Текст книги "Спящий во тьме"
Автор книги: Джеффри Барлоу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 39 страниц)
Книга третья
ПОСЛЕДНИЙ ИЗ ЛУКУМОНОВ
Глава I
Сквозь века
В гостиной профессора Гриншилдза и его жены все головы повернулись в одном направлении, а вместе с ними, разумеется, и глаза. Глаза жадно высматривали владельца голоса, что с такой уверенной категоричностью прозвучал откуда-то сзади.
– Да? Да? Простите, как ваше имя, сэр? – осведомился профессор Гриншилдз из инвалидного кресла. – И откуда вы знаете, к чему стремится мистер Хантер?
Владелец голоса, не желая долее скрываться, поднялся на ноги и прижал раскрытую ладонь к груди.
– Зовут меня Джек Хиллтоп, ваш покорный слуга, сэр. Что до мистера Хантера… я знаком с этим субъектом очень близко. Причем, собственно говоря, с незапамятных времен.
Доктор Дэмп одарил джентльмена с рябым лицом изумленно-негодующим взглядом.
– Эгей! Как же так, сэр? Мы тут сообща ломаем головы над мотивами и методами мистера Джона Хантера с того самого времени, как побеседовали с мистером Банистером в «Итон-Вейферз», – и все это время у вас были ответы на наши вопросы, а вы себе помалкивали? Это еще что за мошенничество? Как вы посмели нас дурачить?
– Что, собственно, обо всем этом вам известно? – осведомился профессор Тиггз, сурово сдвинув брови.
– Держу пари, куда больше, чем он счел нужным поведать до сих пор, – предположил Гарри Банистер.
– Джентльмены, джентльмены, честное слово, никто никого не дурачил! Дайте же мне сказать, – отозвался мистер Хиллтоп со странной усмешкой. – Одно дело – неопределенность, другое дело – дознание… а ведь речь именно об этом. Понимаете, я уже очень давно выслеживаю мистера Джона Хантера, так что мне понятно, чего он добивается. Но что до достижения его цели… это своего рода игра в выжидание. Поверьте, я и в мыслях не держал вас обманывать, однако необходимо было прояснить некоторые подробности. И, прошу прощения, мистер Банистер, но одна из них касалась лично вас, сами понимаете, так что мне пришлось нанести визит в вашу замечательную усадьбу. Я, видите ли, не первый год гоняюсь за мистером Хантером: наблюдаю и жду, жду и наблюдаю… жду, чтобы он сделал ход, и надеюсь, что изыщу средства помешать ему прежде, чем это произойдет. Он – джентльмен весьма загадочный и не особо склонен откровенничать со своими преследователями.
– Помешать ему – в чем? – осведомился доктор.
– А вот это, сэр, как я уже упоминал, одна из тех подробностей, что требовалось прояснить. И благодаря детальному рассказу мистера Гарри Банистера мне это вполне удалось.
– Да позволено мне будет заметить, что вы и сами – джентльмен весьма загадочный, мистер Хиллтоп, – произнес профессор Тиггз, слегка зарумянившись. Ему не давала покоя мысль о том, что этот человек, обретавшийся среди них и пользующийся безоговорочным доверием, на самом деле оказался шарлатаном, актером, играющим роль ради своих собственных целей. А еще больше досаждало ему то, что этот актеришка с легкостью обвел его вокруг пальца; да что там, обвел вокруг пальца их всех. – С вашей стороны очень-то благородно так с нами поступить. Пожалуй, вам следует объясниться.
Мистер Хиллтоп охотно согласился.
– С радостью воспользуюсь такой возможностью. Профессор Гриншилдз, сэр, вы абсолютно верно идентифицировали письмена как этрусские. Я сам могу поручиться за подлинность табличек. Более того, вы абсолютно правы, предполагая, что люди Этрурии есть среди нас и по сей день.
– Вы, конечно же, имеете в виду мистера Хантера, – предположил старый университетский преподаватель.
– Главным образом его.
– Ага! Значит, правда. Он и впрямь потомок этого благородного народа?
Джентльмен с рябым лицом замялся, и на его губах промелькнула все та же странная улыбка.
