Текст книги "Зелимхан"
Автор книги: Дзахо Гатуев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
САЛАМБЕК ГАСАОДЖЕВ
На три эпохи имели всего две недели сроку ингуши. На уплату недоимок. На выселение с арендованных казачьих земель… На поимку Зелимхана…
Михеев-генерал не удовольствовался одним ударом, хорошим ударом по всему народу – начал бить по отдельным сельским обществам, придавленным весенней судьбой Цорха. Осенней судьбой Эрша и Нелха.
К Сагопшу тоже:
– Выдать Саламбека или будет уничтожен Са-гопш!
Склонились стариковские головы. Колючие, бритые.
– Выдать… Как же Саламбека выдать можно – наш он» Наш он – Саламбек, и не виноват он, что абреком стал.
Склонились стариковские головы.
– Уничтожат. Цорх уничтожили, Эрщ и Нелх уничтожили. – Сагопш уничтожат. Разве им нашего добра жалко? Разве им наших жен и детей жалко?
– Пойдем к саламбековской жене….Подумаем.
Когда идешь в абречий дом, думаешь, что это совсем иной дом, что даже свет в комнатах иной. Это мы так думаем. Старики нет. Старики знали, что саламбековский дом как все дома. Что за высоким плетнем двор, и во дворе сапетки для кукурузы, конюшня, хлев. Что плетнем низеньким, – перешагнуть через который, – отгорожен дворик чистый, в котором деревья и который перед домом, перед террасой, что вдоль дома. Над террасой навес, и под этим навесом вся летняя жизнь.
Саламбековский дом как все дома.
Пришли старшие. Думать пришли. Рассказали. Молчала саламбековская жена, старики молчали: жене ли за мужа говорить? Старикам ли говорить, чтобы ингуш в царскую петлю пошел? Какой ингуш еще! Са-ламбек! Настоящий мужчина, абрек настоящий. Эго – не воришка-абрек, это не убийца-абрек. Это такой абрек, который, когда убивает, точно сам аллах убивает.
Что могли сказать старики саламбековской жене. Рассказали только, что начальство говорило. На сходе. И разошлись. В октябрьские сумерки, которые еще теплы и ласкаются мягкими ладонями паутин.
Старики рассказали жене, люди рассказали самому Саламбеку. И ночью пробрался к себе Саламбек.
– Жена, ты завтра в город поедешь.
– Зачем поеду? С кем поеду? Можно ли женщине одной в город ехать?!
– Ты завтра в город поедешь. С братом поедешь, к Баширу-адвокату приедешь. Скажи ему… За что наши женщины будут страдать? За что наши дети будут… Как смеет бить беззащитных начальство?! Только я не хочу, чтобы меня, как собаку, повесили. Как мужчина, я хочу умереть. К Баширу-адвокату приедешь, Баширу-адвокату. скажи: пусть он пойдет к генералу, пусть генералу скажет, что я, Саламбек, не хочу, чтобы невинные страдали, что я, Саламбек, сам приду. Пусть только генерал слово даст, что не повесит он меня, что расстреляет он меня.
Саламбек сделал, как генерал сказал. Генерал сказал, чтобы Саламбек к начальнику участка явился. Саламбек явился. Генерал сказал, что Саламбека в город начальник участка привез. Саламбека в город начальник участка привез. Все так выходило, как генерал обещал. Врал всякий, который говорил, что та-кой-сякой, нехороший Михеев-генерал. Седоголовый и черноусый.
Говорили еще друзья, что по дороге расстреляют Саламбека. Тоже неверно: живого привезли его в город. Наверное, чтобы на людях расстрелять Саламбека, чтобы показать, как начальство с разбойниками расправляться умеет. Ничего… Героем умрет Саламбек. Так умрет, чтобы начальству даже жалко его было. Если бы Зелимхан тоже так умер! Так тоже не хочет умирать Зелимхан! «Пока я все начальство…» – говорит. И к осетинам уехал: тяжело сейчас ингушам, новые доказчики у ингушей будут.
Зелимхан к осетинам уехал. В Алагир. Кто может подумать, что там Зелимхан. Саламбека во Владикавказ привезли. Чтобы расстрелять. Кто ждал, что Саламбек сам к начальству явится.
Башир-адвокат – горец. Башир-адвокат мужеству цену знает. Горскому мужеству, которое может в черные глаза винтовок смотреть. Молодец Саламбек! Настоящий мужчина Саламбек!
