Текст книги "Адская пасть (ЛП)"

Автор книги: Джайлс Кристиан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Annotation

Богемия, 1370 год. Заблудшая душа по имени Галиен ведёт отряд опытных наёмников выполнять поручение Святой Церкви. Но в тёмных лесах Центральной Европы их поджидает нечто более зловещее. Джайлс Кристиан, автор бестселлеров «Ланселот» и «Вороны» (трилогия о викингах), увлекает нас в жуткое странствие, пропитанное страхом и паранойей, где льётся кровь и свершается искупление.

Глава 1

Адская пасть (Джайлс Кристиан)

Глава 1

Оригинальное название: «HELLMOUTH», Giles Kristian

Перевёл на русский: Александр Свистунов, 2024 год

Другие мои переводы и актуальные новости ищи в моём телеграм-канале @lacewars

Аннотация:

Богемия, 1370 год. Заблудшая душа по имени Галиен ведёт отряд опытных наёмников выполнять поручение Святой Церкви. Но в тёмных лесах Центральной Европы их поджидает нечто более зловещее. Джайлс Кристиан, автор бестселлеров «Ланселот» и «Вороны» (трилогия о викингах), увлекает нас в жуткое странствие, пропитанное страхом и паранойей, где льётся кровь и свершается искупление.

Пролог

Мужчина рисует, окуная тонкую кисть в смесь яйца, воды и красной охры, и проводит ею по поверхности железного нагрудника. Остальные части его доспеха уже расписаны: и шлем-бацинет с кольчужной бармицей, и спинная пластина, и рукавицы с поножами, и массивные набедренники с наколенниками, и щит – всё покрыто рисунками.

Украшены доспехи сценами насилия и отчаянной борьбы, но выполнены они изящной рукой мастера. Вот человек, пронзающий копьём другого. Вот женщина, окружённая волками. Вот священник, утыканный стрелами. Вот красный круг. Истории, рассказанные жёлтой охрой, жжёной умброй и известковыми белилами. Некоторые уже старые и облупившиеся, другие выцвели так, что их смысл уже не разобрать. Но остался ещё один неукрашенный участок железа.

Кисть проводит алую рану по серому металлу. Ещё одна история. Возможно, последняя.

***

Богемия. 1370 год

Он снова повержен, но теперь ослеп. И задыхается. Хватая ртом воздух, он всё же умудряется проклинать всё на свете, пусть только в мыслях. И проклятия эти грязные, даже по меркам Галиена. Грязные, как этот день, как эта мерзость и вонючая жижа, которая его и погубит. Бурая вода хлынула через дыхательные отверстия и даже через глазные прорези забрала. Она в его носу и во рту. Он вдыхает её, потому что больше нечем дышать, а глупое тело не понимает, что эта вода в лёгких убьёт его так же верно, как любой клинок.

Его выворачивает наизнанку, всё тело бьётся внутри доспехов, будто лихорадочное сердце в груди великана. Он кашляет и кричит. Не слова – лишь бессвязная ярость, ведь если он не захлебнётся в ближайшее время, то будет жив и почувствует, как его мозги вышибают из черепа, или как жадный клинок ищет путь под мышкой, или в паху, или в любом другом месте, где нет железной брони.

К чёрту. К чёрту жизнь и к чёрту Бога.

Но дышать. Дышать назло всему.

Он бы и дышал, если б мог, но он задыхается. Его разум теперь так же слеп, как и глаза. И всё же ему удаётся чуть повернуть голову внутри шлема. Ровно настолько, чтобы приподнять щёку над холодной водой и втянуть глоток воздуха уголком рта. Затем судорожный вздох, громкий в стальной темнице шлема. И ещё один, более полный, пропитанный яростью – даже когда тяжесть на затылке шлема давит вниз, руки вдавливают его в грязь, словно человек, навалившийся сверху и упирающийся коленями ему в подколенные сухожилия, отчаянно пытается загнать какого-то демона обратно в преисподнюю.

