Текст книги "Дорога превращений. Суфийские притчи"

Автор книги: Джалаладдин Руми

К мыслям о духовном обустройстве своей жизни («построении дома») человек, согласно этой притче, склонен обращаться в трудные времена («осунулся, стал худ»), но вновь забывает о них в периоды благоприятные («разъелся, растолстел»), когда наступает время исполнить обет, данный в момент бедствия. В Коране об этом сказано так: «Когда людей настигает зло, они взывают к Господу своему в раскаянии. А потом, когда Он дает вкусить им от Своего милосердия, то некоторые из них поклоняются наряду со своим Господом другим богам, дабы не признавать того, что Мы им даровали…» (Коран 30, 33–34).

Д. Щ.

Клятва пса

 
Пес голодал зимою и тощал,
И самому себе он обещал:
 
 
«Как потеплеет, к нынешнему лету
Я дом себе построю по обету!
 
 
Ведь я теперь осунулся, стал худ,
И для меня не столь уж тяжкий труд —
 
 
Соорудить ту малую камору,
Что худобе моей как раз и впору».
 
 
Но к лету пес разъелся, растолстел,
И строить дом уже не захотел:
 
 
«Пусть даже возведу домишко скромный, —
Как помещусь в нем, толстый и огромный?
 
 
А для большой постройки сил-то нет:
Придется мне нарушить свой обет!..»
 
 
…В несчастьях человек дает обеты:
«Клянусь, мол, совершить и то, и это…»
 
 
Но чуть минует ряд событий злых —
О клятвах забывает он былых!
 

Социально-сатирическое содержание этой притчи очевидно. Вместе с тем у нее имеется и более глубокий подтекст: оказавшись в вещественно-телесном мире, даже дух мудреца и праведника («соседа») подвергается многим напастям, постигающим тех, кто далек от познания Истины («ослов»). Законы, действующие в физической реальности («царя приказ»), зачастую равно применимы и к святым, и к грешным (ср. в Библии: «Всему и всем – одно: одна участь праведнику и нечестивому… чистому и нечистому…» – Еккл. 9, 2). Поэтому, по мысли Руми, страдания достойных людей далеко не всегда можно объяснить какой-либо виной с их стороны. Д. Щ.

Испуг

 
«Сосед, спаси!» – «Да что с тобой, сосед?»
«Скорее спрячь меня: беда из бед!»
 
 
«Что за беда?» – «Царя приказ таков:
Набрать в обоз для войска ишаков!»
 
 
«Приказ царя? Но ты-то – не ишак,
И почему разволновался так?»
 
 
«Но может кто-нибудь из царских слуг
Принять меня за ишака! А вдруг?!..
 
 
И что́ я им сумею доказать,
Когда, схватив, начнут меня вязать?
 
 
Кого-нибудь они, наверняка,
Уже ведут, приняв за ишака!»
 

Сила эгоизма («она и своенравна, и горда») заставляет человека отвращаться от Творца, «поворачиваться спиной» к Лику Божьему (ср. у пророка Иеремии: «…Они… жили по внушению и упорству злого сердца своего, и стали ко Мне спиною, а не лицом» – Иер. 7, 24). Взгляд себялюбца обращен исключительно к собственной корысти, что мешает ему приблизиться к Богу («домой… возвратиться»). Поэтому система суфийского обучения направлена на переориентацию жизненных ценностей человека («как поскачешь – сядь лицом к хвосту»).

Д. Щ.

Лицом к хвосту

 
Раз к воеводе обратился воин,
Что верен был и милости достоин:
 
 
«Вели, чтоб конюх дал мне кобылицу —
Домой, к семье спешу я возвратиться!»
 
 
А тот ему: «Ты в стойло сам ступай
И серую кобылу оседлай!»
 
 
«Да будь неладна серая кобыла,
Ведь помню – нелегко с ней сладить было:
 
 
Она и своенравна, и горда —
Вперед не шла, а пятилась всегда».
 