– Подумайте только.
– Да-а! Странный парод. Своеобразный народ.
Михеев-генерал знал тоже мужеству цену. Когда еще кавалерийским юнкером был. С тех пор знал.
Судьи тоже знали цену мужеству. Все они военные погоны носили. Тоже были юнкерами когда-то.
Все знали цену мужеству. Разве есть человек, который ему цены не знает?..
Бесстрашный волк – Саламбек сагопшинскин…
Саламбек в сердце города въезжал на черном коне.
Саламбек ужасом насыщал дома.
Саламбек, как ветер, тряс листву солдатских сердец.
Саламбек пристава Богуславского убил.
Саламбек па грозненскую станцию нападал.
Саламбек на кизлярский банк тоже нападал.
Саламбек сам на смерть пришел.
Бесстрашный волк, Саламбек сагопшинский.
Рыжим телом славит солдатские пули!
… Генерал обещал расстрелять Саламбека! Не значит это, что своими руками расстреляет он. Когда даже генерал смерть обещает – через суд обещает он ее. Какой бы большой генерал ни был, больше самого большого генерала – царский закон, книги которого как семьдесят семь коранов.
Михеев-генерал приказал судить Саламбека. Военный полевой суд имел право назначить генерал. Расстрелять только не имел права. Военный полевой суд генеральское обещание выполнит.
Как на праздник, пришел на суд Саламбек. Знал он, что он герой.
– Они нас трусами называют – пускай посмотрят, как мы умирать умеем!
Все рассказал суду рыжий волк. И когда судьи совещаться ушли, или раньше еще, в их маленькие сердца стукнула зависть. Из их маленьких сердец большая зависть вылилась.
– Помилуйте… Расстрел – почетное наказание. За что этому зверю такой почет? Я понимаю, если бы еще он был военным… Даже по закону мы не имеем права.
Во дворе владикавказской тюрьмы повесили палачи бесстрашного Саламбека сагопшинского. Как собаку…
… В Сагопше тоже образованные люди есть. Бывший переводчик есть. К нему пришла жена Саламбека.
– Как же так, что повесили мужа? Разве есть такой закон, чтобы генерал слово не выполнил? Разве есть такой закон, чтобы повесили человека, когда его убить должны?
Долго объяснял переводчик, какие-такие законы у русских есть.
– Но разве есть такой закон, чтобы повесили человека, когда его убить должны?..
– Странный народ… странный народ… – переводчик сказал, саламбековской жене вслед глядя.
АЮБ ТАМАЕВ
В феврале 1911 года из Ростова-на-Дону во Владикавказ приехали какие-то два студента из анархистов.
Студенты приехали во Владикавказ. Рискуя попасть под одну крышу с Бици и Зезык, они связались с ингушами. С Зелимханом, который был в Алагире.
Не понимал долго Зелимхан, зачем он нужен студентам, – шпионы, может быть.
– Нет, это такой народ, который бунт делает.
– Против царя?
– Против царя, против начальства, против купцов.
– Значит, русские тоже такие есть, которые их не
любят?
– Сколько хочешь. Студенты – все.
На хуторе под Владикавказом Зелимхан долго не выходил к гостям. Послал разведчиков на Владикавказскую дорогу, на Тарскую дорогу послал.
– Не спрятаны ли где-нибудь войска?
Войск не было, и Зелимхан приехал на хутор. Долго оглядывал непривычных людей, которые как обыкновенные люди.
Переводчик рассказывал Зелимхану:
– Они много слыхали о тебе. Про тебя вся Россия знает. И удивляется. Молодец, говорит, Зелимхан, который царское начальство бьет. Они тоже царское начальство бьют и говорят, что в России таких много. Царь не только чеченцам зло делает. Царь всем, которые много денег не имеют, которые фабрик и заводов не имеют, всему трудовому народу плохо делает. Царь с генералами и купцами заодно. Им всем выгодно, чтобы трудовому народу плохо жилось. Поэтому весь трудовой народ добивается, чтобы царя не было, чтобы генералов не было, чтобы приставов не было, чтобы купцов не было. Тогда трудовому народу легко жить будет, когда их не будет. Чтобы их не было, их всех убивать надо. Когда всех убьют, тогда хорошо
будет.
Зелимхан соглашался с этой нехитрой логикой нехитрых людей. Ведь и сам он бедных людей не трогал. Сам он только начальство убивал.
