Текст книги "Баратто. Читатели книг вечно витают в облаках"

Автор книги: Джанни Челати

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

Он обращается со своей просьбой в администрацию гостиницы, но там, естественно, не понимают его ужаса перед словами, и потому он в конце концов оказывается в психиатрической лечебнице.

Голуби на Соборной площади, застигнутые яростными порывами ветра, то и дело взлетали, сталкиваясь друг с другом и роняя на землю перья. Женщина быстрым шагом направилась под портик на площади, чтобы укрыться в баре; студент последовал за ней, продолжая свое повествование.

Далее в романе шла речь о том, как критик лежит в больнице, на нем смирительная рубашка, его лечат снотворными и он видит длинный сон: это главный эпизод романа.

Ему снится, что он живет в городе, который находится посреди бескрайней пустыни. Местным жителям до смерти надоела такая жизнь, потому что песок в таких количествах всегда наводит жуткую тоску. У всех критик видит в руках книги: кто-то читает, сидя под деревом, кто-то отрешенно бродит в песках, уткнувшись в раскрытую книгу. Постепенно он начинает понимать, откуда такая отрешенность: она вызвана длинными и скучными описаниями и рассуждениями из книг.

Он осознает, что эти неприкаянные читатели уже не в силах оторваться от книг, все они – пленники скуки и обречены до конца своих дней пребывать в спячке. Но, понаблюдав за ними, критик приходит к выводу, что подобная спячка – своего рода счастье, ведь, находясь под воздействием скучных книг, читатели перестают испытывать другую скуку, к примеру скуку при виде окружающей их пустыни.

Студент и женщина выпили кофе в баре, и он все рассказывал ей сюжет книги. Женщина сказала, что ей пора на работу. Тем временем хлынул дождь, но студент, не замечая льющихся с неба потоков, бежал за женщиной, излагая концовку своего романа.

В ней говорилось о том, как критик во сне встречает людей, одетых арабами-караванщиками, которые на верблюдах привозят горы книг и продают их отрешенным читателям. А затем вновь снаряжают караваны и пускаются в путь через пустыню за новыми грудами книг. Причем товар свой сбывают, не разбирая, какие книги какому читателю попадут. Отрешенным тоже все равно, что читать: главное для них – погрузиться в блаженную скуку книг и позабыть об абсолютной скуке жизни.

Есть в городе и другие обитатели, разгуливающие в одежде гангстеров, которые восстали против торговцев. Они заявляют, что не позволят караванщикам себя дурачить. Всем они объясняют, чтó есть красота, истина, добро, как будто никто, кроме них, не в состоянии этого оценить, а потому они присвоили себе право учить других, как надо говорить, действовать, мыслить. Эти гангстеры раздражают отрешенных читателей, клеймя их тупое счастье и диктуя, какие книги читать.

Во сне даже происходит конференция гангстеров, и нашего критика, присутствующего на ней, вдруг охватывает странное ощущение, что он умер. А мертвый, он уже не может отличить караванщиков от гангстеров, поскольку теперь все они в космических скафандрах. Он слушает длинную речь одного космонавта о книгах, о писателях и в какой-то момент, несмотря на то что он мертв, не выдерживает и кричит: «Хватит! Хватит! Сил моих нет это терпеть!» От волнения он просыпается в номере гостиницы, охваченный ужасом перед словом или фразой, произнесенными или написанными им самим или кем-то другим.

Просыпается в той же гостинице, где уже просыпался, и с тем же ощущением ужаса. Его везут в ту же самую лечебницу, надевают ту же смирительную рубашку, и он наконец осознает, что весь этот цикл – ужас перед словами, лечебница, сновидение с городом в пустыне и отрешенными читателями книг – будет повторяться бесконечно, пока какое-то чудо не принесет ему избавления.

Голуби метались над Соборной площадью, стараясь укрыться от дождя, а студент непременно хотел узнать мнение женщины о его романе, перед тем как отнести его издателю.

– Ну так что ты скажешь? Учти, что это видение, роман-аллегория, какие писали в давние времена.

