Текст книги "Ни пенсом больше, ни пенсом меньше"

Автор книги: Джеффри Арчер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

9

А в Линкольне, штат Массачусетс, Харви Меткаф готовился к своей ежегодной поездке в Англию. Он собирался вкушать радости жизни в полной мере, не жалея денег. В его планах значились перевод дополнительных средств с «номерных» счётов в Цюрихе на счёт в «Барклейс-бэнк» и покупка ещё одного жеребца из конюшни в Ирландии для своей племенной фермы в Кентукки. Арлин решила на этот раз не сопровождать его в поездке: она не жаловала Аскот, а ещё меньше – Монте-Карло. Таким образом, как бы то ни было, у неё появилась возможность некоторое время побыть в Вермонте с больной матерью, которая до сих пор не испытывала симпатий к процветающему зятю.

Харви справился у своей секретарши, в какой стадии находится подготовка поездки. Правда, необходимости в этом не было, но так уж он привык. Мисс Фиш работала с ним уже двадцать пять лет, с тех самых дней, как он приобрёл «Линкольн траст». Большинство респектабельных служащих уволились сразу или вскоре после появления Харви, но мисс Фиш осталась, лелея в своей непривлекательной груди робкую неувядающую надежду, что когда-нибудь она выйдет замуж за Харви. Ко времени появления на сцене Арлин она стала опытной и полностью преданной ему сообщницей, без которой Харви едва ли действовал бы успешно. Он оплатил её верность соответствующим образом, и она, безропотно проглотив досаду, что место миссис Меткаф заняла другая, осталась.

Мисс Фиш уже заказала билет на самолёт до Нью-Йорка и люкс в отеле «Трафальгар» на лайнере «Куин Элизабет-2». От телефона и телекса Харви был отключён только во время путешествия через Атлантику. Штат банка получил инструкции, что связываться с лайнером можно только в крайнем, экстренном случае. По прибытии в Саутгемптон его будет ожидать обычный «роллс-ройс» до Лондона и личный люкс в «Клэриджис», который он считал одним из последних настоящих английских отелей, наряду с «Коннот» и «Браунс», где деньги позволяли ему вращаться среди тех, кого называли аристократией.

В Нью-Йорк Харви прилетел в весьма приподнятом настроении: в самолёте он позволил себе пару коктейлей «Манхэттен». На лайнере его приняли, по обыкновению, безукоризненно. Капитан Питер Джексон всегда приглашал пассажиров каюты люкс «Трафальгара» или «Куин Энн» в первый день плавания к себе на обед.

Если учесть, что проживание в люксе стоило 1250 долларов в сутки, то едва ли можно было посчитать подобный жест со стороны компании «Кунард лайн» экстравагантным. С точки зрения Харви, в такие дни он вёл себя идеально, но даже его идеальное поведение поражало большинство наблюдателей своим хамством.

Одному из стюардов-итальянцев поручалось организовать для Харви небольшое развлечение, предпочтительно в виде высокой блондинки с большим бюстом. Такса равнялась двумстам долларам, хотя можно было без всяких возражений со стороны Харви поднять планку и до двухсот пятидесяти. При росте сто семьдесят сантиметров и весе сто три килограмма у него было мало шансов самостоятельно подцепить на дискотеке молодую девушку. А если учесть, сколько ему пришлось бы выбросить за обед и спиртное, то в итоге примерно такая сумма и получалась. У мужчин а-ля Харви нет времени на проигрыш или долгое ухаживание, кроме того, они считают, что все в мире имеет свою цену. Так как рейс длился всего пять суток, то стюард был в состоянии занять Харви до отказа, хотя и предполагал, что отправиться в трехнедельный средиземноморский круиз было бы для его клиента непосильно.

Днём Харви обычно читал рекомендованные ему литературные новинки, а также немного плавал в бассейне по утрам и занимался изнурительными физическими упражнениями в спортивном зале после обеда. За дни пребывания на теплоходе он сбрасывал пять килограммов, что было приятно, однако пребывание в «Клэриджис» обычно возвращало эти килограммы ещё до его отъезда в Штаты. К счастью, костюмы ему шил Бернард Уэзерилл с Дувр-стрит, Мейфэр, и шил их так, благодаря таланту и безупречному вкусу, что Харви выглядел хорошо сложенным, а не откровенно толстым. И это было самое меньшее, что можно было ожидать, отдавая за костюм триста фунтов.

