Текст книги "Ни пенсом больше, ни пенсом меньше"

Автор книги: Джеффри Арчер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

– Не приходилось, – ответил Робин. – Нет, определённо не слышал. Согните ноги. – Он стукнул молоточком сначала по одной, потом по другой коленке Дэвида. Ноги резко дёрнулись вверх. – Рефлексы в норме.

– Ещё услышите, доктор Оукли, обязательно услышите. Все идёт просто отлично. Скоро все газеты напишут о нашем успехе.

– Почему вы так решили? – с улыбкой поинтересовался Робин. – Вы что, нашли нефть?

– Вот именно, – тихо произнёс Дэвид, наслаждаясь произведённым эффектом. – Вот именно её мы и нашли!

Робин несколько раз ткнул Дэвида в живот.

– Отличный мускульный корсет, жира нет, печень не увеличена. Вы в хорошем физическом состоянии, молодой человек.

Доктор вышел из смотрового кабинета, оставив Дэвида одеваться, и, вернувшись к своему столу, несколько рассеянно сделал краткую запись в карточке Кеслера, – его голову заняла более важная мысль – о нефтяном месторождении.

Доктора с Харлей-стрит, хотя обычно и заставляют пациентов минут по пятнадцать ждать в отапливаемых газом приёмных с традиционным старым выпуском «Панча» на столике, никогда не торопят их, когда те уже в кабинете. Так и Робин не собирался торопить Дэвида.

– В общем и целом у вас хорошее здоровье, мистер Кеслер. Правда, есть слабые признаки анемии. Полагаю, из-за переутомления и недавней перемены климата. Я пропишу вам препарат с железом, и вы быстро придёте в норму. Будете принимать по одной таблетке – утром и вечером. – Д-р Оукли выписал неразборчивым почерком рецепт и вручил его Дэвиду.

– Большое спасибо. Очень любезно с вашей стороны, что уделили мне столько времени.

– Не стоит благодарности. Как вы находите Лондон? – спросил Робин, чтобы завязать разговор. – Наверное, очень отличается от Америки?

– Что отличается, это безусловно: здесь не такой бешеный ритм жизни. Как только я научусь определять, сколько времени мне потребуется, чтобы сделать то или иное, я буду на полпути к победе.

– У вас много друзей в Лондоне?

– Пока нет, – искренне ответил Дэвид. – У меня есть пара приятелей в Оксфорде – вместе учились в Гарварде. А так, я ещё просто не успел ни с кем здесь толком познакомиться.

«Вот и отлично, – подумал Робин, – прекрасный шанс побольше выяснить об этих нефтяных делах, а заодно и пообщаюсь с нормальным человеком, – в отличие от него половина моих пациентов выглядит так, словно они уже двумя ногами стоят в могиле. Хоть какое-то разнообразие в жизни».

Приняв такое решение, д-р Оукли предложил:

– Если хотите, можно где-нибудь вместе пообедать на неделе. Думаю, вам было бы интересно посетить один из наших старинных лондонских клубов.

– Это так великодушно с вашей стороны.

– Вот и отлично. Пятница вас устроит?

– Вполне.

– Тогда, скажем, в час дня в клубе «Атенеум» на Пэлл-Мэлл.

По дороге в свой кабинет в Сити Дэвид купил выписанные таблетки и сразу же принял одну. Пребывание в Лондоне определённо начинало нравиться ему: похоже, Силвермен его работой доволен, дела компании процветают, и в его жизни стали появляться интересные люди. Да, он не ошибся, лондонский период будет счастливым в его карьере.

В пятницу в 12.45 Дэвид приехал в «Атенеум», массивное белое здание на углу Пэлл-Мэлл, напротив которого установлен памятник герцогу Йоркскому. Размеры залов произвели на Дэвида сильное впечатление. С цепкой хваткой коммерсанта он тут же подумал, что, сдавая эти помещения в аренду, можно зарабатывать неплохие деньги. Иногда ему казалось, что клуб полон оживших восковых фигур. Как позднее объяснил Робин, в действительности это все сплошь и рядом выдающиеся генералы и дипломаты.

Они обедали в Кофейном зале, любовались его главной достопримечательностью – картиной Рубенса, приобретённой Карлом II, и разговаривали о Бостоне, Лондоне, сквоше и их общей любви – Кэтрин Хэпберн. За кофе Дэвид охотно посвятил Робина в детали геологических изысканий на участке компании «Проспекта ойл». На Лондонской фондовой бирже акции уже поднялись до 3 фунтов 60 пенсов и продолжали расти.

