Текст книги "Чёрный как ночь (ЛП)"

Автор книги: Дж. С. Андрижески

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Я хотела умереть. Я была уверена, что это меня убьёт.

К тому времени я почти хотела, чтобы это меня убило.

Спустя, казалось, целую вечность он кончил.

Это тоже было больно.

Как будто слишком много всего вторглось в слишком маленькое пространство.

Его удовольствие почти ослепило меня, такое ошеломительное, что я захныкала ему в шею, и издаваемые им звуки сделались беспомощными, даже уязвимыми. Слезы катились по его щекам, когда он поднял голову, все ещё толкаясь в меня. В те несколько секунд я видела, как его лицо сделалось почти детским, пока он ещё сильнее вдалбливался в меня. Он говорил на каком-то другом языке. Я не понимала его, но исходящие от него чувства под конец выражали привязанность… почти любовь.

Я онемела. Я больше не знала, где нахожусь.

Я не знала, кто я.

Когда он наконец закончил, он обнял меня, обхватывая руками мою спину и не выходя из меня. Я ощутила, как эта острая часть его отступила, но он оставался во мне, все ещё почти твёрдый, и прижимался ко мне с очередным приливом того жара. Я чувствовала, как от него очередным насыщенным облаком исходит тепло и привязанность, как он крепче обнимает меня, тяжело дыша мне в грудь.

– Ты моя, – пробормотал он, стискивая мои волосы руками. – Ты моя, – он целовал моё лицо, затем горло, говоря со мной по-русски, затем на том другом языке, который я один раз слышала от Блэка – когда он читал те странные надписи на стенах в Почётном Легионе.

– Ты моя, – сказал он мягче, лаская мою щеку своей.

Я не шевелилась. Я смотрела в темноту потолка и гадала, как я не умерла.

Глава 9
Солоник

Он сделал это ещё четыре или пять раз перед тем, как впервые ушёл.

Я не очень-то считала.

Некоторые из этих раз слились воедино… все, что я знала – это то, что к концу последнего раза я умоляла его остановиться, и он наконец-то послушал. К тому времени он убрал кляп. Он заявил, что никто не услышит, если я буду кричать – как бы громко и как бы долго я ни кричала – и к тому времени я настолько затерялась между его сознанием и своим собственным, что мне даже не пришло в голову ставить его слова под сомнение. Я была измотана, пережила такую боль, какой, кажется, не испытывала никогда в жизни, даже когда меня подстрелили в Афганистане – когда я в последний раз была почти уверена, что умру.

Он сказал, что его зовут Солоник.

Он мало что рассказывал о себе.

Я спрашивала о нескольких вещах только ради того, чтобы его отвлечь. Возможно, какая-то часть меня лелеяла слабую надежду, что я сумею повлиять на него, пусть даже чуточку, если сумею забраться в его голову. Но даже учитывая то, насколько он разорвал мой разум, чтобы проникнуть внутрь меня, я практически не заглянула в него. Возможно, что-то из этого было особенностью расы, различия, которые Блэк упоминал, но не объяснил полностью. Возможно, отчасти дело в том, что и понимать-то было нечего.

Возможно, он был скорее животным, нежели личностью.

Отчасти дело могло быть в моем нежелании подходить к нему или его разуму ближе, чем я уже подошла. Возможно, я также боялась разозлить его, учитывая, что пока он не уставал причинять мне боль… своим разумом, по крайней мере.

Тот час или около того, когда он отсутствовал, я лихорадочно работала, стараясь избавиться от верёвок, привязывавших мои запястья к стене. Я пыталась пустить в ход зубы. Я пыталась подвинуть кровать ближе к столу, где, как мне думалось, может получиться пнуть лампу со стола и воспользоваться осколком стекла против верёвок.

Я так и не приблизилась к столу ближе, чем на смехотворные пять метров.

Я ничего не добилась, если не считать кровотечения из запястий в пугающих количествах, отчего по простыням на кровати-кушетки разбрызгались красные капельки. В верёвках также оказалось недостаточно слабины, чтобы мои руки выскользнули за счёт крови.

Все это время я пыталась дотянуться до Блэка, но и с этим мне повезло так же, как с остальным – то есть никак.