Когда пятые сутки подходили к концу, Харви снова был более чем готов к пребыванию на суше. Женщины, физические упражнения и свежий морской воздух полностью оживили его и помогли сбросить вес. Правда, по его мнению, в весе он потерял, по большей части, в последнюю ночь, которую провёл с индианкой, – «Кама Сутра» выглядела просто справочником бойскаута.

Одним из удобств настоящего богатства является то, что выполнение чёрной работы всегда можно поручить другому. Харви уже не помнил, когда в последний раз упаковывал или распаковывал чемодан. Когда теплоход пришвартовался у океанского терминала в Саутгемптоне, Харви совсем не удивился, что все уже уложено и готово для таможенного досмотра, – стодолларовая купюра старшему стюарду, казалось, притянула людей в белых форменных куртках из всех уголков лайнера.

Харви нравилось, как проходило прибытие в Саутгемптон. Он любил англичан как нацию, хотя и опасался, что никогда не сумеет понять их: создавалось впечатление, что они всегда готовы позволить всему остальному миру наступать им на любимые мозоли. После Второй мировой войны они потеряли свои колониальные владения, ни один американский бизнесмен не посчитал бы это достойным выходом из сложившейся ситуации. В конце концов, Харви отказался от попыток вникнуть в английский метод вести дела, когда увидел, что творилось во время резкого падения фунта стерлингов в 1967 году. Этой конфиденциальной информацией мог воспользоваться любой паршивый спекулянт в любой точке мира. Сам Харви ещё во вторник утром узнал, что Гарольд Вильсон готов девальвировать фунт в любой момент после семнадцати часов по Гринвичу в пятницу, когда Банк Англии закроется на выходные. В четверг об этом знали даже младшие клерки «Линкольн траст». И неудивительно, что за несколько последующих дней «Старая дама с Треднидл-стрит»[25]25
  Английское прозвище Банка Англии.


[Закрыть] была изнасилована и ограблена приблизительно на полтора миллиарда фунтов. Харви частенько думал, что, если бы англичане оживили руководящие структуры своих финансовых организаций и внесли поправки в налогообложение, они стали бы богатейшей страной. Но вместо этого они превращались в нацию, которую, по утверждению журнала «Экономист», арабы могли бы купить за доходы от трехмесячной добычи нефти. Флиртуя с социализмом и сохраняя манию величия, британцы, похоже, обрекли себя на превращение во второстепенное государство. Но тем не менее они по-прежнему нравились Харви.

Он сошёл на берег с деловым видом. Харви так и не научился расслабляться, даже на отдыхе. Да, он мог позволить себе дня четыре не заниматься делами, но, если бы ему пришлось дольше остаться на борту «Куин Элизабет-2», наверное, он стал бы вести переговоры о покупке судоходной компании «Кунард». Как-то раз, на Аскоте, Харви познакомился с президентом «Кунард» Виком Мэтьюсом и был немало удивлён, слушая, как тот разглагольствует о престиже и репутации компании. Харви ожидал, что Мэтьюс похвастается балансом «Кунард», потому что, хотя престиж тоже был важен, сам он прежде всего сообщал другим, сколько он стоит.

Таможенный досмотр прошёл, как всегда, быстро. В европейских турне Харви никогда не возил с собой что-то серьёзное, что требовало бы декларирования. Поэтому после проверки двух чемоданов от Гуччи остальные семь пропустили без досмотра. Шофёр распахнул перед ним дверцу белого «роллс-ройса». Из Хэмпшира в Лондон автомобиль промчался чуть более, чем за два часа, что дало Харви возможность немного отдохнуть перед обедом.