– Верно, хотя не совсем в том смысле, как вы это себе представляете. Когда я говорю, что мистер Хантер – из Этрурии, я не имею в виду происхождение. Я просто-напросто говорю то, что говорю. Он – этруск.
– Боюсь, что не вполне вас понимаю.
Мистер Хиллтоп снова умолк, тщательно подбирая слова, способные выразить суть происходящего.
– Зовут его вовсе не Джон Хантер, – произнес мистер Хиллтоп наконец. – Да, этим именем он пользуется, под этим именем его уже какое-то время знают. Но до того, видите ли, он звался мистер Оливер Блэквуд, а до того – мистер Джеймс Галливан, а еще раньше – мистер Фредерик Чандос. А задолго до того – за бессчетное множество лет до того – он был известен под именем Вел Сатиэс. Собственно говоря, так его нарекли при рождении.
– Вел Сатиэс? Что еще за имя такое? – удивился доктор. – Что-то вроде прозвища?
– Вел Сатиэс! – воскликнул профессор Гриншилдз. Его живые глаза вспыхнули научным энтузиазмом. Он отрывисто закивал головой. – Просто изумительно! Да, да! «Сатиэс» – так звался прославленный и весьма древний аристократический род в этрусском городе Вольцы.
– Или Велка – так называли этот город и он, и все прочие, жившие под сенью его неохватных стен, – проговорил Джек Хиллтоп.
Мистер Киббл оторвался от блокнота.
– Что вы подразумеваете, мистер Хиллтоп?
– Что я подразумеваю, мистер Киббл, это как раз не важно. А вот говорю я следующее – ваш коллега профессор Гриншилдз уже обо всем догадался! – мистер Джон Хантер и впрямь благородный сын Этрурии и числится таковым с тех самых пор, как родился в священном городе Велка двадцать три века назад.
Эффект был сногсшибательный. По гостиной словно пронесся вихрь смятения и недоверчивого изумления, затягивая в себя всех и вся. Если бы один из угрюмых гипсовых бюстов, расставленных поверху книжных полок, выбрал это мгновение для того, чтобы заговорить, собравшиеся ничуть бы не удивились.
Что до мистера Хиллтопа, он, по всей видимости, остался вполне доволен произведенным впечатлением. Негодование доктора Дэмпа капля за каплей утекло в никуда, и в кои-то веки высокоученый эскулап не нашел что сказать. В определенном смысле заявление мистера Хиллтопа потрясло славного доктора почти так же, как столкновение с саблезубым котом.
– Эта мысль просто подавляет, – прошептала прелестная Амелия, когда первое волнение улеглось.
– Потрясающе, ничего не скажешь! – признал Гарри Банистер, массируя подбородок.
– Вел Сатиэс, – продолжал мистер Хиллтоп, – был лукумоном (этот термин, как я вижу, известен вам в испорченной латинской транслитерации) священного города Велка. Любимец народа, он был мужем мудрым и благородным; исключительно мудрым, не премину заметить, для своих юных лет. Он, видите ли, очень рано унаследовал отцовский титул. Отец его, Ахле Сатиэс – тоже человек высоких достоинств, – скончался от жестокой лихорадки, не пробыв у кормила власти и двенадцати месяцев. Жители города Велка оплакали владыку – и передали бразды правления его сыну, ибо с самого начала было ясно: ему предначертана блестящая будущность. Он заключил немало выгодных соглашений с расенскими городами-соперниками; как само собой разумеющееся, предполагалось, что со временем его изберут «лукумоном среди лукумонов», зилат-мехл-раснал, символическим главой этрусского народа. В те блаженные времена до возвышения Рима, видите ли, лукумоны двенадцати священных городов каждый год сходились в священной роще, в святилище бога Вольтумна близ города Вольсиния. Там, в разгар великого празднества, они избирали из своего числа духовного вождя. Первое, что он делал, это, совершая ежегодный ритуал, вбивал гвоздь в стену храма Нортии, богини судьбы, признавая тем самым, что смиряется с неизбежностью божественной воли.
Вышло так, что Вел Сатиэс и впрямь был избран главой Этрурии. Но вслед за этим знаменательным отличием его ждали почести еще более великие. Лучезарный бог Аплу – вам он известен как Аполлон, божество Солнца – одарил его своей милостью. Через своего посланника, демона Тухулку, могущественный Аполлон наделил Вела Сатиэса редчайшим и ценнейшим из даров, что за всю историю этрусков вручался лишь трижды, – и это был дар жизни.
