Текст книги "Поколение А"

Автор книги: Дуглас Коупленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

ЖЮЛЬЕН

12-й округ, Париж, Франция

Я считаю, судьба – устаревшее понятие. Все в мире строится на причинах и следствиях, а судьба тут вообще ни при чем. Пчелиный укус? Как это сентиментально. Как старомодно… А потом, когда нас пятерых ужалили пчелы, к нам ко всем начали относиться как к «шоколадным детишкам» – ну, той пятерке счастливчиков, попавших на шоколадную фабрику Вилли Вонки. Пфе!

Когда меня ужалила пчела, я сидел на скамейке в Венсенском лесу рядом с двумя старыми грымзами, вроде как рьяными католичками, которые обсуждали участившиеся случаи хищения персональных данных для махинаций с кредитными картами и возмущались по поводу того, что теперь им приходится измельчать мусор, прежде чем вынести его на помойку. Нуда, румыны, русские и члены китайской «Триады» только и ждут, как бы им завладеть персональными данными этих старых кошелок: Теперь, когда мы наконец раздобыли счет за электроэнергию мадам Дюкло, мы поставим «Caisse d’Epargne»[4]4
  «Caisse d’Epargne» – крупный французский банк.


[Закрыть] на колени/Меня бесили их пронзительные голоса – но я злился не на старушенций. Я злился на само время, которое тянется, тянется и как будто не движется вовсе, и от этого жизнь кажется такой долгой. Меня подмывало сказать этим набожным бабулькам, что их религия – полный отстой. Ее придумали тысячи лет назад – для людей, которым посчастливилось (или не посчастливилось) прожить больше двадцати одного года – придумали, чтобы доходчиво объяснить этим людям, что жизнь коротка и быстротечна. А лично мне бы хотелось найти объяснение, почему жизнь такая кошмарно долгая.

Ладно, оставим религию. Больше всего мне хотелось мутировать. Прямо здесь и сейчас. Я сидел на скамейке в Венсенском лесу и представлял, как мое тело меняется и превращается в нечто иное – в то, во что люди должны превратиться на следующем этапе своей эволюции. Может, у нас будут крылья? Или огромные глаза, как у дрозофил? Или хоботы, как у слонов? Я мечтал о том времени, когда мы все мутируем во что-то получше, чем самодовольные лысые шимпанзе, которые жрут свой химический суп из пакетиков «Кпоrr: Цветная капуста со сливками» и притворяются, будто не знают о том, что половина населения нашей планеты пребывает в хроническом состоянии войны, сражаясь… За что? За право жрать суп из пакетиков и не задумываться о том, какие мы, в сущности, злобные и убогие существа. Человечество – это огромное стадо задроченных обезьян. Садовник Вилли из «Симпсонов» назвал нас, французов, трусливыми мартышками, жрущими сыр не в себя. Я вообще-то согласен, но с одним небольшим уточнением: не только французы. Все человечество – это трусливые мартышки, жрущие сыр не в себя.

Вообще-то я не любитель сидеть на скамеечках в парках. На самом деле я редко бываю на улице. Когда меня так беспощадно и грубо вынесло из гейм-центра «Астролит» на рю Клод Декан, я даже не знал, какое сейчас время суток. Я был просто взбешен. Да и любой бы взбесился на моем месте. 114 дней подряд я рубился в «World of Warcraft», набрал экспы, прокачал своего персонажа практически до максимального уровня, и вдруг он исчез. В смысле, мой персонаж. Меня просто не стало. Меня, великого и ужасного Зкантроххаскка! Вот я был, а теперь меня нет. Я сделал все, что положено. Закрыл игру. Перегрузился. Перепроверил настройки. Опять вошел в WOW. И меня снова не было.

Би-бип!

Да, я не спорю: я действительно не самый приятный в общении человек. Потому что я очень требовательный и к себе, и к другим. У меня есть определенные стандарты, и если кто-то им не соответствует, я просто не буду общаться с таким человеком. И особенно это касается Люка, администратора в «Астролите», жирного недоумка, который вечно заходится кашлем и отхаркивает мокроту в синюю резиновую плевательницу.

В плевательницу!