Альберт, старший швейцар «Клэриджис», встал навытяжку и лихо откозырял, когда автомобиль замер у подъезда. Он давно знал Харви и понимал, что тот, как обычно, приехал на Уимблдон и Аскот. И теперь каждый раз, открывая дверцу лимузина, Альберт будет наверняка получать свои пятьдесят пенсов. Харви не видел разницы между десятипенсовыми и пятидесятипенсовыми монетками – той самой разницы, которая так понравилась Альберту с самого начала введения десятичной системы валюты в Британии[26]26
  До 1971 г английская валюта состояла из фунта = 20 шиллингам = 240 пенсам.


[Закрыть]. Более того, по окончании Уимблдонского турнира, если американец выигрывал одиночные соревнования, Харви всегда давал Альберту пять фунтов. Какой-нибудь американец неизменно выходил в финал, Альберт же всегда ставил на его соперника и так или иначе выигрывал. И Харви, и Альберт любили азартные игры, только тратили на них разные суммы.

Альберт распорядился, чтобы багаж Харви отнесли в королевские апартаменты. В разное время года этот номер занимали король Греции Константин, принцесса Монако Грейс и император Эфиопии Хайле Селассие – все с намного большими правами, чем Харви. Но Альберт считал, что ежегодное пребывание в «Клзриджис» Меткафа было более гарантированным, чем этих высокопоставленных особ.

Королевские апартаменты занимают второй этаж отеля, куда можно попасть, поднявшись по роскошной изогнутой лестнице или в просторном лифте с диванчиком. Поднимаясь наверх, Харви всегда пользовался лифтом, но вниз спускался по лестнице. «Иногда полезно и по лестницам пройтись», – убеждал он себя. Сами апартаменты состоят из четырех помещений: небольшой гардеробной, спальни, ванной и изысканной гостиной с видом на Брук-стрит. Мебель и картины создают атмосферу викторианской Англии, и только телефон и телевизор нарушают эту иллюзию. Гостиная достаточно велика, чтобы в ней можно было устраивать коктейли или – в случае глав государств – званые вечера. Только на прошлой неделе Генри Киссинджер принимал здесь Гарольда Вильсона. Даже сама мысль об этом не давала Харви спокойно дышать, словно он приблизился к ним наяву.

Приняв с дороги душ и переодевшись, Харви просмотрел почту и телексы из банка. Ничего важного не было. Перед тем, как спуститься в ресторан, он ненадолго вздремнул.

В большом фойе играл обычный струнный квартет, музыканты которого напоминали беженцев из Венгрии. Харви даже узнал их. Он уже достиг того возраста, когда перемены раздражали. Администрация отеля, учитывая, что средний возраст их постояльцев был за пятьдесят, поступала соответственно. Метрдотель Франсуа провёл Харви к его излюбленному столику.

Харви заказал салат с креветками, бифштекс и бутылочку «Мутон Кадэ». Изучая содержимое тележки со сладостями, он не обратил внимания на четырех молодых людей, обедавших в алькове в дальнем конце зала.

От своего столика Стивен, Робин, Жан-Пьер и Джеймс отлично видели Харви Меткафа. В свою очередь, Харви, чтобы увидеть их, пришлось бы сначала согнуться пополам, а затем откинуться назад.

– Не совсем то, что я ожидал, – поделился впечатлением Стивен.

– Немного растолстел по сравнению с фотографиями в наших папках, – добавил Жан-Пьер.

– После всех наших тренировок трудно поверить, что перед нами настоящий Меткаф, – заметил Робин.

– Настоящий подонок, – произнёс Жан-Пьер, – и к тому же благодаря нашей глупости на миллион долларов богаче.

Джеймс промолчал. Он всё ещё был в немилости после бесплодных усилий разработать свой план и оправданий на их последней встрече. Хотя компаньоны вынуждены были признать, что, куда бы они ни приходили с ним, их везде отлично обслуживали. «Клэриджис» тоже не стал исключением,

– Завтра открытие Уимблдона, – произнёс Жан-Пьер, – интересно, кто выиграет первый раунд?

– Конечно, ты, – встрял Джеймс в надежде смягчить язвительные высказывания Жан-Пьера по поводу слабых усилий благородного лорда.

