Текст книги "Комиссар Его Величества"

Автор книги: Дункан Кайл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

– Так точно.

– Прошу прощения, сэр, – вмешался в разговор Захаров. Я впервые услышал его голос. Поскольку король к нему не обращался, можете судить сами, насколько уверенно держался этот человек. – На русской территории пока находится достаточное количество германских войск, чтобы держать большевиков под угрозой. Как вы помните, сэр, именно это обстоятельство является основанием...

Король поднял руку, призывая его замолчать.

– Я как раз собирался сказать капитану, что вопрос об освобождении императорской семьи осложняется многочисленными чисто политическими и военными обстоятельствами.

Захаров слегка наклонил голову. У меня было ощущение, что даже такой небольшой поклон дается ему с трудом. Очевидно, король тоже это почувствовал, потому что поспешил продолжить:

– Я не хочу и не имею права вмешиваться в планы и решения военного министерства, хотя, надеюсь, вы понимаете, насколько меня тревожит безопасность царя, царицы и их детей. Судя по всему, у нас сейчас появилась возможность провести неофициальные переговоры об их освобождении. Прежде чем я продолжу, вы должны дать мне слово, что сказанное останется между нами.

– Клянусь, сэр.

(Я отлично понимаю, что сейчас нарушаю клятву, данную своему государю, однако я иду на это лишь потому, что никакого ущерба королевской фамилии мое предательство нанести уже не может. К тому же меня самого постоянно предавали, так что вряд ли моя клятва имеет какую-нибудь моральную силу. Есть и еще одна клятва, которую я дал сам себе. Ее я и выполняю, записывая эту историю.)

– Очень хорошо, – продолжил король. – Обстоятельства складываются так, что для спасения императорской семьи необходимо вступить в переговоры с этим большевиком Лениным, хоть мне подобные действия глубоко отвратительны. Действовать придется конфиденциально.

Я уставился на короля в полнейшем изумлении. Представить себе, что английский моряк вступит в тайные переговоры с кровавым вожаком взбунтовавшейся черни, было просто невозможно. Я не поверил своим ушам.

– К счастью, у нас есть способ связаться с Лениным неформальным образом. К тому же, кажется, нам есть что предложить взамен... – Король внезапно замолчал, и я увидел, что он глубоко взволнован. Когда Георг V продолжил, голос его звучал тихо, почти шепотом. – Нам есть что предложить Ленину в обмен на жизнь и свободу императорской фамилии. – Он откашлялся и охрипшим голосом спросил: – Вы сделаете все возможное для достижения этой цели?

– Конечно, сэр.

Король встал, и мы, остальные, тоже.

– Мне не пристало знать подробности, – произнес король. – Могу лишь дать свое благословение храбрым и великодушным людям, которые попытаются спасти царскую семью. – Он направился к двери. – Благодарю вас, джентльмены. Да хранит вас Бог.

* * *

Едва закрылась дверь, как Захаров взял ситуацию под собственный контроль. Он извлек из-под стула маленький портфель, отнес его к письменному столу, придвинул кресло и достал из портфеля чернильницу, ручку и стопку бумаги.

– Садитесь, Кларк, и пишите под мою диктовку. Это письмо...

– Но я не представляю себе, что я могу сделать! – визгливым и дрожащим голосом запротестовал Кларк.

Захаров, не обращая на него внимания, обернулся ко мне:

– Кларк сейчас напишет письмо своему приятелю Ленину, а вы...

– Приятелю?!

Захаров ровным голосом пояснил:

– За полвека, проведенные в читальном зале Британского музея, Кларк познакомился с разными людьми: немецким евреем Марксом, с его приспешником Энгельсом, посеявшими зловредные семена, а позднее с их последователем Ульяновым, он же Ленин, который применил теорию на практике.

– Но я не могу, разве вы не понимаете?! – в отчаянии и ярости воскликнул старичок.

Я увидел, что в его глазах показались слезы.

– Последний раз говорю, Кларк, – сказал Захаров. – Подумайте о вашей жене!

