Текст книги "Семинар с доктором медицины Милтоном Г. Эриксоном"

Автор книги: Джеффри Зейг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Эриксон: Ну! (Эриксон пристально смотрит на Кэрол. Во время индукции он в основном смотрел ей под ноги.) Что ты хочешь мне сказать?

Кэрол: Вы кажетесь очень милым. (Голос у Кэрол совсем юный.)

Эриксон: Вот как?

Кэрол: Угу.

Эриксон: Спасибо. А где мы?

Кэрол: По-моему, в парке. (Отвечая, Кэрол, не отрываясь, смотрит на Эрик-сона.)

Эриксон: В небольшом парке. Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

Кэрол: Не знаю, это еще так не скоро.

Эриксон: Очень нескоро. А сейчас чем бы ты занялась?

Кэрол: Я бы поиграла.

Эриксон: Во что?

Кэрол: С мячиком.

Эриксон: С мячиком?

Кэрол: В «классики».

Эриксон: В «классики». Где ты живешь? Рядом с парком?

Кэрол: Нет.

Эриксон: А где?

Кэрол: Я живу далеко. Здесь я в гостях.

Эриксон: А где же это «далеко»?

Кэрол: В Рединге.

Эриксон: Где это?

Кэрол: В Пенсильвании.

Эриксон: В Пенсильвании. (Говорит нараспев.) А сколько тебе лет?

Кэрол: Пять.

Эриксон: Так, тебе пять лет.

Кэрол: Я думаю, три, а, может, четыре.

Эриксон: Три или четыре. А что тебе больше всего нравится в этом парке?

Кэрол: Я люблю приходить сюда с дедушкой и смотреть на его друзей.

Эриксон: Тебе хотелось бы, чтобы они сейчас оказались здесь?

Кэрол: Нет.

Эриксон: А деревьев в парке много?

Кэрол: Есть деревья, скамейки и киоск.

Эриксон: А люди вокруг есть?

Кэрол: Тогда?

Эриксон: Сейчас.

Кэрол: Сейчас? Ага, есть.

Эриксон: Кто эти люди?

Кэрол: Профессионалы.

Эриксон: Тебе только три или четыре года, возможно, пять лет. Откуда же ты знаешь такое взрослое слово – «профессионалы»? (Кэрол улыбается.)

Кэрол: Да так, я чувствую разницу между сейчас и тогда.

Эриксон: Как ты думаешь, ты могла бы сейчас встать?

Кэрол: У меня нет такого ощущения, что я не могу встать.

Эриксон: Теперь оно у тебя есть.

Кэрол: Очень странно.

Эриксон: Да, очень. Хочешь, я скажу тебе один секрет?

Кэрол: Очень хочу.

Эриксон: Так вот, все сидящие здесь совсем не слышат доносящихся с улицы шумов. (Эриксон улыбается.) А я ведь им не говорил, чтобы они оглохли. И вот они сразу услышали весь этот шум. Сколько же из вас находятся в трансе? (У некоторых закрыты глаза.) Если бы вы могли оглянуться, то увидели бы, как вы все неподвижны.

(Обращается к Кэрол.) Закрой глаза. Просто закрой. Наслаждайся крепким сном… в очень приятном трансе, и вы тоже (Эриксон обращается к остальным), и вы тоже. Вот сейчас закройте глаза, именно сейчас… и погрузитесь в глубокий транс. В вашем мозгу миллиарды клеток, и все они заработают, и вы изучите все, что только можно изучить.

Как-то я вел практические занятия с теми, кто избрал психиатрию своей специальностью. Я дал каждому на дом книгу для изучения и сказал: "Через три-четыре месяца я вас всех соберу. К этому времени каждый должен прочитать свою книгу и быть готовым подробно пересказать ее. Они знали, что так и будет. Некоторые из моих студентов легко поддавались внушению. И вот, месяца через четыре, я собрал их в конференц-зале и сказал: «Помните, я раздал вам книги для изучения? Пришло время отчитаться». Те, кто не были легко внушаемыми, оживились, поскольку все они прочитали свои книги, и один за другим сделали свои доклады.

