Текст книги "Духовная война (ЛП)"

Автор книги: Джед МакКенна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

Простота

Veritatis simplex oratio est. Язык истины прост. – Сенека

Путь пробуждения, несмотря на все наши бесконечные стремления усложнить его, совершенно прост. В любой момент, когда мы сбиты с толку, дезориентированы, слабеем сердцем или затуманены умом, когда

наша голова развернулась в направлении какой-нибудь презентации новой партии духовного товара или философии, аргумента или популярного гуру, нам нужно лишь вернуться к простоте. Нечему учиться, нечего знать, нечего практиковать, нечем становиться.

Концентрация и намерение

Невозможно представить, чтобы Гёте или Бетховен хорошо играли в гольф или бильярд. – Г.Л.Менкен

Львиная доля духовных искателей мотивируются желанием, поэтому провал их поиска можно предсказать заранее, что обильно доказывает история человечества в практически тотальной неспособности найти единственную вещь, которую нельзя потерять. Как это возможно, что нечто настолько простое, как видеть то, что есть, умудряется ускользать даже от наших самых преданных искателей и величайших умов? Потому что никто на самом деле не хочет того, чем в действительности является пробуждение. Быть может, мы выражаем наше желания пробудиться очень неопределённо, но мы хотим очень специфического вида пробуждения, который не требует покидать наше уютное состояние, или лучше, сделает его ещё более уютным. Мы не хотим пробуждаться ото сна – мы хотим видеть сон, что мы пробуждены. Истинное желание, которое движет процессом пробуждения, больше походит на психоз или безумие. Это опасно глубокий и продолжительный кризис, а не мрачная маленькая тёмная ночь души, которую продают незадачливым туристам. Многие люди слышат звонок будильника в жизни, призыв к пробуждению, но чего мы больше всего хотим – больше, чем секса, власти, славы, любви, бессмертия, денег – это нажать на кнопку будильника и продолжить спать. Когда жизнь зовёт, нам лишь хочется натянуть себе на голову одеяло, перевернуться на другой бок и, что важнее всего, оставаться с закрытыми глазами. Последнее, чего кто-либо в действительности хочет, что бы он там ни говорил, это чтобы нарушили его сон.

Сдача

Я знаю лишь одну вещь, и это то, что я ничего не знаю. – Сократ

Сдаться, значит отбросить иллюзию контроля, которая инициирует этап смерти в процессе смертиперерождения, что является переходом от рабства слепого и ограниченного «отделённого состояния» к свободе постоянно расширяющегося «интегрированного состояния». Никакая вера или убеждение не требуется, чтобы совершить этот акт сдачи, только ясное видение. Когда человек начинает понимать, чем в реальности являются эго и страх, тогда этот процесс становится таким же лёгким и естественным, как сбрасывание тяжёлой ноши. К несчастью, благодаря ложной сдаче, широко распространённой поп-христианством, тюремным обращениям и программам двенадцати шагов, эта жизненно необходимая стадия роста приобрела дурную славу и повсеместно презирается как акт отчаяния глупцов, трусов и слабаков. Вот яркий пример, как Майя действует в мире.

Цена истины

Пристрастие к истине любой ценой это страсть, которая ничего не щадит. – Альберт Камю

Цена истины – всё. Цена истины – ничто. Это ещё один способ выразить парадокс «несуществующих врат». С позиции непробуждённого человека врата, блокирующие его от просветления, огромны и непроходимы. Иллюзия полностью заполняет поле зрения человека, потому что она расположена до восприятия. Когда иллюзия уничтожена, мы видим, что её никогда не существовало в реальности.

Невежество

Самое большое препятствие к открытию это не невежество, а иллюзия знания. – Дэниел Бурстин

Есть два типа невежества. Первый тип относительно безвредный – когда мы не знаем или не понимаем чего-то. Обычно этот тип не вызывает много проблем. Если вы не знаете, как поменять масло в двигателе вашей машины, вы нанимаете кого-то. Если вы не знаете, как приготовить лазанью, вы покупаете кулинарную книгу. Если вы не знаете, как управляться с парашютом, вы не прыгаете с самолёта. Другой тип невежества действует пагубно и истощает – когда мы думаем, что знаем то, чего не знаем, или понимаем то, чего не понимаем. Большинство духовных искателей всю жизнь тщетно пытаются устранить первый вид невежества, не осознавая, что порабощены вторым его видом.

