сказал:

– Пойми, Шон, сейчас я здоровее, чем прежде Просто нет времени объяснять и спорить. Чен-Куен и вся его компания собираются сбежать на океанской яхте «Леопард», приписанной к Панаме. Отчалят в девять пятнадцать. Потому что потом начнется отлив, и им будет не выбраться из гавани. Значит, свяжешься с Воганом и передашь, что я задержу всю их шайку до тех пор, пока он не доберется до острова.

– Да как он сможет так быстро добраться?

– Знаешь, во Вьетнаме у нас были такие специальные машинки под названием вертолеты. Думаю, что британская армия, несмотря на жуткое состояние, тоже могла бы себе позволить две-три штучки. Ну а если островные монахи ничем не отличаются от тех, с которыми я уже встречался, значит, Вогану придется взять с собой половину всех десантных частей, расквартированных в этой местности. Конец связи.

Грохнув трубкой о рычаг, я услышал прощальный, раздавшийся из нее вопль. Когда я повернулся, на меня тяжело смотрели Даво и Пэндлбери.

Пэндлбери сказал:

– Но это безумие. Елки-палки... Как вы их собираетесь остановить?!

– Мне всего лишь нужно не выпустить «Леопард» из бухты, пока мой приятель Воган не появится на острове вместе со своей кавалерией.

– И как же вы собираетесь это сделать?

– Воспользуюсь старинной, но тем не менее верной английской фразой: перекрою им воздух.

– То есть?

– Перекрою выход из гавани.

В последовавшей за этим тишине раздался хриплый голос Даво:

– Сумасшедший.

– Почему? Ширина выхода из бухты составляет тридцать футов, так? А в конце причала стоит тридцатифутовый баркас, так? По-моему, одно прекрасно войдет в пазы другого, особенно если баркас потопить.

– Не перестаю вам удивляться, – промямлил Пэндлбери. – Но почему вы постоянно говорите «мы», «у нас»...

– Не могу же я оставить вас в одиночестве. – Я вытащил «люгер» и снял его с предохранителя. – Один за всех, и все за одного. Таково мое кредо.

Бедняга выглядел так, словно в любую секунду мог разрыдаться. Зато Даво скомпенсировал его плаксивость. Лицо его посуровело, глаза не отрываясь буравили мое лицо. Теперь нужно было наблюдать еще и за ним.