Текст книги "Погружение"

Автор книги: Дж. М. Ледгард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Однажды вечером Азиз принес тарелку с хлебом и кусками козлятины, и они поужинали вместе.

– Мне жаль, что с вами так обошлись, мистер Уотер. Большинство моджахедов необразованны. Стоило бы запретить прием мальчиков, не умеющих читать. Они должны читать Коран самостоятельно, чтобы принять решение о судьбе своей жертвы. А еще хорошо бы запретить накачивать наркотиками самоубийц с бомбами… наркотики мешают им думать.

– Такое бывает?

– Я однажды видел в Могадишо. Мне очень не понравилось. Я имею в виду, что в Пакистане тоже так поступают… А Пакистан – нелучший пример.

– Почему вы со мной разговариваете?

– Вас скоро здесь не будет, так или иначе.

– Что вы имеете в виду?

– Вас не убьют, – Азиз стиснул его руку, – Юсуф обещал.

Это были самые добрые слова, которые он слышал за время плена.

– Спасибо.

– Здесь нет ни одного образованного человека, с которым можно было бы поговорить. А еще, – голос Азиза упал до шепота, – нельзя верить сомалийцам. Даешь им денег на покупку лекарств для клиники, а они отсылают их своим детям. Оплачиваешь телефон, а они звонят родственникам. Нам, иностранцам, не понять, насколько сомалийцы замкнуты на себя. Настоящая религия Сомали – это Сомали. Они ничего не понимают в джихаде с практической точки зрения. Среди тех, кто здесь лежал, был юноша, который без раздумий отдал бы жизнь за джихад. А потом его пришел навестить дядя. Что бы он ни сказал, это оказалось для мальчика хуже смерти и хуже ада. Он поставил автомат и ушел, никому не сказав ни слова.

Джеймс кивнул. Сомали – неправильная страна. Сюда почти не приезжают иностранцы, но сомалийцы живут по всему миру. В одном селении работает Интернет, в другом люди умирают от жажды. Можно получить деньги переводом с другого конца света, но нельзя сохранить жизнь своего ребенка.

На другой вечер Азиз спросил о воде:

– Как по-вашему, что нужно делать с колодцами в Кисмайо?

– Именно для этого я и приехал.

– Вода слишком дорога для бедных.

Он готовился к этому моменту в Найроби – и в темноте, в которой пребывал, прежде чем стал мистером Уотером.

– Местная власть контролирует все водные ресурсы?

– Что вы имеете в виду?

– Вы должны избавиться от спекулянтов водой… любым способом. А когда все колодцы будут принадлежать администрации, их необходимо нанести на карту и сообщить всю информацию о них публично.

Азиз вытащил блокнот и шариковую ручку и стал делать пометки на арабском. Это ему нелегко давалось – он держал ручку примерно как ложку.

– Необходимо знать глубину каждого колодца и качество воды в нем. Чем ближе колодец к морю, тем выше вероятность, что вода будет солоноватая. В трущобах в воде могут оказаться нечистоты. Необходимо узнать, сколько людей пользуется колодцем. Отметить их все на карте. А уже потом установить честную цену за каждый колодец.

– А если люди по-прежнему не смогут платить?

– Тогда они должны получать воду бесплатно. Установите карточную систему. Вместо платы за чистую воду пусть строят баки для дождевой воды и дренажи. Власть должна следить за количеством воды и учить женщин ее сохранять. Ну и, наконец, придется пробурить скважины, защитить родники и выстроить очистные сооружения. Я могу помочь с этим.

– Вы уже помогаете, – Азиз взял его за руку.

У Азиза было три жены. Первая, из Ирака, умерла. Вторая работала врачом в Эр-Рияде. Третья была сомалийкой. Первая жена принадлежала к мусульманской секте, возродившей языческий обычай почитания звезд. Когда они поженились, ей было пятнадцать, когда она умерла родами – восемнадцать. Азиз совершенно искренне заботился о роженицах и младенцах из трущоб Барии, раскинувшихся на пляже. А с тех пор как мусульмане захватили Кисмайо, эта забота стала еще заметнее.

