Текст книги "Цена успеха"

Автор книги: Джастин Валенти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

Глава 11

– О, дорогой, здесь просто прекрасно! – заявила Алекса, принимая от улыбающегося официанта бокал шампанского. – Я так рада, что мы все-таки получили приглашение.

Филипп чувствовал себя на редкость неуютно. Он не хотел присутствовать на благотворительном балу и аукционе в поддержку искусства и сказал Гейл, что его не будет в городе. Но та, вероятно, забыла, так как прислала по почте приглашение на два лица – для мистера и миссис Джером, и, к сожалению, Алекса увидела его первой.

Естественно, ей захотелось пойти, и Филипп не смог придумать благовидного предлога отказаться. Вся эта история не нравилась Филиппу, он чувствовал, что, придя на бал-аукцион, как бы дает согласие продолжить отношения с Гейл, а это казалось ему неразумным.

Конечно, следовало рассказать Алексе о первой любви много лет назад, и он сделал глупость, умолчав об этом, однако еще глупее было не рассказать жене правду в тот же день, когда Гейл объявилась в его кабинете. Теперь уже слишком поздно – как ни пытайся все объяснить, он будет выглядеть или виноватым, или дураком, или и тем и другим. Однако в чем он провинился? Ну пообедал пару раз с бывшей любовницей и ее дочерью, и что из этого? Он же ничего такого не сделал.

Ровным счетом ничего. Филипп приказал себе не паниковать зря. Миссис Даулинг просто подумала, что ему будет интересно побывать на самом блестящем и значительном светском мероприятии месяца. Гейл позвонила на студию и поинтересовалась, разрешит ли он включить в число призов возможность принять участие в его ток-шоу, и уговорила сказать «да».

И вот результат: вьюжным мартовским вечером он разгуливает по музею Метрополитен во фраке, с бокалом шампанского и светской улыбкой, приклеенной к губам.

Спору нет, это не рядовой вечер. Филиппу приходилось кивать направо и налево, то и дело здороваться – кого-то он сам узнавал, кто-то узнавал его. Некоторые из гостей даже участвовали в свое время в его передаче.

Впечатляло количество знаменитостей, чьи имена можно найти в справочнике «Кто есть кто». Были здесь писатели и музыканты, художники и политики, архитекторы и банкиры, известные филантропы и воротилы шоу-бизнеса. Филиппу достаточно было только чуть повернуть голову, чтобы в его поле зрения оказались одновременно Леонард Бернстайн, Беверли Силлз, Михаил Барышников, Лучано Паваротти, Норман Мейлер, Рой Ликтенстейн, Барбара Уолтерс и Оскар де ля Рента.

Филипп направился к столу с закусками, где Алекса уже стояла рядом с Тоддом и Бинки Рейнольдсами, поглощавшими черную икру.

– Я слышал, ты сегодня продаешь с аукциона телестудию? – шутливо спросил Филипп вместо приветствия.

– Нет, – возразил Тодд с набитым ртом, потом, прожевав, добавил: – Только жену и детей.

Бинки снисходительно улыбнулась.

У Алексы был такой счастливый вид, что Филипп устыдился того, что хотел лишить ее этого праздника. Она была очень хороша в бежевом вечернем платье, и Филипп почувствовал прилив гордости за то, что эта женщина – его жена.

Когда подошла Гейл и поцеловала его в щеку, Филипп надеялся, что выглядит не таким смущенным, каким себя чувствует. Наигранно-бодрым голосом телевизионного ведущего он представил ее Рейнольдсам и жене.

Все четверо обменивались вежливыми фразами, а Филипп тем временем пытался справиться с потрясением, которое испытал, увидев Алексу рядом с Гейл. Одна блондинка, другая брюнетка, женщины оказались полной противоположностью друг другу. Филипп не мог не отметить, что Гейл, в атласном зеленом платье, с блестящими черными волосами, ниспадающими на плечи мягкими волнами, и сверкающими в ушах изумрудами, выглядит великолепно.

– Алекса, я так рада, что вы смогли прийти, – проворковала Гейл.