Кларк затрепетал. Честно говоря, мне тоже стало не по себе, ибо в тихом голосе Захарова звучала такая властность, такой заряд силы и угрозы, что словами это не передать. Затем магнат очень мягко сказал мне:

– Кларк находится полностью под влиянием этой троицы. Но у него есть жена, она тяжело больна, а я могу ей помочь. И все равно наш мистер Кларк никак не может ради страдающей жены пойти наперекор своему большевистскому делу. Все же письмо он напишет – не правда ли, Кларк? А вы, Дайкстон, отвезете послание в Россию, Ленину.

Мне показалось, что меня стукнули пыльным мешком по голове. Сначала я был представлен его величеству, затем стал участником важнейшей беседы, а стоило королю выйти из комнаты, как там разыгралась сцена грубейшего шантажа! А теперь еще выясняется, что мне суждено стать посланцем к Ленину! Я уже догадывался, что мне придется так или иначе отправляться в Россию, но и помыслить не мог, к кому именно меня собираются отправить.

– Итак, Кларк, – тихим, но угрожающим голосом произнес Захаров. – Вы ведь называете его по отчеству, не так ли?

Кларк кивнул.

– Вы уверены?

Старик снова кивнул. Я смотрел на него с жалостью. Большевик он был или нет, ему сейчас явно было не до хитростей. Но Захаров предпочел проверить. Он достал из портфеля какую-то бумагу и взглянул на нее.

– Да, совершенно верно. Тогда начинайте так: «Дорогой Владимир Ильич!» Да-да, правильно. – Он смотрел через плечо бедного библиотекаря. – «Рекомендую вам капитан-лейтенанта Королевского флота Г. Дж. Дайкстона, который отправляется к вам с моего ведома и согласия». – Захаров подождал, пока несчастный старик запишет сказанное. – Теперь дальше. «Я знаю, как заняты вы сейчас важными государственными делами, но ради нашей старой дружбы прошу отнестись к поручению капитана Дайкстона с вниманием. Он имеет при себе документ огромной важности, который должен попасть только в ваши руки. Моя жена в последнее время хворает, но теперь я могу обеспечить ей уход и лечение. Она посылает вам горячий привет, и мы оба поздравляем от всей души того, кто сделал первый шаг к осуществлению нашей общей мечты». Та-ак. А теперь посмотрим, как вы подписываете свои письма. Замечательно. «С братским приветом». Очень уместно. Пишите, Кларк, и подписывайтесь.

Библиотекарь сделал, как было ведено. Он писал старомодным каллиграфическим почерком. Письмо получилось чистеньким и аккуратным, несмотря на все терзания человека, его писавшего.

– Теперь конверт, – сказал Захаров. – Сверху написано: «От Вильяма Кларка, Британский музей, Лондон». Ниже припишите: «В.И. Ленину». Вот так, отлично.

Захаров осторожно промокнул письмо и конверт.

– Вы можете идти, Кларк. Ваш чемодан в автомобиле, не правда ли?

– Да.

Кларк поднялся из кресла с видом побитой собаки, а Захаров взял колокольчик и позвонил. В дверях немедленно появился лакей, а я мысленно отметил, что этот властный джентльмен распоряжается в королевском дворце как у себя дома.

– Проводите мистера Кларка к моему авто, – приказал он.

Когда дверь закрылась, я спросил:

– Куда его везут?

– В Испанию, – ответил Захаров, – у меня там есть дом. Жене Кларка пойдет на пользу уединение и солнечный свет. Ему тоже не помешает, хотя сейчас он так, кажется, не думает. И кроме того, – в странных глазах на миг мелькнуло нечто похожее на веселье, – я думаю, что и нам уединение мистера Кларка пойдет на пользу.

Затем Бэзил Захаров достал из портфеля два пакета.

– Вы передадите их, причем нераспечатанными, тем людям, чьи имена здесь указаны. Вот ваш паспорт, все прочие документы.

Я получил от Захарова два тяжелых пакета, каждый запечатанный красным сургучом. Первый был адресован Ленину. Учитывая содержание предшествующего разговора, я ничуть этому не удивился. Но при виде второго имени по моему телу прошла дрожь.