 
«И все же оседлай кобылу ту,
Но как поскачешь – сядь лицом к хвосту!..»
 
 
…Не только лошадь, – человек иной
По жизни шествует вперед спиной:
 
 
Упрямства дух живет в его груди
И не дает узреть, что́ впереди!..
 

Если во многих суфийских текстах «опьянение» означает мистический экстаз, то здесь оно, напротив, символизирует неспособность плотского разума («начальник стражи») ориентироваться в духовной реальности. Обладая способностью только логического мышления, претендующего на однозначность любых решений, начальник стражи впадает в страшный гнев, когда сталкивается с вопросом: «Откуда знать?». Последний как бы воплощает в себе неоднозначность подхода к различным явлениям, который характерен для мистического восприятия, а также искусства («певец»). Рассказ указывает также на недоступность суфийских истин для людей, мыслящих слишком прямолинейно.

Д. Щ.

Певец

 
Начальник стражи, грозный и хмельной,
Призвал певца: «Ты мне такое спой,
 
 
Чтоб мог я отвести больную душу!»
И пел певец, а тот, качаясь, слушал:
 
 
«Откуда знать мне, мрак ты или свет?
Откуда знать мне, любишь или нет?
 
 
Откуда знать мне, верить ли судьбе?
Откуда знать, я нужен ли тебе?»
 
 
Так повторял опять он и опять,
Вздыхая томно: «Ах, откуда знать?..»
 
 
Начальник стражи гневно вдруг взглянул
И острой саблей над певцом взмахнул.
 
 
Но друг – хмельного за руку схватил
И тем удар смертельный отвратил:
 
 
«Приди в себя, ты не в бою, храбрец,
И пред тобой не воин, а певец!»
 
 
А тот: «Зачем опять он и опять
Твердит: „Откуда знать, откуда знать“?!
 
 
За это пусть ответит головой,
Чтоб понял: коль не знаешь – так не пой!»
 

В образе осла выведен начинающий, нестойкий адепт суфизма, наставленный в основах учения о терпении (сабр) и уповании на Бога (таваккул), однако постоянно соблазняемый своим плотским разумом. Последний изображен в виде лисы, приводящей «неотразимые» аргументы, которые сбивают «верующего» осла с толку и понуждают его изменять собственным принципам. Лев – символ духовной смерти, подстерегающей отступника от Истины. Рассказ заимствован из сокровищницы сюжетов «Калилы и Димны». Все подобные сюжеты, имеющие в первоисточнике буквально-житейскую направленность, переосмыслены Руми в духе суфийской мистики. Диспут лисы с ослом – пародия на споры между кадаритами, доказывавшими наличие у человека свободной воли, и джабаритами – сторонниками абсолютного предопределения.

Д. Щ.

Лиса, лев и осел

 
Стоял на равнине осел бедняка:
Все ребра видны сквозь худые бока.
 
 
Вокруг – одни камни, на коих, увы,
Почти не осталось кустов и травы.
 
 
А рядом, в чащобе, где лев обитал,
В прохладной тени травный сад расцветал.
 
 
Но лев сожалел и скорбел об одном:
Он в битве неравной был ранен слоном.
 
 
Страдал он, что пищу не мог добывать
И хищным клевретам куски раздавать.
 
 
Почуяв, о чем наш осел горевал,
Лев царственным рыком лисицу призвал:
 
 
«Сумей похитрее к ослу подойти,
Да всяческих басен ему наплети,
 
 
Да сладким посулом его соблазни,
Да прямо к берлоге моей примани,
 
 
Чтоб, мяса наевшись, набрался я сил
И всех бы придворных своих угостил!..»
 
 
А та: «Всю дорогу хитра я была!
И так ли уж трудно сбить с толку осла?!.»
…………………………………………….
 
 
…И вот уж лиса окликает ослишку:
«Приветствую, милый! Как жизнь? Как делишки?
 
 
Но чем же, скажи, ты питаешься, друг?
Куда я ни гляну – лишь камни вокруг!»
 