– Звучит заманчиво, наверное, неплохое размещение капитала, – заметил Робин, – а так как вы сами служите в этой компании, то, пожалуй, можно и рискнуть.

– По-моему, здесь вы вообще ничем не рискуете, – возразил Дэвид, – во всяком случае пока есть нефть.

– Вы меня определённо заинтересовали, и я обязательно рассмотрю эту перспективу самым тщательным образом в ближайшие выходные.

На ступеньках «Атенеума» они расстались. Дэвид отправился на пресс-конференцию по энергетическому кризису, которую проводила «Файнэншл таймс», а Робин поехал домой в Беркшир. Его сыновья приезжали домой на выходные из пансиона для приготовишек, и ему очень хотелось поскорее увидеться с ними. «Как быстро они выросли от грудничков до подростков, а скоро станут молодыми людьми», – думал Робин. И как приятно знать, что их будущее обеспечено. Хотя, пожалуй, всё-таки надо сделать это будущее чуточку более обеспеченным, вложив деньги в компанию Дэвида Кеслера. Ведь всегда можно продать акции, как только объявят об открытии месторождения, и опять разместить сбережения в ценных бумагах.

Берни Силвермен тоже не без удовольствия выслушал доклад о предполагаемом новом поступлении средств:

– Примите мои поздравления, молодой человек. Как вы понимаете, нам понадобится ещё немало средств на прокладку нефтепровода. Укладка труб может обойтись в два миллиона долларов за милю. Но как бы то ни было, вы отлично справляетесь со своей частью работы. Босс только что разрешил выдать вам премию в пять тысяч долларов – и это все только за ваши усилия. Продолжайте в том же духе.

Дэвид улыбнулся. Такой оборот дел был в самых лучших гарвардских традициях: выполнил конкретную работу, усилившую процветание твоей компании, – получай награду.

– Когда официально объявят о нашем месторождении? – спросил он,

– Потерпите ещё несколько дней.

Весь сияя от распиравшей его гордости, Дэвид покинул кабинет Силвермена.

Силвермен немедленно позвонил Харви Меткафу по красному телефону, а затем ещё раз провернул уже ставшую привычной операцию на фондовой бирже. Брокеры Харви выбросили на рынок 35 000 акций по цене 3 фунта 73 пенса за штуку и примерно по 5000 акций ежедневно выпускали в свободную продажу, тщательно отслеживая момент, когда рынок насытится, поддерживая таким образом их постоянную цену. Когда доктор Оукли вложил в компанию большую сумму, акции снова подросли, на этот раз до 3 фунтов 90 пенсов, что весьма порадовало Дэвида, Робина и Стивена. Им не суждено было узнать, что каждый день из-за вызванного ими ажиотажа Харви выбрасывал на рынок ещё и ещё акции и таким образом создавался свой собственный рынок.

Часть премии Дэвид решил израсходовать на приобретение картины для своей квартирки в Барбикане, которую он считал довольно унылой. «Какое-нибудь полотно около двух тысяч долларов, – размышлял он, – что-нибудь такое, что со временем поднимется в цене». С одной стороны, Дэвид любил искусство ради самого искусства, но он ещё больше любил его из-за материальной ценности. Вечер пятницы он провёл, гуляя по Бонд-стрит, Корк-стрит и Брутон-стрит – именно в этом районе располагается большинство лондонских художественных галерей. Вильденштейн был чересчур дорогим для его кармана, а Мальборо – чересчур современным для его вкуса. Картина, на которой он в конце концов остановил свой выбор, выставлялась в галерее Ламанна на Бонд-стрит. Эта галерея находилась всего в трех домах от «Сотби» и представляла собой одну-единствениую комнату с истёртым серым ковром и выцветшими красными обоями. Позже Дэвид узнает, что чем больше вытоптан ковёр и выцвели обои, тем успешнее галерея. В дальнем конце комнаты находилась винтовая лестница, к которой были небрежно прислонены несколько картин. Дэвид начал их просматривать и, к своей большой радости, нашёл полотно, которое ему понравилось.

