Текст книги "Три времени Сета"

Автор книги: Дункан Мак-Грегор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Глава пятая

Зингарское белое оказалось весьма похожим по вкусу на немедийское красное, только было оно чуть более терпким и чуть менее крепким. Конан по достоинству оценил угощение купца и выпил около четверти кубка, остальное приберегая для дальнейшей беседы с Кармио Газа. Старик не тянул: промочив горло вином, он тут же приступил к той самой обещанной желанной сути, сделав лишь одну оговорку…

– Я не ручаюсь за правду, дорогой друг. Помнишь, я сказал тебе сразу, что мне не понравились глаза этого человека? Так что не обессудь, если предложенная им повесть к концу покажется тебе уж совсем странной…

За три года до того, как Деденихи появился в моем доме, в семье его случилось несчастье. Внук – а ему к тому времени было уже сорок пять лет! – покупая на базаре в Эруке необходимые для постоялого двора продукты, попал в пренеприятнейшую историю. Он заметил вора, который вытащил из наплечного мешка одного ремесленника толстый кошель (тот потом кричал, что эти деньги он копил несколько лун), и попытался схватить его за руку.

Недолго думая, вор вывернулся из объятий младшего Деденихи, оставив злополучный кошель в его кармане, и исчез. Привлеченный воплями народ окружил несчастного; он кричал, что вор не он, а он – честный гражданин Шема, но – ведь выбора не было, ведь настоящий вор убежал, а в азарте охоты люди редко склонны разбираться, кто прав, кто виноват; кликнули стражу, и к вечеру того же дня внук моего гостя сидел в темнице, проклиная ли свою судьбу, вовсе ли не думая о ней – не могу знать.

Деденихи и Лау-Ко распродали большую часть имущества, чтобы подкупить судей, но все оказалось бесполезно, а скорее всего, просто мало… Дела их шли все хуже и хуже, словно с первым же за долгие годы горем удача отвернулась от них. Оба уже старики – ведь даже Лау-Ко было почти восемьдесят лет, – они оказались в ужасном положении: запасы кончались, все деньги разошлись по судейским карманам, и постояльцы приносили скорее убыток, нежели доход… Если б младший Деденихи был с ними, все обернулось бы совсем иначе, потому что в последнее время он один вел все дела постоялого двора; без него же им грозила скорая и неминуемая смерть в нищете… Так говорил мне мой гость…

И вот однажды услышал Лау-Ко от прохожего об удивительном человеке, что живет в городе Мессантии… Великий дар получил он от богов при рождении – дар приносить удачу: тот, с кем будет он рядом, будет иметь все, чего только не пожелает… И зовут сей талисман… Ты-то знаешь, Конан, как его зовут…

Оживившийся за время повествования Кармио Газа опять сник. Варвар же, который уже отлично понял, в чем дело, молчал: старик по доброте своей совершил ужасную ошибку, отправив Висканьо с ублюдком Деденихи выручать из темницы его внука, и что теперь он мог сделать? К тому же вся эта история случилась не нынче, а более трех лет назад, так что выручить талисмана из беды – если он вообще еще жив – вряд ли было возможно.

– Кром… Какого Нергала… – Конан хотел упрекнуть купца в излишней и глупой доверчивости, но тот поднял на него взгляд, и варвар не продолжил. – Тьфу!

– Да, Конан… Я понимаю, что ты хочешь мне сказать, но не говоришь, жалея… Я старый глупец. Я сам подарил своего сына первому встречному. А потом я искал его и не сумел найти. Я…

– Хватит, – поморщился киммериец. – Хватит, Кармио. Ты совершил то, что считал нужным, и поздно теперь о том сокрушаться.

– Да, конечно… Прости…

– Да мне-то что тебя прощать? – рыкнул Конан, в непонятном ему самому раздражении отшвыривая пустой кубок в сторону.