 
Осел отвечал: «Не моя в том вина:
Такая мне доля от Бога дана!
 
 
Но я на свой жребий не смею роптать,
Боюсь – как бы худшего не испытать.
 
 
Одной лишь травинкой утешен и сыт,
Я Богом обласкан, я Им не забыт!
 
 
Доволен я малым и знаю закон:
Где роза – там шип, а где клад – там дракон!..»
 
 
…На это лисица ответила так:
«Средь плевел и терний находим мы злак,
 
 
Нам разум и силу Творец даровал,
Чтоб каждый трудом себе хлеб добывал,
 
 
А кто не желает трудиться, пусть тот
От Бога даров благодатных не ждет!»
 
 
Ответил осел: «Нет, пусть верит бедняк,
Что Бог одарит его пищей и так —
 
 
Без всяких трудов, от небесных щедрот,
Как кормит Он птицу, и рыбу, и скот!»
 
 
Лисица в ответ: «В нашем мире навряд
Всяк верует крепко, не каждый же свят.
 
 
„Смиренье – сокровище“, – учит Пророк.
Сокровище выкопать каждый ли смог?
 
 
Кто ищет и трудится в полную меру,
Тот делом являет терпенье и веру!»
 
 
Осел ей: «Кто хочет побольше урвать,
Тот Бога забыл, перестал уповать!
 
 
Мы всюду снуем, пропитание ищем,
Меж тем нам судьбой уготована пища,
 
 
А кто недоволен своею судьбой,
Тот зол и не может жить в мире с собой!»
 
 
Сказала лиса: «Но и ныне, как встарь,
Не ленится – трудится каждая тварь,
 
 
Работой своей занимается всяк —
Строитель и сеятель, ткач и скорняк.
 
 
И ты бы, чем лени своей потакать,
Отправился лучшую пищу искать!»
 
 
Осел же в ответ: «Возражаю опять —
Не действовать надо, а лишь уповать,
 
 
Тогда обретешь ты награду свою
И здесь, на земле, и на небе, в раю!»
 
 
Услышав, что он помянул небеса,
Вести пререканья устала лиса,
 
 
И молвит: «Еще на бесплодных камнях
Денек попасешься – рассыплешься в прах!
 
 
Ступай же за мной: ведь дорогу я знаю
К земному, зеленому, травному раю,
 
 
Где скроется в травах и рослый верблюд,
Где каждый найдет и еду, и уют!»
 
 
О, если бы ослик наш, правду ища,
Спросил бы лису: «Отчего ж ты тоща?
 
 
Коль там и отрада, и пища для всех —
Скажи, почему поистерся твой мех?
 
 
Коль там наслажденье, коль рай там земной,
Что ж ты истекаешь голодной слюной?
 
 
Коль там – насыщенье всем бедным и нищим,
Что ж взор твой тревожен, а облик столь хищен?»
 
 
Но мыслить и спорить осел перестал,
Он веру утратил, душою устал.
 
 
Взял голод свое: лишь мечта о траве
Росла и цвела у осла в голове!
 
 
Обещанный рай наяву ему снился,
И он за лисицей бегом устремился:
 
 
Ведь что б ни случилось и ныне, и впредь —
Осел по-ослиному станет реветь!..
…………………………………………….
 
 
…Когда ж подошли они к страшной пещере,
Лев прыгнул, взъярившись и зубы ощеря,
 
 
Но, слабый, больной – он допрыгнуть не смог…
Осел же взревел – и сквозь лес наутек!
 
 
Вскричала лиса: «Он же был в двух шагах!
Зачем поспешил ты, о доблестный шах?
 
 
Нам сила терпенья от Бога дана,
Но клонит к поспешности нас сатана!
 
 
Не скажет ли ныне лесное зверье,
Что вовсе померкло величье твое?»
 
 
Ругая себя, от стыда присмирев,
«Ну что ж, ты права, – ей ответствовал лев. —
 
 
Ведь голоден я и немного ослаб…
Ах, снова сейчас подстеречь мне осла б!
 