– Вы хотите сказать, дар вечной жизни, – уточнил профессор Тиггз, изогнув бровь. – То есть получается, что мистер Хантер не может умереть?
– Именно так. Подобно лучам света, из которых соткан сверкающий дух Аплу, Вел Сатиэс стал бессмертен в пределах мира. Ничто не в силах повредить ему, ничто и никогда. Он не страдает болезнями, не стареет и внешне не меняется: он таков, каким выглядел на момент вручения дара. С мужеством и энергией у него все в порядке, сами понимаете! Он – избранник Аплу. Как я уже сказал, этим даром были награждены лишь три лукумона из всех расенских священных городов вместе взятых.
– Правы ли мы, предполагая, что один из этих трех счастливцев в данный момент находится среди нас?
Прижав раскрытую ладонь к груди, мистер Хиллтоп грациозно наклонил голову, подтверждая сей факт.
– Точно! – воскликнул доктор. – На моих глазах саблезубый кот полоснул вас по руке. Кровь забила струей; но, когда вы сняли перчатку, от раны не осталось и следа. С медицинской точки зрения такое невозможно, уверяю: мы, врачи, в таких вещах разбираемся. Поразительно! Все объясняется ясно и просто. А ведь я бы в такое ни за что не поверил.
– Так вот почему вы с такой готовностью бросились защищать кучера и охранника, – проговорил профессор Тиггз. – Вы ввязались в «смертный» бой – да простится мне этот каламбур – и попытались отогнать котов, поскольку знали, что ничем не рискуете.
– Именно, – улыбнулся мистер Хиллтоп.
По комнате вновь пронесся благоговейный вздох. Профессор Гриншилдз, доблестно сражающийся с креслом на колесиках, понял, что не в силах более сдерживаться.
– Боже мой, Боже мой! Сколько же всего мы можем от вас узнать, мистер Хиллтоп, от вас и от вашего коллеги мистера Хантера! Секреты древних! Вы – здесь, у нас! В этой самой комнате, под нашим собственным кровом, Амелия, настоящий, живой этруск! Да еще и лукумон в придачу! Какими познаниями, надо думать, вы обладаете, мистер Хиллтоп! Чего вы только не насмотрелись за свою долгую жизнь! Скольких исторических событий стали свидетелем! Какие тайны вы нам раскроете! То, на что у меня ушла целая жизнь упорных занятий, – жизнь, потраченная на изучение пыльных свитков и полустертых письмен, то, что я разгадывал целую жизнь, вы рассказали бы мне за краткое мгновение. Столько всего непостижимого! Ваша история, ваша литература, ваши традиции – все считалось утраченным, вплоть до сегодняшнего дня! Столько вопросов необходимо вам задать, о, сколько вопросов! Боюсь, мне надо немного прийти в себя: сразу мне столько всего не охватить!
– Для начала, как насчет вашего настоящего имени, мистер Хиллтоп? – осведомился доктор Дэмп, не без вызова скрещивая руки на вишневом жилете. – Боюсь, «Хиллтоп» звучит как-то не вполне по-этрусски.
– При рождении меня нарекли Авле Матунас; я сын Сетре Матунаса и его второй жены Велии Велиунас, наречен лукумоном священного города Цисра, – прозвучало в ответ. – Когда я получил дар жизни от Аполлона, мне уже было за сорок.
– Лукумон, но обладающий также и талантом предсказателя! Ага, вижу, вам тоже пришел в голову тот давний эпизод! Мы с мисс Моной Джекс застали мистера Хиллтопа за ритуалом прорицания. Он стоял во дворе нашего славного, гостеприимного трактира в горах, наблюдая за полетом стаи птиц. Дело было утром того дня, когда мы выехали в «Итон-Вейферз», Тайтус. Мы побеседовали о людях, обладающих способностями предрекать будущее и толковать волю богов, наблюдая за явлениями природы. «Они давным-давно ушли в небытие», – мудро заметили вы в тот раз. Помните, мисс Джекс?.. Похоже, небытие поглотило не всех, нет!