Анархисты показали ему, как бросать бомбы. Анархисты дали ему печать и свой красно-черный флаг.
На печати: «Группа кавказских горных террористов-анархистов. Атаман Зелимхан».
Зелимхан и анархисты расстались друзьями. Зелимхан только теперь почувствовал свою связь с тем, что глухо рокотало в России. Но остался тем же Зелимханом, не знающим твердых организационных форм революционного движения.
Организации не научили Зелимхана анархисты.
Когда Зелимхан Андроникова убил и Данагуева негодным человеком сделал, наместник испугался очень и Казаналипова позвал.
– Плохое дело такое дело, – так говорил. – Что будем делать?
– Плохое дело такое дело. Что будем делать, не знаю, – Казапалипов сказал.
– Когда не знаем, что будем делать, тогда еще хуже дело. Ты дагестанский человек, ты лучше знаешь, что надо делать. Я не здешний человек. Я русский человек. Ты тогда сказал, что одну сотню надо, чтобы Зелимхана поймать. Я так думаю, что целый полк надо.
Казаналипов дагестанский человек был. Бек. Говорят люди, что он самого московского царя в лицо видел. Ему стыдно, что один чеченец столько дагестанцев побил.
«Один полк тоже мало будет», – Казаналипов так подумал. Так подумал и потом наместнику так говорил:
– Надо Моргания-полковника позвать. Он дагестанскому полку начальник. Он лучше знает.
Пришел Моргания-полковник.
– Плохое дело такое дело, когда наших солдат Зелимхан – джигит бьет. Надо такое дело придумать, чтобы нам Зелимхана убить.
– Зелимхана трудно побить, потому что такой весь народ там, как Зелимхан.
– Трудно такое дело сделать, – наместник так говорил.
– Теперь трудно – потом легко будет. Дай мне дагестанский полк, я тебе Зелимхана поймаю. Дай мне казаков еще таких, которые верхом ходят, таких, которые пешком ходят, – я тебе в сто раз скорее Зелимхана поймаю.
– Возьми, – наместник говорил.
Взял Моргания-полковник и в Чечню пошел. Месяц прошел – Зелимхана не поймал, два месяца прошли – Зелимхана тоже не поймал.
– Плохое дело такое дело, – так думал. – Трудно, – так думал. – Весь народ абрек здесь, – так думал. – Доказчиков надо искать, – так думал.
Пришел доказчик к полковнику, вытер порог у полковника своим языком.
– Сколько заплатишь, полковник? – Я узнаю, где Аюб будет.
– Ничего не заплачу, доказчик. Нам не нужен Аюб – нам Зелимхан нужен.
– Сколько заплатишь, полковник? Мне много не надо за Аюба.
– Ничего не заплачу, доказчик… Нам не нужен
Аюб.
– Сколько заплатишь, полковник? Мне много не
надо за Аюба.
– Сто рублей заплачу, доказчик. Больше не дам ни одной копейки.
– Ты хороший человек, полковник. Ты кавказский человек, полковник. Ты, наш. За сто рублей я дам тебе Аюба.
День прошел, два прошли – не идет доказчик.
– Мало я ему дал, – полковник, так говоря, думал. – Надо было больше денег пообещать, тогда пришел бы доказчик.
А к Зелимхану из Владикавказской тюрьмы пришли, которые у Кеклхоевых были, которые у Нелхое-вых были. Кеклхоевы и Нелхоевы тоже в тюрьму пошли, – Кеклхоевы, Нелхоевы за Бици и Зезык в тюрьму пошли, за Зелимхана. Начальство так сказало:
– Все равно им теперь жить негде. Домов нет теперь у них.
Которые у Кеклхоевых и Нелхоевых были, к Зелимхану пришли.
– Твоих в тюрьме кормят плохо. Твоих в тюрьме мучают. Спрашивают, где твой муж Зелимхан.
Зелимхан ничего не сказал. Только губами задергал. Зубы показал, засмеялся.
– Переводчик хороший попался, сам ей говорит – Не говори, говорит. Все равно ничего не сделают. Не думай, говорит, что если офицерские погоны положил на свои плечи, так он, как все равно бог.
– Ты знаешь, кто у вас грамотный человек. Позови ко мне грамотного человека.
Пришел грамотный человек.
– Уо, селям алейкум, Мухтар! Пожалуйста, письмо надо написать к Михееву-генералу. Напиши ему, санти оха ха нана, чтобы не мучил моих детей.