– Но каким образом... – заикаясь, спросил я, – смогу я передать этот пакет?

– Вы должны убедить Ленина, чтобы он позволил вам передать послание адресату, – мрачно заявил Захаров. – Причем адресат должен получить пакет нераспечатанным, а затем поставить свою подпись там, где следует.

Я уставился на магната в полнейшем недоумении. Дело в том, что на конверте значилось: «Его Императорскому Величеству Николаю II, Российскому Императору».

Захаров смотрел мне прямо в глаза. Я буквально чувствовал на себе исходящую от него энергию, как человек чувствует свет солнца. Но в отличие от солнца, тепла от Захарова не исходило – совсем наоборот. У меня по спине пробежали мурашки, и я опустил глаза. Потом раздалось шуршание, я поднял глаза и увидел, что Захаров держит в руках листок бумаги.

– Ваш маршрут, – сказал он.

С Октябрьской революции прошло полгода, и бескрайние просторы России стали полем битвы между враждующими группировками. Мне предстояло отправиться в этот ад по воле стоявшего рядом со мной человека. Я уже догадался, что вдохновитель моей миссии – не кто иной, как Захаров, великий торговец войной и смертью. Совсем недавно я сказал, что моя жизнь принадлежит государю, на самом же деле распоряжаться ею будет Бэзил Захаров.

– Немедленно отправляйтесь в путь, – значительно сказал он, – и тогда, возможно, вам удастся спасти царя и его семейство. Шансы ваши я оцениваю не слишком высоко. Учтите, что возможность выручить его величество из беды появится лишь тогда, когда царь подпишет документ.

– Так точно, сэр, – кивнул я, хотя не понял ни единого слова. Затем сделал поворот кругом и вышел из гостиной.

Не скоро суждено было мне вернуться в Англию. К тому времени Бэзил Захаров получил звание рыцаря. Все считали, что это сделано по воле благодарного монарха, но теперь мне известно, что высокую честь Захарову оказал коварный кельт, Дэвид Ллойд-Джордж. Так всегда и бывает: за каждым человеком стоит другой человек и дергает за ниточки, ибо обладает более сокровенным знанием.

Но все это будет еще нескоро. Пока же, имея на руках предписание, я отправился полночным поездом на дальний север Шотландии, в Терсо. Предварительно мне пришлось заняться экипировкой. У меня не было одежды, подходящей для российских условий. По правде говоря, в отеле «Рассел» у меня имелась лишь смена белья на выходные. Таким образом мне представилась возможность поближе познакомиться с методами работы Захарова.

«Даймлер» ждал во дворе. Несимпатичный Стотт исчез, однако шофер явно знал, куда меня нужно отвезти.

– Первым делом в универмаг «Гивз», – объявил он. – И поспешите, сэр, пожалуйста. У нас мало времени.

На сей раз мы поехали по улице Сент-Джеймс в противоположную сторону. На моих часах было без двадцати одиннадцать. Наверняка «Гивз» давно закрыт! Однако, когда через пару минут автомобиль остановился у номера 27 по Нью-Бонд-стрит, я увидел, что в магазине горел свет, а у порога стоял человек в нарукавниках и с сантиметром на шее. К своему изумлению, я обнаружил, что ателье по пошиву одежды набито людьми!

Клянусь вам, мерку с меня сняли всего за несколько минут. Тем временем откуда-то появился огромный чемодан, куда обрушился целый водопад носков, трусов, платков, причем все самого лучшего качества. В чемодан загрузили рубашки из шерстяной тафты, мягкой, как лен, и в то же время очень теплой. Туда же последовали три костюма.

Портной извиняющимся тоном сказал:

– К сожалению, костюмы готовые, но можете положиться на нас, сэр, мы выбрали самые наилучшие.