Он считает, что это шикарно и стильно; а с моей точки зрения, это наглядный пример необратимого вырождения человечества. Но даже такой идиот, как Люк, все-таки должен врубаться, что если ты вдруг, непонятно с чего, исчезаешь из мира – пусть даже из мира компьютерной игрушки, – у тебя есть причины для злости. На самом деле было бы странно, если бы ты не взбесился в такой ситуации. Люк мог бы проявить побольше сочувствия, а я, со своей стороны, мог бы и не чморить Люка за его нездоровое пристрастие к японским комиксам, которые я обозвал буржуазно-эскапистским эко-туризмом для размягченных мозгов. Или, может быть, как-то еще. Я не помню.

В общем, я вышел на улицу, в реальный мир. Я не знал, сколько сейчас времени. На небе ярко светило солнце. Это могло быть и утро, и день. Наверное, все-таки ближе к полудню. Я посмотрел на машины, на вход в кофейню «Старбакс», на витрины многочисленных магазинов, на прохожих – людей средних лет, таких спокойных и благополучных с виду, – и подумал: «Ненавижу. Ненавижу весь мир». Ненавижу его вопиющую вещественность – его твердые и мягкие поверхности. Ненавижу все эти запахи – куры-гриль и цветущие каштаны.

Ненавижу, как наши тела движутся сквозь пространство топ юн, с ноги на ногу, – точно марионетки из мяса. Ненавижу, что мир превратился в один гигантский агрегат для жарки гамбургеров. Ненавижу, что мир теперь – лишь для людей. Типа мы, люди, венцы творения, и все остальные живые существа на нашей планете должны преклоняться перед нашим величием, потому что им ничего больше не остается. Когда вымерли пчелы, фундаменталисты чуть не усрались от счастья; для них это было очередным доказательством, что Бог создал землю исключительно для людей. Лично меня от таких рассуждений тянет блевать. А потом я подумал: «Жюльен, ты теперь у нас ярый защитник природы?» Потом вспомнил WOW уныло поплелся по бульвару Понятовского, свернул на авеню Женераль Доддс, прошелся до авеню Женераль Лаперрен (все эти генералы, все эти войны!), старательно обходя кучки собачьего дерьма и дебильных туристов с пространственным кретинизмом, и вошел в Венсенский лес – такой почтенный и скучный, такой весь застывший во времени и явно чрезмерный для моего воспаленного мозга. В голове царил полный раздрай. Я сел на скамейку рядом с двумя старыми грымзами, прибитыми страхом перед будущим, и стал смотреть на деревья. Какое сейчас время года? Лето? Осень? Теперь листья не опадают с деревьев, как было прежде. Теперь они крепко сидят на ветках, и время от времени кто-то из них потихонечку совершает самоубийство – где-то ближе к январю. Времена года остались в прошлом. В настоящем их нет. В них верят только законченные придурки.

Я разглядывал сухой мертвый лист, а пронзительные голоса старушенций били мне по ушам. Я скривился и произнес вслух:

– Блин, как же я ненавижу реальный мир!

А потом меня ужалила пчела. Как будто кожу проткнули иголкой. Однажды в клубе Ральф уколол меня булавкой и заявил, что у меня теперь СПИД – и вот как тут не взбеситься?! Ральф – полный придурок. И это была не булавка, а этикетка с бутылки колы, которую он свернул в тонкую трубочку с острым концом. Но все равно было больно. И когда жалит пчела – тоже больно.

Я испугался и хлопнул себя по руке, сбив насекомое на скамейку. Увидев пчелу, две старые вешалки бухнулись на колени и принялись громко молиться.

ДИАНА

Норт-Бей, Онтарио, Канада

Меня зовут Диана, и – да, вы угадали! – меня назвали в честь принцессы Дианы. Так же, как мою маму назвали в честь Жаклин Кеннеди. Plus са change[5]5
  Первая часть фразы «Plus са change, plus са reste la meme chose» (фр.) – Чем больше все меняется, тем больше все остается тем же самым.


[Закрыть]. Я самая старшая из «шоколадных детишек» (как нас называет Жюльен), и, наверное, поэтому все остальные из «счастливчиков Вонки» относились ко мне поначалу, скорее, как к старшей сестре. Я хорошо помню, как и когда меня ужалила пчела.