В полном молчании они сидели еще некоторое время. Купец – устремив взор в звездное небо, киммериец – вяло засовывая в рот апельсинные дольки. Странная судьба рыжего талисмана взволновала его, хотя он ни за что не признался бы в этом вслух. Сейчас он вспоминал, как нашел Висканьо пять лет назад, привязанного к доске и с кляпом во рту; как с ним на спине переплывал Хорот; как вызволял его из лап Красивого Зюка… Что с ним теперь? Зачем старый проходимец увел его? Уж конечно, Конан не поверил в историю с освобождением внука… Все это было ловко придумано для того лишь, чтобы выманить рыжего из дома…

И тут варвар догадался о причине внезапного своего раздражения. В глубине души он с самого начала рассказа Кармио предполагал, что выручать парня придется ему, что, естественно, было совсем некстати. Но недаром же ему встретилась Данита с Плипсо, а потом эта дохлая мышь у ворот дома купца… Те числа, о которых втолковывала ему Низа, привели его именно сюда, а первый же человек, коего он узнал в лицо… Конан замер, припоминая: «…коего ты узнаешь в лицо, сообщит о дальнейших твоих действиях…» Как же расценить повествование Кармио Газа? Он ни о чем его не просил, просто поведал, что произошло в его жизни за то время, пока он не виделся с Конаном. Так и любой человек, встречая давнего приятеля, спешит рассказать ему о себе…

Но как же тогда дорога в Гирканию, к Учителю… В голове киммерийца все перепуталось. Что делать? Отправляться на поиски талисмана или плюнуть на него и идти за великой Силой? Неодолимо Конана влекло все же к Учителю, а потому, усилием отбросив всякие мысли о спасении рыжего, он прервал молчание, обратившись к купцу:

– Вот что, Кармио… Я…

– Конан! – звонкий и чистый голосок Даниты не позволил ему закончить, чему он был рад, ибо легче схватиться со снежным тигром, чем отказать другу в помощи… Даже если он о ней и не просит… В конце концов, можно уйти ничего не объясняя и не прощаясь – так он и поступит на рассвете, а пока…

– Данита! Где ты была? – Он обернулся и с удовольствием посмотрел в нежное личико. – А Плипсо с тобой?

– Со мной. Вот он.

Краб на ее ладони снова зашевелил клешнями, заворочал бусинками глаз, и Конану показалось, что он хочет взглянуть на него – он, первое число, хочет взглянуть на варвара и тем самым еще раз напомнить ему о напутствии старой колдуньи. Ярость всколыхнулась в душе мужчины, но так же быстро и угасла: непонятное и весьма неприятное чувство, сменившее ее, угнетало, но разбираться в его происхождении значило отступить от прежнего решения. Нет, такого Конан допустить не мог. Упрямо сжав губы, он отвернулся от Плипсо.

– Ступай-ка спать, девочка, – мягко произнес купец, глядя на нее так ласково, как до того он смотрел только на Висканьо.

– Позволь мне побыть немного с вами, отец, – Данита прильнула к плечу старика, ластясь, заглянула в его глаза. – Совсем немного…

– Ну хорошо, – тут же растаял Кармио. – Только тогда принеси для Конана того туранского, которое привезли прошлой луной.

Данита чмокнула отца в седой висок, вспорхнула легко и, махнув рукой киммерийцу, скрылась за дверью.

– Я знаю, о чем ты думаешь, Конан, – прямо посмотрев на гостя, сказал вдруг купец, – и могу сказать тебе вот что: ступай своей дорогой. Моя беда не должна мешать жить тебе. Я виноват сам, а значит, и расплачиваться должен сам. А ты – ступай. Я только хотел бы, друг, чтобы ты не забывал нас…

Варвар криво ухмыльнулся. Предначертание Низы уже сбывается – первый человек, коего он узнал в лицо, наконец «сообщил ему о дальнейших его действиях», посоветовав ступать своей дорогой. То есть он сказал именно то, что Конан и хотел от него услышать. Значит ли это, что Митра по-прежнему благоволит к нему и желает одарить великой Силой без промедления?

…Он вспомнил схватку со снежными тиграми – белыми полосатыми ублюдками, которые перекрыли ему путь в Гирканию… Потом семь дней и ночей в хижине колдуньи… Потом ее волшбу и после – угасание, начало то ли смерти, то ли долгого беспамятства… Кто их знает, этих богов! Нынче они благосклонны, наутро хмуры, через день зловредны… К Нергалу их всех!…Он, Конан, ничем теперь не связан с прошлым, что бы там ни нагадала ему Низа. Ступать своей дорогой? Отлично!

Бодрые, хотя и несколько сумбурные мысли эти тем не менее вяло прокручивались в голове киммерийца. Сердце же его вообще молчало. Со вздохом обратил он взор свой на Кармио Газа, что поник головой и, кажется, собирался вздремнуть.