– Здесь разве что воздух свободен. Жизнь здесь и в Эр-Рияде даже сравнивать нельзя. Дня не проходит, чтобы какой-нибудь ребенок не умер у меня на руках от вполне излечимой болезни. У людей нет работы. Не хватает еды. Нет школ. Все это мы хотим исправить. Три семьи живут в одной хижине. Постоянная угроза пожара, особенно в жаркие дни. Ветер приносит искру, и пальмовые листья и бумага тут же загораются. Люди сгорают заживо. А в сезон дождей еще хуже. Глина смешивается с содержимым выгребных ям… Я верю, – он заговорил громче, – что из-за множества людей, живущих в таких условиях, Сомали создаст новую чуму, которая распространится по всему миру.

– Вы имеете в виду холеру?

– Новую чуму.

– Ее можно сделать оружием.

Азиз вдруг дал ему пощечину. Одну.

– Я врач.

Его лицо исказилось от гнева.

– Вы водите компанию с убийцами.

И это была правда. Азиз умел лечить и спасал людей, но при этом испытывал слабость к проповедям, которые толком не слышал, к боевым знаменам, сверкающим клинкам. Он служил джихаду, а не гуманистическим идеалам. Он скучал по своей семье, он любил их; не так-то просто жить скрывая свою принадлежность к моджахедам. Он был холериком. У него случались вспышки гнева, а душевный надлом разжигал ненависть. Его фразы часто начинались с: «Я не могу позволить свиньям…»

Они сидели молча, а потом Азиз сказал:

– Холера уже появилась.

– Необходимо сообщить об этом.

– Здесь? И кому?

– ООН.

– Никогда.

– Вам нужна помощь.

Азиз сузил глаза:

– Крестовые походы еще не закончены.

– Что? – На самом деле он прекрасно знал, что сейчас произойдет.

– ООН – это прикрытие для крестоносцев. Рыцари креста.

– Даже ЮНИСЕФ[12]12
  Фонд ООН помощи детям.


[Закрыть]?

– Особенно ЮНИСЕФ!

Он вспомнил дыры в руках врача. Пряжку ремня.

– Эта проклятая организация слишком много о себе говорит, но слишком мало дает детям. Хотите узнать, что я думаю на самом деле?

– Да.

– По-моему, крестоносцев ведут евреи!

На бумаге эти слова показались бы невнятными, но Азиз произнес их с чувством. Он полагал, что джихад – это лечение, а война – удаление опухоли в экстремальных условиях.

– Что на самом деле нужно, – сказал он уже мягче, – так это выгнать крестоносцев и их рабов из мусульманской страны Сомали, чтобы люди могли жить в исламском государстве.

Он очень устал, но вынужден был ответить. Говорил он осторожно, и каждое слово падало, как камень.

– Что важнее? Помочь женщинам и детям, которых вы лечите, или следовать идеалам джихада?

– Для меня это одно и то же. Медицина – это милосердие, джихад – это долг.

– А я? Я крестоносец? Я пришел сюда, чтобы принести воду.

– Вы часть этого, – ответил Азиз, не задумываясь, – Аллах потребует с вас плату.

– Вы говорили, что я останусь в живых.

– Ла-ла-ла. Откуда мне знать волю Аллаха? Вы можете умереть, а можете сделаться праведником.

* * *

Лигурийцев разделили Пунические войны между Римом и Карфагеном, и они разделены до сих пор. Грязные улицы Спецы на лигурийском побережье, мусор, гниющие на солнце рыбьи головы – и дождь и холодный воздух Лигурийских Альп, с виноградниками, оливковыми рощами, абрикосами, инжиром и орехами в предгорьях, сыроварнями и дичью чуть выше и утками, гнездящимися на ледяных озерах в сезон миграции.

Ее хижина стояла высоко в горах, над Лигурийским морем. Сланцевая крыша, стены, сложенные из камней, бревен и мха, растущего на склонах. Квадратные окна с четырьмя стеклами в каждом. Когда она жила здесь, в доме всегда стояли цветы. Квартира в Южном Кенсингтоне была из тех, которые мог бы при случае навестить Питер Пэн, а вот хижина – двери и стены, покрытые резьбой в виде звериных морд и телами, косые лучи света, воздух, клочья облаков и море, видное сквозь туман, мокрый снег, деревья, – именно в такой хижине мог когда-то ожить деревянный мальчик.