Но смерть сейчас была бы слишком лёгким исходом. Галиен напрягает шею, плечи и торс, сопротивляясь тяжести навалившегося врага, и приподнимается. Чувствует, как грязная вода вытекает из прорезей забрала. Он втягивает зловонный воздух и отталкивается от давящего веса, пытаясь создать пространство для манёвра, чтобы перевернуться на спину. Хватает человека за шлем и резко выворачивается, вдавливая его голову в смрадную трясину рядом с собой. Даже когда он рычит от восхитительного удовольствия, в голове мелькает мысль, что в этом барахтающемся человеке не может быть достаточно ненависти, чтобы снова поднять голову – лучше бы ему вдохнуть воду и прекратить борьбу. Но тот этого не понимает и пытается выжить, вынуждая Галиена извиваться зверем в грязи и обрушивать на врага весь свой железный вес. Правая рука Галиена шарит в грязи, пока пальцы не смыкаются на рукояти оброненного меча. Он поднимает клинок, другой рукой направляя остриё в глазную прорезь шлема противника, а затем всем весом наваливается на рукоять, вгоняя меч внутрь.

Взмах рук, металлический крик изнутри бацинета – и человек под ним, наконец, затихает. Дыхание Галиена с шумом врывается в лёгкие, гулко отдаваясь в шлеме. Он поворачивает голову, вглядываясь через прорези забрала сквозь потоки дождя в схватку закованных в броню людей. Видит Анселя, обменивающегося ударами длинного меча с рыцарем – сильным и быстрым, хоть и не таким быстрым, как Ансель. Видит Можера, который шагает вперёд, размахивая длинным топором, срубая головы и конечности и ревя от радости. А вот Фульшар и Уильям Грей – натягивают свои боевые луки, посылая стрелу за стрелой в людей, которых не может спасти их броня.

Галиен с трудом встаёт на одно колено, тяжело дыша. Сквозь секущий дождь он видит Годфри, теснящего двух человек моргенштерном – шипастый шар поёт свою кровавую песню, лязгая о доспехи. Неподалёку Ранульф принимает удар топора на щит с выцветшим красным иерусалимским крестом рыцарей Гроба Господня, затем опускается на колено и цепляет алебардой ногу противника, опрокидывая его. Разворачивает оружие и вбивает шип сквозь кольчугу, стёганку и грудину – прямо в сердце.

Это хаос. Буря внутри бури. Галиен поднимается на ноги, поворачивается, отражает удар копья мечом и снимает человеку голову. Та падает в грязь, уставившись в серое небо. Жизнь ушла за полвздоха.

– Галиен! – кричит Ранульф, бросая ему копьё и указывая на бойца в шлеме с дьявольской личиной, которого теснят двое здоровенных воинов. Галиен проверяет баланс копья и метает его. Оно проносится чёрной молнией сквозь серый день, пронзая шею одного из нападавших. Тот шатается и падает, а рыцарь в шлеме с дьявольским ликом ныряет под меч второго, поднимается гибко и быстро позади него, запрокидывает его голову, обнажая горло, и проводит клинком поперёк – день окрашивается багрянцем.

Гром катится по земле. Галиен оборачивается и видит, как в водоворот битвы влетает всадник на боевом коне. Копьё прижато к руке, шлемовой плюмаж развевается позади, как кровавый след. Вниз устремляется злое остриё, пронзая человека сквозь грудь до самой рукояти. Всадник отпускает копьё в последний момент и скачет дальше, оставляя мёртвого воина стоять, словно жуткий памятник – остриё оружия вошло глубоко в землю за его спиной.

Всё кончено. Галиен стягивает бацинет, выплёвывая песок и грязь. Глубоко дышит. Наслаждается чистым дождём на лице, когда рыцарь в дьявольской маске снимает шлем, и вороные волосы рассыпаются по плечам.

– Неплохой бросок для старика, – ухмыляется Гисла, протирая окровавленный меч куском ткани.

– Я целился в другого, – отвечает Галиен.

Битва выиграна, и его солдаты уже на коленях обшаривают мёртвых в поисках монет, колец, оружия – всего, что может пригодиться.

– Подгони повозку, – приказывает Ранульф Танкреду, самому молодому из них. – Загрузим всё и уберёмся отсюда до темноты.

Танкред кивает и шлёпает прочь по грязи.

– Пить охота, как рыбе на сковородке, – говорит Можер, присев на корточки и выламывая пальцы мертвеца, чтобы снять кольца.

Лучник Уильям Грей выдёргивает стрелу из шеи убитого и рассекает воздух, стряхивая с наконечника ошмётки. – Ты вечно пить хочешь, – говорит он.