– Вот что, Кармио, – медленно произнес Конан, размышляя о том, напомнить ли купцу, что расплачивается за свою ошибку не он один – он-то остался дома, а вот талисмана умыкнули… Решив и на сей раз сдержаться, варвар встал, прошел к дальней стене, где валялся брошенный им кубок, и, подняв его, вернулся на место. – Вот что, Кармио, я скажу тебе. Если Виск еще живой – я найду его.

Так решительно произнес Конан, что и сам опешил. А в общем, все уже было предопределено, и как он ни сопротивлялся, против себя пойти не мог. Расчетливый мозг его отвергал столь нерациональный поступок, как розыск ничем – для него ничем – не примечательного мальчишки. Но – и это выяснялось с годами – кроме работы ума внутри него происходила еще и работа души, которую он, суровый воин, прежде с презрением не желал признавать. Затем стало понятно, что душа и есть он сам, и его мозг у нее лишь подмастерье, а уже как следствие этого открытия Конан склонен был теперь прислушиваться к своим чувствам – правда, пока только порою…

Лицо купца вытянулось. Дрема в мгновение слетела с его тяжелых век, и он уставился на киммерийца с изумлением, чуть ли не с ужасом, словно тот сказал нечто богохульное, за что немедленно будет поражен молнией либо обратится в камень. Но следующий вздох его был вздох облегчения. Некогда полные и розовые, а ныне сухие бесцветные губы его дрогнули в растерянной улыбке, а глаза вновь наполнились слезами – на этот раз счастливыми. На вошедшую же в этот самый момент Даниту старик уже смотрел с такой радостью, что девушка остановилась в дверях, не понимая, что произошло.

– Хей, Данита, – благодушно буркнул варвар, к которому понемногу возвращалось доброе настроение. – Ты принесла вина?

– Да.

Она подалась к нему, протягивая сосуд с обещанным туранским, и Конан, забирая его, едва сумел подавить возглас удивления.

– Эту флягу купил Висканьо, – звонко объявила девушка, усаживаясь на скамью рядом с отцом. – В порту, у одного черного гребца.

– Прах и пепел… – проворчал киммериец. – Я так и понял.

Фляга сия оказалась сделана в форме трубящего слона, что, конечно, сразу напомнило Конану о третьем предложенном колдуньей числе, кое должно было развеять его сомнения. Что ж, теперь и в самом деле не приходилось сомневаться – он пойдет на поиски рыжего, если уж все числа совпадают именно на этом…

Наливая в кубок вино из задранного вверх хобота слона, варвар уже не мучил себя размышлениями ни по поводу талисмана, ни по какому иному поводу: сумбур в голове развеялся, все было совершенно ясно. Он с удовольствием глотнул великолепного туранского, ощущая себя если не королем, то во всяком случае принцем, а вовсе не гостем в доме аргосского купца, и весело посмотрел на старика с дочерью, что взирали на него влюбленными глазами и молчали.

– Ну, Кармио. Теперь поговорим о деле?

* * *

– Дважды я отправлял в Шем своих слуг – самых молодых, самых пронырливых и хватких. Увы, они возвращались ни с чем… Не то что моего мальчика, но даже Деденихи и его сына Лау-Ко они не смогли обнаружить там. Постоялый двор в предместьях Эрука действительно есть, но он заброшен давно – местные крестьяне поведали, что хозяев не видели с десяток лет!

– И кто же были хозяева?

– Ты будешь удивлен, добрый друг, но они говорили именно о Лау-Ко и его матери, почему-то вовсе не упоминая отца…

– А почему слуги твои не искали младшего Деденихи? – осведомился варвар, прикладываясь к весьма понравившемуся ему туранскому.

– В темнице? Искали! В том-то все и дело, Конан, что в Эруке его нет, и никто там о нем не слыхивал!

– Отец, – робко вступила в разговор Данита. – Ты просил Конана найти Висканьо?

– Я не просил, дочка, – с улыбкой ответил купец. – Наш друг сам решил помочь нам, за что я буду благодарить его до конца дней своих…

– И я… – Данита опустила глаза. Щеки ее покрылись нежным румянцем, и она, почувствовав это, отвернула лицо.