Это была написанная маслом картина Леона Ундервуда «Венера в парке». На большом, довольно тёмном полотне шестеро мужчин и женщин сидели на металлических стульях за круглыми столиками. Среди них на переднем плане выделялась симпатичная обнажённая женщина с полным бюстом и длинными волосами. Никто не обращал на неё ни малейшего внимания, а она загадочно глядела на вас из картины как символ любви и теплоты среди безразличного окружения. Дэвид нашёл её абсолютно неотразимой.

К нему подошёл владелец галереи Жан-Пьер Ламанн. Его элегантный костюм просто кричал, что этот человек редко получает чеки меньше чем на тысячу фунтов. В свои тридцать пять он мог позволить себе маленькие причуды, и его туфли от Гуччи, галстук от Ив Сен-Лорана, рубашка от Тернбулл и Ассера и часы «Пьяжэ» не оставляли никого, особенно женщин, в сомнении, что он знает себе цену. У Ламанна было все, чем, в представлении англичан, должен обладать француз в плане внешности: стройный и элегантный, длинные тёмные волнистые волосы и выразительные карие глаза с хитринкой. Иногда он бывал капризным, иногда – требовательным, а его остроумие не щадило никого, почему он, вероятно, до сих пор и не женился. Хотя недостатка в претендентках явно не наблюдалось. Однако клиенты видели только его очаровательный фасад. Пока Дэвид выписывал чек, Жан-Пьер теребил свои модные усики, с нетерпением ожидая, когда будет можно поговорить о картине.

– Ундервуд – один из величайших скульпторов и художников современной Англии. Вы, наверное, знаете: у него учился Генри Мур. По-моему, его недооценивают. Он никогда не любил прессу и называл журналистов не иначе как пьяными бумагомарателями.

– Вряд ли таким способом можно понравиться журналистам, – едва слышно произнёс Дэвид, вручая Ламанну чек на 850 фунтов и явно наслаждаясь своим богатством. Он только что совершил самую дорогую покупку в своей жизни, интуитивно чувствуя, что картина – хорошее вложение денег, но главное – она ему нравилась.

Не переставая восторгаться Ундервудом, Жан-Пьер провёл Дэвида по галерее, показывая коллекцию импрессионистов и модернистов, собранную им за много лет. В кабинете Жан-Пьера продавец и покупатель обмыли покупку картины, выпив по стаканчику виски.

– Чем вы занимаетесь, мистер Кеслер?

– Работаю в небольшой компании «Проспекта ойл». Ищем в Северном море нефть.

– Ну и как, успешно? – поинтересовался Жан-Пьер с напускным простодушием.

– Только между нами, но могу открыть, что мы довольно оптимистично смотрим в будущее. Ни для кого не секрет, что за последние несколько недель цена на наши акции поднялась с двух до четырех фунтов, но никто ещё не знает истинной причины этого подъёма.

– А если бедный торговец картинами вроде меня вложит средства в эту компанию – это выгодно? – спросил Жан-Пьер.

– «Выгодно?» Отвечу вам так: в понедельник я сам вкладываю три оставшиеся тысячи в акции нашей компании! – с энтузиазмом воскликнул Дэвид. – А это все, чем я располагаю, естественно после приобретения «Венеры». Очень скоро мы сделаем важное заявление.

Глаза Жан-Пьера заблестели. Для проницательного француза такого намёка было более чем достаточно, и он перевёл разговор на другую тему.

– Берни, когда будет объявлено об открытии месторождения?

– Скорее всего в начале будущей недели. Возникли некоторые проблемы, но ничего серьёзного.

Это заверение несколько успокоило Дэвида. Сегодня утром он и сам купил на оставшиеся от премии 3000 долларов 500 акций. Как и другие, Дэвид надеялся на быструю прибыль.

– Соедините меня с Фрэнком Уоттсом. Привет, это Жан-Пьер Ламанн.

– Привет, Жан-Пьер. Чем могу помочь?

– Хочу купить 25 000 акций «Проспекта ойл».

– Никогда не слышал о такой компании. Подожди минутку… Ага, новая компания, весьма скромный капитал. Рискуешь, Жан-Пьер. Я бы не стал покупать.

– Все нормально, Фрэнк. Мне ненадолго. Я подержу акции всего две-три недели, потом можно продать. Когда начался операционный период на бирже[12]12
  Операционный период на Лондонской фондовой бирже длится десять рабочих дней или две календарные недели.


[Закрыть]?

– Вчера.