Перед уходом Солоник снова вставил мне кляп, так что все это время я ещё и пыталась избавиться от кляпа, даже пыталась разжевать его зубами. Я не могла достаточно сомкнуть челюсти, чтобы преуспеть, а звуки, которые я в результате издавала, получались недостаточно громкими, чтобы проверить его теорию о том, что меня никто не услышит.

Очевидно, этот парень не впервые имел дело с удерживанием заложниц и изнасилованием.

Когда он вернулся через дверь после всего этого и увидел кровь, покрывавшую все простыни, он несколько раз цыкнул, затем осмотрел мои запястья. Я ощутила, как он решил, что они в порядке. Вообще-то, я чувствовала все, что он думал – по меньшей мере, все, что он позволял мне чувствовать… я не могла избежать его сознания, когда он сидел так близко ко мне на кровати.

Затем он сказал, что хочет снова меня изнасиловать, и я начала плакать.

Как и прежде, ему было все равно.

После этого он подтащил один из пакетов, который принёс с собой, и поставил передо мной еду. Ужин, видимо. Пахло и выглядело как Пад Тай[9]9
  Пад Тай – классическое блюдо тайской кухни из обжаренной рисовой вермишели с овощами и ароматным соусом. Блюдо из рисовой лапши, приготовленное на гриле, считалось уличной едой и в местных местных ресторанах Тайланда.


[Закрыть].

Он убрал кляп, целуя меня в щеку, пока развязывал узел.

В этот раз я не ждала. Я проигнорировала его слова о том, что никто меня не услышит, и завопила во всю свою грёбаную глотку.

Я орала, пока он не ударил меня или не вырубил каким-то иным способом.

Очнувшись в следующий раз, я все ещё была обнажённой, но он свернулся рядом со мной.

Я посмотрела на него, гадая, сумею ли убить его, разорвав горло своими зубами. Я едва осознала эту мысль, а он уже открыл глаза. Взглянув на меня, он усмехнулся, и это беспричинно взбесило меня до такой степени, что я честно не думала, что когда-нибудь хотела так сильно убить кого-то, как хотела убить его в те несколько секунд.

Однако я ничего не сказала. Я просто смотрела, как он садится. Он немного поморгал в свете свечей, потирая лицо одной рукой. Я видела, как на мышцах его руки переливается детализированная татуировка похожей на дракона рыбы. Теперь единственное освещение в комнате исходило от полудюжины белых свечей, которые он зажёг на алтарной лавке.

Он запихнул кляп обратно, вопреки моему сопротивлению, затем свернулся вокруг меня и улёгся обратно спать, обвивая меня руками и душа своим присутствием.

Он казался полностью довольным.

Когда я проснулась в следующий раз, это было из-за запаха кофе.

Когда я открыла глаза, он стоял надо мной, слабо улыбаясь, одетый в белую классическую рубашку и синие джинсы. Он держал стаканчик, кажется, с настоящим кофе, и изучал моё лицо.

– Я сниму это, – сказал он предостерегающим тоном, указывая на кляп. – Но никаких криков. Да?

Поколебавшись лишь секунду, я кивнула, подавив свою ярость.

Однако он улыбнулся, и по выражению его лица я понимала – он это почувствовал.

Что ещё хуже, я чувствовала, что это показалось ему милым.

Сев рядом со мной на кушетку, он щёлкнул пальцами, чтобы я повернула голову, затем принялся развязывать узел.

Выплюнув остатки кляпа, как только он его убрал, я наградила его тяжёлым взглядом.

– Я думала, ты сказал, что никто не услышит моих криков? – сказала я.

– Я услышу, – сказал он, приподнимая бровь и подчёркивая первое слово. – Слишком рано для такого дерьма, ilya. Ты не можешь убежать. Чертовски заводит, что ты пытаешься, но поверь мне, когда я говорю это – я не буду беспечен с таким призом. Мой член считает тебя шоколадкой… – он улыбнулся, когда я скривилась, отворачиваясь.

Я чувствовала, как он изучает моё лицо. Он наблюдал, как я делаю глоток кофе.

– Ты поедешь со мной, ilya. Когда я закончу свою работу здесь.

Я тихо фыркнула, прикусив язык, пока не ощутила вкус крови.

– Планируешь забросить меня в багажное отделение? – холодно поинтересовалась я.

Он даже не моргнул.