– Выиграть мы можем только твой раунд, Джеймс, если когда-нибудь увидим план.

Джеймс опять угрюмо замолчал.

– Хочется сказать, что, хотя Меткаф и крупный мужчина, по идее мы сможем реализовать твой план, Робин, – заметил Стивен.

– Если он не умрёт от цирроза печени раньше, чем нам представится эта возможность, – ответил Робин. – Стивен, а что ты теперь, когда увидел его, думаешь об оксфордской операции?

– Пока ничего не могу сказать. Вот прощупаю его в Аскоте, тогда станет ясно. Надо послушать, как он говорит, присмотреться к нему в обычной обстановке, настроиться на него. А все это невозможно, пока мы сидим за столиками в противоположных углах ресторана.

– А вдруг у нас нет времени в запасе? Возможно, завтра в этот же час мы будем знать все, что нам надо… а возможно, окажемся в центральном полицейском участке Вест-Энда, – сказал Робин. – Может, нас вообще снимут со старта, не говоря уж о получении главного приза.

Осушив большой бокал «Реми Мартен» V.S.O.P., Харви вышел из-за стола, сунув старшему официанту новенькую хрустящую фунтовую купюру.

– Вот гад какой! – с чувством произнёс Жан-Пьер. – И так противно, когда понимаешь, что он украл наши деньги, но просто унизительно видеть, как он их тратит.

Четвёрка собралась уходить: цель их экскурсии была достигнута. Стивен расплатился по счёту, методично прибавив сумму к списку текущих расходов. Затем, стараясь не привлекать к себе внимания, они по одному покинули отель. Только Джеймсу было трудно уйти незаметно: все – и официанты, и прислуга – говорили ему: «До свидания, милорд».

Харви прогулялся по Беркли-сквер, не заметив, как высокий молодой человек при его приближении юркнул в дверь цветочного магазина Мойзеса Стивенса. Харви не мог отказать себе в удовольствии спросить у полицейского дорогу к Букингемскому дворцу, просто чтобы сравнить его реакцию с реакцией нью-йоркского копа с кобурой на бедре, стоящего облокотившись о фонарный столб и жующего резинку. Как сказал Ленни Брюс, когда его депортировали из Англии: «Ваши свиньи намного лучше наших свиней». Да, Харви любил Англию.

Вернувшись около полуночи в отель, Харви принял душ и лёг в постель – на огромную двуспальную кровать с великолепными свежими льняными простынями. В «Клэриджис» для него не найдётся женщины, а если найдётся, то его теперешнее пребывание здесь станет последним разом, когда он смог поселиться в королевских апартаментах в период Уимблдона или Аскота. После пяти суток, проведённых на лайнере, спальня немного покачивалась, и она не успокоится ещё пару ночей. Но это обстоятельство не мешало ему спать, совершенно ни о чём не беспокоясь.

10

Проснувшись в половине восьмого – он никак не мог избавиться от этой привычки, – Харви позволил себе маленькую роскошь на отдыхе – заказал завтрак в постель. Через десять минут в номер вошёл официант с тележкой, на которой стояли: половинка грейпфрута, яичница с беконом, тост, дымящийся чёрный кофе, вчерашний номер журнала «Уолл-стрит джорнэл» и свежие номера «Таймс», «Файненшл таймс» и «Интернешнл геральд трибюн».

Харви не мог представить себе, как бы он жил во время европейских поездок без «Интернешнл геральд трибюн», известной среди профессионалов как «Триб». Эта единственная в своём роде газета издавалась в Париже и являлась совместной собственностью «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост». И хотя единственный ежедневный тираж её составляет всего сто двадцать тысяч экземпляров, газету не печатали, пока не закрывалась Нью-Йоркская товарная биржа. Таким образом, американцам в Европе ничто не мешало спать спокойно. Когда в 1966 году «Нью-Йорк геральд трибюн» закрылась, Харви был среди тех, кто посоветовал Джону X. Уитни продолжить выпускать «Интернешнл геральд Трибюн» в Европе. И опять он не ошибся. «Интернешнл геральд трибюн» поглотила свою соперницу «Нью-Йорк таймс», которая никогда не пользовалась настоящей популярностью в Европе. С этого времени газета приобретала все большую и большую известность.