На всякий случай я примерил пиджаки, проворные руки нарисовали на них мелом какие-то иероглифы, и пиджаки на время исчезли – пока я примерял брюки. Длину мне подогнали с той же невероятной скоростью. В длинном галстучном ряду я выбрал шесть шелковых галстуков, а также воротнички своего размера. Не могу даже предположить, сколько человек работало на меня в этот поздний час. Пиджаки вернулись буквально через несколько секунд, и их снова пришлось примерить. Тем временем уже несли толстую шинель мягкой шерсти – гвардейского покроя, длиной чуть не до земли. Наконец, я получил и сапоги из мягкой кожи, сшитые в русском стиле.

Это поразило меня больше всего, и я поинтересовался у закройщика, откуда они взялись. Тот лишь улыбнулся:

– У нас на складах есть все что угодно, сэр. Наши клиенты обладают самыми разнообразными вкусами, и мы всегда готовы пойти им навстречу.

Вы не поверите, но через каких-нибудь четверть часа я уже выходил из универмага, полностью экипированный и к тому же не подписав никакого счета! Автомобиль покатил по Пикадилли, а я тем временем размышлял, что ни адмирал Битти, ни сам Джеллико не смогли бы добиться от универмага «Гивз» такой оперативности.

У входа в отель «Рассел» нас тоже ждали. Едва «даймлер» приблизился к тротуару, человек бросился к автомобилю и передал мне мой чемоданчик с туалетными принадлежностями.

– Остальное побудет у нас, сэр, до вашего возвращения. Может быть, мы что-то забыли?

– Как быть со счетом? – поинтересовался я.

– Об этом позаботились, не беспокойтесь.

Служащий показал мне квитанцию, и я увидел, что за мое проживание в отеле действительно заплачено. Напоследок человек вручил мне корзинку с провизией, сказав:

– Это на тот случай, если вам в поезде захочется перекусить, сэр.

Надо сказать, что я и в самом деле умирал с голоду. Стотт оставил меня без ужина, а в последовавшей затем горячке мне было не до притязаний желудка. Зато теперь я был голоден как волк.

«Даймлер» снова отправился в путь, не соблюдая ограничений скорости. Мы покатили по Гилфорд-стрит, затем по Грейвз-Инн-роуд и выехали к вокзалу Кингс-Кросс.

На вокзале было сущее столпотворение, да и мой поезд брали чуть ли не штурмом, однако нас встретил наряд военной полиции, который расчистил путь для меня и моего багажа. Повсюду толпились солдаты и моряки всех званий, прощавшиеся с женами, возлюбленными и детьми. Каждый, кому доводилось путешествовать в военное время по железной дороге, наверняка помнит, что творилось в те годы на станциях. Шагая по платформе, я увидел сквозь окна вагонов, что даже в тамбурах толпятся люди.

– Сюда, сэр, – сказал шофер, беря меня за руку.

Мы остановились возле вагона первого класса – третьего по счету от паровоза. Распахнулась дверь, и я оказался в салоне, похожем на настоящую каюту люкс: постель, два роскошных кресла, туалет и маленькая ванная. Шофер задвинул жалюзи на окнах.

– Никто не побеспокоит вас здесь.

– Но это несправедливо! – запротестовал я. В этом поезде было множество офицеров, моих товарищей по оружию, направлявшихся к театру военных действий, навстречу тяготам и опасностям. Этим людям предстояло провести целые сутки в переполненных вагонах, пока я тут наслаждаюсь комфортом.

– Вы должны быть один, сэр, – покачал головой шофер. – Таков приказ.

– Чей? Мистера Захарова?

Шофер не ответил. Он уже выходил из салона.

– Благополучного путешествия, сэр, – сказал он, откозыряв, и исчез.

Буквально через минуту раздался свисток, паровоз запыхтел и колеса заскрежетали по рельсам. Поезд тронулся в путь. Я снял шляпу и пальто, повесил их в гардероб и опустился в одно из кресел. За короткий срок со мной произошло столько удивительных событий, что мысли совершенно перемешались. Мне хотелось лишь одного – спокойно посидеть и разобраться в произошедшем со мной поразительном превращении: за один вечер из офицера-отпускника, предвкушавшего день отдыха на берегу, я стал эмиссаром короля, отправленным к самому кровожадному из революционеров всего мира, и мало того, мне еще предстояло спасти некогда всемогущего самодержца огромной империи! Тщетно пытаясь разобраться в пестром калейдоскопе мыслей и фантазий, я сунул руку в карман за сигаретами и выругался, ибо карман оказался пуст. Пачка так и осталась на столе в клубе Джеймсона, когда меня вызвали к Стотту. Я затосковал: предстояла ночь без табака, который очень бы мне понадобился – ведь так о многом предстояло подумать".