– Многие лукумоны обладали даром прорицания, сами понимаете, – отозвался мистер Хиллтоп. – Ничего необычного в этом нет.
– И что такого вы узнали по полету птиц?
– Что вскорости пойдет дождь.
– Так и вышло! – воскликнула мисс Мона, оглядываясь на остальных в поисках поддержки. – Ясное синее небо… чудесный погожий день… и все-таки вечером полило как из ведра. Да вы наверняка все помните.
– А что, мистер Хантер… Вел Сатиэс… он тоже предсказатель? – осведомился профессор Гриншилдз.
– И весьма могущественный, – отвечал мистер Хиллтоп. – Он – фульгуриатор, то есть гадает по молниям и грому, приверженец учения нимфы Вегойи, что открыла людям науку толкования молний. Но, что еще важнее, Вел Сатиэс некогда был мне близким другом.
– А теперь уже не друг? – удивился профессор Тиггз. И снова рябое лицо мистера Хиллтопа озарилось странной усмешкой.
– Вел Сатиэс вскорости обнаружил, что могущество и власть, ему доверенные – сперва его собственным народом, а затем и лучезарным богом, – заключают в себе немалую опасность. Великая ответственность неизменно чревата великими искушениями, сами понимаете. И, как в случае многих других в печальной истории мира, искушение одержало верх. Порча разъедала его душу, точно соленая вода – железо, пока сущность его не проржавела насквозь. Он сделался вероломен и лжив, и развлекался тем, что натравливал собратьев-лукумонов друг на друга. Тем самым он нарушил священные обеты, принесенные Вольтумну. Он воображал, будто повсюду вокруг него плетутся интриги и заговоры, подавлял любые попытки противостоять своей воле и между тем становился все богаче. Когда кое-кто из нас пытался образумить деспота, он угрожал причинить вред тем, кто был нам дорог. В ряде случаев, насколько мне известно, одними угрозами он не ограничился.
В это самое время города Этрурии сражались не на жизнь, а на смерть с заносчивыми выскочками, дикарями Румы (вы называете его Римом), вознамерившимися захватить богатства священных земель. В таких обстоятельствах мириться с деяниями Вела Сатиэса возможным не представлялось. Общим постановлением собратьев-лукумонов он был лишен титула главы Этрурии, и на его место избрали меня, лукумона города Цисра. Так наша дружба трагически оборвалась. Пожалуй, оно оказалось и к лучшему: с велениями сокрытых богов не поспоришь, сами понимаете. В свете истории все это ни малейшего значения не имело. Враг, угрожающий священным городам, был слишком могуч, наш народ – слишком разобщен и погружен в мелкие дрязги, чтобы оказать должное сопротивление. Город за городом пали; Рим обложил данью земли, где некогда правили могущественные лукумоны Этрурии.
Мой бывший друг и собрат-лукумон бесследно исчез в этом хаосе, и я надолго потерял его из виду. Сперва, как я понимаю, он бежал в северные города, стойко сопротивлявшиеся заносчивым выскочкам. За несколько веков он побывал во многих далеких землях, становясь все более жестоким, холодным и целеустремленным. Он, видите ли, отказался смириться с суровым приговором собратьев и решил, что в будущем восстановит на земле власть и величие расенов. Именно этого, леди и джентльмены, мистер Хантер пытается добиться с помощью Тухулки.
– Как же он намерен осуществить свой замысел? – скептически осведомился доктор Дэмп.
– При помощи электровых табличек, доктор, дающих доступ к запредельному миру. Таблички завещаны расенам, так что в час великой нужды бессмертные лукумоны могут воззвать к Аплу о помощи. Расены, видите ли, избранники и любимцы Аплу: он был и остается тайным хранителем этрусского духа. Так что сверкающий блеск табличек – своего рода связующая нить с самим лучезарным богом. Демон Тухулка, один из привратников подземного мира – его назначенный посланец. А в подземном мире, видите ли, в многобашенном царстве Акрум правит владыка Мантус; именно там пребывают ныне души всех этрусков – всех за исключением троих бессмертных. Закат расенов на земле Аплу весьма удручил, но даже он не в силах отменить велений судьбы и сокрытых богов, решающих судьбу человечества. Так что Аплу вручил расенам электр – своего рода средство смягчить жестокий приговор.