– Частный рейс. Я бы предпочёл, чтобы мистер Счастливчик не знал, что ты все ещё жива, а не мертва, как я ему сказал, так что я предпочту использовать своих людей, – он продолжал смотреть, как я пью кофе, хотя я отказывалась смотреть на него в ответ. От него снова хлынула волна жара. – Gaos, ты вызываешь желание трахнуть тебя уже тем, как ты на меня зла.

– Зла? – я повернулась, сверля его взглядом. – Ты думаешь, я «зла» на тебя? Что мы просто немного повздорили, пока ты насиловал меня и привязывал к мебели, Солоник?

Он пожал плечами, губы опустились в безразлично-хмуром выражении.

– Я думаю, что ты видящая, прекрасная видящая, и ты можешь лишь притворяться, что тебе так долго не нравится секс… какой бы упрямой ты ни была, – его голос сделался резче. – Как бы мне ни нравилась эта битва сил воли между нами, мне не терпится услышать от тебя тот звук, когда мой hirik проникнет в тебя под нужным углом. Я подумываю, не опоить ли тебя, совсем немножко, ровно настолько, чтобы ты расслабилась, и потом ты быстро перестанешь жаловаться… ты почувствуешь мой hirik там, где должна почувствовать, и захочешь ещё…

Я застыла, глядя на него.

Затем посмотрела на кофе в моей руке.

Меня омыла столь интенсивная ярость, что я не думала о последствиях. Я как можно резче швырнула в него кофе. Я сделала это быстро, но он тоже оказался быстр. Он в мгновение ока поднялся на ноги, так что стаканчик врезался ему прямо в грудь, а не в лицо, куда я целилась. И все же он издал болезненный «ахххх» звук, когда крышка слетела со стаканчика, окатывая его обжигающей жидкостью.

– Бл*дь! – зарычал он, тут же скидывая рубашку и сухой частью протирая грудь, где уже проступила красная отметина от ожога. – Проклятая сука…

Он швырнул рубашку на пол, и прежде чем я успела отодвинуться, он кинулся на меня. Он пришпилил меня к матрасу, а я практически не успела осознать, что происходит. Я закричала, когда он сел, оседлав меня, и потянулся назад, вытаскивая из заднего кармана какой-то чёрный набор инструментов на молнии и бормоча себе под нос на русском.

Он переключился на английский, открыв набор и уложив его на мой живот. Я посмотрела вниз, когда он вытащил шприц из-под эластичных резинок, удерживавших его на месте.

– Это было не в грёбаном кофе, ilya, – прорычал он. – Кофе был для тебя. Я ощутил, как тебе его не хватает… я принёс его для тебя.

Я издала неверящий смешок. В этот раз он наградил меня тяжёлым взглядом, впервые выглядя сердитым.

– Почему ты такой ребёнок?

– Ребёнок? – переспросила я, едва контролируя ярость. – Я веду себя… как ребёнок?

– Да… ребёнок, – прорычал он, взмахивая рукой со шприцем. – Все мы отбываем свой срок в этом. Это часть жизни видящего.

– Изнасилование?

– Принадлежность кому-то в сексуальном плане. Пребывание во владении, – сказал он. Продолжая удерживать меня одной рукой, он зубами снял крышку со шприца, холодно глядя фиалковыми глазами. – Так мы учимся. Так мы становимся взрослыми. Спроси своего драгоценного Блэка, – сказал он с лёгкой ядовитой насмешкой в голове. – Я слышал, он буквально пришёл в этот мир отсасывать людям. Почему, как ты думаешь, он явился сюда, пытаясь освободить маленьких детей? – презрение окрасило голос Солоника, когда он посмотрел мне в глаза. – Только щенок может быть настолько наивен. Так устроен мир. Это просто бизнес. Вот почему они послали меня сюда. Обучить его…

Стиснув мои волосы в руке, он дёрнул мою голову в сторону, обнажая шею.

Я сопротивлялась ему, и он крепче дёрнул за волосы, заставляя меня закричать.