Гора была двулика, как Янус. Один склон заливало солнце, он порос дубами и приморской сосной. Другой склон был окутан темнотой. Снег лежал там месяцами, там были альпийские луга, дубы и орешники и болота, в которые олени проваливались по ноздри. На этой стороне чаще шел дождь. Ферму, где она покупала еду, можно было найти разве что по дыму, идущему из трубы. Направляясь наверх вместе с вьючным пони, она частенько попадала в озеро солнечного света, когда переходила с одной стороны горы на другую, ту, что обращена к морю. В такие дни она снимала охотничью куртку и медленно карабкалась дальше, потея под солнцем. Куропатки вспархивали из подлеска, вилась пыль, а звук шагов отдавался в самых древних камнях планеты. Хижину она купила не по этой причине, но вот что ей очень нравилось: эта земля никогда не была дном ни Лигурийского моря, ни какого-нибудь другого. Если бы она была бессмертной, она могла бы сидеть на горе под луной и звездами, как в снежном шаре, и ни разу за миллион лет не замочить ног.

* * *

Он зашел в реку и через несколько шагов скрылся под водой.

Он часто ходил в «Голову сарацина» на Черч-стрит вместе с сестрой и ее друзьями, но никогда не задумывался о вывеске паба, пока не поступил в разведку. Он рос считая пустыню символом разорения, скуки… пустоты. Молитва, которую он в детстве читал перед сном, запах мыла, полотенца, латунные дверные ручки, ощущение дома, когда дождь стучит по окнам, «вывел из земли, в которой течет молоко и мед, чтобы погубить в пустыне»?

Детство Азиза было таким же, только наоборот. Его семья владела оазисом рядом со скалой, близ сирийской границы. Они уехали туда из Багдада на караване сверкающих машин. Скала заслоняла их от солнца, по утрам все было мокро от росы. Воды было вдосталь, рабочие выращивали овощи в полях. Из металлических кранов вода хлестала в цементные корыта. Верблюды пили до отвала. У лошадей были свои поилки. Шатры, просмоленные от ветра, стояли в стороне от животных. Когда Азиз мерз, его иногда выгоняли спать на улицу, потому что в песке было теплее.

Он был арабом, выросшим в бинарном мире. Ноль, один, ноль, один, один, пустыня, город, пустыня, город. В Багдаде он пил колу из банок. Смотрел вестерны. Друзей ему заменяли компьютерные игры. Парень из футбольной команды рассказывал, что у него были сексуальные отношения с девушкой. Там были диктатура, война с Ираном, выхлопные газы, клубившиеся над эстакадой в том месте, где она пересекает сама себя. А в пустыне были лошади и занятия по медицине. Сидя в шатре, ему приходилось каждые несколько минут стряхивать песок с учебников. Там ничего не производили, кроме кожи. Каждое живое создание в пустыне казалось ему драгоценным. Все они должны были существовать так, чтобы чувствовать себя созданием Божиим. В пустыне не было места. Она простиралась по Ираку, Саудовской Аравии и до самого Омана. Он брал лошадей и носился по ней, по этому морю в центре мира, по бесконечным, шуршащим, волнистым пескам. Этим Азиз был похож на Джеймса: если бы не чувство долга, он бы вернулся к лошадям.

Молитвы в пустыне были другие. Заметно прохладнее – из-за жары. Азиз осознал величие Корана в те ночи, когда видел горящие в небе звезды, – их было столько, и они были так далеко, что только Аллах мог создать их, и любая идеология по сравнению с ними казалась ничтожной.

* * *

Коллеги Дэнни были атеистами или агностиками, за исключением одной прихожанки англиканской церкви, которую однажды сбила машина на Фулхем-роуд. Она впала в кому, и семья попросила прочитать у ее постели молитву. Дэнни не хотелось этого делать, но момент для возражений был неподходящий. В больнице ей вручили для чтения «Песнь трех отроков». Слова ее поразили. Перед упоминанием земли и солнца была строка, явно взятая у шумеров: «Благословите Господа, все воды, которые превыше небес, пойте и превозносите Его вовеки».