Духовный Автолизис

Мысль необходимо разделить и рассмотреть с помощью неё же, прежде чем она о себе узнает. – Олдос Хаксли

Перо в руке – война в душе. – Вольтер

Духовный Автолизис это процесс записывания, позволяющий наиболее полно использовать потенциал нашего интеллекта, за счёт острейшей концентрации ума. Автолизис означает «самопереваривание», ибо в этом и состоит цель данной техники. В отличие от ведения журнала или духовного дневника, автолизис касается только нахождения и освещения следующего препятствия, мешающего процессу. Это нахождение не ответов, но вопросов. Нужно искать не ответы, а только вопросы, которые определяют наши ограничения. Постигни вопрос, и ты уничтожишь ограничение. Только посредством смелой мысли и ясного видения уничтожается иллюзия. Все думают, что могут думать, но когда вы начнёте действительно думать – хирургически, безэмоционально, разрушительно – вы быстро поймёте, что это совсем не то, чем вы всегда занимались. Записыванием, выведением мышления наружу, его деперсонализацией, сделав шаг назад и представив все стороны в упорядоченной и объективной манере, мы можем высвободить свирепость нашего ума, которую мы обычно не осознаём и которой совсем не умеем пользоваться. Хорошо бы начать с того, чтобы написать истинное, на ваш взгляд, утверждение, и затем точно вычислить, почему это утверждение ложно, каковым оно, собственно, и является; только если вы не отрицаете (нет истиной веры), не делаете субъективного наблюдения (у меня болит нога), или не напишете единственно верную вещь, которую вы знаете (я есть).

Страх

Сделать новый шаг, произнести новое слово – этого люди боятся больше всего. – Фёдор Достоевский.

Страх это основная эмоция человека с закрытыми глазами. Все эмоции это привязанности, а энергетическим источником всех привязанностей является страх. Страх чего? Страх «не-я». Безымянный, безличный ужас небытия. Не просто страх смерти, который любой может отрицать или оправдать, но страх пустоты, который ни одна сказка не может передать.

Благодарность

Если единственной молитвой, которую вы произносили всю жизнь, было «Благодарю», этого достаточно. – Мейстер Экхарт

Благодарность неопределённого, всеохватывающего качества, слегка окрашенная не неприятной печалью, можно сказать, является основной эмоцией реализовавшего истину существа и зрелого ЧеловекаВзрослого. Именно эта благодарность приходит, когда уходит страх.

Дальше

Когда ты достиг вершины, продолжай лезть. – Дзен пословица

Слово «дальше» – как талисман, как предмет силы. Мы должны доставать и смотреть на него после каждой битвы, каждый раз, когда мы думаем, что уже всё окончено, что наконец-то мы дошли. Насколько бы нам ни казалось обратное, всегда «дальше». Вставай, отряхнись и подтяни пояс для следующей драки. Карл Юнг говорил, что ему пришлось спуститься по тысяче лестниц, чтобы достичь маленького клочка земли, которым он в действительности являлся. Каждый раз, когда его нога касалась твёрдой опоры, он, должно быть, думал, что дошёл, пока его глаза не привыкали, и он видел, что есть ещё лестница вниз. Если бы доктор Юнг руководствовался словом «дальше», он бы узнал, что там осталось ещё много лестниц, и что тот маленький клочок земли есть бесконечно бόльшее, чем его действительная суть. Когда ты уверен, что достиг, всегда «дальше». Может быть, когда-нибудь наступит день, когда больше не будет «дальше», и ты узнаешь об этом не по фанфарам или серпантину, не по излучаемой подсветке или хору ангелов, но по ошеломляющему и обескураживающему наблюдению, что ты…

Готов*

Готов, значит готов.

– *слово «done” можно перевести как «окончен», «сделан», «убит». Это слово употребляется Джедом для обозначения конца духовного путешествия (см. примечание в первой книге) – 5. Краткий предварительный обзор.