– Огромное спасибо за приглашение, – сердечно ответила Алекса. – Оказаться на вашем аукционе – большая честь для меня.

Она похвалила миссис Даулинг за блестящую организацию. Гейл выглядела очень довольной. И, как всегда, очень уверенной.

– Филипп упоминал, что вы архитектор. Это замечательно, архитектура – это так интересно! Над чем вы сейчас работаете?

– Ну в частности, над музеем Пеннингтона в Вашингтоне.

Филипп боялся вздохнуть. Идиот, чего он боится? Не станет же Гейл упоминать об их прежних отношениях! Она держалась очень любезно, проявила к Алексе интерес, но без всякой личной окраски. Хозяйка успевала обойти всех и поговорила с каждым ровно столько, чтобы человек почувствовал себя желанным гостем. И все же, когда она отправилась приветствовать вновь прибывших, Филипп испытал неимоверное облегчение.

– Она очень мила и… Не может быть! – воскликнула Алекса. – Это же Раймонд ди Лоренцо-Браун. Черт, только я расслабилась и начала получать удовольствие от вечера!

– Какая жалость, что мы не в масках!

– Да, это верно. Тогда мне не пришлось бы сравнивать себя с Филиппом Джонсоном. – Алекса с грустью посмотрела на всемирно известного архитектора, вокруг которого собрались почитатели.

Обед при свечах проходил в зале, оформление которого – бледно-розовые, отделанные кружевом льняные скатерти и салфетки, на каждом столе композиции из нарциссов, цветущих веток кизила и жонкилий – напоминало о скором приходе весны.

Вышло так, что ди Лоренцо-Браун оказались за одним столом с Джеромами. Раймонд сел рядом с Алексой, а его жена – напротив него рядом с Филиппом. Главный администратор «Нью уорлд инвесторс» и его жена показались Филиппу дружелюбными и естественными. Мария ди Лоренцо-Браун, миловидная седеющая брюнетка с приятными манерами, была чуть выше мужа и говорила по-английски с легким итальянским акцентом. Филипп почувствовал расположение к собеседнице и предложил ей принять участие в ток-шоу.

– Независимо от сегодняшнего аукциона, – поспешно добавил он. – Мне понравилось, как вы рассказывали о наших и европейских знаменитостях, скульптуры которых вам довелось делать.

Мария очень вежливо отказалась:

– Спасибо, вы очень добры. Но, как мне ни нравится ваша передача, боюсь, я буду чувствовать себя неловко перед миллионами зрителей.

Только позже Филипп понял, что отказ мог быть продиктован совсем другими причинами: все-таки от ее мужа зависело, получит ли Алекса крупный заказ. Он больше не стал возвращаться к этой теме. Его жена и Раймонд беседовали о живописи и архитектуре. Филипп отметил, что Алекса хорошо скрывает нервозность.

За соседним столиком сидела Кэй со своим спутником. Хотя она и выполняла для Филиппа кое-какую работу, имеющую отношение к аукциону, Гейл вовсе не обязана была приглашать секретаршу, с ее стороны это великодушный поступок.

Аукцион начался во время обеда, между переменами блюд.

После супа-пюре на торги выставили ожерелье из золота в восемнадцать каратов с бриллиантами и рубинами – авторскую работу Паломы Пикассо. Оно было продано за тридцать тысяч долларов. Гастрономический тур по Франции ушел за двадцать тысяч, а ночной круиз на парусной яхте по Гудзону в обществе мэра Нью-Йорка кому-то обошелся в шесть тысяч долларов.

После аспарагуса с кунжутным майонезом выставили новый лот – экскурсию по Нью-Йорку в сопровождении известных специалистов по истории искусств с обедом в шикарном ресторане. Победитель следующих торгов получал право позировать Марии ди Лоренцо-Браун для скульптурного портрета из двадцатичетырехкаратного золота.