Дело было в воскресенье. Я пекла пироги для благотворительной «сдобной ярмарки» в воскресной школе. Потом мыла формы для выпечки – мыла не торопясь, потому что от них шел такой восхитительный запах… лимон, миндаль, сахар… и мне было грустно, потому что «живого» натурального миндаля почти не осталось. Сразу вспомнились те фотографии миндальных рощ в Калифорнии: крупный план веток, на которых орехов не было и в помине. В среднем, может быть, по одному несчастному ореху на дерево. Запах искусственной миндальной эссенции навел на унылые мысли, что мне уже тридцать четыре, а я по-прежнему не замужем, и никаких перспектив не предвидится. Я домыла посуду и решила войти в Интернет. Может быть, мне повезет, и я найду что-то достойное на доске объявлений на каком-нибудь христианском сайте знакомств.

«Доска объявлений». Да, я знаю, что это анахронизм. Но я вообще женщина консервативная, и хотя мне отчаянно хочется, чтобы у меня кто-то был, в моем возрасте женщине сложно найти человека для серьезных и длительных отношений, и особенно, если ты не имеешь привычки давать всем и каждому, как моя дорогая сестрица. Но сейчас речь не о ней.

В этот раз, вместо того, чтобы сразу идти в раздел «Мужчины ищут женщин», я пошла в «Женщины ищут мужчин». Конкуренток надо знать в лицо!

Привет, меня зовут Рейчел, мне 23 года, и я ОБОЖАЮ Иисуса. Я вся горю при одной только мысли о Господе! Я люблю Его страстно и всей душой. Я родилась и выросла в Онтарио, но в настоящее время…

Привет! Немного о себе: меня зовут Мишель, мне 22 года, и самое главное – я христианка. Я не мыслю жизни без Иисуса и хочу, чтобы Он был рядом всегда. Я ищу человека, кто разделяет мои убеждения и верует так же истово и страстно…

Меня зовут Сара, мне 20 лет. Я ищу родственную душу, человека с серьезными намерениями для совместного служения Господу нашему в законном браке. Я ранимая, нежная и застенчивая. Я стараюсь любить своих ближних, как любил Он…

У меня упало сердце. И как мне соперничать с этими юными созданиями?! Для них верить в Бога – все равно что учить алфавит. Они еще слишком молоды и поэтому не знают сомнений.

Мне было горько и грустно. Похоже, что мне уже ничего не светит. Я сидела перед компьютером, тупо смотрела в экран и, наверное, в первый раз в жизни сознательно пыталась составить стратегический план, как жить в одиночестве до конца своих дней. Если по правде, я всю жизнь ощущаю внутри пустоту, как будто во мне есть какая-то дыра – и всю жизнь беспокоюсь, что люди увидят эту внутреннюю пустоту. И поэтому я вечно робею и прячусь. Хотя, может быть, надо наоборот: идти по жизни, не оглядываясь на окружающих, и гордо размахивать этой своей пустотой, словно знаменем – как бы противно это ни звучало.

Блядьнахуйговно.

Шокирует, правда? И особенно в первый раз. Да, у меня синдром Туретта. На полном серьезе. Но вы быстро привыкнете. Обычно после пятого «блядь нахуй» люди перестают замечать мои приступы сквернословия. Я и сама их давно уже не замечаю.

Тем более я же не матерюсь постоянно. Но я говорю все, что думаю. Такая живая машина нелицеприятной правды. У нас у всех периодически возникают нехорошие мысли об окружающих. А я просто высказываю их вслух:

…жирная задница

…свиное рыло

…задрот

…вертихвостка

…урод, который бьет жену

Какой ты есть, так я тебе и скажу. Без прикрас.

Ладно, вернемся в тот день, когда меня ужалила пчела.

Я сидела и думала о грустном. И вдруг услышала, как во дворе дома напротив скулит собака. Кейла, доберман-пинчер. Даже уже не скулит, а повизгивает, и в ее голосе явственно слышались боль и страх. Я выскочила из дома – снаружи было жарко и влажно после полуденной грозы – и увидела такую картину: Митч, хозяин Кейлы, бил собаку увесистой палкой.

На улице были и другие соседи. Они все наблюдали за Митчем, но никто не вмешался. Никто его не остановил. Так что я подлетела к этому уроду и сказала примерно следующее:

– Слушай, ты, пидор. Тебя все ненавидят. Прекрати бить собаку, мудила. Иди на хуй, урод, и вообще умри. Я тебя самолично прибью, скотина.

Бедная Кейла скулила от боли. Она постаралась отползти как можно дальше от Митча – насколько позволяла веревка. Из разбитой лапы шла кровь.