– Отлично. Купи акции сегодня утром, а продашь перед окончанием периода или даже раньше. На следующей неделе я ожидаю одно заявление, поэтому, как только акции поднимутся в цене до пяти фунтов, можно продавать. И не жадничай. Оформи сделку на мою компанию, – не хочу, чтобы она была связана с моим именем, – вдруг подведу моего инсайдера.

– Как скажете, сэр. Значит, покупаю 25 000 акций «Проспекта ойл» по рыночной цене и продаю в последний расчётный день или раньше, если получу соответствующее указание.

– Все правильно. Следующую неделю я собираюсь провести в Париже – надо посмотреть картины. Поэтому, как только акции вырастут больше пяти фунтов, продавай их без колебаний.

– Хорошо, Жан-Пьер. Желаю удачной поездки.

Зазвонил красный телефон.

– Фрэнк Уоттс хочет купить значительную партию акций. Ты что-нибудь знаешь об этом?

– Понятия не имею, Харви. Наверное, это опять Кеслер. Поговорить с ним?

– Не надо. Ничего не говори. Я выбросил на рынок ещё 20 000 акций по 3 фунта 90 пенсов. Пусть Кеслер приведёт ещё одного крупного инвестора, и я выйду из игры. Подготовь наш план на последние семь дней этого операционного периода на Лондонской фондовой бирже.

– Хорошо, босс. А ты в курсе, что есть люди, покупающие акции и в небольших количествах?

– Естественно. И раньше так было, люди рассказывают своим друзьям, что напали на золотую жилу. Только Кеслеру ничего не говори.

– Знаете, Дэвид, – сказал Ричард Эллиот, – вы очень много трудитесь. Отдохните. Скоро, когда мы сделаем заявление, у нас будет по-настоящему много работы.

– Да я уже догадался, – ответил Дэвид. – Работа вошла у меня в привычку.

– Так расслабьтесь, и давайте сегодня посидим, например, в «Аннабель»?

Польщённый приглашением в самый изысканный клуб Лондона, Дэвид с готовностью согласился.

Взятый напрокат старенький «форд-кортина» Дэвида выглядел неуместно на Беркли-сквер среди припаркованных в два ряда «роллс-ройсов» и «мерседесов». Дэвид спустился по железной лестнице в подвал, где, по всей вероятности, располагались комнаты для слуг этого богатого дома. Теперь здесь устроили шикарный клуб с рестораном, танцевальным залом и маленьким уютным баром, стены которого украшали старинные гравюры и картины. Главный зал, тесно уставленный маленькими столиками, большинство из которых уже заняли, утопал в полумраке. Интерьер в стиле эпохи регентстваp[13]13
  Стиль 1810-1820 гг.


[Закрыть] выглядел несколько экстравагантно. Марку Берли, владельцу клуба, всего за десять лет удалось превратить «Аннабель» в один из самых популярных клубов Лондона, где список желающих в будущем стать его членами превысил тысячу человек. В дальнем углу переполненного танцевального зала, где не разместились бы два «кадиллака», играл джаз. Пары танцевали, тесно прижавшись друг к другу: просто у них не было другого выбора. Дэвид с некоторым удивлением отметил, что большинство девушек в руках танцующих мужчин было лет на двадцать моложе своих партнёров. Старший официант Луи провёл Дэвида к столику Ричарда Эллиота, догадавшись по тому, как тот во все глаза глядел на знаменитостей, что это его первое посещение клуба. «Ничего, – подумал Дэвид, – когда-нибудь они так же будут глазеть на меня».

После весьма приличного обеда Ричард Эллиот и его жена присоединились к толпе на танцплощадке, а Дэвид прошёл к маленькому бару, окружённому удобными красными диванчиками, и завязал разговор с человеком, который представился как Джеймс Бригсли. Если Бригсли и не воспринимал весь мир как таковой театром, то уж «Аннабель» он точно считал сценой. Высокий блондин аристократической наружности, с насмешливыми искорками в глазах, явно чувствовал себя здесь непринуждённо со всеми. Дэвиду понравилась его уверенная манера держаться, чего так не хватало ему самому и чему вряд ли он когда-нибудь научится. Голос Бригсли, даже для неискушённого слуха Дэвида, звучал как голос человека из высшего света.

Рассказывая о своих поездках в Штаты, новый знакомый польстил Дэвиду замечанием, что ему всегда нравились американцы. Чуть позже Дэвид тихонько поинтересовался у старшего официанта, кто этот англичанин.