К тому времени когда на столы подали основное блюдо по выбору – жаркое из молодого барашка или лососину по-голландски, Филипп расслабился, наслаждаясь великолепной едой и винами, и готов был посмеяться над своими недавними страхами. Он чувствовал себя великолепно, и Алекса, по-видимому, тоже. После шампанского она даже опрометчиво решила побороться за неделю отдыха в роскошном оздоровительном комплексе в Лозанне. Когда ставки достигли десяти тысяч долларов, Филипп крепко ущипнул ее под столом за ногу, Алекса состроила мужу гримасу и вышла из игры.

– Завтра ты еще меня поблагодаришь, – сказал он с улыбкой.

Филипп согласился лично провести аукцион по своему лоту. Торги начались со стартовой цены в тысячу долларов.

– Полторы тысячи? Я не ослышался? Это ваш шанс оскорбить меня в прямом эфире или позволить мне оскорбить вас. Как вам больше понравится.

Цена поднялась до семи тысяч. В конце концов победительницей вышла молодая женщина в обтягивающем черном трикотажном платье с люрексом, связанном ею собственноручно. Вязать эксклюзивные изделия, вплетая в шерсть металлические волокна, – это и был ее бизнес. Дама пообещала связать Филиппу шарф за время передачи, заверив, что может говорить и вязать одновременно. Он не стал в этом сомневаться.

Под громкие аплодисменты Филипп вернулся на место, Алекса и соседи по столику встретили его восхищенными улыбками.

Ночью супруги занимались любовью и уснули в объятиях друг друга.

Алексе снилось, что она пробирается по темным, запруженным людьми улицам и несет ребенка, привязанного к спине на эскимосский манер. Мрачные, недоброжелательные незнакомые люди окружают ее. Вдруг она чувствует, что ребенок выскальзывает, и закидывает руки за спину, пытаясь его поймать, но младенец падает на землю с ужасным глухим стуком. Алекса поворачивается и видит, что он превратился в мячик и медленно катится от нее по улице…

Алекса проснулась в холодном поту и села в кровати. Только увидев, что находится в собственной постели и рядом спит Филипп, она поняла: это ей только приснилось. Сердце билось тяжело и часто, как после быстрого бега. Она легла на спину и стала глубоко дышать, пытаясь успокоиться. Это был самый жуткий сон, какой ей только доводилось видеть. Почему он приснился именно сегодня, после такого прекрасного вечера? Странно.

Вернувшись домой с аукциона, Алекса почувствовала себя как прежде. Но уже перед тем как уснуть, вдруг вспомнила разговор с Раймондом ди Лоренцо-Брауном и появившееся у нее ощущение, что он рассчитывает на ее победу в конкурсе.

Возможно, именно тревога породила подсознательное желание еще немного повременить с материнством. Должно быть, в этом и есть смысл ее кошмарного сна.

Филипп заворочался во сне и придвинулся поближе. Его теплое ровное дыхание успокоило, и Алекса снова уснула.

К сожалению, на работе дела обстояли не лучшим образом. Большую часть времени Алексу мучили дурные предчувствия, ее проект подвергался ежедневным изменениям. Слишком много людей было вовлечено в работу, и у каждого был свой взгляд, каждый тянул в свою сторону.

Стоило Алексе вспомнить о светилах архитектуры, с которыми ей предстояло конкурировать, как тут же хотелось заползти в нору и умереть. А когда узнала, что в жюри, кроме Раймонда, войдут четыре знаменитости, у нее возникло сильнейшее искушение ворваться в кабинет Карла и попросить освободить ее от участия в проекте. Бывали дни, когда Алекса искренне сожалела, что вообще услышала о существовании «Нью уорлд инвесторс».

До последнего времени ее карьера в фирме Линдстрома была удачной. Например, случай с проектом музея Пеннингтона был большой удачей. Она находилась в подчинении у одного из партнеров Карла, который остановил выбор на ее проекте. Через год он ушел из фирмы, и босс назначил Алексу главным архитектором этого проекта.

Уильям Пеннингтон был известным меценатом и коллекционером картин, и Алекса знала, что по завершении строительства музей наверняка привлечет внимание критиков. Но здание будет достроено только через год, поэтому нынешний заказ был очень нужен Алексе: он должен убедить Карла, что проект музея – не просто случайная удача.