Коллега была на пути к выздоровлению. Сама она не могла представить воды превыше небес. Если такое море будет в глубину всего-навсего как Солнечная система, и если там будут действовать те же физические законы, то давление на абиссальной глубине достигнет такого уровня, что у рыб вообще не будет скелета, и они будут походить на привидения.

Benedicite, aquae omnes, quae caelos sunt quae super caelos sunt, Domino, benedicat omnis Virtutis Domino.

* * *

Постепенно Джеймсу стало легко с Азизом. Иракец защищал его от суеты и беспорядка, царившего среди моджахедов. Они говорили об Америке.

– Вы говорите о достижениях. Разве торговый центр – достижение?

– Студенческий аргумент. Почему вы говорите только о шоппинге? Америка отправила человека на Луну.

– Так говорят.

– Посмотрите на себя. Саудовская Аравия готова к революции. Люди занимаются только покупками, больше для них ничего не существует. Страна в социальной коме.

– Величие, вскормленное таким образом, настоящее, – заметил Азиз и сменил тему.

Он не имел ни малейшего представления о правительстве и никогда не изучал политику, философию, историю или экономику. Он вел себя как рядовой протестант, полагающийся на веру в то, что его клиника превратится в систему здравоохранения. Томас Мор камня на камне не оставил бы от этого мировоззрения. И не только потому, что в основе его лежало мусульманское тщеславие, но и из-за его безысходности. Идея халифата не находила поддержки, потому что была безжалостной, во-первых, и не опиралась на закон, во-вторых.

Он признавал, что западная цивилизация больна: опухоль в подмышке размером с яблоко. Любой здравомыслящий человек это поймет. Он своими глазами видел и простоту мусульманского мира, и царившее в нем сострадание, видел, как здесь заботятся о больных и стариках. Но ведь многого он и не видел?

Им обоим доводилось убивать. Джеймсу – по приказу, в армии. Оправдывало ли это его? Азиз убивал, если считал человека виновным, его вели эмоции, гнев. Возможно, он слышал фразу, которой руководствовалась Аль-Каида: «Смерть врагам ислама – от пули, бомбы, алкоголя, наркотиков, слухов, рук убийцы, веревки или яда». Азиза терзали противоречия. Ему нравился Джеймс, и верилось, что он может стать мусульманином. А с другой стороны, он верил, что в том месте в груди англичанина, где должно быть сердце, нет ничего. Они лгали друг другу. Азиз попал в Сомали не по собственной воле. В своих письмах в Саудовскую Аравию он жаловался на отсутствие денег, планирования, на трудности общения с лидерами Аль-Каиды в Пакистане. Сомали – это не Афганистан, где боевики всегда могут укрыться и откуда опиум расходится по всему миру. Некоторые письма были полны ностальгии: «Как бы я хотел, чтобы вернулись наши вечера в Афганистане. Мечта сбылась, и плод ее оказался горек, но ведь где-то растут и райские плоды».

* * *

Открытых боевых действий в Сомали больше не будет. Джихадисты усвоили урок две тысячи шестого года, когда переоценили себя. Они стояли на границе с Эфиопией и объявили эфиопам священную войну. За это их уничтожили. Эфиопы завоевали Сомали за несколько дней, взяли Могадишо без боя и гнались за джихадистами до Кисмайо. В последовавшем за этим коротком сражении джихадисты были разбиты. Сотни боевиков отступили в мангровые болота, что вдоль границы с Кенией. Это непроходимые места с тропическими заливами, отмелями, приливно-отливными каналами, лихорадкой, жарой и флорой и фауной всех цветов и оттенков. Прошло сколько-то времени, и американский самолет AC-130 вылетел из Джибути. Эфиопские МиГи уже совершали боевые вылеты из Дэбрэ-Зэйта и утопили колонну джихадистских грузовиков в грязи. Но эфиопам было далеко до сил ада, стоящих на службе у американской армии. Без предупреждения, с расстояния в двадцать километров, самолет засыпал мангровые болота снарядами размером с бутылку колы, которые рвались на куски и разрывали воинов Аллаха. Снарядам понадобилось всего мгновение, чтобы заполнить весь воздух над целью размером с футбольное поле. Выжили всего несколько человек. Некоторые сбежали в центр страны по высохшим руслам рек – вади, другие отправились в Кению пешком или на лодках.