– С младенчества повелось, – соглашается Можер.

Гисла вытирает кровь со рта и сплёвывает: – Я слышала, у его матушки вымя было, что твои мешки с зерном.

Можер кривится: – С твоими сиськами я бы с голоду помер.

Гисла скалится в ухмылке, а Годфри присвистывает, любуясь искусной работой на поясе с золотыми бляхами. Он поднимает его повыше к тусклому свету хмурого дня. Рядом Ансель разглядывает рубиновое кольцо, целует его и бросает Эвелине. Та посылает воздушный поцелуй и прячет кольцо в кошель на поясе.

– И сколько из этого мы должны отдать герцогу? – спрашивает Ивейн у Галиена.

– Нам оно нужнее, – говорит Фульшар.

– Точно, мы это заслужили, – добавляет Ансель, пересыпая монеты из кошелька в окровавленную ладонь.

– Мы сделали всё, что он просил, – отвечает Галиен. – Герцог сейчас со своими писарями составляет условия для барона Розенберга. Благодаря нам, между прочим. Не станет он придираться из-за пары безделушек да клинков.

– Безделушек? – Годфри вскидывает бровь, показывая Галиену золотой пояс.

Галиена больше волнует вмятина на затылке шлема. Часть жёлтой краски стёрлась, портя изображение летящего ястреба. «Сколько лет прошло с тех пор, как я нарисовал эту птицу», – думает он.

– Он и так неплохо на нас поживился, – говорит Галиен и оборачивается к хорошо одетому человеку на иноходце, появившемуся среди деревьев на краю поляны. Тот, похоже, любуется учинённым побоищем. – Что скажешь, Гинек? – спрашивает Галиен новоприбывшего, бросая кошель с монетами, который тот ловко подхватывает.

Гинек кивает: – Думаю, мой господин будет доволен решением нанять тебя и твою компанию, Галиен. – Его улыбка похожа на масляное пятно на воде. – Он выкажет свою признательность сегодня вечером. Еда, вино, женщины. – Он наблюдает, как всадница Эвелина ведёт боевого коня обратно на поляну, чтобы вытащить копьё из нанизанного на него человека. – Или что-нибудь ещё для вашего удовольствия, – добавляет Гинек, пока Эвелина тянется из седла к древку.

– Еда, вино и женщины – для начала сойдёт, – говорит Гисла с ухмылкой, в то время как Эвелина выдёргивает копьё, и труп падает в грязь.

Гинек улыбается, кивает и натягивает поводья, поворачивая в лес, к вооружённым людям в ливреях герцога Житавы, ожидающим среди деревьев. – Не забудьте головы, Галиен, – кричит он через плечо. – Моему господину нужно доказательство каждого убийства. Ты знаешь, как это делается.

Галиен обменивается усталым взглядом с Годфри, затем шагает к ближайшему трупу. Поднимает меч под дождь, смывающий кровь с клинка. И опускает.

***

Кружка с элем грохочет об стол. Годфри, притащивший выпивку, плюхается на скамью рядом с Галиеном, и они сдвигают кружки – эль плещет через край. Где-то играют музыканты, выводя весёлую мелодию на лютне и флейте. Гуляки горланят, пытаясь перекричать друг друга, спорят, пляшут, хохочут, окликают приятелей через весь зал – гам стоит такой, что впору вспомнить недавнюю битву.

– Куда дальше путь держим? – спрашивает Годфри старого друга.

Не успевает Галиен ответить, как встревает Ранульф: – Знаю я одного богатея в Баутцене, хочет избавиться от муженька своей дочурки.

Галиен одаривает это предложение тем взглядом, какого оно заслуживает. Ранульф пожимает плечами, откидывается назад и прикладывается к кружке.

Танкред делает большой глоток и проводит рукой по холёной бороде и усам: – Императору всегда нужны хорошие бойцы.

Годфри хмыкает: – Императору нужны солдаты, чтоб за него подыхать, – раздаётся согласное бормотание.

– А как насчёт короля? – предлагает Эвелина, подаваясь вперёд, пока Ансель пытается утащить её в толпу танцующих. – Он щедро отвалит, чтоб стать императором, когда старик концы отдаст.