Когда Филипп улетел на неделю в Калифорнию, Алексе было очень одиноко. Вечера в обществе племянника действовали очень угнетающе. Неудовлетворенность собой и всем вокруг была для нее внове, и Алекса боялась, что именно это ее ждет, когда у них появится ребенок.

Филипп в любой момент может собраться и полететь, куда ему потребуется, хоть на край света, она же останется привязанной к дому, и после тяжелого дня на работе дома ее будет ждать не отдых, а изматывающая суета.

Алексе стали часто сниться кошмары, в основном это были вариации на одну и ту же тему: будто у нее уже есть чадо, с которым обязательно что-нибудь случается. Правда заключалась в том, что перспектива завести ребенка стала, как никогда, пугать Алексу и она не знала, что с этим делать.

– Ой, мамочка, какие красивые! – восхищенно воскликнула Венди, взглянув на вишневые деревья, усыпанные белыми и розовыми цветами. Солнечным субботним днем Венди, Гейл и Кэлли прогуливались по берегу Потомака. – Кэлли, подними меня, я хочу их понюхать! – потребовала девочка.

Мать не стала объяснять, что цветы вишни не пахнут, – ее дочь все равно не успокоится, пока не убедится в этом сама.

Все трое приехали в Вашингтон накануне вечером, чтобы провести здесь выходные. В воскресенье Кэлли отвезет девочку домой, а Гейл собиралась задержаться еще на пару дней, чтобы приобрести кое-какие картины и повидаться со старыми друзьями.

Для Венди это была первая поездка в столицу, и ей было все интересно, особенно мемориалы Вашингтона и Линкольна, но больше всего – зоопарк. Однако она наотрез отказывалась возвращаться домой без матери, и Гейл пришлось купить огромную фотографию медведя и пообещать вставить ее в рамку и повесить в детской.

Воскресным вечером, лежа в постели, Гейл вспоминала встречу с Алексой на аукционе. С первой минуты стало ясно: миссис Джером не догадывается, что ее муж и Гейл были когда-то любовниками. И это открытие, лишний раз подтверждавшее, что Филипп сохранил их связь в тайне, приводило миллионершу в радостное возбуждение.

Алекса оказалась именно такой, какой Гейл ее и представляла: очень привлекательная, сдержанная, в прическе волосок лежал к волоску, платье – такое вполне могла бы носить жена сенатора – классического стиля, явно дорогое, но не броское. По сравнению с нарядом хозяйки аукциона оно выглядело консервативным и несколько скучноватым.

Из разговора выяснилось, что у них есть кое-что общее, и это могло оказаться весьма полезным. Гейл умолчала, что знакома с Уильямом Пеннингтоном еще с тех времен, когда работала в Национальной галерее. Разведенный Билл Пеннингтон в свои шестьдесят с хвостиком не утратил жизнелюбия, седые волосы только прибавляли его облику благородства. Он на всю жизнь сохранил благородный английский акцент, приобретенный во время учебы в Кембридже.

В понедельник утром Гейл отправилась с визитом в его особняк на Эмбесси-роуд, чтобы обсудить возможность приобретения принадлежавшей ему картины. Эту покупку Гейл затеяла с единственной целью – получить повод провести некоторое время с Пеннингтоном.

Они с Гейл вспомнили многочисленных общих знакомых, поговорили о ее вдовстве, о Венди и, наконец, обсудили картину – небольшое и очень дорогое полотно Уистлера.

Гейл всегда подозревала, что Билл в нее влюблен – разумеется, на свой изысканный и очень застенчивый манер, – и на этот раз решила пустить в ход все свое обаяние.

– Билл, расскажите мне о вашем новом музее. Я так много о нем слышала.

Трудно было найти тему, которая заинтересовала бы ее собеседника сильнее. За два дня Гейл как бы случайными, а на самом деле очень умело поставленными вопросами сумела выудить у него почти все, что хотела узнать.