Гипнабельные студенты выглядели удрученными и огорченными. Когда я стал их вызывать по одному, каждый смущенно отвечал: «Извините, доктор Эриксон, я позабыл прочитать книгу». «Не принимаю никаких извинений, – ответил я,– вы получили задание и вам было сказано подготовить отчет через три-четыре месяца. А вы заявляете, что даже не прочитали книгу. Автора и название хоть помните?» Автора и название они вспомнили и опять извинились. Тогда я сказал: «Достаньте бумагу и ручку и попробуйте кратко изложить, что, по вашему мнению, автор мог написать в третьей главе; о чем он рассуждал в седьмой главе, а также в девятой». Они смотрели на меня в полном недоумении: «Откуда же нам это знать?» «Ну вы же знаете, кто автор и о чем книга. А большего и не требуется. Садитесь и пишите об этих трех главах». Сели они и принялись писать: «Я думаю, что в третьей главе автор рассмотрел проблемы а, б, в, г, д, е и ряд других вопросов». «В седьмой главе, я полагаю, автор изложил…». Далее следовал перечень проблем. «А девятая глава посвящена вопросам…».

Тогда я достал книги, которые им были даны на дом, и попросил каждого прочитать третью главу и сравнить со своим сочинением. «Откуда я это знаю?» – изумлялся каждый. Они прочитали свои книги в гипнотическом трансе и забыли об этом. Но их отчеты были гораздо лучше, чем у тех, кто говорил по памяти. Просто они совсем не помнили, что прочитали книгу. Такое случалось пару раз, но они больше не боялись, когда приходило время отчитываться. Отчитаешься, если некуда деваться. (Эриксон смеется и смотрит на Кэрол.)

Скоро, Кэрол, я попрошу тебя совсем проснуться. Не спеша, с приятным ощущением.

Что ты думаешь о висящем вон там графе Дракуле? (Эриксон указывает в том направлении.) Он там днем обретается, а ночью оживает и питается кровью. (Кэрол улыбается.) Все видите графа Дракулу? При такой жизни ему и гроб не нужен, да и никто не догадается, кто он на самом деле. (Кэрол двигает руками.)

(Обращается к Кэрол.) Хочешь, предскажу твою судьбу?

Кэрол: Да.

Эриксон (смотрит на ладонь Кэрол): Видишь эту линию, а на ней буквы «р, е, д, и, н, г»? Это название парка.

Кэрол: Название чего?

Эриксон: Название парка.

Кэрол: Парка.

Эриксон: В Пенсильвании. Видишь своего дедушку вот здесь? Ведь тебе нравится ходить в этот ухоженный парк в Рединге, в Пенсильвании? Как у меня получается гадание по руке?

Кэрол: Что?

Эриксон: Как я гадаю по руке?

Кэрол: Неплохо. (Кэрол смеется, и ее рука падает на колени.)

Эриксон: К чему я говорил о графе Дракуле? Зачем я его упомянул? Для детей в нем есть притяжение.

Зигфрид: Что есть?

Эриксон: Притяжение – интерес для детей.

Анна: К чему притяжение?

Зигфрид: Влияние на детей?

Эриксон: Нет, интерес для детей.

Зигфрид: А, интерес.

Зриксон (обращается к группе): Я говорю то, о чем думают дети. Гадание по руке тоже полезная вещь. А то, что граф Дракула далеко-далеко от парка в Ре-динге, способствовало амнезии и переключило ее внимание с этого кресла на парк в Рединге, на ее детство, на прошлое, хотя я не давал ей установку на амнезию.

(Обращается к Кэрол.) О чем я говорю?

Кэрол: Я что-то не могу толком понять. (Смеется.)

Эриксон: Так-так, не может толком понять. (Смеется.) Разве учителя и родители не твердили вам всем: «Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю, смотри на меня, когда я к тебе обращаюсь»? Вот она уселась в кресло и стала слушать меня, и мне удалось вызвать в ней стиль поведения, характерный для ее далекого детства.

(Обращается к Кристине.) Она не смогла уловить смысл моих слов, даже когда я говорил о ней.

(Обращается к Кэрол.) Когда ты уехала из Рединга в Пенсильвании?

Кэрол: После окончания школы.

Эриксон: Как же я узнал, что ты с дедушкой ходила к парк?

Кэрол (шепотом): Это я сказала.