* * *

Фраза о табаке напомнила Хорейсу Мэлори, что его собственная сигара давно погасла. Сэр Хорейс тоже выругался – очень тихо, вполголоса. Он терпеть не мог расточительства, но зажигать потухшие сигары тоже не любил, поэтому раздраженно ткнул незадачливую «Ромео № 3» в большую серебряную пепельницу. Пепельница была напоминанием о победе его первого жеребца, Сэра Бэзила, на скачках в Ньюбери, много лет назад. Мэлори извлек из алюминиевого футляра еще одну сигару, зажег ее, минуту просидел с закрытыми глазами, чтобы дать им отдохнуть, и возобновил чтение.

* * *

"Не знаю, каким образом они предвосхитили мою проблему, но когда я открыл корзинку, на которой красовалась эмблема королевских поставщиков Фортрама и Мейсона, внутри оказался изрядный запас моих любимых сигарет «Нэви Кат», а также несколько коробков спичек. С огромным облегчением я закурил и развернул один из свертков, где нашел холодные цыплячьи ножки. Весьма аппетитно выглядели и две бутылки лучшего мозельского. Я решил, что сначала поужинаю, а о сложившейся ситуации буду думать потом.

Через двадцать минут, покончив с изысканным клубничным десертом (интересно, где они взяли свежую клубнику в марте?), я закурил еще одну сигарету и углубился в изучение выданных мне документов. В руках у меня оказался первый в моей жизни заграничный паспорт (напомню, что до начала первой мировой войны путешествующие англичане не нуждались в подобных глупостях). В паспорте была моя фотография. Интересно, откуда они ее взяли? Наверное, из Адмиралтейства, хоть, сколько мне помнится, я уже несколько лет не фотографировался, не считая случайных любительских снимков. Тем не менее фотокарточку они где-то нашли. «Мы, Артур Бальфур, министр иностранных дел в Кабинете Его Величества, сим свидетельствуем, что...» Вряд ли свидетельство Бальфура могло многого стоить в России, где охотились друг на друга белые, красные, чешские легионы, да еще и немецкие войска! Письма я отложил в сторону, поскольку, согласно инструкции, должен был вручить их нераспечатанными. Уже тогда мне казалось маловероятным, что эти бумажки могут спасти семью кузена Георга V. Но я рассудил, что жалкому капитан-лейтенанту не пристало умничать в столь важных государственных вопросах.

Я сосредоточился на бумаге, которую Захаров назвал «моим маршрутом». Ничего особенно неожиданного я там не обнаружил, за исключением разве что последней фразы: «В пути старайтесь не привлекать к себе внимания».

Потом я допил мозельское, разделся и лег спать.

Поезд прибыл в Терсо вечером следующего дня. Согласно инструкции, я явился в военно-транспортное управление, после чего был немедленно переправлен на катер, перевезший меня на противоположную сторону Пентлендского пролива. Бушевал шторм. Я плохо запомнил это короткое путешествие, большую часть которого провел у борта, изрыгая из себя цыплячьи ножки, клубнику, вино и прочие деликатесы. Маленькое суденышко тошнотворно зарывалось в волны, направляясь к Оркнейским островам.

К счастью, поездка заняла немногим более двух часов. На морской базе Скапа-Флоу я доложил о своем прибытии дежурному, который посадил меня на катер, принадлежавший самому адмиралу. Катер в два счета доставил меня на эсминец «Эрдейл», уже стоявший под парами. Меня отвели в каюту первого помощника, и стремительный, низко сидевший в воде эсминец поднял якорь.