– В чем же именно состоит цель мистера Хантера? – осведомился профессор Тиггз. – Боюсь, вы так и не прояснили этой загадки.
– Его цель, господа, ни больше ни меньше, как установить власть этрусков в оставшихся городах мира.
Судя по лицу мистера Хиллтопа, он нисколько не шутил и меньше всего ожидал, что слова его будут встречены взрывом смеха. Во власти бурного веселья доктор Дэмп даже выронил трубку и осыпал пеплом вишневый жилет.
– По-вашему, это утверждение содержит в себе что-то комичное, доктор Дэмп? – надменно осведомился мистер Хиллтоп.
– Нет-нет… оно всего лишь абсурдно, – отвечал доктор. Он отложил в сторону трубку, стряхнул с себя пепел и приготовился внимательно слушать дальше.
– Эту мысль следует серьезно обдумать, Даниэль, – укорил профессор Гриншилдз своего бывшего ученика.
– Вы говорите, мистер Хиллтоп, – подал голос мистер Киббл, по всем признакам настроенный не менее скептически, чем доктор, – будто бессмертный царь-жрец из Этрурии нацелился воскресить орду этрусских покойничков и поставить их над нами правителями?
– С поправкой на неуклюжую формулировку, мистер Киббл, так оно и есть, – усмехнулся Джек Хиллтоп. – Он намерен вернуть на землю своих союзников и соратников и возродить сияние славы расенов. Но позвольте мне вернуться к рассказу. Электровые таблички, видите ли, хранились в святилище Вольтумна и считались ценнейшим сокровищем расенов. Однако римляне осадили и разграбили святилище, так что и таблички, и много других реликвий были перенесены в их собственные храмы в городе на реке Тибр. Распознав истинную природу и предназначение электра, жрецы римлян приказали захоронить таблички на Капитолийском холме, не обозначив при этом точного места. Уничтожить святыню они, конечно же, не могли: электр вечен и неуничтожим, так что иного выбора, кроме как спрятать заклинание, у жрецов не оставалось. Сами по себе таблички вполне безобидны и никакой опасности для Рима не представляли – пока не попадут в руки бессмертного лукумона. Повелевать ими не может никто, кроме бессмертного; только бессмертный обладает властью произносить священные слова и призывать хранителя врат Акрума. Да позволено мне будет указать, леди и джентльмены, что вы уже наблюдали своими глазами силу Тухулки. Достаточно вспомнить про треволнения в «Итон-Вейферз», про фантомы в городе, сами понимаете, и про черный корабль в солтхедской гавани…
– Итак, мистер Хантер – он же Вел Сатиэс – пустился на поиски табличек, дабы исполнить свою миссию, – подвел итог профессор Тиггз.
– Не сразу, – отвечал мистер Хиллтоп. Лицо его посерьезнело, задумчивый взгляд обратился в прошлое: нетрудно было ошибиться и приписать мысли и чувства, о которых рассказчик собирался поведать, ему же самому. – Долгое время, как я понимаю, он мрачно размышлял про себя и, переезжая от места к месту, упорно боролся со своими убеждениями и пытался заглушить голос совести. В глубине души он отлично знал, что упрямиться и сражаться с судьбой – бесполезно, не говоря уже о том, что просто опасно. Видите ли, все на свете циклично: за обретением следует утрата; мир движется вперед, непрестанно и безжалостно, и все в нем – даже величие и слава расенов – преходяще. Великий закон перемен и преемственности неизменно оказывает свое действие, везде и всегда. Оспаривать волю сокрытых богов – значит навлекать на себя кару. Но в конце концов желания его сердца одержали над ним верх.
Находясь в изгнании, он наблюдал медленное, неотвратимое угасание своего народа и его обычаев, расхищение его земель, триумф свирепой, безжалостной цивилизации с другого берега Тибра. Он видел, как накопленная мудрость расенов капля по капле утекает прочь, как исчезает сама память о народе этрусков – пока слово «этрусский» не утратило всякое значение, превратившись в символ чего-то таинственного и непостижимого. Повсюду вокруг него и союзники, и сотоварищи, будучи смертными, превращались в прах – а он все жил. И наконец, пробил час перейти от размышлений к действию; он решился бросить вызов судьбе, отмеренной его народу владычицей Нортией и сокрытыми богами.