Хорошей книгу делает хороший читатель – он находит в ней места, кажущиеся ему секретными посланиями и репликами в сторону, скрытыми от всех остальных и имеющими безошибочное значение лишь для его уха. Польза от книги соответствует чувствительности читателя. Самая проникновенная мысль или страсть зарыта как в глубокой шахте, пока не будет обнаружена подобным ей умом и сердцем. – Ральф Вальдо Эмерсон –

Вы можете пропустить эту главу, но если позднее у вас возникнут вопросы насчёт трёх домов, или двух женщин, или двух мужчин, или девочки, или собаки, или места действия, вернитесь сюда, где всё это объясняется. Если вам будет всё равно непонятно, в том моя вина. Я написал лишних несколько сотен страниц, и, урезая, мы потеряли некоторые детали повествования и немалое количество местного колорита, оставив основную суть. Эта глава заменяет четыре, излагавшие разъясняющую предысторию, которые Лиза, мой редакционный ассистент, уговорила меня сократить до одной короткой главы, и вот, она перед вами. Поначалу Лиза не была моим редакционным ассистентом. Я познакомился с ней через её отца Фрэнка, который немного рассказал мне о её жизненном кризисе и предположил, что это может иметь отношение к моей книге. Заинтригованный её немного раненым поведением, тысячемильным взглядом и тесно прижимаемым к груди ежедневником, я пригласил Лизу с дочерью Мэгги пожить в гостевом домике в поместье, которое я снимал. После некоторых переговоров она с благодарностью согласилась. И только позже она стала помогать мне с книгой.

Лиза – взрослая дочь Фрэнка. Ещё она адвокат, жена зубного врача, мать двоих детей, Мэгги и Диджея, и вынужденный духовный путешественник. В тот момент она находилась в финальной стадии очень неприятного экзистенциального краха, медленно поглощавшего её уже в течении трёх лет. Фрэнк, её отец, бывший профессор университета, пригласил меня посетить его в доме, где он поселился после ухода на пенсию, в мексиканском штате Халиско. Он жил в местечке под названием Лейксайд, которое в действительности состояло из нескольких городков, расположенных вдоль северного побережья озера Чапала. Жена Фрэнка, Изабель, умерла в прошлом году, оставив Фрэнка, так сказать, не у дел. Я решил принять часто повторяющееся приглашение навестить его в Мексике по двум причинам. Одной причиной было содержание тридцати одного его письма ко мне и свободный доступ, который он предлагал к своей уникально подобранной частной библиотеке. Другой причиной был мой дедушка. Мой дедушка, вернее брат моего дедушки, теперь уже давно почивший, владел небольшой фермой в двадцать акров в нескольких милях от мексиканского города Сан Мигель де Альенде. Там он поселился после долгой и успешной карьеры в законодательстве. Он не был мексиканцем и не говорил по-испански, просто хотел полностью уединиться, завести лошадей, и тихо дожить свою жизнь. Будучи ребёнком, я несколько раз проводил лето на его гасиенде, и она оставила в моей памяти впечатление идеального дома. Дед был сварливым старым шельмецом, который никого не любил, и меньше всего своих близких родственников, но он довольно хорошо относился ко мне, возможно потому, что я любил удить с ним рыбу, мог прочесть на память длинные пассажи из Байрона, его любимого поэта, и потому, что я в основном молчал. – Что будет, если две змеи начнут не переставая поедать друг другу хвосты, – спросил он меня, когда я был официально представлен ему в возрасте восьми лет. Я немного подумал, прежде чем ответить. – Не знаю, сэр, – сказал я. – Конечно, не знаешь, чёрт возьми, – сказал он, и на том наше знакомство закончилось. После этого мы встречались раз в год. – Уже нашёл ответ? – спрашивал он. – Нет, сэр, – отвечал я. – Ещё думаешь? – спрашивал он. – Да, сэр, – отвечал я. – Молодец, – говорил он, и то были все наши отношения до тех пор, пока лет в двенадцать я не был приглашён провести с ним месяц в Мексике на летних каникулах. Я согласился, и последующие несколько лет приезжал к нему, пока иные порывы и свершения не заставили меня отклонить его приглашение. Несмотря на тот факт, что между нами никогда не происходило ничего похожего на разговор, а может, благодаря этому, мы отлично ладили. Последние двадцать лет я жил во многих местах, где по нескольку лет, где всего лишь пару месяцев, но нигде я не чувствовал, что хотел бы остаться здесь надолго. Когда я спросил себя, где я хотел бы жить, на ум сразу пришла гасиенда деда. Я никогда по-настоящему не думал о том, чтобы её приобрести, но я везде пытался отыскать то всеохватывающее чувство, которое вызывало во мне то место. Таким, думал я, должен быть дом. Поэтому, зимуя в летнем курортном городке в Новой Англии, и размышляя, куда бы мне двинуться дальше, и вместе с этим, начиная осознавать, что нужно писать третью книгу, и наткнувшись на папку, полную писем от Фрэнка, я с нежностью вспомнил о доме деда и подумал, что Мексика, по многим причинам, могла бы стать неплохим местом для поселения. Моё личное предпочтение – быть рядом с людьми, но не среди них. Комфортнее всего я чувствую себя, обитая на окраине общества, но с определённой степенью отчуждения от него. Где-то в Азии, например, было бы слишком отчуждённо, а где-либо в англоговорящей стране – недостаточно. Мексика подходила идеально – самое необходимое количество культурного и языкового барьера. Я сделал все приготовления, и, спустя пару дней после отклонения любезного приглашения толстого сержанта, направился туда. Очутившись в Лейксайд, после необычной череды событий, я в конце концов снял дом, стоимость которого ровно в четыре раза превышала мой установленный бюджет, но оказавшийся идеальным. Это было небольшое поместье, принадлежащее одному довольно известному дирижёру симфонического оркестра одного довольно большого американского города, который редко здесь появлялся. Оно стояло на возвышенности, было полностью обнесено стеной и состояло из главного дома, гостевого домика, бассейна,