– Это лорд Бригсли, старший сын графа Лаутского, сэр.

«Кто бы мог подумать, – пронеслось в голове Дэвида, – что лорды выглядят совсем как обыкновенные люди, особенно если немного выпьют».

Лорд Бригсли постучал по стакану Дэвида.

– Как насчёт ещё по одной?

– Не возражаю, милорд, – согласился Дэвид.

– Ах, оставьте эту ерунду! Зовите меня просто Джеймс. Кстати, чем вы занимаетесь в Лондоне?

– Работаю в нефтяной компании. Вы, наверное, знаете нашего председателя, лорда Ханнисетта. Но, сказать по правде, сам я его никогда не встречал.

– Милый старикашка, – произнёс Джеймс. – Мы с его сыном вместе учились в Хэрроу. Раз уж вы занимаетесь нефтью, то, может, подскажете, что мне делать с акциями компаний «Шелл» и «Б.П.»?

– Пусть будут, – ответил Дэвид. – По-моему, с ценными бумагами, особенно нефтяными, разумно вообще не расставаться, по крайней мере пока английское правительство не начнёт жадничать и не станет все грести под себя.

Официант принёс ещё два двойных виски. У Дэвида уже слегка шумело в голове.

– А какая у вас компания? – поинтересовался Джеймс.

– Довольно маленькая, – ответил Дэвид, – но за последние три месяца наши акции поднялись в цене больше, чем у любой другой компании в нашем бизнесе. И я уверен, что это далеко не предел.

– Почему? – удивился Джеймс.

Дэвид огляделся и доверительно зашептал:

– Ну, вы же должны понимать, что если большая компания нашла месторождение нефти, то прибыль увеличится незначительно. Но если маленькая компания найдёт нефть, то, естественно, прибыль в целом будет намного выше.

– Вы что, хотите сказать, что ваша компания нашла нефть?

– Наверное, об этом пока нельзя говорить, – сказал Дэвид, – поэтому я бы попросил вас считать наш разговор конфиденциальным.

Дэвид совсем не помнил, как он добрался домой и кто уложил его в постель. На другое утро он появился в офисе довольно поздно.

– Берни, простите меня великодушно. Вчера отлично погуляли с Ричардом в «Аннабель», вот и проспал после хорошего вечера.

– Пустяки. Рад, что вы хорошо отдохнули.

– Надеюсь, вы не сочтёте меня неосторожным, но вчера я сказал одному лорду – даже имя вспомнить не могу, – что ему стоит вложить деньги в нашу компанию. Наверное, я немного поторопился.

– Не беспокойтесь, Дэвид, у нас все честно, а вам нужно отдохнуть – работаете как вол.

Джеймс Бригсли вышел из своей лондонской квартиры в Челси и, подозвав такси, отправился в банк «Уильямс и Глин». По складу характера Джеймс был человеком общительным, и когда он учился в Хэрроу, по-настоящему его привлекал только театр. По окончании школы отец запретил ему даже думать о сцене и потребовал, чтобы он продолжил образование в колледже Крайстчерч в Оксфорде, где молодого человека опять больше интересовало Драматическое общество, нежели получение диплома в области политики, философии и экономики. Окончив университет, Джеймс никому не рассказывал, получил он диплом в конце концов или нет. После Оксфорда он поступил на службу в Гренадерский гвардейский полк, что также дало ему возможность развернуть свои сценические способности и открыло перед ним двери лондонского высшего света, где он преуспел во всём, в чём только может при данных обстоятельствах преуспеть богатый молодой красавец виконт.

После двух лет службы в гвардии папа-граф подарил ему двухсотпятидесятиакровуюp[14]14
  1000 кв.м.


[Закрыть] ферму в Хэмпшире, чтобы сын не бездельничал, но сельское житьё было не для Джеймса. Он передал ведение хозяйства управляющему и опять окунулся в светскую жизнь Лондона, продолжая мечтать о сцене и отлично понимая, что отец все так же считает служение Мельпомене неприличным для будущего пэра. Пятый граф мало обращал внимания на своего отпрыска, и тому было непросто убедить отца, что он умнее, чем о нём думают. Дэвид Кеслер, разболтавшись после нескольких рюмок, предоставил ему возможность доказать старику, что тот ошибается.

В банке «Уильямс и Глин», расположенном в красивом старинном особняке на Бирчин-лейн, его провели в кабинет управляющего.