– Так нельзя, Зелимхан. Хотя он генерал, ему вежливое письмо надо написать. Я ему так напишу: «Милости государ».
– Хорошо. Вежливое письмо напиши ему.
«Милости государ терском областы начальник заявляю вам известная человеку котора выдают ужасы кавказ».
– Ты что написал?
– Я написал: «Милостивый государь, начальник Терской области. Я известный человек, из-за которого много ужасов видел Кавказ».
– Очень хорошо написал, Мухтар. Дальше еще пиши.
«Царистских вополна поченонимы которая нарушают волосты во головия их стоит твоимат».
– Что ты написал?
– Я написал: «Царю которые вполне подчинены, нарушают власть, и во главе их ты, санти оха ха нана».
– Очень хорошо написал, Мухтар. Дальше пиши. «Устроют жезна толка себе не люде. Ми мирна хотел. Ты сажаю наших жена плен и мучат моих бедных людей. За то я твой дочка, котора Реданте борцы Шалакс плен».
– Ты что написал?
– Я написал: «И устраиваете хорошую жизнь только себе – не людям. Я хотел жить мирно, а ты взял в плен мою жену и мучаешь моих бедных детей. За это я твою дочь, которая ездит на Редант с борцами, вместе с самим Шарлем Аксом возьму в плен».
– Уо, Мухтар, хорошо написал! Очень хорошо. Скажи, пожалуйста: этот Шарь Акс сильный человек? Смешно будет, когда такого человека в плен возьмем. Пускай сам Михеев за него выкуп платит. За зятя. Уо, ха-ха-ха-ха! Теперь печать надо поставить. Еще бумага есть?
Достали еще бумагу и обожгли печать.
– Вот тебе, Михеев-генерал, одна печать; вот тебе, Михеев-генерал, еще одна печать.
Письмо пошло во Владикавказ. Пришло к Михее-ву, а к Бици пришел Степанов-генерал, Михеева помощник.
– Генерал просит узнать, не плохо ли вам здесь?
– Кто-нибудь говорил здесь, что хорошо ему?
– Генерал просил узнать, может быть, вам надо что-нибудь?
– Нам все надо. У нас все вещи пропали… Андроников сказал, что во Владикавказе отдаст… И не хотим черный хлеб есть.
Генерал сказал, чтобы дали им все…
…К Моргания-полковнику доказчик опять пришел.
– Скоро – хейт-байрам. [10]10
Хейт-байрам (тюрк.) – мусульманский праздник.
[Закрыть]Каждому человеку по-праздничному поесть хочется.
– Ну, а мне какое дело?
– Аюбу тоже по-праздничному поесть хочется. Аюба отец быка резать будет.
Моргания-полковник горский князь был. Из Абхазии. Он не любил, когда человек за праздничную еду предает.
– Ты тоже хочешь к хейт-байраму быка зарезать?
– Я завтра буду к хейт-байраму быка резать.
– Я сегодня денег тебе не дам. Когда Аюб будет – тогда и деньги будут.
– Знаю, полковник. Ты думаешь, мне деньги на быка нужны, ты думаешь, у меня лишнего быка без твоих денег нету?
Когда Моргания узнал, что доказчику деньги не на быка нужны, сказал он:
– Я своему атагинскому офицеру скажу, чтобы он, когда ты придешь, за тобой пошел.
Доказчик к атагинскому офицеру вечером пришел. А лицо башлыком укутал.
– Пойдем, – сказал.
Кибиров-офицер по тихой тревоге казаков собрал. Приказал тихо идти. Чтобы никто не видел, идти. Чтобы никто не слышал, идти. Приказал еще в другую сторону идти. За село. Тамаевские дома на краю селения тогда были.
– Мы кругом стогов пойдем к Тамаевым.
Тамаевские дома на краю селения тогда были.
Хейт-байрам – жертвенный байрам. Тамаевы утром быка зарезали, быка выпотрошили, освежевали.
Большой праздник, хейт-байрам. Обычай, чтобы мясо беднякам раздавать. Роздали Тамаевы, доказчик у себя дома тоже роздал. Благочестивые мусульмане Тамаевы. Доказчик тоже мусульманин был.
Он Кибирова-офицера к тамаевскому дому привел и рукой указал:
– Здесь.
И ушел потом, не развязав башлыка на голове. Офицеры не видели его лица. Казаки не видели.