домика возле бассейна и множества других разнообразных маленьких строений, нескольких садов и веранд, полдюжины спутниковых тарелок и двух фонтанов – всё размещалось на площади всего чуть больше акра. Поместье находилось в достаточном уединении – пять минут езды до любого города. Будет правильным сказать, что я не желал и не выбирал жить в подобном месте, просто так всё сложилось. Имущество сдавалось вместе со служанкой и садовником, супругами, которые служили здесь в течении многих лет. У них были свои комнаты в главном доме, но жили они где-то ещё. В главном доме также была прекрасно оборудованная комната домашнего кинотеатра, битком набитая музыкой и фильмами, так как владелец получал бесплатные копии ото всех известных крупных компаний и дистрибьюторов. Я подумал, что буду больше смотреть кино, чем когда-либо. Чуть поодаль от главного дома стоял маленький комфортабельный гостевой домик, примыкая к бассейну. Возле бассейна также стояло открытое здание типа павильона с кухонькой, комнатой, трансформирующейся в ванную, и удобным гостевым залом с камином. Его длинная стена, идущая вдоль всего бассейна, была сделана целиком из стеклянных панелей, которые можно было откатить в сторону, превращая павильон в чрезвычайно приятное открытое помещение с видом на озеро Чапала внизу и далее на окружающие его горы. Крыша типа перголы выступала футов на десять над палубой бассейна, так что я придвинул обеденный стол к открытой стене и превратил его в огромное рабочее место, где проводил бόльшую часть времени и написал бόльшую часть этой книги. Виды здесь были просторные и часто удивительные, особенно на восходе и на закате. Вдобавок к видам это благословенное место обладало почти идеальным климатом: крайности не были крайностями, а средние температуры в точности соответствовали золотой середине. Вокруг всё зеленело, цвело и играло всеми красками. В городах можно было чудесно пообедать, погулять, в их магазинах было почти всё, что мне было нужно, а чего не было, я мог купить в Гвадалахаре, расположенной меньше, чем в часе езды. Ещё до того, как я узнал обо всём этом, я начал поиски дома в городах на северном побережье озера. В первую неделю моего пребывания здесь я нашёл дом для покупки недалеко от Верхнего Ахихик. Я сделал предложение, оно было принято, и мне пришлось, по разным причинам, ухищряться, чтобы собрать всю сумму наличными. Это было не так-то просто, особенно в стеснённых временных рамках, в которых проходилось это делать, но посредством некоторых замысловатых манёвров, неприятных налоговых последствий, и доброй помощи, я справился с этой задачей, и мой местный счёт был заполнен практически последним центом, который я смог наскрести, готовясь к заезду в этот прекрасный дом. И тут продавец пошёл на попятный. Мне показалось это любопытным поворотом событий, но я знал, это к лучшему, что бы там ни было. Я стал ждать дальнейшего развития, чтобы увидеть, почему это случилось, и менее чем через неделю был вознаграждён, получив известие, что мой дальний родственник срочно нуждается в наличных, и продаёт гасиенду деда – дом, который я хотел иметь больше, чем любой другой, но никогда его всерьёз не рассматривал. Теперь казавшийся необъяснимым отказ продавца первого дома после моей безумной борьбы за наличные обрёл совершенный смысл. Если бы этого не произошло, у меня не было бы возможности купить дом моего деда, который мне нравился гораздо больше, и за который я мог заплатить теперь разумно умеренную цену. Также своими действиями по нахождению и попыткам купить дом в Ахихик я продемонстрировал своё желание и намерение, которые вселенная распознала и вознаградила. Лиза, ещё плохо зная меня, да к тому же в адвокатском состоянии ума, никак не могла взять в толк, что я отдал всё своё богатство на свете, чтобы купить дом, который я не видел больше тридцати лет, не посетив, не проинспектировав его, не сделав оценку, не торгуясь и прочее. Мой ответ, что «путь свободен», не утешил её. Вот. Мы почти уже закончили. Несколько недель, ушедших на ликвидацию небольшого портфеля активов покупки дома, были беспорядочными и суматошными. Именно тогда я познакомился с Лизой и её дочерью Мэгги и пригласил их переехать ко мне. Именно тогда я повстречал собаку своего сердца, и именно тогда я узнал, что один человек, с которым я был знаком, человек подобный мне, погиб.