Митч опять замахнулся на Кейлу, но я встала между ним и несчастной собакой. Тогда Митч принялся размахивать палкой у меня перед носом, сыпать угрозами и обзывать меня всякими матерными словами. Но таких, как он, я не боюсь. Его дыхание пахло арахисовым маслом. Мне в глаз попала пылинка. Или какая-то мелкая мошка. Но я даже не сморщилась.

Именно в этот момент к нам подъехал старый полуразвалившийся «форд» пастора Бранде (Эрика). За рулем сидел сам Эрик, рядом с ним – его женушка Ева, а на заднем сиденье громоздились детские вещи, какие-то тюки и картонные коробки, и все было пропитано духом бедности, который ты явственно ощущаешь, обгоняя такую машину на трасе и думая мимоходом: «Эти люди так и будут всю жизнь колесить по дорогам в поисках места, которое им никогда не найти, и в заднем окне у них вечно будет торчать мятая упаковка памперсов, и россыпь дешевых брошюрок из серии «помоги себе сам», которые вообще невозможно читать, и стопка неумело сложенных старых футболок». Эрик с Евой приехали ко мне – обсудить программу мероприятий в воскресной школе на следующие выходные.

Признаюсь честно: я была влюблена в Эрика и две недели назад робко призналась ему в своих чувствах, слегка коснувшись его руки. Но из-за синдрома Туретта добавила в самом конце: «Пожалуйста, трахни меня». Мои чувства были не взаимны, и в результате я перешла из разряда хорошего, но неустроенного человека, нуждающегося в утешении и поддержке, в разряд досадной занозы в заднице. В тот день, когда меня ужалила пчела, Эрик заехал ко мне исключительно потому, что еще не придумал, как бы так покорректнее исключить меня из числа прихожан своей церкви, и не нашел никого, кто мог бы меня заменить на «сдобной ярмарке». Он притащил с собой Еву в качестве защиты, и это страшно меня разозлило, потому что больше всего на свете мне хотелось ее убить. Все считают меня бесхарактерной тряпкой, но я тоже умею злиться, и мне часто хочется кого-нибудь пришибить.

В общем, это была неприятная сцена. Все соседи, которые раньше трусливо стояли в сторонке, подошли поближе. Ну конечно: теперь они могли с полным правом ни во что не вмешиваться. Эрик задал Митчу подчеркнуто глупый вопрос: «Почему ты бьешь собаку?». Как будто у Митча могли быть какие-то оправдания! Как будто Кейла – неверная жена, которая изменяет Митчу направо и налево. Или как будто она заложила в ломбарде его коллекцию зажигалок времен войны во Вьетнаме и спустила все деньги на лотерейные билеты и метамфетамин. Вопрос прозвучал так, будто Эрик допускал мысль, что Кейла, может быть, заслужила, чтобы ее избили.

– Эрик, ты сам понимаешь, что задаешь идиотский вопрос?! Что могла сделать собака, чтобы ее избивали палкой?!

– Это моя собака, – набычился Митч. – И я могу делать с ней все, что хочу.

– Это же не газонокосилка! Это живое существо! – Я была в бешенстве.

Эрик сказал:

– Диана, это всего лишь животное. Митч ухмыльнулся.

– И что это значит? Что он может сколько угодно бить свою собаку, и ему ничего за это не будет?

– Послушай, Диана, я лично не одобряю, когда бьют собак, – сказал Эрик.

Митч сразу сник.

– Но у собак нет души. Что бы с ними ни происходило – в конечном итоге это не важно.

– Не важно?!

– Он, конечно, изрядный мерзавец, но он не грешит. Митч обернулся ко мне со злорадной усмешкой:

– Слышишь? Я не грешу. Так что давай убирайся с моей лужайки, набожная овца.

Я пропустила его оскорбление мимо ушей.

– Эрик, ты что, оправдываешь этого урода?!

– Мне не нравится то, что он делает. Но это не грех.

– Ты серьезно?

– Серьезно.

Взгляд Эрика был красноречивее всяких слов. Он говорил: «Ну и что ты ко мне привязалась? Отвянь!» Ева сказала:

– Диана, пойдем к тебе. Нам нужно еще обсудить нашу «сдобную ярмарку». Я вот думаю испечь фруктовый пирог.