Как тихо подошли, так тихо окружили казаки дома. За плетнями спрятались. В кустах.
Утром выглянула в дверь женщина. Абреку нельзя из дому выйти, чтобы прежде не выглянул кто-нибудь. Выглянула в дверь женщина и отпрянула. Заперлась опять.
Насторожились казаки. Сто пятьдесят их было, а как будто никого не было, не знали – Аюб это, не Аюб это, когда он дверь распахнул и посмотрел. Чтобы узнать, бежать куда.
Казаки узнали, что Аюб это, когда винтовку у него увидали.
– Стой! – Долидзе-офицер крикнул.
Если бы Аюб сейчас Долидзе-офицера убил, тогда убежал бы сразу. Может быть. Но Аюб сейчас стрелять не мог. В доме за спиной женщины были, дети, старики. И прыгнул с балкона под дерево Аюб.
– Сдаться тоже нехорошо – повесят.
И побежал Аюб. К соседям во двор. Чтобы от них к другим соседям. От других соседей к другим соседям. Через плетень, еще через плетень, еще, еще. Под деревьями.
Аюб бежал между двумя рядами казаков, которые залегли под деревьями тоже.
Уо, трах-тах-тах. Уо, уо! уо!
– Э, гяур! – Аюб тоже стрелял.
Аюб бежал. Казаки сзади за ним гнались.
– У-лю-лю!
Одна пуля Аюба пронзила. Другая пронзила. Третья. Но бежал Аюб. Через плетни. Мимо сапеток. И приглушенных ставнями праздничных домов.
– Хейт-байрам – жертвенный байрам.
И когда Аюб пять дворов пробежал уже, из земли перед ним два казака выросли. В упор.
После этого Моргания-полковник начальнику области такое письмо написал:
«Прошу, – написал, – разрешить мне препроводить командиру Кизляро-Гребенского полка, – написал, – для украшения полкового собрания, – написал, – как память о доблестях казаков 6-ой сотни, – написал, – трехлинейную винтовку № 14148,– написал, – найденную при убитом ими 1-го марта абреке Аюбе Тамаеве».
Так Моргания-полковник написал, и начальник области разрешил ему, а Кизляро-Гребенского полка командир винтовку в офицерском собрании повесит… Чтобы знали люди, что герои они.
КЕРКЕТ
Теперь Зелимхану сказали, что скоро его жену в Сибирь пошлют. Его детей тоже в Сибирь пошлют:
Муслимат, Энист, Магомета, и Омар-Али, и Ахмата, который в тюрьме родился, тоже в Сибирь пошлют. И Зезык с Солтамурада сыном – Ломали. И Кеклхое-вых. И Нелхоевых. Сказали еще, что в тюрьме лучше, когда деньги есть.
Зелимхан сам знал, когда лучше в тюрьме. И к Бетыр-Султану приехал. Потому, что письмо написать
надо.
– В Грозном купец есть богатый. Шавелов-купец.
Ему надо писать, чтобы деньги прислал.
Пришло назначенное число, и Зелимхан в назначенное место пришел. У подножия Сюра Керт, около хуторов Курумовских.
Не прислал Шавелов денег. И Зелимхан к Бетыр-Султану приехал, чтобы Бетыр-Султан опять письмо написал.
И опять Шавелов не прислал денег.
Тогда Зелимхан к Джемалдину пришел. Сказал, чтобы Джемалдин волов в арбу впряг.
– В Грозный поедем.
Тогда Бетыр-Султан верхом на коня сел и тоже в Грозный приехал. В городе он коня к дереву привязал. На бульваре, который межой был для станицы. А сам в сторону отошел. В городе Зелимхан около базара с арбы слез и через мост к городскому саду пошел. Зелимхан около шавеловского дома остановился. В открытые окна ковры и зеркала видны. Видел еще черный ящик, который ребром стоит и на котором играют русские. Картины видел.
– Уо, санти-о-ха-ха-нана!
Грохот Зелимхан уже позади себя слышал. Когда на коня вскочил, тоже грохот слышал. Коня на чеченскую сторону погнал – еще слышал.
– Жалко, что мало дали мне студенты бомб. Хорошо стреляет. Сильнее, чем пушка стреляет.
Народ к городскому саду бежал, Джемалдин и Бетыр-Султан на волах к горам ехали.
– Хорошая бомба была. Я на базаре ее так слышал, будто около меня она выстрелила.
– Если б мы образованные были, какие бомбы мы делали бы. Все это они придумывают.