 
Конечно, теперь бы я не сплоховал,
Подполз бы поближе – и вмиг разорвал!
 
 
Поэтому вновь отправляйся к ослу:
Я славу воздам твоему ремеслу,
 
 
Коль сможешь ты лестью его окрутить
И снова к пещере моей возвратить!»
 
 
Лиса ему: «Самое хитрое слово
Не сразу к тебе приведет его снова.
 
 
Но там, где бессильно величие льва,
Поможет ослиная нам голова:
 
 
Она постоянно полна всяких бредней,
Так пусть же исчезнет в ней разум последний!..»
…………………………………………….
 
 
…Лисица к ослу возвратилась бегом,
А тот: «Говорить не желаю с врагом!
 
 
Я думал, что искренна дружба твоя,
А ты сговорилась со львом, как змея!»
 
 
Лиса отвечала: «Нет, страх твой нелеп:
Ведь если бы там и взаправду был лев,
 
 
А я бы жила и питалась там всласть,
То как бы от львиных зубов я спаслась?
 
 
Но я потому и сыта и жива,
Что там только призрак ужасного льва, —
 
 
Он травы обильные оберегает,
Зашедших слонов, носорогов пугает!
 
 
Теперь же прошу я меня извинить:
Уж слишком хотелось тебя накормить —
 
 
Такой ты был тощий, так жаль тебя было…
О призраке льва я сказать позабыла!»
 
 
А он ей: «Со львом ты спозналась сперва,
Теперь говоришь мне о призраке льва!
 
 
Ты хуже змеи: та язвит только тело,
А ты умертвить мою душу хотела,
 
 
Меня побуждая в безверие впасть,
Чтоб прямо ко льву я отправился в пасть!»
 
 
А та: «Наша дружба прекрасней вина —
Чиста и прозрачна до самого дна!
 
 
Поверь – охраняет лесные владенья
Не лев, а всего лишь его привиденье!
 
 
В случайной ошибке меня не вини,
Отбрось подозренья и дружбу цени!
 
 
Хоть много напраслин возводят на лис,
Но мы же друг другу в любви поклялись!»
 
 
Пытался осел удержаться, как мог,
Но голод мутил и сбивал его с ног.
 
 
«Послушаюсь, – думает, – снова лису,
И этим от голода брюхо спасу,
 
 
А если и сгину от львиных когтей,
Все ж стихнет бурчанье в пустом животе!..»
……………………………………………..
 
 
…Уча, что смиренье – превыше всего,
Пал жертвой осел живота своего:
 
 
Все мысли его полонила трава!
И снова он встретил свирепого льва —
 
 
И был на куски им разорван жестоко!..
Тут лев отлучился – испить из потока,
 
 
А в эти минуты лиса сожрала,
Не в силах терпеть, мозг и сердце осла!
 
 
«Лиса! Отвечай мне: где мозг и где сердце?!»
Казалось бы, хитрой уж не отвертеться,
 
 
Ан нет – удалось: «Их и не было, шах!
Он был бессердечный, безмозглый ишак!
 
 
Ведь ты его встретил – и не уничтожил,
Он словно бы умер – и заново ожил,
 
 
Ему привелось Страшный суд пережить!
Но вновь он решился со мною дружить,
 
 
Опять согласился сюда припереться, —
А ты говоришь о мозгах и о сердце!
 
 
В затменье души он не видел ни зги, —
Какое там сердце, какие мозги?!.»
 

Притча говорит о тщетности дальнейшего обучения того ученика («ловца»), который не сделал практических выводов из прежних наставлений учителя («птицы»: этот образ напоминает о райских птицах, постоянно воспевающих хвалу Аллаху; в суфийской традиции птица – символ души праведного шейха-наставника). Сюжет был воспроизведен целым рядом как мусульманских, так и христианских авторов.

Д. Щ.

Три совета

 
Молила пичужка, попавшая в сеть:
«Ловец, отпусти меня! Дай улететь!
 