Вернемся к табличкам из электра. Ценность их, конечно же, бросалась в глаза каждому, так что, как любое другое похищенное сокровище, их надежно прятали, держали подальше от посторонних глаз. Так на протяжении многих веков они тайно передавались из рук в руки. При разграблении Рима таблички попали к победителям-варварам, и те увезли реликвию в восточные города. На много лет таблички исчезли со страниц истории; в то время я так и не сумел проследить их путь. Вел Сатиэс, утвердившись в своем замысле, тоже взялся за поиски, однако отыскать святыню не смог даже он. Со времен тех темных дней пытаясь напасть на след табличек, он сорил деньгами направо и налево, хватался за любую подсказку, любой намек, любую мало-мальски убедительную цепочку свидетельств.
– И все это время вы шли за ним по пятам? – осведомился Гарри Банистер.
– Не всегда. Какое-то время мы путешествовали вместе. Досадные обстоятельства, видите ли, вновь свели нас, так что мы решили позабыть о старых разногласиях. Он сказал мне, будто разыскивает огромную терракотовую статую Аплу, некогда украшавшую храм божества в городе Велка. В ту пору я ему поверил. Я понятия не имел о его истинной цели до тех пор, пока в Дамаске мы не столкнулись с неким торговцем антиквариатом. Слуга старика по ошибке обратился ко мне, приняв меня за Вела Сатиэса, и сообщил, что его хозяин не далее как в тот день приобрел «блестящие таблички», которые я так долго разыскивал. Итак, мы почти получили их, реликвия была, можно сказать, у нас в руках – а я так ничего и не узнал бы об этом, если бы не случайность! Я призвал Вела Сатиэса к ответу; тот разбушевался не на шутку. Мы побранились, и он в запале выложил мне весь свой замысел. А пока мы выясняли отношения, другой джентльмен – некий поверенный, проезжавший через город и выступавший в качестве посредника от имени одного баснословно богатого коллекционера, пожелавшего остаться неизвестным – посулил за таблички немалую сумму наличными. С одной стороны – денежки коллекционера, с другой – всего лишь мое обещание; как вы думаете, леди и джентльмены, к какому решению пришел торговец?
– Это более чем очевидно, – отозвался доктор.
– Вот именно. Теперь, когда я узнал об истинных мотивах моего так называемого друга, я не видел иного выхода, кроме как разорвать наш союз. Вскорости я выследил поверенного, однако вновь потерял его из виду в Нидерландах, так и не узнав имени коллекционера. С тех пор Вел Сатиэс и я держимся на почтительном расстоянии друг от друга, и каждый ищет таблички во имя собственных целей, сами понимаете. По ходу дела мы, по чести говоря, не раз расстраивали планы друг друга, а результат предугадать несложно: таблички из электра оставались в чужих руках. Ну, то есть вплоть до недавнего времени. Кстати, коллекционер, от имени которого действовал поверенный – купивший таблички джентльмен, пожелавший остаться неизвестным, – как я теперь выяснил, проживал в графстве Бродшир. Сдается мне, все мы с этим джентльменом уже знакомы: а вы, мистер Банистер, сэр, чуть ближе, чем остальные.
– Разумеется! – отозвался Гарри Банистер, сжимая кулак. – Мистер Томас Скарлетт!
– Изумительно! – воскликнул профессор Гриншилдз. – Просто изумительно, Амелия, ты не находишь? Умоляю, продолжайте, мистер Хиллтоп… ах, то есть мистер Матунас, продолжайте, пожалуйста!
– Да-да, продолжайте, будьте так добры, – поддержала мужа прелестная Амелия. – Хоббс, не принесете ли вы еще чаю?