– Уо, Бетыр-Султан! Воллай лазун, биллай ла-зун, ты верно говоришь.
– Недаром, Джемалдин, я в тюрьме сидел и грамоту знаю немного… Остановись, скачут за Зелимханом. Ярмо надо быкам поправить…
… Под одеялом родных лесов нашел Зелимхана другой Джемалдин. Пшемах-Джемалдин.
– Есть дело, Зелимхан.
– Хорошее дело? – Хорошее дело.
Джемалдин рассказал. Пшемах-Джемалдин. И Зелимхан на Джемалдина долго смотрел.
– Какой такой Джемалдин стал? Раньше абрек был. Потом мирный стал. Теперь абреком опять хочет.
В сторону тоже посмотрел Зелимхан.
– Если такого человека, который самому наместнику зять, в плен возьмем, тогда Бици и Зезык обратно приедут.
– Хорошее дело, Джемалдин. Большое дело. Спасибо, Джемалдин. Вместе сделаем.
Джемалдин от Зелимхана слух понес по Чечне – царское шоссе инженерная комиссия осматривать будет. Инженерная комиссия много денег везет. В инженерной комиссии один инженер – наместника зять. Зелимхан его в плен возьмет. Зелимхан за него большой выкуп возьмет.
Такой слух от Сеида тоже шел. Сеид на дороге мастером работал. У Сеида в доме Кибиров-офицер жил. Если Сеид говорит – знает, значит.
– Инженерная комиссия…
А 1911 года сентября 11 дня: «Я, помощник начальника Гумбетовского участка, коллежский регистратор Саадуев, составил настоящий протокол в следующем:
В 2 часа ночи на 16-ое сентября мною получена записка от делопроизводителя Андийского окружного управления Башкова, что на Андийской пастбищной горе Азал, около 2-ой казенной будки от Ботлиха в Ведено, на инженерную комиссию и команду Дагестанского полка напала шайка Зелимхана и ограбила их…
Вследствие этой записки я выехал на место происшествия, тотчас же выставил по всей границе Терской области строгий вооруженный караул. Прибыв к 4 часам утра на место, нашел в закрытой со всех сторон горными гребнями лощине, в одной версте дальше от 2-ой инженерной будки и в 1 700 шагах от границы Терской области, т. е. на Хоевских общественных покосах по царской дороге… Убиты: производитель работ, контролер, ротмистр Дагестанского конного полка, 10 всадников и 1 разбойник, две лошади. Ранены две лошади, вахмистр Дагестанского конного полка, дорожный мастер и два ямщика.
Допрошенные пастухи-андийцы, находившиеся в 3–4 верстах от места происшествия, жители селения Анди, показали, что в 10 часов утра 15 числа на Хо-евских покосах и на вершинах Абдул-Индук видны были верховые всадники, разъезжающие по хребту. В полдень они исчезли. Спустя часа два послышались выстрелы. Растерявшись и боясь, что баранта их будет похищена, они не смогли оповестить о происшедшем жителей Анди и помощника начальника Гумбе-товского участка.
В 5 часов утра 16 сентября с рассветом я отправился по следам: разбойники с места происшествия вернулись той же дорогой, по которой пришли – до самой вершины Абдул-Индук, где остановились и перевязали раненую ногу брата Зелимхана.
Вся дорога от самого Ботлиха до места происшествия видна с вершины этой горы. Когда комиссия проехала 2-ю будку, разбойники спустились с вершины в ту лощину, где была устроена засада.