– Нет, – прорычал он. – Игла порежет твоё горло, если ты дёрнешься. Не рискуй умереть из-за этого, ilya…

– Пошёл на*уй! – зарычала я в ответ, все ещё сопротивляясь. – Пошёл на*уй! Я хочу умереть! Все лучше, чем находиться здесь с тобой…

В конце концов, я ощутила, как он с раздражением сдался, а затем его присутствие омыло меня – густое, приторное, разглаживающее ярость в моем разуме, расслабляющее ту часть меня, которая хотела избить его кулаками. Поначалу я орала на него, ещё сильнее разъярившись от осознания того, что он делает, но ещё через несколько секунд я не смогла с ним бороться, он был слишком глубоко во мне. Я ощутила, как становлюсь отрешённой, расслабленной. Как только я сделалась более-менее не подвижной, он ловко ввёл иглу в мою вену, нажимая на поршень шприца.

Я ахнула, вздрагивая от давления, когда он ввёл в меня жидкость.

Я тут же ощутила, как мои мышцы начинают расслабляться.

– Почему ты просто не делаешь это со мной во время секса? – зло огрызнулась я, когда он убрал иглу. – Зачем вообще утруждаться с препаратами?

Он радостно улыбнулся, игнорируя мой сарказм.

– Требует слишком много концентрации, – сказал он, проводя пальцем по моей щеке. – Я хочу думать о траханьи… о том, как хорошо моему члену. Не о том, почему моя девушка стискивает свои мышцы, когда она должна раскрыться для меня, и ей должно быть так же приятно, как мне…

– Твоя девушка… – я задохнулась от этого слова.

Видя, как он нависает надо мной с улыбкой, и от него уже исходит этот жар, я ощутила, как отчаяние пытается завладеть моим сознанием. Слезы размыли все перед глазами, и я прикусила губу.

– Ты убийца, – сказала я ему. – Убийца детей… и насильник. Я никогда не буду чувствовать к тебе ничего, кроме презрения. Никогда.

Поначалу он выглядел озадаченным, его улыбка погасла. Затем его голос сделался серьёзным.

– Это не я, ilya, – сказал он. – Я не убиваю детей.

– Лжец… – сказала я, хватая ртом воздух и все ещё пытаясь бороться с наркотиком. – Лжец…

Он тихо щёлкнул, ласково убирая волосы с моего лица и качая головой.

– Вот что тебя беспокоит? Мою мягкосердечную ilya, которая скучает по своей сестре? – он поцеловал меня в щеку, но я напряглась, ощущая очередную сильную боль в груди при упоминании Зои. Я знала, что он прочёл меня. Я знала, что он забрал от меня Зои – и моих родителей – читая мои воспоминания о детстве и времени на войне, как будто эти вещи и вовсе не принадлежали мне.

Если он и заметил моё расстройство, он его проигнорировал, снова щёлкнув, но уже тише.

– Не беспокойся из-за этого, маленькая. Я не убиваю детей. Я не делаю этого… никогда. Даже детей червяков. Я предавал их души забвению, вот и все. Я не тот мясник, которым ты меня считаешь.

– Лжец, – прохрипела я, снова борясь со слезами. – Лжец… грёбаный кусок лживого дерьма… я никогда не поверю тому, что ты говоришь. Никогда. Что бы это ни было…

Но я поверила ему.

Вероятно, он тоже это знал, потому что он улыбнулся. Я все ещё наблюдала за его фиалковыми глазами, пытаясь придумать, что бы такого похуже сказать ему, когда он скользнул пальцами в мои волосы.

Затем он опустил рот, и момент был разрушен.

***

Он не оставлял меня одну несколько дней.

Ну, мне казалось, что прошло несколько дней. Я не знала, как было на самом деле. Здесь я не могла отслеживать ход времени. Я потерялась в свете и тьме, в его разуме, его прихотях. Я понятия не имела, когда он кормил нас и следовал ли он какому-то расписанию. Еду доставляли, мы ели, мы спали.

Все, что я знала – это то, что в какой-то момент я проснулась, а он не лежал рядом со мной.

Комната погрузилась в полную тьму.

Я лежала, прислушиваясь к нему, но слышала лишь собственное дыхание.

Образы попытались встать перед моими глазами, воспоминания о том, чем мы занимались ранее той ночью, что произошло, должно быть, несколько часов назад – за несколько часов до того, как я уснула. Я решительно отбросила образы и ощущения, прикусывая губу настолько, чтобы ощутить вкус крови.

Это становилось моей привычкой здесь, как я заметила.