 
Тебе не нужна я нисколько, клянусь,
Ведь мяса во мне – на один только кус!
 
 
Меня ты проглотишь, а прок-то каков?
Ведь сколько умял ты баранов, быков,
 
 
А все ж тебя голод терзает, как зверь:
Так пташкой ли малой наешься теперь?!
 
 
Но если к моим снизойдешь ты мольбам,
Тебе три совета я чудные дам!
 
 
На первый совет свое сердце настрой,
Отпустишь меня – и услышишь второй,
 
 
А третий я с ветки тебе пропою, —
Слова эти жизнь переменят твою!
 
 
Внимай моей речи и слушай теперь:
Не будь дураком, небылицам не верь!»
 
 
Тот молвил: «Совет твой понравился мне!» —
И вот уже птичка поет на окне:
 
 
«Второй мой разумный совет не забудь —
О том не печалься, чего не вернуть!»
 
 
И вот уже с ветки пичужка твердит:
«В груди моей лал драгоценный сокрыт!
 
 
Десяток дирхемов – таков его вес!
Богатством своим ты достиг бы небес,
 
 
Ты б славу обрел и правителем стал,
Но вот – не достался тебе этот лал!»
 
 
Как женщина в родах, завыл наш ловец:
«Себя обездолил я! Счастью конец!
 
 
О птица! О счастье! Вернись же в мой дом,
Я стану кормить тебя лучшим зерном!»
 
 
«Напрасных мечтаний, ловец, не таи!
Сколь быстро забыл ты советы мои:
 
 
„О том не печалься, чего не вернуть“, —
А ты загрустил так, что страшно взглянуть!
 
 
Тебе напрямик я сказала, в глаза:
„Мол, глупому вымыслу верить нельзя!“
 
 
Как десять дирхемов вмещу я в груди,
Коль вешу дирхем я? Ну, сам посуди!»
 
 
«Так, значит, – ловец убедиться желал, —
Нет лала, и ты пошутила про лал?!
 
 
Так дай же мне третий, последний совет!»
Но птица пропела: «Нужды в этом нет, —
 
 
Коль ты не усвоил и первые два,
То третий вместит ли твоя голова?!»
 
 
Взлетела – и след ее в небе простыл,
А глупый ловец в изумленье застыл…
 
 
…Напрасно ты сеешь зерно в солончак:
Совет мудреца не воспримет дурак.
 
 
Возьмешься латать его разум с утра,
А к вечеру вновь разрастется дыра!
 
 
Вам, мудрые, дам я совет на века:
Пропащее дело – учить дурака!
 

II. Угрозы нерадивым

Утраты, лишения и прочие кары постигают тех, кто по своей гордыне или жадности, лености или скудоумию противится Богу, напрочь отказываясь усваивать Его жизненные наставления. Однако наказание призвано вразумить душу, дабы впоследствии она, наученная горьким опытом, смогла исправиться. Даже физическая смерть – не конец, но только переход. Ведь Путь – вечен…

В образе дракона представлено животно-эгоистическое начало в самом человеке – нафс. Притча предупреждает о смертельной опасности, подстерегающей того, кто забывает о разрушительных потенциях своих плотских страстей и оставляет их «без надзора». При отсутствии ежедневных суфийских занятий, молитв и размышлений эгоистические желания ученика при первой же благоприятной возможности («солнце… согрело дракона, в нем жизнь пробудило») становятся реальной угрозой не только для него самого, но и для всех окружающих.

Д. Щ.

* * *

Притча содержит великое предупреждение человечеству: вспомним о ядерной энергии и других новооткрытых «чудесах», предназначенных для выгоды и славы. Человек думает, что смирил и подчинил себе начала, которые по сути своей остаются непознанными и смертоносными. То же относится к внутреннему миру самого человека: не зная духовно-психической реальности дремлющих в нас страстей, склонностей, сил, энергетических источников, можно с помощью профанических упражнений пробудить в себе страшного дракона. Отсюда вред оккультизма, магии и проч. Опытный наставник (шейх) обращается осторожно с внутренним миром наставляемого и учит тому же его самого. Страсти, которые, казалось бы, смирены и умерщвлены, могут, подобно дракону, «пробудиться» и принести страшные беды.