На следующий день я вышел на берег в Бергене и сел на поезд, доставивший меня в Осло по одной из живописнейших железнодорожных магистралей планеты. Поездом же я попал в Стокгольм. В шведской столице у меня хватило времени лишь на хороший обед. В «Гранд-отеле» я устроил себе настоящий пир, справедливо полагая, что в следующий раз хорошо отобедать мне удастся нескоро. Паром доставил меня в Хельсинки. Настроение мое постепенно менялось. Я приближался к стране, которую горячо люблю с детских лет, стране с непостоянным, переменчивым нравом, которая в считанные мгновения способна от доброты и щедрости переходить к холодному и грубому насилию.

В Хельсинки я вновь сел на поезд. Теперь повсюду слышался характерный говор жителей балтийских земель и северной России. Трудно было поверить, что всего пару дней назад я наслаждался мозельским, цыплячьими ножками и отдельным вагоном-салоном. Теперь мне пришлось спать скрюченным в три погибели на деревянной полке. Пообедал я краюхой черного хлеба с ломтиком сыра и запил эту трапезу чаем без лимона из самовара. Когда я проснулся, поезд прибывал на Финляндский вокзал в Санкт-Петербурге. Однако оказалось, что слова «Санкт-Петербург» уже не существует. Я увидел написанное белой краской новое название города: «Петроград». Незнакомое название показалось мне символом этого непонятного мира, которым стала теперь для меня Россия.

Город жил суетливой жизнью, полной страха и смятения. Первым делом я отправился пешком (чтобы привлекать к себе поменьше внимания) в Смольный институт, который в прежние годы считался лучшим столичным заведением для девочек из благородных семей. После Октябрьской революции здесь находился штаб вновь созданного Совета Народных Комиссаров. На фоне его величественного, украшенного колоннадой фасада я увидел пулеметы и множество революционеров, выглядевших довольно свирепо, но явно чем-то недовольных.

Побеседовав с людьми, я понял причину всеобщего уныния. Дело в том, что большевистское правительство недавно перебралось в Москву, и Санкт-Петербург, колыбель большевистской революции, чувствовал себя покинутым. Надо сказать, что две российские столицы всегда недолюбливали друг друга. Троцкий задержатся в Санкт-Петербурге на две недели дольше остальных, но и он в конце концов уехал. Часовым Смольного было уже некого охранять. «Разве что нас самих», – кисло пожаловался мне один из них.

Меня эта весть, естественно, не обрадовала, ибо теперь я должен был отправляться в Москву. Я уже имел возможность убедиться в том, что поезда переполнены, а пропуск на проезд по железной дороге получить практически невозможно. В старые времена маленькая взятка моментально решила бы эту проблему, но я чувствовал, что попытка подкупа должностного лица может закончиться арестом, а то кое-чем и похуже.

Тут я вспомнил о британском посольстве и отправился туда со своим тяжелым чемоданом, сел на улице напротив и стал ждать, надеясь встретить кого-нибудь из знакомых. Я хотел во что бы то ни стало избежать необходимости действовать по официальным каналам, раскрывая свое имя и суть полученного мной поручения. Тем не менее, помощь кого-нибудь из дипломатических сотрудников пришлась бы как нельзя более кстати.

Но никого из знакомых, во всяком случае относящихся к британскому персоналу, я не увидел. Вечерело, холод усиливался. В это время внезапно кто-то с силой хлопнул меня по спине, я вскочил, обернулся и увидел Ворожина. Рот его был широко разинут, лицо сияло радостью, руки разведены и готовы стиснуть меня в объятиях.

– Я не ошибся, это Дайкстон!

Я тоже засмеялся, обрадованный встречей со старым знакомцем.

– Василий Александрович!

Ворожин в течение долгих лет поставлял фураж в посольскую конюшню. Это был здоровенный жизнерадостный мужчина, по происхождению из казаков, отличный наездник.

– Что это вы сидите тут так печально на этой штуковине? – ткнул он ногой в мой чемоданище.

– А мне некуда идти.