Галиен кривит губы в оскале: – Им не нужно, чтоб такие как мы воняли на улицах Праги. Или запамятовала?

Товарищи обмениваются взглядами – никто не забыл.

– И всё же скоро работёнка понадобится, – говорит Годфри.

– Деньги бы дольше водились, поменьше спускай на вино да девок. – Галиен отхлёбывает из кружки.

Годфри недовольно бурчит: – Мы ж не грёбаные монахи, Галиен. К тому же кони нужны. Обученные.

Галиен прекрасно знает, что им нужно. Он оглядывает остальных, веселящихся среди завсегдатаев таверны: – Предоставь мне заботу о будущем.

Ансель с Эвелиной пляшут, радуясь как дети. Вокруг Можера собралась толпа – народ бьётся об заклад с Рейнальдом, сколько кувшинов эля верзила осилит, прежде чем блеванёт или рухнет замертво. Фульшар и Ивейн устроились за соседним столом, у каждого по девке на коленях. Гисла нашла тихий угол и смазливую подружку. Шепчет ей что-то на ушко, то и дело дразня его кончиком языка. Уильям Грей уже спит, запрокинув голову к стене. В руке всё ещё зажата пустая кружка.

Люди Галиена славно подрались и теперь отрываются на всю катушку, живя, как всегда, одним днём – как и положено воинам, знающим, что завтра может не принести ничего или принести смерть.

Полдюжины шлюх протискиваются к столу, их рыжая атаманша представляет их как подарок от герцога. Ранульф с Танкредом встают, лыбятся, привечают женщин, наливают им вина. Но одна из девок замечает, что Галиен, похоже, не впечатлён и равнодушен к герцогской щедрости.

– Чего это он такой хмурый? – спрашивает она у Ранульфа.

– Хмурый? – отзывается тот. – Я не видел его таким весёлым уже год.

Галиен вздёргивает бровь и поднимает кружку в их сторону, потом подносит к губам и пьёт.

***

Холодное прикосновение клинка будит его. Галиен открывает глаза и смотрит в рябое лицо человека, держащего кинжал у его горла. Чёрт, как же он устал. Лезвие упирается чуть выше кадыка, но даже оно не может помешать проклятию сорваться с его губ. Человек с кинжалом ухмыляется.

– Доброе утро, Галиен, – не от держащего нож, а от другого, стоящего в тени за пределами бледного рассветного света, льющегося через окно таверны. Галиен закрывает глаза и откидывает голову на свёрнутый плащ, служивший ему подушкой. Ему не нужно видеть одеяния высокопоставленного церковника, шёлковые и бархатные робы, епископские туфли или перстень на безымянном пальце правой руки, чтобы понять, кто его нашёл.

– Чего вам нужно, кардинал? – произносит Галиен, размышляя, ноет ли шея от чёртовой самодельной подушки или от вчерашней драки. Кинжал снова напоминает о себе, овальные выступы гарды приподнимают его подбородок.

– Прояви уважение, мразь, – рычит его владелец, и от его дыхания разит гнилой капустой.

– Какого хрена? – бормочет неподалёку Ранульф осипшим от вина голосом, тоже проснувшись с клинком у горла. Среди тел мужчин и женщин, раскиданных в соломе таверны, словно выброшенные отливом водоросли, находится около двадцати солдат. Те из людей Галиена, кто здесь – а судя по крикам снаружи, здесь не все – были грубо разбужены и теперь сонно моргают, матерятся и тянутся к оружию, хоть и понимают, что их ждёт лютая смерть.

– Ты думал, мы о тебе забыли, Галиен? – спрашивает кардинал Чезарини, выступая на свет, хотя день ещё слишком молод, чтобы явить его во всём его тучном великолепии.

– Я надеялся, – отвечает Галиен.

Священнослужитель взмахивает рукой, и Галиен улавливает его запах среди густой вони таверны, пота и прокисшего вина. Гвоздика. Пряная и экзотическая. Сладость розы. Приятный запах для женщины, но тошнотворный для кардинала.

– Тогда тебе стоило купить землю и заняться хозяйством, – говорит Чезарини, – или уехать из королевства в Пресбург или какой-нибудь другой занюханный городишко вдоль Дуная. Галиен-сапожник, – размышляет он. – Или, может, свечных дел мастер. Какое-нибудь тихое ремесло, чтобы проводить дни в размышлениях о тайнах бытия.