Эриксон (перебивая ее): Дедушка сказал, конечно, он. А ты любила смотреть на его друзей. Хочешь поведать мне свои тайные грехи, если они у тебя есть? (Смех.)

В терапии лечит сам пациент, а дело врача – создать благоприятный климат. Вы даете возможность пациенту выплеснуть наружу то, что он подавлял в себе, вспомнить то, что он, по той или иной причине, забыл.

Правда, забавно, как сразу стих уличный шум? (Эриксон улыбается.) А теперь вы его опять слышите.

Хорошо. Наша динамика троякого порядка: мы деятельны интеллектуально, эмоционально и моторно, т.е. непосредственно передвигаясь. Одни более подвижны, другие – менее.

Возьмем способность передвигаться с места на место… Полярный медведь живет в Арктике, но не живет в Антарктике. Пингвин живет в Антарктике, но не живет в Арктике. Сфера жизни животных ограничена. Они могут жить над водой, под водой, в пустыне или в тропических лесах. Мы можем существовать везде. Это характерная особенность человеческого рода.

У нас есть чувствительный, или эмоциональный, уровень жизни, а также познавательный, или интеллектуальный, уровень. С первых дней нас учат развивать интеллект, как будто важнее этого ничего нет, но самое главное – это личность на всех уровнях ее существования.

В одном учебном году я преподавал в колледже Феникса гипноз дантистам, терапевтам и психологам. Мы занимались по вечерам с семи до половины одиннадцатого. Люди приезжали на занятия из Юмы, Флэгстаффа, Месы и Феникса, а после занятий возвращались обратно.

В первом семестре у меня занималась психолог по имени Мэри. На первом же занятии, стоило мне начать лекцию, как она мгновенно погрузилась в транс. Я разбудил ее, и она заявила, что никогда изучала гипноз, никогда не считала себя гипнабельной и очень удивилась, что вошла в транс. Ей было примерно лет тридцать с небольшим. Она готовилась защищать диссертацию на степень доктора философии, но с психологическим уклоном. Я разбудил ее и попросил не спать. Только я начал лекцию, как она тут же уснула. Я ее снова разбудил и приказал: «Не спи». Она погрузилась в транс, как только я произнес первые слова лекции. Все первое занятие она проспала. Я отказался от своих попыток разбудить ее.

К середине семестра я решил, что попробую использовать ее для демонстрации студентам. Я приказал ей выйти из глубокого транса, но прихватить с собой кое-что из детских впечатлений. Мэри проснулась и сообщила, что единственное, что она помнит из детства, это рукава крылышками и бамбуковая роща. Что бы это значило, поинтересовался я, но она не могла объяснить. И сколько я ни старался, ничего кроме крылышек и рощи не добился.

Мэри повторно прошла курс в следующем семестре и снова погружалась в транс и спала на каждой лекции. Она прошла курс в третий раз. И я подумал: «Коль скоро мне не удалось от нее ничего добиться, попробую создать обстоятельства, в которых Мэри сможет нас научить весьма многому».

Я ей сказал: «Я хочу, чтобы ты погрузилась в глубокий-глубокий транс». Но сначала объяснил, что человек живет интеллектуально, эмоционально и двига-тельно. Я велел ей войти в глубокий транс, очень глубокий, и обнаружить какое-нибудь переживание. «Такое переживание, которое тебе будет даже страшно постичь». Я предупредил ее, что это будет очень сильное переживание, но она сможет выделить его из прошлого опыта. «Ты не знаешь, что это такое, не осознаешь умом, просто ощути это чувством, одним лишь чувством».

Мэри проснулась, она сидела очень напряженно, вцепившись в подлокотники кресла. Ее лицо покрылось потом. Пот лил с нее ручьями, капая с носа и подбородка. Она побелела. «Что случилось, Мэри?» – спросил я. «Мне так страшно!» – воскликнула она. Она только повела глазами, но больше ни одна часть ее тела не шевельнулась, исключая органы речи, конечно. «Я ужасно боюсь, страшно боюсь!» Лицо у нее было бледное. Когда я спросил, может ли она взять меня за руку, она ответила: «Да». Когда я спросил, возьмет ли она меня за руку, она ответила: «Нет». «Почему?» – спросил я. «Мне так страшно!»