Как и ожидалось, эти боевики вернулись в Сомали и создали новую, более радикальную организацию, опирающуюся на институт мученичества, отвоевывающую южный Сомали город за городом. Они не верили торговцам и разрушали их компании, обкладывали налогом товары и продукты: бензин, рис, макароны, наркотические листья ката, которые жевали сомалийцы, и все рыночные припасы вплоть до рыбы.

Они учли урок две тысячи шестого. Джихадист должен уметь прятаться на земле и в болоте. Сомали – дикая земля. Она живет в ином времени. Можно выжить имея только ружье. Читая молитвы, можно ощутить присутствие Бога и укрепить свой дух. Эту землю нельзя назвать надежным убежищем – ее плоды куда горше, чем в Афганистане, но она обещает тот же самый рай.

Сомали – это дверь в Саудовскую Аравию. Юных арабов отправляют сюда, чтобы они отсиделись и научились воевать. Они живут на самом краю – бегущие от себя и от полиции, замкнутые, заикающиеся младшие братья, отягощенные множеством нерешенных внутренних конфликтов, в большинстве своем сексуальных.

* * *

Она бросила клюворылов и уехала из Спецы, но оставила за собой хижину в горах. Закончила докторат в Цюрихе и осталась на жутких швейцарских высотах на семь лет. Ее интерес к глубине все рос. А после визита в шумерский архив в Цюрихском университете интерес стал поэтическим.

В те годы она любила садиться на случайный поезд, идущий в сторону Альп, с велосипедом. Утверждение о том, что в странах, не имеющих выхода к морю, место приключений занял шпионаж, а место пиратов – полиция, казалось ей верным. Она выбирала самые глубокие долины, откуда зимнее солнце уходило вскоре после полудня, каталась по ним и представляла, как будет выглядеть день на дне нового моря. Склоны здесь были примерно такие же, как на Среднеатлантической гряде. Водопады сбегали со скал, текли по воздуху. В ее фантазиях это были подводные каскады, вода, которая течет сквозь воду. Лыжные трассы темнели на дисплее эхолокатора, шале были крошечными точками света, подогреваемые муниципальные бассейны – гидротермальными источниками, густыми от микроорганизмов, а не от жителей Сен-Галлена.

* * *

– Раз в год я езжу в Швейцарию, – сообщил он, когда они лежали в постели в отеле «Атлантик».

Они повспоминали аэропорт Цюриха. Если бы существовал какой-то способ скачать картинки из их мозгов, они бы совпали. Они обладали примерно одинаковой чувствительностью, одинаково смотрели на людей и пейзажи и одинаково запоминали их. Оба они смотрели из окон терминала на пастбища и лес, на реки, впадающие в Цюрихское озеро, пили ужасный кофе из белых фарфоровых demitasse, видели альпийские снега, пока вокруг проплывал постоянный поток людей и машин, семей, спешащих к гейтам, тележек с багажом, взлетающих самолетов компании Swiss с белыми крестами на красном. Но все-таки эти воспоминания были разными. Для нее это было что-то привычное, пейзажи, на которые она любовалась студенткой, система, в которой она работала. Он прилетал в Цюрих из нищих стран и испытывал определенный подъем. Через окно он видел результат труда и эффективность, так не похожие на все, что встречается в мусульманских деревнях.

* * *

По дороге в деревню они дошли до леса.

– Извини, – быстро сказала она, – я туда не пойду.

Он уже ступил под первое дерево, но тут оглянулся. Она стояла на месте.

– Ты в порядке?

Она посмотрела в лес. От веток и папоротника ее тошнило.

– Да. Нет. По-моему, я заболела.

Деревья нарезали день на куски, образуя на снегу тени, клинья и многоугольники с неделимыми углами.