– Долгое время все мои усилия ни к чему не приводили, так что я уже готов был отказаться от погони. Тут-то и произошла величайшая из катастроф, трагедия необъятнейших масштабов. На момент разъединения я, видите ли, жил в городе Медлоу близ Чеддера. Слепящая огненная смерть с ревом вырвалась из ночной тьмы – это Силенс-громовержец швырнул молнию; раздался оглушительный грохот – молот Харуна по повелению сокрытых богов обрушился на мир орудием небывало жестокого приговора. Того, что я наблюдал своими глазами, в словах не опишешь. Моря вскипели; земля, опаленная и расколотая кометой, превратилась в безжизненную пустошь. В тропических широтах комету можно было различить в небесах за какое-то время до столкновения, так что нельзя сказать, что род людской застали врасплох. Что до последствий, леди и джентльмены, здесь нет нужды вдаваться в подробности. В результате катастрофы с лица земли исчезло едва ли не все, обозначенное в ваших учебниках по географии. Я своими глазами наблюдал разрушения и готов подтвердить: так оно и есть.
– Значит, ничего не осталось? – проговорила мисс Мона. – Совсем ничего?
– Ровным счетом ничего, представляющего интерес, мисс, – за исключением нескольких узких полосок земли в дальнем конце континента. Нам повезло, что у нас тут леса, а за ними – высокие нагорья и могучие горы. Думаю, они-то нас и спасли. Все, что за пределами Ричфорда, все, что за горами, превратилось в бесплодную пустыню.
Ожившие картины крушения и гибели, наводящие ужас свидетельства мистера Хиллтопа и, превыше прочего, мысль том сколько ни в чем не повинных людей погибло за одно-единственное мгновение, – все это соткалось в атмосферу глубокой задумчивости, столь гармонирующую с печальным сумеречным светом, струящимся из сада. Неужто и впрямь больше ничего не осталось? Ничего, кроме узких пограничных полосок земли от заледеневшего Саксбриджа на севере до островов на юге и угасающего Ричфорда на востоке!.. Всех присутствующих, надо думать, одолевали размышления: сколь бесценна жизнь и сколь непредсказуем даритель жизни. Слов ни у кого не нашлось, так что мистер Хиллтоп взял на себя смелость продолжить рассказ.
– Когда я наконец приехал в Солтхед, то перезнакомился с большинством трактирщиков и их превосходными заведениями. Люди этого круга и подобного рода места – просто сокровищницы секретных сведений, сами понимаете; если я и узнавал в своих путешествиях что-то новое, то главным образом из этих источников. Более того, говорите что хотите, но джентльмену и впрямь необходимо время от времени пропустить стаканчик. В одном из заведений мне попался портрет Вела Сатиэса – миниатюра, спрятанная в медальоне некоей старушки. Выяснив по возможности обстоятельства жизни старой леди, я обнаружил, что на заре молодости она была знакома с этим джентльменом в Ричфорде. Все сходилось: я знал, что давным-давно Вел Сатиэс и впрямь жил в этом городе под именем Джеймса Галливана; к сожалению, ничего больше это мне не дало. Однако я навел справки по городу и выяснил, что светский молодой щеголь, соответствующий описанию, недавно объявился в Солтхеде. В сходных ситуациях я уже не раз бывал разочарован, так что особых надежд не питал. Тем не менее я решил задержаться в Солтхеде: вдруг что-нибудь да обнаружится!
– Однажды вечером, в заведении под названием «Синий пеликан» – вы и сами там были, доктор, вместе с вашим другом профессором Тиггзом, – тем самым вечером когда принесли полумертвого торговца кошачьим кормом, кого же углядел я в дверях, как не Вела Сатиэса в щегольском бутылочно-зеленом сюртуке? На краткое мгновение наши глаза встретились; по лицу его пробежала тень, и, не сказав ни слова, он исчез – вскочил на коня и галопом ускакал в туман. Так я узнал доподлинно, что он в Солтхеде. Затем продавец кошачьего корма поведал, что с ним случилось, и повесть разошлась по всему городу, а вскоре, один за другим, поползли новые слухи: в ночном небе раздавался зловещий смех, в гавань вошел затонувший корабль… И я понял: Вел Сатиэс нашел-таки таблички! Он, видите ли, произнес священные слова, ибо не приходилось сомневаться, что Тухулка здесь.