***

В окрестностях Лейксайд жило множество американских и канадских эмигрантов, переехавших сюда изза идеального климата и низкой стоимости жизни. Тогда как такой город, как Сан Мигель – более вычурный и молодой, Лейксайд – более старый и степенный. Здесь доступно очень хорошее медицинское обслуживание и

недалеко до Гвадалахары, что делает это место хорошим вариантом для поселения после ухода на пенсию. Откровенно говоря, мне больше по душе жить на окраинах более художественно и духовно ориентированного сообщества. Так или иначе, пробыв здесь не так долго, я повстречал собаку по имени Манго. Это была четырёхмесячная самка бордер-колли. Её выгуливала болезненного вида женщина лет семидесяти, которая недавно переехала сюда со своим мужем. Как только я увидел собаку, я уже знал, что это была та, которую я выслеживал в течении всего этого года, что мы оба, каждый своей дорогой, шли к этой встрече. С моей стороны это было простое узнавание, а не импульс и не желание. Как только я увидел её, я знал, что она будет моей, что и произошло спустя час. Я на месте заплатил женщине столько же, сколько она отдала собаководу, хотя она к своему облегчению просила намного меньше. Теперь у собаки был новый хозяин и новое имя, которое я скорее почувствовал, чем выбрал – Майя. Этой женщине дали плохой совет в выборе собаки, теперь она это понимала. Бордер-колли – рабочие собаки, они не очень пригодны для домашнего питомца, особенно если условия не позволяют им расходовать их дневной запас энергии. Эта женщина и её муж просто думали, что они красивые. Ну да. Они также чертовски умны и неутомимы и могут серьёзно спятить, не получив необходимого количества упражнений. Последний год я всё больше думал о собаках – читал журналы и книги, приобретал знания, очищал свои желания и пришёл к выводу, что я хотел бы иметь именно бордер-колли. Так указывала правильность. Когда я понял это, я всё отпустил, зная, что детали сами встанут на места. Окей, покороче не получилось, как я надеялся, но обо всём этом необходимо упомянуть. Вообще-то, обе истории, о собаке и о доме, намного сложнее, запутаннее и показательнее, чем я смог описать здесь, и они, в своей целостности, являются настолько полными, замысловатыми и изысканными образцами процесса воплощения и работы интегрированного состояния, доверия и сдачи, ясного видения, намерения и желания, тонких махинаций вселенной, фактически недуальной природы сущности «я-вселенная», что если я когданибудь решился бы написать специальную книгу о реальной жизни в зрелом интегрированном состоянии, эти два эпизода, вместе со многими другими подобными эпизодами, были бы яркими иллюстрациями, неопровержимо подкрепляющими моё давно устоявшееся убеждение, что вселенная, это в сущности большой игривый щенок.

***

Я уже говорил, что в ту же самую лихорадочную неделю я получил известие о смерти одного человека, с которым я был знаком, человеком, таким же как я. Её звали Брэтт, она была реализовавшей истину, просветлённой, называйте как хотите. Она вела небольшую группу, которая собиралась раз в месяц на конной арене на её ферме. Члены этой группы познакомили её с моими книгами и уговорили пригласить меня. Мы с ней сделались соратниками, и я несколько раз принимал участие в собраниях её группы. Как я узнал, она погибла, возвращаясь домой после выполнения кое-каких дел. Водитель встречной машины отвлёкся звонком сотового телефона, потерял управление и съехал с дороги, попытался выровнять, перестарался и выехал на встречную полосу прямиком в машину Бретт. Она умерла мгновенно, а тот водитель не получил никаких повреждений.