– Как так? А эти? – презрительно указал он пальцем в сторону посольства. – Неужто они так заняты, что не могут вами заняться?

– Так оно и есть, – солгал я. – Мне нужно отправиться в Москву, а судя по всему...

Ворожин расхохотался.

– Что, задачка не из простых? Да, дружище, это действительно трудно. А что сейчас не трудно? – Он наклонил ко мне свою лохматую голову и, не переставая смеяться, прошептал: – И в то же время на свете нет ничего невозможного, а?

– Вы можете мне помочь?

Он подцепил чемодан своей огромной лапой и взял меня за руку.

– Выпьем, дружище. Поедим, поболтаем. А там будет видно!

Ему оставили лишь треть его прекрасного особняка, но и этого было вполне довольно, поскольку Ворожин жил один. Очень помогло то, что он считал себя моим должником, так как несколько лет назад, когда наш казак ездил в Англию, я свел его с знакомым тренером верховой езды из Ньюмаркета.

На тренера неизгладимое впечатление произвели прыжки, курбеты и всякие прочие казацкие фокусы в седле. Как и все теперь, после революции, Ворожин пребывал в ожидании. Лошади всегда были нужны и всегда будут нужны – так он считал. Надо только выждать, присмотреться и решить, как подороже продать свой опыт и мастерство новым хозяевам. Вот Ворожин и выжидал, а тем временем старался не терять старых друзей. Ужин у нас был скудный: хлеб, немного рыбы и кусок жесткой конины. («Старые лошади умирают, дружище, и тем самым дают нам возможность выжить. Так сказать, последняя услуга лошади человеку».) Мы разговаривали о старых временах, пили водку, и постепенно мои проблемы перестали казаться такими уж неразрешимыми. Во-первых, выяснилось, что один бывший вахмистр служит теперь на железнодорожном вокзале и распоряжается как раз пассажирскими перевозками.

– Утром мы сходим к нему, Дайкстон, дружище. Но сначала выпьем еще водочки и спать, годится?

Ворожин любил называть меня по фамилии, а также переделывать мое имя на русский лад, в результате чего я становился Генрихом Георгиевичем. Он был славный малый и хороший друг. Слово свое Ворожин сдержал, и на следующий день утром я уже ехал в московском поезде.

Но вечером того же дня, когда я стоял с чемоданом в руке у ворот Спасской башни, старины Ворожина со мной; к сожалению, не было. А жаль, ибо из туннеля прямо на меня глядело дуло пулемета. Где-то в вышине тренькали куранты. Когда-то они исполняли начало гимна «Боже, царя храни», теперь же с башни доносились мрачные звуки «Интернационала».

Итак, дуло пулемета было уставлено мне прямо в грудь, а пальцы часового лежали на гашетке. Часовых, собственно говоря, было несколько, и они осматривали меня весьма внимательно. Наконец чернобородый детина с яростным взглядом кивком головы велел мне приблизиться.

– По какому делу?

– У меня письмо к Ленину.

– К товарищуЛенину.

– Да-да, к товарищу Ленину.

– От кого?

– От старого друга.

Детина протянул руку:

– Давай сюда.

Я покачал головой:

– Только личному секретарю Владимира Ильича.

Часовой угрожающе придвинулся:

– Я сказал, давай сюда!

Я снова покачал головой.

– Неужто ты думаешь, – прохрипел детина, – что товарищ Ленин будет тратить свое драгоценное время (тут он окинул взглядом мой наряд) на всяких буржуйских почтальонов?

– Думаю, что товарищ Ленин очень рассердится, если не получит этого письма, – сказал я ровным голосом.

Бородатый злобно посмотрел на меня, явно не зная, как поступить. Повторный осмотр тоже затянулся, но в конце концов часовой кивнул и позволил мне пройти в арку.

– Иди в Кавалерский корпус и жди там.