М. Х.

Дракон

 
Есть старый рассказ об охоте на змей:
Внемли и понять его тайну сумей!
 
 
Охотник старался змею изловить,
Чтоб ею людей на базаре дивить.
 
 
Без отдыха шел он весь день напролет,
Блуждал по горам, где сугробы и лед,
 
 
И, жаждой наживы все дальше влеком,
Вдруг видит: валяется мертвый дракон!
 
 
Сколь мало о людях мы знаний имеем,
Сколь часто дивимся драконам и змеям!
 
 
Мы – высшее чудо и гордость Творца —
Готовы на гадов глазеть без конца:
 
 
За то и лишаемся мы благодати,
Забыв об Адамовых сане и стати!..
 
 
…Охотник был счастлив, он гордо сказал:
«Возьму я дракона с собой на базар,
 
 
Небось, о подобном чудовищном гаде
Ни разу не слышали люди в Багдаде!»
 
 
Дракон был ужасен, огромен, тяжел
И толст, словно древнего дерева ствол,
 
 
И долго охотник отвратного гада
Волок: ведь его ожидала награда!
 
 
И вот, наконец, из последних он сил
Ту жуткую тварь на базар притащил.
 
 
Но в туше ужасной таилась угроза:
Дракон не издох – лишь застыл от мороза.
 
 
Чтоб чудо увидеть, сошлись все и вся,
Добывшему змея монеты неся.
 
 
И сотни и тысячи – стадо людское —
Вкруг змея сновали, не зная покоя.
 
 
Охотник, безмерно гордясь, делал вид,
Что страшный противник им в битве убит,
 
 
И, чтоб убедить всех глазеющих в том,
Связал он дракона толстенным жгутом.
 
 
Однако же солнце все выше всходило,
Согрело дракона, в нем жизнь пробудило:
 
 
Змеиною злобой душа распалилась,
И тело огромное зашевелилось!
 
 
И дали зеваки тогда стрекача,
Безумно крича и упавших топча.
 
 
Услышав же вопли и стоны людей,
Порвал свои путы чудовищный змей —
 
 
И с ревом взвился, словно вихрь, над толпою,
Почти полумертвой, от страха слепою!
 
 
Вот тут-то ловец себе задал вопрос:
«Ужель свою гибель с горы я принес?!»
 
 
И впрямь его змей разъяренный схватил,
Как зайца, разумную плоть проглотил,
 
 
И, морду подняв, завывая от злости,
Прижался к столбу и смолол его кости…
 
 
…Ты хочешь понять, в чем великий секрет
Твоих неудач, и болезней, и бед?
 
 
Для злой твоей воли обилье невзгод —
Спасительный хлад, усыпляющий лед!
 
 
Ты буйством страстей свою душу не грей,
Пусть спит, леденея, прожорливый змей!
 
 
Ты сердце соблазнами в грех не вводи,
Дракона застывшего не разбуди!
 
 
Проснется – тебе его не усыпить,
Напрасно ты станешь молить и вопить!..
 

Рассказ говорит о том, что духовные причины происходящих событий сокрыты от простых людей, но явлены прозорливцам. Дервиш, несправедливо осужденный вместе с разбойниками, оказался, согласно внутренней связи вещей, наказанным по заслугам. Другая важная мысль этого рассказа: человек терпит кару за то, что «сам разрушил свой былой покой» – изменил своей миссии, предуказанной его же высшей Сущностью, «высшим Я».

Д. Щ.

Обет дервиша

 
Пойми рассказ – и укрепишься в вере!..
Почтенный дервиш в горной жил пещере
 
 
Наедине с молитвой, и годами
Кормился только сочным плодами
 
 
Дерев, что здесь же, на горе, росли.
Его уста обет произнесли:
 
 
Срывать плоды с деревьев не пытаться,
Лишь падалицей весь свой век питаться.
 