Я пригласил остальных студентов осмотреть Мэри и поговорить с ней. Некоторым стало плохо при виде ужаса, который она испытывала. А Мэри была в ужасе. Вся аудитория видела, как пот лил по ее белому как мел лицу, на котором двигались только глазные яблоки. Отвечая, она едва шевелила губами. Руки судорожно вцепились в ручки кресла. Дыхание было очень осторожным и очень замедленным.

Когда все в аудитории убедились, что Мэри вышла из транса эмоционально потрясенная, я сказал ей: «Вернись в состояние транса, в очень глубокий транс и проясни интеллектуальную сторону эмоции». Пробудившись, Мэри вытерла лицо и сказала: «Как хорошо, что все это случилось тридцать лет назад». Мы все, конечно, заинтересовались, что же произошло тридцать лет назад.

Мэри рассказала: "Мы жили в предгорье и рядом на склоне горы было ущелье, расселина. Мама всегда меня предостерегала: «Не подходи к уцелью». Как-то утром я отправилась гулять и совсем забыла о маминых словах. Я не заметила, как дошла до ущелья, и увидела, что через него перекинута железная труба диаметром сантиметров сорок. Все мамины предостережения вылетели у меня из головы, и я подумала, вот было бы здорово переползти по трубе на другую сторону на четвереньках, не отрывая от трубы глаз.

Мне показалось, что я уже почти у цели. Тогда я подняла глаза, чтобы посмотреть, далеко ли я от противоположной стороны. И тогда я увидела, какое это глубокое ущелье. Страшно глубокое. А я находилась на середине. И я застыла от ужаса. С полчаса я не могла пошевельнуться и только думала, как же мне спастись. И, наконец, нашла выход. Очень осторожно, не отрывая глаз от трубы, я поползла назад, пока не почувствовала, что мои ноги коснулись твердой земли. Тогда я повернулась и бросилась бежать. Я спряталась в бамбуковой роще и долго не вылезала оттуда".

«А дальше что было, Мэри?»– спросил я ее. «Это все. Больше ничего», – ответила она. «Еще что-то было», – сказал я. Мэри ответила: «Я не могу вспомнить.» «Продолжение послушаем на следующем занятии».

Придя на следующее занятие, Мэри залилась краской. "Мне прямо стыдно вам об этом рассказывать, – сказала она.– Когда после часу ночи я вернулась к себе в Флэгстафф, я пошла к маме, на другой конец городка, разбудила ее и рассказала, как я ползла по той трубе через ущелье, и что, верно, она меня отшлепает. Мама ответила: «Не шлепать же тебя за то, что ты проделала тридцать лет тому назад!»

Мэри добавила: «Я попыталась уснуть, но у меня всю ночь болел зад и до сих пор болит. Видно, мне очень хотелось, чтобы меня выпороли, а мама этого не сделала. Лучше бы она меня отлупила, а то зад болит».

«Еще что-нибудь расскажешь, Мэри?» – спросил я. «Нет уж, хватит с меня больной задницы». «На следующем занятии расскажешь нам продолжение», – сказал я. «Довольно. Больше ничего не будет», – отрезала она. «Хорошо», – заметил я.

Придя на следующее занятие, Мэри заявила: «Зад у меня больше не болит, вот и все продолжение, что я хотела рассказать». «Нет, Мэри, ты можешь рассказать другую часть», – возразил я. Мэри ответила: «Я не помню никакой другой части».

Я сказал: «Я задам тебе вопрос, и тогда ты сможешь рассказать нам другую часть». «Какой еще вопрос?»– спросила Мэри. "Очень просто, – ответил я. -

Как ты объяснила маме, что опоздала к обеду?" «А, этот! – ответила Мэри.– Да, я опоздала к обеду и рассказала маме, что меня захватила шайка разбойников и они заперли меня в огромной пещере с толстенной дубовой дверью и что я много часов подряд колотила руками в дверь. Я-то знала, что руки у меня не разбиты в кровь, вот и пришлось прятать их под столом. Я надеялась, что мама поверит в мой рассказ. Отчаянно надеялась. Маму, казалось, лишь слегка позабавила моя история о заперших меня в пещере разбойниках».

Я спросил: «А еще что?» «Нет, теперь все», – ответила Мэри. «Хорошо, продолжение расскажешь на следующем занятии»,– сказал я. Мэри возразила: «Да нет больше никакого продолжения». «Есть», – ответил я.