– Мне нужны деньги под залог моей фермы в Хэмпшире, – объяснил свой визит лорд Бригсли.

Управляющий Филип Изард, хорошо знавший молодого человека, также был знаком и с его отцом. Хотя он уважал мнение графа, но не тратил много времени на молодого лорда. Тем не менее, не в его правилах было допытываться о причинах подобной просьбы клиента, чья семья держала счёт в их банке не первый век.

– Какую именно сумму вы хотите получить, милорд?

– Земля в Хэмпшире стоит тысячу фунтов за акр и всё время растёт. Ну, скажем, тысяч сто пятьдесят фунтов будет разумной суммой. Тогда на эти деньги я бы смог купить акции.

– А вы согласны оставить сертификат на покупку акций в банке в качестве обеспечения?

– Согласен. Какая мне разница, где он будет лежать.

– Тогда, думаю, ваш вопрос решится положительно и мы выдадим вам ссуду в 150 000 фунтов стерлингов под два процента годовых по базовой ссудной ставке.

Джеймс не знал, что означает «базовая ссудная ставка», но знал, что компетенция и репутация банка «Уильямс и Глин» были безупречны.

– Благодарю. И приобретите для меня, пожалуйста, 35000 акций компании «Проспекта ойл».

– А вы тщательно проверили эту компанию, милорд? – спросил Изард.

– Разумеется! – весьма резко ответил Бригсли. Он никогда не испытывал благоговейного трепета перед банкирами.

Силвермен вкратце рассказал по телефону Харви Меткафу о знакомстве Дэвида в «Аннабель» с неизвестным пэром, у которого, похоже, денег было больше, чем мозгов. Харви тут же выбросил на рынок 40 000 акций по 4 фунта 80 пенсов за штуку. 35 000 купили «Уильямс и Глин», а остаток снова разобрали мелкие инвесторы. Цена опять немного поднялась. У Харви осталось всего 35 000 своих собственных акций, и за четыре дня ему удалось полностью избавиться от них. Итак, на распродажу всего запаса акций «Проспекта ойл» ушло четырнадцать недель. Прибыль Харви Меткафа составила более шести миллионов долларов.

В пятницу утром акции стоили 4 фунта 90 пенсов, а Кеслер – сама наивность – привёл четырех крупных вкладчиков: перед тем как позвонить Йоргу Бирреру, Харви тщательно изучил все материалы.

Стивен Брэдли купил 40 000 акций по $ 6,10.

Д-р Робин Оукли купил 35000 акций по $ 7,35.

Жан-Пьер Ламани купил 25 000 акций по $ 7,80.

Джеймс Бригсли купил 35 000 акций по $ 8,80.

Сам Дэвид Кеслер купил 500 акций по $ 7,25.

Все вместе они купили 135 500 акций на сумму чуть больше одного миллиона долларов. Также, благодаря им, цены всё время поднимались, что дало Харви возможность выбросить все свои акции на естественный рынок.

И снова Харви Меткафу афёра удалась. Его имя не появлялось на фирменных бланках, и сейчас у него не было акций «Проспекта ойл». Никто ни в чём не мог обвинить его. Он нигде не нарушил закон. Даже геологический отчёт содержал столько «если» и «но», что спокойно прошёл бы в суде. Что же до Дэвида Кеслера, то разве Харви виноват в его юношеском энтузиазме и неумении подождать? Он даже никогда не встречался с этим человеком. Харви Меткаф открыл бутылку шампанского «Крюг Приве Кюве» 1964 года, доставленную из Лондона от «Хеджес энд Батлер», медленно отхлебнул глоток и закурил сигару «Ромео и Хулиета Черчилль». Устроившись поудобнее, он тихо наслаждался своей победой.

Дэвид, Стивен, Робин, Жан-Пьер и Джеймс также на выходных отмечали свои достижения. А почему бы и нет? Их акции стоили 4 фунта 90 пенсов, и Дэвид уверял, что они ещё поднимутся до 10 фунтов. В субботу утром Дэвид впервые в жизни заказал себе у портного костюм. Стивен раздражённо просмотрел экзаменационные работы своих студентов-первокурсников. Робин был на спортивном празднике в школе, где учатся его сыновья. Жан-Пьер вставлял в новую раму картину Ренуара. А Джеймс Бригсли уехал на охоту, убеждённый, что наконец-то сможет похвастаться отцу попаданием в яблочко.