***

На этом практически всё. Книга ещё местами грубовата, но пусть будет так, чем потратить ещё год, придавая ей внешний лоск, не улучшая сути. По настоянию Лизы мы удалили большинство испано-английских фраз, которыми мы перебрасывались при каждом разговоре, и которые, как мне казалось, было бы прикольно сюда вставить. Также исчезло немало своеобразия мексиканского жития, плохого и хорошего, в основном хорошего. Материалы о библиотеке Фрэнка, о времени, которое мы провели с ним вместе, и о разговорах, которые вели, вырезаны из этой книги, но возможно, будут доступны где-то ещё. На этих страницах мы ещё много раз встретимся с Лизой, её дочерью Мэгги, Брэтт и двумя Майями и закончим надлежащим образом рассказом о нашем путешествии с Лизой в Вирджинию, чтобы произнести хвалебную речь по Брэтт. Ну вот. Меньше семи страниц. Не так уж плохо.

6. Жизнь во сне*.

– * Dream – в английском языке это слово означает «сон» и «мечта» –

Аффлюенца* сущ. 1. Чувство обрюзгшести, вялости и неосуществимости, происходящее от усилий иметь всё самое лучшее. 2. Эпидемия стресса, переутомления, убытков, задолженностей, вызванная настойчивым преследованием «Американской мечты». 3. Непреодолимое пристрастие к экономическому росту. – *Affluenza – от affluence (изобилие, богатство) + influenza (грипп). –

Я сидел за своим письменным столом, работая на ноутбуке, роясь в бумагах, прерываясь раз от разу, чтобы насладиться великолепным видом, расстилающимся передо мной, и виолончельно-фортепианной музыкой, льющейся из внутренних и уличных динамиков. Появилась Лиза и в смущении встала возле стола. За те несколько недель, которые она со своей дочерью провела в этом доме со мной, мы почти не разговаривали вне ежедневных приветствий и дел по хозяйству. Я уж начал было думать, что так и всё лето может пройти без настоящего разговора, хотя я предлагал ей взять с собой дочь, и пользоваться бассейном, когда им захочется. – Можно? – спросила она, указывая на стул. – Пожалуйста, – сказал я. Она села и начала ёрзать. Я взял пульт и ткнул им в сторону устройства, бывшее, по-видимому, соединительным узлом с музыкальным центром в главном доме, убавив громкость музыки. Голова Майи показалась из-за кушетки, чтобы посмотреть, не происходит ли чего интересного, и снова исчезла. – Напитки, еда, угощайтесь, пожалуйста, – сказал я, указывая на кухоньку. – Там есть лимонад. Вода, лёд, всё отличное. Она кивнула. – Как вам нравится дом? – спросил я. – Очень хороший, спасибо, – ответила она. После того, как её отец представил нас, я узнал, что она ищет место для себя и Мэгги, и я предложил ей гостевой домик в арендованном мной небольшом поместье. Но после подумал, что мне гораздо удобнее будет в маленьком гостевом домике, а они могут расположиться в главном доме с отдельными комнатами и ванными, поэтому когда они прибыли, я разместил их там. Сам я очень комфортно устроился между гостевым домиком и павильоном возле бассейна. Если бы мне захотелось воспользоваться домашним кинотеатром, я по-прежнему мог это сделать, но это единственное, что меня привлекало в главном доме. Там были также законные комнаты служанки и садовника, и это придавало ощущение меньшей уединённости. Вместо оплаты за аренду Лиза согласилась оплачивать коммунальные услуги и другие затраты по содержанию дома, включая агентство по найму, прислугу и всё то множество мелких деталей, о которых необходимо заботиться. Её испанский был гораздо лучше моего, и она легко общалась с местными жителями, до чего мне ещё было далеко. По своей инициативе она расширила круг своих обязанностей, включив в него всестороннюю охрану моего личного времени и пространства, что мне очень помогало, и, похоже, придавало успокаивающий смысл её существованию. Когда мы познакомились в доме её отца, Лиза сжимала в руках ежедневник – необычное зрелище. Я сделал замечание на счёт него, но тогда не получил ответа. Теперь я попытался вновь. – Я вижу, вы всё носите ежедневник. Она положила руку на него, но не ответила. Я вернулся к чтению. Спустя пару минут она разразилась потоком слов. – Знаете, лет в шестьдесят, я, наверное, могла бы работать официанткой с большой причёской и жирной задницей, и жить в какой-нибудь блошиной гостинице в Корпус-Кристи. Это было неожиданно.