Придя на следующее занятие, Мэри заявила: «Сколько я ни думала, у этой истории нет продолжения.» «Хорошо, – сказал я.– Я снова задам тебе вопрос. Скажи-ка, Мэри, ты вернулась домой с парадного крыльца или черным ходом?» Мэри покраснела и ответила: «Я чувствовала, что очень провинилась, и пробралась в дом с заднего крыльца». Тут она выпрямилась и добавила: «Ой, я еще кое-что вспомнила! Вскоре после моей выходки в ущелье у мамы был сердечный приступ и ее забрали в больницу, а там ее кровать отгородили бамбуковой ширмой. Я сидела у маминой кровати и понимала, что ей стало плохо с сердцем из-за меня и в том, что мама чуть не умерла, виновата я. Какой виноватой я себя чувствовала! Ужасное, невероятное чувство вины. Может, именно поэтому я начала работать над своей докторской диссертацией, словно отчаянно пытаясь отыскать это глубоко запрятанное воспоминание».

Я спросил: «А что было дальше, Мэри?» «Ничего», – ответила она.

Явившись на следующее занятие, Мэри сказала: "Доктор Эриксон, есть еще одна часть этой истории. Когда я вернулась после занятий во Флэгстафф, я испытывала такую безмерную вину за мамин сердечный приступ, что просто должна была рассказать ей о моем раскаянии и о том, что я все позабыла – и об ущелье, и о трубе, и о том, как она выписалась из больницы. Было уже начало второго ночи, я отправилась к ней, разбудила ее и все ей рассказала. «Знаешь, Мэри, когда ты была маленькая, я часто тебя фотографировала. Давай поднимемся на чердак, там хранится большая картонная коробка с твоими фотографиями. Я все собираюсь составить из них альбом».

Так они и сделали. А вот фотография маленькой Мэри в платье с рукавчиками-крылышками, стоящей возле той самой бамбуковой рощи. (Эриксон показывает фотографию Кэрол, та, рассмотрев, передает ее студентке слева.)

Если пациент усилием подавил какие-то воспоминания, это не значит, что он обо всем забыл. Иногда лучше откопать эти подавленные воспоминания, эти жуткие воспоминания, дать выход чувствам, уму и моторике. Одними эмоциями историю не расскажешь. Если пробужден только разум – это словно прочитать чей-то рассказ в книжке. Ну, а какие-то телесные движения, вызванные воспоминанием, вообще ничего не говорят.

Вот так Мэри подарила мне эту фотографию. И прибавила: «Я стала заниматься психологией, чтобы попытаться выяснить, что меня гнетет в моих воспоминаниях. Меня не интересует психология как предмет. Я замужем и счастлива. У меня прекрасный муж, чудесный дом и славные детишки. И не нужна мне никакая степень». Так в течение тридцати лет – а Мэри было уже 37 – ею управляло вот это глубоко загнанное внутрь переживание.

Занимаясь психотерапией, не пытайтесь раскопать все сразу. Начинайте с того, что ближе к поверхности.

Однажды жена одного зубного врача попросила ввести ее в транс и вернуть в раннее детство. Я попросил: «Подскажите мне год или событие». «Пожалуй, вернемся к дню, когда мне исполнилось три года», – предложила она.

Я перенес ее в это время, и она заявила, что ей три годика. В этот день ей устроили праздник, и я попросил описать, что происходило и что она сама делала в этот день. Она рассказала о праздничном торте, о своих маленьких друзьях, о том, что на ней было платье с аппликациями и что она каталась во дворе на своей лошадке.

Когда женщина пробудилась и прослушала пленку с рассказом о дне рождения, она засмеялась и сказала: «Что-то здесь не так. Ни один трехлетний ребенок не знает слово „аппликация“, я-то уж точно не знала такого слова в три года. А уж о катанье на лошади не может быть и речи – дворик у нас был крохотный, там и лошадь даже не уместилась бы. Чистый вымысел».

Примерно месяц спустя она навестила свою мать и та сказала: «Конечно, ты знала слово „аппликация“ в три года. Я сама шила тебе платья и все украшала аппликациями. Пойдем на чердак, и я покажу тебе фотографии, которые мы делали на каждом твоем дне рождения, там много и других снимков».