Далее от Абдул-Индука следы разбойников дошли до селения Ихарой. Отсюда они спустились в Хоев-ское ущелье. В селении Ихарой я узнал, что подполковник Чикалин освободился из плена и бежал на инженерную будку Эйзенам, расположенную у селения Хой. Прибыв к подполковнику Чикалину, я застал там сотню Дагестанского конного полка с ротмистром Котиевым. Чикалин показал: освободился он от разбойников в одном из ближайших к будке селений, воспользовавшись темнотой и суматохой, происшедшей между разбойниками и жителями селения, которое оказалось селением Макажой. Писарь этого селения Мусалов и почетные люди Яса Галаев, Гам-зат Омар-Оглы и другие видели около 7 часов вечера, что из с. Ихарой спускаются разбойники, и вышли к ним навстречу, стараясь задержать их. Безоружные, они ничего не могли сделать с ними, но освободили подполковника Чикалина. По их словам, разбойники направились далее на запад к Шару-Аргуну, но по доносам тайного доказчика, они приняли направление из Макажой на север, в селение Арой-Аул: по дороге до этого селения были найдены те же следы, которые вели с места происшествия. С вершины покосов селения Арой-аул дорога разветвилась: на селение Ри-гахой и вершину горы Кашкат. Следы разбойников пошли на вершину; не поднявшись до вершины, следы спускались по крутой балке на хутора селения Рига-хой прямо на север. Далее следы были доведены до центра селения Ригахой и далее к селению Мохки, где застали убитыми брата Зелимхана и другого разбойника. По словам всадников, охранявших трупы, разбойники наткнулись на поджидавшую в этом месте команду 2-ой сотни Дагестанского конного полка, и в перестрелке были убиты эти два разбойника, 2 лошади их и одна лошадь всадника, отбито 9 винтовок, чемодан и 2 лошади. Зелимхан с остальными товарищами пустился бежать по маленькой тропе, ведущей в селение Хотины, а команда возвратилась в селение Мохки по другой дороге. Ввиду того, что ротмистр Котиев отправился не по следам разбойников, а в селение Мохки и сотник Гасанилов не пожелал отправиться без разрешения командира далее по следам разбойников, я, ввиду приближения ночи и за неимением с собою всадников, взял направление на восток на Ригахоевские хутора, где переночевал. На 17 число утром рано, объехав все Ригахоевские, Чермоевские и Харачоевские хутора, прибыл на 1-ю будку от Керкет-ского перевала на Ведено. Дорогою от разных пастухов узнал, что с 11 сентября до 13 разбойники находились на Чермой Ламе и на горе Ара и 1.4 числа оттуда исчезли.
Зелимхан, будучи оповещен кем-либо из агентов о проезде комиссии инженеров, заранее, еще с 11 числа, появился на высотах Чермоевских и Ригахоевских гор, посылая своих товарищей и агентов узнать, где лучше и надежнее ему устроить засаду. Увидев, что до озера Эйзенам дорога оберегается строгим караулом, Зелимхан нашел также через своих агентов удобное место и, перейдя 14 числа через Макажоевскую землю на Хоевские покосы, переночевал там и с утра 15 числа с вершины Абдул-Индук наблюдал за проездом комиссии из Ботлиха. За полчаса до прибытия комиссии на вторую будку он с шайкою спустился в лощину, где устроил засаду. Как инженерная комиссия, так и все дорожные служащие были оповещены об устройстве засады, но ни она, ни находившиеся в горах пастухи не дали знать своевременно об этом начальнику участка».
Так написал Саадуев-пристав. В «деле» еще больше написано. Там так написано, что инженерная комиссия из Ботлиха 17-го утром выехала. Долидзе-офицер с нею был. Двенадцать дагестанцев с нею были. Чтобы не видно было, что дагестанцы это, Долидзе на них вольную одежду надел. В первом фаэтоне пять дагестанцев сидели. В последнем фаэтоне тоже пять сидели. И по одному на двух фаэтонах сидели, на кото рых инженеры ехали. Когда из сторожки выезжали, русский подрядчик Илев вахмистра Магомаева позвал.
– Эй, кунак, надо вперед дозорных послать. Вахмистр сказал, что надо послать, и двух дагестанцев позвал.
– Впереди засада есть. Вам надо на разведку пойти.
Вахмистр так сказал, и дагестанцы пошли. Двое. Долидзе-офицер увидел, Долидзе-офицер рассердился очень.
– Не надо, – говорит. – Садитесь и поедем, – говорит.
Когда к повороту подъехали, из-за поворота Зелимхан вышел. В очках, бороду покрасил.
– Ложись! Винтовки бросай! Стрелять будем! Долидзе храбрый офицер был. Только думал мало.
– Не такие мы! – крикнул и на дорогу спрыгнул. И в Зелимхана выстрелил. В это время Джемалдин сзади к Зелимхану подошел. Джемалдин Зелимхана сзади схватил.
– Конец тебе, Зелимхан! Славный харачоевский Зелимхан!
Джемалдин думал, что глупый Зелимхан. Но сверху в Долидзе выстрелили, сверху в Джемалдина тоже выстрелили. Долидзе упал. Джемалдин упал. И Зелимхан к своим вскарабкался.
– Эх, вы, неба враги! Вы меня обманом поймать хотели?!