Кардинал крестится и пожимает плечами, затем поворачивает мясистую ладонь вверх, и его перстни на мгновение вспыхивают в луче света.

– А так мне достаточно идти по следу смерти, как... – он поднимает руку, взмахивая пальцами, – ...как чайка за плугом, высматривая, что вывернут лемехи.

– И вот вы здесь, – говорит Галиен.

Кардинал кивает, оглядывая таверну, впитывая взглядом вонючие, пропитанные выпивкой остатки вчерашнего разгула. Не похоже, чтобы это вызывало у него особое отвращение.

– Вот я здесь, – подтверждает он. Затем поворачивается к капитану стражи и приказывает: – Выведите их наружу, – и солдаты подгоняют людей Галиена к двери, получая угрозы за свои старания, хотя никто не сопротивляется.

Дневной свет режет Галиену глаза, и он вздрагивает, не от утреннего холода, а потому что мочевой пузырь вот-вот лопнет, если он скоро не отольёт. Щурясь, он смотрит через двор, где Можер всё ещё ревёт как бык, молотя людей своими здоровенными кулачищами, хватая их и раскидывая в разные стороны. В грязи уже валяется несколько оглушённых людей кардинала. Хороший знак, думает Галиен. Солдатам приказано взять его людей живыми. Хотя, опять же, смерть не всегда худший вариант.

– Брось их, Можер! – кричит Галиен, и трое настороженных солдат окружают верзилу, но тот лишь наклоняется, поднимает из грязи свою пустую пивную кружку, выпрямляется и со всей дури бьёт ею солдата по лицу, выбивая зубы и заставляя того отшатнуться.

– Я и так могу, – рычит Можер, отбрасывая кружку и поднимая руки, показывая солдатам кардинала, что закончил. Последний, кого он уложил, не шевелится, и капитан стражи кардинала жестом приказывает двоим вытащить товарища из грязи.

– Все твои здесь, Галиен? – спрашивает кардинал, обводя рукой в широком рукаве спутников Галиена, которых держат под остриями копий в рассветных сумерках. Кто-то злится, что их разбудили, кто-то всё ещё шатается с перепою. Иные зевают, уже тяготясь новым днём.

Галиен кивает.

– Мне докладывали, их было больше, – говорит кардинал, поглядывая на другого человека, худощавого темноволосого клирика с бледным лицом, одетого в скромную рясу деревенского священника. Тот лишь пожимает плечами.

– Было, – отвечает Галиен.

Кардинал понимающе кивает. Ремесло Галиена не из безопасных.

– Я хочу с тобой потолковать, Галиен, – говорит кардинал.

– Только потолковать? – спрашивает Галиен, кивая в сторону четырёх дюжин солдат, составляющих личную гвардию кардинала.

– Только потолковать, – заверяет его кардинал, крутя перстень на толстом пальце – простой золотой ободок с единственным красным камнем.

– Никогда не бывает просто разговоров, – бросает Годфри.

Галиен кивает кардиналу Чезарини: – Ладно, – говорит он. Повязку с засохшей раны можно содрать разом или отдирать по кусочку. Сегодня башка трещит, и он предпочитает покончить с этим поскорее.

Кардинал кивает в сторону таверны: – Вина?

Галиен приподнимает тёмную бровь: – Рановато для вина, ваше преосвященство.

Кардинал делает знак двум солдатам, держащим острую сталь у горла Галиена. Те отступают, опуская клинки, хоть и не убирая их в ножны. Затем Чезарини оборачивается к священнику и кивает, тот подзывает кого-то, кого Галиену не разглядеть за вычурными носилками, утопающими в шёлковых подушках – в них шестеро слуг принесли священнослужителя к этому убогому постоялому двору на окраине Житавы. Солдаты расступаются, и вперёд выходит молодая женщина в сером монашеском облачении. Она тут же приковывает к себе взгляды людей Галиена, когда откидывает капюшон, открывая коротко стриженные волосы, крупный нос, острые скулы и глаза цвета морской волны, в глубине которых, кажется, можно утонуть. На её лбу бледный шрам в форме креста. На миг она замирает, явно колеблясь. Настороженная. Как и подобает монахине в присутствии таких людей, как эти, от которых разит перегаром и кровью.