Харви привычно пробежался по списку котировок товарной биржи в «Уолл-стрит джорнэл» и «Файненшл таймс». Сейчас его банк держал очень незначительное число акций. Как и Джим Слейтер в Англии, Меткаф подозревал, что индекс Доу-Джонса будет понижаться, и поэтому оставил у себя только активы, в ликвидности которых был почти абсолютно уверен, такие как южноафриканские золотые акции и некоторые другие тщательно отобранные ценные бумаги, относительно которых он получал сведения по собственным каналам. Из денежных операций на таком неустойчивом рынке он занимался только «короткими» продажами доллара и покупкой золота: доллар он поймал на пути вниз, а золото – на пути вверх. В Вашингтоне уже ходили слухи, что президент Соединённых Штатов рекомендовал министру финансов Джорджу Шульцу с конца этого года или с начала следующего разрешить гражданам США покупку золота на открытом рынке. В течение последних пятнадцати лет Харви и так покупал золото: единственное, что президент сделал для него, так это избавил от нарушения закона. Харви придерживался мнения, что, когда американцам разрешат свободно покупать золото, цена на этот драгоценный металл станет снижаться, настоящие деньги можно будет сделать, только пока спекулянты ожидают повышения. Харви собирался избавиться от золота задолго до его появления на американском рынке. Как только президент снимет запрет, заниматься золотом станет невыгодно.

Харви изучил рынок металла в Чикаго. В прошлом году на меди он сорвал неплохой куш благодаря конфиденциальной информации, которую он получил от одного африканского посла. Кстати, посол разболтал эту информацию многим людям. Харви нисколько не удивился, когда прочитал, что посла отозвали на родину и расстреляли.

Харви не удержался и проверил курс акций компании «Проспекта ойл»: они застряли на самой низкой отметке – одной восьмой доллара. О торговле этими акциями не могло быть и речи хотя бы просто потому, что все только продавали их, но никто не покупал. Акции компании «Проспекта ойл» буквально ничего не стоили. Харви язвительно ухмыльнулся и принялся читать спортивную страницу «Таймс».

В статье о предстоящем Уимблдонском турнире в качестве фаворита Рекс Беллами называл Джона Ньюкомба, а о восходящей звезде Джимми Коинорсе, только что выигравшем Кубок Италии на открытых кортах, утверждал, что тот является лучшим запасным команды. Британская пресса хотела, чтобы победил тридцатидевятилетний Кен Роузволл. Харви хорошо помнил драматический финал в пятьдесят восемь сетов, разыгранный между Роузволлом и Дробны в 1954 году. Как и большинство зрителей, он болел за тридцатитрехлетнего Дробны, который после трех часов упорной борьбы в конце концов выиграл матч со счётом 13-11, 4-6, 9-7. Харви хотелось, чтобы на этот раз история повторилась и Кен Роузволл выиграл, хотя он чувствовал, что за те десять лет, когда профессионалам запретили выступать на Уимблдонском турнире, звезда популярного австралийца закатилась. Но в любом случае эти две недели – приятный отдых, и победа может достаться если не Кену Роузволлу, то кому-нибудь из американцев.

За завтраком у Харви осталось время быстро просмотреть обзор художественных выставок, что он и сделал, разбросав газеты по всему полу. Изысканная мебель периода регентства, безупречное обслуживание и королевские апартаменты не исправили привычек Харви. Он прошёл в ванную, где побрился и принял душ. Арлин говорила ему, что большинство людей поступают наоборот – сначала принимают душ, а потом завтракают. На что он ответил, что большинство людей и дела делают не так, как он, – и посмотрите, что у них получается.

По заведённому обычаю, в первое утро Уимблдона Харви отправлялся на Летнюю выставку Королевской академии на Пикадилли, затем посещал наиболее известные галереи Вест-Энда: «Агнюс», «Туутс», «Мальборо», «Вильденштейн» – все они располагались неподалёку от «Клэриджис». Это утро не явилось исключением. Харви был человеком привычек, о чём Команда быстро догадалась.