Другие ушли бы, офицера потеряв. Чеченцы тоже ушли бы, если бы Зелимхана убили. Но дагестанцы крепкий на войну народ; горский народ. Два часа они стреляли, два часа Зелимхан стрелял. Пока не полегли на дороге и в лощине, что около нее, все враги его. Один полковник Чикалин жив остался. В протоколе так написано:
«Полковник Чикалин был ранен и, теряя сознание, заявил, что он умирает».
К нему подошли абреки и на освободившегося джемалдивнкого коня посадили:
– С нами поедешь. Который из мертвых наместника зять?
– Наместника зять в Карадахе остался. Не поехал с нами дальше наместника зять. Заболел.
Потом бежал полковник, когда за Зелимханом дагестанцы гнались. Всех убитых в Ведено привезли и доктора тоже туда приехали. Убитых смотреть. Ротмистра Долидзе – умеренного телосложения и хорошего питания был. Статского советника Войтченко – умеренного телосложения и довольно хорошего питания был. Инженера Орловского – крепкого телосложения и довольно хорошего питания был.
Трупы всадников дагестанского полка – телосложения крепкого и питания довольно плохого были. Труп неизвестного абрека, прозванного Пшемахо Ир-бахиевым, имел 28 огнестрельных ран, из которых только 11 на задней стороне тела. И спереди стреляли в Джемалдина… Сзади стреляли в Джемалдина. Для всех чужой Джемалдин был.
Когда Зелимхан в Мохки на разъезд наткнулся и когда убит был Бийсултан, для которого Зелимхан единственным братом был, Зелимхан с коня спрыгнул и в пропасть бросился. Скользнул по склону на травянистое дно ее. Засада вперед стреляла. Вдоль дороги. А Зелимхан низом уходил от нее.
Коня своего оставил, винтовку, сумку. В сумке нашли: смену белья, бинокль, электрический фонарик, печати и лом. Удобства абреческого житья.
Керкетские дни обозначались поворотом на пути борьбы с национально-освободительным движением. С абречеством. В ореоле керкетских дней приехал в Грозный Шатилов. Помощник наместника по военной части. Которая управляла горскими народами. Начальник Дагестанской области в Грозный приехал. Начальник Терской области тоже приехал.
В Шатиловском вагоне устроили военный совет. На котором Данагуев был. Другой Данагуев. Второй. Который за брата мстить приехал. Моргания был. Все офицеры были. И начальники округа, отделов, участков. Совещались. Долго совещались. Было о чем подумать.
До сих пор в борьбе с Зелимханом использовались казаки, охотники, регулярные войска, кровники, туземные части. Кавалерия, артиллерия, пехота. И Зелимхан оставался неуловимым. Молчаливые силы оказывались могущественнее всех мер государственного воздействия, из которых самоновейшая, изобретенная в Грозном, была высылка семи «наиболее вредных шейхов».
Мера эта, кстати сказать, своим острием обратилась на придумавших. Год 1912 был – восстания фидаев в Персии; напряжения политической обстановки на Балканах. Обострявшейся на результатах триполи-танской войны. Чеченская потенция устремлялась в Персию. Чтобы там сражаться с отрядами царя, верноподданными которого чеченцы по формальной профессорской логике должны были, бы являться. В керкетские дни была Персия, терзаемая царским орлом и королевским львом, и вагонный военный совет постановил выслать в Сибирь не причины, но следствия. Семь шейхов. Следствия оказались не твердокаменными. Уже очень скоро Сугаипп-мулла и Аббас Аут воззвали к Чечне.
«Мы, нижеподписавшиеся, извещаем вас, что разбойник Зелимхан Гушмазукаев, происходящий из селения Харачой, очень вредный для всего населения и действия его совершенно противны шариату и недопустимы. Деяния Зелимхана безумны. Великий всемогущий бог наградит того, кто избавит народ, исстрадавшийся от разбойников».
Одновременно и убедительно опубликовывался список абреков, убитых чеченцами же. Кровниками чеченскими. Геха старогортовский, Успа азаматюр-товский, Джебраил ишхаюртовский, Висахан авту-ринский, Геда истисинский, Мусса урусмартановский, Мусса Сератиев, Мута-Али назрановский с братом, Магомет ингушский, Эски старостагинский, Зелимхан гельдыгенский, Эльсануко цацаюртовский, Эдиль-Гирей экажевский, Элихан и Селихан энгельюртовские.