Они отыскали фотографии, сделанные когда ей было три года. На ней было платьице с аппликациями, и она каталась на лошадке во дворе. Жена дантиста заказала копии этих фотографий и подарила их мне. (Эриксон показывает их группе.) Вот платье с аппликациями, а вот лошадка.

Как люди взрослые, мы с ней поняли слово «лошадка» как «лошадь». А у нее просто был трехколесный велосипед, похожий на лошадку. (Эриксон смеется.)

И вопреки ее взрослым представлениям, трехлетний ребенок знает слово «аппликация». Платье с «аппликацией» тому доказательство.

Когда пациент говорит с вами на своем языке, не переводите сказанное на свой язык. Ее трехлетний ум вспомнил «лошадку», а мы, взрослые, перевели это как «лошадь».

Еще раз предупреждаю: слушая пациента своими ушами и переводя его мысли на свой лад, никогда не считайте, что вы его поняли до конца. Язык пациента своеобразен. Для трехлетки «лошадка» – это «лошадка», а для шестидесятилетнего человека «лошадка» – это «лошадь».

Будьте добры, который час?

Стъю: Два часа пять минут. (Стъю – психоаналитик из Аризоны.)

Эриксон: Я вам сейчас расскажу об одном клиническом случае. Пожалуй, даже о двух. Из первого вы поймете, что лечащий врач не играет абсолютно никакой роли. Однажды ко мне на прием пришел молодой адвокат из Висконсина. Это было около полудня в среду. Он рассказал о себе: «У меня в Висконсине практика, но нам с женой не подходит климат в тех местах. Нам хотелось бы переехать в Аризону и завести там детей. Я решил сдать экзамены на право открыть свою практику в Аризоне. Я пробовал пять раз и пять раз проваливался. Завтра, рано утром, я еду в Таксон, чтобы снова попытаться сдать экзамен».

Стало быть, он появился у меня в среду, в полдень, и намеревался на следующее утро отправиться в Таксон, где он уже пять раз проваливался на экзаменах по праву. «Вы сказали, что хотите с женой переехать в Аризону и обзавестись там детьми?» «Совершенно верно», – ответил он. «Я не знаю законодательства штата Аризона, – заметил я, – я лишь психиатр и в юриспруденции не разбираюсь, но я знаю, как проходят такие экзамены. Желающие получить лицензию юристы собираются в определенном помещении в Таксоне и отвечают на вопросы в письменном виде. Экзаменационные вопросы размножены на мимеографе. На столах будут стопки вопросников и тетради в синих обложках. Каждый претендент получает вопросник и тетрадь, находит себе удобное местечко, садится и пишет целый день с девяти утра до пяти вечера. В пятницу он точно так же начинает в девять утра и заканчивает в пять вечера. В субботу он получает новый список вопросов и пишет до пяти вечера. Вот и весь экзамен. Каждый день новый список вопросов и письменные ответы».

Я ввел его в состояние глубокого транса и сказал: "Завтра утром вам нужно ехать на экзамены в Таксон. И вы говорите, что вам с женой хочется переехать в Аризону, что вам нравится там и не нравится в Висконсине. Так вот, вы встанете рано утром и поедете на машине в Таксон, а по дороге (а это 150 миль с большим гаком) полюбуйтесь на открывающиеся перед вами виды по обе стороны от шоссе. И вы будете наслаждаться природой Аризоны до самого Таксона. (Новое шоссе сократило дорогу до 125 миль.) В раннем утреннем свете пейзажи вам особенно понравятся.

В Таксоне вы, не задумываясь, найдете стоянку и поставите свою машину, оглядитесь вокруг и увидите здание. «Что это за здание?» – подумаете вы и все же войдете. Там будет много народа, старые и молодые, мужчины и женщины. Но вы не обратите на них внимания. Вы увидите стопку листков с вопросами, возьмете один экземпляр и тетрадь. Найдите себе удобное место для работы.

Вы прочитаете все вопросы и ничего не поймете. Потом вы еще раз прочитаете первый вопрос и кое-что начнет проясняться. Небольшой ручеек сведений закапает с вашего пера на синюю тетрадку. Прежде чем он успеет иссякнуть, подоспеет второй ручеек, за ним третий, и так далее. Когда все ручейки пересохнут, вы прочитаете второй вопрос. Вам он покажется достаточно понятным, и ваше перо опять побежит по бумаге. Когда из него уже нельзя будет выдавить ни капли информации, вы перейдете к следующему вопросу, и так до конца списка.