– А если я с тобой не соглашаюсь, может быть, мне вообще перестать ходить в церковь? – Если бы взглядом можно было убить, Эрик уже бы лежал мертвый.

Он пожал плечами:

– Ну, да. Наверное.

Ну, вот… отлучение от церкви.

И вот тогда-то меня и ужалила пчела.

АРДЖ

В юности я помогал старшему брату сопровождать туристов – в основном молодых американцев, которые приезжали на остров, чтобы «найти себя». Сколько мне приходилось выслушивать всякого бреда, когда какой-нибудь Крис, или Макс, или Крейг горячо обсуждали, что значит «обрести подлинную свободу внутри своего сознания»! Мне хотелось их поубивать. А что такого?! Нормальное человеческое желание. Когда эти Крейги считали, что я их не слышу, они называли брата Апу, а меня – мини-Апу и отпускали дурацкие шуточки насчет магазинчика «На скорую руку»[6]6
  Имеется в виду сеть небольших магазинов «На скорую руку» (Kwik-E-Mart) из мультсериала «Симпсоны». Управляющего спрингфилдским филиалом, американца индийского происхождения, зовут Апу Нахасапимапетилон.


[Закрыть]. Ну, да. Откуда им было знать, что когда у меня на работе выдавалась свободная минутка, я тут же садился смотреть онлайн «Симпсонов» и «Гриффинов» и вообще лазил по нету в поисках всяких забавных и интересных штук, которыми до сих пор увлекаюсь. Например, серийной фотосъемкой и японскими гейм-шоу. Так что я знал их как облупленных, этих Крейгов обоего пола с татуировками на лодыжках – в основном с изображением Дьявола и птички Твити.

Мне повезло дважды. Во-первых, мне дали хорошее образование, а во-вторых, у меня был отец, который работал в банке, в HSBC, пусть даже в такой глухомани, как наша. Логотип на входной двери был закрашен густым слоем краски кирпичного цвета, чтобы не дразнить местных политиков-психопатов. Окна в папином кабинете были закрыты листами фанеры, произведенной в штате Мэн. Логотипы деревообрабатывающей компании на обратной стороне листов никто не закрашивал. После школы я заходил к папе, ждал, когда он закончит работу, и от нечего делать рассматривал эти фанерные листы. Вот тогда-то, наверное, я и проникся Америкой, в частности – Новой Англией. Я представлял себе лес, где когда-то росли деревья, из которых потом сделали эту фанеру: огромные, высоченные деревья, закрывавшие небо. Я представлял, как богатые люди типа Джорджа Клуни мчатся верхом по бескрайним полям цветущего клевера и на скаку ловят языком снежинки. Эти богатые люди одеты в свитера (я не мог себе даже представить, как это бывает, когда ты надеваешь свитер). После конной прогулки они возвращаются в свои бревенчатые дома, и слуги подают им на обед жареную индейку.

Мне кажется, я по натуре – рабочая пчела. Одно время я почти каждый вечер ходил на пляж, смотрел на огромное небо над Тихим океаном и пытался понять, чего я хочу от жизни. Я уже понял, что меня не прельщает возить по острову богатеньких маменькиных сынков. В конечном итоге все закончится тем, что я по уши погрязну в индустрии неофициального секс-туризма, как это случилось с моим старшим братом. Теперь он водит по злачным местам европейских мужчин – и женщин тоже, хотя и реже, – которые сначала громко кричат о своем интересе к «богатой и разнообразной культуре» Демократической Социалистической Республики Шри-Ланка, но буквально на следующий день по приезде намертво зависают в порнокварталах, где и проводят весь отпуск. Такая работа меня совершенно не привлекала, но альтернативные варианты были нисколько не лучше: либо впахивать на плантациях, либо вступить в Народный фронт освобождения, либо заделаться воинствующим марксистом и податься в «Тигры освобождения Тамил-Илама». А что еще было делать молодому человеку в Шри-Ланке?

Однако папа устроил, чтобы меня взяли в банк – уборщиком на полставки. Я хорошо помню тот день, 26 декабря 2004 года. Я пришел на работу и принялся сосредоточенно делать вид, что полирую медную фурнитуру, которой там было в избытке и которой мой папа ужасно гордился. Мне нужны были деньги, и, если честно, мне совсем не хотелось идти на семейное торжество по случаю помолвки моей двоюродной сестры, умирать там со скуки, поглощать пирожки с морским окунем и кокосом на пляже в Навареднепуре и расхваливать жениха, Арнуда – толстого, вечно всем недовольного индуса, который коллекционировал елочные игрушки, купленные преимущественно на eBay. И вообще он какой-то весь педиковатый. Если не голубой, то уже близко к тому. Но моим дяде с тетей так не терпелось спихнуть дочку с рук, что они выдали бы ее замуж и за бенгальский фикус, если бы бенгальский фикус вдруг захотел на ней жениться.