Женщина остановилась и ответила:

– Я не знаю, как писали романы в давние времена. Но если Бог есть, я уверена, он сердится, что мы много болтаем и слушаем тех, кто много говорит. Я тебя выслушала, и довольно, теперь ступай своей дорогой и не звони мне больше.

Спустя два года бывший студент и молодая женщина, когда-то не имевшая профессии, поженились.

Как романист он потерпел фиаско: ни один издатель не взялся опубликовать его странный роман. Тогда он окончательно решил измениться, стать другим человеком. Перепробовал кучу занятий, объездил множество городов, пересек парочку пустынь, повстречал несколько драконов и чудовищ. Наконец вернулся в родной город, уселся на стул и стал всерьез размышлять, не удавиться ли ему. Но его удержала мысль о том, что удавленник будет выглядеть не слишком привлекательно в глазах приличных людей.

В один прекрасный день он разыскал бывшую соседку по квартире, поклялся, что стал совсем другим человеком, и сделал ей предложение.

Тем и закончилась беспокойная юность нашего бывшего студента. Теперь он, как и герой его романа, литературный критик, пишет рецензии для еженедельника, выходящего большим тиражом.

Наконец он применил на практике то правило, которое ему пытались внушить еще в университете: надо делать вид, что прекрасно понимаешь прочитанное.

Он утверждает, что вся литературная жизнь построена по этому принципу: один притворяется, будто все понимает, другой относится к его писанине всерьез и печатает ее. А для того чтобы к тебе отнеслись серьезно, приходится какое-то время громить то, в чем ты на самом деле не разбираешься. Вот и он не понимал, что делает, но к нему отнеслись серьезно, и теперь его печатают.

Иногда его, как прежде, одолевают сомнения, сам ли он пишет свои статьи, или это делает за него кто-то другой, живущий рядом и хорошо ему знакомый; каждую неделю тот другой напускает на себя умный вид и что-то строчит на машинке. И хотя они с тем другим неразлучны, нашему студенту порой бывает очень одиноко.

Его часто приглашают на сборища критиков и писателей, где все говорят, говорят без конца… Но он в них не участвует – боится, подобно герою своего романа, войти в бесконечно повторяющийся цикл ужаса перед словами. К счастью, этого пока не происходит, иначе он не смог бы писать рецензии для своего еженедельника.

Помимо рецензий он иногда берет интервью; так, сегодня он интервьюировал старого писателя, чьи темные книги давно не имеют успеха. Сейчас он перечитывает интервью и в отдельных словах старого писателя ему чудится какая-то смутная угроза.

Он думает: а что скажут об этих словах читатели, которым нужна ясность мысли и выражения? И что скажут другие критики, обладающие этой ясностью?

Хотя как определишь, где кончается ясность и начинается путаница? Ведь на слух все слова звучат вроде бы так ясно, но поди разберись, что они тщатся выразить?

Поскольку те, другие, кто говорят и пишут для нас, должны постоянно ощущать уверенность в себе, мы, дабы их не разуверять, притворяемся, будто нам понятны слова, которыми они безуспешно пытаются что-то выразить. Но порой кто-то из нас бросает свое притворство в костер стыда, и как же тогда беснуются, как негодуют те, другие, стараясь доказать свою правоту и спастись от пожара!

Ах, если б можно было уничтожить, стереть с лица бумаги грозные слова старого писателя, какое бы это было благо! Однако слова эти выползли на свет, как дождевые черви, и никуда от них не деться.

Сгорая со стыда и чувствуя себя пропащим человеком, бывший студент все же пишет их на этой последней странице:

«Все, что написано, обращается в прах уже в момент написания; наверное, так и надо, чтобы слова были обращены в прах и развеяны по ветру вместе со всем остальным прахом мира. Занимаясь писанием, мы платим долг времени, потребляя его, и все, что дано нам временем, оно же и отбирает, поэтому в итоге всегда остается ноль, не имеющий субстанции.

А мы обожествляем это отсутствие субстанции, эту пустоту, призрачность, плевелы, руины и пыль, которой дышим».