– Не будем терять время, – пробурчал киммериец, тем не менее довольно усмехаясь. А впрочем, благодарить его пока было не за что – он еще не только не нашел рыжего, но даже и не начал его искать. – Это все, что тебе известно, Кармио?

– Увы, – пожал плечами старик.

– Не густо… Кромом клянусь, негусто. Ладно, теперь это моя забота. Если понадобится, я найду ублюдка Деденихи и распотрошу его. Кармио, вели к рассвету приготовить для меня лошадь, ну и… Все. Да, пусть еще соберут дорожный мешок – и чтоб там была фляга туранского.

– А немедийского красного?

– И немедийского красного…

Отдав такие распоряжения, варвар допил вино из кубка и встал. До рассвета оставалось совсем немного времени, а долгая беседа утомила его так, что он не чувствовал в себе сил даже на то, чтоб попрощаться с Данитой, как хотел… Последняя мысль промелькнула в его голове уже у входа в отведенные ему покои. Содрав с себя куртку и штаны, Конан рухнул на поистине королевское ложе свое, уткнул нос в подушку и тут же провалился в глубокий, без сновидений, сон.

* * *

Перед рассветом в дверь его тихонько постучали. Пока гномоподобный Пепино с умильной улыбкой разглядывал помятую физиономию гостя, сам гость принял из рук его новую одежду, о коей успел позаботиться Кармио Газа, облачился в нее, затем осушил с полбутыли полюбившегося ему туранского и лишь после этого позволил слуге полить ему на руки из серебряного кувшина.

У ворот уже разгуливал купец, явно поджидая Конана, Он не спал всю ночь – глаза его отекли и превратились в щелки, углы губ были устало опущены, а плечи сгорблены. Сейчас он выглядел дряхлым стариком, и варвар внутренне содрогнулся, представив вдруг, что когда-нибудь и он может стать таким. Но в его возрасте подобные думы редко задерживаются надолго, а посему, положившись на милость Митры, он выкинул их из головы и подошел к купцу.

– Что не спишь, Кармио?

– Не могу, – улыбнулся старик. – Последнее время я плохо сплю – все думаю о мальчике… Да и годы уже…

– Лошадь готова?

– И лошадь, и дорожный мешок – все, как ты велел. Если позволишь, я хотел бы отправить с тобой Пепино. Несмотря на малый свой рост, он обладает силою и сноровкой и может пригодиться тебе…

– Нет! – наотрез отказался варвар. – Еще Пепино мне не хватало.

– Тогда возьми меня!

Киммериец и купец обернулись. От дома к ним направлялась Данита, одетая в мужское платье, и даже издалека было заметно то суровое выражение, какое она старательно пыталась придать своему нежному милому личику. Конан расхохотался.

– Прах и пепел! Да ты смелая девочка, я смотрю!

– О, нет! – замахал руками старик. – Нет, Данита, и не думай! Я никуда тебя не отпущу! Митра свидетель, хватит с меня и того, что пропал мой Виви!

– Но отец!..

– Ступай домой! – приказал Кармио, и Конан впервые услышал в его мягком голосе железные нотки.

– Я не возьму тебя, Данита, – поддержал он старика. – Мне и Пепино-то не нужен, а ты…

– Да я умею больше, чем Пепино! Я умею стрелять из лука и бросать копье, я умею…

– Я не возьму тебя, Данита, – твердо повторил Конан, отворачиваясь. – Кармио, пусть подают лошадь.

Вороная кобыла, приведенная сонным привратником, была достойна особ королевских кровей – высокая, тонконогая, с маленькой породистой головой и огромными фиолетовыми глазами, она обошлась купцу не менее чем в пятьдесят золотых и, подозревал киммериец, считалась в его конюшне лучшей; под стать ей была и сбруя. Конану захотелось немедленно оседлать красавицу, но дорога предстояла неблизкая, и поэтому сначала следовало проверить содержание его дорожного мешка.

– Все, – заключил варвар, снова завязывая мешок. – Ну, Кармио, прощай пока.

Он вскочил на вороную – она капризно дернулась под его массивным телом, – наклонился и потрепал по волосам Даниту, которая точно так же капризно дернулась под его рукой; рассмеявшись, киммериец направил кобылу к воротам. Оглядываться он не хотел: долгие проводы означали частые воспоминания, а уж что-что, но воспоминаний ему в последнее время и без того хватало… Стрелой помчалась его красавица по длинной улице спящей еще Мессантии, и вскоре дом Кармио Газа остался далеко позади – зато далеко впереди Конана-варвара ждали другие люди и другие приключения… А что еще нужно вечному страннику?