Поднявшись на третий этаж, я обнаружил, что один из сотрудников банка забыл выключить свой компьютер и даже не вышел из Интернета. И все, я погиб. Прощайте, медные ручки! Здравствуй, Drudge Report![7]7
  Скандально известный интернет-портал политических сплетен и компроматов, созданный американцем Мэттью Драджем.


[Закрыть] Я просидел в Интернете весь день, мозги уже не вмещали всю поступающую информацию, а потом снаружи послышались крики людей и какой-то глухой наплывающий шум, который теперь ассоциируется у меня с вентиляционной системой в Центре профилактики и контроля болезней. Я подошел к окну, поднял жалюзи и выглянул на улицу. Серый поток цунами уже приближался к зданию банка. Но я был в безопасности. Здание было построено из бетона, и я находился на третьем этаже.

Уже тогда, в самые первые минуты, я искал взглядом знакомые лица в этом медленном мутном потоке. Уже тогда я знал, что праздник по случаю помолвки моей двоюродной сестры превратился в обручение со смертью и что теперь у меня нет семьи. Когда я вернулся домой, дома не было. Была только горка земли, облепленная размокшим мусором и увенчанная трупиком морского окуня, задохнувшегося без воды. На четвертые сутки после цунами стало уже окончательно ясно, что я остался совсем один. Это так странно: потерять все свои корни в стране, история которой простирается в глубь веков на десятки тысяч лет. Из банка меня уволили сразу – ведь мой отец больше там не работал. Мне пришлось пробиваться своими силами. Пару лет я проработал на стройках. Мы восстанавливали здания для разных общественных организаций типа ЮНИСЕФ и ЮНЕСКО. В отличие от многих моих ровесников я не соблазнился приглашением в Дубай. Но мне повезло: когда закончились строительно-восстановительные работы, я устроился уборщиком в отдел телефонных продаж корпорации «Abercrombie Fitch», располагавшийся в бывшем складском ангаре на территории аэропорта Бандаранаике. С самого начала я не сомневался, что недолго пробуду простым уборщиком. Я хотел стать полноправным сотрудником отдела телефонных продаж и знал, что поможет мне осуществить эту мечту: моя страсть к глобальной культуре «made in USA» и глубинное знание психологии Крейгов. И я не ошибся. Буквально через пару лет мое желание сбылось.

Я быстро продвинулся вверх по служебной лестнице. Меня назначили начальником подразделения продаж в центральных регионах США и Канады (часовой пояс UTC-6). Я так думаю, это произошло потому, что я очень удачно подсказывал своим сослуживцам, как нужно общаться с клиентами. Скажем, использовать не только готовые фразы из официального списка стандартных приветствий, но и слова из нормальной человеческой речи, начиная от очевидных «Потрясно!» или «Симпатично» и заканчивая более тонкими инструментами вербального воздействия типа: «Судя по вашему голосу, я могу сразу сказать, что вы – человек с тонким вкусом и умеете выбирать самое лучшее. Я ни капельки не сомневаюсь: все, что вы заказали, будет вам очень к лицу. И вы останетесь довольны. Кстати, у нас сейчас акция. Только на этой неделе: два джемпера с коротким рукавом – кашемир с шелком – по цене одного. И плюс подарок к заказу – пашминовая шаль – абсолютно бесплатно. Вы подумайте, это хорошее предложение. Вы достойны всего самого лучшего, а тут такой случай сделать себе подарок! Тем более что скоро осень. Надо подумать о теплых вещах, чтобы чувствовать себя свободно в любую погоду».

Поначалу мне действительно нравилось (цитирую памятку для сотрудников отдела телефонных продаж корпорации «Abercrombie Fitch») «осуществлять продажу товаров в рамках общей политики компании, всецело ориентированной на покупателя, и постоянно стремиться к улучшению культуры обслуживания клиентов с учетом их пожеланий, запросов и предпочтений».