Вечером вы пойдете погулять по Таксону и все виды города будут вам нравиться: и те, что рядом, и те, что виднеются вдали. Вы нагуляете отличный аппетит и с удовольствием поужинаете. Перед сном вы опять погуляете. Вам понравится синее небо Аризоны. А после прогулки вы крепко уснете. Вы проснетесь свежим, отдохнувшим, хорошо позавтракаете и отправитесь в то же здание и повторите все, как в четверг.

В пятницу вечером вы опять погуляете по Таксону, любуясь природой и нагуливая аппетит, и с удовольствием пообедаете. Перед сном вы опять выйдете полюбоваться синим небом Таксона и окружающими его горами. И крепко уснете, вернувшись с прогулки. Все повторится и в субботу".

Год спустя ко мне в кабинет вошла беременная женщина, видно, на последнем месяце. Она назвала свою фамилию, и это была фамилия того адвоката. «Я отправляюсь в больницу рожать. Вы так помогли моему мужу, что я хочу рожать под гипнозом». Я, правда, осторожно намекнул, что неплохо было бы обратиться ко мне немного пораньше.

Она очень быстро погрузилась в транс, и я ей сказал: «Отправляйтесь в больницу и во всем помогайте докторам, только предупредите их, что вы не хотите никакого медикаментозного воздействия и никакой анестезии. Вы просто хотите попасть в операционное отделение и родить своего малыша. На столе вы думайте только о ребенке. Кто это будет – мальчик или девочка? Какой вес? Какой рост? Какого цвета волосы или совсем без волос родится? Подойдет ли ему имя, которое выбрали вы с мужем? Ожидая ребенка там на столе, радуйтесь вашему материнству и терпеливо ждите первого желанного крика малыша. Думайте о том, что рождение ребенка – это огромное счастье, как будет счастлив ваш муж и как вам славно будет жить в Аризоне».

Так все и получилось. Она погрузилась в свои радостные мысли и вдруг к ней обратился акушер: «Миссис X., вот ваш малыш». И он поднял новорожденного мальчика.

Два года спустя эта женщина снова пришла ко мне. «Я запомнила, как вы тогда сказали, что мне надо было навестить вас раньше. Я отправляюсь в больницу через три дня и опять хочу рожать под гипнозом».

«Хорошо, закройте глаза. Войдите в глубокий транс и сделайте все так же, как и в первый раз». Я ее разбудил, и она ушла.

Еще до этого она рассказала, как ее муж решил вернуться домой после экзаменов в субботу вечером, чтобы иными глазами рассмотреть пейзажи Аризоны. По дороге туда у него создалось одно впечатление, он решил перепроверить его на обратном пути. (Эриксон смеется.)

Зигфрид: Я не совсем понял последнее предложение, повторите, пожалуйста.

Эриксон: Сдав экзамены, муж этой пациентки решил вернуться домой вечером, чтобы увидеть природу Аризоны с другой точки – в вечернем освещении.

У него даже не возникло мысли сообщить мне о своем успехе на экзаменах, ибо моя установка при работе с пациентами такова: у вас все получится, вы достигнете поставленной цели. И я абсолютно убежден в этом. Я держусь уверенно. Действую уверенно. Говорю уверенно, и пациент мне верит.

А многие терапевты говорят пациенту: «Надеюсь, что смогу вам помочь» – а у самих сомнение в голосе. У меня не было заметно ни малейшего сомнения, когда я сказал ей войти в транс. И в ее случае (Эриксон указывает на Кэрол) я ничуть не сомневался. Я был полностью уверен. Хороший врач всегда должен быть абсолютно уверен.

(Эриксон смотрит в пол.) После рождения первого ребенка адвокат пришел поблагодарить меня: «Вы так помогли моей жене. Мы так рады, что у нас родился мальчик. Но меня кое-что тревожит. Когда мой дед со стороны отца был в моем возрасте, у него обнаружилось заболевание позвоночника, оно стало хроническим и принесло ему много страданий. В таком же возрасте подобное заболевание развилось и у его брата. То же самое произошло и с моим отцом, у него постоянные боли в спине, и это мешает ему в работе. Такая же болезнь появилась и у моего старшего брата, когда ему исполнилось столько лет, сколько сейчас мне. А теперь и я начинаю ощущать эти боли».