Я прошел в ворота, по-прежнему таща с собой чемодан. Кавалерский корпус находился напротив Потешного дворца. Там меня снова остановили и спросили, зачем я явился. Я опять объяснил про письмо. После еще одной неприязненной паузы мне разрешили войти, и я оказался в начале длинного коридора. У стола сидел охранник, положив перед собой пистолет. Он не встал мне навстречу, ничего не спросил, не предложил сесть и не ответил, когда я к нему обратился. Поскольку мне так или иначе было велено ждать, я так и поступил: отвернулся от охранника и стал смотреть на икону, висевшую под потолком. Одно из достоинств, которые обретает молодой человек на военной службе, – это способность стоять безо всякого движения в течение длительного времени, не проявляя нетерпения и не нуждаясь в дополнительных развлечениях вроде журналов или газет. Поэтому я стоял себе по стойке «вольно», сложив руки за спиной, и рассматривал икону.

Не знаю, сколько времени прошло, но в конце концов я услышал быстрые шаги, и молодой голос спросил:

– У вас письмо к товарищу Ленину?

Обернувшись, я увидел молодого матроса, розовощекого и чисто выбритого.

– Вы секретарь товарища Ленина? – поинтересовался я.

– Нет, товарищ. Но я – помощник секретаря.

– Я передам пакет лишь личному секретарю товарища Ленина.

Какое-то время мы молча смотрели друг на друга. Матрос явно злился на незваного гостя, который пытается навязать ему свою волю. Я же полагал, что единственная возможность достичь поставленной цели – проявлять твердость. По коридору взад-вперед ходили люди, нося из кабинета в кабинет какие-то бумаги. Лицо одного из них показалось мне знакомым. Это был мужчина среднего роста в гимнастерке с копной вьющихся волос, козлиной бородкой и в пенсне.

– Это Троцкий? – спросил я.

– Не Троцкий, а товарищТроцкий, – ответил матрос, не оборачиваясь.

Мне снова было ведено ждать, и я углубился в созерцание иконы. Однако вид революционного вождя подействовал на меня. Я чувствовал себя, как в те минуты, когда видишь вдали вражеский корабль и понимаешь, что бой неизбежен. Вдруг до меня дошло, что здесь, в Кавалерском корпусе, я нахожусь в непосредственной близости от большевистской верхушки, которая так решительно и безжалостно захватила власть в стране несколько месяцев назад! Именно эти люди окончательно похоронили российскую монархию – династию Романовых, которая больше трехсот лет самодержавно правила самой большой страной мира. Сердце мое заколотилось еще сильнее, чем в Сент-Джеймсском дворце. Ведь король Георг, невзирая на свой величественный вид, был всего лишь конституционным монархом, а у большевиков в руках была реальная власть над всей Россией.

Снова шаги.

– Следуйте за мной.

Я пошел за матросом по длинному коридору. Наши каблуки гулко стучали по вымощенному плиткой полу. Коридор был узкий, и, когда впереди открывалась дверь и кто-нибудь выходил из кабинета, нам приходилось останавливаться.

Перед одним из кабинетов матрос обернулся и жестом велел мне войти. Я оказался в помещении, обставленном светлой мебелью скорее всего из карельской березы, что в этом древнем дворце смотрелось довольно странно. За письменным столом сидел мужчина в темном костюме, на носу – пенсне на длинной черной ленте.

– Вы должны передать письмо мне, – сказал он. – Хватит этих детских игр в таинственность!

– Вы секретарь товарища Ленина?

– Я? – Он вздохнул. – Допустим. – И повелительно протянул руку: – От кого письмо?

– От мистера Вильяма Кларка, служащего Британского музея в Лондоне.

Я достал пакет из внутреннего кармана пиджака и протянул мужчине.

– Не беспокойтесь, ваше письмо незамедлительно пойдет к товарищу...

Он не договорил, потому что в этот момент в дверях появился сам Ленин! Я не сразу его узнал, поскольку Ленин был обрит наголо и отсутствовала его всегдашняя знаменитая бородка. В таком виде его азиатское происхождение было явственнее, чем обычно.

Он взглянул на меня острым взглядом.

– От Кларка?

Я встал по стойке «смирно»:

– Так точно, товарищ Ленин.

– А вы кто?

– Капитан Дайкстон, флот его величества.