– Разведена, – продолжала она, – одинока. Может быть, я получала бы открытку на Новый год от Мэгги и Диджея с фотографиями их семей. Может быть, у меня были бы друзья шофёры. Зарабатывала бы хорошие чаевые. – Я думал, вы адвокат. – Была когда-то, – сказала она. – Мне казалось, я много чем была. – Окей, и каким же образом вы закончите толстой задницей в Техасе? Она кивнула и улыбнулась так, будто это было действительно смешно. – Вся королевская конница и вся королевская рать, – промолвила она загадочно. Лиза была в кризисе. Она подверглась продолжительному процессу разрушения, который вырвал её с корнем из хорошо установившейся жизни, и бесцеремонно закинул в центральную Мексику с дочерью и без понятия, что происходит и почему. Я знаю, где она находится, знаю, через что она проходит, но я не её психиатр и не собутыльник. Я не собираюсь играть роль вытаскивания её оттуда. Отвернувшись к компьютеру, я продолжил чтение. Чувствуя, что теряет моё внимание, она попыталась снова заполучить его более прямым обращением. – Я не знаю, что мне делать, – сказала она. – В смысле? – В смысле моей жизни, – сказала она с напором. – У меня была жизнь, а теперь нету, и я не знаю, что произошло, и как мне её вернуть. Я подождал. – Знаете, я не могу просто кинуться с головой в жизнь отшельника. У меня есть обязанности. Я должна думать о детях. У меня была карьера, положение в обществе, друзья, отношения. Похоже, ничего этого теперь нет. Но у меня всё ещё есть кредитный рейтинг, о котором надо думать. Если я перестану платить даже на несколько дней, мой кредитный балл уменьшится и мне повысят тариф. Это серьёзно, знаете ли. Мне необходимо думать о будущем своих детей. Вы пошутили насчёт жизни на помойках, но это реально происходит. То есть, я не боюсь, что дойдёт до этого, но кто знает, что может случиться? Я ничего не ответил. Фрэнк говорил, что она читала мои книги. Теперь она пытается заставить меня защищать её решения, в то время, как сама будет бранить их, но я не оказываю подобных услуг. – Я не могу просто всё пустить на самотёк и надеяться на лучшее, – продолжала она. – Так ничего не выйдет. То есть, может быть, это подходит для вас, вы кажетесь довольным жизнью, у вас всё в порядке, но кто знает, что у вас за дела? Я имею в виду, вы явное исключение, если не сказать больше. Вы выглядите как человеческое существо, но мне кажется, это очень обманчивое впечатление. Ведь так и есть, верно? Ведь вы на самом деле не такой, как все остальные? Одно дело читать о вас, читать ваши книги, но когда я здесь рядом с вами, и Мэгги здесь, и отец, ну, это совсем другое дело. Я ждал. – Мне кажется, вы можете быть очень опасным человеком, мистер МакКенна. Без обид. – Я не обижаюсь. Зовите меня Джед. – Я не хочу быть грубой, но я сижу здесь, гляжу прямо на вас, и не понимаю, что я на самом деле вижу. Вы больше чем просто опасны – мне приходится всё время напоминать себе об этом. Вы как нечто странное, дурно влияющее, которое сидит возле бассейна, предлагает мне лимонад, позволяет мне жить в своём доме и говорит «зовите меня Джед». – И терпеливо слушает, – добавил я. – Вдохните глубже. Она вдохнула. – Ну да, и терпеливо слушает. Извините. Спасибо. – Так что с ежедневником? Она посмотрела на него, и я заметил, что взгляд её немного рассеялся, поэтому вернулся к своей работе. Несколько минут она молчала. – Этой ночью я хорошо спала, – сказала она, немного придя в себя. – Я много лет не могла выспаться. Я уже забыла, как это бывает. Мы жили в мотеле прошлый месяц, чтобы Мэгги могла закончить учебный год, и я каталась по кровати. Бессонница. – Она сделала паузу, размышляя. – Кажется, мне лучше. Извините, что наехала на вас.