Пеннингтон считал Алексу Кейтс-Джером очень талантливым архитектором, исключительно преданным делу. Несколько месяцев назад она побывала в Вашингтоне вместе с Иганом Бауэром, и скоро они снова должны приехать, чтобы проконтролировать ход строительства. По его словам, архитекторы останавливались в отеле «Карлтон».

Таким образом получилось, что в этом небольшом путешествии Гейл приобрела за свои деньги гораздо больше, чем просто картину, пусть даже самую распрекрасную.

По возвращении из Вашингтона она не поленилась пригласить на ленч Пэт Фуллер – коллегу по благотворительному комитету, которая была замужем за архитектором. Оказалось, что Пэт немного знакома с Иганом, который числился в ее списках потенциальных жертвователей. Она описала его как прожигателя жизни и одновременно человека, который стремится занять более высокое положение на социальной лестнице. Мистера Бауэра неизменно приглашали на благотворительные мероприятия – он был хорош собой, считался достойным кавалером, и многие разведенные женщины среднего возраста охотно закрывали глаза на его недостатки.

Главным из таковых считалось отсутствие больших денег. А то, что у него было, архитектор добыл своим трудом, а также благодаря эффектной внешности и хорошо подвешенному языку. Иган появлялся во всех лучших ресторанах и клубах обычно в обществе какой-нибудь привлекательной разведенки и только иногда – с молоденькой дебютанткой высшего света, не пожелавшей внять предостережениям матери.

То обстоятельство, что Алекса работает в тесном контакте с таким сердцеедом, показалось Гейл весьма интересным. Она рассуждала примерно так:

«Что мы имеем? Мужчина и женщина, привлекательные, образованные, честолюбивые, имеющие одно и то же призвание. Судьба сталкивает их не только в одном офисе, но и в одном самолете или поезде, в одном отеле, возможно, даже в смежных номерах. Где-то они вместе выпьют, где-то tet-a-tet пообедают при свечах и под романтическую музыку… И если в конце концов они окажутся в одной постели, в этом не будет ничего удивительного».

Конечно, это были чистые домыслы, но Гейл не спешила от них отмахнуться.

«Его зовут Алекс». – Ей снилось, что она, улыбаясь прохожим, катит по улице коляску. Но внезапно младенец начинает пронзительно кричать. Алекса берет ребенка на руки, но он выскальзывает из ее рук, падает на землю и словно мячик катится прочь. Еще немного, и он попадет в водосточный желоб… Алекса бросается за ним, но движется слишком медленно, словно бежит под водой. По улице мчится грузовик, водитель пытается остановить машину, Алекса слышит визг тормозов. Она кричит…

– Что случилось, любовь моя? – Филипп мягко тормошил ее за плечо.

– Мне приснился кошмар, – задыхаясь, пробормотала Алекса. – Господи, какой ужас! – Пересказывая мужу сон, она расплакалась. – То же самое случилось с моим братом. Ему не исполнилось и двух лет, когда он попал под машину.

Филипп ошеломленно смотрел на жену.

– Ты мне никогда об этом не рассказывала.

Алекса вытерла со лба холодный пот.

– Правда? Я никогда его не видела. Он погиб за несколько месяцев до моего рождения. Можно сказать, меня назвали в его честь.

Филипп обнял ее за плечи, но это не принесло Алексе облегчения. И, охваченная паникой, она вскочила с кровати.

– Филипп, это знак! Я не могу сейчас иметь ребенка, не могу!

Алексе стало казаться, что она задыхается. Глубоко дыша, она принялась ходить по комнате.

– Ты ведь не всерьез? – Голос Филиппа прозвучал словно откуда-то издалека. – Тебе всего лишь приснился кошмарный сон…

– Нет, я серьезно. – От возбуждения и холода ее бросило в дрожь, и Алекса почувствовала непреодолимое желание немедленно рассказать ему все, что таила в себе последнее время.

– Милая, вернись в кровать, сейчас не время для дискуссий. – Филипп приподнялся на локте, вид у него был подавленный.