Несколько удивленный собственным определением самого себя, киммериец снова засмеялся – наконец-то легко и бездумно – и пришпорил лошадь.

* * *

К вечеру того же дня Конан был уже на полпути от Шема. Поначалу он собирался ехать подальше от берега моря, помня о том, что ветры порой не просто бушуют там, а безумствуют; но по прошествии некоторого времени изменил это решение, ибо погода и ночью и днем стояла на редкость мягкая, спокойная и теплая. Вблизи моря воздух был чист и свеж, а полоса густого плодородного леса обеспечивала его кобыле постоянный корм, так что варвару оставалось лишь заботиться о пресной воде для нее – у него самого на случай жажды в дорожном мешке лежали три аккуратно заткнутые фляги: с туранским, немедийским красным и аргосским белым. Правда, в первой вино уже плескалось на дне, зато две другие были полны, и по его расчету, до первого постоялого двора он вполне мог ими обойтись.

Привязав лошадь к толстой обломанной ветке старого дуба, киммериец развел костер. На фоне темно-синего, как его глаза в гневе и страсти, неба золотые и красные искры казались осколками далеких звезд, что сияли сейчас так ярко, словно не только зажглись, а уже догорали. Закусив остаток туранского куском свежей розовой ветчины, Конан расстелил на траве теплый плащ, так же предусмотрительно, как и вино, упакованный слугой купца в его дорожный мешок, и смежил веки – это была первая его остановка за день, а посему и сон оказался близок.

…Но так же внезапно, как уснул, посреди ночи Конан пробудился. Он не стал вслушиваться в тишину, опустившуюся к берегу моря Запада, не стал всматриваться в черную даль и не менее черную близь – ничего такого, что могло бы потревожить его, здесь не было. Полный покой дарил южный Аргос одинокому путешественнику в эту ночь… Редкие вскрики птиц, стрекотание цикад, еле слышный мягкий плеск волн – вот все звуки, кои вплелись в ночную тишину, ничуть не нарушая ее. То же, от чего он вдруг вернулся в явь, было совсем другого происхождения, не природного. Ему приснился сон купца – тот самый, о схватке Добра и Зла; Конан не раз за последние дни думал о нем, искренне сожалея, что Кармио Газа не удалось увидеть финала. Не то, чтобы его так уж волновал исход битвы (он отлично знал – как бы там ни было во сне, на самом деле истина в Великом Равновесии, и пока земля не раскололась на тысячи кусков, ни Зло, ни Добро не одержат победы), но каким-то краешком души он надеялся, сам того не сознавая, если не уничтожить, то хотя бы сильно покалечить противника. А в это понятие – Зло – для него входило многое, и прежде всего – маги и колдуны всех видов и мастей. Он был уверен: основное зло от них, ибо они – не кто иные, как проводники его, берущие начало в царстве Нергала, всеми корнями вросшие в его твердь.

Кармио Газа стар и немощен, и сон такой должен был присниться, конечно, не ему, а мужу молодому, могучему – вот хотя бы Конану. Чем купец мог помочь Добру? Недаром оно само вытолкнуло его, решившись на битву со Злом. Его, Конана, не вытолкнуло бы… Киммериец со вздохом повернулся на другой бок. Ему удалось увидеть только самое начало сего сна: прозрачное горное озерцо, окруженное черными огромными скалами… И если старик спокойно выдержал ту страшную тишину, что перед схваткой окутала землю, то варвар в этом месте пробудился – у него заложило уши, да так, что казалось, вот-вот голова расколется как гнилой орех…

Теперь оставалось только надеяться на длинную ночь и продолжение этой истории со столкновением Добра и Зла. Он снова закрыл глаза, но уснуть не смог. Как в каморке у старой колдуньи, сейчас вспоминал он прошлое – уже не под воздействием волшебного зелья, а просто по стремлению души. Он редко проводил ночь без сна – разве что только в том случае, когда гулял в кабаке или любил женщину; обыкновенно сон его был хотя и чуток, но крепок. Наверное, поэтому он не знал, что ночью все – и прошлое, и настоящее, и даже будущее – видится совсем иначе, нежели днем. А вернее всего, прежде он этого не замечал. Не заметил и теперь. Ему и в голову не пришло задуматься, отчего так сдавило грудь, отчего тоской повеяло от тех, порой весьма веселых приключений, отчего дыханию стало тесно в его большом теле, и даже свежий морской воздух не помогал ему.