«Все понятно, – ответил я.– Я об этом позабочусь. Войдите в транс». Когда он погрузился в глубокий транс, я сказал: «Никакие мои слова не помогут, если ваше заболевание органического происхождения или в позвоночнике есть какое-то патологическое изменение. Но если это психологическая, психосоматическая модель, унаследованная вами от деда, двоюродного деда, отца и брата, тогда вы должны знать, что такая боль у вас вовсе не обязательна. Это просто психосоматическая модель поведения».

Адвокат явился ко мне через девять лет. «Помните, как вы меня лечили от боли в спине? С тех пор я о ней позабыл, но несколько недель назад появилось какое-то неприятное ощущение в позвоночнике, пока не очень сильное. Но я забеспокоился, памятуя о моих родном и двоюродном дедушках, отце и брате».

Я ответил: «Девять лет – это большой срок. Вам нужно пройти рентгеновское и клиническое обследование. Я этим не занимаюсь, поэтому я направлю вас к своему знакомому коллеге, а он передаст мне результаты обследования и свои рекомендации».

Мой друг Фрэнк сказал адвокату: «Вы занимаетесь юридической практикой, проводите весь день за своим столом и мало двигаетесь. Я вам порекомендую ряд упражнений, которыми вы должны заниматься ежедневно, если хотите, чтобы у вас не болела спина и было отличное общее самочувствие».

Адвокат передал мне слова Фрэнка, я ввел его в транс и сказал: «Теперь вы будете выполнять все упражнения и правильно чередовать труд и отдых».

Он мне позвонил через год и сказал: «Вы знаете, я чувствую себя гораздо моложе и здоровее, чем год назад. Я словно сбросил несколько лет, и спина не болит благодаря этим упражнениям».

Теперь еще одна вещь, которую вам следует знать. У меня была одна легко внушаемая пациентка, она работала секретарем в фирме. Она позвонила мне и пожаловалась: «Во время менструации у меня бывают очень болезненные спазмы. У меня как раз начинается цикл и дико болит в нижней правой части живота. Вы не могли бы обезболить эти спазмы?»

Я ввел ее в транс по телефону и сказал: «Вы рассказали мне в бодрствующем состоянии о менструальных болях и хотите избавиться от них. Запомните, что отныне у вас не будет никаких болей во время цикла. У вас больше не будет менструальных спазмов». Я особо подчеркнул слова «менструальная боль», «менструальные спазмы». «Сейчас проснитесь». Она проснулась и сказала: «Спасибо, боль совсем прошла». «Вот и хорошо», – ответил я.

Минут через двадцать она позвонила и сказала: «Анестезия кончилась. Опять болит». Я ответил: «Погрузитесь в транс и внимательно слушайте. Я внушаю вам гипнотическое обезболивание менструальных спазмов и менструальных болей любого характера. Просыпайтесь, боли нет». Она проснулась и сказала: «Вот теперь отличная анестезия. Большое спасибо».

Через полчаса снова звонит: «Боли опять вернулись». Тогда я сказал: «Ваше тело гораздо умнее вас. У вас не менструальные боли. От них вы получили гипнотическое обезболивание. Но любой доктор знает, что острый аппендицит дает боли, похожие на менструальные. Я говорил о менструальных болях, но не упоминал об аппендиците. Звоните своему хирургу». Что она и сделала. Ее немедленно положили в больницу и наутро прооперировали по поводу аппендицита.

Ваше тело знает о вас гораздо больше, чем вы сами. Поэтому, когда вы занимаетесь с пациентом, имейте четкое представление о том, что внушать. Не давайте общих установок. Допустим, я лечу головную боль, тогда установка будет на устранение «безобидной головной боли». Но если ее причиной является опухоль мозга, никакое внушение не поможет. Так и в случае с аппендицитом: можно внушить гипнотическое обезболивание, но диагноз, на который оно ориентировано, – менструальные спазмы или еще что-нибудь. Так что, когда вы имеете дело с органическим заболеванием, знайте, что внушать.