– Этот сон не первый, – начала Алекса, когда ей наконец удалось отдышаться. – В последнее время я стала часто видеть кошмары, но сегодняшний – хуже всех. Мое подсознание пытается мне что-то сообщить.

– Давай поговорим об этом завтра, ладно? Мне рано вставать.

Алекса чувствовала страшную тревогу, но вины Филиппа в этом не было. Жена разбудила его среди ночи, конечно, ни один из них сейчас не способен размышлять здраво. В конце концов Алекса вздохнула и легла рядом с мужем. Тепло его тела подействовало успокаивающе, захотелось, чтобы Филипп ее обнял, но он перевернулся на другой бок и вскоре послышалось его ровное дыхание.

Ей не спалось, а когда все-таки удалось заснуть, то она снова видела во сне кошмары, только потом не могла их вспомнить.

Проснувшись без пяти восемь, Алекса увидела, что Филипп тихо одевается.

– Доброе утро. Прости за сегодняшнюю ночь, – тихо сказала она.

– Все нормально. Как ты себя чувствуешь?

Филипп смотрел не на жену, а в зеркало, завязывая галстук. Стоило Алексе вспомнить сон, как ее снова охватила тревога.

– Боюсь, не лучше, чем ночью. – Она села и свесила ноги с кровати. – Филипп, не знаю, как быть. Я так боюсь, что ребенок изменит наши отношения. Конечно, Брайан нам не сын, но с тех пор как он здесь поселился, жизнь стала другой. Раньше мы были так счастливы…

– Но наше счастье было неполным, – перебил Филипп, едва сдерживая раздражение.

Алекса вздохнула:

– Фил, я знаю, как важны для тебя дети. Поверь, я пыталась сделать все, что могла. Я старалась изо всех сил, но ничего не выйдет. Во всяком случае, на этот раз.

Филипп посмотрел на нее с грустью.

– Пару месяцев назад ты так не говорила. По-моему, ты слишком переживаешь из-за подростковых закидонов Брайана.

– Может быть, – мрачно согласилась Алекса. – Но конца не видно. Каждый раз, когда я звоню в Лондон, мне говорят, что состояние Пейдж без изменений. За все это время мне так и не удалось сблизиться с Брайаном. Может, нужно признать, что я не создана для материнства, и пока я такая, какая есть, было бы неправильно заводить ребенка. – Алекса готова была расплакаться. – Знаю, дорогой, я обещала, и я собираюсь сдержать обещание, только немного позже.

Филипп вздохнул:

– Не знаю, что и сказать. Я так надеялся, что скоро у нас будет ребенок… А теперь я чувствую себя одиноким, каким-то опустошенным.

От его несчастного вида Алексе стало еще хуже.

– Понимаю, дорогой, прости меня, пожалуйста. Филипп, я тебя люблю, и мне не хочется тебя разочаровывать, но боюсь, сейчас я просто не в состоянии… Я думаю снова начать пользоваться диафрагмой – по крайней мере до тех пор, пока не определится ситуация с заказом «Нью уорлд инвесторс».

Филиппу показалось, что его ударили. Алексе было больно видеть мужа таким расстроенным, но она не знала, что делать. Она больше не могла выносить эти ужасные кошмары, после которых весь день чувствовала себя разбитой.

– Прошу тебя, дорогой, потерпи еще немножко. Филипп, не глядя на нее, надел пиджак.

– Дорогой, не сердись, – с мольбой произнесла Алекса, вставая с кровати и подходя к мужу.

– Я не сержусь, просто чувствую себя отвратительно. Алекса попыталась поцеловать его, но Филипп отвернулся.

– Мне пора идти.

– Мне очень жаль, – снова начала она. – Мы еще вернемся к этой теме. Филипп, я тебя люблю, поверь.

– Я опаздываю.

Не сказав больше ни слова, он ушел. Алекса не пыталась задержать мужа. Конечно, ему плохо, ей тоже плохо. Но она не могла отрицать, что испытала огромное облегчение, когда наконец сказала правду.