Он вспомнил Белит – и кстати. С ней ему привелось встретиться как раз после той нелепой истории с золотой пастушкой и ее овцами, когда, подобно тому же сну Кармио Газа, победа не досталась никому. Впрочем, можно сказать, что киммериец не взял ее, эту победу, вышвырнув пастушку в море, а овец разделив. Дебу Абдарраху повезло меньше: он утонул в море Запада, недалеко от берега… Где он теперь? На Серых Равнинах? Или в ободранной шкуре какой-нибудь злобной собаки или хитрой кошки? Хуже, если он вселился в несчастного младенца… А в общем, Конан не верил ни во второе, ни в третье. Про Серые Равнины знают все, а остальное – всего лишь досужие выдумки придворных лентяев… А вот Белит…

Конану очень не хотелось бы, чтоб Белит ходила по тем же тропам, что и Красивый Зюк. Конечно, Серые Равнины не Мессантия, и не весь Аргос, и не Киммерия и Ванахейм с Асгардом вместе взятые; сколько душ там умещается – столько на земле не живет людей. И все же сама мысль о том, что его возлюбленная могла пройти рядом с гнусным ублюдком Дебом, была противна варвару. Но, возможно, тот все-таки остановился на своей родине, в царстве Нергала, и тогда Белит не встречает его вовсе…

Киммериец зевнул. Конечно, как сие не пришло ему в голову раньше? Таких, как Красивый Зюк, после смерти забирает к себе Нергал, и из них потом лепит своих вонючих демонов… Так что Конан может быть спокоен за Белит, она далеко оттуда…

…Дремота снова овладевала им, но была тяжела и неспешна. Затылок, виски наливались сном как бурдюк с пивом – до отказа; перепутанные мысли тугим клубком застряли где-то под переносицей, и жажда высушила горло, но тянуться к мешку за флягой не хотелось. Он с трудом вернулся в прерванный сон Кармио Газа, желая непременно увидеть продолжение (горное озерцо, скалы… что это? он забыл, ибо уже не владел собой), и медленно, медленно начал погружаться в небытие…

* * *

Перед закатом следующего дня Конан уже был в Асгалуне. Этот пышный и величественный и в то же время сумбурный, нелепый шемитский город нравился варвару тем, что здесь можно было найти развлечения на любой вкус и на любое настроение. Если последнее располагало к веселью – маленькие кабачки, коими просто усеяна была окраина, ждали гостей и ночью и днем.

Там беспрестанно играла музыка, и волоокие девы с пухлыми грудями и широкими пышными задами не только плясали и пели, но и за пару монет дарили свою любовь тому, кто этого хотел. Вино там лилось рекою или даже водопадом и стоило весьма дешево; как и везде в Шеме, там можно было что угодно продать и что угодно купить – иные шастали туда ежедневно только за этим, и чаще только ради азарта, а не выгоды; половина деловых знакомств тоже заводилась там.

Если же душа жаждала покоя и тихой грусти, человек устремлялся в дом Гуина (а и таких в Асгалуне было более десятка), где в полном – или не совсем полном – одиночестве коротал вечер под нежные и высокие звуки цитры. А поскольку огромный зал в доме сем делился на сотню крошечных комнатушек, посетителя никто не беспокоил, кроме учтивых и расторопных слуг, готовых по первому желанию привести для гостя девушку или юношу, или и девушку и юношу, способных усладить не только плоть его, но и взор своим прелестным видом.

Гуин, придумавший такие трактиры, был идиотом и давно уже умер, но многочисленные родственники его продолжали столь удачно начатое дело, ибо доход оно приносило просто невероятный. Конану приходилось бывать в этих домах и, хотя он ни разу не заказывал себе утешительницу, пить в одиночестве чудесное – и очень дорогое – вино любил. Но соответствующее настроение посещало его редко, и обычно из дома Гуина он шел в те самые кабачки, где можно было разгуляться, оставив покой и тихую грусть за порогом.