И все же что-то в этом беглом вкусе воспоминаний переключило во мне какой-то рычаг.

Как только это случилось, я внезапно сделалась крайне, крайне бодрой.

Последние несколько дней я провела, узнавая о нем как можно больше, пусть даже понимая, что, скорее всего, никогда не сумею это применить. Наверное, это позволило мне на чем-то сосредоточиться. Это дало мне какую-то цель для достижения… возможно, если бы её у меня не было, я бы потеряла надежду. Я пыталась выведать у него о внуке Лоулесса, Пите, о том, где его держат. Ответы Солоника были смутными, но скорее снисходительными, нежели настороженными. Он явно не считал важным тот факт, что мне это известно. Он сказал несколько слов на тайском, но в основном я уловила вспышки изображений в его разуме.

Взбаламученная вода, запах рыбы и мочи, ржавые клетки…

Только спросив третий раз, я осознала, что вижу какую-то баржу.

Я попыталась получить что-то конкретное, но его разум оставался уклончивым, недоступным для выпытывания.

Рядом с ватами. Рядом с местом, где убийца оставлял тела, чтобы Солоник от них избавился.

Я попыталась получить от него личность убийцы, поскольку он продолжал настаивать, что это не он. По какой-то причине ответ на этот вопрос Солоник защищал более тщательно. Возможно, это верность своему работодателю, вопреки раздражению в адрес мистера Счастливчика за то, что тот «прятал» меня от него. Верность самому убийце. Какими бы ни были причины, я явно уловила, что Солоник не хочет, чтобы я знала. Его мысли на этот счёт казались почти личными, но я никак не могла понять, что это означало – если только они с убийцей не были друзьями в каком-то смысле.

Однако это ощущалось почти личным и, на мой взгляд, совершенно не имело смысла.

Солоник определённо не собирался когда-либо отпускать меня.

Какая бы правда ни скрывалась за убийцей детей и Солоником, я чувствовала, что моё время на исходе. В последние несколько периодов бодрствования я ощущала это с растущей срочностью. Время Солоника в Бангкоке подходило к концу. Чем он тут ни занимался, и какой бы ни была его настоящая связь с убийцей детей, скоро все будет кончено.

А тогда будет покончено и со мной. По-настоящему покончено.

Как только эта мысль обрела реальность, возникла ещё одна мысль.

Я выбираюсь отсюда. Сейчас же. Прежде чем он вернётся.

Даже если это значит убить себя.

Когда эта мысль пронеслась в голове, я посмотрела вверх, снова вспоминая то слабое дуновение воздуха над головой. Я смотрела при каждом удобном моменте, даже когда он уходил на несколько секунд, чтобы воспользоваться туалетом или заплатить за доставку еды, или когда он засыпал рядом.

Я пришла к выводу, что там определённо имелось окно, хотя оно было не только закрашено, но и заколочено. Доска отошла достаточно, чтобы пропускать лёгкие дуновения воздуха через неплотно закрытую ставню, вот и все. Я понятия не имела, куда вело окно; он явно держал меня где-то под землёй, но насколько я знала, то окно просто вело на верхний этаж того же здания.

Солоник запирал дверь комнаты, в которой держал меня, даже когда сам находился внутри.

Уходя, он запирал её с дополнительными мерами предосторожности. Я несколько раз слышала звуки, так что знала – с той стороны у него что-то вроде навесного замка, не просто замка в дверной ручке, который я могла бы сломать, если бы вырвалась на свободу.

Если бы вырвалась на свободу.

Все остальное было теорией, пока я не разберусь с этой частью.

Что бы я ни предприняла, чтобы выбраться отсюда, сначала мне нужны мои руки. И мои ноги.

Скользнув телом вниз по корпусу кровати, я забросила нижнюю часть туловища в обратную стойку на плечах. При первой попытке я потеряла равновесие, и мои ноги рухнули на кровать, живот отяжелел и задрожал от усилий и странного угла наклона. При второй попытке я сумела удержать равновесие. Послав безмолвную благодарность своему учителю йоги в Сисайде, я осторожно наклонила ноги и нижнюю часть туловища вбок, нащупывая ту часть стену, откуда я голыми ногами ощущала ветерок. Моя правая нога похлопала по этому фрагменту стены… сначала робко.