– Пошли, – он обнял ее за плечи и повел в сторону поля, к свету. Заставил ее опустить голову и дышать глубже. Ей сразу стало легче.

– Не понимаю. У меня никогда не было клаустрофобии. Даже под водой.

Теперь они шли в другую сторону.

– В детстве, – сказал он, когда они вышли на открытое пространство, – у нас были лошади, которые иногда отказывались прыгать. Они легко перепрыгивали через изгороди и канавы, а потом вдруг начинали бояться высоты.

– Я лошадь? – Она сделала вид, что обиделась.

– Я имею в виду, что ты можешь бояться темноты.

* * *

Кисмайо знаменит волшебниками и бризом, дующим по ночам с Индийского океана. Многие восточные путешественники бывали здесь, включая Чжэн Хэ и китайский флот. Португальцы выстроили здесь форт, который захватили оманцы. Сомалийцы выгнали оманцев – а потом сдались итальянцам.

Во время гражданской войны город был разрушен и продолжал разваливаться. Население его росло очень быстро из-за огромного количества внутренне перемещенных лиц. Половине людей здесь еще не исполнилось восемнадцати. Школ в городе очень мало, а работы почти нет. В порту не осталось складов. Пираты прогнали тайваньские тунцеловные суда. Но одномачтовые дау по-прежнему привозят солярку, цемент и патроны и увозят рыбу, бананы, манго, кокосовые маты и обязательно – животных. Так здесь выглядит ночь. Плещется черная вода, на набережной горят фонари. Стоит оглушительный шум, ревут животные, которые идут в порт с окраины города, в сумерках. Верблюдов связывают по трое и грузят на суда. Погонщики шепчут им на уши религиозные тексты, чтобы успокоить.

* * *

Однажды ему позволили выйти в город, чтобы посмотреть, как кормят людей, спящих в порту. С ним пошли несколько человек, а ему велели закрыть лицо. Он уже чувствовал себя намного лучше и многое замечал. Очень приятно было идти по улицам, мимо разрушенных и недостроенных зданий. В одном из них он узнал свою бывшую тюрьму.

Толпа мальчишек играла в настольный футбол на углу улицы. Пока фигурки двигались, они опускали руки по швам и почти не дышали. Освещенные свечами женщины предсказывали судьбу или предлагали разрисовать хной руки и запястья. Горела подсвеченная одинокой лампочкой вывеска парикмахерской «Le Chinoise». На узкой улице его толкнула женщина с закрытым лицом. Глаза у нее горели. Они завернули за угол – и его ошеломил густой запах рыбного рынка и визг женщин, распродающих остатки дневного улова. Девочки копались в мусорной яме. Женщины постарше сидели на стене – лица у них были открыты, но на них оставались дневные маски. Красные – из авокадо, защищающие от прыщей, желтые – из сандалового дерева для защиты от солнца. В мире столько женщин…

За время заключения он видел только сомалийскую жену Азиза, которая положила руку на его разбитую грудь. В темном переулке ему велели встать на колени и отвернуться, пока они мочились на коралловую стену. В переулке сильно пахло мочой – видимо, он служил общественной уборной. Поднялась туча москитов.

Они шли по берегу. Крыланы камнем падали с пальм, взлетали и касались моря, а другие крыланы летали вокруг минаретов, огромные и нелепые, как собаки. Это был тот самый минарет, с которого трубил в трубу последний католик в Кисмайо, пытаясь протестовать против нетерпимости исламского режима. Он был старик, умный и уверенный в себе, и во время итальянского владычества играл в городском оркестре. Оркестр блистал зеленой формой с золотыми эполетами и играл военные марши альпийского полка, гимны, тирольские польки и современные танцы. Но, когда он поднял свою трубу на минарете, ему пришло в голову сыграть джазовую композицию. Увы, времени не хватало, за ним уже шли, толпились на узкой лестнице, поэтому он схватил микрофон и запел «Аве Мария», и его слышал почти весь город, пока слова не перешли в сдавленный крик – старика ударили по голове кирпичом. Его стащили по ступенькам, избитого почти до смерти. Чтобы спасти, семья объявила его сумасшедшим и увезла в Кению.