Тогда-то, одним холодным утром, я и подслушал ваш разговор с мисс Моной Джекс, доктор Дэмп. Я случайно проходил по переулку мимо вашего дома, мисс, а тут подкатил доктор в своем догкарте. Я запомнил его по «Синему пеликану», а из вашей беседы следовало, что, возможно, среди вересковых нагорий хранится столь необходимое мне сокровище. Я решил последовать за вами – простите мне эту дерзость, но вы сами понимаете, что меня к тому подвигло, – и зарезервировал себе место на империале в карете на Пиз-Поттидж. Вот поэтому я и принял приглашение в «Итон-Вейферз»: мистер Банистер сообщил о странных пертурбациях, и я подумал, что, может быть, таблички как раз там. Я выслушал его рассказ и узнал, что реликвия и впрямь находилась в его руках, но Вел Сатиэс – иначе Джон Хантер – приехал в усадьбу и похитил сокровище. Однако я не слишком встревожился; по крайней мере я выяснил, что за имя носит теперь Вел Сатиэс, и ныне мог поискать таблички там, где они скорее всего хранятся – в его солтхедской резиденции.
– Выходит, мистер Скарлетт отлично понимал, что именно приобрел через своего посредника в Дамаске, – произнес профессор Тиггз. – Так мы и думали. Он зарыл таблички под дубом, чтобы никто никогда больше ими не воспользовался. Этим и объясняется слово «NUNQUAM», начертанное на каменном вместилище табличек.
– А как насчет синей статуи в часовне? – осведомился мистер Киббл.
– Это отдельная история, – отозвался мистер Хиллтоп. – Лучезарный бог Аплу и владыка Мантус, князь подземного мира, тоже, понимаете ли, слегка повздорили. Обуянный гордыней, владыка Мантус был возмущен тем, что Аплу избрал Тухулку своим посланником, – ведь демон принадлежал к числу его собственных подданных. Тухулка же, этот заносчивый хитрец, так допек владыку Мантуса своими насмешками и издевками, что в отместку князь подземного мира заключил его в глыбу вулканического туфа. Некогда этот монумент украшал роскошное святилище Аплу в городе Вейи, а потом попал в руки надменных выскочек-римлян. Шли годы; статуя оказалась в Кампании и несколько лет стояла на вилле в Геркулануме. После того след ее теряется; гораздо позже ее якобы видели на кладбище во Франции. Видимо, там на нее и наткнулся предприимчивый мистер Скарлетт. Скорее всего он распорядился перевезти монумент в «Итон-Вейферз», еще не зная о его истинной сути. Должно быть, статуя внушала ему немалый страх, ибо мистер Скарлетт поместил ее в крипту маленькой часовенки, под охрану мощей христианского святого, а крипту запечатал. Там демон и оставался, пока Вел Сатиэс не пробудил его от долгого сна.
– Но как же насчет пертурбаций в «Итон-Вейферз» и привидений в Солтхеде? – осведомился профессор Тиггз. – Вряд ли это вызванные к жизни души этрусков?
– Конечно, нет. Все это, понимаете ли, манифестации самого Тухулки. Освободившись из глыбы туфа, я так понимаю, он захотел испытать свою мощь, проверить, на что способен, да и просто насладиться свободой после многих веков вынужденного покоя. Теперь, когда благодаря силе электра он вырвался из темницы, он сам решает, предпринять ли что-либо или воздержаться и как именно действовать. Он, видите ли, изрядный плут и весьма проказлив в придачу. Человеку – пусть даже лукумону – не дано повелевать богом или любимцем богов; ни принудить, ни удержать существо высшего порядка человек не может. А может лишь смиренно просить, молить, заклинать, взывать, приносить подобающие жертвы. И после – ждать и надеяться. Бог или любимец богов сам решает, когда и как оказать помощь. А демон Тухулка, рад вам сообщить, не слишком-то услужлив. Он по природе своей озорник и бедокур, что вполне соответствует его роли. И еще невероятно капризен и своенравен – эта черта присуща всем богам и их свите, сами понимаете. Сдается мне, на данный момент он Вела Сатиэса намеренно игнорирует, и это замечательно, поскольку мой былой друг не может пока осуществить свой замысел. Тухулка, знаете ли, весьма смышлен, и наверняка раздосадован своим положением; впрочем, это только мои догадки. А демон, будь он умен или глуп, способен на многое. Так, например, он может вселиться и вдохнуть свою волю в любой предмет, в животное или в человека.