Потом немного сильнее.

Материал определённо поддавался. Он также ощущался совсем иначе, чем стена ниже. Фанера, возможно, ничего особенно толстого. Как будто покоробившаяся от воды, возможно, благодаря ветру. Я ненадолго потеряла равновесие и не сумела восстановить его из-за связанных лодыжек. Я приземлилась на кровать, тяжело дыша, затем тут же забросила себя в очередную стойку на плечах.

В этот раз я попыталась пнуть дерево.

Я не ожидала пробиться через само дерево.

Я хотела сломать стекло. Если бы я могла пнуть его прямо, то не сомневалась бы, что справлюсь, а вот под боковым углом я не была так уверена. Однако у меня не было вариантов, учитывая, что мои запястья привязаны к металлическому кольцу над кроватью. Я пыталась снова и снова.

Я чувствовала, как истекает моё время.

Я не хотела думать о том, где был Солоник… сжигал труп очередного ребёнка в своей больной пародии на «очищение», насиловал другую женщину… охотился на Блэка.

Комбинация этих мыслей заставила меня стиснуть зубы. В этот раз я крепче замахнулась туловищем, вкладывая в удар почти весь свой вес.

Наградой мне стал треск.

Я также потеряла равновесие. Мои ноги и нижняя часть туловища грохнулись на кровать. К тому времени я вспотела, и мои запястья так сильно болели от повторяющегося трения, что я искусала язык от боли. И все же я не стала ждать, а вскинулась в очередной стойке на плечах. В этот раз я швырнула все своё тело на фанерную перегородку.

Меня поприветствовал звук чего-то ломающегося. Я издала тихий хрип, вновь теряя равновесие.

Когда в этот раз я встала на плечах, я работала над тем, чтобы поддеть голыми пальцами ног край фанеры. Я несколько раз ахнула, напоровшись на острые края и чувствуя, как что-то порезало мой большой палец. Застонав от боли, прострелившей ногу, я протолкнула эту же ногу глубже в разлом, пока наконец не ощутила то, чего ждала.

Куски повалились на мою ногу, исполосовав кожу. По меньшей мере, один большой кусок выпал из проделанной мной дыры и приземлился на кровать.

Доставая пальчики и ногу из фанеры, я снова несколько раз ахнула, потому что ещё сильнее порезала кожу. Крепче прикусив губу, чтобы не закричать, я лихорадочно ощупывала кровать ногой и спиной, пока не нашла осколок и не осознала с облегчением, что он действительно такой большой, каким показался мне при приземлении. Затем я приподняла тело на кровати, снова вздрогнув от боли в ноге, когда кровь из пореза запачкала простыни. Я снова нашла осколок ногами и сумела стиснуть его между ступней.

Держа как можно крепче, хрипя от сосредоточенной концентрации и почти-ужаса от мысли, что я могу уронить, я снова сползла по кровати, а затем забросила нижнюю часть туловища вверх, в этот раз принимая позу плуга и поднимая ноги за голову, туда, где находились мои руки. Я сумела при этом удержать стекло, все моё тело дрожало от напряжения, пока я зажимала кусок стекла между ступнями.

Снова хватая ртом воздух, я позволила ногам упасть на матрас, все ещё тяжело дыша от усилий.

Я не стала ждать и начала усиленно пилить верёвку.

Казалось, это заняло целую вечность.

Во время этого я едва дышала. Я методично пилила, стискивая осколок мёртвой хваткой, явно порезав руки и пальцы в своей решимости не уронить его. Стекло сделалось скользким от пота – затем от крови – но я все равно стискивала его со всей силой, какая только оставалась в моих пальцах, решительно пиля верёвку между запястий, прямо там, где я натянула её руками. Я задевала запястья и вздрагивала, но не останавливалась, не ослабляла хватки. Я продолжала пилить, закрыв глаза и стискивая челюсти, видя своим разумом, где расходилась каждая ниточка.

Когда наконец-то получилось, какая-то часть меня поначалу не поверила.

Я все ещё сжимала в руке осколок, все ещё держалась за него как за спасительный круг, когда внезапно я дёрнула за запястья, и они совершенно отделились от стены и друг от друга.

Потребовалась каждая капля моей силы воли, чтобы не закричать в голос.