Он шел под прицелом пистолета. Они не говорили ни по-английски, ни по-арабски, и это очень мешало. Лица у них были закрыты, поэтому он их вообще не понимал. Они шли по пляжу в сторону порта, и это тоже его смущало. Он был сильным человеком, но несостоявшаяся казнь его напугала. Он снял сандалии и почувствовал под ногами теплый песок. Боевики ходили босиком даже в разгар дня, ноги у них давно ничего не ощущали. Ветер поднимал маленькие водовороты песка. На краю прибоя извивались угри, поедая вынесенных на берег тунцов и крабов самого разного размера и формы, пытающихся убежать обратно в норки.

Порт был забит. У причала стояли два дау, на которые швыряли грязных коз. Они блеяли в воздухе и приземлялись на палубу, прямо на ноги. Они направлялись в Мекку, где их зарежут паломники.

Везде были голодные, толпились рядом с животными – и казались слабее и грязнее животных. Они пришли из мертвой земли. Им больше некуда было идти. Они спали под грузовиками или у коралловых стенок. Рты им забивало пылью, на лицах выделялись скулы, а некоторые от худобы были похожи на грызунов. Несколько сотен теснились в разросшемся саду брошенной виллы, ожидая еды. Боевики уже выстраивали их в очередь, пользуясь дубинками. Еду готовили в котле на открытом огне. Какой-то пес навалил кучу в пыли, а потом удалился в кусты. Люди падали в обморок, не успев дождаться своей очереди, и их никто не поднимал. Крыланы скользили над самой землей. У них были меховые животы и глаза-бусинки, а острые зубы заходили друг на друга.

Возникла какая-то задержка. Он не понял, в чем дело. Кто-то бросил камень, а потом в воздух полетели вещи. Затоптали ребенка, но принялись его откачивать. Человека, который бросил камень, нашли и тут же застрелили, сунув дуло в рот. А потом уже слышалось только шлепанье еды, падающей в миски, да скрежет ложек по дну.

* * *

Голый деревянный пол бильярдной покрывали опилки. Печка распространяла волны тепла, как в зале ожидания на вокзале Ла-Рош. Нелакированные ломберные столики были обиты кожей, низко висящие лампы освещали бильярдные столы. Щелкали полированные красные и белые шары – щелкали так же громко, насколько насыщенными были их цвета. Пахло в комнате как в санатории или городской вилле, по-швейцарски. На маленьких полках, прибитых по периметру, стояли мраморные бюсты исторических деятелей. Он подошел к ней, под голову Гарибальди.

* * *

На прогулке они замерзли и поэтому сразу повернулись к печке. Им принесли булочки и горячий шоколад. Близился вечер, и они играли в нарды.

– Я читал кое-что об океане. Правда, что каждый третий вдох мы делаем за счет кислорода, выработанного в море?

– Не думаю. Это, наверное, журналист какой-то написал. Но, – она кинула кубик, – это говорит о гораздо более важном…

– О чем?

– Пришло время, когда все будет подсчитано. То, что мы считали бесконечным, окажется ограниченным.

– Подводные горы?

– Я говорю о мире и о том, что в нем есть вообще.

– А как же свежий воздух? Его тоже будем считать?

– Конечно. Кислород – вполне надежный ресурс. Им необходимо управлять, как мы уже управляем водой, полезными ископаемыми, нефтью.

– Огромный акваланг в небе.

Она взглянула на доску и улыбнулась:

– Заперто!

– Мне просто нужна шестерка.

Тройка.

– В Руанде, – продолжил он от лица инженера-гидротехника, да и от своего собственного, – держат специальных собак, чтобы охотиться на сервалов. Князья, которые живут в травяных хижинах, где даже я мог бы встать в полный рост, носят их шкуры. Ивовые прутья внутри хижины закручиваются внутрь вот так, – он пальцем нарисовал на столе спираль, – как раковина улитки. Свет туда проходит только через отверстие в крыше, а пахнет там навозом и коровьей кровью. Ты забираешься в постель из травы, приподнятую над землей – от крыс и змей, а девочка-подросток стоит на коленях, ожидая князя. Не та девочка, что накануне.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать, что князь и девочка жили в изобильной земле. Там хватало всего, а сейчас каждый склон холма в Руанде распахан. Охотничьи собаки, сервалы и травяные хижины исчезли. Почти все леса вырублены, и зачинщикам геноцида и его жертвам негде прятаться друг от друга. Кое-где колодцы пересохли, а в других местах вода размывает землю. Руанда должна развиваться или пережить еще один геноцид. Она подсчитана.