– Подойди, дитя, – говорит кардинал. Молодая женщина переводит взгляд с Галиена на Эвелину и Гислу, затем снова на Галиена, который думает, что ему было спокойнее с ножом у горла, чем под пронзительным взглядом этих глаз. Она буравит его взглядом, и Чезарини явно теряет терпение. – Ну же, не робей, – говорит кардинал, утирая пот со лба. – Галиен не такой дикарь, каким кажется.

Галиен в этом сомневается. Много лет прошло с тех пор, как он исповедовался священнику, но сейчас, стоя в грязи промозглым рассветным утром, он чувствует кровь под ногтями. Чувствует, как башка гудит с похмелья, и как от него несёт вчерашней шлюхой.

Худой седой священник протягивает руку женщине, приглашая взяться за неё: – Иди сюда, Мод, – говорит он мягко, точно родитель испуганному ребёнку. Она берёт его за руку, и они вдвоём следуют за Галиеном и кардиналом Чезарини в таверну.

– А с нами что? – кричит вслед Ранульф.

– Галиен, я жрать хочу, – говорит Можер, будто это забота Галиена. Впрочем, обычно так оно и есть.

Галиен проходит мимо Гислы и бросает взгляд на Можера и остальных: – Глядите, чтоб никого не укокошили.

Гисла ухмыляется, а Галиен возвращается в полумрак и обрывочные воспоминания прошлой ночи.

***

– Его Святейшество нуждается во мне, – говорит кардинал Чезарини с притворной усталостью, забирая кувшин вина у трактирщика и собственноручно разливая напитки, пока его солдаты очищают помещение от людского сброда, поднимая последних пьяных, едва соображающих мужчин и женщин, и выбрасывая их прочь.

– Счастливчик вы, кардинал, – хрипит Галиен, когда Чезарини наполняет их чаши. Он всё ещё сомневается, стоит ли пить вино.

– И, возможно, это счастье улыбнётся и тебе, Галиен.

Галиен в этом сомневается.

– Какое отношение это имеет ко мне? – спрашивает он, бросая взгляд на худого священника и молодую женщину. Похоже, она оценивающе разглядывает его, и ему это не по душе. Как не по душе ему и шрам на её лбу, и мысль о том, что кто-то вырезал или выжег там крест. «Тайны Матери-Церкви», – думает он, качая головой.

Кардинал подносит чашу к губам, которые кажутся слишком маленькими для его очевидного чревоугодия, и пьёт с выражением удивлённого удовольствия, будто вино превзошло его ожидания.

– Ты ведь работал на Святую Матерь-Церковь прежде, – говорит он. Худой священник наблюдает за Галиеном так, как один из герцогских кречетов смотрел бы на потенциальную добычу.

– В другой жизни, – отвечает Галиен.

Кардинал Чезарини демонстративно оглядывает таверну.

– Прости меня, но эта твоя новая жизнь не слишком-то отличается от прежней.

Галиен окидывает взглядом помещение, молчаливо соглашаясь с замечанием. Пожимает плечами. Всегда найдутся люди, думает он, готовые платить другим за то, на что у самих кишка тонка.

– А что, если я здесь, чтобы помочь тебе, Галиен? – спрашивает кардинал.

Галиен хмыкает.

– Служите Господу со страхом и радуйтесь с трепетом, – произносит седой священник.

Галиен смотрит на этого человека, отмечая его измождённый и болезненный вид. И, возможно, страх, который тот пытается скрыть. Страх не за тело, а за душу. Галиен повидал достаточно такого страха, чтобы узнать его.

– Я отлучён от церкви, отче, – говорит Галиен.

Священник кивает и поджимает губы, осознавая тяжесть сказанного.

– Ах, – произносит кардинал, откидываясь назад и приподнимая бровь. – Значит, помнишь? А я уж начал думать, что это ускользнуло из твоей памяти.

Галиен морщится.

– Мои земли отобрали. Мой дом сожгли. Такое не забывается.

Кардинал указывает пальцем руки, обвившей винную чашу, словно в сторону небес.

– Сущий пустяк по сравнению с опасностью, которой подвергается твоя бессмертная душа, – предупреждает он.