Я позволила себе два глубоких вздоха, затем резко дёрнулась в сидячее положение. Не выжидая, я начала пилить верёвку на лодыжках.

Это заняло не так долго… угол был более удобным. И все же я не вынимала кляп, пока не разрезала последние нити верёвки.

Я тут же встала на постели. Схватив пальцами край фанеры, я с изумлением осознала, насколько свободно она болталась. Одним из своих пинков я действительно расшибла дерево надвое, и теперь, когда я за него дёрнула, кусок фанеры оторвался от окна и остался в моих руках, а на кровать посыпалось ещё больше стекла. Я крепче дёрнула за дерево.

Я видела там свет. Искусственный, но я ощущала лицом воздух. Я ощущала дым. Дизельные пары. Еда.

Мимо меня прошли ноги, и я застыла, глядя вверх.

Женщина в красном платье. Она прошла мимо окна, её ноги находились на уровне моих глаз, и посмотрев в обе стороны, я осознала, что мы находились в переулке. Стояла ночь.

Теперь, когда фанера исчезла, я слышала где-то уличное движение.

Я не вообразила это себе прежде. Но почему Солоник оставил меня в комнате с доступом к улице?

Но я уже знала, почему.

Я не понимала точно, откуда мне это известно, но должно быть, я тоже уловила это от Солоника. Он знал местных людей. Они и прежде слышали звуки из этого места… они считали его чокнутым русским, которому нравилось грубо обращаться со своими девушками. Никто не шутил с ним из-за его связей с мафией. Из-за его связей с «мистером Счастливчиком».

Я почти получила портрет последнего в своём сознании.

Выбросив это все из головы, я крепче дёрнула за дерево, отчаянно стараясь его отодрать. Я не сомневалась, что Солоник всерьёз говорил о том, что заберёт меня с собой, когда будет уезжать из Таиланда. Я даже уловила проблески того, что он имел в виду. Москва. Возможно, Рига, поскольку ему не хотелось быть слишком близко к людям мистера Счастливчика, пока он меня «укрощал», как он сам об этом думал.

Это слово вызвало во мне очередную волну отвращения прямо перед тем, как я всем весом навалилась в попытке отодрать фанеру с окна.

В этот раз отвалился более крупный кусок.

Зазубренные куски стекла торчали из нижнего края оконного проёма, но я не сумела подавить вздох облегчения из-за того, что здесь не было решёток. Я начала руками вытаскивать крупные куски стекла из металлической рамы, теперь уже почти не обращая внимания на то, что снова режу себе руки. Затем я подобрала дерево и выломала то, что не могла вытащить. Решив, что проделала достаточную работу, я спрыгнула с кровати, направляясь в тот угол, где время от времени видела сумку с одеждой Солоника.

Я ощупала весь стол и скамейку, но её там не было.

Поколебавшись буквально полсекунды, я ненадолго включила свет.

Я осмотрела комнату за два поворота головы, ища что-нибудь – да что угодно – что я могла надеть, но даже простынь с кровати исчезла.

Потом я вспомнила. Накануне Солоник что-то бормотал насчёт стирки.

Вспомнив это, я тут же выключила свет.

Я стояла там, гадая, как далеко я сумею уйти голая и покрытая кровью, но затем осознала, что мне совершенно похер.

«Блэк? – нерешительно послала я. – Блэк? Ты меня слышишь?»

Тишина.

Больше я ждать не могла.

Спешка буквально заставляла меня лезть из кожи вон. Я больше не могла сказать, паранойя это или реальность; и для какой-то части меня разница почти не имела значения. Если я не выберусь сейчас, я не выберусь никогда. Я это знала. Я не получу второго шанса; Солоник об этом позаботится.

Как только пришла эта мысль, я за несколько шагов пересекла комнату и вскочила на тонкий матрас. Я схватилась за оконную раму так крепко, как только могла, и подтянулась, морщась от боли, когда стекло под давлением моего веса ещё сильнее располосовало ладони. Игнорируя это изо всех сил, я протолкнула в проем голову и плечи и вдохнула влажный воздух. Он пах курицей, чили, потом и усталостью, но в данный момент он казался мне самым свежим воздухом в моей жизни.