Из меня получился отличный продавец. Но вообще-то я хотел рассказать, как меня ужалила пчела, так что не буду сейчас отвлекаться на «Abercrombie Fitch». Может быть, я еще расскажу о компании, но потом.

Очень скоро я понял, что презираю людей, с которыми беседую по телефону – людей на другой стороне земного шара, в двенадцати часовых поясах от меня. Наше подразделение работало с клиентами из Среднего Запада США, и единственное, что держало меня «на стезе добродетели» – это потенциальная возможность со временем перевестись в подразделение Новой Англии (куда входит штат Мэн). Это подразделение считалось у нас самым шикарным и располагалось в дальнем конце ангара, под гуавами в кадках. И еще один неоспоримый плюс: на работе стоял скоростной безлимитный Интернет, и его можно было использовать в личных целях по окончании рабочего дня (заметьте, двенадцатичасового рабочего дня). Ради такого роскошества я бы согласился работать задаром.

Однако мне не хотелось быть просто пользователем Интернета, так сказать, пассивным наблюдателем. Мне хотелось добавить свой голос в общий хор голосов, и я – просто так, ради прикола – создал вроде как коммерческий сайт по продаже «звуков из спален мировых знаменитостей». Это был очень красивый сайт, с хорошим, продуманным дизайном (который я слямзил с одного шведского сайта по продаже ножевых изделий) и убедительным содержанием.

Что такое «звуки из спален мировых знаменитостей»?

Совсем не то, что вы думаете.

Всего за 4 доллара 99 центов с моего сайта можно было скачать звуки тишины, записанной в домах знаменитостей. Какая-то часть этих денег шла на поддержку сайта, часть – знаменитостям, якобы участвовавшим в проекте. Причем знаменитости перечисляли свою часть денег в благотворительный фонд. Это были действительно культовые фигуры: Мик Джаггер (Лондон; шум большого города), Гарт Брукс (домик в деревне; гул реактивного самолета на заднем плане), Камерон Диас (Майами; игриво, солнечно, сексапильно) и т.д. Специально для поклонников андеграунда у меня были записи тишины из мансарды Лу Рида, одного из отцов основателей альтернативного рока, и из студии Лауры Андерсон, концептуального художника-инсталлятора.

Буквально через пару дней после открытия сайта потенциальные клиенты буквально завалили мой #mailto:[email protected] жалобами на то, что у них не проходят платежи с кредитных карт.

А потом мне пришло электронное письмо из «New York Times». Мне предлагали написать небольшую статью для их сайта – для воскресного раздела, посвященного современному искусству. И вот я сидел за своим столом, обливался потом, то и дело тоскливо поглядывал на гуавы в кадках в дальнем конце помещения и беседовал по телефону с женщиной по имени Лесли, которая спрашивала, есть ли у меня готовый текст моего творческого кредо и мои фотографии в формате jpg, и просила прислать их как можно скорее. Я сказал очаровательной Лесли, что меня зовут Вернер, что я из Германии, из Касселя. Мне показалось, что это вполне подходящее место жительства для чересчур образованного человека, которому больше нечем заняться, кроме как изобретать всякие нетривиальные товары типа дизайнерской тишины. Я говорил с немецким акцентом и старательно изображал из себя самодовольного напыщенного индюка.

– Да, – сказал я, – фотографии вам точно понадобятся. Ваш раздел, как я вижу, почти целиком из них и состоит.

Прежде чем отвечать, Лесли помедлила пару секунд, и эта короткая заминка явно давала понять, что моя собеседница считает меня изрядным засранцем.

Я сказал:

– Я планирую запустить новую серию «звуков из спальни». Думаю приурочить их выпуск к публикации вашей статьи.

– Новую серию?

– Да. Назову ее «Маленькие ноктюрны: звуковые ландшафты для тихого вечера». С преобладанием звуков ночных насекомых и практически полным отсутствием шума автомобилей и прочей техники.

– То есть вы утверждаете, что ночная тишина отличается от дневной?

– Да, Лесли. Конечно, они отличаются. Представь: ты находишься в темной комнате. Сидишь с закрытыми глазами. Потом открываешь глаза. В комнате абсолютно темно. И все-таки это другая темнота. Не такая, какая была, когда ты сидела с закрытыми глазами. Правильно?

– Да, наверное.

Вот тут меня и ужалила пчела.