Прошло несколько минут, она сидела молча, а я вновь вернулся к работе. Мимо прошёл Хорхе, направляясь к фонтану с дельфинами. Лиза проводила его взглядом, потом встала, чтобы налить себе стакан лимонада. – Раньше я любила наблюдать, как мексиканцы работают во дворе, – сказала она с выражением страстного желания. – Я так завидовала их простой жизни. Я фантазировала, что я бездомная, живу под мостом, хожу в библиотеку и целый день только читаю, прошу подаяния, чтобы купить себе малиновобанановый коктейль. Мне казалось, что жизнь на помойках не так уж плоха. Вот так было скверно – я мечтала быть бездомной. – Что было скверно? – Жизнь. Моя жизнь. – Всё ещё немного в шоке? – О, да, – сказала она, кивая, – я чувствую оцепенение, словно только что вышла из тюрьмы, словно последние пятнадцать лет были как в тумане, где я всегда была уставшей, беспокоящейся, занятой, и вдруг это внезапно закончилось, и я не знаю, что делать, и куда идти, и кем быть. Я, наверное, говорю бессвязно, мне немного не по себе, когда я говорю с вами. Надеюсь, я была не слишком груба. Я очень вам благодарна, что могу находиться здесь с вами, очень благодарна. Думаю, мне нужно заявить о своём банкротстве. Вот что действительно сводит меня с ума. Поверьте, я одна из последних людей, от которых можно было ожидать заявления о банкротстве. – У вас, дантиста и адвоката, наверное, неплохо шли дела, – сказал я. – Двое специалистов, дети, дом в пригороде. Американская мечта. Она горько рассмеялась. – Какая там мечта. Мы утопали в долгах. Это было ужасно. Американская мечта была похожа на медленное удушение – словно на твоей груди сидит слон. И это было нормально, но теперь кажется абсолютным безумием. Ни выхода, ни спасения. Не удивительно, что я спятила. И слава богу. Как ещё можно выбраться из этого? – Друзья не помогали? – Какие друзья? – она усмехнулась. – Знаете, я даже не знаю, что значит это слово. Мне всегда казалось, что знаю, но на самом деле нет. Но в любом случае, все люди, которых мы знали, были точно такими же, как и мы – карьера, дети, долги. Половина из них принимали лекарства. Многие пичкали ими своих детей. Вот на этом всё и держится, а не разваливается на части. Все глотают пилюли или алкоголь – без этого никак. А потом лошадиные дозы кофеина, чтобы дать себе пинка в начале каждого дня. Она помолчала, отхлебнув лимонада. – Я проводила три часа двадцать минут в день в дороге – машина, поезд, автобус, пешком и в лифтах. Я засекала. Она смотрела на меня так, будто я должен был подсчитать сумму, но я знал, что она уже это сделала. – Больше восьмисот часов в год, – сказала она. – Больше целого месяца в каждом году я проводила просто катаясь на работу и обратно. Больше пятнадцати месяцев я провела в одних разъездах. Всё, что мы понастоящему имеем, это время, и вот как я тратила своё: просто смывала его в унитаз, желала, чтобы оно проходило маленькими порциями, в нетерпении, чтобы время прошло, чтобы поездка окончилась. Потом то же самое в офисе с восьми до шести – смотрю на часы, с нетерпением жду, когда окончится утро, и я пойду на обед, жду, когда окончится день, и я поеду домой. Я никогда не была довольна там, где я была, всегда занятая, уставшая, в ожидании того, что будет дальше. Выходные были ещё хуже, потому что нужно было сделать всё, что не было сделано в течение недели. Уборка, покупки, дети. Что делать с детьми? Отведёшь их в какойнибудь МакДональдс, где есть игровая площадка, накормишь каким-нибудь дешёвым сладким дерьмом, что знаете, не очень-то хорошо для них, а потом прямиком в торговый ряд. Пытаешься ходить в музеи, на стадион, но фастфуды и гипермаркеты – вот реальность. Деннис играет в гольф и смотрит спорт по выходным, потому что ему нужно отойти после своей долгой рабочей недели. А ему даже не надо было ездить на работу. У него была практика в городе. Ему казалось, что неплохо иметь свободное время, вот так разъезжая. Она сделала длинный, глубокий вдох, и медленно выдохнула, сидя спиной к прекрасному виду. – Я была как та девочка в вашей первой книге, – продолжала она. – Я стала видеть всю эту человеческую транспортную систему: я и такие же несколько сотен людей, которых я видела каждый день, но никогда не разговаривала с ними, просто мотаются туда-сюда как безмозглые овцы, все с газетами, ноутбуками, в