 
И, дав обет, с тех пор он никогда
Рукою с ветви не срывал плода,
 
 
Он клятву не нарушил бы, когда б
Не искушенье: ветерок был слаб,
 
 
Плоды не опадали много дней,
А голод становился все сильней.
 
 
Внезапно ветра налетел порыв,
Висящий плод к отшельнику склонив,
 
 
А тот о пище помышлял – и вот,
Забыв обет, сорвал рукою плод…
 
 
…Грабители, что днем в дома врывались,
В ту ночь от кары на горе скрывались,
 
 
Где дервиш обитал. Но их нору
Нашло царево войско поутру.
 
 
Меж них к властям доставлен был и дервиш:
При все уликах – отпираться где уж?
 
 
Как суд решит, уж так тому и быть…
Ему велели руку отрубить
 
 
Как члену шайки, а потом и ногу,
Чтоб он к разбою позабыл дорогу.
 
 
Едва лишь кисть отсек удар меча,
Как некто знатный подбежал, крича:
 
 
«Палач! Ужель совсем лишен ты страха?
Ведь это – дервиш, верный раб Аллаха!»
 
 
Палач халат свой в горе разорвал
И, пав на землю, к дервишу взывал:
 
 
«О благодатной наделенный силой,
Ведь я не знал! Прости меня! Помилуй!..»
 
 
Ответил дервиш, кровью истекая:
«Мне свыше кара выпала такая.
 
 
Я сам разрушил свой былой покой,
Обет нарушив дерзкою рукой.
 
 
За грех свершенный мы страдать должны.
Вина на мне – нет на тебе вины!»
 

Смысл притчи в том, что не преодоленный мюридом порок, не исправленное им негативное свойство характера (в данном случае – невнимательность и излишняя доверчивость) не однажды, но раз за разом ввергает его в несчастье («колодец») – до тех пор, пока мюрид не исправит свой изъян внутренним усилием…

Д. Щ.

* * *

«Пока хозяин плакал о пропаже» – это, можно сказать, архетипическое описание состояния человека в земной жизни. Чем же обусловлено такое состояние? Руми отвечает однозначно: «Пропажей». Чего же лишился человек еще перед приходом в наш мир, какую «пропажу» он оплакивает? Об этом говорится в Библии и Коране: в результате ослушания первых людей «змий» («вор» из притчи) «украл» у них вечную жизнь и райское блаженство. И в последующей земной жизни эта ситуация повторяющихся грехов, ведущих к потерям, постоянно воспроизводится – до тех пор, пока сам человек не возненавидит свой греховный недуг и не очистится от него. В данной притче, очевидно, неосмотрительность и жадность горожанина идут рука об руку, причем второй порок является причиной первого. Жадность, приверженность к материальным удовольствиям («в предвкушенье шашлыка барана вел») свойственна горожанину уже в начале притчи. А в конце притчи тот же грех приводит его в буквальном смысле на дно «колодца»…

М. Х.

Украденный баран

 
Раз некто, в предвкушенье шашлыка,
Барана вел. Тут вор исподтишка
 
 
Веревку перерезал – и дал деру.
Видать, в тот день шашлык достался вору.
 
 
Пока хозяин плакал о пропаже,
Сел у колодца совершивший кражу
 
 
И стал кричать: «Увы, мой кошелек!» —
И этим потерпевшего привлек:
 
 
«О чем твой плач?» А вор: «Да ты едва ли
Поможешь мне! Сто золотых упали
 
 
В колодец. Если ты достанешь их,
То дам тебе я двадцать золотых!»
 
 
А тот: «Коль деньги извлеку оттуда,
Взамен барана я куплю верблюда!»
 
 
И он разделся, и в колодец – прыг!
А вор унес одежду в тот же миг…
 
 
…Кто бдительность утратил, тем придется
Сидеть, пока не вытащат, в колодце!..