Ощутив внезапный прилив энергии уже от того, что наполовину просунулась в проем, я принялась ползком преодолевать остаток пути, крича во все горло, когда моя нога напоролась на осколок стекла, а другие оцарапали спину и плечо.

Затем я оказалась на свободе.

Я опустилась на колени, хватая ртом воздух. Затем я поднялась на ноги.

Едва встав, я уже бежала изо всех сил в ту сторону, откуда слышала машины.

***

Свист и пошлые комментарии следовали за мной, как только я добралась до фонарей, нервно хихикая.

Пожилая женщина кричала на меня на тайском, указывая вверх-вниз и нахмурившись перед тем, как сплюнуть на тротуар. Я не потрудилась её прочесть, но уловила проблески – наркоманка… фаранг[10]10
  Так тайцы называют всех иностранцев с белым цветом кожи. Люди с черным цветом кожи (из США, Англии или других стран Запада) тоже не остались в стороне, но их называют не иначе, как чёрный фаранг. Само по себе слово, по идее, оскорблением не является, а эта женщина, видимо, имела в виду «иностранная шлюха».


[Закрыть] шлюха. Я посмотрела в обе стороны улицы, сканируя лица и не видя ни одного из них, едва слыша голоса и замечая пристальные взгляды. Я боролась с паникой, пытаясь решить, в какую сторону бежать, с какой стороны он появится с наименьшей вероятности.

Я никак не могла знать.

Я пробежала уже несколько кварталов. Я пыталась бежать по прямой. Я следовала за самыми громкими звуками, но могла и ходить по кругу.

Он мог быть где угодно.

Я понятия не имела, где находилась. Я совсем не знала Бангкок.

«Блэк? – подумала я ещё тише, чем прежде. – Блэк? Ты там?»

«МИРИ! МИРИАМ БОЖЕ МОЙ! МИРИ! МИРИ!»

Я вздрогнула, едва не упав на колени, когда его разум взорвался в моем. Я выставила руку, видела, как люди ходят вокруг меня, таращась на меня и выглядя как призраки.

«МИРИАМ! ГДЕ ТЫ? ГДЕ ТЫ?»

«Я не знаю… я на улице. Я… мне надо выбраться отсюда, Блэк. Я не знаю, где я. Как мне отсюда выбраться? – я посмотрела на себя, тяжело сглотнув. – Я привлекаю внимание. Я не могу здесь оставаться…»

«Где ты? Какая улица? – я чувствовала, как его паника все ещё клубится во мне, но военный парень вернулся. Я ощутила это в его сознании, и это каким-то образом меня успокоило. – Какая улица, Мири?»

Его разум переключился в режим острой сосредоточенности.

«Неважно, – подумал он в моей голове. – Поблизости есть такси?»

Я осмотрелась по сторонам, затем увидела небольшую группу машин. «Да… несколько. Но Блэк…»

«Иди к обочине. Забирайся в первое такси, в которое сможешь. Я останусь с тобой. Я подтолкну их, если придётся. Один из них возьмёт тебя…»

«Подтолкнёшь их? – спросила я. – Как? Я думала…»

«Просто сделай это, Мири. Иди прямо к обочине. Сейчас же».

Я снова посмотрела на себя. В этот раз я ощутила проблеск его разума в своём.

Я почувствовала, как он понял, и в нем вновь взорвалась паника.

«ИДИ К ГРЕБАНОЙ ОБОЧИНЕ. СЕЙЧАС ЖЕ, МИРИ».

Я пошла, чувствуя, как он пытается своим разумом направить меня туда. Когда я достигла края дороги в проёме между уличными киосками, я опять мельком увидела короткий ряд такси. Пожилой мужчина-водитель уставился на меня с раскрытым ртом, когда я подошла к его машине.

«Куда мне ехать?» – спросила я у Блэка.

«Отель Хану. Скажи ему, что заплатишь тройную цену, если он доставит тебя за десять минут, – Блэк поколебался. – Обещай ему что угодно, Мири. Я доберусь до отеля раньше тебя… но я позвоню вперёд. Люди будут ждать тебя, Мириам…»

Я ощутила от него очередной прилив эмоций.

Горе ощутимо ударило по мне, вина…

В этот раз я отбросила это, резко ударяя по нему.

«Прекрати это, – зарычала я. – Я не могу сейчас справляться с твоим дерьмом!»