Одевшись, Харви отчитал прислугу за то, что в баре недостаточно виски, и, спустившись, вышел через вращающуюся дверь на Дэвис-стрит. Он не заметил молодого человека с «уоки-токи» на другой стороне улицы.

– Он вышел из отеля на Дэвис-стрит, – тихо произнёс Стивен в маленький передатчик, – и направляется в твою сторону, Джеймс.

– Перехвачу его, как только появится на Беркли-сквер. Робин, ты меня слышишь?

– Да.

– Свяжусь с тобой, как только увижу его. Оставайся у Королевской академии.

– Понял, – ответил Робин.

Харви обогнул Беркли-сквер и вышел на Пикадилли через Палладианские арки Берлингтон-хаус. С большим неудовольствием он встал в конец весьма разношёрстной очереди, которая черепашьим шагом двигалась мимо Астрономического общества и Общества антикваров. Меткаф не заметил и ещё одного молодого человека, стоявшего у входа в Химическое общество и погруженного в чтение журнала «Химия в Британии». Наконец Харви поднялся по красной дорожке в залы Королевской академии. Купив за пять фунтов сезонный билет – возможно, он захочет прийти сюда ещё три-четыре раза, – Харви провёл остаток утра, разглядывая 1182 картины, ни одна из которых, в соответствии со строгими правилами академии, ещё ни разу не выставлялась нигде в мире. Несмотря на эти правила, комиссии, формирующей выставочный фонд, было из чего выбирать: в её распоряжении имелось более пяти тысяч картин.

Месяцем раньше, в первый день открытия выставки, Харви купил через агента акварель Альфреда Дэниелса «Палата общин» за 350 фунтов и две картины маслом Бернарда Данстэна, изображавших сценки из жизни английской провинции, по 125 фунтов каждая. Харви считал приобретение на Летней выставке выгодным: даже если ему не захочется оставлять себе все картины, они станут великолепными подарками по возвращении в Штаты. Дэниелс напомнил ему Доури, чью картину он купил в академии двадцать лет назад всего за восемьдесят фунтов: как выяснилось впоследствии, он очень проницательно разместил капитал, вложив деньги в это полотно.

Харви специально проверил, есть ли на выставке картины Бернарда Данстэна. Как и предполагалось, их уже раскупили. Данстэн был одним из тех художников, чьи картины всегда распродавались в первые минуты вернисажа. И хотя в день открытия выставки Харви не было в Лондоне, ему не составило труда купить то, что он хотел. Он ставил своего человека в самом начале очереди, и тот, получив каталог, отмечал тех художников, картины которых, по его мнению, Харви мог бы сразу продать в случае ошибки или оставить себе, если они понравятся. Ровно в 10.00, когда открывалась выставка, агент направлялся прямо к столу продаж и приобретал пять или шесть картин из отмеченных в каталоге, ещё до того, как он сам или кто другой, кроме академиков, увидел их. Харви тщательно изучал сделанные агентом приобретения. На этот раз он с удовольствием оставил все картины у себя. Если же в партии находилась хоть одна картина, не подходившая для его коллекции, Харви возвращал её для перепродажи, обещая выкупить её, если не найдётся другой покупатель. За двадцать лет он приобрёл таким способом более сотни картин, вернув всего с десяток, причём они все ушли другим лицам. Харви выработал системы на все случаи жизни.

В час дня, довольный тем, как прошло утро, он ушёл из Королевской академии. Белый «роллс-ройс» ожидал его во дворе.

– На Уимблдон, – распорядился Харви.

– Дерьмо! – сказал Робин в микрофон «уоки-токи».

– Что-что? – не понял Стивен.

– Передаю по буквам: Д. Е. Р. Ь. М. О! Он уехал на Уимблдон, и весь сегодняшний день коту под хвост.