– Очень может быть.

У него никак не выходила шестерка, необходимая, чтобы поставить последнюю шашку. Она выигрывала. Они проговорили еще несколько партий, а потом она заговорила о будущем. Но, стоило ему рассказать о том, как в Африке тратят деньги, полученные от благотворительных организаций, она потеряла интерес к теме и сосредоточилась на игре.

Он следил за мелкими передвижениями маленьких людей, которые остаются сегодня на том же месте, что и вчера. Ел сэндвичи в столовой, вел телеконференции, уезжал из офиса до часа пик. Даже если бы он имел право рассказать ей об истинной сути своей работы, он не нашел бы слов. Не смог бы описать адреналиновую дрожь, охватывающую все тело, когда наводишь пистолет на цель. Пришлось бы ограничиться замечанием о том, что выстрел – это громко, а после него остается запах пороха.

Он решил, что в разговоре они поддались пораженчеству, достойному Мальтуса и совершенно не учитывавшему хорошие качества человечества. В комнате было только два бюста англичан – Исаак Ньютон и Джон Мильтон. Он посмотрел на Мильтона – безучастного, невидящего. Главное достоинство образования, решил он, – возможность очистить разум, думая о других. Мильтон не просто играл свою роль. Правительственный секретарь для латинской корреспонденции в республике, вольнодумец, стоявший по правую руку Оливера Кромвеля, тогда как левеллеры и рантеры стояли по левую. «Дайте мне поэтому – что выше всех свобод – свободу знать, свободу выражать свои мысли и свободу судить по своей совести».

Он вспомнил, как в «Потерянном рае» архангел Рафаил приходит в Эдем к Адаму и Еве. Не в виде тумана, а как голодный, нуждающийся в еде. Он вслух произнес последние строки двенадцатой книги.

– Повтори, – попросила она. Ей нравился звук его голоса.

– Они невольно, – начал он, – Всплакнули – ненадолго. Целый мир Лежал пред ними, где жилье избрать Им предстояло. Промыслом Творца Ведомые, шагая тяжело, Как странники, они рука в руке, Эдем пересекая, побрели Пустынною дорогою своей.

Она испытала на себе влияние английской образовательной системы, предусматривающей разделение наук, из-за которого ученые не читают Мильтона, а те, кто любит Мильтона, не понимают гравитации, из-за которой Сатана упал с неба. Ей помогло только то, что она была совершенно ненасытным читателем.

Они играли в бильярд. Кии стояли прислоненные к каменной раковине, где игроки годами умывались и мыли руки. В комнате было пусто, шаги гулко отдавались на деревянном полу, и игра казалась жутковатой. Никто из них не знал правил, и они придумали их сами. Она наклонилась над столом.

– Черт, – ругнулась она, – это ужасно. Он что, длиннее, чем для пула?

– Подойди с этой стороны.

Он подошел сзади, обнял ее, и они начали снова. Она была как цветок, готовый раскрыться. Он взял ее ладони в свои, они вдвоем ударили по белому шару, отлетевшему в красный, но поцелуй был гораздо важнее. Он прикасался к ее жизни, она прикасалась к его, и их жизни были так далеки и непохожи друг на друга.

* * *

В Восточной Африке водится карликовая антилопа дикдик. Ее проще застрелить издали, чем поймать живой. В отчетах он называл борьбу против джихадистов в Сомали «войной дикдик». Но на самом деле джихадисты больше походили на сорняки. Если их оставить в покое, они покроют землю толстым слоем. Если вырезать, они вырастут только сильнее. Так и стратегия, применяемая в войне дикдик, вообще не была стратегией. Так, редкие нападения с воздуха.