«Ну вот, началось». Галиен чувствует эти слова, как ожог крапивы на коже, вспоминая, как сильно ненавидит манеру речи церковников. В псалмах и притчах, угрозы, спрятанные в загадки. От этих людей слова и чернил его всегда коробило. От того, как они врывались в любое место подобно дурному ветру, их речи, переплетённые с латынью, призрак проклятия следовал за ними тенью.

Галиен вскидывает подбородок, глядя на этого толстого, покрытого нарывами человека, чей род претендовал на апостольскую преемственность, прямую родословную от Двенадцати Апостолов. От такой наглости Галиену хочется плюнуть.

– Как часто вы спите в хлеву со скотиной, господин кардинал? – спрашивает он. – Или в грязной трактирной соломе? Или в плаще под живой изгородью?

– Ах. – Кардинал кивает с притворным пониманием. – Но я могу вернуть тебя в лоно церкви, Галиен.

Галиен хмыкает.

– Мне лучше вне его. К тому же, если бы мне снова позволили причастие после стольких лет, я бы исповедовался, пока не поседел бы, а сердце не выскочило из груди.

Уголки губ молодой женщины дёргаются. Тень улыбки? Что бы это ни было, кардинал хмурится, хотя продолжает не сводить глаз с Галиена.

– Никогда не поздно, сын мой, – говорит он.

Галиен вскидывает подбородок. Вызов.

– Это кто говорит?

– Говорю я. – Чезарини подаётся вперёд, сокращая расстояние между их глазами. – И... Его Святейшество, – добавляет он, зная вес этих слов. Помолчав, он откидывается назад и принимает расслабленную позу, позволяя своим словам осесть в сознании Галиена.

Но Галиен знает, что кардинал ошибается. Что действительно слишком поздно. Он отвернулся от Бога давным-давно. Когда Бог отвернулся от него. Когда кардинал Чезарини послал людей поджечь его дом, и Галиен с женой бежали, начав скитальческую жизнь бродячих торговцев, только вот Галиен торговал своим клинком вместо полотна или снадобий, соли или кожи.

– Я не вернусь, – говорит Галиен и поворачивается к молодой женщине. – А ты кто?

Женщина бросает взгляд не на кардинала, а на священника, и тот качает головой. Приказ. И предостережение. Она отвечает Галиену молчанием, а тот лишь пожимает плечами, будто ему и впрямь всё равно.

– Нам всего-то нужно, чтобы ты кое-что разведал, – говорит кардинал Чезарини. – В деревне Блатце, два дня пути к северу от Праги.

Галиен чувствует, как поднимается левая бровь.

– Всего лишь разведал? – переспрашивает он, поднимая чашу и откидываясь на табурете. От лжи несёт сильнее, чем от кардинальских гвоздики и розы.

Кардинал сводит большой и указательный пальцы.

– Чуть больше, пожалуй, – признаёт он, поглядывая на священника.

Священник хмурится, но подхватывает невысказанное приглашение продолжить.

– Там объявился известный еретик, – говорит он. – Разносит яд и смуту. Его нужно остановить.

Кардинал крестится.

– Воистину так. Мы хотим, чтобы ты доставил его к нам.

Галиен отпивает вина, морщась от кислятины. Вчера оно казалось лучше.

– У вас полно солдат, носящих ваши ливреи, кардинал. Зачем вам я?

Кардинал Чезарини снова смотрит на священника.

– У этого человека появились последователи, Галиен, – говорит тощий священник. – В основном крестьяне. Для тебя и твоего отряда – не угроза. Но достопочтенный кардинал не может просто войти туда и взять его при... учениках...

– Потому что вы не хотите делать из него мученика, – договаривает Галиен.

Священник вздёргивает бровь.

– Ты знаешь, как это бывает.

– Говорят, последователи еретика... весьма рьяны, – добавляет кардинал. – Но перед тобой, Галиен, разбегутся, как воробьи от кота. Просто приведи его ко мне.

Галиен отхлёбывает вина, вытирает рот рукой и говорит:

– Нет.

Священник смотрит на кардинала, тот хмурится. Маленькие глазки вновь впиваются в Галиена.

– Я щедро заплачу.

– У меня есть деньги, – отвечает Галиен.

Кардинал чешет нарыв на мясистой щеке.

– Те, что ты заработал вчерашней бойней?