Это означало, что Харви вернётся в отель не раньше семи-восьми часов вечера. Компаньоны разработали график наблюдения за отелем, и Робин, сев в свой «Ровер-3500 V8» у парковочного счётчика на Сент-Джеймс-сквер, отправился на Уимблдон. Джеймс достал по два билета на все дни турнира на места напротив ложи Харви.

Робин появился на теннисных кортах через несколько минут после Харви и занял своё место на трибуне центрального корта, затерявшись в море лиц. В ожидании начала соревнований атмосфера становилась все более напряжённой. С каждым годом популярность Уимблдонского турнира возрастала, и трибуны центрального корта заполнялись до отказа. Принцесса Александра и премьер-министр заняли королевскую ложу, ожидая выхода «гладиаторов». На южном конце корта на небольших щитах уже вспыхнули фамилии Кодеш и Стюарт, а рефери занял своё место на высоком стуле над сеткой в центре корта. Зрители зааплодировали одетым в белое спортсменам, которые вышли на корт, каждый с четырьмя ракетками в руках. На Уимблдоне спортсменам разрешается одеваться только в белый цвет, хотя в последнее время правила немного ослабли, и спортсменкам разрешили цветную отделку на юбках.

Робин с удовольствием наблюдал за матчем между Кодешем и американским теннисистом, который поначалу упорно сопротивлялся чемпиону, но в конце концов проиграл чеху со счётом 6-3, 6-4, 9-7. Робин даже немного расстроился, когда Харви решил в середине захватывающих парных сражений покинуть корт. «Труба зовёт», – сказал себе Робин, пристраиваясь на безопасном расстоянии за белым лимузином. Так они и вернулись в «Клэриджис». Подъехав к отелю, Робин позвонил на квартиру Джеймсу, которую Команда использовала в Лондоне в качестве штаба, и доложил Стивену обстановку.

– Пожалуй, на сегодня хватит, – ответил Стивен, – Завтра попробуем ещё раз. У нашего бедного Жан-Пьера сегодня пульс подскочил до ста пятидесяти. Не стоит напрасные волнения растягивать на несколько дней.

Покинув на следующее утро отель, Харви отправился через Беркли-сквер на Брутон-стрит, а оттуда на Бонд-стрит, остановившись всего в пятидесяти метрах от галереи Жан-Пьера. Но вместо того, чтобы повернуть на запад, он повернул на восток и заскочил в «Агнюс», где у него была назначена встреча с сэром Джеффри Агню, главой семейной фирмы. Меткаф собирался узнать о новостях на рынке произведений импрессионистов. Сэр Джеффри торопился на другую встречу и смог уделить Харви всего несколько минут. Стоящих картин импрессионистов у него тоже не было.

Через несколько минут Харви вышел от Агню, держа в руках маленький утешительный приз – макет статуи Родена, обычную безделушку за 800 фунтов.

– Он выходит, – сообщил Робин, – и движется в нужном направлении.

У Жан-Пьера перехватило дыхание, но Харви снова не дошёл до него: на этот раз он остановился у галереи «Мальборо» – посмотреть последнюю выставку Барбары Хэруорт. На выставке он провёл более часа, наслаждаясь великолепными полотнами художницы, но ничего не купил, решив, что цены просто возмутительные. Десять лет назад он купил две её картины всего за восемьсот фунтов, а теперь галерея запрашивала от семи до десяти тысяч за одну картину. Харви продолжил прогулку по Бонд-стрит.

– Жан-Пьер?

– Слушаю, – послышался в динамике нервный голос.

– Он подошёл к углу Кондуит-стрит и сейчас всего лишь в пятидесяти метрах от твоей галереи.

Жан-Пьер подготовил витрину, убрав из неё акварель Сазерленда «Темза и лодочник».

– Повернул налево, вот гад какой! – произнёс Джеймс, стоявший напротив галереи. – Идёт по правой стороне Брутон-стрит.

Жан-Пьер поставил Сазерленда обратно на мольберт в витрине и поспешил в туалет, бормоча себе под нос:

– Я не могу справиться с двумя видами дерьма одновременно.