От западных ворот города киммериец направил вороную прямо, а потом налево: насколько он помнил, именно эта улица изобиловала заведениями подобного рода. Так и оказалось.

Он спешился у первой же двери, где с одной стороны на вывеске грубо, но красочно была намалевана баранья нога (в каждой городе была по меньшей мере пара забегаловок с такой картинкой), а с другой – и это даже рассмешило бы Конана, если б к иронии не примешивалось раздражение – красной яркой краской художник изобразил уродливого краба, больше напоминавшего не собственно сию тварь, а колдуньино его изображение в виде числа; вверил лошадь слуге, что болтался у входа, и забрав с собой дорожный мешок, вошел в кабак, предвкушая уже все те удовольствия, которые здесь получит этой ночью.

В небольшом зале, набитом до отказа самым пестрым людом, стоял невероятный гвалт. Орали все. К ночи половина здешних посетителей успела налакаться до такой степени, что уже потеряла всякую способность слушать и слышать, да и свежему человеку в грохоте и звоне кружек, тарелок, ножей и бутылей не представлялось возможным разобрать не то что слова, а и тон и тембр голоса соседа.

Только Конан переступил порог, как к нему подскочил раскрасневшийся от усердия подавальщик, морщась от шума, выслушал заказ и, кивнув в знак того, что все уяснил, немедленно исчез в глубине зала. Варвар усмехнулся: будь он одет как прежде, наверняка пришлось бы самому идти на поиски слуги, но сейчас на нем был богатый наряд, подаренный Кармио Газа, и он выгодно отличался от прочих оборванцев, наполнявших кабак.

Впрочем, его и в бедном одеянии отличали всегда – по росту, по стати, по выражению лица… Конан отодвинул с дороги обнявшуюся парочку пьянчуг и прошел к длинному столу, где вклинился между тонким бледномордым юнцом и толстым одышливым торговцем, у коего в левой руке, поднятой призывно вверх, посверкивало маленькое зеркальце в золотой оправе. Иной раз к толстяку подходили покупатели, но предлагаемая ими цена, как видно, не устраивала продавца – он отрицательно мотал головой и продолжал жадно поглощать куски мяса, не поднимая глаз от тарелки.

Приняв из рук слуги огромное блюдо с жареной бараниной, Конан плеснул в свою кружку пива, отхлебнул сразу половину и, удовлетворенный его вкусом и ароматом, приступил к трапезе.

…Когда на блюде остались одни только кости, варвар позволил себе передохнуть, а значит, и осмотреться. Сытый взгляд его блуждал по залу недолго: в противоположной стороне он заметил вдруг некую особу, напомнившую ему старую знакомую из Шадизара. Ни та, ни эта не обладали стройной девичьей фигурой и нежным голоском – совсем наоборот: гвардейский рост в сочетании с пышным задом, тугими румяными щеками и хрипловатым басом являлись их основными и для некоторых мужчин самыми привлекательными чертами.

Порой и Конана тянуло на нечто подобное, особенно после принятия нескольких кувшинов кислого и крепкого пива… Вперив помутневший от еды и питья взор в мощную грудь привлекшей его красотки, варвар медленно поднялся и пошел к ней, легко рассекая потную толпу любителей подраться, кои с визгами и воинственными воплями копошились прямо посредине зала.

– Как звать тебя, милая? – криво ухмыляясь, поинтересовался он, локтем плотно приникая к ее мягкому животу.

– Мархит, – игриво ответила она басом, в ответ еще крепче вдавливая его локоть в свой живот. – А ты кто будешь, незнакомец? Вижу, что не шемит…

– Киммериец, – жарко выдохнул он ей в ухо. – Конан. Ты здешняя хозяйка?

Томные выпуклые глаза могучей Мархит впились в его синие, откровенно призывая к немедленной любви, и варвар согласно прохрипел в ответ на эти ничего не значащие ласковые слова, которые произносил уже многажды и многим и вот теперь – ей. Но она все равно не слушала. Ухватив рукав его новой кожаной куртки, она влекла его за собой, наверх, на второй этаж, где было тихо и темно, где под ногами таинственно скрипели половицы и где в любом уголке коридора пахло любовью… Конан зарычал, рывком повернул Мархит к себе лицом и, не дожидаясь, когда она отворит дверь, сжал ее в своих объятьях…