Галиен кивает. Ему вовсе не хочется вспоминать вчерашнюю кровь и резню. Их смрад всё ещё на нём, и от этого вино с утра кажется ещё гаже.

Кардинал Чезарини качает головой.

– Тогда, боюсь, придётся тебя огорчить. Ты не станешь богаче, чем был до прихода в Житаву.

Галиен снова чувствует кислоту в желудке. Земля словно уходит из-под ног, будто он уже хмелен.

– У меня уговор с герцогом. Он не нарушит слово. – Даже произнося это, Галиен понимает, что всё кончено.

Кардинал с трудом сдерживает улыбку. Разглядывает Галиена. Точь-в-точь человек, который терпеливо ждёт, когда остальные учуют его пердёж. Наконец произносит:

– Видишь ли, Галиен, его светлость герцог боится отлучения от церкви больше, чем тебя. – Поднимает руку, успокаивая. – Знаю, человеку вроде тебя это трудно понять. Но уясни: тёплая плоть, которой ты тешился прошлой ночью – вот и вся плата за твои... старания.

– А они как же? – Галиен кивает на дверь, за которой его люди ждут в холодном рассвете под угрозой ещё более холодных клинков. – Что мне им сказать?

Кардинал Чезарини выпрямляется, разворачивая ладони, словно ничего не предлагая – и предлагая всё разом.

– Скажи им, что посулы герцога Вацлава – что мякина на ветру против того, что могу дать я. Серебро, да. Но и индульгенции от всех их многочисленных грехов. Каждому мужчине... и женщине – отпущение грехов, благословлённое самим Святейшим Отцом Папой Григорием. – Он сжимает кулак и трёт им о другую ладонь. – Их души, омытые от греха, – говорит он, вдавливая кулак в податливую плоть. Потом улыбается и складывает пальцы на выпирающем животе под серебряным крестом, покоящимся на цепи, которой впору человека удавить. Глаза кардинала, слишком маленькие для его лица, поросячьи глазки, впиваются в Галиена. – Твоя душа, омытая от греха, Галиен. – Этим словам он придаёт больше веса, чем всему сказанному с той поры, как клинок его прихвостня выдернул Галиена из сна.

Галиен снова смотрит на дверь таверны. Он знает сны, что мучают каждого из его людей. Ну, хотя бы некоторые. Знает, какие сожаления грызут их по ночам и почему они пьют, чтобы забыть. Ведь кровь – такое пятно, что не отмоешь из памяти ни элем, ни вином. Галиену это известно лучше прочих. Сейчас он думает о том, что кардинал проделал неблизкий путь и сулит слишком много. Никто не назвал бы такую сделку честной, даже тот, чьи весы тяжелее прочих.

– А еретик этот кто? Крестьянин? Ткач? Мясник? – спрашивает он.

Чезарини хмурится, поглядывает на священника. Такие мелочи, как ремесло человека, едва ли заботят кардинала.

– Был подмастерьем у каменщика, – бросает священник, словно отмахиваясь. – Его мастера выгнали из гильдии за какую-то... провинность. Потом нашли повешенным. Никто не взял подмастерье – боялись дурной приметы.

– Ты же знаешь этих крестьян, Галиен, – устало вздыхает кардинал.

Галиен переводит взгляд с кардинала на священника.

– И вам нужны я и мой отряд, чтобы приволочь какого-то жалкого каменотёса? А взамен с моих людей грехи смоют, как мочой пыль со столба?

– Да, – говорит священник. Чезарини поднимает руку ладонью вверх – мол, как я и говорил.

Галиен смотрит на молодую женщину, что всё это время не сводит с него глаз. От такого взгляда человек мог бы сгореть, думает он. Помимо огня в её глазах горит любопытство, и это раздражает Галиена. Это ему бы следовало быть любопытным – ведь он знает, что у кардинала должны быть чертовски веские причины не прикончить его здесь и сейчас. Галиен видит перед собой наливное яблочко, но чует гниль с обратной стороны. Да только есть ли у него выбор? Он знает, что будет, если откажется. Он уже видел, как вершится Божье дело. Сам его вершил.

– Индульгенция каждому мужчине и женщине? – спрашивает он у Чезарини.

Тот торжественно кивает. Потом отпивает вина.

– И по пятьсот грошей на брата?