Тем временем Харви зашёл в ничем не приметный подъезд на Брутон-стрит и поднялся по лестнице в галерею «Туутс», ставшую известной именно благодаря картинам импрессионистов. Кли, Пикассо, две картины Сальвадора Дали – всё это было не то, что искал Харви. Хотя Кли был и хорош, но не настолько, как тот, что висел в столовой его особняка в Линкольне. Кроме того, он не вписывался ни в один из замыслов Арлин, занимавшейся интерьерами их недвижимости. Управляющий галереей Николас Туут обещал следить за поступлениями и позвонить Харви в «Клэриджис», если появится что-нибудь интересное.

– Он опять вышел на улицу, но, по-моему, идёт обратно в отель.

Джеймс стал мысленно уговаривать Харви повернуть назад и двигаться в сторону Жан-Пьера, но тот неуклонно шёл к Беркли-сквер, только один раз отклонившись от курса – к галерее О'Хейна. Альберт, старший швейцар «Клэриджис», сказал ему, что там в витрине был выставлен Ренуар, – так оно и было на самом деле. Но полотно оказалось недоконченным. То ли Ренуар написал его просто так, чтобы потренироваться, то ли оно так не понравилось ему, что он не стал заканчивать работу. Харви захотелось узнать цену, и он вошёл в магазин.

– Тридцать тысяч фунтов, – ответил продавец на его вопрос, словно разговор шёл о десяти фунтах и покупка этой картины во всех отношениях была выгодной.

Харви даже присвистнул. Его всегда удивляло, как второсортная картина известного мастера может стоить тридцать тысяч, а великолепная работа художника без громкого имени принесёт тому всего несколько сотен долларов. Поблагодарив продавца за беспокойство, Харви вышел из галереи.

– Приятно, что вы не забываете о нас, мистер Меткаф, – донеслось ему в спину.

Харви всегда льстило, когда люди помнили его фамилию. Но, черт побери, они обязаны помнить, что в прошлом году он купил у них Моне за 62 000 фунтов.

– Он определённо возвращается в отель, – сообщил Джеймс.

Харви зашёл в «Клэриджис» всего на несколько минут, чтобы взять их знаменитую, специально приготовленную корзину сандвичей с икрой, говядиной, ветчиной, сыром и шоколадным тортом для более позднего ленча на Уимблдоне.

По графику теперь настала очередь Джеймса наблюдать на турнире за Меткафом, и он решил взять с собой Энн. Почему бы и нет? Ведь она знала всю правду.

Сегодня был женский день, и очередь Билли Джин Кинг, бойкой американской чемпионки, выйти на корт. Её противницей была американка Кэти Мей, которая выглядела так, будто догадывалась, что её ждут тяжёлые времена. Аплодисменты, которыми встретили Билли Джин, были слабоваты для её возможностей, но по непонятной причине она так никогда и не стала фавориткой Уимблдона. Харви сопровождал гость, которого едва можно было принять за уроженца Средней Европы.

– И где ваша жертва? – поинтересовалась Энн.

– Почти прямо напротив – разговаривает с мужчиной в светло-сером костюме. Его собеседник похож на чиновника ЕЭС.

– Вот тот толстый коротышка? – спросила Энн.

– Именно, – ответил Джеймс. Замечание, высказанное Энн, заглушил крик рефери «Игра!» и внимание зрителей сосредоточилось на Билли Джин. Было ровно два часа дня.

– Спасибо, Харви, что пригласили меня на Уимблдон, – сказал Йорг Биррер. – Сейчас столько работы, что позволить себе такой отдых я просто не могу. Рынок нельзя оставлять без присмотра больше чем на несколько часов: где-нибудь обязательно разразится скандал.

– Если вас так волнуют скандалы, не пора ли подумать об отставке? – заметил Харви.

– А кто займёт моё место? Я уже десять лет председатель этого банка, и найти достойного преемника совсем не просто.

– Первый гейм выиграла миссис Кинг. Миссис Кинг ведёт в первом сете со счётом 1-0.

– Послушайте, Харви, мы с вами давно сотрудничаем, и, зная ваш характер, думаю, вы пригласили меня сюда не просто ради удовольствия.